Пол Фейерабенд:
Избранные труды по методологии науки.
Часть I. Объяснение, редукция и эмпиризм. 5. Второй пример: проблема движения

Рациональная космология, это создание ионийских фисиологов, с самого начала столкнулась с проблемой изменения и движения (в самом общем смысле, в котором оно включает в себя перемещение, качественные изменения, количественные увеличения и уменьшения, а также возникновение и уничтожение). Эта проблема выступает в двух формах. Первая относится к возможности изменения и движения. В такой формулировке проблема была решена созданием космологии, допускающей изменения, то есть такой космологии, допущения которой не исключают появления изменений. Вторая формулировка указанной проблемы, появившаяся в тот момент, когда был получен ответ на первую формулировку, поставила вопрос о причине изменения. Как показал Парменид, ранние монистические теории Фалеса, Анаксимандра и других не могли решить проблему в её первой формулировке. Для самого Парменида это было опровержением не монизма, но существования изменения.

Однако большая часть мыслителей избрала другой путь. Они сочли монизм опровергнутым и обратились к созданию плюралистических теорий. В атомистической теории — одной из этих плюралистических теорий — отношение между аргументами Парменида и плюрализмом совершенно очевидно. Левкипп, которого в философии ассоциировали с Демокритом ⁸⁰, «считал, что у него есть теория, согласующаяся с чувствами и не отказывающаяся ни от возникновения и уничтожения, ни от движения, ни от множественности вешей ⁸¹. Это показывает, что атомистическая теория возникает как попытка решить проблемы, возникшие вследствие неадекватности раннего монизма ионийцев. Однако теорией, которая пользовал ась наибольшим влиянием в Средние века и которая также пытал ась ответить на то, что я назвал второй формулировкой проблемы, была аристотелевская теория движения как актуализации потенциальности.

Согласно Аристотелю, 7) движение есть процесс, обусловленный непрерывным воздействием источника движения, или «двигателя», на «движущуюся вещь» ⁸². Этот принцип, согласно которому любое (а не только ускоренное) движение обусловлено действием некоторой силы, можно легко подтвердить такими обыденными наблюдениями, как наблюдение повозки, которую тащит лошадь, или стула, опрокинутого рассерженным мужем. Он встречает трудности при рассмотрении движения тел при бросании: камень продолжает двигаться, несмотря на то, что его контакт с двигателем, очевидно, прекращается в момент отрыва от руки. Для устранения этого затруднения были выдвинуты различные теории.

С точки зрения более позднего развития наиболее важной среди них была теория импетуса. Последняя сохраняет 7) и общие основоположения аристотелевской теории движения. Отличие теории импетуса заключается в особом допущении относительно причины движения метаемого снаряда. Согласно теории импетуса, двигатель (например, рука) передаёт снаряду внутреннююдвижущую силу, которая обеспечивает продолжениедвижения и постепенно уменьшается вследствие сопротивления воздуха и тяжести снаряда. Следовательно, в пустом пространстве камень оставался бы в покое или в движении (по прямой линии ⁸³) с постоянной скоростью в зависимости от того, равен ли его импетус нулю или имеет определённое значение.

Здесь следует сказать несколько слов по поводу характеристики перемещения. Вопрос о том, как его правильно описывать, и был предметом спора. Нам кажется совершенно естественным описывать движение с помощью величины преодолеваемого пространства, и, в сущности, одна из предложенных характеристик делает именно это: она определяет движение кинематически посредством ссылки на то, какое пространство преодолено.

Эта простая характеристика требует последующего уточнения, если принимать во внимание движения рааных видов, для которых приобретает значение рааличие между средней скоростью и мгновенной. По сравнению с понятием реального пространства, преодолеваемого данным телом, понятие мгновенной скорости является более абстрактным, так как имеет дело с пространством которое было бы преодолено, если бы скорость оставалась постоянной в течение некоторого отрезка времени.

Другая характеристика движения является динамической. Она определяет движение в терминах силы, вызывающей его в соответствии с 7). С точки зрения теории импетуса движение брошенного камня можно охарактеризовать посредством внутренне присущего ему импетуса, который толкает его до тех пор, пока не будет исчерпан на преодоление противодействующих сил трения и тяжести.

