Герхард Фоллмер:
Эволюционная теория познания.
Часть F. Рационализм и эмпиризм

Рационализм и эмпиризм занимают различные позиции относительно вопроса об источнике познания. Для эмпирика всё познание происходит из опыта; наблюдение, измерение и эксперимент являются его наиболее важными методами. Для рационалиста всё (или, по меньшей мере, некоторое познание о мире происходит из чистого мышления (разума); наиболее важными вспомогательными средствами являются интуиция, логика и математика. Спор между этими теоретико-познавательными позициями мы охарактеризовали ранее как классическую проблему философии.

По-видимому, причина неразрешимости проблемы состоит в том, что обе позиции в определённом смысле являются правильными, но также и ложными. Рационализм не корректен; ибо ни одно высказывание о мире не может быть доказано как познание независимо от всякого опыта. Но строгий эмпиризм также опровержим:

1. Опыт не даёт нам гарантии, что естественный закон останется неизменным и не будет однажды изменён.
2. Он не является достаточным гарантом правильности опытных высказываний, так как мы в своих суждениях об опыте можем обманываться, находиться в состоянии опьянения, просто заблуждаться.
3. Ни одно предложение, которое относится к бесконечному числу индивидов или событий, не может быть доказано посредством перечисления частных предложений, являющихся только примерами ⁹⁴.

В этом смысле следует добавить, что эмпиризм как теория познания несостоятелен. Быть может, тогда прав рационализм?

Альтернативы соблазнительны, но редко корректны. Часто правильное решение состоит в критическом синтезе обеих возможностей (Lorenz, 1973, 63). Это относится, например, к противоречию врождённый-приобретённый; локализация-интеграция в памяти; биологическая-культурная эволюция. Это относится также к альтернативе рационализм-эмпиризм. Эволюционная теория познания не может, правда, разрешить этот спор, но она предлагает в определённом смысле «соломоново суждение». Обе позиции, рационализм и эмпиризм, имеют своё оправдание, но на различных ступенях.

В предшествующих исследованиях рационалистическая компонента в большей степени относилась к языку. Прежде всего нужно показать, что наше познание фактически содержит не-эмпирические элементы. Это возможно уже для различных форм восприятия. Биологические и психологические исследования кроме того доказывают, что эти не-эмпирические элементы частично генетически детерминированы, так что (по меньшей мере, по отношению к восприятию и опытному познанию) можно говорить о врождённых познавательных структурах. Только внутри и с помощью этих структур отдельное существо (животное или человек) может осуществлять опыт. Они образуют сеть (Эддингтон), сито (Джинс), очки (Рейхенбах), литейную форму (Бутру), коробку (Лоренц), фильтр, с помощью которых опыт становится возможным и которые частично (у Канта полностью) определяют его структуру. Затем эти структуры, которые мы сами встраиваем в опыт, критический анализ опять в нём открывает и, возможно, «разоблачает» как субъективные. Любой познавательный прогресс означает снятие очков (Лоренц).

Вторую рационалистическую компоненту нашего познания образует логика и математика. Обе применяются, правда, при описании мира, но ничего о нём не говорят. Из бесконечно многих геометрий, которые создала математика, может самое большее одна геометрия соответствовать нашему физическому пространству; но геометрия не говорит нам какая. (Быть может, правильная ещё и не создана). Логические и математические теории являются формальными системами, которые не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты посредством опыта. Их предложения являются априорными, потому что для их обоснования не требуется наблюдений. Но они также аналитичны (тавтологичны), так как их правильность следует только из определений, входящих в них понятий.

Третья рационалистическая черта нашего познания состоит в гипотетико-дедуктивном методе, посредством которого мы получаем теоретическое познание, далеко выходящее за пределы чисто опытного познания. Гипотезы не «извлекаются» из опыта, а в лучшем случае стимулируются им. Они, как говорил Эйнштейн, являются свободными творениями человеческого духа. Также для их проверки привлекаются логические методы. Так, нужно доказать, что система гипотез непротиворечива и является синтетической (относится к возможным мирам). Для выведения следствий также нужна логика.

Но как мы видели ранее, этого недостаточно, чтобы доказать некоторое высказывание в качестве познания о мире. И здесь эмпирист прав; ибо дальнейшие требования к теоретической системе высказываний о мире относятся к опыту.

