Леонид Владимирович Гнатюк:
«Место обитания твоего»… К вопросу о реальных уровнях бытия в онтологии Николая Гартмана

Введение

В онтологии Николая Гартмана существенное место занимает его идея об иерархической структуре нашего бытия, которое, по мнению философа, представлено на четырёх уровнях: уровне неорганической материи, органическом, или витальном уровне, душевном и, наконец, уровне духовном. Каждый из них обладает своими особенностями: на первом господствуют физико-химические законы, наиболее важными характеристиками второго уровня является саморегуляция и самовоспроизводство, на третьем уровне мы встречаемся с мыслительной деятельностью индивида. Наконец, четвёртый уровень являет нам образцы надиндивидуальных образований «объективного духа», связанных с ценностными представлениями в такой «плоскости бытия», как нравственность, религия, искусство, культура и общественная жизнь.

Эти уровни в совокупности своей представляют особым образом организованное единство. Речь идёт о характере этого единства. Если бы оно было следствием такой возрастающей сложности, при которой «нейтральные» законы неорганического уровня, специфически действуя на всех остальных уровнях, в итоге, содержательно образовывали их, то в таком понимании единства многоликого мира не было бы ничего нового. Основы такого понимания были заложены ещё в Античности, а новейшими механицистами проповедуются и по настоящее время.

Новая онтология, утверждает Н. Гартман, исходит из других соображений, для которых принципиальным есть то, что на каждом уровне происходит развитие не каких-то единых для всего мира причин, а имеет место своё «производительное созидание». При этом результаты такого созидания, существенные для данного уровня, не являются таковыми для другого.

В своей работе «Старая и новая онтология» он пишет об этом так: «На каждой границе слоёв возникают новые принципы. В органической природе всё основывается на новом типе процесса, на морфогенетическом процессе, на саморегулирующемся равновесии процессов, на стихийном самовоссоздании индивида. Но в душевное бытие (то есть, в сознательную деятельность индивида. — Прим. авт.) данные категории не проникают.

С этой же трансценденции одновременно начинается духовная жизнь, которая не сводится к сознанию индивида и образует над ним собственную плоскость бытия, плоскость исторически объективного духа. В нём нет актов сознания, нет наследственности; его продолжение безличностно, он передаёт себя таким образом, что индивиды врастают в него, его перенимают и передают» [1].

Такое истолкование структурных основ нашего бытия чревато серьёзными выводами мировоззренческого характера. С одной стороны, действительно, для «старой» онтологии не было серьёзных методологических затруднений в изучении, например, человека. Для этого его как объект изучения необходимо было должным образом «встроить» в систему бытия, целостность которого была обеспечена действием основных законов природы, объемлющих её снизу доверху. Полнота и глубина изучения обеспечивалась всё более и более основательным и тщательным «встраиванием» изучаемого элемента в систему.

Учение Гартмана о «послойном» строении нашей реальности, о самостоятельном существовании каждого такого «слоя» и об иллюзорности действия универсальных законов делало такую постановку вопроса несостоятельной.

Однако, с другой стороны, мы не можем отрицать и того, что на высших этапах эволюционного развития возникают образования, воплощающие в себе содержание всей бытийной иерархии. Примером такого образования может быть человек. Ведь его существование включает в себя как физико-химические процессы, так и витальный уровень, который переходит на уровень душевных, а затем и духовных процессов. Вместе с тем — и в этом весь интерес проблемы — мы не в состоянии указать на механизмы, которые внутри самого человека осуществляют переход одного уровня на другой: единый в себе человек непонятным образом объединяет все четыре уровня, которые между собой никак не пересекаются.

На эту особенность человеческого существования, и именно в связи с учением Гартмана, обратил внимание знаменитый учёный Конрад Лоренц, Нобелевский лауреат, один из основоположников этологии. Он полагал, что если принципиальная содержательная несовместимость наблюдается между неорганической материей и живым существом, то уже целая пропасть лежит между любым живым существом и человеком, благодаря появлению у него индивидуального мира, а затем и надиндивидуального духовного уровня.