Какую из этих характеристик следует признать лучшей?

С операционалистской точки зрения (а мы будем принимать её, ибо хотим как можно ближе держаться к эмпириаму) динамическая характеристика, несомненно, предпочтительнее: довольно легко установить импетус некоторого движущегося тела, заставив его остановиться в подходящей среде (например, в мягком воске) он отметив результат этого маневра; в то же время гораздо труднее (если вообще возможно) упорядочить материю таким образом, чтобы начиная с некоторого данного момента неравномерно движущийся объект получил постоянную скорость, равную мгновенной скорости этого объекта в данный момент, а затем фиксировать результат этой процедуры.

Если использовать динамическую характеристику движения, то «закон инерции», провозглашённый выше, будет выглядеть следующим образом: 8) импетус тела, на который не действуют никакие внешние силы, в пустом пространстве остаётся неизменным.

Для случая инерционных движений 8) даёт корректоиые предсказания относительно поведения материальных объектов. Согласно 3), объяснение этого факта будет включать вывод 8) из некоторой теории и подходящих начальных условий. Опуская требование объяснения, мы можем всё-таки сказать, опираясь на 5), что любая теория движения, более общая, чем 8), будет адекватной только в том случае, если она содержит 8), который, в конце концов, представляет собой весьма фундаментальный закон. Согласно 2), значения основных терминов 8) не будут затронуты таким выводом. Следовательно, принимая ньютоновскую механику в начестве первичной теорией, мы должны потребовать выведения из неё 8) salva significatione (по смыслу). Возможно ли выполнение этого требования?

На первый взгляд могло бы показаться, что гораздо легче вывести 8) из ньютоновской теории, чем обосновать корректность 6); в противоположность закону Галилея принцип 8) в количественном отношении не расходится ни с чем, что утверждается теорией Ньютона. Более того; 8) кажется тождественным первому закону Ньютона, поэтому вывод выглядит тривиальным ⁸⁴. В заключительной части данного раздела будет показано, что это не так и что нельзя установить дедуктивного отношения между 8) и теорией Ньютона. Это послужит для нас исходным пунктом в критике В). Прежде чем начинать наши рассуждения, ещё раз обратим внимание на то, что принцип 8), взятый сам по себе, на эмпирической основе критиковать нельзя.

В самом деле, мы указали простой метод измерения импетуса, и попытка подтвердить 8) с помощью этого метода, несомненно, покажет, что в пределах ошибки, связанной со столь грубыми измерениями, принцип 8) совершенно справедлив. Следовательно, вполне оправданно ставить вопрос об объяснении или редукции принципа 8), и неудача в решении этой задачи не может быть обусловлена эмпирической неадекватностъю 8).

Теперь обратимся к анализу главных терминов принципа 8). Согласно Нагелю, значения этих терминов «фиксированы» процедурами и допущениями теории импетуса, и каждый из них «должен быть понят в терминах правил его употребления ⁸⁵. Каковы же эти значения и какие правила лежат в основе этих значений?

Возьмём термин «импетус». Согласно теории, элементом которой является принцип 8), импетус есть сила, отвечающая за движение объекта, который после толчка или удара потерял непосредственный контакт с материальным движителем. Если эта сила перестаёт действовать, то есть импетус исчезает, то объект прекращает движение и падает (или просто остаётся на месте, если движение происходит по лишённому трения горизонтальному пути). Объект, движущийся в пустом пространстве и освобождённый от влияния тяжести и трения, всё-таки находится под действием силы. Его толкает вперёд импетус, который можно понять как некоторый внутренний источник движения (похожий, может быть, на жизненную силу организма, которая является внутренним источником его движения).

Обратимся теперь к ньютоновской небесной механике и описанию движения объекта в пустом пространстве в терминах этой теории. (Теория Ньютона все ещё сохраняет понятие абсолютного пространства и, следовательно, позволяет сформулировать такое описание.) Количественно это будет точно такое же движение. Но можем ли мы в описании этого движения или в его объяснении найти нечто такое, что напоминает импетус принципа 8)? Можно предположить, что аналогом импетуса является импульс движущегося объекта. Измерение этой величины (то есть mV) действительно совпадает с измерением импетуса ⁸⁶. Однако было бы совершенно ошибочно на этом основании отождествлять импульс симпетусом.

