Никлас Луман:
Реальность масс-медиа.
Глава 5. Новости и комментарии

Яснее всего программная область новостей и комментариев может быть понята как процесс выработки/переработки информации. В этой сфере масс-медиа распространяют неведение (Ignoranz) в форме фактов, которые нужно постоянно обновлять с тем, чтобы этого никто не заметил. Мы привыкли к ежедневным новостям, однако всё-таки нельзя закрывать глаза на эволюционную невероятность такого усвоения [привычки]. Ведь именно в том случае, когда с новостями связывается представление о поразительном, новом, интересном, достойном сообщения, — более естественным было бы не сообщать об этом ежедневно в одном и том же формате, а напротив, дождаться свершения события, а затем его обнародовать. Так это и происходило в XVI столетии в форме подметных писем, баллад, разбойничьих историй, написанных по поводу казней etc. ¹ Учреждение же предприятия, основанного на ожидании, что печатная информация будет поступать еженедельно, требовало мощного предпринимательского духа, оценки рынка, поначалу, конечно, весьма рискованной, и организации, обеспечивающей получение информации.

Для современников, например, для Бена Джонсона, ² серийное производство новостей являлось прямым доказательством наличия обмана. Возможно, затем посредническую роль сыграло отсутствие различий между новостями и развлечениями в рамках одного и того же носителя информации (Medium), а также то, что новости, истинные или ложные, предлагались как минимум в занимательной форме. Кроме того, нужно было придумать адекватный стиль, который в относительно незнакомых контекстах производил бы впечатление, будто нечто уже случилось, но случилось только что, а следовательно, не могло быть представлено в нормальных временных формах ни прошлого, ни настоящего. Всеми средствами журналистской стилистики — специально созданной для этого — должно было пробуждаться впечатление, будто только что произошедшее всё ещё остаётся настоящим, все ещё интересно и информативно. Для этого достаточно указать на континуальность, отправляющуюся от последней известной ситуации, выходящую за пределы настоящего и достигающей непосредственно-предстоящего будущего, что одновременно делает понятным, почему эта информация может вызывать интерес. События должны получить событийную драматизацию — и раствориться во времени. Во времени, которое, таким образом, начинает течь быстрее. На уровне всего общества наблюдение событий само является событием, причём происходящим почти одновременно с событиями наблюдаемыми.

Если задуматься об этой эволюционной трансформации невероятности в вероятность, можно без труда увидеть, что как раз в этом секторе, который позднее превратится в масс-медиа, возникла профессия, ныне известная нам под названием журналистики. Лишь здесь просматриваются такие типичные тенденции профессионализма, как специальное образование, собственное, общественно-признанное обозначение профессии и самопровозглашённые критерии качественной работы. В случае информации, предлагаемой в рамках новостей и комментариев, предполагается, что она соответствует действительности, что она — правдива. Это может приводить к ошибкам, а иногда — и к намеренным фальсификациям, которые зачастую позже всё-таки выявляются. Потерпевшие имеют право потребовать опровержения (Korrektur). Репутация журналистов, газет, редакторов etc зависит от хорошо или хотя бы достаточным образом проведённого поиска [информации]. Поэтому фальсификации чаще подбрасывают извне. Защита часто обеспечивается указанием источника; в других случаях для объяснения ошибок прибегают к экстернализации. Разумеется, всегда надо считаться и с процентом ошибок. Важно то, что они не возводятся в ранг более или менее типичного, нормального случая. Они остаются единичными событиями; ведь в противном случае была бы разрушена специфика этой программной области новостей и комментариев. Эта профессия служит обществу (включающему и сами масс-медиа) правдой. Для неправды требуются особые интересы, не допускающие генерализации. ³

Но истинное интересует масс-медиа лишь в очень ограниченных пределах, которые серьёзно отличаются от ограничительных условий научного исследования. Проблема поэтому состоит не в истине, а в неизбежной, но вместе с тем желанной и управляемой селективности. В такой же незначительной степени, в какой географические карты, по своему объёму и детализации, соответствуют территории; в той же незначительной степени, в какой Тристрам Шенди мог рассказать всю прожитую им жизнь, — настолько же невероятно и взаимно-однозначное соответствие между информацией и ситуацией, между оперативной и репрезентируемой реальностью. Отношение системы к её внешнему миру, однако, не является простым отношением односторонней редукции сложности. Напротив, посредством обособления, прерывания внешней детерминации и операционального замыкания создаётся внутренняя избыточность коммуникационных возможностей, то есть высокая степень свободы, вследствие чего система должна — и способна! — накладывать на себя самоограничения.