В человеке как едином существе существуют не только процессы, доступные физиологическому изучению, но также и постоянно развивающееся содержание его интеллектуально-духовного уровня, не имеющее никакого отношения к физиологии. Налицо, утверждает Лоренц, «абсолютно непроницаемая для нашего понимания стена, проходящая внутри нашего собственного, несомненно, единого существа» [2].

Ссылаясь на Гартмана, великий физиолог сравнивает этот резкий перепад бытийных уровней, эту «зияющую пропасть» с той, «которая существует гораздо ниже границы психического и физического — между неживой и органически живой природой». При этом, что касается последней границы, то она, как полагает Лоренц, только во времена Гартмана была непроходимой, когда тайна происхождения жизни казалась столь же неразрешимой, как и проблема души и тела.

Его вывод таков: в настоящее время наука во многом преодолела границу между неорганическим и органическим, и «надежда объяснить в обозримом будущем своеобразие жизни, исходя из строения составляющего её вещества и истории её развития, уже не кажется всего лишь утопией» [2]. Что же касается «пропасти» между душой и телом, то она до сих пор остаётся. Поэтому величайшая загадка появления надиндивидуального уровня в пределах индивидуального существа неизменно поражает наше воображение, притом, что «мы вопреки всем интеллектуальным соображениям просто не в состоянии усомниться в принципиальном единстве тела и души!» [2].

Для того чтобы категориально всё-таки обозначить эти «интеллектуальные соображения», Лоренц применяет термин фульгурация. Фульгурация с латыни переводится как «вспышка молнии», в контексте же своих поисков объяснить природу этой «вспышки». Лоренц придал этому термину значение процесса вхождения в существование чего-то, прежде не бывшего.

Обозначенный здесь контекст вопроса позволяет предположить, что сам «процесс вхождения» представляет собой результат неких мощных и целенаправленных усилий, которые, в итоге, и являют миру то новое качество бытия, которого «прежде не было». Следует сказать, что проблема появления нового качества в результате определённых количественных усилий была детально рассмотрена ещё Гегелем в системе его диалектического метода, и, видимо, только сугубо умозрительный способ этого рассмотрения не позволил воспользоваться им естествоиспытателю Лоренцу. Кроме того, методологические принципы Гартмана с его идеей иерархически разорванного бытия и Гегеля, для которого не существовало никаких «пропастей» в пределах единого целого, не имели между собой ничего общего.

Однако как раз в то время, когда Лоренц размышляет над сосуществованием бытийных уровней Гартмана, в науке возникает новое направление, которое исключает принцип иерархического построения природы. Основоположник этого направления немецкий учёный Герман Хакен называет его синергетикой. Новое направление исходит из той мысли, что любая система нашего бытия есть результат самоорганизации. Следует сказать, что идея самоорганизующейся системы — одна из древнейших идей мировой философии. Для того же Гегеля как одного из последних великих разработчиков этой идеи самоорганизация есть результат действия универсальных диалектических принципов развития Абсолютной Идеи. Что же касается синергетики, то основу самоорганизации эта наука видит в соответствующем параметре порядка, которым определяется каждое новое состояние саморазвивающейся системы.

«Всякая система, — пишет Г. Хакен в книге «Тайны природы», — подчинена внешним условиям. Эти условия описываются в форме так называемых управляющих параметров. Если управляющие параметры изменяются, то система может постоянно приспосабливаться к новым условиям. Например, когда мы нагружаем палку, она сгибается. Но если нагрузка будет слишком сильной, то она сломается. Фундаментальное понимание здесь таково: при совершенно определённых значениях управляющие параметры резко изменяют поведение системы. Это новое поведение может быть описано — опять-таки удивительным образом — посредством немногих величин, так называемых параметров порядка» [4].

