Системо-мысле­деятель­ностная методология

Системо-мыследеятельностная методология (СМД-методология) — это философско-методологическое направление в советской и постсоветской (российской) социально-гуманитарной мысли, оформившееся на основе идей и концепций, разрабатываемых с 1952 года в рамках Московского логического (методологического) кружка (МЛК/ММК). Программа СМД-методологии является продуктом рефлексии и самоорганизации деятельности ММК, и история становления этой программы — это одновременно и история самого кружка, прошедшего в своём развитии ряд идейно-смысловых этапов, каждый из которых направлялся своей конкретной программой.

История развития СМД-методологии начинается в 1952–1954 годах, когда образовался Московский логический кружок, первыми участниками которого были А. А. Зиновьев, Г. П. Щедровицкий, Б. А. Грушин, М. К. Мамардашвили и другие. Осознание своего подхода как отличного от логики, марксистской философии и науки произошло в кружке после публикации серии программных докладов «О возможных путях исследования мышления как деятельности» (Г. П. Щедровицкий, Н. Г. Алексеев) и открытой критике их со стороны А. А. Зиновьева. В 1949–1954 годах Зиновьев разрабатывал программу построения так называемой «новой логики», в которой отстаивалась необходимость органического взаимодействия логических разработок с конкретным анализом научных знаний и научного мышления. В содержательном плане эта программа противопоставлялась, с одной стороны, существовавшим тогда традиционным концепциям «формальной логики» и «диалектической логики», а с другой — направлениям развития методологической работы, представленным в программах «философских проблем естествознания» И. В. Кузнецова и Б. М. Кедрова и «диалектической логики» Э. В. Ильенкова. Её непосредственным продолжением и развитием стала программа содержательно-генетического исследования мышления и знаний — содержательно-генетической логики, оформившаяся к 1955–1956 годам и ставшая первой программой МЛК/ММК.

Основным мотивом, стимулировавшим создание указанной программы, была глубокая неудовлетворённость состоянием логических исследований и разработок и их местом в корпусе современного научного знания. С точки зрения создателей этой программы традиционная логика (см. Логика) не изучала и не могла изучать современное научное мышление и поэтому не давала ничего или почти ничего для развития науки, научного познания, в то время как именно логика должна исследовать мышление (см. Мышление) и формулировать его законы (то есть выступать в качестве теории мышления). Именно логика, но не традиционная, а новая логика (получившая наименование «содержательно-генетическая») должна изучать и обобщать основные законы научного исследования и построения теорий (см. Теория). В результате это и будет современная методология науки (см. Методология науки).

Программа содержательно-генетической логики исходила из априорного представления, что наука, научное мышление (см. Наука) является основной формой существования человеческой мысли вообще и что в силу этого такая новая логика будет логикой (и методологией) науки, то есть это была программа развития теории мышления (научной теории особого типа), способной выполнять функции логики и методологии научного исследования.

Наиболее важными отправными пунктами программы содержательно-генетической логики были:

1. Положение об историческом характере человеческого мышления (генетизм).
2. Положение о зависимости мыслительных форм от мыслимого содержания и тем самым о множественном их характере (содержательность).
3. Положение о приоритетной трактовке мышления в рамках теории как деятельности, а не как знания (активизм).

Реализация программы предполагала исследование и отображение в представлениях и знаниях основных закономерностей мышления, рассматриваемого через призму категории задачи, то есть представленного как решение задач. Проведение подобных «логических» исследований в свою очередь требовало разработки системы средств и представлений, позволяющих анализировать языковые тексты разной природы, разлагая их на части, позволяющие реконструировать процессы мышления как таковые и представлять их как специфически мыслительные.

Первым шагом на этом пути стал анализ предпосылок формально-логического представления о процессах мысли и связанных с этими предпосылками условий и ограничений способов их представления. В ходе анализа был сформулирован принцип параллелизма формы и содержания мышления в качестве основного принципа формальной логики и эпистемологии. Соответственно исходной посылкой логики содержательно-генетической стал отказ от принципа их параллелизма. Этот отказ, в своём позитивном выражении, привёл к выдвижению гипотезы, что мышление является «двухплоскостным» движением, то есть движением одновременно в «плоскостях» обозначающего и обозначаемого, и что генетическое исследование мышления требует анализа и знаковой формы языковых выражений, и объективного их содержания, без понимания которого невозможно действительное выявление структуры языковых выражений.