Различению инореференции и самореференции соответствует различение внутренней и внешней комплексности. Смысл этого удвоения состоит в порождении автономии по отношению к внешнему миру, такому, каков он есть; и в том, чтобы этому миру, полагаемому в качестве детерминированного, противопоставить свою свободу селекции: то есть ввести в предопределённый, хотя и неизвестный ⁴ мир область самодетерминации, которая затем может рассматриваться в самой системе как сфера, детерминированная её структурой.

Из эмпирических исследований известны важные критерии селекции информации, необходимые для её распространения в виде новостей или комментариев. ⁵ Сама информация может выступать лишь в виде (пусть даже незначительной) неожиданности. Кроме того, она должна распознаваться в качестве компоненты коммуникации. Видимо, именно принцип селекции обуславливает то, что эти требования усиливаются в целях масс-медиа, а значит, определяет необходимость более тщательного учёта понятности информации для возможно более широкого круга её адресатов. Под «селекцией» здесь, впрочем, не следует подразумевать свободу выбора. Это понятие относится к функциональной системе масс-медиа, а не к отдельным организациям (редакциям), свобода которых в принятии решений в отборе публикуемых ими известий гораздо меньше, чем это зачастую предполагают критики.

Теперь, остановившись на новостях (в их отличии от комментариев), мы обнаруживаем следующие типичные факторы отбора: ⁶

Фактор № 1. Неожиданность усиливается благодаря явному разрыву континуальности. Информация должна быть новой. Она должна порывать с существующими ожиданиями или детерминировать оставляемое открытым пространство ограниченных возможностей (пример: спортивные события). Повторения сообщений нежелательны. ⁷ Под новостью подразумевают, прежде всего, единичные события. Однако понимание новостей требует знакомых контекстов. Их могут обеспечивать типы (землетрясения, катастрофы, встречи на высшем уровне, банкротства), а также растянутые во времени истории, скажем, аферы или реформы, по поводу которых каждый день можно сообщить что-нибудь новенькое, пока они не завершаются каким-нибудь решением. Существует и серийное производство новостей, скажем на бирже или в спорте, где каждый день случается что-то новое. Неожиданности и стандартизация взаимно усиливают друг друга ради порождения информационно-значимого, которое в противном случае не производилось бы или же производилось бы в форме, не допускающей широкого распространения.

Фактор № 2. Предпочтение отдаётся конфликтам. В качестве темы они обладают преимуществом, поскольку намекают на самопроизведённую неопределённость. Они отсрочивают спасительную информацию о победителях и проигравших, указывая на будущее. Это порождает напряжение и, с позиции понимания коммуникации, — попытки предугадать исход.

Фактор № 3. Особенно эффективными возбудителями внимания являются количественные показатели. Квантитативность всегда информативна, ибо всякое определённое количество не может быть никаким другим, кроме названного, — ни большим, ни меньшим. Это не зависит от того, понятен предметный контекст или нет (то есть знают или не знают, что такое валовой национальный продукт или кто занимает вторую строчку в турнирной таблице). Значимость информации может усиливаться в рамках медиума квантитативности, если добавляют цифры для сравнения — неважно, временные (например, инфляционные показатели прошлого года) или предметные (например, территориальные). Благодаря квалификациям могут, следовательно, возникать бессодержательные ага-эффекты и в то же время может порождаться больше информации для тех, кто в этом разбирается. Кроме того, больший информационный вес имеют более крупные цифры, в особенности в рамках событий, компактно-локализованных во времени и пространстве (много погибших во время всего одной катастрофы, гигантские убытки в результате всего одного мошенничества).

Квантификации, впрочем, не столь невинны, как это могло бы показаться. В них также, если рассматривать их в течение некоторого времени, возникает (с. 39) вышеописанный эффект двойного ряда. Если что-то возрастает, оно же одновременно и уменьшается. Что имело место прежде, уменьшается в сравнении с тем, что осуществляется ныне. Возвращение к старым количественным показателям, когда-то всех удовлетворявшим, выглядит регрессом. Общество, ориентированное на рост, ощущает постоянную угрозу самому себе в своём собственном прошлом. В рядах обратного направления, или в негативных оценках, события, конечно же, могут принять и другой оборот: уменьшающиеся объёмы экспорта, растущая безработица — характерные примеры.

