Карл Митчем:
Что такое философия техники? Часть III. Проблема ответственности и техника.
Глава 12. Наука и социальная ответственность

В прошлом учёные могли отказываться от прямой ответственности за то, как использует человечество их бескорыстные открытия. Теперь же мы чувствуем себя вынужденными занять более активную позицию, поскольку успех, которого мы достигли в исследовании ядерной энергии, чреват бесконечно большими опасностями, чем все изобретения прошлого.

Из доклада учёных-атомщиков военному министру США, июнь 1945 года. ⁹

Дискуссии о социальной ответственности учёных и среди учёных (как они представлены, главным образом, после Второй мировой войны в сборниках Бюллетень учёных-атомщиков (издается с 1945 года), Международная Пагуошская конференция (издается с 1957 года), Азиломарская конференция и последующие за ней) могут рассматриваться как попытки соединить две, по-иному несопоставимые традиции, касающиеся соотношения науки и общества. Первая и старшая из традиций рассматривает эмпирическую науку как внутренне ограниченную форму знания, опирающуюся на более низкий уровень реальности, в качестве потенциальной угрозы социальному порядку на уровне мышления и практики, из чего следует ответственность учёных (и политического режима) по отношению к этим дисциплинам. Второй и более новый подход предполагает, что наука глубже соотнесена с истиной и поэтому при любых условиях существенно полезна для общества при должной ответственности учёных в развитии и распространении своих дисциплин (деятельность, которую государство также должно поддерживать).

Существовавшая до Нового времени традиция ограничения науки обосновывалась, например, в платоновской Республике и была классически проиллюстрирована в хорошо известном повествовании Плутарха об Архимеде (287–212 годы до Новой эры), который отказывался изложить некоторые свои математические открытия по причине опасности их инженерных приложений и применял их сам только при угрозе военной опасности (sеige). В эпоху Возрождения Леонардо да Винчи (1452–1519) проявлял, подобно Архимеду, предосторожность, поверяя своим тетрадям, что он не будет публиковать или разглашать свои чертежи подводной лодки из-за злой природы человека, который может использовать лодку как средство разрушения на дне моря ¹⁰.

И уже на заре Нового времени в идеологии научного прогресса, обоснованной Фрэнсисом Бэконом (1561–1626) в его Новой Атлантиде, частично сохраняется мысль о том, что могущество знания следует охранять от широких слоёв общества. И мы это также делаем, — поясняет глава дома Соломона (Исследовательского центра в бэконовской утопии), — мы проводим консультацию по вопросу о том, какое из изобретений будет опубликовано и какое нет: все мы даём присягу секретности для сохранения в тайне того, что, как мы полагаем, должно быть секретным ¹¹. Рассказ Вернера Гейзенберга о том, как он в 1941 году предложил Нильсу Бору, чтобы немецкие и американские учёные воздержались от разработки атомного оружия, а также принятое в 1947 году Норбертом Винером решение не … публиковать впредь работ … которые могут причинить ущерб в руках безответственных милитаристов являются, возможно, более поздними примерами такой позиции.

Вторая традиция может быть проиллюстрирована Галилеем (1564–1642) — первым открытым приверженцем того, что Кант называет основным идеалом Просвещения; Sареrе аudе! — решись постичь. Для Галилея научное исследование не может подвергаться каким-либо продиктованным извне благоразумным ограничениям. На полях экземпляра своего Диалога о главных системах мира (полное название: Диалог о двух главных системах мира — птолемеевой и коперниковой. — Прим. пер.) Он написал: Наихудшие расстройства (беспорядки) наступают тогда, когда разум, созданный свободным, … вынужден рабски подчиняться внешней воле…

Новые формы этого подчинения есть новшества, способные привести к разрушению государственных систем и ниспровержению государства ¹². Учёные, таким образом, имеют право добывать научную истину, не заботясь о возможных отрицательных последствиях для общества. Это — вызов знаменитому судебному процессу Галилея, что дало право Просвещению объявить его мучеником.

Как свидетельствует образ Галилея-мученика, эта вторая традиция явно доминирует в современной науке. Получая дальнейшее философское оправдание в картезианской приверженности методу и достоверности, что обращает традиционное благоразумие во всего лишь условную мораль, которая никаким образом не ограничивает научного исследования или опубликования его результатов, данная традиция находит теоретическое обоснование в ньютоновом уповании на науку как теологическую интуицию, в вольтеровой вере в её абсолютную полезность и в мысли Спинозы о том, что в науке человек имеет нечто чистое, бескорыстное, самодостаточное и благословенное. Классическая манифестация этого — великая французская Энциклопедия, цель которой собрать все знания, которые рассыпаны по лику Земли, сделать их принципы известными людям, среди которых мы живём, и передать их тем, кто придёт после ¹³. Этот проект, — говорит Дидро, — требует «интеллектуального мужества»: «… теперь, в наш собственный век, мы должны безжалостно растоптать все древние ребячества, ниспровергнуть барьеры, которых разум никогда и не возводил, вновь дать искусствам и наукам свободу, которая столь драгоценна для них».