Предлагались методы анализа объективного содержания элементарных знаний, данного в предметно-практических сравнениях изучаемого «объекта» с «объектами-эталонами» и закреплённого затем в знаковой форме знания. Тем самым мышление и знание в содержательно-генетической их трактовке с самого начала рассматривались в двух аспектах: во-первых, как образ определённых объектов, как фиксированное «знание», во-вторых, как процесс (или «деятельность»), посредством которого этот образ формируется, а потом и используется. Именно процессуальная, или деятельностная, сторона мышления выдвигалась здесь на первый план — сначала в форме предметно-практических операций с реальными объектами, а затем в форме операций со знаками самого языка как с особыми абстрактными объектами, замещающими реальные объекты практического оперирования. В результате формировался подход к мышлению как деятельности особого рода, восходящей по ступеням (плоскостям) знакового замещения. Таким образом, с точки зрения такой операционально-деятельностной теории мышление выступало, прежде всего и по преимуществу, как оперирование объектами, замещение единиц, возникающих за счёт этого, знаковыми формами и надстраивание над этими формами новых уровней за счёт оперирования со знаками.

В соответствии с принятой программой работа должна была строиться рекуррентно: сначала теоретический дискурс относительно исходных средств анализа, затем логико-эмпирический анализ оригинальных философских и научных текстов, запечатлевших «работу мысли», с использованием конструктивно оформленных средств, потом рефлексия полученных результатов и вновь методологическое разворачивание средств анализа в ходе нового теоретического дискурса, и так далее.

В качестве эмпирического историко-научного материала использовались классические работы Аристотеля и Аристарха Самосского, Евклида и Галилея, Ньютона и Декарта. Анализ подобных образцов научного мышления находился в центре интересов Московского логического кружка. Работы проводились на широком историко-научном материале, захватывая понятия и модельные представления молекулярно-кинетической теории газов, структурные модели органической химии и химической физики и так далее.

Наряду с созданием собственно «теории мышления» и логико-методологическими исследованиями на конкретно-научном материале в рамках объявленной программы шла и мета-работа по уточнению исходных представлений о логике, методологии, гносеологии и других дисциплинах, а также взаимоотношениях между ними, которая, с одной стороны, открывала новые горизонты для дальнейшего развития этой проблематики, а с другой — учитывала сложившиеся исторические традиции философского умозрения.

Согласно развиваемым тогда взглядам, в истории философии сформировалась группа методологических, или эпистемологических, или логических дисциплин, имеющая свой, отличный от предметов конкретных наук, специфический предмет, и этим предметом является отношение объекта и знания в условиях их разделения и противопоставления друг другу. Предполагалось, что в рамках этой группы дисциплин, объединённых единой предметной основой, между отдельными дисциплинами существуют вполне определённые границы. Для проведения их выделялись две историко-культурные линии и формы философского умозрения — логическая и онтологическая. При этом логика, логические исследования отличались тем, что носили обобщённый характер и выявляли вечную и неизменную структуру разума (логоса), а онтологические исследования носили более частный и частичный характер и внутри себя естественным образом разделились на два направления — собственно онтологическое и методологическое. Причём методологическое направление мыслилось как ответвление онтологической линии, проходящее через всю историю философии и в своём конкретно-философском выражении объединяющее различные попытки объяснить особенности происхождения и употребления тех или иных отдельных понятий, знаний или теорий.

Соответственно такому представлению о генезисе философских направлений и дисциплин обслуживающая науку методология (методология науки) рассматривалась как включающая в себя, с одной стороны, группу логических дисциплин (подразделяющихся на онтологические, гносеологические и формально-логические), а с другой — группу собственно методологических дисциплин (подразделяющихся уже по предметно-научному принципу).

Итоги развития исторически сложившейся формы методологии науки рассматривались в целом как неудовлетворительные. Ибо, с одной стороны, в результате подобного развития налицо достаточно обобщённые и, казалось бы, легко переносимые из одной области в другую понятия логики в широком смысле. Но они не работают, то есть «их можно переносить, но незачем». А с другой стороны, есть очень остроумные методологические работы, объясняющие историю тех или иных понятий. Но они всегда носят исключительно узкий характер и не могут быть перенесены на другие области. Поэтому дальнейшее направление собственной работы Московского логического кружка связывалось с переходом от эмпирической методологии к логике, то есть с переходом от понятий, описывающих ту или иную конкретную научную теорию, к описанию структуры понятий того или иного уровня абстракции или этапа развития мышления как такового. Это движение от эмпирической методологии к широким обобщениям рассматривалось как магистральный путь построения логики науки (см. Логика науки), то есть объяснения «жизни» единичных понятий на основе всеобщих понятий логики. А сама логика (новая логика) трактовалась как верхний, абстрактный этаж эмпирической науки о процессах мышления. Причём логика или теория познания должны быть для этого историческими и операционально представлять собой реконструкцию объекта познания за счёт сопоставления исторически следующих друг за другом знаний о нём.

