Элвин Тоффлер, Хейди Тоффлер:
Революционное богатство.
Часть X. Новые тектонические сдвиги.
Глава 44. Новый сюрприз от Китая?

Три трагедии XX века — Первая мировая война, Вторая мировая война и Холодная война — ознаменовали собой последние вершины индустриальной эры и привели к уникальному столкновению волн богатства, которое мы сегодня наблюдаем.

Вторая волна системы богатства отступает. И наоборот, система богатства Третьей волны, зародившейся в Соединённых Штатах Америки, по прошествии нескольких десятилетий докатилась через Тихий океан до берегов Азии и преобразила её. В ближайшие годы мы станем свидетелями того, как эта волна омоет берега Латинской Америки, а также Африки. Первые признаки уже налицо.

За фасадом этого преображения мира, как мы показали, таятся беспрецедентные изменения на уровне глубинных основ богатства. Яснее всего это вырисовывается в феномене исторического подъёма Азии и великого пробуждения Китая.

Несмотря на то что упоминания Азии всё чаще встречаются в сводках финансовых новостей, Азия остаётся недостаточно понятой и на Уолл-стрит, и в Вашингтоне, где по сложившейся исторической традиции и в силу географического положения привыкли больше смотреть в сторону Атлантического океана, чем Тихого.

Развернувшаяся после трагических событий 11 сентября антитеррористическая кампания заставила Америку обратить особое внимание на Афганистан и Пакистан. Однако в период 2001–2005 годов, когда США провели переговоры о свободной торговле с 20 разными странами, из них только одна находилась в Азии.

Критически оценивая это обстоятельство, один из американских сенаторов напомнил, что Азия «в последнее десятилетие является родиной шести из десятка самых быстро развивающихся экономик, пяти из десятка приоритетных торговых партнёров США и, кроме того, родиной более чем половины населения планеты». К этому можно было бы добавить, что Азия является ещё и родиной большинства проживающих в мире мусульман, а также регионом, в наибольшей мере окружённым ядерными вооружениями.

Главное, Азия — это континент, где расположен Китай. До тех пор, пока США, Европа и другие страны мира не поймут, что на самом деле происходит сейчас в Китае — стране, чьё истинное состояние скрыто в тумане ненадёжной экономической и финансовой статистики, — им трудно будет разобраться в том, что всех нас ждёт впереди; то, что происходит там, тем или иным образом радикально преобразит богатство и встряхнет всю планету.

Нависая над миром

К 2004 году Китай опередил Японию в качестве третьей крупнейшей в мире торговой державы после США и Германии. В тот же год стало известно о том, что в валютном резерве Китая находится более 500 миллиардов долларов из всего валютного запаса в мире, составляющего 3,5 триллиарда. Китай владеет почти на 175 миллиардов долларов американскими казначейскими ценными бумагами, уступая только Японии, что ставит его в положение, которое может привести к кризису всей мировой экономики, вздумай он заменить доллары на евро или другую валюту. Менее чем за два десятилетия Китай стал гигантской силой, нависшей над мировой экономикой.

Однако будет ли продолжаться этот невероятный подъём Китая? Станет ли Китай к 2020 году, как предсказывают многие наблюдатели, мировой сверхдержавой?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно проверить на адекватность те сложившиеся в массовом сознании стереотипные представления об этой стране, которые в толпе леммингов принимают за мудрость. Прежде всего следует разобраться в том, что же помогло Китаю совершить такой фантастический рывок.

Расхожие представления о Китае объясняют причину столь стремительного прогресса отказом от коммунистической идеологии и переходом к рыночной экономике. Однако этого объяснения явно недостаточно. И другие страны пытались совершить сдвиг в том же направлении, но ни одна не добилась таких успехов, как Китай. Более того, даже сегодня Китай ещё нельзя назвать страной с развитой рыночной экономикой.

При использовании рыночного клише упускается из виду тот эффект просачивания, который проявил себя, когда Кремниевая долина разместила прогрессивное высокоуровневое компьютерное производство в Японии, Южной Корее и на Тайване, то есть в странах, которые, в свою очередь, открыли заводы и вложили капиталы в китайскую экономику; всё это произошло ещё до того, как переход Пекина к рыночной экономике стал выраженным.

