Пол Фейерабенд:
Избранные труды по методологии науки.
Часть I. Объяснение, редукция и эмпиризм. 8.
Итоги и заключение

Мы установили, что два фундаментальных допущения ортодоксальной теории редукции и объяснения расходятся с реальной практикой науки и разумной методологией. Первое допущение состоит в том, что экспланандум выводим из эксплананса. Второе допущениеговорит о том, что значения инварианты относительно процесса редукции и объяснения. Результаты нашего исследования можно суммировать следующим образом.

Допустим, что Т и Т₁ — две теории, выполняющие условия, которые были указаны в начале раздела 3. Тогда с точки зрения научного метода Т будет наиболее удовлетворительной теорией, если она α) несовместима с Т₁ в области их пересечения ¹³⁵ и если она β) несоизмерима с Т₁.

Теперь ясно, что теория, удовлетворительная с точки зрения этого критерия, не способна функционировать в качестве эксплананса объяснения или редукции, удовлетворяющих принципам, сформулированным Гемпелем и Оппенгеймом или Нагелем. Парадоксально, но объяснения Гемпеля — Оппенгейма не могут использовать в качестве экспланансов удовлетворительные теории, а удовлетворительные теории не могут функционировать в качестве экспланансов в объяснениях Гемпеля — Оппенгейма.

Каким образом нужно изменить теорию объяснения и редукции, для того чтобы избежать этого весьма неприятного парадокса?

На мой взгляд, изменения, которые здесь необходимы, сделают невозможным сохранение формальной теории объяснения, ибо вносят в неё прагматические или «субъективные» элементы. В этом случае представляется целесообразным вообще отказаться от рассмотрения объяснения в области научного метода и сосредоточить внимание на правилах, позволяющих нам сравнивать две теории относительно их формальных свойств и успешности предсказаний и гарантирующих постоянное изменение наших теорий в направлении всё большей общности, последовательности и глубины. Теперь я несколько более подробно опишу основания, побудившие меня принять эту прагматическую точку зрения.

Вновь рассмотрим теории Т и Т₁, упоминаемые выше.

В этих обстоятельствах множество законов Т₂, вытекающих из теории Т для области D₁, будет либо несовместимо с Т₁, либо несоизмеримо с ней. Тогда в каком же смысле можно сказать, что Т объясняет теорию Т₁? Для случая несовместимости Т₁ и Т₂ на этот вопрос ответил Поппер. «Теория Ньютона, — пишет он, — объединяет теории Галилея и Кеплера. Однако она вовсе не является простой конъюнкцией этих двух теорий, выступающих для Ньютона в качестве экспликандумов, — объясняя, она одновременно корректирует их. Первоначальная задача объяснения состоит в дедукции более ранних результатов. Она решается, но не путём дедукции именно этих результатов, а путём дедукции новых и лучших результатов, которые количественно очень близки старым и в то же время корректируют их. Таким образом, можно считать, что эмпирическая успешность старой теории подтверждает новую теорию, и в то же время вносимые ей исправления также могут быть проверены… [Эта] ситуация… отчётливо выявляет… тот факт, что новая теория не может быть теорией ad hoc… Не будучи повторением своего экспланандума, новая теория противоречит ему и исправляет его. И в этом смысле даже подтверждения самого экспланандума становятся независимыми подтверждениями новой теории» ¹³⁶.

В своём письме ко мне Дж. Уоткинс предложил следующее краткое выражение этой концепции. Объяснение включает в себя два шага. Первым шагом является вывод из теории Т тех законов, которые получены в условиях, характерных для области Т₁. Второй шаг заключается в сравнении Т₂ и Т₁ и в осознании того факта, что обе теории являются эмпирически адекватными, то есть не выходят за пределы ошибки результатов наблюдения. Короче говоря, Т удовлетворительно объясняет Т₁ только в том случае, если Т истинна и существует следствие Т₂ теории Т в условиях применимости Т₁, такое, что Т₂ и Т₁ по крайней мере одинаково сильны и экспериментально неразличимы.

