Карл Митчем:
Что такое философия техники? Часть III. Проблема ответственности и техника.
Глава 16. Проблема ответственности

«В последние столетия развитие науки поощрялось отчасти благодаря надежде на то, что с се помощью можно будет приблизиться к постижению тайны благодати и мудрости Божьей; отчасти из-за веры в абсолютную утилизуемость знания, и особенно — веры в существование сокровенной связи между нравственностью, знанием и счастьем, а отчасти — убеждённостью в том, что в науке мы имеем и любим что-то несвоекорыстное, безобидное, самодостаточное, поистине невинное, совершенно свободное от свойственных человеку злых побуждений… — в общем, три иллюзии». ⁵²

Фридрих Ницше, 1882.

Итак, смысл нашего утверждения сводится к тому, что внедрение современной технологии привело к расширению и трансформации всего поля ответственности. Проявлением этого было как отрицательное, реактивное, так и положительное (креативное) отношение к технике там, где ответственность уже была установлена и внимание заострялось на проблематике особых видов ответственности. Различные аспекты произошедших изменений нашли отражение в таких областях, как правовая ответственность, социальное сознание учёных, профессиональная этика инженеров, а также в теологических дискуссиях и философских исследованиях. Настоящая работа не представляет особого интереса в дискуссионном отношении, её задача — лишь свести воедино разные перспективы и выявить определённые историко-философские сдвиги. Не обойдём молчанием и того парадоксального обстоятельства, что призыв к ответственности — применительно к антиконсервативным по сути своей явлениям — на практике может иметь весьма консервативные импликации.

Два дополнительных соображения, однако, позволяют предположить, что разработка концепции ответственности в известной степени могла сама быть стимулятором технического развития. Возьмём в качестве примера закон о правонарушениях, по которому ущерб и физические травмы, явившиеся результатом взаимодействия между людьми, перестают быть уделом потерпевшей стороны и подлежат компенсации теми, кто несёт за это ответственность.

Обращает на себя внимание тот факт, что до принятия закона социальный порядок поддерживался верой в некоторую духовную реальность, личные страдания оправдывались высшей целью или же воздаяние страждущим совершалось на трансцендентальном уровне.

Указанный закон знаменует собой перенесение центра тяжести на посюсторонний мир (а это не так далеко от того, что определяет внутреннюю сущность техники).

Точно так же, когда Иммануил Кант, продемонстрировав ограниченность теоретического разума формами опыта и провозгласив примат разума практического, характеризует человека как субъекта, который может нести ответственность (Zureschnung) за свои действия ⁵³, он фактически признает необходимость технических обязательств как одного из аспектов нравственной жизни человека. Однако на какие бы размышления ни наводили нас эти примеры, общее мнение, по-видимому, будет сводится к тому, что произошедшие изменения являются, уже во всяком случае, не катастрофическими, а возможно даже и весьма благоприятными. То, что ответственность есть благо, у большинства людей сомнения не вызывает.

Поэтому в заключение рассмотрим возможное возражение нашему тезису — возражение, которое, в свою очередь, побудит нас выдвинуть два несколько более провоцирующих утверждения. Одна из причин, порождающих общую тревогу и критику по поводу некоторых технологий, состоит в том, что они могут ли- шить человека ответственности, исказить само понятие ответственности. Хенрик Сколимовски, например, выдвигает следующее обвинение в адрес компьютеров: «В этот исторический период проблема ответственности должна рассматриваться нами в неразрывной связи с проблемой техники. Техника, постоянно отстраняя нас от ответственности, перепоручая все экспертам, воплощает в себе торжество зла. Ибо, если всё делается за нас, если мы более ни за что не несем ответственности, то нас уже нельзя считать людьми». ⁵⁴

Сколимовски (вслед за Кантом) так выражает своё понимание ответственности: Ответственность является основой статуса как духовного существа Суть проблемы компьютеров в том, что они завладевают нашими полномочиями, лишают нас ответственности и статуса человека ⁵⁵.

Отвечая Сколимовски, признаем, что материальные условия технической деятельности нередко сильно расходятся с теоретическими построениями. И всё же именно в силу того, что уже на идеальном, теоретическом уровне техника предполагает значительную степень ответственности, Сколимовски (и другие), могут так тонко чувствовать практическую сторону проблемы. Например, совсем не очевидно, что компьютеры каким бы то ни было образом лишают людей ответственности, которую раньше те несли сами. Скорее, они сделали возможным существование некоторых особых видов ответственности, в рамках которых действительно может происходить разрушение ответственности. Сколимовски ратует как раз за то, чтобы не применять компьютеры там, где это может угрожать подрывом новых видов ответственности.