Ещё одну не менее важную причину впечатляющих успехов Китая можно обнаружить в том, как там применяется инновационная «двухколейная» стратегия развития.

Ускорение ускорения

Ставя задачу догнать Запад, китайские лидеры отдавали себе отчёт в том, что это будет недостижимо, если Китай сосредоточится исключительно на развитии экономики Второй волны, в то время как Соединённые Штаты Америки отказываются от методов Второй волны и быстро строят экономику Третьей волны. Следовательно, заключили они, Китаю требуется нечто большее, чем низкотехнологичное производство. Ему нужен собственный конкурентоспособный на мировом уровне наукоёмкий сектор.

Чтобы заставить работать эту «двухколейную» политику, Китаю требовалось сжать время — в течение десятилетий совершить то, на что у других стран уходило больше столетия. Требуется также расширить свой пространственный охват. И, что самое важное, Китаю требуются передовые информационные технологии, телеком, цифровые технологии и доступ к новейшему экономически важному знанию.

Это объясняет тот факт, что с тех пор стратегия Китая сосредоточилась — не важно, намеренно или случайно — именно на трёх глубинных основах, о которых говорится на страницах этой книги: времени, пространстве и знании.

В результате Китай приобрёл замечательные навыки использования скорости как инструмента конкуренции в международной торговле. По словам американского правительственного чиновника Роберта Б. Кэссиди, процитированным в журнале «Бизнес уик», японским, южнокорейским и европейским экспортёрам, как правило, требовалось «четыре или пять лет, чтобы занять своё место на рынке… Китай завладевает рынком так быстро, что его появление даже не успеваешь заметить». Это происходит так стремительно, что другие компании «практически не сумели за это время приспособиться к новым условиям, используя обычные стратегии, такие как автоматизация или экономия ресурсов», — пишет журнал. К тому времени, когда они справились, было уже поздно.

Установив для себя стратегические приоритеты, Китай побил собственные рекорды скорости развития.

Как пишет бывший президент компании «Спринт Джапан» и генеральный управляющий «Сайнтифик Атланта» в Шанхае Роберт Фоноу, «то, что в 1990-е годы произошло в Китае, можно назвать социальным чудом. За какой-то десяток лет Китай развил у себя одну из самых передовых в мире телекоммуникационных инфраструктур. Возможно, в ближайшие несколько лет он станет обладать единственной отдельной передовой телекоммуникационной инфраструктурой в мире».

Чтобы добиться этого, объясняет Фоноу, Китаю прежде всего нужно «как можно быстрее внедрить новую технологию, изучить её, копировать её и усовершенствовать». Далее ему понадобится «развить местные технологические мощности, равноценные западным, и использовать их как базу для развития большей способности к технологическому обновлению».

Ускорение в Китае не ограничивается рамками тактики в бизнесе и технологии. Оно является компонентом новой культуры этой страны. Когда писатель Александр Стиле приехал в Сиань, чтобы собрать материал об исторических артефактах, таких как армия терракотовых воинов третьего тысячелетия до Новой эры, его заинтересовало то, как относятся к столь стремительным переменам простые люди.

«Большинство китайцев, — написал он потом, — многие из которых испытали в своей жизни и голод, и чрезвычайные трудности, на удивление спокойно относятся к этим переменам… Для большинства молодых китайцев эти перемены идут даже недостаточно быстро». Такого ещё не случалось за всю тысячелетнюю историю Китая.

Глобальное пространство

Пока его соседи пытаются определить, какое место они могут занять в новой Азии, возглавляемой Китаем, сам Китай уже не считает себя только азиатской державой. Он говорит о создании азиатской зоны свободной торговли, но амбиции его — и не только экономические — носят глобальный масштаб. Он меняет своё отношение не только ко времени, но и к другой глубинной основе — пространству.

Начав с реформ 1980–1990-х годов, открыв дорогу иностранным инвестициям, вступив во Всемирную торговую организацию, широко развернув экспансию экспорта и импорта, Китай с каждым днём углубляет и совершенствует свои связи с внешним миром. Здесь тоже проявляется его «двухколейная» стратегия.

