Рациональность

Рациональность — это понятие философского дискурса, выражающее одну из ключевых тем философии (см. Философия), фундаментальную проблему, решение которой определяется общим содержанием той или иной философско-методологической концепции.

Главная проблема рациональности состоит в выяснении смысла «разумности» как предикации (бытия, действия, отношения, цели и так далее). Уже на уровне этой предельной общности проблема «разветвляется», приобретая различные формы и аспекты:

• что такое разумность, каковы её существенные определения?
• к каким родам и видам бытия применимы эти определения?
• исторически изменяемы и относительны эти определения или же неизменны и абсолютны?
• возможны ли градации рациональности?
• на каких основаниях могла бы строиться типология различных типов рациональности?

Ответы на эти и подобные вопросы определяют тот или иной подход к раскрытию темы рациональности.

«Логоцентрическая» парадигма (см. Логос) европейской философии, сложившаяся в Античности и достигшая своей наиболее законченной формы в классическом рационализме, зиждилась на убеждении в абсолютности и неизменности законов вселенского разума, постигаемых человеком и обнаруживаемых им в собственной духовной способности. Наиболее ясными и очевидными из этих законов античная высокая философская классика признавала законы логики (см. Логика), которые, согласно Аристотелю, являются фундаментальными принципами бытия и мышления. От этого ведёт начало тенденция отождествления «рациональности» и «логичности»: всё, что соответствует законам логики, — рационально; то, что не соответствует этим законам, — нерационально; то, что противоречит логике, — иррационально.

Однако «разумность» и «логичность» — не синонимы. Дело не только в том, что логически корректными могут быть и вполне бессмысленные «умозаключения». «Разумность» некоторой системы (объектов, рассуждений, действий, способов поведения и так далее) может быть определена такими, например, признаками, как целесообразность, эффективность, экономия средств для достижения цели, гармоничность и согласованность элементов, объяснимость на основании причинно-следственных зависимостей, систематичность, успешная предсказуемость, и другими подобными свойствами и характеристиками.

Идеал рациональности, выработанный классическим рационализмом (см. Рационализм), охватывает всё возможно бесконечное множество таких характеристик; в этом смысле идеальная рациональность — это совпадение с Абсолютным Разумом. Однако рациональность как характеристика умственных и практических действий человека не совпадает с этим идеалом. Поэтому для описания рациональность «выбирают» те её свойства, которые полагаются существенными. В зависимости от этого выбора, имеющего исторически и культурно обусловленный характер, «рациональность» предстаёт в различных формах. Отсюда — возможность исторической типологии рациональности (античная, средневековая рациональность, научная рациональность Нового времени, «неклассическая» рациональность науки первой половины XX века и другие). Отсюда же — восходящее к Средним векам и закреплённое в философии И. Канта различение «рассудка» и «разума» (соответственно рассудочной и разумной рациональности). Рассудочная рациональность оценивается по определённым (и достаточно жёстким) критериям (законы логики и математики, правила и образцы действия, каузальные схемы объяснения, принципы систематики, фундаментальные научные законы и другие). Разумная рациональность — это способность оценки и отбора критериев, их обсуждения и критики, она необходимо связана с интеллектуальной интуицией, творческим воображением, конструированием и так далее. Она выступает как основание критической рефлексии над рассудочной рациональностью.

Для рассудочной рациональности критика её критериев выступает как нечто нерациональное или даже иррациональное. Однако догматическое следование жёстко обозначенным и «узаконенным» критериям также есть не что иное, как «неразумность», опасное окостенение разума, отказывающегося от творческого и конструктивного развития. «Критериальный» подход к раскрытию темы рациональности заключает в себе возможность противоречия. Так, если в роли критериев рациональности приняты законы классической (двузначной) логики, то «критика» этих законов сторонниками неклассической (многозначной, интуиционистской) логики (см. Логики неклассические) выглядит иррациональной. Аналогичные подозрения у сторонников «физического детерминизма» вызывают индетерминистические описания объектов микромира. Конфликт может быть «улажен»: двузначная логика перемещается на уровень метаязыка логической теории, и её законы остаются обязательными условиями построения этой теории; детерминизму придаётся «более широкий» (в частности, вероятностный) смысл и так далее. Но если рациональность полностью определяется своими критериями, то сам выбор этих критериев не может быть обоснован рационально (из-за «логического круга») и, следовательно, совершается по каким-то иным, например по ценностным, соображениям. Это делает выбор критериев рациональности результатом явных или неявных конвенций и прагматических решений, а сами эти конвенции и решения могут не совпадать и даже противоречить друг другу.

Противоречие воспроизводится и тогда, когда пытаются определить рациональность через некий её образец (таковым, например, с давних пор считалась наука (см. Наука), в особенности математическое естествознание). Споры, составившие основное содержание философии науки XX века, показали, что попытки определения границ науки и научной деятельности с помощью однозначных критериев рациональности не могут быть успешными. Здесь налицо всё тот же логический круг: рациональность пытаются определить по признакам научности, а научность — через рациональность. Подобные же трудности возникают и с другими «претендентами» на образец рациональности: кибернетическими системами, организацией производства и управления и так далее.