Однако сразу же возникает вопрос: действительно ли нужны компьютеры. Один из главных принципов благоразумия гласит, что не следует брать на себя или возлагать на другого слишком большую ответственность. Несоблюдение этого принципа оборачивается катастрофой. И хотя чётко определить границы допустимого можно лишь в очень редких случаях, восстановить их, если они нарушены бывает весьма непросто.

Исходя из вышесказанного, зададимся ещё одним вопросом: сможет ли выдержать принцип ответственности вместе со своими приверженцами испытание на прочность, уготованное им техникой сегодняшнего дня?

Воспользуемся одним примером и сформулируем наш вопрос, несколько иначе. Как уже неоднократно отмечалось, появление ядерного оружия привело к существенным сдвигам в области международных отношений: наступательно-оборонительный баланс был в значительной степени смешен в наступательную сторону. Например, во Второй мировой войне в ходе битвы за Британию Королевскими ВВС удалось вывести из строя всего лишь около 10 процентов от каждой атаковавшей эскадрильи немцев. И этого было достаточно, потому что после пяти атак наступательные силы противника сократились на одну треть, что, принимая во внимание ограниченный характер наносимого с воздуха ущерба считалось уже недопустимыми потерями. Таким образом, эффективность защиты не находилась в прямой зависимости от коэффициента её полезного действия и рейды немецкой авиации были отменены.

Если бы в то время все обстояло так, как сейчас, когда всего один самолёт с ядерными бомбами на борту способен смести с лица земли целый Лондон, положение могло в корне измениться. Чтобы сделать оборону хоть сколько-нибудь эффективной, было бы необходимо 100-процентное попадание в бомбардировщики противника. Ведь для победы немцам хватило бы одного рейда и одного-единственного прорвавшего оборону самолёта. Такой радикальный крен в оборонительно-наступательном балансе привёл к тому, что сейчас приходится либо, оставив оборону, перенести центр тяжести на нападение, либо тратить гигантские силы и средства на разработку и создание более совершенных средств защиты. Все последние 40 лет США шли по первому пути, а «Стратегической Оборонительной Инициативе» президента Рейгана ещё предстоит доказать свою жизнеспособность и право носить имя подлинной альтернативы.

Нет ли здесь сходства с общей ситуацией, порождённой современными технологиями? Разрушительный потенциал настолько велик, и любой просчёт грозит такими недопустимыми последствиями, что требуется значительно больше затрат на разработку и проверку систем безопасности, на изучение широкомасштабных последствий таких технологий, от которых (в отличие от производства ядерного оружия) просто нельзя отказаться.

Вопрос, однако состоит в том, возможно ли проведение превентивных мероприятий в должном объёме. Во-первых, необходимые испытания могут потребовать столь больших расходов, что вообще приведёт к отказу от производства. Так, некоторые фармацевтические компании были вынуждены прекратить разработку определённых видов медицинских препаратов лишь на том основании, что затраты на проведение необходимых для лицензирования испытаний превосходили предполагаемую от продажи прибыль. В работах Николаса Решера приводятся многочисленные свидетельства существования экономических фактров сдерживающих темпы, научно-технического прогресса ⁵⁶. Стоимость научных открытий, совершаемых с применением все более дорогостоящей технической аппаратуры, неуклонно растёт, а вместе с ней растёт и доля валового национального дохода, которая используется на покрытие этих расходов. Это неизбежно ведёт к снижению темпа сдвигов в науке.

Во-вторых, темпы снижения могут быть ещё большими, чем полагает Решер, если учесть необходимость принимать меры предосторожности против возможного риска. Хорошо известно, насколько трудно предсказать риск, чтобы свести его к минимуму там, где речь идёт о потенциально катастрофическом воздействии, а это во всё большей степени относится практически ко всем новым технологиям, бывает необходимым проведение настолько сложных исследований, что потом может понадобиться изучение уже самих этих исследований. Для проведения бесконечной серии научно-технических исследовательских проектов по сбору информации или обоснованию каких-то начальных шагов, придётся вызвать из метафизического небытия третьего человека Парменида. Но и в этом случае отнюдь не очевидно, что полученная информация всегда будет доступна пониманию или достоверна.

