|
Ксавье С. (его фамилия держится в тайне) — шпион. Он также искатель приключений, учёный и советник нескольких правительств. Ещё он — автор фантастического предложения: Европа должна помочь в создании Соединённых Штатов Запада, прицепив свой вагон к «американскому экспрессу» и сформировав таким образом одну сверхнацию, которая совместными усилиями будет наводить порядок среди варваров в остальных частях света. Изложив свою идею в остроумном эссе, Ксавье с презрением обличает эгоизм Франции и объясняет, почему он сдал французский паспорт и стал гражданином Америки. Перечисляя многочисленные преимущества будущего Большого Запада, Ксавье пишет о культуре, военном сотрудничестве и распространении американской налоговой системы на территории европейских стран. Более того, он предлагает предоставить европейцам право голосовать на выборах в Америке — по мнению Ксавье, это единственные выборы, которые имеют значение. Эссе Ксавье вызвало яростный протест со стороны французских националистов и левых партий, воспринявших его со всей серьёзностью, хотя, как оказалось, Ксавье — вымышленная фигура. Создал его Режи Дебре, буревестник революции, в Вот чего Дебре-Ксавье не предложил, так это хоть сколько-нибудь серьёзного анализа экономики воображаемого альянса. Что принесёт в приданое Европа? На что она сможет рассчитывать взамен? Какова будет траектория её экономики в ближайшее десятилетие? Каким будет обмен богатствами между участниками альянса? Ниже, чем когда-либоКак бы заманчиво ни выглядели перспективы этого воображаемого союза, реальность, к сожалению, такова, что Соединённые Штаты и Европа скорее всё дальше уходят друг от друга, чем сближаются. Если глобализация заставила США и Европу принять некоторые общие правила финансовой игры и разговаривать на общем языке о корпоративных вопросах, таких как «прозрачность», то другие, более фундаментальные силы разводят их в разные стороны. Подъём Китая, бросившего увесистый булыжник в глобальный пруд, породил мощное цунами, оказавшее влияние на все основные мировые валюты и торговые отношения и вызвавшее распад многих давно сложившихся союзов. Исторически Европа и Соединённые Штаты были главными торговыми партнёрами друг друга. Однако начиная с 1985 года, когда обе стороны увеличили объём торговли с Китаем и другими поднимающимися странами, их взаимный импортно-экспортный оборот стал падать, как и процент их общего торгового оборота. Если не верите, купите сумочку от «Вюиттон». Велики шансы, что она произведена в Китае, легальным образом или нет. Уменьшение доли трансатлантической экономической взаимозависимости сопровождалось увеличением торговых споров в связи с тем, что Европейский Союз запретил импорт генетически модифицированных продуктов питания и поднял тарифы на американские товары — от меда, бананов и роликовых коньков до ядерных реакторов. Кроме того, как отметил Уильям А. Рейнш из Национального совета внешней торговли, Европейский Союз в 2001 году запретил слияние «Хониуэлл» и «Дженерал Электрик» и оштрафовал «Майкрософт» на 613 миллионов за антиконкурентное поведение, потребовав от него изъять медиа-плейер из программного обеспечения «Виндоус». Со своей стороны, Соединённые Штаты ввели мораторий или урезали квоту на поставки европейской стали, мясной нарезки, шарикоподшипников и макарон. В 2004 году журнал «Си-эф-оу» сообщил, что «даже в области традиционных предметов торговли отношения между Соединёнными Штатами и Евросоюзом упали до самого низкого уровня». Ситуация ещё усугубилась, когда Европа в 2005 году обнародовала план снять эмбарго с поставки оружия в Китай. Это поставило США перед лицом маловероятной, но потенциально возможной угрозы: если Китай нападет на Тайвань, то США, выполняя свои обязательства, могут встретиться там с оружием своих европейских «партнёров». Однако все эти конфликты — всего лишь слабые симптомы, указывающие на гораздо более серьёзные трансатлантические конфликты в будущем. Расширяющаяся трещинаПоследняя конфликтная ситуация, сильно ослабившая связь США и Евросоюза, была