Автор

Автор — это создатель, творец произведений материального (изображений, описаний, вещей и других) или нематериального (идей, концептов, теорий и других абстрактных сущностей) мира.

В интеллектуальной традиции категория автора понимается как парадигмальная фигура отнесения результатов той или иной (прежде всего, творческой, создающей) деятельности (см. Деятельность) с определённым (индивидуальным или коллективным) субъектом как агентом этой деятельности. Восприятие автора как субъекта творческой деятельности характерно, прежде всего, для культурных традиций определённого типа, а именно с выраженной доминантой ориентации на преобразование, экспансию, инновации. Наиболее выражено такое понимание автора в культурах западного образца — начиная с Античности, — в силу акцентирования в ней субъектной составляющей деятельности в целом и фокусировке внимания на активности целеполагающего субъекта в частности. На уровне мышления повседневности это проявляется в практикуемой обыденным языком формуле так называемого «примысленного субъекта» в грамматических конструкциях, передающих ситуацию безличного процесса. На уровне концептуальных культурных образований данная установка проявляется в особом типе структурирования философских моделей мироздания, предполагающих фиксацию изначального субъекта — инициатора и устроителя космогенеза, трактуемого в данном случае в качестве целенаправленного процесса деятельности данного субъекта, даже при условии очевидной эволюционистской ориентации концепций.

В традициях, опирающихся на мощную социокультурную мифологию (от христианизированной средневековой Европы до тоталитарных режимов XX века), фигура автора-творца обретает особый статус, выступая гарантом концептуальной и социальной адаптивности утверждаемой идеи. Наряду с этим, дифференцируясь в различных исторических типах культур, фигура автора может обретать статус субъекта присвоения определённого продукта (феномен авторского права) или объекта инкриминирования определённой (сопряжённой с последствиями функционирования этого продукта в социальном контексте) вины (ср. двойную семантику английского слова: author — как «творец» и как «виновник»).

Философское осмысление проблемы автора конституируется уже в поздней Античности (в неоплатонизме) в рамках проблемы идентификации письменных текстов. Значительное развитие оно получает в рамках христианской экзегетики, где разрабатывается каноническая система правил авторской идентификации текстов (прежде всего, библейских), основанная на таких критериях, как качественное (в оценочном смысле) и стилевое соответствие идентифицируемого текста с уже идентифицированными текстами определённого автора; доктринальное непротиворечие этого текста общей концепции автора, которому приписывается данный текст; темпоральное совпадение возможного хронологического отрезка написания данного текста, определяемого как содержательно (по упоминаемым в тексте реалиям), так и формально (по показателям языкового характера), с периодом жизни субъекта адресации данного текста.

В рамках герменевтической традиции автор обретает статус ключевой семантической фигуры в процессе интерпретации текста. Такое понимание фигуры автора полагается возможным именно (и лишь) посредством реконструирования исходного авторского замысла, то есть воспроизведения в индивидуальном опыте интерпретатора определяющих этот замысел фигур личностно-психологического и социокультурного опыта автора, а также сопряжённых с ним смыслов. В ходе разворачивания традиции философской герменевтики данная установка эволюционирует — от выделения специального «психологического аспекта интерпретации» в концепции В. Дильтея, до обоснования «биографического анализа» как тотально исчерпывающей методологии интерпретации у Г. Миша. Философская традиция аналитики текстовых практик (рассказов) эксплицитно фиксирует особый статус автора как средоточия смысла и, что было оценено в качестве фактора первостепенной важности, носителя знания о предстоящем финале истории. Сопряжение с фигурой автора такой функции, как предвидение финала, проявляется в различных областях европейской культуры — как в очевидно телеологически артикулированных (христианская идея Провидения), так и в предельно далёких от телеологии (например, идея А. Смита о «невидимой руке», ведущей меновой рынок к определённому состоянию).

В философии постмодернизма понятие автора переосмысляется в плане смещения акцента с индивидуально-личностных и социально-психологических аспектов его содержания на аспекты дискурсивно-текстологические. В границах такого подхода имя автора обретает совершенно особый статус: при сохранении всех параметров индивидуализации (поскольку имя автора сохраняет все характеристики имени собственного) имя автора тем не менее, не совпадает ни с дескрипцией, ни с десигнацией (так как сопрягает имя собственное не столько с персоной, сколько с адресуемым этой персоне текстовым массивом, помещая в фокус внимания не биографию индивида, а способ бытия текстов). Более того, автор с этой точки зрения отнюдь не тождествен субъекту, написавшему или даже непосредственно подписавшему тот или иной текст, то есть фигура автора может быть атрибутирована далеко не любому тексту (например, деловой контракт, товарный реестр или запись о назначенной встрече), но и, более того, не любому произведению (поскольку само понятие произведения подвергается в постмодернизме не телько проблематизации, связанной со сложностью определения и выделения произведения как такового в массиве текстового наследия того или иного автора, но и радикальной критике).

