Джон Сёрль:
Рациональность в действии.
Глава 8. Почему не существует дедуктивной логики практического разума

I. Логика практического разума

Практический разум, как обычно говорят, занят вопросом о том, что делать, а теоретический — о том, во что верить. Но если это так, нам должно казаться непонятным, почему у нас нет общепринятой концепции дедуктивной логической структуры практического разума, в то время как она применяется в теоретическом разуме. В конце концов, процессы, при помощи которых мы высчитываем, как лучше достичь поставленных целей, как будто бы так же рациональны, как и процессы, при помощи которых мы выявляем следствия наших убеждений. Так почему же у нас есть мощный логический аппарат для одних процессов и нет такого аппарата для других? Аристотель в той или иной степени разработал теоретический силлогизм и, хотя в целом это не имело такого большого значения, придумал и практический силлогизм. Почему же нет общепринятой теории практического силлогизма, хотя существуют теории теоретического силлогизма и дедуктивной логики?

Чтобы увидеть, в чём заключается проблема, посмотрим, как она решается для теоретического разума. Нам нужно отделить вопросы, касающиеся логических связей, от вопросов философской психологии. Великий прорыв в дедуктивной логике был совершён в XIX столетии, когда Фреге ⁶⁷ отделил вопросы философской психологии («законы мысли») от вопросов логических отношений. Оказалось, что, если установить правильные логические отношения, философская психология будет сравнительно лёгкой. Например, если разобраться в отношениях логического вывода между высказываниями, то многие соответствующие вопросы об убеждениях покажутся довольно простыми. Если я знаю, что исходные посылки «все люди смертны» и «Сократ — человек» вместе приводят к выводу «Сократ смертен», я уже знаю, что кто-то, верящий в эти посылки, обязан прийти к данному выводу; что этот кто-то, знающий, что данные посылки верны, справедливо приходит к заключению об истинности этого вывода и так далее. Здесь видится строгий набор точных параллелей в теоретическом разуме между такими «логическими» понятиями, как посылка, вывод и логическое следствие, с одной стороны, и такими «психологическими» понятиями, как убеждение, обязательство и выведение, с другой. Основание для этих параллелей состоит в том, что психологические состояния обладают пропозициональным содержанием и, таким образом, наследуют определённые черты логических связей между высказываниями. Поскольку логический вывод сохраняет истину, а убеждение есть обязательство перед истиной, свойства логического вывода могут быть отображены как обязательства веры. Если q есть логическое следствие p и я верю, что есть p, я должен верить в истинность q. Подразумеваемый принцип, работающий так хорошо в ассерторической логике, заключается в том, что, если вы правильно понимаете логические связи, осознание большей части философской психологии придёт к вам само собой.

Теперь, предполагая принятие нами этого различия между логическими отношениями и философской психологией, спросим: как оно должно действовать в практическом разуме? Что представляют собой логические отношения в практическом разуме и какое они имеют касательство к философской психологии? Вот некоторые вопросы относительно логических связей: какова формальная логическая структура практического аргумента? В частности, можем ли мы получить определение формальной обоснованности для практического разума также, как можем сделать это для дедуктивного «теоретического» разума? Использует ли практическая логика те же правила умозаключений, что ассерторическая логика, или здесь требуются другие правила? Вопросы философской психологии размышления могут включать много аспектов, о которых уже шла речь в этой книге, особенно те, которые связаны с характером интенциональных состояний в практическом обосновании, их отношением к логической структуре размышления, их отношениями с действием и с основаниями для действий вообще. Какие виды интенциональных состояний фигурируют в размышлении, каковы связи между ними? Что может быть основанием для действия? Какова природа мотивации и каким образом размышление реально мотивирует действие?

В свете нашего разделения логической теории и философской психологии зададимся вопросом: «Существуют ли формальные образцы практической обоснованности, как, например: принятие посылок значимого практического аргумента обязывает к принятию и вывода, как в области теоретического разума?» Мы видим, что в теоретическом разуме верить в посылки значимого аргумента значит верить и в вывод. Существуют ли подобные обязательства для желаний и намерений в практическом разуме? Цель формальной логики практического разума состоит, как мне кажется, в получении набора значимых форм практического вывода; и проверка любого подобного проекта должна заключаться в том, должен ли человек, принявший посылки предполагаемого значимого практического умозаключения, желать его вывода также, как тот, кто принял посылки значимого теоретического умозаключения, должен верить и выводу из них.