спровоцирована разногласиями относительно войны в Ираке, но есть и более фундаментальные силы, подтачивающие этот союз. Можно сказать, что трещина в альянсе возникла в тот день, когда западные европейцы перестали опасаться нападения со стороны Советского Союза и сделали отсюда вывод, что американские войска и деньги американских налогоплательщиков им более не нужны. Это верно, но и это ещё не все объясняет. Дело в том, что увеличивающийся разрыв на самом деле наметился несколько десятилетий назад, когда США начали менять своё отношение к глубинным основам и строить основанную на знании экономику. В то время европейские страны сосредоточились на восстановлении хозяйства, разрушенного Второй мировой войной, и последующем расширении промышленного производства. Богатая талантами, передовыми учёными, специалистами в информационных технологиях, футурологами и мыслителями Европа на Нельзя отрицать, что в последние годы Европа быстрее продвигалась в некоторых передовых областях, таких, например, как использование мобильной связи, чем США. Её аэробус успешно конкурирует с всепогодным «Боингом». Европа опережает США в сетевых вычислениях. Французы очень сильны в запуске искусственных спутников, и Европа планирует стать достойным соперником Америки в глобальных спутниковых системах. Тим Бернес-Ли, британец, подарил нам Всемирную паутину. Линус Торвальдс, финн, подарил нам операционную систему «Линукс». Европейское космическое агентство в сотрудничестве с HACA разработало проект запуска зонда на Титан, спутник Сатурна. Этот список легко можно продолжить. Однако все эти отдельные успехи следует поместить на более масштабный фон. На сегодняшний день в способе мышления Европейского Союза доминируют ключевые принципы стандартизации, концентрации, максимизации масштабов и централизации. Таким образом, в то время, как основанные на знании экономики движутся от массификации к демассификации продуктов и рынков — и этот процесс сопровождается ростом социального и культурного разнообразия, — Европейский Союз нивелирует национальные различия. Восхваляя принцип разнообразия на словах, он на самом деле пытается «гармонизировать» буквально все — от налогов до косметики, от резюме при приёме на работу до правил управления мотоциклом. Вводя общие правила для всех, он на деле выбирает для себя наименее гибкую версию развития. В Японии и повсюду успех в наукоёмкой экономике требует всё более и более гибких подходов в бизнесе и правительственных организациях, но Евросоюз специализируется в навязывании негибких, сверху донизу контролируемых систем — даже применительно к бюджетам и принятию решений в финансовой сфере стран-участниц. Согласно Маастрихтским соглашениям, каждая нация, пользующаяся евро в качестве национальной валюты, обязана сократить бюджетный дефицит до трёх процентов своего валового продукта. Это было сделано под давлением Германии, которая в итоге обнаружила, что это ограничение слишком жёстко, и сама постоянно нарушала этот негибкий пакт, навязанный ей другим. В 2004 году «Интернэшнл геральд трибюн» отметила, что «приблизительно 6 из 12 членов еврозоны постоянно нарушают эту договорённость». В 2005 году граждане Франции и Голландии отвергли предложенную Европарламентом конституцию, этот шедевр бюрократического мастерства размером в 400 страниц. Критики отмечали, что авторам конституции США потребовалось менее десяти страниц, включая Билль о правах. Торопясь медленноУвеличивающийся разрыв между Западной Европой и США, кроме всего прочего, отражает два противоположных подхода к глубинной основе времени. Европа и Америка живут на разных скоростях. Европа отстаёт от Соединённых Штатов в организации работы на дому, которая позволяет служащим распределять рабочее время удобным для себя образом. Европа даже в таких местах, как магазин или офис, не спешит вводить гибкий график, круглосуточную работу без выходных и прочие нарушения традиционных норм промышленной эры. Гибкость в использовании рабочей силы необходима фирмам, чтобы успешно конкурировать на сегодняшних