Основной аргумент действительно очень прост, и удивительно, что он не был высказан раньше. Он опирается на тот факт, что одно и то же множесгво данных наблюдения совмесхимо с очень разными и взаимно несовмесзимыми теориями. Это возможно по двум причинам: во-первых, универсальные теории всегда выходят за рамки любого множества наблюдений, доступных нам в тот или иной момент времени; во-вторых, истинность предложений наблюдения всегда устанавливается в пределах определённой погрешносги 70. Первое позволяет теориям различаться в тех областях, в которых экспериментальные результаты ещё недоступны. Второе служит основанием различий даже в таких областях, где наблюдения осуществляются, если эти различия не превышают меры погрешности, с которой осуществляются наблюдения 71. В совокупности указанные причины обеспечивают значительную свободу в построении наших теорий. Важно понять, что та свобода, которую опыт предоставляет теоретикам, почти всегда ограничена условиями совершенно другого характера. Эти дополнительные условия не являются ни универсально-приемлемыми, ни объективными. Частично они связаны с традицией, в рамках которой работает учёный, с предубеждениями и предрассудками, характерными для этой традиции, а частично — с его собственными личными вкусами. Имеющийся в распоряжении учёного формальный аппарат и структура языка, на котором он говорит, также оказывают серьёзное влияние на его деятельность. Мнение Уорфа относительно того, что свойства языка хопи не вполне благоприятны для разработки той физики, которая нам известна, может быть вполне справедливым 72. Конечно, не следует забывать о том 73, что человек способен не только пользоваться языками, но и изобретать их. Тем не менее никогда нельзя недооценивать влияния того языка, с которого он начинает. Другим фактором, оказывающим серьёзное влияние на деятельность теоретика, являются метафизические убеждения. Неоплатонизм Коперника, несомненно, содействовал признанию им системы Аристарха 74. И современный спор реалистов с последователями Нильса Бора, который все ещё нельзя решить на базе современной экспериментальной техники, в основном носит метафизический характер 75. О том, что на выбор теорий оказывают влияние даже эстетические соображения, свидетельствует упорное нежелание Галилея признать эллипсы Кеплера 76. Приняв всё это во внимание, мы поймём, что теория, выдвигаемая учёным, зависит не только от фактов, им еющихся в его распоряжении, но и от традиции, представителеи которой он является, от математического аппарата, которым он случайно владеет, от его вкусов, его эстетических взглядов, от мнений его друзей и других элементов, которые существуют не в фактах, а в мышлении теоретика и, следовательно, носят субъективный характер. При этом можно ожидать, что теоретики, работающие в различных традициях и в разных странах, будут приходить к теориям, которые, соответствуя всем известным фактам, тем не менее взаимно несовместимы. Поэтому если совместимость теорий существует в течение длительного времени, то в этом не нужно видеть методологического блага, как внушают 3), А) и 5). Такую совместимость следует рассматривать как сигнал опасности, свидетельствующий о том, что новых идей нет и деятельность теоретиков прекратилась. Лишь индуктивистская доктрина, согласно которой теории однозначно детерминируются фактами, могла убедить людей в том, что отсутствие идей является благом и что следствия этой доктрины выражают существенные особенности развития нашего познания 76. Здесь важно упомянуть одно соображение, которое будет подробно развито ниже: свобода теоретизирования, которую нам предоставляют факты, имеет большое методологическое значение. Оказывается, многие проверки предполагают существование класса взаимно несовместимых и вместе с тем фактуально адекватных теорий. Любая попытка редуцировать этот класс к одной теории приводит к резкому уменьшению эмпирического содержания оставшейся теории и, следовательно, будет неприемлема с точки зрения эмпиризма. Следовательно, свобода, предоставляемая нам фактами, не только психологически важна (она позволяет учёным разных темпераментов следовать их собственным склонностям и благодаря этому приносит им гораздо большее удовлетворение, чем то, которое они получают, ограничиваясь рассмотрением фактов), она необходима по методологическим причинам. Основная идея высказанного выше рассуждения состоит в том, что благодаря тому пространству, которое опыт предоставляет теоретикам, и благодаря различию в способах использования этого пространства мыслителями разных традиций, темпераментов и интересов нужно ожидать, что две разные теории, в частности теории разной степени общности, будут несовместимы даже в тех случаях, в которых обе они подтверждаются. В данном рассуждении предполагается, что экспериментальное свидетельство, в области Т1 подтверждающее Т и Т1, в обоих случаях является одним и тем же. Хотя это и может случиться в обсуждаемом конкретном примере, в общем это безусловно неверно. Экспериментальное свидетельство — это не чистый и простой факт, а такой факт, который был подвергнут анализу, моделированию и обработке со стороны некогорой теории. Первое указание на этот производный характер свидетельств можно усмотреть в поправках, которые мы вносим в показания наших измерительных инструментов, и в отборе этих показаний. Эти поправки и отбор зависят от принятых теорий и могут быть разными для теоретического контекста, содержащего Т1, и контекста, содержашего Т. Обычно теория Т будет более общей и изощрённой, чем Т1, и она появляется спустя значительное время после появления Т1. В течение этого времени может быть разработана новая экспериментальная техника. Поэтому «факты» в области D1, которые считаются свидетельством в пользу Т, будут отличаться от «фактов» в области D1, которые считались свидетельством в пользу Т1 в тот момент, когда эта теория впервые появилась. Примером могут служить совершенно разные способы установления видимой яркости звёзд, используемые в XVII веке и в наши дни. В этом состоит другая важная причина, благодаря которой теория Т обычно не выполняет условия 5) относительно теории Т1 : Т и Т1 не только связаны с разными теорегическнми идеями, приводящими к различным предсказаниям даже в рамках той области, в которой обе теории пересекаются и подтверждаются, но лучшая экспериментальная техника и усовершенствованные теории измерения обычно будут давать такие свидетельства в пользу Т, которые отличаются от свидетельств в пользу Т1 даже в области их совместной применимости. Короче говоря, очень часто появление теории Т приводит к переоценке свидетельств в пользу Т1. В этом случае требование, гласящее, что Т должна выполнять условие 5) относительно Т1, заставило бы отказаться от использования новых и более тонких измерений, а это очевидно несовместимо с эмпиризмом. Против этого рассуждения можно возразить, что результаты измерения, которые могут быть улучшены и, следовательно, изменены, не относятся к области наблюдения и должны формулироваться с помощью сингулярных предложений теоретического языка 78. Предложениями наблюдения в собственном смысле являются такие предложения качественного характера, как «стрелка А совпадает с отметкой В» или «А больше В», а такие предложения не могут быть изменены или устранены, каким бы ни было развитие теории или методов измерения. Данное возражение будет рассмотрено и опровергнуто ниже, в разделе 7. Дальнейшее указание на факт «обработки» экспериментальных свидетельств можно усмотреть в том, что результаты наблюдения и, по существу, всё, что сообщается с помощью языка, всегда выражаются в той или иной теории. Поскольку этот факт важен для моей критики В) и поскольку он ведёт к дальнейшей критике А), я хочу рассмотреть пример, избранный для его разъяснения. |
|
Примечания: |
|
---|---|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце части I. |
|
Оглавление |
|
|
|