Элвин Тоффлер, Хейди Тоффлер:
Революционное богатство.
Часть V. Доверяя знанию.
Глава 21. Менеджеры истины

В кинофильме «Маньчжурский кандидат» пленного американского солдата подвергают процедурам контроля над разумом, превращая его в убийцу.

Эта тема — промывка мозгов индивида — создаёт базу для исследования множества психологических факторов — от поведения потребителя до преклонения перед «живыми бомбами».

Много исследований посвящается тем способам, с помощью которых реклама и СМИ пытаются нами манипулировать. Существует также огромное количество литературы, описывающей те способы, с помощью которых доминирующие элиты манипулировали населением колоний с помощью психологических и культурных рычагов, добиваясь его политической пассивности. Гораздо менее изученным остаётся воздействие на страны и экономики изменений в способах определения истины.

Одна из причин такого упущения заключается в том, что эти перемены происходят на протяжении очень длительного времени и оказываются неосознаваемыми на индивидуальном Уровне. Можно, однако, заметить, что каждая революционная волна сопровождалась значительными изменениями в фильтрах, на которые полагались люди в определении истинности или ложности фактов, а они влияли на масштабы и типы производимого богатства.

В эпоху Просвещения и в начале индустриальной революции люди на Западе перестали верить в божественное право королей и принялись свергать монархов. Последующий подъём демократии с её опорой на выборность и право большинства усилил значимость консенсуса, сделав его как никогда влиятельным критерием истины, причём не только в политике. Позднее благодаря введению массового образования и унификации требований к молодёжи роль консенсуса как критерия истины усилилась в ещё большей степени.

По мере того как постепенно повышались жизненные стандарты и распространялось богатство, а индустриализация приводила к появлению новых полезных продуктов — от часов и швейных машин до автомобилей, — люди всё больше ценили новизну в противовес проверенной старинке. Убеждениям и верованиям перестали доверять лишь на том основании, что они древние; их стало возможно подвергать сомнениям.

Самой важной в ряду этих перемен стала относительная девальвация религиозного авторитета, последовавшая за подъёмом науки. Совсем не легко и не полностью освобождались люди от власти религиозных догм, но на новые вопросы они всё чаще искали ответы уже не у них. Пастор или священник переставали быть для них единственным или лучшим источником знания.

Индустриальная эпоха несла с собой всё более и более специализированное знание, появлялись эксперты-авторитеты во все более и более узких областях как финансов, юриспруденции, психологии, так и медицины, менеджмента и маркетинга. Всезнайки потеряли не только свой всеобъемлющий авторитет, но и уважение общества, а вместе с ним и деньги.

Подобные перемены не могут не сопровождаться конфликтами. И не было битвы более тяжёлой, более долгой, более широко распространившейся, чем битва религии и науки как двух соперничавших источников истины.

Постепенно наука победила в этой битве, но не искоренив авторитет религии, а умерив её притязания как единственной и универсальной носительницы конечной истины. Этот сдвиг — сужение рамок авторитета религии и расширение границ авторитета науки — способствовал подъёму и господству секуляризма там, где Вторая волна вместе с промышленной революцией несла обновление культуры и общества.

Убеждая босса

Сегодня тоже ведётся война вокруг истины. По мере того как в начале XXI века всё больше стран развивают экономики, основанные на идеях, культуре и необходимом для создания богатства знании, всё большую важность приобретает вопрос о том, почему мы верим в то, во что верим.

Каждая культура в каждый момент имеет свой профиль истины — люди придают разный вес различным фильтрам достоверности. Когда этот вес меняется, это отражается на принятии решений на каждом уровне — от самого личного до политического и корпоративного. Попробуйте отговорить своего начальника, ориентирующегося на консенсус, отказаться от синергии; когда он видит конкурентов, преследующих ту же цель, попытайтесь убедить своего босса, находящегося под влиянием магии авторитетов, в новой идее — не важно, насколько удачной, — не заручившись соответствующими рекомендациями или не имея на двери своего офиса внушительной таблички.