С одной стороны, поток дешёвой китайской продукции захлестнул весь мир, перекрывая дорогу мексиканским производителям комплектующих для компьютеров, индонезийским поставщикам одежды и колумбийским производителям медных проводов. Всё это — продукция традиционных китайских предприятий индустриального типа.

С другой стороны, Китай поощряет свои высокотехнологичные компании в завоевании мирового рынка. В результате основной китайский производитель персональных компьютеров — компания «Леново» — приобрела производственное подразделение Ай-Би-Эм. Крупнейшая китайская IT-компания «Хуавей» с гордостью сообщает о том, её персонал насчитывает 10 тысяч работников исследовательского и конструкторского звена, и о том, что она открыла свои лаборатории в Индии, Великобритании, Швеции и Соединённых Штатах Америки. В производстве коммуникационного оборудования «Хуавей» сотрудничает с такими гигантами, как «Интел», «Майкрософт», «Сименс» и «Квалком».

Расширение пространственного охвата Китая вскоре будет заметно и в финансовой сфере. К концу 2003 года Китай начал более 3400 программ в 139 разных странах. Согласно данным Совета по торговле и развитию ООН, ожидалось, что к концу 2004 года Китай станет пятым из крупнейших прямых иностранных инвесторов, обогнав даже Японию.

Во время своего недавнего визита в Южную Америку председатель Xy Цзиньтао обещал значительные инвестиции странам региона от Бразилии до Кубы, в том числе 20 миллиардов долларов одной только Аргентине.

Если экономическому значению этого турне было уделено большое внимание, то его географическая составляющая осталась незамеченной. А между тем, как мастер игры «го», Китай умело внедрился в регион, который всегда традиционно считался задворками Америки, таким образом уравновесив американское присутствие на задворках Китая — в Тайване.

Этот экономический прорыв в Южную Америку произошёл тогда, когда отношения Пекина и Тайбея особенно обострились; Тайвань подчёркивал свою поддерживаемую Америкой независимость, а Китай угрожал присоединить его, даже военной силой в случае необходимости.

Теоретически сосредоточенность Китая на своей экономической экспансии должна отвлекать его от военных авантюр. Тем не менее его азиатские соседи с растущей озабоченностью наблюдают, как разбухает оборонный бюджет Китая, который, по некоторым оценкам, за период 1991–2004 годов увеличился в шесть раз. В этом тоже отражается расширение геополитических интересов Китая.

Китай приобретает беспилотные самолёты и оборудование для дозаправки в воздухе, расширяющие его возможности в области авиации. Он обладает ядерными ракетами, которые могут накрыть любую цель на территории США. Он модернизирует морской флот, некогда предназначавшийся только для береговой охраны, превращая его в мощное средство для проведения более масштабных операций.

Китай развивает всеохватывающую программу влияния на море; японский адмирал (в отставке) Хидеяки Канеда в 2005 году отмечал, что эта программа «включает создание сети военных и дипломатических стратегических баз — так называемую «нитку жемчуга» — вдоль основных морских путей из Южно-Китайского моря к богатому нефтью Среднему Востоку».

Другие военные проекты, по словам Канеды, включают строительство порта в Пакистане «для охраны входа в Персидский залив», размещение установок для сбора разведывательной информации на островах, принадлежащих Мьянме, ассигнование 20 миллиардов долларов на строительство канала в Таиланде, который обеспечит альтернативный путь доставки нефти в обход Малаккского пролива, и создание взлетно-посадочных полос на островах Пратас и Парасельских (принадлежность которых оспаривается), способных принимать бомбардировщики дальнего радиуса действия.

Таким образом, Китай осуществляет сжатие времени и одновременно пространственно расширяет своё влияние, кардинально изменяя свои традиционные экономические — и военные — отношения к глубинным основам.

Добывая знания

Однако даже эти перемены кажутся малозначительными на фоне ревностного овладения Китаем технологиями, необходимыми для создания революционного богатства ноу-хау. Китай стал мировым лидером в создании, покупке — и воровстве — данных, информации и знания.

Ещё зимой 1983 года, вскоре после того как Дэн Сяопин затворил дверь за маоистским прошлым, мы лично наблюдали, как китайские учёные в Пекине занимались разборкой и изучением компьютеров и ставили первые опыты по тонковолоконной оптике в Шанхае. Оборудование, которым они тогда располагали, было примитивным, Китай был ещё ужасно беден, но лидеры страны уже тогда понимали важность технологии — и пиратства.