Параметры порядка, утверждает далее Г. Хакен, жёстко определяют поведение отдельных частей, но возможности этой жёсткости не беспредельны. В отдельных случаях некоторые части по тем или иным причинам уклоняются от предписываемого им поведения, а могут и вовсе вырваться за границы различных предписаний. Вследствие этого не исключена ситуация, когда эти части, в свою очередь, обретают организацию с собственными параметрами порядка. Одним из принципов синергетики, пишет в своей работе Хакен, есть то, что как «параметры порядка определяют поведение частей, так и, наоборот, части определяют через своё коллективное поведение параметры порядка» [4]. Возможностей возникновения новых параметров порядка, определяющих новые уровни самоорганизации, неисчислимое множество.

Таким образом, если раньше системе предписывалось некое «предзаданное» законами поведение, то синергетика рассматривает это поведение как такое, которое может управляться различными параметрами порядка, так или иначе формирующимися в системах малоустойчивых или пришедших в нестабильное состояние. Один из таких параметров становится (иногда случайно) ведущим в самоорганизации новой системы.

«В таких ситуациях, — пишет Г. Хакен, — для которых часто характерны нестабильности, во многих случаях возникает, как показывает синергетика, в высокой степени удивительное поведение, а именно такое, что система имеет в принципе множество вариантов, из которых она, естественно, может реализовать только один. Какой вариант будет реализован, это решает часто, по-видимому, ничтожнейшее случайное событие» [4].

Знание таких фундаментальных основ саморазвивающихся систем может иметь широкое практическое применение: для того чтобы придать системе новое направление движения, её вначале нужно так или иначе дестабилизировать, желательно до хаотического состояния, а затем внедрить в этот хаос заранее заготовленный «параметр порядка» как демонстрацию «единственной возможности дальнейшего развития». Поскольку же хаос, в итоге, должен быть приведён в состояние некой устойчивости, то предложенный параметр порядка необходимо принимается, и система начинает развиваться в соответствующем направлении.

Следует отметить, что данную систему действий Г. Хакен, по его собственному признанию, хотел было развить в теорию революции, пока не узнал, что описанная технология в своё время была уже успешно применена В. И. Лениным. В настоящее же время она используется во всём мире в виде так называемых «оранжевых», «народных» и иных подобных революций.

Если же мы теперь сравним мысль К. Лоренца о фульгурации как форме перехода одного уровня развития на другой, более высокий с тем, как толкует механизм этих переходов синергетика, то трудно не заметить, что положение синергетики о самоорганизующейся системе с присущими ей параметрами порядка может быть предметом вполне объективного изучения. Что же касается фульгурации, то очевидно, что эта идея имеет в виду ситуацию, которая неожиданно разрешается с привлечением фактора, которого раньше в этой ситуации не было, то есть появляющегося как deus ex machine. К сожалению, мы ничего не знаем об этом факторе, но именно он-то как раз и нуждается в объяснении, поскольку является причиной перехода — как это подчёркивается Лоренцем в конкретно приведённом выше случае — с уровня сугубо индивидуального самоощущения на уровень сверхиндивидуальный, духовный.

Вместе с тем Лоренц обращает внимание, на наш взгляд, на чрезвычайно важное обстоятельство, а именно на то, что переход одной системы на уровень другой, несравнимо более сложной, осуществляется в условиях «принципиального единства души и тела». Следовательно, тело человека — а именно о нём идёт у нас речь — представляет собой форму, которая объединяет в себе какое-то то количество различных по-своему уровню систем, так или иначе взаимодействующих между собой. Каждая из таких систем, рассмотренная в отдельности, не даст нам представления о целостности, то есть, о форме, в которой это взаимодействие осуществляется. Но если мы не можем сказать, как взаимодействуют эти системы в пределах одной формы, то не возвращаемся ли мы к той постановке вопроса, с которой выступил Николай Гартман?

Рассмотренные выше положения синергетики ничего не говорят нам о природе и происхождении таких форм, то есть о формогенезе, хотя, возможно, это вопрос первостепенной философской и научной значимости, поднятый ещё Аристотелем. Действительно, изучая материальную составляющую нашего мира, мы принимаем как факт богатство тех или иных форм его существования, не обращая внимания на то, что ни одна форма не может быть выведена из природы входящих в неё материальных элементов. В то же самое время ни один из таких элементов не может быть понят вне той формы, которая только и придаёт ему какое-то содержание.