Фактор № 4. Локальная направленность, в свою очередь, придаёт информации значимость, предположительно, в силу того, что мы представляемся себе столь хорошо информированными о месте собственного пребывания, что ценится любая дополнительная информация. ⁸ «The Daily Progress» издаётся прежде всего в Шарлоттесвилле, штат Вирджиния. Сообщение о том, что собака укусила почтальона, не выходит за пределы ближайших окрестностей. Для преодоления локальности почтальона должна была бы растерзать уже стая псов, но даже и такое сообщение не достигло бы Берлина, случись это в Бомбее. Итак, удаление должно компенсироваться значимостью информации или её странностью, эзотеричностью, которые одновременно информируют и о том, что здесь, у нас, вряд ли бы случилось нечто подобное.

Фактор № 5. Нарушения норм также заслуживают особого внимания. Это касается правонарушений, но прежде всего — нарушения моральных норм, а в последнее время относится и к нарушениям норм политкорректное («political correctness»). В изображении масс-медиа нарушения норм часто принимают вид скандалов. Это усиливает резонанс, оживляет сцену и — в случае прегрешений против норм — исключает возможное выражение понимания и извинения. Один скандал может порождать дальнейший скандал, вызванный мнениями по поводу первого. ⁹

Благодаря сообщениям о нормативных прегрешениях и скандалах масс-медиа могут порождать чувство общей растерянности и возмущения, более сильное в сравнении с другими способами. Это [чувство] не вычитывается в тексте самой нормы, лишь прегрешение против нормы собственно её и порождает, а прежде она лишь «действовала» в массе других действующих норм. Предпосылки этого [чувства растерянности и возмущения] состоят в том, что никому не известны масштабы этого вида девиантного поведения и никто не знает того, как повели бы себя в соответствующих случаях другие. Но если нарушения (соответственно, отобранные нарушения) освещаются в виде единичных случаев, это, с одной стороны, усиливает возмущение и, значит, косвенным образом, и саму норму, а с другой стороны, укрепляет так называемое «плюралистическое неведение» («pluralistic ignorance»), то есть незнание нормального характера девиантности. ¹⁰ И это [усиление нормы] осуществляется не в рискованных формах проповеди или доктринерства, которые ныне скорее формировали бы установки на десоциализацию, а всего лишь в невинной форме корреспондентского сообщения, которое каждому предоставляет возможность свободно заключить: так — нельзя!

Актуальный пример на эту тему: многие социологические исследования в области криминальной тематики показывают, что правонарушения, вплоть до серьёзных преступлений, в юном возрасте являются не исключением, а скорее правилом. ¹¹ Это исходное утверждение повлекло за собой требование декриминализации и использования педагогических методов превентивного воздействия. Поскольку, однако, по мере взросления молодёжи массовые правонарушения и так сходят на нет, трудно судить об эффективности превентивных мер: по этому поводу мнения расходятся. Ограничим наш пример ещё больше: это само по себе наличное знание [о нормальности девиантного] практически полностью отметается в контексте скандальной, направленной против беженцев и других иностранцев преступности. Но в связи с такой «тематической трансформацией» точки зрения на молодёжную преступность и её политическое значение её уже нельзя вернуть в разряд нормальных. Эта проблема доминирует в сообщениях корреспондентов, хотя она не учитывается при освещении нормальных преступлений — хулиганства, сексуальных преступлений и краж. Это, в свою очередь, порождает действенное политическое давление, которое теперь уже не позволяет рассматривать эти преступления в старом русле сообщений о нормальных событиях. Наряду с сообщениями о нарушениях норм выявляется и предпочтительность чего-то чрезвычайного (вида: аллигатор в пруду), которое сравнивается с типичными, ожидаемыми состояниями и, скорее, может уже причисляться к сектору развлечений. Эффект постоянного повторения информации о прегрешениях против норм может основываться на переоценке моральной коррумпированности современного общества, особенно если с особой любовью сообщается о поведении «задающих тон» знаменитостей. В остальных отклонениях от норм вряд ли можно было бы предположить наличие таких эффектов. (Никто не побежит к своему бассейну, чтобы посмотреть, не прячется ли там аллигатор.) Но это лишь подтверждает то, что нормы более восприимчивы к отклонениям от них, нежели факты, относительно которых ожидания регулируются различением «вероятное/невероятное».