Сегодня картина разительно изменилась. Открываются новые современные исследовательские лаборатории, в 2003 году ассигнования на научно-исследовательскую деятельность по сравнению с предыдущим годом возросли на 19,6 процента. За тот же период фонды для фундаментальных исследований увеличились на 18,8 процента — в три раза больше, чем прирост ассигнований на те же цели в США. И, как уже отмечалось выше, тысячи получивших образование в США китайских учёных возвращаются на родину.

Как считает Максимилиан фон Цедвиц, преподающий менеджмент в университете Цинхуа, через пять лет Америка останется мировым центром корпоративных исследований, но к тому времени, утверждает учёный, Китай обойдёт в этой области Великобританию, Германию и Японию.

Добавьте сюда акулий аппетит Китая к данным, информации и знанию из внешнего мира. Чтобы открыть свой бизнес в Китае, иностранным компаниям, как правило, приходится передавать свои технологии, и многие идут на это, чтобы получить хотя бы ограниченный доступ к огромному китайскому рынку.

Этот голод на ноу-хау распространяется не только на технологию. Когда бывший ранее коммунистическим Китай завязывал более тесные экономические связи с Западом, он также стал стремиться постичь практические знания о капиталистическом способе управления, финансах и вообще о бизнесе. В результате к 2004 году китайские университеты предлагали более 60 программ делового администрирования, в том числе в партнёрстве с лидирующими американскими учебными заведениями, такими как Массачусетский технологический институт, Южно-Калифорнийский университет Беркли и университеты Северо-Запада.

Неформальным образом знание передаётся через те 600 тысяч иностранцев, которые сегодня живут и работают в Китае. Это представляет собой поразительный контраст по сравнению с прошлым, когда чуть ли не в каждом иностранце видели шпиона, и им позволялось посещать только некоторые районы страны, чаще всего в составе туристских групп, за которыми велось тщательное наблюдение.

Итак, за фантастическим рывком Китая в завтрашний день обнаруживается кардинально изменившееся отношение ко всем трём глубинным основам экономики будущего — дальнейшее свидетельство его намерений стать мировым лидером основанной на знании экономики.

Совокупность всех этих факторов обеспечивает Китаю успех на его марше по двухколейной дороге к обретению статуса сверхдержавы.

Пекин, впрочем, озабочен не только этим.

Волновая политика

В последнее время наблюдатели принялись предсказывать мрачные сценарии развития Китая — например, вероятность финансового кризиса наподобие того, что поразил другие азиатские страны в 1997–1998 годах, или серию взлетов и падений, с которыми Китай попытается справиться с помощью методов кейнсианства. С другой стороны, наблюдатели указывают на возможность одновременного возникновения нескольких проблем — энергетических катастроф, экологического кризиса или катастрофической пандемии болезней более серьёзных, чем атипичная пневмония. Хуже всего — возможная война с Тайванем, входе которой обе стороны будут обстреливать друг друга ракетами, дестабилизируя обстановку во всей новой Азии. Любая из этих бед, а то и все разом могут обрушиться на глобальную экономику в самом ближайшем будущем.

Одна из самых пессимистических оценок будущего Китая содержится в книге «Грядущий крах Китая» Гордона Чанга. Достаточно красноречиво звучат названия глав этой книги: «Революция постарела», «Недовольство народа грозит взрывом», «Госпредприятия умирают», «Китайские банки близки к краху», «Идеология и политика препятствуют прогрессу» и так далее.

Если утверждения Гордона Чанга верны хотя бы наполовину, глобальную финансовую систему ожидает госпитализация в палате интенсивной терапии. Инвесторы, корпорации и центральные банки во всём мире получат тяжёлые травмы. Цены на футболки и игрушки в супермаркете на углу упадут ещё ниже, но сотни миллионов рабочих на всей планете — от бразильских шахтёров до банковских служащих на Манхэттене или в Токио — будут искать работу.

Все это довольно жуткие сценарии, но в них не учитываются ещё более тревожные возможности.