Система должна представлять не только логически возможный мир, а мир возможного опыта, должна быть развита так, чтобы быть проверяемой, то есть должна иметь проверяемые следствия. И, наконец, система должна быть правильной, то есть должна отличаться от других систем тем, что описывает наш опытный мир ⁹⁵. Как математик предоставляет нам множество геометрий, среди которых мы должны эмпирически определить «физическую» геометрию, также и логик открывает предметы теоретически возможного мира, среди которых мы должны найти относящиеся к нашему миру. Какие гипотезы, какие теории, какие системы аксиом правильно описывают наш мир, можно решить поэтому только с помощью опыта. Эмпирия играет незаменимую роль для научного познания. Правда, можно представить себе ситуацию, когда две теории будут эмпирически эквивалентными, так что с помощью опыта нельзя будет осуществить выбор. Тогда для выбора вновь должны привлекаться рационалистические или прагматические критерии (Stegmuller, 1970, 152f)

Эволюционная теория познания показывает, что имеется другой важный путь, на котором опыт определяет наше познание: через врождённые структуры познания. Это, на первый взгляд, парадоксальное утверждение объясняется тем, что врождённые структуры приобретены ведь филогенетически (См. теоретико-познавательную схему). Они, правда, независимы от всякого опыта индивида, соответственно онтогенетически априорны, но не независимы от всякого опыта, а должны были в ходе эволюции проверяться на опыте и являются филогенетически апостериорными ⁹⁶.

Совершенно верно, что у живого существа всё происходит из опыта, также и наследственно врождённое, будь это стереотипное поведение пчёл, будь это врождённые рамки человеческого познания. Но происходит это не из актуального опыта, который каждый в своём поколении делает снова, а из опыта, накопленного в ходе эволюции всеми поколениями. (Monod, 1971, 188)

Склонность интерпретировать все события в понятиях трёхмерного пространства была бы тем самым онтогенетическим a priori, но не филогенетическим a priori… Аналогичное относится к причинности: Юм и Кант расходились, так сказать, по поводу психологического вопроса, приобретается ли тенденция воспринимать причинно-следственные отношения в ходе жизни индивида или является продуктом родоисторического «обучения». (Campbell, 1959, 160)

На вопрос, кто прав рационалист или эмпирист, в этих некритичных формулировках не даётся ответа. Они должны быть дополнены указаниями о том, какое познание, какие критерии и какой опыт вообще допустимы.

Логика и математика предлагают познание, независимое от опыта, но оно ничего не говорит о мире. С другой стороны, только опыт может обосновать знание о действительности. Если, наконец, спросить, имеется ли познание, которое, с одной стороны, независимо от опыта (то есть априорное), с другой стороны, относится к миру (то есть синтетическое), то это вновь ведёт к вопросу о существовании синтетических априорных суждений.

Ответ гласит:

Рационализм прав (имеется синтетическое априори) для человека как отдельного существа; эмпиризм прав (нет синтетического априори) для человека как биологического вида (Таблица № 6). Поэтому было бы неверным противопоставлять обе позиции и спрашивать, какая теперь права или более права. Но психологически понятно, почему этот спор возник и долго длился. Ранним мыслителям противостояние рационализм-эмпиризм представлялось подлинной альтернативой, так как они не различали между познанием вообще и познанием мира, во-вторых, между познанием и обоснованным познанием, в третьих, между человеком и человеческим родом, следовательно, между онтогенетическим и филогенетическим опытом, что не казалось необходимым до появления эволюционной теории. Но полагалось, что, если в этой якобы полной альтернативе одна позиция будет опровергнута, то другая должна быть верной. Так как обе позиции были ложными, всегда имелся основательный аргумент против другой.

Если с этой точки зрения рассмотреть произведения крупных эмпириков и рационалистов XVII и XVIII столетий, то обнаруживаются совершенно новые, более острые и более нейтральные возможности. Больше речь не идёт о том, кто прав, а, в каком отношении и в каких границах он прав.

Уже во введении мы выдвинули требование, что современная теория познания должна согласовываться с наукой. Гипотетический реализм, эволюционная и проективная теории познания удовлетворяют этому требованию. Но они являются плюралистическими позициями, так что «систематическому теоретику познания они должны представляться как род беззастенчивого оппортунизма» (Einstein, 1955, 684):

1. Реалистический — означает предположение о независимом от сознания, закономерно структурированном и частично познаваемом мире.
2. Рационалистический — есть утверждение о том, что математика и логика независимы от опыта; что индивид имеет врождённые познавательные структуры, которые независимы от его личного опыта, но соопределяют этот опыт; и что гипотезы и теории являются «свободными творениями человеческого духа».
3. Эмпирический — означает тезис, что всё познание может быть только гипотетическим, что опыт в большинстве случаев стимул, но всегда пробный камень синтетического познания и что гипотетический характер, а также эмпирические критерии значения относятся как к индивидуальному, так и биологическому (родоисторическому) опыту.