В то время как импетус есть то, что толкает тело вперёд ⁸⁷, импульс является скорее результатом, чем причиной движения тела. Кроме того, инерционное движение классической механики есть движение, происходящее само собой, без воздействия каких-либо причин.

В конце концов, по мнению большинства историков, включая крайних эмпириков, именно эта особенность существенно отличает небесную механику XVII, XVIII и XIX столетий от теории Аристотеля: естественным состоянием объекта, на который не воздействуют какиелибо причины, в аристотелевской теории является состояние покоя. Тело покоится (следует добавить: в своём естественном месте), когда на него не действуют никакие силы. В ньютоновской физике естественным состоянием тела считается состояние покоя или равномерного прямолинейного движения. Это означает, конечно, явное отрицание существования такой силы, как импетус.

Однако из этого вовсе не следует, что в рамках механики Ньютона нельзя сформулировать понятия о такой силе. Отрицаем же мы существование единорогов используя при этом само понятие единорога. Нельзя ли определить понятие импетуса в терминах исходных понятий теории Ньютона? Удивительно, но любая попытка получить такое определение заканчивается досадной неудачей (это показывает, между прочим, что такие теории, как теория Ньютона, формулируются на гораздо более чётком и последовательном языке, нежели язык повседневной жизни).

Я уже указывал на то, что импульс, дающий нам корректное математическое значение, не является тем, что нам нужно. Нам нужна сила, воздействующая на изолированный объект и побуждающая его двигаться. Конечно, понятие такой силы можно сформулировать в теории Ньютона. Однако если учесть, а) что рассматриваемое движение (инерционное движение) осуществляется с постоянной скоростью и б) второй закон Ньютона, то во всех релевантных случаях, измеряя эту силу, мы получим нуль, а это вовсе не то значение, которое нам нужно. Положительная величина получается лишь при допущении, что движение происходит в среде, оказывающей сопротивление (это и было, конечно, первоначальным допущением Аристотеля), но это допущение несовместимо с другой предпосылкой рассматриваемого случая, говорящей о том, что инерционное движение, о котором идёт речь в теории Ньютона, происходит в пустом пространстве. Отсюда я делаю вывод, что понятие импетуса, используемое теорией импетуса, не может быть рационально определено в теории Ньютона. И это уже не может удивить нас, ибо употребление данного понятия опирается на законы (например, принцип 7), несовместимые с ньютоновской физикой.

В последнем рассуждении решающую роль играет предположениео том, что понятие силы в обеих теориях является одним и тем же. Это предположение было использовано при переходе от утверждения теории импетуса о том, что инерционные движения происходят под воздействием сил, к вычислению величины этих сил на основе второго закона Ньютона. Его справедливость можно обосновать тем, что и теория импетуса и теория Ньютона употребляют понятие силы при сходных обстоятельствах (аргумент парадигмального случая). Тем не менее значение и применение не одно и то же, и можно было бы оспорить законность осуществлённого перехода, указав на то, что разные контексты — теории импетуса, с одной стороны, и теории Ньютона, с другой, придают различные значения одному и тому же слову «сила». Если это так, то наш последний аргумент содержит учетверение терминов и, следовательно, ошибочен.

Для устранения этого возражения мы можем повторить наше рассуждение, используя вместо слова «сила» слово «причина» (первое имеет несколько более конкретное значение). Если же кто-то опять возразит, что слово «причина» в ньютоновской теории имеет иное значение, нежели в теории импетуса, то на это я могу ответить, что все возражения подобного рода в конце концов приведут к тому выводу, который я хотел обосновать более просто: понятие импетуса невозможно определить посредством дескриптивных терминов теории Ньютона. Подведём итог: понятие импетуса нельзя «эксплицировать в терминах исходных понятий первичной науки». ⁸⁸ Этого и следовало ожидать, если принять во внимание несовместимость некоторых фундаментальных принципов двух рассматриваемых теорий.

