Николай Гартман:
К основоположению онтологии.
Часть II. Отношение вот-бытия и так-бытия. Раздел I. Апории «факта» («Dafi») и «сущности» («Was»).
Глава 13. Снятие разделения

а) Познание закона и экзистенция случая

После разрешения грубых недоразумений необходимо справиться с серьёзными аргументами. Среди них теоретико-познавательные ещё не отличаются особой глубиной.

Один из них (гл. 12, 6.4) ссылается на всеобщее познание, в частности — на познание законов. Здесь схвачено так-бытие бесконечного ряда случаев, но не их вот-бытие. Дано лишь пустое место возможных реальных случаев, но не они сами. Если теперь так-бытие может быть познано без вот-бытия, то кажется, что отсюда следует, будто оно и действительно вот-бытием не обладает.

В данном аргументе нечто определённое увидено совершенно правильно. Тот факт, что закономерность чего-то в известных границах познаваема, притом, что вот-бытие этого нечто остаётся непознанным, не только бесспорен, но и в высшей степени самоочевиден. Если в нём убедиться, то появляется склонность усматривать в этом познавательном феномене подлинную причину ставшего обычным разделения вот-бытия и так-бытия. Подобно тому как со времён Платона на этот феномен опирались все теории идей, форм и эссенций.

Вопрос лишь в том, был ли этот феномен истолкован онтологически правильно. А именно здесь заключена ошибка. Это та же самая ошибка, что была обнаружена в отрефлексированных формулировках сущего (гл. 9, б): границы познания ошибочно принимаются за границы бытия. Предполагается, что так как экзистенция уходящего в бесконечность ряда случаев не может быть познана, то и сами случаи не имеют экзистенции; но поскольку их так-бытие в то же время познается, то это так-бытие явно существует. Существует, стало быть, так-бытие неэк-зистирующего.

Этот вывод ошибочен. Экзистенция непознанных случаев никоим образом не может быть оспорена.

Уже по теоретико-познавательным причинам. Ведь иначе не было бы никакого смысла в том, чтобы наука — раз уж она схватывает закон заранее или даже только гипотетически допускает его — затем оглядывалась на реальные случаи. Правда, она делает это не для того, чтобы эмпирически овладеть их полным рядом, ибо об этом не может быть и речи, но только для того, чтобы по типичным случаям верифицировать то, что ещё сомнительно. Но и это уже доказывает, что она с самого начала уверена в существовании таких случаев. Наука, таким образом, не делает границу познания границей бытия. В этом она добросовестно следует естественной установке. Лишь спекулятивные теории искажают это отношение.

Таким образом, то, что предполагается в познании законов, когда оно распространяет так-бытие, познанное в единичном случае, на бесконечный ряд случаев, — это вовсе не то, что утверждается этим аргументом. Предполагается отнюдь не всеобщее так-бытие неэкзистирующих случаев, но так-бытие случаев экзистирующих. Что их экзистенция не констатирована и даже в их тотальности не констатируема, ничего здесь не меняет. Равным образом ничего не меняет и то, что большинство подобных случаев принадлежит прошлому и будущему, и, таким образом, отчасти уже не действительно, отчасти ещё в действительности не существует. Ибо предполагается ведь отнюдь не то, что все они одновременно должны экзистировать в случайности некоего определённого Сейчас. Былое, скорее, — это нечто, что экзистировало в своё время, а грядущее — нечто, что в своё время будет экзистировать. А это экзистирование в прошлом и экзистирование в будущем — это та же экзистенция, что и экзистирование в настоящем. Ошибочно наделять экзистенцией одно только настоящее. И даже если принять такую ложную прерогативу, то всё же невозможно отрицать, что былые случаи все имели своё Сейчас и экзистировали в нём, грядущие же все будут его иметь и будут в нём экзистировать.

б) Гносеологически обманчивое в познании a priori

Всё это, собственно, должно было бы быть чем-то само собой разумеющимся. Перестало оно быть таковым лишь потому, что естественная установка по отношению к миру была нами утрачена и вытеснена отрефлексированной установкой. Это доказывает, насколько для онтологии важно возвратить себе intentio recta.