С поиском ответа на «решающий вопрос» о возможности непсихологической теории мышления была связана принятая в рамках этого движения организационная форма интеллектуальной коммуникации — обсуждения идеального содержания, «вбрасываемого» в теоретический коллективный дискурс. Эта была особая форма коллективного взаимодействия в МЛК/ММК, которая позже сформировалась в качестве организационно-практической формы методологической работы как таковой. В результате, исторически, у поисков решения этого вопроса оказалось два исходных равно значимых начала: 1) рефлексия хода и результатов логико-методологических исследований истории науки и 2) рефлексия формы коллективной организации обсуждения в МЛК/ММК содержания логико-методологических исследований истории науки. В ходе осознания и интеллектуального синтеза этих начал общей работы на первый план в деле разработки аппарата подобных исследований и обслуживающих его представлений и регулятивных метапринципов выдвинулись два ключевых понятия, развёрнутые в дальнейшим в самостоятельные теории — понятия деятельности (см. Деятельность) и системы (см. Система). С их оформлением связано создание следующей программы — уже собственно ММК и нового этапа его развития, — программы «деятельностного подхода и общей теории деятельности», направлявшей ход исследований и разработок этого методологического движения с начала 1960-х до начала 1970-х годов. На этом этапе под новым углом зрения были обобщены, сняты и переосмыслены результаты работы в рамках программы содержательно-генетической логики и выдвинуто новое понимание смысла и значения методологии и методологической работы.

На этом этапе Г. П. Щедровицкий, с именем которого связывается становление и развитие СМД-методологии, становится лидером методологического движения, ведущим идеологом и теоретиком, организатором работы кружка и его семинаров, а также авторитетным учителем для новых членов кружка. Хотя полученные в ММК представления и опубликованные работы — это, в значительной мере, результат коллективных усилий исследователей, входивших в кружок, но как правило, основополагающие идеи формулировались Щедровицким и в дальнейшем они закреплялись как внутри ММК, так и во внешних публикациях. Траектории мыслительного движения остальных участников ММК, не совпадающие с линией Щедровицкого, до поры до времени не осознавались; когда же это происходило, то, как правило, начинались содержательные конфликты, закончившиеся в итоге выходом основных участников ММК из кружка.

В 1960–1970-х годах участники методологического движения были заняты разработкой теории деятельности и теории мышления, исследованиями в области теории систем (см. Теория систем) и системным проектированием (см. Системная инженерия). С середины 1960-х годов в рамках этого движения происходит обособление методологии и её развитие как самостоятельной [деятельностной] дисциплины — СМД-методологии.

Результаты деятельности МЛК/ММК с настороженностью принимались советским философским и научным сообществом, учитывая повышенную вовлечённость научных дискуссий и разработок в политические и идеологические процессы в СССР. Немалую роль в этом сыграл сложный и специфический язык, используемый в СМД-методологии, так и достаточно радикальные философские идеи. В результате большая часть работ, проделанных в этот период, осталась неопубликованной, а многие перспективные направления исследований были закрыты после 1968 года. Ряд участников движения были вынуждены эмигрировать из страны (А. А. Зиновьев, В. Я. Дубровский, В. А. Лефевр и другие). Перспективное философское направление исследований не получило, таким образом, ни поддержки, ни признания. На этом этапе усиливается ведущая роль Г. П. Щедровицкого. Впоследствии, когда обновились основные участники кружка (потом это происходило ещё несколько раз), Щедровицкий уже выступал как недосягаемый по уровню мышления лидер и учитель, который полностью организует работу и определяет основные идеи и подходы.

В ММК разработка содержания понятия деятельности как специфически методологического понятия связывалась с осознанием существования особой реальности, конституируемой механизмом непрерывного снятия реализованных процессов и переведения реализованных процедур в наборы средств и методов. Этот механизм был выделен и опознан как один из основных и наиболее важных механизмов развития мыслительной деятельности и деятельности вообще, «работа» которого приводит в результате к тому, что анализ уже совершенной деятельности меняет её (деятельности) материал и механизм. Отсюда с неизбежностью следовал вывод, что условием построения предмета изучения деятельности должен стать поворот в её категориальном понимании и истолковании.

Такой поворот был невозможен без дальнейшего развития основных понятийных средств и представлений, без изменения взглядов на саму методологию. Среди таких средств в первую очередь следует указать на системно-структурные понятия и представления, которые и стали основными средствами концептуализации деятельностной реальности. В русле методологического движения складывается особое направление, связанное с разработкой методологии системно-структурных исследований и разработок, с созданием понятийного аппарата системного анализа в качестве одного из основных средств и методов методологии. Расширение проблемного поля и понятийных средств стимулировало в свою очередь изменение представлений о самой методологии. На смену представлению об эмпирической методологии как авторефлексии отдельных наук, как части методологии науки, которая должны быть переработана логикой науки, пришло представление о методологии как о совершенно особой дисциплине, где методология рассматривалась уже не на правах одной из линий в русле научно-познавательной деятельности (методология науки), а в качестве «теории человеческой деятельности», предметом которой является не только деятельность познания, мышление, но вся историческая деятельность человечества.