Фактор № 6. Нарушения норм отбираются для их освещения главным образом в тех случаях, когда к ним добавляются моральные оценки, когда, следовательно, они могут дать повод для уважения или неуважения к [задействованным] персонам. Потому масс-медиа осуществляют важную функцию по сохранению и воспроизводству морали. Это, правда, не следует понимать так, как будто бы они способны устанавливать этические принципы или хотя бы повышать моральный уровень общества, указывая ему на примеры хороших действий. В современном обществе на это не способна ни одна инстанция — ни папа и ни церковный собор, ни Бундестаг и ни «Шпигель». Лишь на примере пойманных злодеев можно продемонстрировать необходимость подобных критериев. Воспроизводится лишь моральный код, а значит — различие между хорошими и плохими (иначе — злыми) действиями. За установление таких критериев в конечном счёте отвечает система права. Масс-медиа же осуществляют лишь постоянное самораздражение общества, воспроизводство моральной чувствительности — как на индивидуальном, так и на коммуникационном уровне. Но это приводит своеобразному «размыванию основ» («disembedding») морали, к морализаторским рассуждениям, которые не подкрепляются никакими подконтрольными обязательствами. ¹² Представление о морали и его текущее обновление формируются на основе достаточно сенсационных случаев — когда показывают негодяев, жертв и героев, добровольно совершающих подвиги. Адресат в типичном случае не причисляет себя ни к одной из этих групп. Он остаётся наблюдателем.

Фактор № 7. Чтобы сделать нормативные нарушения более примечательными, но вместе с тем облегчить читателю/зрителю формирование собственного мнения, масс-медиа предпочитают ссылаться на действия, а значит, и на самих действующих лиц. Сложные обстоятельства, побуждавшие, а то и вынуждавшие действующее лицо совершить то, что он совершил, не могут получить полное освещение. Если они и тематизируются, то лишь для того, чтобы спекулировать на его заслугах или виновности. Если узнают о каком-то решении ведущего политика, его авторство ещё долго остаётся неизвестным, может быть, за исключением леди Тэтчер. Выступая против заблуждения, широко распространённого именно в эмпирической социологии, следует подчеркнуть, что ни действия, ни действующие лица не даны нам в виде эмпирических фактов. ¹³ Ведь границы (а значит, и единство) действия или действующего лица нельзя ни увидеть, ни услышать. Всякий раз речь идёт об институционально и культурно обусловленных конструктах. ¹⁴ В некотором приближении к Максу Веберу, можно было бы также сказать, что лишь типизирующее понимание конституирует действия. Это одновременно делает понятной и функцию масс-медиа, содействующих культурной институционализации действия: возникает взаимное копирование образцов поведения между масс-медиа и тем, что предстаёт в виде действительности повседневного опыта, что ведёт к сглаживанию и воспроизводству непривычных действий.

Аналогичным образом воспроизводится и интерес к личностям — причём в формах, не зависящих от того, имеется ли доступ к биохимическим, нейрофизиологическим или психическим процессам в соответствующих индивидах. ¹⁵ Очевидно, именно во времена, в которых будущее переживается как зависимое от действий и решений, ориентация на личности возрастает. Личности служат такому обществу как осязаемые символы неизвестного будущего. С одной стороны, они стали или могли бы стать известными благодаря телевидению с их лицами, телами и манерами движений, а с другой стороны, мы знаем, что несмотря на это, нам неизвестно то, как они будут действовать. И ведь именно на этом основывается надежда, что при определённых обстоятельствах на их действия можно влиять. Если к этому добавить, что никто, особенно в сфере политики, не доверяет индивидуальным самопредставлениям и заявлениям о намерениях, их функция всё равно остаётся той же: привлекать в поле зрения неизвестность будущего. И Всё это — в мире нашего опыта, мире, который, в общем и целом, был и остаётся таким, каков он есть.

Учитывая действия личностей, система масс-медиа создаёт себе важные амбивалентности в тесной связи с повседневной коммуникацией. Правда, многозначности обнаруживаются во всякой коммуникации. Однако это не исключает возможности исследовать, как и где они локализуются, чтобы соответствовать особенным функциям. ¹⁶ Тематизация действий и лиц берёт на себя специальную функцию завуалирования системных границ и тем самым различий операционных модусов различных систем. Понятия действия и лица не могут быть ограничены ни социальными процессами, ни процессами, связанными с сознанием, они не сводятся ни к биохимическим, ни к нейрофизиологическим процессам. Они, напротив, предполагают, что все эти процессы вносят свой вклад в осуществление действия и существование личности, хотя на основе этих понятий невозможно было бы выявить, как возникает их взаимодействие. Очевидно, что эта нечёткость ускоряет коммуникацию. Но одновременно она управляет и тем, что может присоединяться (или не присоединяться) в качестве следующей коммуникации.