В данном контексте фигура автора мыслится постмодернизмом как не фиксируемая в спонтанной атрибуции текстов некоему создавшему их субъекту, но требующая для своего конституирования особой процедуры (экзегетической по своей природе и компаративной по своим механизмам), предполагающей анализ текстов в качестве своего рода дискурсивных практик (см. Дискурс). Автор, таким образом, понимается «не как говорящий индивид, который произнёс или написал текст, но как принцип группировки дискурсов, как единство и источник их значений, как центр их связности» (М. Фуко). Или, иначе, «автор — это принцип некоторого единства письма», и фигура автора «характерна для способа существования, обращения и функционирования дискурсов внутри того или иного общества» (М. Фуко).

Указанное понимание проблемы автора рассматривается в докладе М. Фуко «Что такое Автор?» (1969), который стал крупной вехой в её постмодернистском осмыслении. Согласно Фуко, современное письмо, во-первых, освободилось от темы выражения; игра знаков упорядочивается самой природой означающего; во-вторых, традиционная тема сродства письма и смерти (жертвоприношение жизни в творчестве) дополнилась темой стирания индивидуальных характеристик пишущего, которому теперь «следует исполнять роль мёртвого в игре письма». В то же время Фуко считает, что самого понятия «письма» недостаточно для раскрытия проблемы автора: «понятие письма» заключает в себе риск сохранить привилегии автора под защитой a priori», то есть в качестве трансцендентального субъекта того же «письма».

Фуко различает «историко-социологический анализ автора как личности» и более фундаментальную проблему возникновения «авторства», то есть «авторской функции» (функции автора), позволяющей классифицировать дискурсы и устанавливать отношения (соотношения) между ними. У функции автора, понятого подобным образом, Фуко выделяет четыре характерные черты:

1. Связь с юридической институциональной системой. Функцию автора первоначально имеют дискурсы, в которых возможно преступление границ законного/незаконного, священного/профанного и так далее, а потому наказуемые. В XVIII — начале XIX века они становятся формой собственности, что компенсирует ответственность автора, одновременно требуя от него систематического нарушения границ.
2. Изменения области использования функции автора в зависимости от времени и цивилизации. Например, научные дискурсы утрачивают (в разных науках в различной степени) эту функцию в XVII–XVIII веках, а литературные в это же время её приобретают.
3. Функция автора связана не столько с атрибуцией дискурса реальному индивиду, сколько с порождением (в серии специфических операций) автора в качестве разумного существа, олицетворяющего «творческую силу», «замысел» и тому подобное. Фуко отмечает подобие операций, конституирующих автора в современной критике и в традиционной экзегезе.
4. Функция автора возникает только при множественности дискурсивного Эго, в напряжении между позициями-субъектами, занимаемыми различными классами индивидов. Например, в романе автор есть alter ego писателя, а функция автора действует в расщеплении реального писателя и фиктивного говорящего.

Фуко выделяет автора двух типов, дифференцируя автора, погружённого в определённую дискурсивную традицию, с одной стороны, и автора, находящегося в так называемой «транс-дискурсивной позиции», — с другой. Последний характеризуется тем, что не только выступает создателем своих текстов, но и инспирирует возникновение текстов других авторов, то есть является зачинателем определённого (нового по отношению к наличным) типа дискурсивности. Фуко называет такого автора istraurateur (учредитель, установитель) в отличие от fondateur (основателя), то есть основоположника традиции дисциплинарного знания, предполагающей — на всём протяжении своего развития — сохранение доктринальной идентичности. Автор-учредитель же не только создаёт своим творчеством возможность и парадигмальные правила образования других текстов строго в границах конституируемого типа дискурса, но и открывает простор для формирования текстов принципиально иных, отличных от произведённых им и могущих входить с последними в концептуальные противоречия, но, однако, сохраняющих релевантность по отношению к исходному типу дискурса.

В качестве примера трансдискурсивной позиции Фуко рассматривает «учредителей дискурсивности», появившихся в XIX веке, называя имена К. Маркса и З. Фрейда, так как, по его оценке, в рамках традиций как марксизма, так и психоанализа имеет место не просто игра по сформулированным их основоположниками правилам, но «игра истины» в полном смысле этого слова, предполагающая — при радикальной трансформации исходных содержательных оснований — регулярное «переоткрытие автора», «возврат» к его дискурсу, осуществляющийся «к своего рода загадочной стыковке произведений и автора». Таким образом, трансдискурсивный автор устанавливает пространство допустимых различий от собственных текстов, тип дискурсивности. Этим его позиция отличается от позиции классических текстов литературы, выступающих образцами. Его позиция отличается и от акта основания науки, который расположен целиком внутри дисциплинарных трансформаций, подчинён их логике. Тексты же трансдискурсивного автора не включаются в устанавливаемую им систему последующих трансформаций, а определяют её ход извне. Поэтому обращение к ним или обнаружение новых текстов учредителя изменяет всю систему дискурсивности. Этого не происходит при обращении к текстам основоположников наук.