При этом казалось, что если мышление — это один из видов деятельности, то создание такой теории автоматически позволит описать и законы мышления. Поскольку нормирование и организация мышления рассматривались в тот период как главное звено работы, как деятельность, приводящая к развитию предметного мышления, то суть мышления стали видеть именно в деятельности. Постепенно деятельность стала пониматься как особая реальность, позволяющая во-первых, развивать предметное мышление (в науке, инженерии, проектировании), во-вторых, законно переносить знания, полученные при изучении одних типов мышления, на другие типы мышления. Таким образом, для методологии как теории деятельности наиболее важным вопросом становится разработка самого представления о деятельности, её особых модельных и теоретических схем и соответствующих понятийных средств. Среди наиболее важных различений, необходимых для теоретического представления деятельности, были проведены различения «предмета» и «объекта» знаний, «структуры» и «организации», «системы предмета» и «системы объекта», «отношения» и «связи», разработана методологическая версия понятия «система».

Наиболее важным различением, с которым было связано новое истолкование методологии как особой и самостоятельной дисциплины, стало различение «предмета» и «объекта» (знания), в рамках которого предмет знания выступал как иерархированная система замещений объекта знаниями, включёнными в определённые системы оперирования, в которых эти системы замещения существуют реально как объекты особого рода. Главное, что отличает предмет от объекта — он является продуктом познавательной человеческой деятельности и как таковой подчинён особым закономерностям, отличным от закономерностей самого объекта.

Другим краеугольным различением, входящим в экспликацию почти всех системно-структурных понятий, стало различение «отношения» и «связи» между объектами. «Отношение» в рамках этого различения может быть установлено практически между любыми качественно однородными объектами за счёт отнесения к объемлющей их системе (среде) — пространственной, предметной, временной, и так далее. «Связь» же — всегда результат анализа-синтеза (реального или мыслимого) некоторого целого на элементы и вводится для восстановления исходной целостности. Совокупность же модально однородных связей целого образует соответствующую «структуру» (объекта или предмета), а то в них, что объединяется структурой как особой формой, или то, что остаётся, если абстрагироваться от структуры, есть «организация» объекта (предмета). В свою очередь «система», или, вернее, представление объекта как системы, предполагает, что объект (предмет) является композицией организованных структур: процессуальной, функциональной, морфологической. Такой тип представлений получил название системно-структурных. Указанные теоретические представления осмыслялись и задавались в особом конструктивном (системно-структурном) языке, выступающем по отношению к данным представлениям в функции своеобразной «методологической математики».

В рамках методологической «системно-структурной онтологии» также разрабатывались понятийные различения «места» и «наполнения» (функции и материала), «функционирования» и «генезиса», «свойств-функций» и «атрибутивных свойств», «организованности» и «системности» и другие. Среди этих новых понятий (или новых интерпретаций уже существующих понятий) наиболее важными для дальнейшего развития СМД-методологии стали понятия «места», «наполнения» и «организованности» (понятия, уточнившего и заменившего понятие организации). Различение «места» и «наполнения» раскрывало понятие «элемент системы», выделяя в нём, с одной стороны, совокупность связей (функций-требований) с другими элементами, определяющую его особенное место в объемлющей системе, а с другой — тот материал (материальный или идеальный объект), который способен на самостоятельное существование и вне системы, а в ней выполняет возложенные на него функции-требования.

Другим наиболее важным понятием стало понятие «организованности» (хотя у него есть несколько нетождественных интерпретаций) как члена сопоставления «процесс — организованность». Здесь «организованность» есть тот материально-морфологический след, который оставляет «процесс», протекающий в некотором материале и сохраняющийся как его форма и после осуществления «процесса».

В развёрнутых на основе предложенных представлений исследованиях методологическому анализу подвергались системные объекты различного типа, строились структурные модели «рефлексивных» систем, «кентавр-систем» и так далее, уточнялись такие средства методологического анализа, как «псевдогенетический метод», метод «конфигурирования», приём «двойного» знания и так далее.

С помощью понятийных средств методологии системно-структурных исследований и разработок в рамках структурно-функциональной модели социально-производственной системы были введены наиболее важные для дальнейшего развития СМД-методологии понятия культурной «нормы» и процесса «трансляции» норм. При этом «норма» (культурная) рассматривалась как образец способа деятельности, позволяющий деятельности непрерывно воспроизводиться (исторически существовать), образец, который отделяется от актуализации деятельности и начинает существовать (транслироваться) в особой сфере (культуры) по своим особым законам. Эти понятия позволили ввести исходное теоретическое представление «методологической работы» (то есть деятельности) как кооперации по крайней мере трёх типов деятельности: научного исследования, истории культурных «норм» деятельности, методической деятельности.

Через призму системно-структурных представлений и основных схем «теории деятельности» были в свою очередь переосмыслены задачи и подходы собственно методологии науки и общее представление о науке и истории науки. Это переосмысление в первую очередь было связано с выходом за пределы чисто познавательного подхода к науке и рефлектированием методологической практики как особого, деятельностного подхода к социокультурным явлениям. На этом этапе, в отличие от ранней установки сведения многоразличных подходов и представлений науки к логическим, все предметные представления (социологические, культурологические, социально-психологические и другие) признаются важными и существенными для построения теории науки. В свете новых представлений о сути методологической работы исходная ситуация трактуется как типично системная, и основная задача в этой области деятельности понимается как задача построения системной модели науки.