Фактор № 8. Требование актуальности ведёт к тому, что сообщения концентрируются вокруг отдельных событий — происшествий, несчастных случаев, сбоев, озарений. Сообщается о событиях, которые уже npoизошли к моменту сообщения. Требование рекурсивности ведёт к тому, что события учитываются и в более поздних сообщениях: либо в них вкладывают типическое значение, либо их вплетают в нарративный контекст, который может получить продолжение в ходе дальнейших рассказов. Иногда сообщаемые происшествия дают повод сообщить об аналогичных событиях, а затем — и о «сериях» такого рода происшествий. Кепплингер и Хартунг называют их «ключевыми событиями». ¹⁷ Очевидно, что события лишь при особых обстоятельствах располагают к поиску рекурсий и выстраиванию серий. Такой ревальвации [прежних событий] могут способствовать дополнительные сообщения о величине ущерба, о катастрофах, которые всё же удалось избежать, о том, что пострадали непричастные лица по возможности — о каждом из них), а также сообщений, подозревающих ответственных лиц в сокрытии правды.

Эти условия не остаются неизменными, но варьируются в зависимости от предполагаемых интересов общественности. Масс-медиа всегда придают особые оттенки тому, что они сообщают, и тому, как они это делают, таким образом, решая, что должно получить лишь ситуативную значимость, уйти в забвение или остаться в памяти. Для осуществления рекурсий используются — или производятся заново — схемы, степень воздействия которых в средствах массовой коммуникации не зависит или почти не зависит от их подтверждаемости конкретными обстоятельствами отдельных случаев.

Фактор № 9. Наконец, — как особый случай — надо упомянуть, что и выражения мнений могут распространяться под видом новостей. ¹⁸ Значительная часть материала для прессы, радио и телевидения получает информационную значимость лишь потому, что масс-медиа отображаются в себе самих и это отображение, в свою очередь, рассматривают как событие. Отчасти у людей спрашивают их мнение, отчасти — они сами навязываются с этими мнениями. Однако в любом случае речь идёт о событиях, которые бы и не _ состоялись, если бы не было масс-медиа. Мир словно наполняется дополнительными шумами: инициативами, комментариями, критикой. Ещё до принятия решений выясняют мнения знаменитостей, — их требования и ожидания, а после принятия решений интересуются их мнением. Тем самым то, что и так происходит, акцентируется дополнительно. Комментарии, в свою очередь, дают повод для критики, а критика — служит поводом для комментариев. Так масс-медиа могут усиливать свою собственную восприимчивость и приспосабливаться к изменениям в произведённом ими самими общественном мнении. Хорошим примером этого явилось произошедшее в США изменение восприятия смысла вьетнамской войны, которое ещё и сегодня (возможно, в силу того, что это было именно изменением восприятия) вспоминают при всех военных акциях, проводимых Соединёнными Штатами.

Соответственно, здесь тоже должны удваиваться критерии селекции. Предмет изложения должен быть сам по себе достаточно интересным. И выражение мнения должно происходить из источника, позиция которого или представляющее его лицо имели бы примечательную репутацию. Письма читателей тоже предварительно отбираются для печати — отчасти с учётом имени и статуса отправителя или его организации, но также и так, чтобы эта селекция не была заметна, а колонка «письма читателей» могла считаться выражением мнений из народа. Таким образом, этот род сообщений о мнениях выполняет двоякую функцию: с одной стороны, они подчёркивают то, что является предметом мнения. Благодаря мнению известие остаётся темой повестки дня (auf dem Agendum). Повторное обращение к мнениям источника подкрепляет его репутацию. Так реальные события и события-мнения постоянно перемешиваются и образуют для публики вязко-текучую массу, в которой ещё можно различить темы, но уже невозможно выявить источник происхождения информации. ¹⁹

Фактор № 10. Все эти факторы отбора (селекторы) усиливаются и дополняются другими благодаря тому, что именно организации озабочены селекцией и разрабатывают для этого собственные рутинные процедуры. ²⁰ Эта работа состоит в рубрикации и шаблонизации информации, которая по большей части уже была предварительно рассортирована в системе масс-медиа. При последнем отборе решающую роль играют уже время и наличие пространства (свободные минуты эфира, свободные колонки). Значимые для этого критерии закрепляются, исходя из перспективы их повторной применимости, а это значит, что сами они не являются ни новыми, ни захватывающими, ни морально артикулированными, ни конфронтационными. Все эти точки зрения исчезают на уровне организационного программирования, ибо они чрезмерно обременили бы работу. Сами организационные программы представляют собой прямую противоположность тому, что они «рекомендуют» в качестве «ценности сообщения». Организация выполняет свою общественную функцию именно благодаря тому, что функционирует по-другому.