глобальных рынках. Однако европейские работники и наниматели остаются в капкане жёсткой временной организации. Дело не только в более длительных отпусках, как правило, более короткой рабочей неделе и вообще более медленном темпе жизни, чем европейцы, особенно французы, чрезвычайно гордятся. Та же тенденция просматривается в отношении к еде. Америка — родина индустрии быстрого питания, Европа породила движение за медленную еду, нацеленное на борьбу с фаст-фудом. Это движение, зародившееся в 1986 году в Италии почти как шутка, сегодня насчитывает в своих рядах 80 тысяч членов в ста странах. Оно организует театрализованные акции, публикует книги о питании и всячески прославляет хорошую (и медленную) еду. Движение в защиту медленной еды (не быстро) породило ответвление под названием «читтаслоу», предполагающее поддержание медленной жизни в маленьких городах. Оно поддерживает производство местных продуктов и стабильность образа жизни и настолько преуспело в приверженности медлительности, что к 2002 году ни один из 30 итальянских городов, способствовавших его возникновению, не вступил в него. «Никто и не ожидает, что они быстро определятся с членством, — поясняет один из основателей движения. — Этот процесс может занять годы». Возникнет ли ещё одна организация, предназначенная для тех, кто готов менять темп жизни в зависимости от ситуации и в спешке не побрезгует гамбургером, а за ужином не спеша насладится лобстером, — покажет время. Пока же бретонцы в поисках ещё большего покоя и неторопливого стиля жизни слетаются в деревни вроде Ажинкура на севере Франции. Это стремление, безусловно, стимулируется низкими ценами на жильё и, возможно, транспортными удобствами — туннелем через Ла-Манш и дополнительными авиарейсами. Комментируя ситуацию, агент по недвижимости Мэгги Келли воскликнула: «Мне сегодня и оглянуться некогда!» Она явно не вкладывала в свои слова иронии. Но подобные забавные моменты не должны обманывать нас. Каковы бы ни были преимущества медленного питания по сравнению с быстрым, то, как общество обращается с временем, существенно влияет на способы создания благосостояния, либо усиливая десинхронизацию своей экономики, либо успешно встраиваясь в мировую экономику. Заголовки европейских периодических изданий пестрят словом «медленный»: «Страны Центральной Европы медленно воплощают в жизнь…», «Евросоюз медлит с экономическими реформами», «Равенство полов: медленный прогресс». Медленно функционирует не только Европарламент. Деловые сделки в Европе осуществляются крайне медленно Гарвардский профессор Виктор Майер-Шенбергер пишет на страницах журнала «Парламент»: «Все в Европе протекает медленнее и отнимает больше времени и энергии». Так что неудивительно заявление Европейской комиссии, что «в США, чтобы начать своё дело, достаточно шести часов — с небольшой разницей в силу действующих в разных штатах установлений. В любой стране Европы для этого нужно потратить гораздо больше времени». Попробуйте, например, получить в Европе патент. Согласно Тревору Куку из европейской юридической конторы «Берд и Берд», «чтобы оформить патент в Европе, нужно затратить гораздо больше времени, чем в США. Как правило, этот процесс может занять по меньшей мере четыре, а то и все десять лет, и это представляет собой реальную преграду для продвижения высокой технологии». Или поговорите с Ритой Вилла, американским аудитором, которая работает по обе стороны Атлантики. «В Европе все требует большего времени. Чтобы заключить сделку, надо пройти гораздо больше этапов. В США, если компания хочет, например, перенести свою штаб-квартиру из Чикаго в Даллас, нет никаких проблем, но если немецкая компания пожелает переехать из Берлина во Франкфурт, ей придётся пройти через длительный многоступенчатый процесс так называемой регистрации». Или же, продолжает она, попытайтесь изменить статус компании, в чём небольшие компании нуждаются довольно часто. Допустим, я владелец американской фирмы с ограниченной ответственностью и хочу превратить её в обыкновенную компанию с «Inc» в конце