II. Три образца практического разума

Для начала рассмотрим несколько попыток установить формальную логическую структуру практического разума. Я ограничу анализ так называемым обоснованием средств и целей, поскольку большинство авторов трудов по этому вопросу придерживаются традиции «классической модели» и думают, что практический разум состоит в размышлении о средствах для достижения целей. Достаточно странно, что вовсе не легко и не бесспорно то, как устанавливается формальная структура обоснования средств и целей, и нет общего согласия относительно того, что она из себя представляет. В философской литературе многообразие формальных моделей подобного обоснования ставит в тупик, даже есть фундаментальные разногласия по поводу того, какие у практического разума должны быть особые элементы — желания, намерения, постановления, императивы, нормы, действия или что-то ещё? ⁶⁸ Я полагаю, причина такого разнообразия в том, что указанные авторы принимают тот факт, что элементами обоснования являются фактитивы, которые могут принимать различные формы. Многие философы многословно рассуждают о модели объяснения и размышления, опирающейся на «убеждение-желание», но какой конкретно должна быть структура данной модели?

Энтони Кении предполагает, что структура практического разума полностью отлична от структуры теоретического разума. Он приводит следующий пример:

Я должен быть в Лондоне в 4:15.

Если я попаду на поезд в 2:30, я буду в Лондоне в 4:15.

Таким образом, я сяду на поезд в 2:30 ⁶⁹.

Поскольку посылки представляют оба направления соответствия, мы можем представить форму этого аргумента символами «∧» и «Ψ» для восходящего и нисходящего направлений соответствия, и использовать «Ц» и «С» для обозначения целей и средств:

∧ (Ц)

Ψ (Если С, то Ц).

Следовательно, φ (С).

В случае, когда у человека есть убеждения и желания в качестве «посылок», данная схема умозаключения может быть представлена в следующем виде:

ЖЕЛ (Я достигаю Ц).

УБЕЖД (Если я воспользуюсь С, то достигну Ц).

Следовательно, ЖЕЛ (Я пользуюсь С).

Но кажется, что это не может быть правильным, поскольку две посылки в данной форме просто не заставляют человека приходить к выводу. Вы не получаете обязательства желать, ещё меньше намереваться, в итоге такой формы рассуждения. Чтобы увидеть это, отметьте, что многие Ц могут рассматриваться как тривиальные, а многие С — как нелепые. Например, я хочу, чтобы метро не было настолько переполнено, и я убеждён, что, если убью всех остальных пассажиров, оно не будет таким переполненным. Это не значит, что я обязан хотеть покончить с другими пассажирами. Конечно, кто-нибудь мог бы сформировать желание убийства в переполненном метро, но кажется абсурдным утверждать, что рациональность связывает меня обязательством иметь желание убивать лишь на основе других моих убеждений и желаний. Самое большее, на что может рассчитывать данная модель, так это учитываться в качестве возможной мотивации для формирования желания. Человек, обладающий соответствующими убеждениями и желаниями, имеет возможный мотив, чтобы желать С. Но нет обязательства иметь такое желание.

Иногда говорят, что эта модель неверна, поскольку в ней нет отношения следования между пропозициональным содержанием посылок и заключения. И в самом деле, если мы просто посмотрим на пропозициональное содержание, то увидим, что здесь имеется ошибочный переход от утверждения следствия к утверждению основания. Некоторые философы полагают, что стандартную форму практического разума можно найти в тех случаях, когда средство является необходимым условием для достижения конкретной цели. Таким образом, они утверждают следующее (или его варианты):

∧ (Я достигаю цели Ц).

Ψ (Единственный способ достичь Ц — воспользоваться средством С)

(иногда говорят: «С есть необходимое условие для Ц» или «чтобы достичь Ц, я должен воспользоваться С»).

Следовательно, φ (Я прибегаю к С).

В этом случае выполнение посылок гарантирует выполнение вывода, но принятие посылок всё-таки не обязывает желать вывода. Если приложить эту модель к примерам из жизни, откроется её несостоятельность в качестве общего истолкования практического разума.

Вообще говоря, существует множество путей, в том числе нелогичных, к любой цели; редко есть лишь одно средство, которое может оказаться абсурдным настолько, чтобы мы его также исключили. Предположим, у вас есть какая угодно цель: вы хотите поехать в Париж, разбогатеть, выйти замуж за республиканца. В случае, например, с Парижем есть много способов попасть туда. Вы можете пойти пешком, поплыть, полететь на самолёте, на ракете, пуститься в плавание на корабле или каяке; вы можете проложить для этого тоннель через всю землю, прилететь туда через Луну или Северный полюс. В очень редких случаях существует только одно средство для достижения цели. Насколько мне известно, нет быстрого способа избавиться от симптомов гриппа, за исключением смерти. Следовательно, согласно вышеизложенной модели, если я желаю избавиться от симптомов гриппа немедленно и верю, что единственный способ сделать это заключается в том, чтобы умереть, я обязан желать собственной смерти. Эта модель, как и первая, имеет очень узкое применение. Большая часть обоснований «цели-средства» не относится к необходимым условиям, а даже если и относится, желать осуществления цели для меня не означает желать использовать средство ⁷⁰.