Наряду с указанным переосмыслением, фигура автора в контексте философии постмодернизма подвергается также радикальной критике. В рамках парадигмальных установок постмодернизма она воспринимается сугубо негативно, а именно как референт внетекстового (онтологически заданного) источника смысла и содержания письма, как парафраз фигуры Отца в его классической психоаналитической артикуляции, как символ и персонификация авторитета, предполагающего наличие избранного дискурса легитимации и не допускающего варьирования метанаррации, а также как средоточие и метка власти в её как метафизическом, так и непосредственно социально-политическом понимании. Таким образом фигура автора фактически оказывается символом именно тех парадигмальных установок философской классики и модернизма, которые выступают для философии эпохи постмодерна предметом элиминирующей критики, что находит своё разрешение в артикулируемой постмодернизмом (особенно в рамках французского структурализма) концепции «смерти автора», которая утверждает, что порождение смысла автором объясняется автоматическим и безличным функционированием знаковой системы (см. Знак), языка текста, а собственно намерения автора не несут какой-либо смысловой нагрузки.

Манифестом указанного понимания автора стала статья Р. Барта «Смерть автора» (1968), в которой он отвергает объяснение смысла произведения из замысла автора. Такой подход Барт считает идеологической претензией традиционной критики на истолкование текста (исключительное право он обосновывает знанием биографических, социальных и прочих фактов личной жизни автора). Поэтому вместе со «смертью автора» должен умереть и критик. Обратной стороной «смерти автора» является исчезновение «произведения», то есть понимания текста в качестве сообщения автора, как знака его замысла: «… текст не линейная цепочка… сообщение Автора-Бога… текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников». Остаётся письмо и анонимный пишущий, скриптор. Скриптор «рождается одновременно с текстом, у него нет никакого бытия до и вне письма, он отнюдь не тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом». То есть скриптор лишь некто пишущий, безличный субъект письма, фигура, порождённая самим актом письма. После «смерти автора» смысловое единство текста становится делом читателя (безличного «некто», который читает): «Читатель — это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своём, а в предназначении». Золотой век анонимной безличности был нарушен, согласно Барту, на исходе Средневековья. Автор рождается вместе с представлениями о достоинстве индивида. Представления о «человеческой личности» побуждают искать за всяким вымыслом исповедь автора, видеть во всяком тексте его «произведение». Просуществовав до настоящего времени, автор начинает умирать, в частности: а) у Ст. Малларме для которого «говорит не автор, а язык как таковой»; б) у П. Валери, обратившего внимание на риторическую обусловленность фигуры автора; в) у М. Пруста, создавшего современное письмо со множественностью авторского «Я», а также сделавшего свою жизнь и жизнь современников эпифеноменом собственной книги; г) у сюрреалистов, практиковавших «перебивы смысла», автоматическое и групповое письмо, что способствовало десакрализации фигуры автора. Констатируя «смерть автора», Барт ссылается на положения структурной лингвистики, в которой автор есть всего лишь тот, кто пишет, так же, как «Я» есть всего лишь тот, кто говорит «Я»; язык знает «субъекта», но не «личность». Ничего не «изображающее», не «выражающее», кроме себя самого, высказывание видится Барту перформативом (высказыванием-действием типа «Я обещаю…», «Назовём»… и так далее), действием которого становится порождение «субъекта» письма (ср. «Я вам пишу»).

Таким образом, согласно указанным представлениям, автор не властен над смыслом текста, и его намерения не обязательно должны учитываться читателями и издателями. Тем не менее, структуралистский тезис «смерти автора» оказался преждевременным. Впоследствии автор возвращается в: а) «рецептивной эстетике», исходящей из «горизонта ожиданий читателя»; б) «новом историцизме», устанавливающем место произведения на фоне «обыденных» текстов (бытовых, юридических, политических, религиозных и прочих); в) социологии культуры (П. Бурдьё и другие), рассматривающей преломление в жанре, форме, тематике и стиле социальных условий производства текстов; г) «новой библиографии» (Д. Ф. Маккензи и другие), выступающей в качестве «социологии текстов» (Р. Шартье. Автор в системе книгопечатания).