Но признание права и необходимости существования ряда подходов к феномену науки не означало их равноправности, приоритет отдавался логическому подходу как выражающему саму природу научного знания. При этом логический подход отождествлялся не с традиционными, или логико-позитивистскими, представлениями (как исповедующими принцип параллелизма), а с содержательно-генетическим истолкованием сути логической точки зрения, то есть с подходом, для которого логика выступала как «наука о мышлении и научных предметах». Эта логика, в отличие от той, которая знает в качестве логических единиц лишь схемы предложений и высказываний, берёт на вооружение принцип множественности логических единиц и несводимости их как по функциям, так и по строению к собственно «знанию». Среди таких, несводимых друг другу типов логико-эпистемологических единиц она выделяет: «проблемы и задачи», «факты», «средства выражения и языки», «онтологические схемы», «оперативные системы», «знания» и тому подобное. Объединяющая эти логические единицы логико-методологическая структурная схема представляла научную дисциплину в виде «научного предмета». Научный предмет представляет собой своего рода открытую систему, поскольку такие его элементы, как, например, «проблемы и задачи», являются рефлексивными образованиями по отношению к объемлющим его системам. Они связаны с определённой констелляцией идей, социокультурных условий, людей, их групп и организаций и отражают их историческую взаимосвязь друг с другом; они представляют собой форму пересечения действительности целенаправленных человеческих действий с действительностью истории.

Именно это логико-методологическое представление предлагалось в качестве исходной абстракции для постановки и решения вопросов, что такое наука, где граница между «научным» и «ненаучным», и так далее, и абстрактного основания для последующей связи всех других представлений о науке. Основная идея установления подобной связи (системная стратегия) состояла в рассмотрении научных знаний и систем знания как организованностей деятельности и мышления, лежащих на пересечении многих процессов и тем самым принадлежащих одновременно структурам искусственно развёртываемых логико-эпистемологических систем, структурам поведения отдельных людей и групп, структурам исторической эволюции деятельности и так далее и отражающих все эти процессы в организации своего материала. Создание средств и выработка представлений, позволяющих реализовать подобный подход к соотнесению и связыванию логико-эпистемологических, социологических, социально-психологических и других представлений о науке, в начале 1970-х годов выдвигались в качестве главной проблемы и задачи теоретико-деятельностной методологии в ММК.

Такой подход совершенно сознательно исходил из идеи развития мышления и деятельности и в свою очередь рассматривал науку и подобные ей образования как «кентавр-системы», историческое представление о которых как об определённых целостностях должно объединять в себе моменты естественной эволюции, искусственного развёртывания, искусственно-естественного развития и естественно-искусственного становления их подсистем. С позиции подобных системных представлений выдвинутая Т. Куном идея об отсутствии необходимой преемственности и закономерности в смене одной системы знания другой (научная революция как замена парадигмы) была оценена как недоразумение, вытекающее из-за отсутствия в понятийном аппарате его концепции категорий «естественное — искусственное» и непонимания поэтому соотношения искусственного и естественного моментов в развитии науки.

Такая трактовка проблем методологии науки возникает в ММК в 1970-е годы, когда теоретико-деятельностные представления получают системную интерпретацию, а в функции основной онтологической реальности выступают уже не мышление и деятельность, а их системная совокупность — «мыследеятельность». В это же время появляется новое представление о методологии и методологической работе, связанное, во-первых, с осознанием значения изменения практического отношения к науке и расширением на этой основе практических задач методологии вообще и методологии науки, в частности, а во-вторых, с рефлексией работы самого ММК и утверждением регулятивных принципов его работы в качестве парадигматического основания собственно методологической работы вообще. В опыте этой оригинальной работы приходилось объединять и практиковать на равных правах самые разные точки зрения и подходы к её «объектам»: историческую, нормативную, методическую, конструктивную, проектную и собственно научно-исследовательскую. В результате, в процессе реальной мыслительной и практической методологической работы непосредственный интерес сместился от собственно научных установок к постановке проблем взаимоотношения науки и методологии как уже относительно самостоятельных форм «мыследеятельности». На этой основе в ММК складывается новая методологическая программа и новый этап его развития — этап «системо-мыследеятельностного подхода», охватывающий период от начала 1970-х до начала 1980-х годов.

Последовательно проводимый взгляд на мышление как на функцию от знаковых средств, от используемых в тот или иной исторический период вещных и знаковых эталонов обусловил признание равнозначности множества исторических формаций мышления и предметно-ориентированных форм: мифологического, религиозного, философского, научного, инженерно-конструктивного, проектного, методологического и так далее. С точки зрения такого взгляда на мышление научное мышление выступает лишь в качестве одной определённой формы мыслительной деятельности, оестествляющей часть своих правил конструирования в качестве «законов природы», а совокупность этих правил образует собственное ядро науки. Такое истолкование «природы» мышления привело к инверсии содержания традиционного взгляда на взаимоотношение науки и методологии. Поворот во взглядах был тесно связан с теоретико-деятельностной трактовкой науки, с разработкой категориальных и теоретических средств и представлений «теории деятельности».

