Праксеология

Праксеология — собирательное название различных концепций, претендующих на создание общей теории эффективной организации деятельности (см. Деятельность). Термин «праксеология» (praxéologie) впервые встречается в работе французского классификатора наук Л. Бурдо «Теории наук: Интегрированный план науки» (1882), но введён в оборот А. Эспинасом (1923), Е. Е. Слуцким (1926) и впоследствии закреплён Т. Котарбиньским, который считается основоположником праксеологии как общетеоретической дисциплины организации деятельности. Благодаря Котарбиньскому идеи праксеологии были институционализированы в качестве направления теоретических и прикладных исследований, однако до настоящего времени праксеология всё ещё остаётся в статусе программно-концептуального проекта.

Появление праксеологии как теории организации деятельности лежало в русле исследовательских ожиданий и поисков начала XX века. Программа праксеологии, инициированная разработками Котарбинского и его школы, была призвана синтезировать идущие от нужд практической деятельности разработки в области научно-ориентированной организации труда, интерпретируя в своём содержании их общие схемы и принципы, разработанные в методологии и логике науки. Проект изначально мыслился как носящий метатеоретический и методологический характер, как общая «грамматика действия», упорядочивающая праксеологические отношения (по аналогии с общей грамматикой языка), и предполагал три соотносимых уровня анализа: 1) аналитическое описание, характеристику и типологию практических действий, а также построение системы их категорий; 2) разработку эффективных нормативных систем действия, позволяющих погружать рассматриваемую проблематику в конкретно-исторические социокультурные контексты, а также формулировку общих законов, определяющих эффективность действий; 3) изучение генезиса и эволюции различных видов деятельности с точки зрения их технических достоинств и критический анализ методов, применяющихся в этих действиях в настоящее время. В такой постановке задач праксеология сближалась с понятием метода, что в дальнейшем способствовало её истолкованию как общей методологии деятельности (см. Методология).

Котарбиньский неоднократно предпринимал попытки придать праксеологии дисциплинарный статус — прежде всего в работе «Трактат о хорошей работе» (первое издание в 1955 году, второе издание, с которого сделано большинство переводов на другие языки, в 1958 году; первая версия этой работы была утрачена во время Варшавского восстания в 1944 году). С 1962 года в Польше издаётся основанный Котарбиньским научно-философский журнал «Prakseologia». Однако основное влияние праксеология оказала, скорее, своими теоретико-методологическими посылками, восприятием её как особой области внефилософских междисциплинарных анализов. Показательно, что попытки дисциплинарной разработки праксеологии привели к оригинальной концепции теории организации и управления Я. Зеленевского, но сняли ряд методологических проблем, заложенных в её первоначальный проект основателем праксеологии (аналогичные последствия имели попытки её переистолкования с позиций кибернетики). Котарбиньский к вопросам праксеологии обращался и в ряде других своих работ: «Очерки о практике» (1913), «Понятие внешней возможности действия» (1923), «Об отношении возможности действия» (1923), «Об отношении виновности» (1925), «Действие» (1934), «Из проблем общей теории борьбы» (1938), «О сущности и задачах общей методологии» (1938), «Принципы рациональной организации деятельности» (1946), «Праксеология» (1947) и других. С пропагандой и развитием идей праксеологии во многом связан весь последний (послевоенный) период творчества Котарбиньского. Свою теорию он мыслил как синтез накопленных в истории знания праксеологических идей, при этом будучи известным историком философии и логики, он сам же дал и развёрнутый анализ некоторых из них.