Если эти селекторы рассматривать в качестве форм, привносящих и сохраняющих в памяти и свою другую сторону, то выявляются примечательные разрывы [континуальности]. Дисконтинуальности ничего не говорят нам о будущем; действия, решения, лица, локальные интересы не исключают помех извне. Количественные оценки практически ничего не говорят нам о возможностях развития — какие бы иллюзии на этот счёт ни питала распределяющая деньги политическая сфера. Новости порождают и воспроизводят неопределённость будущего — вопреки всякой континуализации мира, известного через повседневное восприятие. Эта усиливающая сама себя сеть селекторов занимается прежде всего производством ежедневных новостей. От них следует отличать — независимые от событий дня — комментарии. Они информируют о контекстах некоторых новостей. Их новостная ценность не основывается на времени, равномерно текущем для всех, а вытекает из гипотетического уровня информированности публики или той её части, к которой они обращены; это репортажи об особенноностях тех или иных болезней, о дальних странах, о научном развитии, об экологических или климатических отношениях etc. Но и здесь речь идёт об информации с притязаниями на истинность, об изложении фактов, соответствующих действительности. Гигантские объёмы «научно-популярных книг» имеют своей главной целью компенсирование временной, преходящей природы новостей. Речь здесь не идёт о развлечении, к специфике которого мы ещё вернёмся.

Вот уже добрый десяток лет можно наблюдать размывание различия между новостями и репортажами. Оно проявляется в том, что опубликованные известия сохраняются на электронных носителях и могут быть использованы вновь. И это происходит, между прочим, в гигантских объёмах, так что в случае необходимости бывшие известия могут трансформироваться в репортажи. Так система снова производит информации из информации, порождая контексты сообщений, в которых давно отложенные, забытые новости вновь обретают информационную ценность. Социологу было бы интересно знать, для чего используется эта двойная переработка и по каким поводам она приводится в действие. Очевидно, что здесь в первую очередь можно предположить дискредитационные намерения: нанесение ущерба лицам через повторное обнародование их истории, а также, например, и демонстрация инертности политического аппарата, долго не реагирующего на давно известное. Если бы это предположение нашло подтверждение, оно потребовало бы поставить вопрос о мотивах этой реактуализации истин — истин, которые вследствие своей давности едва ли уже могут быть проверены.

Хотя значение истинности или, по крайней мере, ожидание истинности новостей и комментариев являются обязательными, масс-медиа руководствуются не кодом истинное/ложное, но — даже в их когнитивных программных областях — подчиняются коду информация/неинформация. Это видно из того, что неистинность не используется в качестве рефлексивного значения. Для новостей и комментариев по крайней мере, в ходе поисков материала — опускаемых в сообщениях) исключение неистинного не является существенным. В отличие от научной, масс-медийная информация не подвергается такой рефлексии, при которой истинным образом должно констатироваться, что неистинное может быть исключено ещё до того, как утверждается истина. Проблема сообщений лежит, следовательно, не здесь, ²¹ а в их отборе, и это имеет далеко идущие последствия для того, что можно было бы обозначить как кондиционирование (Klimatisierung) медийной коммуникации. Хотя мы и различаем разнообразные факторы селекции в разделе новостей и репортажей, все ещё не устранена опасность слишком упрощённого описания масс-медийных конструкций реальности. Конечно, проблема заключена в отборе, однако сам этот отбор представляет собой комплексный процесс, вне зависимости от того, каким критериям он следует.

Всякая селекция выводит за рамки контекста и конденсирует определённые идентичности, которые — сами по себе — не содержат абсолютно ничего «идентичного» (= субстанциального), а должны идентифицироваться лишь в референциальной связи их частого использования, их рекурсивного употребления — и только для этого. Другими словами: идентичность может быть приписана лишь тогда, когда возвращаются к чему-либо. Но вместе с тем это означает подтверждение и генерализацию. Идентифицированное переводится в схему или ассоциируется с некоторой известной схемой. Нечто получает обозначение и благодаря этому подтверждается, — причём таким образом, чтобы в других обращениях к нему и в других ситуациях оно могло сохранять тот же самый смысл. Основу всякой селекции — и это значимо как для повседневной коммуникации, так и для выделенных коммуникаций в масс-медиа — составляет, следовательно, связь конденсации, подтверждения, генерализации и схематизации, — связь, которую в таком виде невозможно обнаружить во внешнем мире, о котором идёт речь в коммуникации. Именно это стоит за тезисом, что только коммуникация (или, точнее, система масс-медиа) придаёт фактам их значение. Смысловые конденсаты, темы, объекты, если формулировать это при помощи другого понятия, возникают как «собственные значения» системы масс-медийных коммуникаций. ²² Они порождаются в рекурсивной связи операций системы и не зависят от того, подтверждает ли их внешний мир.