Однако экспликация в терминах исходных понятий первичной науки является не единственным методом, рассматриваемым Нагелем при обсуждении процесса редукции. Другой способ осуществления редукции, который он упоминает непосредственно после приведённой выше цитаты, состоит в том, чтобы «принять материальную, или физическую, гипотезу, согласно которой появление свойства, обозначенного некоторым выражением первичной науки, является достаточным или необходимым и достаточным условием появления свойства, обозначенного выражением вторичной науки». Оба способа редукции согласуются с допущением 4) или 2), по крайней мере Нагель считает, что это так. «… В этом случае, говорит он о только что упомянутом методе, — значения выражений вторичной науки, фиксированные их использованием в последней, не обязаны быть аналитически связаны со значениями соответствующих выражений первичной науки». ⁸⁹ Теперь посмотрим, чего достигает этот второй метод в рассматриваемом нами случае.

Начнём с того, что этот метод равнозначен введению гипотезы такой формы: 9) импетус = импульс, где каждый член равенства сохраняет то значение, которым он обладал в соответствующей дисциплине. Гипотеза при этом просто утверждает, что всегда, когда имеется импульс, имеется также импетус (см. приведённую выше цитату из работы Нагеля) и их величина будет одинаковой. Хотя эта гипотеза приемлема для теории импетуса (в которую можно включить понятие импульса), она несовместима с теорией Ньютона. Поэтому осуществить редукцию и объяснение с помощью второго метода нельзя.

Подведём итог: закон 8), который, как я старался показать, является эмпирически адекватным и находится в количественном соответствии с первым законом Ньютона, тем не менее не может быть редуцирован к теории Ньютона и поэтому не может быть объяснён в её терминах. Хотя до сих пор мы говорили о количественных причинах несводимости, имеется, так сказать, качественная причина этого, а именно несоизмеримость концептуального аппарата закона 8) с теорией Ньютона.

Объединяя количественный и качественный аргументы, мы получаем следующую ситуацию: существуют пары теорий, Т и Т₁, которые пересекаются в некоторой области D₁ и которые несовместимы (хотя экспериментально неразличимы) в данной области. Теория Т была подтверждена вне области D₁ и является более стройной, более общей и в меньшей степени ad hос, нежели теория Т₁. Концептуальные аппараты теорий Т и Т₁ таковы, что нельзя ни определить исходные дескриптивные термины Т₁ на базе основных дескриптивных терминов Т, ни установить корректных эмпирических отношений между терминами двух данных теорий (корректных с точки зрения Т). В этом случае объяснение теории Т₁ на базе Т или редукция Т₁ к Т, очевидно, невозможны, если они должны удовлетворять принципам А) и В). в общем, использование Т сделает необходимым устранение концептуального аппарата и законов теории Т₁. Концептуальный аппарат должен быть устранён потому, что в нём используются принципы, такие, как 7) в прнведённом выше примере, несовместимые с принципами Т; законы же должны быть. устранены потому, что они несовместимы с утверждениями Т относительно событий в области D₁. (Так могло быть в приведённом выше примере, если бы вместо теории импетуса была взята теория передачи.) В этих условиях, очевидно, нельзя требовать объяснения и редукции, если иметь в виду объяснение и редукцию Т, а не какое-либо множество законов, которое в некоторых отношениях похоже на Т₁, а в других (включая значения фундаментальных терминов) значительно отличается от этой теории.

Это требование заставило бы нас из правильных посылок выводить нечто ложное и включать в них то, что с ними несоизмеримо.

Переход от Т₁ к Т лучше описывать так, как указано во вводных замечаниях к данной статье, где сказано: то, что происходит при переходе от ограниченной теории Т₁ к более широкой теории Т (способной охватить все явления, о которых говорится в Т₁), есть нечто гораздо более радикальное, нежели простое включение неизменной теории Т₁ в более широкий контекст Т. При этом совершается полная замена онтологии Т₁ онтологией Т и соответствующее изменение значений всех дескриптивных терминов Т₁ (если эти термины все ещё употребляются). Здесь следует добавить, что не слишком хорошо известное сопоставление теории импетуса с механической теорией Ньютона является не единственным примером, для которого справедливо высказанное утверждение. Несколько ниже я покажу, что оно верно и для более современных теорий. В действительности этот принцип правильно описывает отношение между элементами любой пары универсальных теорий, выполняя только что перечисленные условия.