Три Китая

При жизни Мао Цзэдуна китайская экономика была разделена на две части. Одной её частью был сельскохозяйственный Китай, населённый отчаянно бедным крестьянством, другой — городской Китай дымящих фабрики конвейерных линий. Преемники Мао добавили третий сектор — быстро растущей экономики, основанной на знаниях. В результате если раньше Китай был поделен на две части, то теперь налицо сразу три Китая.

Он не является единственной «трехчастной» страной в мире. Три отчётливо разные системы богатства обнаруживаются и в других государствах — например, в Индии, Мексике, Бразилии. Однако само существование трехчастных стран — это новое явление в мировой истории, и Китай здесь опять выступает пионером в освоении новой территории.

Стратегия «двухколейного» развития помогла Китаю избавить огромное число людей от глубочайшей бедности, изменить собственный статус и влияние на мировой арене. Но за это Китаю приходится платить, Каждая волна богатства в каждой отдельной стране имеет собственную структуру, обусловленную не только характером рабочей силы, но также нуждами и запросами населения. В результате возникает «волновой конфликт».

Финансируя современные научные лаборатории, китайские лидеры встречаются с упорным сопротивлением тех, кому нужны средства для поддержания промышленных отраслей и социального обеспечения, но это всего лишь бои местного значения.

На более масштабном, национальном уровне замена президента Цзян Цзэминя президентом Xy Цзиньтао отразила существенный сдвиг в волновой политике. Многие считали, что правительство Цзян Цзэминя следует стратегии урбанизации. Заняв свой пост, Xy Цзиньтао совершил символическую поездку по стране, обещая прежде всего оказывать помощь находящемуся в плачевном состоянии крестьянству. Однако это нисколько не смягчило противостояния: оппоненты расценили помощь селу как бессмысленную трату огромных средств, предлагая в качестве действенной меры переселить миллионы крестьян с запада страны на промышленный северо-восток.

Это означало бы, что к 70 миллионам обнищавших крестьян, лишившихся своей земли и устремившихся в города в поисках работы на промышленных предприятиях, добавились новые миллионы.

Это классический процесс, напоминающий вынужденную миграцию британских крестьян в города в конце 1700-х годов и в начале 1800-х в результате принятия законодательного акта, известного как «Закон об огораживании». Последствием этого акта стало резкое увеличение числа крайне низкооплачиваемых фабричных рабочих и последующее ускорение превращения Англии из аграрной страны в промышленную.

В недалёком прошлом в Китае, как и в бывшем Советском Союзе, велась ожесточённая идеологическая борьба вокруг так называемой «индустриализации» — политики, которая выжимала средства для подъёма промышленности, притесняя и доводя до голодной смерти крестьян, остававшихся на земле. «Волновой конфликт» порождал ГУЛАГ и гибель десятков миллионов людей. Согласно газете «Чайна тудей», в период 1953–1983 годов вклад крестьянства в индустриализацию страны составил 72 миллиарда долларов.

Даже сегодня, пишет «Нью-Йорк таймс», Пекин «укрепляет систему двух классов, лишая крестьян медицинского, пенсионного и социального обеспечения, которые имеют большинство городских жителей, и отказывая крестьянам в праве переселяться в города». К этому следует добавить и то, что, как пишет сотрудник Массачусетского технологического института Яшень Хуан, «урбанистический бум в Китае в огромной мере финансировался за счёт косвенного налогообложения крестьянства, в том числе платного обучения в сельской местности».

В Китае сохраняется заметная поддержка индустриализации Второй волны. Впрочем, By Джинлян, руководитель исследовательского Отдела Госсовета Китая, отмечал в 2005 году, что такая стратегия «увеличивает риск финансового кризиса». Более того, она истощает и без того дефицитные природные ресурсы, наносит вред хрупким экосистемам Китая и «подрывает усилия по технологическим инновациям и обновлению продукции». Политика, отдающая приоритет тяжёлой промышленности, приводит к тому, что «предприятия удовлетворяются увеличением выпуска продукции, дающей малый прирост добавочной стоимости и прибылей. Со временем это причинит серьёзный урон».

Битвы в сфере «волновой политики» ведутся на самом высоком уровне и происходят на фоне растущего недовольства населения. Полиция и силы безопасности усмиряют марши протеста по всей стране. Люди выступают против безработицы, невыплаты заработной платы, коррупции местных властей, высоких налогов, принудительного переселения и обязательных денежных санкций. Такие демонстрации возникают в Китае практически ежедневно.