Более того, ни одно явление как целостность материи и формы не может быть сведено к сумме составляющих её частей, поскольку сама целостность всегда больше этой суммы. И этот феномен мы также, возможно, должны объяснять особенностями формы, образующей такую целостность. Наконец, конкретика тех или иных явлений, состоящих из одних и тех же элементов, также зависит только от способа их соединения, то есть от формы.

Примером может быть белок, который представляет собой длинную цепь молекул. Их свойства позволяют образовывать огромное количество энергетически эквивалентных форм, однако, из этого количества всегда реализуется только одна, из которой развивается тот или иной организм. Почему? Ни один физический закон не может объяснить это явление, как и подобные, которые относятся к более сложным органическим системам.

Пример взят из работы «Теория морфогенеза Р. Шелдрейка». Она принадлежит Кену Уилберу, американскому философу, размышляющему над синтетическим объединением достижений в различных областях человеческой деятельности и, в частности, над вопросом морфогенеза, где он объявляет себя сторонником теории морфогенетических полей современного английского учёного Руперта Шелдрейка (см. [7]).

Сам Р. Шелдрейк в предисловии к своей, ставшей сенсацией в научном мире книге «Новая наука о жизни» пишет: «Большинство биологов принимает на веру, что живые организмы есть не что иное, как сложные машины, управляемые только известными законами физики и химии. Я и сам долго разделял эту точку зрения. Но в течение нескольких лет пришёл к выводу, что такое допущение вряд ли можно считать справедливым. Так как, если ещё столь мало действительно понято, всегда остаётся возможность того, что, по крайней мере, некоторые явления жизни зависят от законов или факторов, до сих пор неизвестных физическим наукам» [5].

Развитие той точки зрения, согласно которой жизнь и всё её проявления могут быть объяснена законами физики и химии, Р. Шелдрейк называет механистической теорией. Сильной стороной механистической теории жизни (механицизма) является её неоспоримые практические результаты, в частности, раскрытие генетического кода, что стало основой развития мощных технологий в области генной инженерии, создания искусственно синтезированных молекул ДНК, попыток конструирования живых систем и так далее.

Такие и подобные результаты, утверждает Р. Шелдрейк, не позволяют просто отвергнуть механистическую точку зрения на жизнь, так как «сегодня это единственный подход, доступный для экспериментальной биологии, и несомненно, что он будет использоваться и далее, пока не появится какая-либо позитивная альтернатива». Между тем необходимость такой альтернативы, безусловно, будет сохраняться до тех пор, пока в биологии будут оставаться «белые пятна», недоступные для механистической методологии.

Так, например, известно, что если у развивающегося эмбриона удалить какую-то часть, то она в процессе дальнейшего развития эмбриона будет регенерирована. Этот факт, открытый в начале ХХ века немецким биологом Гансом Дришем, лёг в основание теории витализма с его основным понятием энтелехии, восходящим ещё к Аристотелю, для которого это понятие (достаточно сложное) в целом выражало идею полной завершённости формы. Позиция витализма заключалась в том, что организм необходимо рассматривать не только с точки зрения завершённости его физико-химических процессов, но также и с точки зрения совершенства его формы, которая, оказывается, способна к самовосстановлению. Но процесс самовосстановления формы, то есть имеющийся в организме стимул к сохранению своей целостности, как говорит Кен Уилбер «не управляется и не объясняется законами физики». Это значит, что форма как особый способ существования организма имеет самостоятельное значение.

Идея витализма о некой заданной организму «формальной причине» хотя в дальнейшем и была отвергнута наукой, стала своеобразным предвестником гипотезы морфогенетических полей. Эта гипотеза исходила из предположения о том, что физико-химические процессы живых организмов обязательно должны дополняться совокупностью таких причинных факторов, которые ещё не известны науке. Форма как раз и может быть одним из таких факторов.