Корни сомнения в истинности этой второй традиции — в романтической критике научной эпистемологии и индустриальной практики, однако сомнение это не воспринималось всерьёз самими учёными до конца Второй мировой войны. Начиная с этого времени можно различать две стадии движения в этой области. Несколько упрощая, можно сказать, что на первой из них (грубо — с 1945 года по 1970 год) учёные осознают потенциально неблагоприятные приложения некоторых из своих достижений и открытий и стремятся помочь обществу использовать их работы должным образом. На втором (с 1970 года до настоящего времени) появляется желание преобразовать внутренний характер самой науки.

На первой странице первого номера «Бюллетеня учёных-атомщиков», вышедшего в декабре 1945 года, сформулирована двоякая цель только что созданной ассоциации учёных в этой области. Там говорится: «Следует, для начала, прояснить … ответственность учёных в отношении проблем, привнесённых освобождением ядерной энергии». И в то же время следует также повышать осведомлённость общественности относительно научных, технологических и социальных проблем, возникающих в связи с высвобождением ядерной энергии. Второе, по сути дела, обусловлено первым: уяснение видов ответственности учёных ведёт к необходимости предпринимать новые действия, и главным из этих действий является научная подготовка широкой общественности. Прежде учёные могли утверждать, что их ответственность ограничивается обязанностью хорошо выполнять научную работу, без фальсифицирования экспериментов и так далее. Теперь же, ввиду потенциально разрушительных приложений, по крайней мере, одной ветви науки (как обнаружилось в применениях её в разработке новых видов оружия), — учёные понимают, что их ответственность расширяется. Они вынуждены принимать во внимание нечто большее, чем только собственно научные соображения, должны реагировать на возникающую сложную ситуацию.

На протяжении следующего десятилетия основным способом реагирования учёных-атомщиков на ситуацию, созданную научной технологией вооружения, стало взятие ядерных исследований под гражданский контроль в Соединённых Штатах Америки и в дальнейшем подчинение этого национального контроля контролю международному. Поскольку учёные ближе, чем кто-либо, знакомы с новыми реальностями, порождёнными ядерным (и другим разработанным на научной основе) оружием, вновь и вновь подчёркивается, что они должны выйти из лабораторий и заняться научным просвещением общественности. В декларации третьей Пагуошской конференции (Вена, ноябрь 1957 года) записано: «Мы убеждены, что дело ответственности учёных всех стран внести свой вклад в образование людей, распространение среди них широкого понимания опасностей и возможностей, предлагаемых беспрецедентным ростом науки».

Это, однако, никоем образом не предполагает, что данный беспрецедентный рост науки должен быть замедлен. Вместо этого цель послевоенного движения учёных состояла в том, чтобы отнять науку у военных, поставить под демократический контроль обществ; и, в конце концов, под контроль мирового правительства, и качестве предтечи или модели которого предполагалось международное сообщество учёных. Таким образом, учёные-атомщики поддерживают законодательство, устанавливаемое Комиссией по атомной энергии США, предлагают создать Национальный научный фонд, чтобы сократить исследования, широко финансируемые военными, и поддерживают план Баруха по международному контролю над атомной энергией. И типичная для эпохи Просвещения вера в парадигматично демократический характер научного сообщества даже более решительно защищается теми, кто наиболее восприимчив к новым видам социальной ответственности.

Но, писал Эдуард Теллер в 1947 году, ответственность учёных-атомщиков состоит не только в том, чтобы просветить публику и помочь ей установить общественный контроль, который «не налагал бы ненужных ограничений на деятельность учёного», — ответственность состоит также и в том, чтобы осуществить прогресс. Наша ответственность, — говорит Теллер, — в том, чтобы также продолжать работу в целях успешного и интенсивного исследования атомной энергии ¹⁴. Новые виды ответственности не отменяют прежних — они только дополняют их.

На первой стадии дискуссий о научной ответственности учёные, следовательно, не желают отказываться от галилеевского императива, хотя, в отличие от Галилея, осознают, что наука, если она не направляется по должному пути, может иметь негативные последствия для общества. Американский учёный голландского происхождения Эндрю Ж. Ван Мелсен подводит итог такой позиции: «Человек осознал, что его ответственность требует развития науки, что он не может пренебрегать этим обстоятельством, но он не может знать наперёд все новые и неожиданные виды ответственности, которые новое развитие возложит на его плечи… Последующая ответственность науки вытекает … из ответственности, которую люди первоначально испытывают на опыте» ¹⁵.

Чтобы быть готовым к ответственности такого рода, учёные обычно возлагают надежду на образованную демократическую публику. В самом деле, во многом благодаря желанию создать такую образованную общественность, в 1950-е годы в Соединённых Штатах Америки стали придавать большое значение преподаванию истории науки, а в 1970-е — развитию образовательных программ наука — техника — общество (Sciепсе — Тесhnolоgу—Sосiеtу).