названия — я могу это сделать очень быстро. Но в Германии, когда мы захотели изменить GmbH (товарищество с ограниченной ответственностью) на AG (акционерное общество) — то есть провести точно такую же операцию, — это заняло у нас около года. Допустим, компания хочет выплатить дивиденды своим акционерам. В США собирается Совет директоров, и если они сочтут идею здравой, то проголосуют за неё, вот и все. Не то в Германии. Здесь, во-первых, её должны одобрить аудиторы. Потом бумаги поступают в совет по менеджменту. После этого — в совет по надзору. Потом в нотариат, где могут потребовать внести изменения уже после того, как достигнуто соглашение на всех уровнях. И только после всего этого акцию регистрируют. Различия в оперативности оказывают своё влияние даже на оборонную промышленность и армию. Американские оборонные технологии нацелены на скорейшую ответную реакцию в случае кризиса. НАТО в Европе не способно на быстрое реагирование, что делает совместные действия затруднительными. В настоящий момент Совет Европы пытается — как всегда, медленно — создать собственные силы «быстрого реагирования». Итак, на всех уровнях, начиная со стиля жизни и заканчивая обороной, а также бизнесом и экономикой в целом, разрыв в темпах между Европой и Соединёнными Штатами становится всё больше и больше. Обе стороны отвечают на вызовы ускоряющейся экономики и глубинной основы времени в разном темпе. Сердцевина мира вчерашнего дняСоединённые Штаты и Европа по-разному подходят и к глубинной основе пространства. Исходя из мнения времён индустриальной эры, что «больше» всегда значит «лучше», Европейский Союз продолжает расширять свои пространственные границы всё дальше на восток, инкорпорируя новые и новые страны-участницы. Лидеры Европейского Союза уверены, что чем больше его народонаселение, тем оно богаче. Однако, преследуя интересы чисто количественного расширения, Европа смотрит на пространство через очки предыдущей эпохи. Лидеры Европейского Союза справедливо пришли бы в ужас, если бы их уподобили нацистам. Мирное продвижение Европейского Союза на восток с инкорпорированием новых стран и невнятным бормотанием насчёт присоединения в перспективе даже России — это нечто противоположное «Дранг нах Остен» — нашествию на восток нацистской Германии, которая двинула свои легионы смерти к вратам Москвы. Однако то и другое напоминает некогда популярную геополитическую теорию, согласно которой тот, кто контролирует «сердцевину мира», будет командовать миром. «Сердцевина мира», изначально определённая в 1904 году Халфордом Макиндером, это территория от Восточной Европы до Сибири. Конечно, такая теория была опровергнута, кроме всего прочего, с появлением самолётов, ракет дальнего действия и глобальной коммуникации. То же самое случилось со многими другими казавшимися очевидными представлениями. Тимоти Гартон Эш из колледжа Святого Антония в Оксфорде считает, что Евросоюз — «транснациональная организация, базирующаяся скорее на наднациональном законе», чем на старомодном… классическом понятии «одна нация» — «одно государство», но и сам Эш придерживается устаревшего мнения, что размер неизбежно превращается в экономическое могущество. Так, он пишет, что у Евросоюза более перспективное будущее, чем у США, поскольку, «попросту говоря, Европейский Союз становится всё больше», в то время как «Гаити вряд ли войдёт в Американский союз вслед за Гавайями». В этой цитате, кроме убеждённости в том, что больше — значит лучше, скрыто ещё одно соображение относительно пространства: если группа наций желает сформировать «транснациональную организацию», то эти страны должны находиться по соседству, то есть значение имеет только географическая близость. На самом деле мы стремительно входим в мир, где расстояние значит всё меньше и меньше благодаря быстрому транспортному сообщению, производству все более лёгких товаров и росту обмена нематериальными услугами. Если бы величина территории действительно имела значение, то Эш должен бы учесть, что одна только Россия в четыре раза больше расширенного