Да и после исправления, внесённого в существо познания законов, исключительность, с которой оно подходит к так-бытию, остаётся чрезмерной. Её теоретико-познавательная основа принадлежит сущности априорного. Тем самым проблема переходит к другому пункту (гл. 12, б. 3). Познание вот-бытия существует только a posteriori; познание a priori схватывает только так-бытие.

Даже это можно принять как некий результат, по крайней мере для начала. Вопрос остаётся лишь в том, следует ли из этого, что вот-бытие и так-бытие суть отделяемые друг от друга части «сущего как сущего».

1. Прежде всего в глаза бросается то обстоятельство, что только что выполненное рассмотрение познания законов безоговорочно относится и к априорному элементу во всяком познании. Познание a priori там, где оно извлечено чисто как таковое, то есть выделено как элемент из всего контекста познания, имеет как раз форму всеобщего. Это познание законов или, согласно более древним воззрениям, познание чистых форм. Таким образом, следует, что экзистенция бесконечного множества случаев, которые ей предусмотрены, как раз предполагается в априорном познании. То, что оно само и как таковое их не познает, ничего в этом не меняет. Непознанное вот-бытие является вот-бытием ничуть не менее, чем вот-бытие познанное.
2. В поле реального познания (познания реально сущего) априорный элемент не встречается изолированно. Там, где он изолируется искусственно, что, конечно же, имеет место в известных теориях, он теряет отличительную черту познания — объективную значимость, переходя в спекуляцию или в свободную комбинативную игру. Здесь не следует отказываться от того достижения критики чистого разума, что всякое оперирование с «чистыми понятиями рассудка» может претендовать на объективную значимость только в поле «возможного опыта» и при условии постоянной соотнесённости с ним. Иначе было бы, если бы наш рассудок был «интуитивным». Смысл же этого кантовского определения, применительно к нашей проблеме, как раз вот каков: было бы иначе, если априорный элемент нашего познания мог бы и чисто для себя, без помощи опыта, схватывать вот-бытие вещей. Вывод убедителен: априорное познание существует лишь постольку, поскольку апостериорному познанию доступно вот-бытие познаваемых случаев. Оно, таким образом, является познанием вовсе не неприсутствующих случаев, но только случаев присутствующих.
3. С познанием идеального дело обстоит иначе. Оно вообще лишь априорно. Познания идеального бытия a posteriori не существует. Познавать a posteriori — это «познавать исходя из единичного случая», но единичные случаи идеальным бытием не обладают. Что же касается идеальной экзистенции, такой например как математическая, то она всегда дана вместе с так-бытием, а именно — и a priori тоже. По этому поводу нам ещё предстоит дать отчёт. Но в любом случае здесь тем более не может быть речи о разделении так-бытия и вот-бытия.
4. Мнимое разделение в области реального познания опиралось на оба тезиса: познание вот-бытия существует лишь a posteriori, а познание a priori схватывает лишь так-бытие. Однако следует обратить внимание, что и тот и другой тезисы не являются обратимыми. Нельзя сказать, что a posteriori существует лишь познание вот-бытия: уже примитивное восприятие вещей богато содержательной определённостью. И точно так же невозможно сказать, что так-бытие некоей вещи схватывается лишь познанием a priori. Скорее, дело обстоит следующим образом: к так-бытию вещей познанию открыты оба пути, к вот-бытию — только один, апостериорный. Следовательно, онтологическая противоположность вот-бытия и так-бытия не параллельна гносеологической противоположности a posteriori и a priori, не говоря уже о том, чтобы они совпадали. Таким образом, существование границы внутри первого не было бы выводимо из второго даже в том случае, если таковая действительно обнаруживалась бы в структуре познания.
5. Наконец, оба приведённых тезиса обладают даже не категорическим, но лишь условным значением. Только непосредственно познание a priori есть чистое познание так-бытия. Опосредованно оно распространяется на все познаваемое, то есть и на экзистенцию как таковую. Что здесь значит слово «опосредованно» — это сказать нетрудно: оно уместно везде, где априорный элемент познания образует посредствующее звено, где, стало быть, на основе к примеру эмпирических данных, «через» познание законов усматривается, что должно существовать нечто, не познаваемое прямо в опыте. Так существование спутников Сириуса было вычислено по наблюдению траектории движения главной звезды. Так врач по симптомам болезни знает о наличии возбудителей. Без апостериорного результата здесь не познается вообще ничего, но с его помощью вот-бытие некоего нечто познается a priori.

