а) Сущее как сущность (essentia)
Все вышеприведённые формулировки сходятся в тезисе, что сущее есть сущность (Wesenheit). Сущность есть основа, единство, устойчивое, определённость (форма), но в то же время и ценностный принцип и внутренний τέλος становления. Уже τι ην είναι Аристотеля, переводящееся как essentia, объединяет эти моменты. Что добавляется нового — это характер всеобщности. Хотя είδος — это только species (Вид [лат.] — Прим. пер.), не genus (Род [лат.] — Прим. пер.), то есть не логически высшая всеобщность, но по отношению к единичному случаю и species является всеобщностью. Поэтому проблема essentia с полным правом вылилась в проблему «универсалий», а споры о способе бытия essentia исторически развернулись как спор об универсалиях.
Для онтологии несущественны тонкие различия в рамках реализма универсалий: излагается ли он по-платоновски или скорее по-аристотелевски, утверждая принцип ante res или in rebus. Решающим является лишь то, что вообще бытийственная тяжесть мира переносится во всеобщее, единичный же случай с его индивидуальностью, напротив, оттесняется на задний план. Мир вещей есть теперь царство случайного, из сущности не вытекающего. Царство же сущностей — это сфера идеального бытия, где нет бренности, временности, движения, изменения, но также и существования, конкретности, оживлённости. Это сфера совершенного, в своей крайней интерпретации — находящегося по ту сторону вещного мира, а последний по сравнению с ней кажется ничтожным (nichtig).
Положительный момент данной точки зрения состоит в понимании того, что вообще всеобщее обладает бытием. Ибо это не само собой разумеется, что доказывает множество тезисов, отрицающих это. Именно всеобщее не дано как таковое, к нему приходится восходить только за счёт особого размышления. В этом смысле понимание того, что сущности суть нечто сущее, — это уже зрелое достижение онтологической мысли.
Отрицательный же момент состоит в том, что собственно бытием якобы должны обладать «только» сущности, но не вещи. Это не очевидно уже в случае полностью имманентной критики. Ведь сущность должна быть сущностью «чего-то», но если это что-то ничтожно, то и сама сущность есть сущность ничтожного, то есть, пожалуй, даже ничтожная сущность. Essentia нужен коррелят, а он должен иметь некую бытийственную тяжесть, уравновешивающую то, что свойственно ей.
Здесь причина нежизнеспособности крайнего реализма универсалий. Ибо даже в схоластике собственно несущей силой в отношении выводов из проблемы обладали прежде всего компромиссные теории, оставлявшие право на существование индивидуальному случаю. Но одновременно с этим возникает другая трудность. Она заключается в индивидуальности.
б) Индивидуализация эйдоса
Аристотель прервал процесс дифференциации сущности на середине. Рубеж образует άτομον ’ειτδος (Неделимый эйдос [греч.] — Прим. пер.). После него сущностных различий нет. Всё дальнейшее дифференцирование — дело уже не формы, но материи, рассматриваемой с точки зрения формы, то есть как συμβεβηκος (Привходящее [греч.] — Прим. пер.). Эйдос «человек» разделяется далее на индивидов только per accidens (Случайно [лат.] — Прим. пер.), Сократ и Каллий отличаются только по материи. «Плоть и кости» иные, человечность — одна. 9
Неосновательность этой позиции была подмечена давно. Бывают и психические и духовные различия между человеческими индивидами, и нехорошо отказывать им в существенности. Плотин сделал вывод, что должны существовать и сущностные формы индивидуального (των και’ ’έκαστα ’είδη Сообразно отдельному эйдосу [греч.] — Прим. пер.). 10Но тогда дифференцирование сущностей идёт дальше, достигая единичного случая, и приходится отказаться от различия сущностных и акцидентальных определений.
Похожим образом мыслил Дунс Скот, всерьёз носившийся с идеей, что сама форма есть principium individuationis (Принцип индивидуации [лат.] — Прим. пер.). Все так-бытие вещей, их полная quid-ditas (Чтойность [лат.] — Прим. пер.) должна состоять из фрагментов определений сущности. Их индивидуальность заключается в высшей степени дифференцированной сущностной форме, haecceitas (Такость, таковость [лат.] — Прим. пер.). В том же самом смысле Лейбниц отстаивает «идеи» единичных вещей. Ключ к этому он находит в принципе комбинаторики.