Первый вопрос, возникающий в связи с формулировкой Уоткинса, таков: на базе каких наблюдений они экспериментально неразличимы? Т₁ и Т₂ могут быть нерааличимы на основе грубых методов, используемых в то время, когда Т₂ впервые появилась, однако они могут быть вполне различимы на основе более поздних и тонких методов. Поэтому в утверждение об их экспериментальной неразличимости должна быть включена ссылка на определённый метод наблюдения. Понятие объяснения будет относительным в связи с материалом наблюдений. В таком случае больше не имеет смысла спрашивать, объясняет теория Т теорию Т₁ или нет.

Теперь вопрос должен ставиться так: объясняет ли Т теорию Т₁ при данном материале наблюдений, или методах наблюдения О?

Используя этот новый способ выражения, мы вынуждены отрицать, что законы Кеплера объясняются теорией Ньютона относительно современных наблюдений. И это совершенно правильно, ибо современные наблюдения фактически опровергают законы Кеплера и благодаря этому устраняют необходимость их объяснения. Мне представляется, что такая теория вполне способна справиться со всеми проблемами, возникающими в том случае, когда Т и Т₁ соизмеримы, но несовместимы в области D₁. Однако я не верю, что она может справиться с тем случаем, когда Т₁ и Т несонамеримы.

Причина состоит в следующем.

Как только ссылка на определённый материал наблюдения включается в определение того, что считать удовлетворительным объяснением, тотчас же возникает вопрос, в каком виде должен быть представлен этот материал наблюдения. Если верно, как я пытался показать на всём протяжении статьи, что значения терминов наблюдения зависят от теории, для которой осуществляются наблюдения, то материал наблюдения, о котором говорит этот модифицированный вариант объяснения, должен быть представлен также и в терминах этой теории. Несоизмеримые же теории не могут иметь каких-либо сравнимых следствий — ни эмпирических, ни иных других. Поэтому нет никакой возможности охарактеризовать наблюдения, предназначенные подтвердить две несоизмеримые теории. В таком случае как нужно модифицировать описанный выше подход, чтобы он охватил также и случай с несоизмеримыми теориями ¹³⁶?

На мой взгляд, единственно возможный путь заключается в более последовательном проведении прагматической теории наблюдения. Согласно этой теории, как мы помним, следует проводить тщательное различие между причиной произнесения определённого предложения наблюдения или особенностями процесса произнесения, с одной стороны, и значением произносимого предложения — с другой. Говоря более конкретно, воспринимающий субъект должен проводить различие между тем, что он обладает определённым впечатлением или предрасположением к вербальному поведению, и интерпретацией предложения, высказываемого при наличии этого впечатления или завершающего это вербальное поведение. Наряду с тем, что наши теории дают изображение мира, они являются также инструментами предсказаний. И они будут хорошими инструментами, если доставляемой ими информации вместе с информацией о начальных условиях, характеризующих некоторую область наблюдения D₀, достаточно для того, чтобы робот, лишённый органов чувств, но обладающий этой информацией, реагировал в данной области точно так же, как воспринимающий субъект, который, не зная теории, научился ориентироваться в области D₀ и способен «на основе наблюдения» ответить на многие вопросы относительно окружающей его среды ¹³⁷.

В этом состоит критерий успешности предсказаний. Он вообще не содержит ссылки на значения реакций, принадлежащих роботу или воспринимающему субъекту (который не обязательно должен быть человеком, а может быть просто другим роботом) и говорит только о согласованности поведенческих реакций.

Правда, этот критерий включает в себя «субъективные» элементы. Требуется согласованность между поведением робота (лишённого восприятия, но снабжённого теорией) и поведением воспринимающего субъекта, и тем самым предполагается, что поведение последнего носит привилегированный характер. Если принять во внимание то обстоятельство, что на восприятие влияет вера в силу теории и что поведение также находится под влиянием этой веры, то этот критерий должен показаться несколько произвольным. Однако легко увидеть, что его нельзя заменить менее произвольным и более «объективным» критерием. Каким бы мог быть этот объективный критерий? Такой критерий должен был бы опираться либо на поведение, не связанное ни с какими теоретическими элементами — а это невозможно (см. выше мою критику теории чувственно данного), — либо на поведение, связанное с неопровержимой и твёрдо обоснованной теорией, что в равной степени невозможно. Отсюда мы можем сделать вывод о том, что формальное и «объективное» истолкование объяснения сформулировано быть не может.