Среди работ по организации деятельности, положенных в основание праксеологии, Котарбиньский называл прежде всего идеи и работы А. Эспинаса, Ф. У. Тейлора, Г. Форда, А. Файоля, С. Томпсона, Ж. Гостеле, Е. Е. Слуцкого и ряда других исследователей. Ссылался он и на польскую традицию «философии действия», прослеживаемую с середины XIX века. Основными же философскими основаниями праксеологии являются, по Котарбиньскому, прагматизм (в том числе и в версии инструментализма), «второй» позитивизм (прежде всего концепция всеобщей организационной науки — тектологии А. А. Богданова), марксизм; Котарбиньский считал праксеологом и Дж. Г. Мида, но отмечал, что мало знаком с его концепцией. Что касается марксизма, то его влияние на праксеологию, как и на всё творчество Котарбиньского, двойственно. Очевидно, марксизм импонировал ему акцентированием действенной, преобразующей позиции по отношению к действительности, из марксизма в праксеологии была заимствована сама идея практического отношения к миру, но протрактована она была, скорее, в неомарксистском ключе. В этом отношении важно заметить, что среди праксеологических теорий Котарбиньский называет концепцию структуры событий Г. Петровича — одного из основных авторов югославского философского журнала «Праксис» (издавался в Загребе с 1964 по 1975 год), разрабатывавшего свою версию неомарксизма. Кроме того, в условиях послевоенной Польши такая переинтерпретация идей К. Маркса в целом оппонировала его упрощённым практикуемым формам.

Однако при всём многообразии возможных источников и параллелей праксеологических идей, основополагающими для становления праксеологии стали интенции философской и логической доктрины самого Котарбиньского (в частности, стремление смягчить номиналистическую ориентацию его концепции реизма). Праксеология как общая методология рассматривает способы деятельности (в том числе и мыслительной) с точки зрения их практических свойств, то есть в смысле их эффективности. Для того чтобы быть эффективной, деятельность должна быть результативной, продуктивной или плодотворной (то есть достигать поставленной цели), «правильной» (точной, адекватной, то есть максимально приближаться к задаваемому образцу — норме), «чистой» (то есть максимально избегать непредусмотренных последствий и ненужных добавочных включений), «надёжной» (приёмы деятельности тем более надёжны, чем больше объективная возможность достижения этими приёмами намеченного результата) и последовательной. Фактически, основным критерием практической «успешности» действия служит его целесообразность. Трактовка Котарбиньского оказывается, таким образом, близкой стратегии целерационального действия М. Вебера, однако, по Котарбиньскому, действие может быть оценено и как безразличное с точки зрения определённой цели, то есть как нецелесообразное, но не как противоцелесообразное. Отсюда — акцентирование среди аспектов эффективности действия его «правильности» («неправильности»), подлежащей закреплению в вырабатываемых и закрепляемых в праксеологии нормах, позволяющих согласовать плюральность реальных образцов действующих субъектов с идеальным образцом (накапливаемого обыденного опыта и сознательно избираемых стратегий).

В целом, согласно Котарбиньскому, действие тем более рационально, чем лучше оно приспособлено ко всей сумме наличных обстоятельств. Однако это рациональность в вещественном смысле. Рациональность же должна быть понята и в методологическом смысле, который «мы имеем в виду тогда, когда признаём благоразумным или рациональным поведение данного индивидума, если он поступает соответственно имеющимся у него знаниям, а под имеющимися знаниями мы здесь понимаем сумму всех тех информации, которым, учитывая способ их обоснования, этот индивидуум должен приписать достаточную правдоподобность, чтобы поступить так, будто они были истинными (во всяком случае, до тех пор, пока не будет обосновано обратное)». Иррационализм поступка в вещественном смысле прямо связан с характером привлекаемого для его осуществления знания (часто недостаточного для реализации какой-либо цели). Однако имеют место и парадоксальные случаи рациональной практической ошибки (которая суть производство импульса, не соответствующего цели, или, в крайнем случае — противоцелесообразного), равно как и случаи успешности действия вопреки его иррациональности (связанной с теоретической ошибкой, или ошибкой мышления — принятием ошибочного суждения). Отсюда требования «надёжности» и последовательности, тесно связанные с оценками осторожности, смелости и рискованности поступка.