По словам Жу Янканя, высокопоставленного сотрудника китайской полиции, в 2005 году в стране было около 74 тысяч проявлений протеста, в которых участвовало 3,7 миллиона человек; стычки сопровождались насилием и многочисленными смертями.

Многие из этих событий происходят в крестьянских общинах, где население либо было обмануто властями, либо пыталось отстоять своё право на землю. Один только марш в провинции Сычуань насчитывал 90 тысяч участников — доведённых до отчаяния крестьян, которым грозило выселение из их домов. Протестуют и промышленные рабочие — текстильщики Шанси, металлурги Ляояна, нефтяники Дакина и шахтёры Фушуняа. Этот список можно продолжать, и с каждым днём он становится все длиннее.

«Мерседесы», супермаркеты и милиция

Ко всему прочему следует добавить и факт роста популяции Третьей волны — молодых, образованных, уверенных в себе представителей среднего класса, нетерпеливых, настроенных националистически, уверенных в том, что именно они, а не их родители, не рабочие и уж тем более не крестьяне формируют будущее. В окружении сверкающих витринами торговых центров или мечтают иметь, или уже имеют «мерседесы» и «BMW». У них есть то, что высоко ценится в Китае, — компьютер и умение пользоваться Интернетом.

Компьютерная грамотность ценится в Китае столь высоко, что Народно-освободительная армия занялась глубоким изучением информационной войны. Была образована особая структура — специально обученная «информационная милиция», и разработана доктрина нападения не только на военные цели противника, но и на зарубежные деловые сети, исследовательские центры и коммуникационные системы.

Согласно одной теории, информационная технология позволяет вести войну силами уже не только одних солдат, но и с помощью сотен миллионов гражданских лиц, к которым могут присоединиться ещё и симпатизирующие им люди из других стран. Объединяясь в единую компьютерную сеть, создавая таким образом гигантский сверхмощный компьютер, они могут успешно внедриться в жизненно важные инфраструктуры противника, в том числе его финансовые сети, и нанести мощный удар по гражданским целям. Особенно успешной может оказаться такая атака против США — страны, более всех других зависящей от своей информационной технологии и электронных коммуникаций.

Это, по мнению многих экспертов, будет не что иное, как современная версия того, что председатель Мао называл «народной войной». Однако китайские энтузиасты информационной войны, по всей вероятности, не учитывают того факта, что Мао говорил о «народной войне», целью которой была не защита своего правительства, а попытка сбросить его. И не так уж трудно представить себе, что в один прекрасный день миллионы китайцев, развернувших информационную войну, могут употребить своё ноу-хау против правящей коммунистической партии, чтобы защитить собственные интересы Третьей волны. В гражданской войне они могут повернуть свои ноутбуки против самой Народно-освободительной армии.

Волновая война

Народный протест может начинаться с малого, но история учит нас, насколько опасной может быть эскалация волновых конфликтов. Так, в 1861–1865 годах столкновение между промышленно развивающимся Севером и рабовладельческим аграрным Югом привело к Гражданской войне в США. Несколькими годами позже волновой конфликт спровоцировал в Японии революцию Мейдзи. Нашел он своё отражение и в Октябрьской революции 1917 года в России. Сегодня насилие в Индии, Таиланде и других близлежащих странах, обычно выступающее под маской этнических, религиозных противоречий или противоречий между городом и деревней, тоже в действительности является конфликтом волновых интересов.

Противоборствующие стороны представляют интересы двух систем богатства. В современном Китае наличествуют все три волны, каждая из которых отражает радикально отличные от других потребности и интересы, — и все они противостоят правительству с беспрецедентным напором.

Экономическое продвижение Китая не будет проходить по прямой, без конфликтов и столкновений. Ему не избежать борьбы волн. Несомненно, что в будущем произойдут взлеты и падения, сопровождаемые потрясениями для мировой экономики.

Нельзя сказать, что Китай стоит на грани катастрофы, но, по мнению многих экспертов, Пекин все в большей степени утрачивает контроль над целыми регионами. Как прогнозирует официальный правительственный орган газета «Синьхуа», Китай ожидает либо «золотой век развития», либо «отмеченный чередой противостояний» век хаоса.