Благодаря этому своеобразию формирования идентичности образуется некая форма, внутренняя сторона которой характеризуется многократной применимостью, а внешняя — выпадает из поля зрения. Однако селекция всегда порождает и эту другую сторону представляемых продуктов, а именно — неселекцию или «неразмеченное пространство» остального мира. Маркировка выделяет то, что по каким-то причинам является проблематичным и поэтому — интересным. Но в то же время она отчётливо показывает, что существует ещё и нечто иное. Понимание коммуникации здесь — впрочем, как и везде — требует различения информации и сообщения. Поэтому истинность (доказуемость, неопровержимость) информации полностью отвечает такому наблюдению сообщения, в котором последнее предстаёт как контингентное, как вполне заменимое, как продукт решения и как обусловленное мотивами. Идентичности, непрерывно обновляемые указанным способом, наполняют социальную память. Причём память не следует понимать как хранилище для прошлых состояний или событий. Масс-медиа, как и другие когнитивные системы, не в состоянии нести такое бремя. Напротив, речь идёт о постоянной дискриминации забвения и воспоминания. Освобождающиеся коммуникационные мощности снова и снова вбирают в себя смысловые единицы, необходимые для повторного использования. ²³ Память конструирует повторения (а значит — избыточность), всегда открытые для актуального, восприимчивые к беспрестанно обновляемым раздражениям. Это, как свидетельствуют нейропсихологические исследования мозга, абсолютно совместимо с оперативной замкнутостью системы и даже обусловливается ей. Ведь такие самопроверки на повторную распознаваемость (Wiedererkennbarkeit) вообще не имели бы места, если бы сам внешний мир в неотфильтрованном виде действовал бы в системе. Посредством собственной мощности системы память возмещает и даже с лихвой компенсирует отсутствующий операционный контакт с внешним миром и одновременно делает возможной текущую диспозицию по отношению к текущим обстоятельствам. Благодаря маркированию повторно воспроизводимого предотвращается забвение (функционирующее почти безупречно), наступления которого можно было бы естественным образом (an sich) ожидать при переходе от одной операции к другой. Вместе с тем активированное по поводам повторное насыщение [смыслом] связывается с процессами обучения. То, что вспоминается, не требует навешивания временного индекса «прошедшее», и мы ещё увидим, как важно это для рекламных повторений. Содержание воспоминаний может представать как «новое», если его привлекать лишь для текущей проверки коммуникации (как в нейронной и психической памяти) на непротиворечивость. Ведь без памяти ничто не могло бы выглядеть как «новое» (= отклоняющееся), а без опыта переживаний девиантных событий не могла бы сформироваться память.

Поскольку для передачи в сообщении выделяется и отбирается именно невероятная информация, постольку на передний план выходит вопрос об основаниях селекции. Благодаря кодированию, специализированному на селекции информации, и программированию системы почти само собой зарождается подозрение, что здесь задействованы некие мотивы. Эта проблема актуальна со времени изобретения книгопечатания. Ни сам мир и ни мудрость мудрых, ни природа знаков и ни сочинительские усилия не объясняют появление знаков. В ответ на подобное усиление контингентности всех предметных отношений на заре Нового времени начались эксперименты с двумя различными ответами. Один касается понимания и гласит, что лишь новое, удивительное, артефактное может доставлять удовольствие, ибо всё иное уже существует так, как оно существует. Это — ответ теории искусства. ²⁴ Другой ответ касается другой стороны коммуникации, то есть сообщения, и именно здесь ожидает интереса [публики]. Это — ответ теории политики (политика здесь понимается в старом смысле — просто как публичное поведение). Она ведёт к различению цели и мотива, провозглашаемых и латентных оснований коммуникации. Балтазар Грасиан сводит оба этих ответа воедино в рамках общей теории общественной коммуникации.