в) Ложный критерий возможности дефиниции

Верно, что дефиниция вещи касается только её так-бытия; вот-бытие как таковое остаётся за её пределами (гл. 12, б. 1). Правда, можно добавить, что она всегда содержит лишь часть так-бытия, например существенное или то, что таковым считается. Тем не менее в принципе она всегда способна к любому расширению и в несложных случаях, пожалуй, может охватить собой и все так-бытие. Но даже в случае идеальнейшей тотальности вот-бытие всё-таки остаётся вне её.

Поначалу кажется, что это мало о чём говорит. Почему вдруг все в каком-либо сущем должно быть дефинируемо? Кто скажет, что он возьмётся определить события жизни, самодвижение живого, настроения человеческой души? Но легко видеть, что дело обстоит не так просто. Есть разница, устанавливает ли границу возможности дефиниции лишь неконкретность, расплывчатость или сложность вещи или это делает простой, лапидарный бытийст-венный элемент существования. В первом случае причина лежит в процессе познания или же в грубости понятийного материала, и здесь, хотя бы в принципе, есть возможность дальнейшего продвижения. Во втором же случае причина находится в сфере бытия, во всяком случае граница оказывается абсолютной.

Между тем, даже если причина появления границы заключена в сущем, из этого ещё не следует, что это — граница собственно бытия. Ведь дело может обстоять точно так же, как и с границей познаваемости, которая тоже не является границей бытия, но лишь определяет радиус объецируемости внутри сущего, тогда как само сущее остаётся к ней индифферентно. Так и о границе определяемости, даже если она абсолютна, можно сказать только то, что она является границей логически постижимого внутри сущего. Ведь экзистенция есть нечто в принципе алогическое. Но различие логического и алогического не есть бытийственное различие.

К сказанному можно добавить ещё кое-что. Дело обстоит вовсе не так, что каждый особый род вот-бытия логически неопределим. Взять, допустим, кантовский пример со ста талерами: их существование в моей наличности прекрасно вписывается в их дефиницию. Особый способ вот-бытия приближается как раз к так-бытию, и в принципе его можно включить в состав последнего — в этом случае он будет-состоять в бытии-моим (Mein-Sein). Это даёт повод задуматься, а именно — в противоположном направлении: к наскоро схваченному пограничному феномену.

Дело в том, что фактически в мире нет чистого, всеобщего вот-бытия. Это всегда вот-бытие, определённым образом организованное, то есть вот-бытие в определённых обстоятельствах, существование в определённых отношениях к чему-то. Правда, вот-бытие этого чего-то, в отношении к чему оно существует, в нём всегда предполагается. Однако при этом предположении определённое вот-бытие определяемого (defmiendum) вполне вписывается в дефиницию. Но тем самым также опосредованно включается и всеобщее вот-бытие.

Вывод таков: об ограниченности определяемости не только нельзя судить по разделению вот-бытия и так-бытия, эта ограниченность доказывает, скорее, что и граница логического не является чёткой. Ведь похоже, что здесь можно схватить род континуального перехода от так-бытия к вот-бытию (и наоборот), подобно тому как бытие-моим без труда можно рассматривать как принадлежащее так-бытию. Вопрос лишь в том, является ли этот сдвиг чисто логическим или же оптическим. Если верно последнее, то ситуация меняется до основания. Так-бытие и особое вот-бытие в самом сущем релятивируются друг относительно друга, а всеобщее вот-бытие образует лишь абстрактный пограничный случай.