Революционная экономика выведет множество продуктов и услуг за рамки массового потребления в сферу полной персонализации — то есть ещё большего разнообразия. Соответственно и рабочие места, как и специальности, утратят свою жёсткую закреплённость во времени и пространстве. Параллельно этим изменениям возрастёт разнообразие формата семьи, в результате чего дети со все более различающимися индивидуальными особенностями и разным опытом взросления будут иметь между собой всё меньше общего.

Такие перемены указывают на дальнейшую демассификацию индустриального общества, в результате чего элитам становится всё труднее обеспечивать консенсус, не прибегая к силе. В этих условиях убеждённость в том, что консенсус есть гарант истинности, похоже, теряет часть своей ценности.

Что же касается древности как теста на истинность, то является ли вера в идею, пережившая века или тысячелетия, истинной? Увеличивающийся темп перемен у многих вызывает ностальгию, и этим пользуются манипуляторы умами. Однако вторжение в экономику нового неизбежно, и молодое поколение по крайней мере жаждет не просто нового, а новейшего.

В ранних, относительно медленно изменяющихся обществах стариков уважали не потому, как часто считается, что они владели знанием о прошлом, а потому, что знали будущее: когда оно наступало, то оказывалось мало чем отличающимся от прошлого.

Сегодня, при нынешних темпах перемен, огромная часть старого знания превратилась в утиль, который вряд ли поможет молодёжи выбрать жизненный путь. Так она к нему и относится. Формула куриного бульона как средства от простуды, может, и сработает, но не стоит на это рассчитывать.

Теперь обратимся к авторитету. Будут ли будущие поколения рабски поклоняться авторитетам? А если да, то каким? Сегодня там, где имеет место наукоёмкая экономика, авторитетам, основанным на знании, как никогда прежде бросается вызов.

Сегодня пациенты задают врачам массу вопросов и нередко вступают с ними в спор. Блогеры ставят под удар авторитет профессиональных журналистов. Вообще дилетанты всё чаще спорят с профессионалами — и не только в телевизионных шоу. Знаменитости из сферы шоу-бизнеса побеждают в дискуссиях профессиональных политиков. Любители на своих компьютерах могут продюсировать, ставить и играть роли в собственных фильмах.

В то же время доверие к устоявшимся авторитетам, а следовательно, и к истинам, которым, как считается, их мнение придаёт вес, подрывается длинным списком неудачных действий учреждений, корпоративных катастроф, скандалов на сексуальной почве в католической церкви.

Сегодняшние атаки на авторитет науки следует рассматривать в свете этого массированного наступления на авторитеты промышленной эры. Разница заключается в том, что наука остаётся наиболее мощным из имеющихся в нашем распоряжении инструментом преуспеяния.

Наука — ключ к созданию более умной и безопасной технологии для разрешения экологических кризисов или остановки эпидемий (например, атипичной пневмонии). Наука необходима нам, чтобы избавиться от зависимости от ископаемого топлива, чтобы развивать медицину и уменьшить различия в богатстве между городом и деревней, а также между разными странами.

Проблемы такого порядка не могут быть решены на основании консенсуса леммингов, религиозного откровения или слепого подчинения авторитету, но только с помощью истин, проверенных экспериментом и открытых для постоянного изменения и ревизии по мере появления новых знаний. Коротко говоря, будущее революционного богатства будет всё больше и больше зависеть от того, как будет использоваться — и насколько пользоваться уважением в обществе — наука.

Наука и базовые методы, на которые она полагается, будут изменяться по мере того, как учёные будут заниматься всё более неожиданными новыми и сложными проблемами и связанными с ними глубокими этическими вопросами в генетике, биологии и других отраслях по мере их приближения к нанонауке для изучения все более мелких явлений и одновременно— к прорыву в космос. Те же, кто пожелает ослепить науку или заставить её молчать, не только преуменьшат завтрашнее богатство и опосредованно замедлят искоренение бедности, но и вернут человечество к физической и духовной нищете тёмных веков.

Конец эпохи Просвещения не должен погрузить нас во тьму.