Изложенные идеи получили своё развитие в пределах так называемых организмических теорий философского и естественнонаучного направлений, которые, по удачному выражению Шелдрейка, «предложили замену парадигмы машины на парадигму организма в биологических и физических науках» [6]. Среди систем, представляющих эту теорию, здесь может быть названа, например, философия холизма и гештальт-психология.

Организмические теории окончательно утвердили концепцию морфогенетических полей в качестве одной из наиболее перспективных в противостоянии механистическим тенденциям в науке. Что же касается концепции Шелдрейка, то она предполагает, что все формы, то есть способы организации систем, берут своё начало в бытии структур прошлых систем, влияние которых имеет не локальный, а универсальный характер и постоянно ощутимо как в пространстве, так и во времени.

«Согласно этой гипотезе, — утверждает Р. Шелдрейк, — системы организованы так, как они есть, потому что подобные системы были таким же образом организованы в прошлом. Например, молекулы сложного органического соединения кристаллизуются данным характерным образом, потому что это вещество так же кристаллизовалось раньше; растение принимает форму, характерную для своего вида, поскольку ранее такую форму принимали представители этого вида; животное инстинктивно ведёт себя определённым образом, потому что подобные животные так же вели себя в прошлом» [5].

Итак, из гипотезы следует, что все существующие ныне формы на всех уровнях сложности (то есть, не только в биологии, но и в физике, и в химии) зависят от существования и развития форм в прошлом, которые, однажды возникнув, необходимо оказывают воздействие на все подобные формы, возникающие впоследствии. Такое воздействие Шелдрейк называет «формирующей причинностью», которая является причиной своеобразного «морфического резонанса».

Вместе с тем непреложные критерии научной методологии требуют обязательной экспериментальной проверки выдвинутых гипотез. Предсказания и выводы механистических теорий имеют практическую научную ценность только потому, что они всегда вполне соответствовали этим критериям. Поэтому концепция морфогенетических полей может претендовать на научную ценность, если только её положения, говорит Р. Шелдрейк, приведут к «проверяемым предсказаниям, которые отличаются от предсказаний обычной механистической теории» [6]. Так, например, из концепции следует, что если некая система обретает новую форму, то это значит, что все подобные системы в любой части света должны легко обретать её уже как свою собственную.

Интересно то, что подобные факты как раз имеют место.

В упомянутой выше работе Кена Уилбера говорится: «хорошо известно, что впервые кристаллизовать сложные органические соединения крайне сложно, однако после того, как это было сделано в одной лаборатории, в других это будет сделано уже с большей лёгкостью (и скоростью). Также было доказано, что как только крысы научаются преодолевать тот или иной лабиринт в одной части света, крысы где-нибудь ещё изучат этот лабиринт уже быстрее» [7].

Сам Р. Шелдрейк в работе «Семь экспериментов, которые изменят мир» (1994) описал множество феноменов, объяснить природу которых можно, как он полагает, только с позиций идеи морфического поля и морфического резонанса. Сюда вошло описание многочисленных случаев, свидетельствующих о том, что домашние собаки безошибочно определяют время прихода своих хозяев, а также экспериментов с почтовыми голубями, которым не мешали находить верную дорогу никакие, искусственно создаваемые им препятствия и так далее.

Особенно впечатляющими следует считать исследование способностей термитов, занятых построением своих сооружений. «Например, при строительстве арок в термитниках рабочие сначала возводят колонны, а затем начинают изгибать их в направлении друг к другу до тех пор, пока обе колонны не соединятся. Каким образом это удаётся? — задаётся вопросом Р. Шелдрейк. — Рабочие, возводящие одну колонну, не могут видеть рабочих на другой колонне: термиты-рабочие слепы» [6].

Он ссылается на исследования южноафриканского биолога Евгения Маре, который «провёл серию интереснейших наблюдений за тем, как термиты-рабочие вида Eutermes латали большие проломы, которые он проделывал в их термитниках. Рабочие начинали ремонт с обеих сторон дыры. Каждое насекомое приносило комочек земли, покрытый липкой слюной, и прилепляло его к стенке. Рабочие на разных сторонах пролома не могли ни вступать в контакт друг с другом, ни видеть друг друга на расстоянии в силу своей природной слепоты. Тем не менее части сооружения, строившиеся с разных сторон дыры, точно сходились друг с другом. Казалось, что ремонтные работы координируются какой-то общей организующей структурой, которую Маре отождествил с групповой душой, а я предпочитаю считать морфическим полем» [6].