На этом заканчивается один из аргументов против предположения, что редукция и объяснение осуществляются посредством вывода. Я показал (и ещё покажу в следующих разделах), что некоторые чрезвычайно важные эпизоды развития науки, которые используются или могут использоваться в качестве примеров редукции (и объяснения), не соответствуют условию выводимости, Читатель может убедиться сам, что это верно почти для всех случаев объяснения с помощью теорий: предположение А) не даёт правильного понимания реальной научной практики. Было показано также, что тезис, сформулированный в начале данной статьи, в этом отношении является гораздо более адекватным. Против этого утверждения с полным основанием можно возразить, что научный метод, как и правила редукции и объяснения, связанные с ним, вовсе не обязаны описывать то, что действительно делают учёные.

Они предназначены скорее для того, чтобы дать нам нормативные правила, которые нужно соблюдать, но реальная научная практика лишь приблизительно соответствует им ⁹⁰. В наши дни чрезвычайно важно защитить именно такую нормативную интерпретацию научного метода и поддержать разумные требования, даже если реальная научная практика движется совершеино иными путями. Это обусловлено тем, что многие современные философы науки склонны понимать свою задачу совсем не так. Для них реальная научная практика служит материалом, из которого они исходят, и методология считается разумной лишь в той мере, в которой она отражает эту практику ⁹¹. Рассматривая такие дисциплины, как медицина, они обнаруживают (я не хочу сейчас обсуждать, правильно это или нет), что процедура, называемая здесь «объяснением», не всегда имеет обратное направление по отношению к предсказанию. Отсюда они делают вывод, что ортодоксальная модель, требующая противоположной направленности от объяснения и предсказания ⁹², является чрезмерно ограниченной. В этом «открытии» ⁹³ следует разделить два элемента.

Первый носит чисто лингвистический характер. Он связан с вопросом о том, какое значение следует придавать слову «объяснение». Этот элемент, очевидно, не представляет серьёзного интереса. Вполне возможно, что слово «объяснение» ласкает слух некоторым людям, но кто счел бы разумным воевать за или против его устранения? Однако второй элемент, который обычно скрывается под лингвистическим анализом, заслуживает более серьёзного отношения. Предлагаемый способ действий означает растущую терпимость в вопросах проверки: некоторая медицинская гипотеза (которая, скажем, выражается утверждением, что пациент умер от туберкулёза) принимается и сохраняется несмотря на то, что независимые проверки (независимые от прошлой истории данного и других случаев) невозможны, и её последующее применение обосновывается ссылкой на то, что она находится в соответствии с «логикой медицины».

Выражаясь более прозаично, можно сказать, что подобный маневр поощряет признание неудовлетворительных гипотез на том основании, что так поступают все. Это не что иное, как конформизм, прикрываемый высокопарными словами? ⁹⁴. Однако очевидно, что если бы этот конформизм успешно распространялся в Средние века, то современная наука с её совершенно иной «логикой» никогда не смогла бы возникнуть. Современная наука представляет собой результат сознательной критики унаследованных тезисов и методов, которые использовались громадным большинством философов-схоластов. Для мыслителя, требующего, чтобы объект оценивался «согласно его собственным стандартам», такая критика, безусловно, невозможна. Он будет склонен последовательно отвергать какое-либо вмешательство извне и «оставлять все так, как оно есть» ⁹⁵.

Несколько странно обнаружить, что в наши дни такие требования рекламируют под вывеской философии науки.

Перед лицом такого конформизма подчёркивание нормативного характера научного метода приобретает первостепенное значение. Однако если мы принимаем такую точку зрения, то уже не сможем считать аргументы последних разделов вполне убедительными. Они удовлетворительны в том смысле, что показывают заблуждение «ортодоксов», которые утверждают, будто принципы А), В) и 5) отражают реальную практику науки. Однако они не устраняют этих принципов, если последние интерпретируются как требования, которым должен следовать учёный (хотя, конечно, дают достаточный материал для опровержения этих принципов).

Поэтому теперь я перехожу к методологической критике требований ортодоксов. Первым пунктом этой критики будет анализ аргумента, который иногда используется в защиту принципа 5).