Это не означает провала рассчитанной на длительный период «двухколейной» стратегии, но перемены в технологии и экономике — не самая страшная составляющая революции.

Кровавый след

Пекин умеет справляться с бунтующими крестьянами, борется с коррупцией в среде местного чиновничества, усмиряет промышленных рабочих, требующих рабочих мест, но испытывает большее беспокойство из-за эскалации всех этих явлений, чем признается.

Это объясняет, почему, например, правительство приняло такие кажущиеся несоразмерно жёсткими меры против квазирелигиозного движения Фалун Гон. Члены этой секты были арестованы, по некоторым сведениям, подвергались пыткам и, возможно, были уничтожены.

Фалун Гон настаивает на том, что не имеет никакой политической окраски, но когда 30 тысяч его последователей явились под самые стены правительственной резиденции Чжуннаньхай, чтобы выразить свой протест против репрессий, это напомнило ещё живые в памяти события июня 1989 года на площади Тяньаньмынь.

Более всего китайских лидеров встревожила и насторожила не религиозно-мистическая идеология, полная демонов и инопланетян, а тот факт, что это движение не было привязано к определённому отдельному району или провинции. Это огромная организация, носящая всенародный характер. Кроме того, особую тревогу вызывало то, что многие приверженцы культа состояли на службе в полиции и армии.

История свидетельствует о том, как Пекин пытается подавить деятельность любых крупномасштабных организаций, кроме коммунистической партии. Однако эта способность быстро уменьшается по мере всё более широкого распространения сотовых телефонов, Интернета и других технологий, которые помогают протестующим организовываться.

Это усиливает угрозу лидерству коммунистической партии и тому, что кровавыми следами проходит через историю коммунизма: идее о союзе рабочих и крестьян, который КПК пыталась создать до тех пор, пока Мао не разорвал отношения со своими товарищами из Советского Союза; Мао сделал ставку на крестьянство, а не на менее сговорчивых рабочих.

Сегодня в силу их противоречащих друг другу интересов объединить крестьян Первой волны, рабочих Второй волны и представителей Третьей волны очень трудно, если только…

Познакомьтесь: Мао II

Занятые деловые люди, как правило, фокусируют своё внимание на самом ближайшем будущем и учитывают только те варианты сценариев его развития, которые представляются им наиболее вероятными. Между тем история учит нас, что как раз самые невероятные события нередко могут потрясти мир. Казалось бы, что может быть менее вероятным, чем то, что два реактивных лайнера, совершающих коммерческие рейсы, разрушат Всемирный торговый центр? Китай тоже вполне может нас удивить.

То, о чём будет далее сказано, разумеется, представляется совершенно невероятным. Но совпадение таких вполне вероятных событий, как те, о которых мы говорили — а именно финансового краха, который произойдёт именно во время эпидемии какой-то смертельно опасной болезни и совпадёт с военными действиями против Тайваня, — может оказаться спусковым механизмом для самого невероятного и чрезвычайно серьёзного кризиса.

Представьте себе (а в Пекине наверняка есть люди, которые рисуют в своём воображении такие картины) настоящий ночной кошмар: явление в будущем председателя Мао — Мао II, харизматичного лидера, который, пользуясь беспорядками, сметет нынешнее правительство Китая и установит правление, невообразимое для Запада. Это будет не коммунист Мао и даже не Мао-капиталист. В стране, жаждущей чего-нибудь на замену ставшему почти религией марксизму, возможен Мао, который объединит рабочих, крестьян и молодёжь Третьей волны под религиозным флагом.

Такой религией может стать христианство, очень быстро распространяющееся в Китае. Впрочем, более вероятно, что это окажется какое-нибудь странное новое верование, выросшее на основе одного из бесчисленных культов, в изобилии расцветших по всей стране. «Нью-Йорк таймс» пишет, что сегодня Китай и особенно его сельскохозяйственные регионы — это кипящий котёл религиозной и квазирелигиозной активности и конкуренции; по самым умеренным оценкам, 200 миллионов являются последователями различных религиозных течений. «Формируются и видоизменяются многочисленные христианские секты, пытающиеся привлечь к себе обездоленные массы, — пишет газета. — В Китае есть пятидесятники и церковь Святого Духа, Союз Апостолов и «Белое солнце», Единая Церковь и Группа Плачущих. Многие из этих сект носят апокалиптический характер. Некоторые имеют явную антикоммунистическую окраску. Среди самых крупных — «Три степени служения» и «Восточная молния»; обе они утверждают, что число их приверженцев исчисляется миллионами».