Морфогенетические поля Р. Шелдрейк понимает как «невидимые схемы или планы», в соответствии с которыми происходит как развитие организмов, так и поведение каждого отдельного насекомого, которое координируется ещё и социальными полями. «Подобно планам архитектурных сооружений, — продолжает он, — морфогенетические поля играют формообразующую роль. Сам план не является материальной составляющей здания, но определяет способ, которым будут соединяться все строительные материалы, а также форму, которую будет иметь готовое сооружение» [5].

Идея морфогенетического поля, которую сам Шелдрейк считает многообещающей, претендует, по его словам, только на возможность рассмотрения форм этих полей и способов их организации. Что же касается вопроса о возможной их причине, то его она не затрагивает. Вместе с тем именно этот вопрос в определённом смысле является решающим. В противном случае возникает представление о вневременном существовании морфических полей, что неизбежно приводит нас к философии Платона и его идеям, которым можно придать вполне современное звучание, рассматривая их в качестве извечно заданных программ, реализующих себя в материальном мире.

Имея в виду научный потенциал проблемы, поднятой Р. Шелдрейком, следует полагать, что её дальнейшее развитие могло бы быть более перспективным в результате соотнесения её с понятием информации. В настоящее время имеется множество толкований этого понятия, но в технических вопросах, связанных со средствами связи, общепринятым является то, которое ему придал Клод Шеннон, предложивший рассматривать информацию как меру снятой неопределённости (энтропии) при передаче сообщения от его источника к получателю. Он же придал этому понятию тот способ его количественного выражения, который получил повсеместное распространение.

Однако в своей изначальной сущности информация представляет собой, прежде всего, онтологическую величину, то есть в природе она самоценна и, вовсе не предполагая существование какого-либо потребителя, выступает наряду с такими понятиями, как материя и энергия. В этом случае информация будет представлять собой свойство, обеспечивающее взаимодействие всех элементов мироздания. Она создаёт различные формы этого взаимодействия, организует их единство и образует различные виды его передачи и приёма в пределах этого единства.

Информацию в качестве фундаментального свойства внешнего мира следует также рассматривать как такой способ взаимодействия между объектами, в процессе которого содержание каждого из них, неповторимого в своей единичности, представляет собой вместе с содержаниями других объектов некую многоуровневую целостность, неисчерпаемую именно в своей содержательности.

Это положение должно быть наиболее важным принципом структурности и системной упорядоченности объекта. Ведь если любой объект мы будем рассматривать как совокупность элементов, то каждый элемент, то есть объект другого уровня, будет, в свою очередь, структурен, и своё содержание он образует из содержаний составляющих его подэлементов.

Логику этого рассуждения мы можем продолжать, двигаясь бесконечно как вглубь структур, так и в сторону их восходящего развития, обнаруживая при этом, что константой этого движения является содержание. Оно меняет свои характеристики от структуры к структуре, от формы к форме, но неизменно остаётся неким неисчерпаемым в себе началом, без которого не было бы ни структуры, ни формы. Тем, что это начало, градуированное по разным уровням, вместе с тем существует как целостность и системная упорядоченность, мы как раз и обязаны тому свойству нашего бытия, которое назовём информацией.

Что же касается количественной стороны информации, то её мы должны усматривать в способе образования её содержания. Так, например, если какой-либо организм качеством его целостности и системной упорядоченности будет определяться как именно этот организм, то способ образования этой упорядоченности будет выражен в информации, представленной в определённых количественных соотношениях в геноме организма.