Отсюда попытки определения и применения «частичных» понятий рациональности, не претендующих на философскую всеобщность, но охватывающих значительные и практически важные сферы социального бытия, познания и деятельности. К их числу относится понятие «целерациональности» (или «формальной рациональности»), с помощью которого в экономической социологии М. Вебера описываются отношения производства, обмена, учёта денег и капиталов, профессиональной деятельности, то есть наиболее важные элементы рыночной экономики и соответствующей ей организации общества. По аналогии с «формальной рациональностью» Вебера строились гносеологические и методологические модели рациональности, в которых в качестве познавательных целей выступали: согласованность, эмпирическая адекватность, простота, рост эмпирического содержания и другие аналогичные свойства концептуальных систем. Каждая из таких моделей давала определённое представление о том, каким образом эти цели могут быть достигнуты, и, следовательно, формировала специфический образ рациональности. Отсюда идея, согласно которой «рациональность» есть особый конструкт, не имеющий универсально-объективного референта, но выполняющий методологическую роль, содержание которой определено той или иной моделью рациональности. Тем самым понятие «рациональность» получает трактовку в духе плюрализма.

Однако плюралистическая установка не снимает напряжения, связанного с вопросом о том общем, что имеется у всех возможных моделей рациональности. Поэтому предпринимаются усилия для объединения моделей рациональности в рамках некоторого (более или менее универсального) философско-методологического подхода. Например, рациональными считают способы поведения и деятельности или концептуальные системы, которые могли бы обеспечить продуктивную интеллектуальную и практическую коммуникацию. Рациональность в таких случаях обеспечивается интерсубъективностью, под которой понимают: ясность и общее согласие относительно понятий и суждений (семантическая интерсубъективность), обоснованность суждений фактами и наблюдениями (эмпирическая интерсубъективность), логическую связность и последовательность (логическая интерсубъективность), воспроизводимость образцов действия или рассуждения (операциональная интерсубъективность), общепринятость норм и правил поведения или оценки (нормативная интерсубъективность) (К. Хюбнер).

Характерно, что эти виды интерсубъективности не имеют точных дефиниций, а трактуются интуитивно. Таким образом, общий смысл рациональности как интерсубъективности зависит от принятых (явно или неявно) конвенций данной культуры. Это открывает путь к такой расширительной трактовке рациональности, при которой ни одна из форм интерсубъективности не является доминирующей или парадигмальной. Из этого следует, в частности, что большинство противопоставлений «рациональной науки» и «иррационального мифа» не имеют методологических оснований. Если рациональность — это многообразие форм интерсубъективности, то миф не менее рационален, чем наука (П. Фейерабенд, Т. Роззак и другие).

Таким образом, «критериальный» подход к пониманию рациональности приводит к одной из двух крайностей: с одной стороны, это неправомерная абсолютизация каких-то частных моделей рациональности, которые принимают за рациональность «как таковую», с другой стороны, релятивистская трактовка рациональности, при которой само это понятие «расплывается» в плюрализме частных моделей. «Абсолютизм» как методологическая стратегия опровергается историческим развитием конкретных форм рациональности, релятивизм превращает понятие рациональности в ненужный «привесок» к методологии (см. Методология), в дань метафизической традиции.

Отношение между «критериальной» и «критико-рефлексивной» рациональностью может предстать как парадокс. Подчинив свою деятельность (интеллектуальную или практическую) жёсткой системе критериев, субъект утрачивает ту рациональность, благодаря которой возможна критическая рефлексия и ревизия этой (как и всякой иной) системы. Если он решится на пересмотр или даже на разрушение системы, попытается улучшить её или заменить другой, он поступит иррационально. И эта «иррациональность» как раз и выражает рациональность, присущую ему как разумному существу. Этот конфликт — следствие того, что «критериальный» и «критико-рефлексивный» подходы к теме рациональности искусственно разделены и противопоставлены один другому. Отсюда же представление об этих подходах как об описаниях различных типов рациональности — «низшего» и «высшего». Но оценивать типы рациональности по некой шкале затруднительно, поскольку сама шкала должна быть рациональной, то есть соответствовать какому-то из сравниваемых типов, и, следовательно, сравнение столкнётся всё с тем же «логическим кругом».

Преодоление конфликта возможно, если исходить из принципа дополнительности обоих подходов (в духе методологических идей Н. Бора). «Критериальный» и «критико-рефлексивный» подходы образуют смысловую сопряжённость, совместно описывая рациональность как объект философского и методологического анализа. Применимость идеи дополнительности в роли базисного принципа теории рациональности является предметом современных философско-методологических исследований.

Тема рациональности звучит в современных культурологических, социально-философских, философско-антропологических исследованиях. Так, существует тенденция оценивать развитие культуры по признаку нарастания или убывания в ней элементов рациональности; с развитием рациональности связывают процессы демократизации общества, уровень цивилизации, эффективность социальных институтов. В то же время в чрезмерной рационализации социального бытия видят угрозу для личностного существования человека. Рациональность часто принимают за ограничитель субъективной свободы и творчества. С этим связаны призывы вернуть рациональности во многом утраченную в «техногенной цивилизации» роль наиболее важной культурной ценности, «вновь обратиться к разуму — как той высшей человеческой способности, которая позволяет понимать, — понимать смысловую связь не только человеческих действий и душевных движений, но и явлений природы, взятых в их целостности, в их единстве: в их живой связи». Таким образом, тема рациональности проблематизирует практически все основные сферы, охватываемые современным философским мышлением.