В этой связи Котарбиньский вводит ещё два наиболее важных для праксеологии концепта: «виновник действия» и «техника борьбы». «Виновник» — тот, кто вызвал воздействие, существенное и достаточное среди условий для данного изменения (иначе — тот и только тот, чьё произвольное действие является причиной данного события). В этом смысле человек суть «виновник» не только преднамеренных следствий, но также и тех, которые он вызвал, не желая этого (но никогда не бывает «виновника» без произвольности — а не необходимости — самого действия). Однако в социальной жизни часто «виновником» одного и того же события является более чем одно лицо. В этих случаях «умышленное действие каждого из них является существенной составной частью достаточного условия этого события». При этом возможно два типа взаимодействия (кооперации) людей: положительная (сотрудничество) и отрицательная (борьба); более универсален второй тип взаимодействия. Борьба — это «любое действие с участием, по крайней мере, двух субъектов (исходя из предпосылки, что и коллектив может быть субъектом), где, по крайней мере, один из субъектов препятствует другому». Её доминирующая «универсальность» связана с тем, что вынуждает учитывать действия «другой» стороны, то есть включать в свою стратегию элементы сотрудничества, с одной стороны, и активизировать собственный творческий потенциал — с другой. Котарбиньский предлагал даже проект разработки особой теории отрицательной кооперации — агонологию (образовано от греческого слова: ἀγών — борьба, состязание).

Особенно важна в общем контексте проблематики праксеологии актуализация творческого (инновационного) потенциала действующих субъектов, так как в результате снимаются существовавшие ранее ограничения на конкретные (например, слишком рискованные до этого) действия и расширяется поле возможности субъектов, а в случае «борьбы» к инновационному преодолению «трудностей» принуждает сама ситуация взаимодействия. Однако движение в этом направлении приводит к «парадоксам прогресса». Нарастают требовании к инструментальному и интеллектуальному оснащению действия, оно качественно усложняется и требует всё более глубокого анализа отношений «виновности» для своей эффективной реализации. Теперь уже культура, вобравшая в себя предшествующие достижения, начинает продуцировать принудительные ситуации (и соответственно социальная активность всё больше превращается в культурную активность). «Вес культуры возрастает вместе с накоплением её элементов. Всё больше приходится учиться, всё больше нужно запоминать, чтобы быть на её уровне, а тем более, если возникает желание продвинуться в этой области» — этот феномен Котарбиньский называет «инициативной препарацией».

Деятельность по систематическому усвоению уже накопленного даёт преимущество перед творческим усилием, если последнее пренебрегает инициативной препарацией. «Груз» культурного наследия одновременно затрудняет «овладение целым», отсюда главное требование прогресса в современном обществе — «освобождаться от потерявших значение элементов культуры». Ещё одна возникающая по мере «инновационного накопления» проблема — рост опосредующих инструментальных действий, не позволяющих непосредственно достигать формулируемых целей и требующих сложного кооперирования систем действий внутри всё более расширяющегося социального целого. Тотальность начинает довлеть над индивидуальностью, возвращая её к выполнению специализированной частичной (пусть и на качественно ином уровне, чем это было, например, при конвейерной форме организации труда) функции. Соответственно, возникает «проблема границ специализации, оптимум которой не обязательно равен максимализму» и поиска новых технологий работы со знанием, новых механизмов его структурирования для рационализации действий в методологическом смысле слова (в этом контексте Котарбиньский даёт развёрнутые анализы целого ряда таких технологий: активизации, автономизации, инструментализации, антиципации, интеграции, имманентизации, программатизации и так далее).

Таким образом, круг проблем, поднимаемых Котарбиньским в связи с обсуждением проекта праксеологии, далеко выходит за рамки её как возможной дисциплины, затрагивая основополагающие темы постнеклассической науки и методологии как особого типа знания. Идеи, обобщения и выводы праксеологии разрабатывались в утилитаризме, прагматизме, теории организации (Ф. У. Тейлор, А. Гастев, Г. Форд, А. Файоль, С. Томпсон, Ж. Гостел), общей теории действия (Т. Парсонс), экономической теории (Е. Е. Слуцкий, Л. фон Мизес и Австрийская школа экономики), а также в этике в связи с анализом поступка, морального выбора, принятия решения, нормативно-ценностных аспектов социального сотрудничества и взаимодействия (М. Бунге).