Коммуникация есть порождение прекрасной видимости, за которой индивид прячется от других, а тем самым в конечном счёте — и от себя самого. ²⁵ Оба эти ответа, взаимно разгружающие друг друга, можно обнаружить и сегодня — по крайней мере, в системе масс-медиа. С одной стороны, невероятность получила институционализацию. Она присутствует в ожиданиях; она важна как повод для привлечения внимания. С другой стороны, возникают подозрения в том, что кто-то действует на заднем плане, формирует политику в самом широком смысле слова; в том, что масс-медиа «манипулируют» общественным мнением; преследуют — не выраженные в коммуникационной форме — интересы и формируют «пристрастия» («bias»). Вполне возможно, все, о чём они пишут и вещают, соответствует истине, но это не отвечает на вопрос: зачем? Для них речь может идти об успешном развитии общества или о воздействии на идеологический выбор, о поддержке политических тенденций, о сохранении общественного status quo (а это как раз и осуществляется посредством почти наркотического отвлечения внимания на всегда новые новости) или лишь об их собственном экономическом успехе. Кажется, что масс-медиа пестуют и одновременно подрывают веру в их собственную достоверность.

Они «деконструируют» сами себя, ведь своими собственными операциями они воспроизводят неустранимое противоречие между своими констативными и перформативными текстовыми компонентами. Все это относится и к телевидению. И всё же телевидение при сообщении новостей вынуждено претерпевать существенное ограничение, привносящее дополнительную достоверность (wirkt sich als Glaubwurdigkeitsbonus aus): при съёмке событий телевидение привязано к реальному времени их протекания. То, что происходит (к примеру, футбольный матч, смерч, демонстрация), не может быть снято ни до, ни после самого события, а лишь — в одно с ним время. И здесь существуют многочисленные возможности операций по изменению облика: съёмка несколькими камерами и монтаж, выбор перспективы и сектора изображения, и конечно же — селекция отобранных для передачи сюжетов и времени их трансляции. Дигитализация должна была увеличить возможности манипуляции. И всё-таки остаётся эта особая очевидность, восходящая к реально-временной одновременности съёмки [и события] (но, конечно, не вещания и приёма) и отличающаяся в этом от письменной фиксации текстов. На манипуляции совокупным базовым материалом у телевидения буквально «нет времени».

В обоих случаях, в языковом и образном порождении реальности, последняя подвергается тестированию в конечном счёте благодаря сопротивлению одних операций другим одной и той же системы, — а не благодаря репрезентации мира, каков он есть. Но поскольку язык всё больше вынужден отказываться от того, чтобы удостоверять реальность, ибо для всего сказанного можно найти противоположное высказывание, то воспроизводство реальности смещается в область подвижных, оптически/акустически синхронизированных изображений. ²⁶ Здесь, правда, нужно уметь распознавать replay и не смешивать момент вещания с моментом реальных событий; однако темп и оптически/акустическая гармония потока образов ускользают от точечного действия противоречия и пробуждают впечатление уже протестированного порядка. В любом случае, не существует противоречия между одним и другим изображением в том же самом смысле, в каком слово противоречит слову.

Эти — всегда ограниченные — возможности манипуляции и иногда преувеличенное, иногда поверхностное подозрение в манипуляции важно понимать именно как внутрисистемную проблематику, а не как эффекты, порождаемые системой масс-медиа в её внешнем мире. По нашим теоретическим стандартам понимание того, какова доля участия читателей или зрителей, протекает в системе, ибо лишь в рамках системы может возникнуть повод для дальнейшей коммуникации. Само собой разумеется, это воздействие на внешний мир может быть многообразным и непредсказуемым. Более важным является вопрос о том, как сама система масс-медиа реагирует на постоянно воспроизводящуюся апорию беспомощно-сомневающегося характера информации (des hilflos-zweifelnden Informiertseins).

В подозрении о манипуляции восстанавливается единство кодовых значений информации и неинформации. Снимается их разделение — однако [сам] способ этого разделения не может стать информацией — или, во всяком случае, не в качестве новости. В возвращении (feedback) единства кодированной системы в саму систему последняя достигает, в лучшем случае, свои отдельные операции, но не себя саму. Она вынуждена примириться с подозрением в манипулировании, ибо так раскрывает она собственную парадоксальность — единство различения информации и неинформации — и возвращает её в систему. Ни одна аутопойетическая система не может снять саму себя. И это также подтверждает, что мы имеем дело с проблемой системных кодов. На подозрение в неистинности система могла бы реагировать своими повседневными способами операций, а на подозрение в манипуляции — нет.