Однако в 1970-х годах начала формироваться вторая стадия сомнений в галилеевском императиве. Она возникла как реакция на растущее осознание проблем загрязнения окружающей среды и из сознания того, что невозможно представить себе, чтобы острота этих проблем могла бы быть снята простой демилитаризацией науки или усилением демократического контроля. Ряд острейших проблем окружающей среды обусловлен как раз демократической доступностью её использования — как например загрязнением воздуха автотранспортом, сельскохозяйственной химией, аэрозолями, не говоря уже о возрастающем бремени переработки и хранения отходов потребления. На основе событий этой второй стадии движения к международному ограничению самой науки — это Азиломарская конференция 1975 года, на которой было заявлено об опасностях разработок рекомбинанта молекул ДНК.

О потенциальной опасности рекомбинанта молекул ДНК впервые заговорили приватно в 1970–1971 годы, а в 1973 году об этом было заявлено публично на научной конференции. В итоге Пауль Берг, пионер в исследовании ДНК в Стэнфордском университете, который уже ограничил собственные исследования, был приглашён возглавить комитет по этой проблеме в Национальной Академии наук США. Когда этот комитет впервые собрался в апреле 1974 года он решил созвать международную конференцию и в связи с серьёзной озабоченностью ряда учёных тем, что рекомбинант молекул ДНК может оказаться биологически рискованным, рекомендовать, чтобы пока потенциальный риск … рекомбинанта ДНК не будет более тщательно оценён, … учёные во всём мире присоединились к членам данного комитета в решении добровольно отложить некоторые виды экспериментов ¹⁶. Результатом стала конференция, созванная в Азиломаре (Калифорния) в феврале следующего, 1975 года, где встретились 150 учёных из разных стран. Был издан доклад для использования в качестве руководства административными и законодательными органами.

Впоследствии выяснилось, что опасность рекомбинанта молекул ДНК не может быть столь непосредственной, как того боялись, и некоторые члены учёного сообщества обиделись на азиломарскую агитацию во время самой конференции и после неё, хотя другие активно агитировали в пользу даже более строгих, чем предложенные, линий поведения, как бы то ни было, значение Азиломара в том, что учёные предложили предупредить некоторые виды исследований и отказаться, по крайней мере на время, от галилеевского императива. Расширение сферы последствий, использование техники таким образом вновь привели к расширению рамок того, что может рассматриваться как необходимая ответственность учёных. Закрывая Нобелевский симпозиум по этике научной политики в 1978 году, Торгни Сегерстедт сказал: «Новый аспект … состоит в том, что учёные сами начинают критиковать и ставить под вопрос роль исследователя и его право на неограниченный поиск истины». ¹⁷

Приводя свои доводы, критики современной науки оживили и расширили один из аспектов критики науки, существовавший ещё до Нового времени и рассматривающий науку как внутреннюю угрозу социальному порядку. Например, Роберт Синшеймер, авторитетный биолог и президент Калифорнийского университета в Санта Крус, показывает, что современная наука основана на двух родах веры. Один из них — это вера в гибкость наших социальных институтов, достаточную для того, чтобы использовать добытые наукой знания … скорее для блага человечества, чем для нанесения ему вреда, вера которая все усиливается с ускорением технических изменений и увеличением размеров развёртываемых сил ¹⁸. Но, более того, говорил он существует и «вера в гибкость, даже в благорасположенность «Природы» после того, как мы прогнозировали её, анатомировали её, переместили её компоненты в новую конфигурацию, нарушили её формы и направили её силы для человеческих целей. Вера, что наше научное исследование и рискованные технологические предприятия не сдвинут некоторых ключевых элементов в защищающей нас окружающей среде и не разрушат таким образом нашей экологической ниши. Вера, что природа не расставляет ловушек для неосторожных своих видов». ¹⁹

Вторая и, возможно, более фундаментальная, вера ставится под вопрос не только ядерной энергетикой и вооружениями, но сегодня также и биологическими исследованиями и их внешне благими намерениями. Современная наука может угрожать социальному порядку, но более решающим здесь является тот факт, что проект, который первоначально был задуман как средство облегчить положение человека (Бэкон), оказывается сам по себе вредным для его здоровья.

Этот новый довод можно соотнести с тем, что Джером Разетц в своём исследовании «Sсiеntifiс Кnоwledgе аnd Its Sосiа1 Ргоblems» (Научное знание и его социальные проблемы, 1971) назвал заменой академической науки критической наукой, а последняя, в свою очередь, родственной тому, что другие называют наукой, ориентированной на интересы общества ²⁰. Либе Ф. Кавальери, в своём критическом обзоре работы «Тhе Dоublе-Еdged Неliх» (Двойная спираль, 1981) подобным же образом призывал к созданию новой науки ²¹. Уильям Лоуренс в своей книге «Моdегn Sсiеnсе аnd Нumаn Vа1uеs» (Современная наука и человеческие ценности, 1985) ориентирует на то, что, выйдя за рамки узкого понимания ответственности (в том смысле, в каком речь шла на первой стадии), следует объединить внутри на самой науке то, что он называет принципами распорядительства (stewardship) ²². Остаются тем не менее серьёзные вопросы относительно предлагаемого нового типа науки, а также о возможностях её институационализации.