А теперь представьте себе, что Чжуннаньхай попадает в руки этих новых потенциально фанатичных правителей, которые получают контроль над ядерным оружием и ракетами-носителями, или в разных провинциях захватывают власть воинственные руководители сект…

Западным читателям или лидерам такой апокалиптический сценарий может показаться невероятным, даже абсурдным. Однако массовое религиозное движение фанатиков, провоцирующее широкомасштабное кровопролитие и пытающееся сбросить правительство, разорвать Китай на части, — совсем не новость для этой страны.

Ведь именно это и случилось, когда Хун Сюцюань, уверенный в том, что он — брат Христа и, следовательно, сын Бога, собрал целую армию своих последователей и бросил её на север провинции Гуаньси и попытался в 1851 году свергнуть маньчжурскую династию.

Его войско, в состав которого входили яростные женские боевые отряды, захватило Ханьян, Ханькоу, Учан, заняло Нанкин, где Хун Сюцюань правил 11 лет, пока наконец это так называемое Тайпинское восстание не было подавлено; оно унесло как минимум 20 миллионов жизней.

Китайцы прекрасно помнят эту историю, вот почему сценарий с Мао II кажется им более вероятным, чем иностранцам. Эта мучительная память, возможно, и послужила причиной того, что правительство жёстко расправилось с движением Фалун Гон.

Когда Запад подталкивает Китай к более быстрому осуществлению демократических перемен, ответом служат сказанные нам в 1988 году слова тогдашнего Генерального секретаря КПК Чжао Цзыяна. Когда мы стали убеждать его в необходимости демократизации, Чжао сказал: «Для того чтобы двигаться к демократии, необходима стабильность».

У западных демократов термин «стабильность» может вызвать усмешку. Китайцы относятся к нему иначе: уничтожение десятков миллионов людей во время так называемого «большого скачка» и «культурной революции» все ещё очень свежо в их памяти.

В этот период Китай пережил ад, а Запад, не имея с ним в то время экономических связей, лишь равнодушно наблюдал за этим. Сегодня, напротив, иностранцы — американцы, европейцы, японцы, южнокорейцы, сингапурцы и другие — владеют китайскими фабриками, недвижимостью и прочими активами, оцениваемыми в миллиарды долларов.

Если в Китае начнётся эскалация насилия, центральному правительству трудно будет удержать это в тайне от собственного населения, оснащённого Интернетом и мобильными телефонами. Если бунтовщики станут выдвигать сепаратистские требования (а это уже происходит на мусульманском северо-западе страны), а общественные волнения совпадут с кризисами другого порядка, что Кеннет Куртис называет «вулканическим взрывом», вряд ли мир за границами Китая останется пассивным наблюдателем: ведь опасность может грозить его собственности.

Перед лицом эскалации насилия иностранцы могут не только отозвать свои инвестиции, но, в целях защиты своей собственности, своих фабрик и недвижимости, скрытно вмешаться в ситуацию, вплоть до совершения сделок как с коррумпированными чиновниками на местах, так и с полевыми командирами бунтовщиков. Такое случалось в бурные 1930-е годы, когда Китай, раздираемый революцией, подвергся нападению японцев. Это не должно повториться.

Превращение Китая в современную влиятельную мировую державу может замедлиться, прекратиться, пойти вспять. Оно может приобретать трагические черты. Однако в интересах всего человечества в целом не дать ему сойти с пути сложного, болезненного, сопряжённого с коррупцией и периодами нестабильности эксперимента по «двухколейному» преодолению бедности, потому что то, как он сегодня справится с волновыми конфликтами, непосредственным образом повлияет на конъюнктуру рабочих мест, инвестиционные портфели и товарооборот, вплоть до одежды для наших детей и компьютеров, которыми они пользуются.

Сегодня Китай — это часть нашего общего мира.