Первая программа исходила из традиционного представления, что методология — наука особого рода и по стилю и по методу, что она есть научная рефлексия над наукой, что она, соответственно, надстраивается над наукой. В рамках СМД-подхода методология рассматривается как более широкое и объемлющее науку образование. Здесь не наука рождает методологию, а методология — науку (например, в трудах таких мыслителей, как И. Кеплер, Дж. Бруно, Н. Коперник и Г. Галилей).

Методология, мыслимая в онтологическом горизонте системо-деятельностного подхода, выступает как особое деятельностное образование — «сфера, или организм, деятельности», то есть суперсистема. Категоризация некоторой системы в качестве «сферы деятельности» подразумевает, что её цель и назначение, в конечном счёте, состоят не в том, чтобы обслуживать другие сферы или организмы, а в саморазвитии — путём переработки материала всей прошлой культуры человечества: ценностей, знаний, значений, смыслов и тому подобное.

СМД-методологии в качестве сферы деятельности свойственна своя особая структура и форма мышления — методологическое мышление, призванное вырабатывать новые средства и новую технологию, а именно средства и технологию надпредметного мышления. С точки зрения такого взгляда на логические и исторические основания методологии нет и не может быть никакого «учения о методах», а возможна лишь методология — как особая организация мыслительной деятельности, центрированная на оснащённой специальными средствами и процедурами рефлексии.

Существование множества формаций мышления противоречило единственности логики. Поэтому, для того чтобы удовлетворить провозглашённому требованию историзма и принципу развития мышления и деятельности, был выдвинут принцип множественности логик. Согласно этому принципу, так как логика есть лишь система средств, нормирующих мыслительную деятельность, то каждая логика опирается на определённый тип методологических дисциплин (между методологическими теориями и логиками существуют взаимные соответствия и связи) и обеспечивает программирование технологий мыслительной работы, то есть сама является особой знаково-знаниевой технологией.

В контексте подобных представлений и наука выступила прежде всего как совокупность сложно организованных, кооперированных организмов и сфер деятельности, разделившихся внутри себя на ряд организованностей — специализированных научных предметов. Самодвижение науки в качестве сферы деятельности и есть первая реальность, из которой необходимо исходить в рамках методологии науки, всё остальное — лишь исторически меняющиеся и исторически преходящие наши представления о природном и социальном мире.

С точки зрения такого представления о науке ушли в прошлое механизмы естественного развития научно-исследовательской деятельности и знания. В современной научно-исследовательской деятельности ядерной деятельностью оказывается уже не познание как таковое, а организация, руководство и управление. Современная полнообъёмная, кооперированная научно-исследовательская деятельность является эффективной только в том случае, если над ней развёртываются в чистом и полном виде социотехнические структуры организации и управления. И именно методология как новая форма организации человеческой мысли, способная соединять разные стили и способы мышления, призвана обеспечивать организационно-управленческую работу соответствующими знаково-знаниевыми средствами.

Методология, способная выполнять подобные «обязательства», сама должна быть сложноорганизованным и многоплановым целым. Согласно развитым к началу 1980-х годов в рамках СМД-методологии представлениям, уже в чисто синхронном плане структурно-системная методология оказывается не просто сложной структурой и сложной системой, а гетерогенной и гетерархированной системой, имеющей как ступенчато-иерархизированное, так и «матрёшечное» строение. Общая «картина» системно-структурной методологии включает здесь пять слоёв (уровней), каждый из которых как бы надстраивается над предшествующими и ассимилирует его:

1. слой «практических деятельностей», в качестве каковых выступают инженерно-конструкторские, организационно-управленческие, педагогические и другие подобные «практики»;
2. слой научных, инженерных, проектных и прочих «предметов»;
3. слой ориентированных на соответствующие предметы частных методологических разработок (методологий);
4. слой общей методологии;
5. слой метаметодологии (системной авторефлексии методологии).

[Г. П. Щедровицкий, 1981].