Евросоюза, а Бразилия больше его вдвое. Однако существует и процветающий Сингапур с территорией всего в 700 квадратных километров. Если бы Соединённые Штаты Америки на самом деле хотели создать «транснациональную организацию, базирующуюся на наднациональном законе», что могло бы им помешать включить в её члены не граничащую с ними Северную Корею, Сингапур или Израиль? Или, если на то пошло, Японию? Совокупный валовой продукт этой группы в 2004 году составил 15,7 триллиона долларов — на 4,7 триллиона больше, чем Евросоюза. «Наднациональная» организация, состоящая только из Америки и Японии — назовём её Ямерикой, — имела бы совокупный валовой продукт, превосходящий ВВП 25 членов Европейского Союза на 3,6 триллиона долларов. По иронии судьбы, в то время как Евросоюз так озабочен увеличением масштабов и расширением границ, наиболее преуспели в создании революционного богатства как раз малые страны на его периферии. Финляндия с «Нокиа» и Швеция с «Эрикссон» блистают в сфере телекоммуникаций, Ирландия — в программном обеспечении, хотя большая часть её продукции выпускается американскими компаниями, такими как «Майкрософт», «Оракл», «Симантек Компьютер Ассошиэйтс». Лиссабонская мечтаСоединённые Штаты и Европа всё больше расходятся в своём отношении не только к глубинным экономическим основам времени и пространства, но и к знанию, включая интенсивные наукоёмкие технологии. В 1997 году Евросоюз, состоявший тогда из 15 стран, производил компьютеров на 53,5 миллиарда долларов против 82,4 миллиарда в США и 67,7 миллиарда в Японии. Европа выпускала компонентов для электронной промышленности на 40,1 миллиарда долларов, что не составляло и половины от того, что выпускалось в США или Японии. Из первой десятки компаний, занятых в информационных технологиях в 1998 году, куда входили Ай-Би-Эм, «Хитачи», «Мацусита», «Хьюлетт-Паккард», «Тошиба», «Фуджицу», Эн-и-си, «Компак» и «Моторола», только одна была европейской — «Сименс». Всего лишь 30 европейских производителей вошли в список 300 самых крупных компаний по производству программного обеспечения, и только два — «Майсис» и Эс-ай-пи — заняли места в лидирующей десятке. В 2000 году европейские лидеры наконец собрались в Лиссабоне и отважно объявили о своём намерении сделать экономику Европы «самой конкурентоспособной и динамичной наукоёмкой экономикой в мире» к 2010 году. «Я никогда так не смеялся с тех времён, когда коммунистическое Политбюро объявляло о совершенно нереалистических производственных планах. Это было совершенно то же самое», — сказал по этому поводу Радек Сикорски, бывший заместитель министра иностранных дел Польши. В 2001 году Европейская комиссия сделала вывод, что «средний уровень жизни в Европе отстаёт от стандартов США; отставание касается инноваций и использования информационных и коммуникационных технологий как основных факторов, что указывает на увеличивающийся разрыв… Отставание в уровне жизни между Европейским союзом и Соединёнными Штатами сегодня больше, чем когда-либо за последние 25 лет…». В 2003 году та же комиссия предупреждала, что Европа — которая, как мы уже увидели, основала несколько центров по исследованию биологических проблем — может оказаться за бортом биотехнической революции. То же самое можно сказать относительно нанотехнологии. В мае 2004 года комиссия обнаружила, что Соединённые Штаты и Япония инвестируют в нанотехнологию больше в расчёте на душу населения, чем Евросоюз, и что «этот разрыв будет увеличиваться». В том же 2004 году комиссия издала ещё один крик души, объявив, что «ключом к экономическому успеху являются инновации, но именно здесь Европа сильно отстаёт от США». К концу того же года канцлер Германии Герхард Шрёдер сделал вывод о том, что Европа не сможет достичь указанной выше «нереалистичной» цели к 2010 году, а тогдашний президент комиссии Романо Проди сетовал на то, что попытки Европейского Союза догнать Америку в сфере экономике потерпели «грандиозный провал». В 2005 году, когда Европейский Союз рассматривал очередное обновление лиссабонских решений, Ассоциация