Если мы теперь мы вернёмся к понятию самоорганизации систем, выдвинутому Хакеном, то должны будем заметить следующее. Такие свойства информации, как её способность обеспечивать взаимодействие элементов бытия и различных видов их связей, создавать многоуровневую целостность различных структур и их системную упорядоченность, иметь в своём арсенале необходимые связи для появления различных форм и так далее, представляют собой объективно необходимую основу самоорганизующихся систем.

Из основных положений синергетики нам известно, что эти системы градуированы по разным бытийным уровням, существование каждого из которых характеризуется своим параметром порядка. Имея в виду отмеченные свойства информации, следует заметить, что информационные связи особенно интенсивны между непосредственно соседствующими уровнями, содержания которых близки, что можно, например, сказать об организмах с клеточным строением.

Таким образом, из сказанного можно вывести ещё одно важное свойство информации: если содержание объектов, существующих на разных бытийных уровнях, не достигает уровня их непосредственного взаимодействия, то степень информационной связи между этими объектами будет ослабевать, но никогда не исчезнет в силу единства многоуровневой системной упорядоченности мира.

Что касается параметров порядка, то нам уже известно, что именно они определяют поведение того или иного уровня видимой нами системной упорядоченности. Поскольку это поведение целесообразно в пределах данного уровня, то самоё явление целесообразности мы также не можем рассматривать вне содержательного объёма информации. Следовательно, и целесообразность следует рассматривать как ещё одно свойство информации. Уровень порядка находится в прямой пропорциональной зависимости от степени целесообразности информационной системы.

Что же касается этого свойства, которое по-разному проявляется на разных бытийных уровнях, то здесь может наблюдаться следующая закономерность. Если эти уровни связаны между собой как такие, где низший уровень под воздействием более интенсивного параметра порядка может трансформироваться в высший уровень, то в этом случае и целесообразность низшего уровня преобразуется в более высокую форму целесообразности. Если же такого преобразования не произошло, то происходит деградация целесообразности низшего уровня или деконцентрация его информационных возможностей. Так, например, у человека уровень его существования на интеллектуальном уровне со временем разрушается, если не переходит на уровень жизни Духа.

Наконец, следует подчеркнуть значение информационных связей для определения места каждого явления в многоуровневой системной упорядоченности мира. Это значение заключается в такой природе самого явления, благодаря которой оно выступает агентом действия, способствующего сохранению упорядоченности системы. Примером этому может быть любая, даже механическая система, которая существует благодаря тому, что каждый её элемент поддерживает целостность всей системы. Примером может быть также химическая реакция, в которой электронные оболочки атомов как бы «находят» друг друга, чтобы произвести некий результат.

Если же мы обратимся к такому объекту биологической и социальной жизни, как человек, то он выступает едва ли не самым ярким примером сказанному, поскольку он всегда и везде выступает агентом или упорядоченности, или разрушения, причём разрушает он во имя такой новой упорядоченности, которую он хотел бы создать. В этом случае указанное значение информации мы понимаем как волю. Сказанное можно отнести ко всем представителям животного мира, от которых человек отличается способностью сознательного выбора. Воля человека реализуется в его сознательном стремлении организовать те или иные информационные связи. Человек, то есть существо, обладающий сознательной волей, из объекта превращается в субъект многоуровневой системной упорядоченности мира.

В целом же, информация подобна клею, который везде проникает и в результате создаёт ту многоступенчатую целостность, которая на самой высокой своей ступени становится понятной самой себе.

Вернёмся теперь к проблеме, поднятой Николаем Гартманом, об иерархии уровней бытия в их совместном существовании. В аспекте изложенных здесь соображений её решение представляется нам более продуктивным, если мы в условие этого решения включим такие составляющие, как понятие самоорганизации бытийного уровня, руководимой определённым параметром порядка, представление о морфогенетическом поле, и, наконец, если мы свойства этого поля будем рассматривать в неразрывном единстве со свойствами информации, то есть, если мы придадим ему соответствующие онтологические характеристики.

В дальнейшем изложении мы по мере сил попытаемся использовать эти составляющие в попытке рассмотреть вопрос о бытийных уровнях, который представляется нам не лишённым серьёзного интереса.