Основные сущностные черты такого «культурного проекта» и программы СМД-методологии Щедровицкий определяет в статье «Принципы и общая схема методологической организации системно-структурных исследований и разработок» [Г. П. Щедровицкий, 1981]. Эта программа подразумевала работу, предполагающую, прежде всего, создание новых видов деятельности и мышления; последнее, в свою очередь, предполагает критику, проблематизацию, исследование, проектирование, программирование, нормирование. Создание новых видов деятельности и мышления Щедровицкий мыслит преимущественно как «организацию» и «нормирование» деятельности и мышления; и этим же, полагает он, определяется основная функция методологии: она обслуживает весь универсум человеческой деятельности, прежде всего, парадигматическими единицы разной природы — проектами, нормами и предписаниями, и соответствующими организующими общностями — установками, принципами, методами, способами, приёмами и так далее. Инженерное истолкование методологической работы смыкается у Щедровицкого с организационно-управленческим. Методология стала складываться тогда, считает он, когда стала «развёртываться полипрофессиональная и полипредметная работа, которая нуждалась в комплексной и системной организации и насаждалась в первую очередь организационно-управленческой работой, которая в последнее столетие становилась всё более значимой, а после Первой мировой войны стала доминирующей» [Г. П. Щедровицкий, 1981]. Вторая особенность методологии состоит в том, что она стремится соединить и соединяет знания о деятельности и мышлении со знаниями об объектах этой деятельности и мышления. Такая работа предполагает специальную реконструкцию, где показывается, что объекты, как они представляются нам, являются подлинными лишь с исторически ограниченной точки зрения, а на самом деле — это организованности деятельности и мышления. Одно из следствий подобного понимания состоит в том, что в методологии связывание и объединение разных знаний происходит, прежде всего, не по схемам объекта деятельности, а по схемам самой деятельности. Третья особенность методологии — это учёт различия и множественности разных позиций деятеля в отношении к объекту.

Необходимым «материалом» методологического мышления и деятельности являются знания (прежде всего, научные знания). Отличительной особенностью их соорганизации, условием превращения в собственно методологическое знание следует считать соединение «знаний о деятельности и мышлении с знаниями об объектах этой деятельности и мышления или, если перевернуть это отношение, непосредственно объектных знаний с рефлексивными знаниями» [Г. П. Щедровицкий, 1981]. Подобная «конструктивизация» знания, придание ему «позиционного» характера — прямое следствие деятельностной ориентации, в силу которой натурально-объектная онтология оказывается включённой в деятельностную (организационно-деятельностную). При этом само противопоставление знания и парадигмы носит категориальный характер и, следовательно, не абсолютно в отношении самих предметов категориальной идеализации. В генетическую структуру любой парадигмы так или иначе включены знания, поскольку «методологические принципы не есть произвольная конструкция ума, но итог, вывод из истории познания и практики» [Г. П. Щедровицкий, 1980]. Справедливо и обратное утверждение (относительно знания). А это значит, что процесс «превращения» парадигм в знания и знаний в парадигмы — необходимый момент развития самого универсума человеческой деятельности. Следовательно, только учёт исторического развития науки и других форм общественно значимой мыследеятельности как феноменов культуры может стать реальной гарантией продуктивности любой методологической парадигмы.

Принцип единства объектного и рефлексивного знаний непосредственно приводит к своего рода методологической версии «конкретного» и соответственно «восхождения от абстрактного к конкретному» (см. Метод восхождения от абстрактного к конкретному). Множественность представлений выступает здесь в качестве характерного и объективного момента методологической мыследеятельности, как выражение множественности самих позиций «деятеля» относительно объекта, способов его освоения. Но сама по себе множественность не есть «конкретное», она в свою очередь должна быть преодолена новым единством, требующим объединения знаний, полученных в разных позициях. В методологии такое «объединение разных знаний происходит, прежде всего, не по схемам объекта деятельности, а по схемам самой деятельности» [Г. П. Щедровицкий, 1981]. Ведь потребность в объединении знаний возникает тогда, когда «один и тот же» интенционально заданный объект становится общим для разных форм деятельности с ним, то есть тогда, когда возникает их кооперация. Представление о кооперации деятельности и выступает в качестве основного средства объединения разных знаний об объекте, средства их методологической конкретизации.

Принцип кооперации может быть рассмотрен как один из основных принципов методологической мыследеятельности. Использование его для авторефлексии, то есть в качестве не только методологического, но и метаметодологического, способствует выявлению основной специфики методологии и методологического метода. В свете этого сама возможность методологической мыследеятельности как новой формы организации мышления и деятельности обеспечивается отображением и тем самым воспроизведением в ней основных форм и способов культурно-значимого освоения объекта, выработанных в ходе исторического развития человеческой деятельности. Осознанным предметом рефлексии и культурной инновации становится в этом случае сама их кооперация, варьирование которой открывает новые измерения в культурно-историческом пространстве человеческой деятельности и порождает её методологическую форму. В ней принципиально объединены проектирование, критика и нормирование с исследованием и познанием, в целях выработки парадигм, обеспечивающих воспроизводство и развитие деятельности.

В 1970-х годы развитые представления о методологии и методологической работе носили сугубо внутренний характер и практиковались за пределами собственно ММК лишь эпизодически, однако с 1979 года начинается новый этап разработки СМД-методологии, когда возникают исследовательские и проектные группы не только в Москве, но и в других городах. В 1980-е годы формируется особая сфера и новые формы методологической практики. С этого времени основной формой деятельности СМД-методологов становится организационно-деятельностная игра, которая строится по схеме мыследеятельности и рассматривается как полноценная методологическая практика, поскольку в ней СМД-методологи получали в своё распоряжение (правда только на период игры) специалистов-предметников и могли им предписывать, как мыслить и действовать.