торгово-промышленных палат европейских стран обнародовала результаты исследования, согласно которым в своём тогдашнем состоянии экономика Европейского Союза соответствовала американской приблизительно конца Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что к 2005 году программа, намеченная на 2010 год, хирела на глазах, и европейские лидеры все ещё строили краткосрочные планы исследований и развития, улучшения состояния науки и образования, отмахиваясь от «новой экономики» и сетуя на «деиндустриализацию». Французский учёный-геополитик Эммануэль Тодд в книге, изданной в 2004 году — «После империи», — называет Европу «лидирующей индустриальной силой планеты». Он прав. Так оно и есть. Но Соединённые Штаты Америки — это лидирующая «уже не индустриальная сила» планеты. Европа, за несколькими важными исключениями, все ещё не сумела адекватно изменить своё отношение к глубинной основе знания — и революционному богатству. В недалёком будущем большие страны Западной Европы, вероятно, встретятся с тем фактом, что низкотехнологичное производство будет перемещаться в страны бывшего социалистического лагеря или ещё куда-нибудь, где оно обходится дешевле. Без попытки занять освобождающиеся рабочие руки за счёт быстрого перехода к индустрии сервиса и наукоёмким инновационным производствам уровень безработицы, и без того гораздо более высокий, чем в Америке или Японии, станет ещё выше, а это, в свою очередь, усилит недовольство населения наплывом иммигрантов и потенциально приведёт к эскалации агрессии и терроризма в мусульманских общинах Европы. Эта проблема отчасти коренится в глубоко засевшей в умах западных европейцев враждебности к технологии. Европейские профсоюзы опасаются сокращения числа рабочих мест. Поддерживаемые ими неправительственные организации торпедируют внедрение новых технологий, представляющих реальную или мнимую угрозу. В то время как Азия с её технофилией стремится освоить новейшие достижения, парализованные технофобией западные европейцы создают препоны на пути их разработки и внедрения. Эта технофобия становится несколько менее очевидной по мере продвижения на Восток, к бывшим социалистическим странам. Чехия, где процент выпускников инженерно-технических высших заведений один из самых высоких в мире, привлекает проекты компаний Ай-Би-Эм, «Аксенчер», «Логика» и «Олимпус». Словения, по данным «Файнэншл таймс», «обнаруживает все признаки успешного использования небольших наукоёмких проектов, центров высокой технологии, логистики и колл-центров». В Венгрии уже расположен самый крупный центр компании «Нокиа» за пределами Финляндии, а «Экссон Мобил» открыл новую штаб-квартиру в Будапеште, чтобы консолидировать свою деятельность в области информационных технологий в Европе. В 2001 году, поданным Евросоюза, венгерский высокотехнологичный экспорт практически уже соперничал с экспортом Дании или Испании. Восточноевропейские члены Европейского Союза вскоре могут занять все ниши инновационных технологий, игнорируемые более медленно реагирующими западными европейцами, и, вполне вероятно, сделают резкий скачок вперёд, обогнав некоторых своих соседей. Таким образом, в отношении всех трёх глубинных основ, которые мы рассмотрели — времени, пространства и знания, — пути Соединённых Штатов и Европы расходятся. Это случилось бы, даже не вступи в игру различия в позициях по поводу войны в Ираке. Чтобы обратить этот процесс вспять. Соединённым Штатам пришлось бы затормозить или двинуться обратно, в то время как Европа со своей новой картой ускорила бы своё движение к системе богатства Третьей волны. В один прекрасный день, если прислушаться к мнению её апологетов, Европа может превратиться в глобальный противовес тому, что многие называют чрезмерным могуществом США. Однако геополитическая власть предполагает экономическую и военную мощь, а то и другое сегодня во всё большей степени зависит от самого тончайшего из всех сырьевых ресурсов — знания. К сожалению кажется, что Европа все ещё не получила этого затерянного |
|
Оглавление |
|
|---|---|
|
|