Но как бы ни понимали индивидуальное, оно всегда пробивает брешь в теории essentia. Если оно опирается на материю, то оно опирается на крайне несущественное, если оно состоит в дифференцировании эйдоса, то essentia перестаёт быть чем-то универсальным, она сама становится индивидуальной, и сущее как сущее уже не является всеобщим. Равно как и в случае приобретшей индивидуальность essentia сам species перестаёт быть species.
в) Сущее как экзистирующее
Чем отделяется единичный случай от essentia, это — наряду с индивидуальностью, бренностью и конкретностью — экзистенцией. Если всеобщее оказывается односторонним, и поиски сущего теперь ведутся в более полной форме единичного случая, то последний приравнивается к экзистирующему, а само бытие понимается как экзистенция. При этом о бытии essentia беспокоиться не нужно. Ибо экзистирующее содержит essentia.
Это не одна только вещь. Экзистенцией обладают и живые существа, лица, сообщества, — всё, что имеет индивидуальность во времени. Дело, конечно, обстоит не так, что под экзистенцией понимают синтез формы и материи, как оно мыслится в σύνολον (У Аристотеля: конкретное единство формы и материи [греч.] — Прим. пер.) Аристотеля. Но оно и в самом деле не мыслится так узко. Лучше всего это можно увидеть в схоластической проблеме Бога, где речь идёт как раз о доказательстве экзистенции Бога.
Неприятие, с которым аргумент Ансельма был воспринят уже в древности, чётко показывает, что экзистенция есть нечто иное, чем некий момент essentia. В последнем содержится лишь так-бытие, не вот-бытие. Но то обстоятельство, что так-сущее обладает вот-бытием, ничего не меняет в его так-бытии. Равно как и всеобщее безразлично к числу и фактам случаев, а значит, безразлично и к тому, какие вообще они бывают (vorkommen), и бывают ли. Но само это бывание (Vorkommen) есть экзистенция.
Теперь ясно, что то, что «бывает» и в бывании обладает реальным вот-бытием, «есть» ещё и в другом, более подлинном смысле, чем то, чего не бывает. Таким образом, вполне имеет смысл искать «сущее как сущее» в экзистирующем. Номинализм в большей части своих форм шёл по этому пути. Однако при этом он рано пришёл к крайнему тезису, что универсалии вообще не имеют собственного бытия, что они бывают только in mente и основываются на абстракции.
Но подобное обесценивание essentia и всеобщности — ибо сущность здесь принижена почти до несущественного — не выдерживает критики. И как раз в онтологическом смысле. Ибо ведь экзистирующее вовсе не имеют в виду чисто как таковое. Сама экзистенция ведь во всём одна и та же. Экзистирующее подразумевают, скорее, «в» его различном оформлении, определённости, в полной индивидуальности так-бытия. Но оформление — это дело не existentia, но essentia. Оно состоит из бесчисленных определённостей, каждая из которых повторяется во множестве индивидуальных случаев, то есть всеобща.
Или даже наоборот. Если всеобщее можно путём абстрагирования получить из отдельных случаев — хотя бы только, чтобы затем иметь его in mente, — то оно всё же как-то должно содержаться в этих случаях. Но так как случаи — это экзистирующее, и своё так-бытие они имеют в себе именно как экзистирующее, то essentia в них с необходимостью должна обладать и бытием. Essentia, таким образом, является в них ничуть не менее сущей, чем existentia.
Если теперь сравнить обоюдные положения реализма и универсализма, то получается, что оба совершают одну и ту же онтологическую ошибку. Первый изолирует так-бытие и затем не может схватить вот-бытие индивидуального, второй изолирует вот-бы-тие и затем не может постичь так-бытие индивидуального. В обоих случаях это одно и то же изолирование одних и тех же явно связанных бытийственных моментов, препятствующее постижению «сущего как сущего». Ведь недостаточно понять сущее только как определённость или только как реально бывающее. Сущее как сущее — это единство того и другого.
Здесь причина того, почему категорий essentia и existentia не хватает, чтобы схватить проблему бытия. А этим объясняется, почему теории универсалий и того и другого лагеря в конце концов всё-таки не удались.
|