Тезис о том, что методология — это не просто учение о средствах и методах мышления и деятельности, а форма организации и в этом смысле рамка всей мыследеятельности и жизнедеятельности людей, практически означал, что её нельзя непосредственно транслировать как знание и набор инструментов от одного человека к другому, а можно лишь «выращивать», включая людей в новую для них сферу методологической мыследеятельности. Но к тому времени существовала лишь одна такая «рамка» — сам методологический семинар с его особыми организованностями мышления и деятельности как самовоспроизводящаяся форма междисциплинарной коллективной интеллектуальной коммуникации. Поэтому в последующие годы оформляется новый способ трансляции практических форм коллективной организации мыследеятельности — организационно-деятельностные игры (ОДИ).

В результате рефлексии мыслительного и практического опыта проведения игр было разработано представление об ОДИ как о многофокусной организационно-технической системе, имитирующей реальную социокультурную ситуацию и включающей по меньшей мере три фокуса управления ей — методологический, исследовательский и игротехнический, находящиеся в конкурентных отношениях между собой. В свою очередь развитие теоретических представлений о деятельности и мышлении привело к выделению трёх различных «пространств» (топов) в схеме мыследеятельности — мыслительного, мыслительно-коммуникационного и мыслительно-деятельностного. С помощью подобных представлений в практике ОДИ осуществляется организационно-практический и организационно-технический синтез разных видов мыследеятельности — программирования и проблематизации, организации и коммуникации, и так далее — как составляющих комплексной и системной формы организации коллективной мыследеятельности. Таким образом, в рамках ММК была создана новая практика методологически организованной коммуникации и коллективного мышления по решению сложных проблем (проблемных ситуаций). В контексте этой практики был развёрнут целый комплекс антропо- и психотехник, ориентированных, прежде всего, на формирование интеллектуальных функций: понимания, рефлексии, мыслительной деятельности, коммуникационных техник.

В ретроспективе переход к ОДИ в рамках развития СМД-методологии выглядит вполне закономерным: если в обычных условиях, на территории той или иной дисциплины, многие специалисты не хотели принимать методологические требования и нормы, то в игре их ставили в такие жёсткие, искусственные условия, которые позволяли не только распредмечивать сложившееся мышление специалистов, но и более или менее успешно вменять им методологические схемы и схемы деятельности. Вместе с тем, успехи концепции ОДИ вскоре сменились проблемами. Хотя создание и практика ОДИ были обусловлены и развитым арсеналом концептуальных средств методологии и опытом многолетнего руководства методологическим семинаром, новая, игровая действительность оказалась настолько сложной (как в содержательном, социокультурном, так и в пространственно-временном отношении), что отрефлектировать и описать её общезначимым образом с помощью существовавших средств было невозможно. Потребовались иные теоретические средства, понятия и язык, интеллектуальные и организационно-практические техники, игротехники и психотехники. Одна из основных проблем ОДИ определялась самой природой игры. Хотя СМД-методологи сценировали игры и старались в ходе игры управлять игровой стихией (определяя её методологические схемы, логику мышления, общую организацию), организаторам игр нередко приходилось менять заранее сценированное поведение, вступать в диалог с её участниками, частично поступаться собственными принципами. К тому же ряд ведущих методологов отказались следовать общим методологическим нормам и сценариям игр, которые вначале задавал или утверждал сам Г. П. Щедровицкий. В итоге было признано право участников игр и семинаров на свою точку зрения, которая затем, однако, должна была вводиться в общее поле коммуникации и там совместно прорабатываться.

С уходом из жизни Г. П. Щедровицкого в 1994 году ММК прекратил своё существование, а методологически ориентированные группы разделились на отдельные школы, направления и проекты. Вместе с тем, на основе результатов работы методологических семинаров и деятельности отдельных методологов, в русле СМД-методологии сложилось определённое философско-методологическое движение. В его рамках публикуются работы из архива Щедровицкого, проводятся ежегодные «Чтения», посвящённые его памяти, работают отдельные методологические семинары, периодически проходят тематические дискуссии, ведётся аналитическая и проектная деятельность. Комплекс идей, концепций и разработок программы СМД-методологии стал предметом активной ретроспективной рефлексии, критического осмысления и одновременно фрагментаризации. При этом разными авторами выделяются различные, зачастую очень локальные, аспекты, идеи и понятия, которые включаются ими в контекст собственных разработок. В целом, архаичность и маргинальность социальной формы существования СМД-методологии в сочетании с передовыми методами системных исследований, рафинированными стилем мышления и языком, делают эту интеллектуальную практику и связанное с ней философско-методологическое движение уникальным явлением в советской и постсоветской культуре.