Вопрос о том, не требует ли современное техническое развитие слишком большой ответственности от человека, неизбежно становится гипотетическим, если посмотреть на дело с точки зрения психологии. Например, философ-психолог Герберт Фингарет в своём исследовании Оn Responsibility (Об ответственности, 1967) указывает, что между переживанием индивидом своей ответственности и теми общественными структурами, через которые происходит реализация его ответственности, должно быть известное соответствие (сказанное, разумеется, не относится к случаям психопатологии) ⁵⁷. Он замечает также, что технологическое общество склонно завышать значимость первого, не заботясь о должном обеспечении его соответствующими социальными структурами. вместе с тем здесь у каждой стороны есть свои аргументы. Вероятно, прояснению ситуации могли бы в известной мере послужить специальные эмпирические исследования. Но всё же остаётся по меньшей мере одно, решающее соображение.

Вильфред Кантвел Смит, профессор сравнительного религиеведения Гарвардского университета, в статье об ответственности приходит к выводу о существовании связи между понятием ответственность и иудейско-христианско-исламской теологией Судного дня. Признавая тот факт, что термин ответственность был введён в оборот сравнительно недавно, Смит усматривает в выдвижении этого термина в разряд центральных культурных категорий социологической и исторической знак соответствия происходящего на Западе заката метафоры Судного дня. Имеются определённые психологические и аналитические основания усмотреть в понятии ответственности секуляризированную форму веры в посмертный Божий суд. Это, несомненно, всецело согласуется с тем, что, как указывалось выше, разработку проблематики ответственности начали теологи, чутко отозвавшиеся на секуляризацию западной культуры.

Вместе с тем Смит не склонен утверждать, что стремление найти образные выражения для нравственной реальности, стоящей за метафорой Страшного Суда, присуще исключительно иудейско-христианско-исламской традиции. Он, например, говорит о том, что индуистский закон кармы представляет в этом отношении известную функциональную параллель, ибо подчёркиваег существование последствий любого нравственного деяния человека. Правда, поскольку такие последствия определяются не самим человеком, которому уготовано предстать перед Божьим судом, то здесь не было никакой доктрины ответственности в строгом смысле и соответственно, её секуляризации, которая могла бы породить представление об ответственности, аналогичное западному.

И всё же вера в Страшный Суд и в кармическую предопределённость свидетельствует, особенно учитывая её многовековое господство на обширных территориях, о нацеленности человека неким внутренним чувством, нашедшим выражение в столь различных, не совместимых друг с другом и вместе с тем, ярких и обладающих большой концептуальной силой, учениях. Любая попытка объяснить природу человека, игнорируя это живущее в нас нравственное чувство, — добавляет он, — грешит против истины ⁵⁸. Усиление ответственности, таким образом, представляется автору очевидным благом.

Вместе с тем центральным положением как доктрины кармы, так и всей иудейско-христианско-исламской традиции является возможность для человека вырваться за пределы кармы и избежать Суда. Процитируем Смита ещё: Конечная истина в том, что мы не будем судимы по делам нашим в Судный день, что мы сбросим с себя цепи кармы Иными словами, нравственная ответственность, будучи основополагающей истиной человеческой жизни, представляет собой все же, как показывает история, лишь первый шаг к истине, а сделать следующий шаг человеку помогут вера, благодать, мудрость или откровение ⁵⁹. Ответственность — это указание или знак нравственной истины, только первое приближение к ней — это узкое, а при абсолютизации и уводящее в сторону, искажающее истину понятие. Справедливость ответственности нуждается в одухотворяющем и преодолевающем её милосердии. Безответственность есть безусловное зло, ответственность же — в лучшем случае, неподлинное добро ⁶⁰.

А если это действительно верно, то нет ли в настойчивом подчёркивании того, что техника требует от человека повышенной ответственности, опасности забвения той высшей духовной истины, которая позволяла религиозной традиции смягчать ответственность? Ответственно ли само стремление всегда быть ответственным? И сколь бы умозрительными ни были эти вопросы, философия в силу своей природы не может обойти их. Помимо практической пользы, эти. сюжеты, по некоторым признакам (как впрочем и многие другие, затронутые здесь), достойны большего интереса и внимания, нежели техника и технические проблемы.