В первом из приведённых примеров не было отношения следования между пропозициональным содержанием посылок и заключения, но во втором примере оно было. Тот факт, что отношения следования не создают обязательства для вторичного желания, выявляет важный контраст между логикой одних только убеждений и логикой в комбинациях убеждений и желаний. Если я верю, что есть p и что если есть p, то есть и g, я должен верить, что q есть. Но если я хочу, чтобы существовало p, и верю в то, что если есть p, то есть и q, я не обязан хотеть, чтобы было q. Откуда же эта разница? Когда мы поймём это, мы сильно продвинемся на пути к пониманию того, почему нет приемлемой логики практического разума.

Давайте снова попытаемся сконструировать формальную логическую модель практического разума. Как правило, когда у вас есть желание, намерение или цель, которой вы стремитесь достичь, вы не ищете какие-либо средства; также вы не ищете и единственное средство; вы ищете лучшее средство (как говорил Аристотель, вы ищете средства «лучшие или легчайшие»). А когда нет каких-нибудь хороших или, как минимум, подходящих средств, вы отказываетесь от самой цели, если вы рациональны. Кроме того, вы не просто имеете цель, но если вы рациональны, вы оцениваете и выбираете ваши собственные цели в свете — чего же? Нам придётся обратиться к этому моменту позднее. А пока предположим, что вы уже серьёзно выбрали цель и оценили её как приемлемую. Пусть вы серьёзно хотите попасть в Париж, то есть вы «приняли решение» и стараетесь найти лучший способ осуществить ваше намерение. Вы заключаете, что проще всего будет полететь туда самолётом/Существует ли убедительная формальная модель логики по обоснованию «цели-средства» в подобном случае?

Пусть форма рассуждения будет следующей:

ЖЕЛ (Ехать в Париж).

УБЕЖД (Лучший способ попасть туда, учитывая все обстоятельства, — лететь самолётом). Следовательно, ЖЕЛ (Я лечу самолётом).

Если отделить вопросы логических отношений от вопросов философской психологии — к чему я призываю, то мы увидим, что с логической точки зрения это рассуждение, в приведённом виде, энтимематично ⁷¹.

Чтобы быть формально обоснованным, оно требует дополнительной посылки в форме:

ЖЕЛ (Если я поеду в Париж, я выберу лучший способ для этого и продумаю все детали).

Если мы добавим данную посылку, рассуждение будет обоснованным по стандартам классической логики. Пусть P = я собираюсь в Париж, Q = я выбираю лучший способ попасть туда, и R = я лечу самолётом. Тогда его форма будет следующей:

P:

P∧ >Q

Q <£> R

R:

И хотя этот аргумент не сохраняет истинности, поскольку две его посылки и заключение не имеют истинностных значений, это не важно, так как данный аргумент сохраняет выполнимость, а истина является просто особым случаем выполнимости. Истина есть выполнимость представлений с направлением соответствия от слов к миру.

Но снова, как и в предыдущих примерах, представляется, что логические отношения не отображают философской психологии должным образом. Конечно, очевидно, что рационально мыслящий человек, владеющий всеми этими посылками, должен иметь или обязан иметь желание лететь самолётом. Более того, чтобы сделать это приемлемым, нам нужно ввести сомнительную посылку о том, что хотят делать все «лучшим способом, учитывая все обстоятельства». Безусловно, кажется, будто любая попытка формально описать структуру практического аргумента подобного вида потребовала бы такой посылки, но всё же совсем не ясно, что она означает. Что подразумевается под «лучшим способом» и под «учитывая все обстоятельства?» Кроме того, следует отметить, что такие посылки не имеют аналогии в стандартных случаях теоретического разума. Когда человек исходит из своих убеждений, что все люди смертны и что Сократ — человек, и приходит к выводу о том, что Сократ смертен, он не нуждается в какой-либо посылке относительно того, во что лучше верить, учитывая все обстоятельства.

Я попытался найти формальную логическую модель традиционной концепции рассуждения, ссылающегося на «цели-средства», той концепции, которая восходит к Аристотелю, и это лучшее, до чего я мог додуматься. Я также попытался дать определение его формальной структуры, которое кажется мне более совершенным по сравнению с другими встречавшимися мне вариантами. Но я думаю, что это определение всё-таки безнадёжно неадекватно. После многих безуспешных попыток я против воли пришёл к выводу, что получить формальную логику практического рассуждения, адекватную фактам философской психологии, невозможно. Чтобы показать, почему это так, я обращусь к обсуждению природы желания. Наиболее важной чертой желания для нас является то, что оно имеет восходящее направление соответствия. Многие черты, которые я определю как черты желания, также являются чертами других фактитивов с восходящим направлением соответствия, таких, как обязательства, потребности и так далее. Однако для простоты я буду по большей части говорить о желании и затем отнесу сказанное к другим фактитивам с восходящим направлением соответствия.

III. Структура желания

Чтобы увидеть слабые места в исправленной мной логике практического рассуждения и понять главные препятствия в построении формальной логики практического рассуждения, мы должны исследовать некоторые общие свойства желания и, что особенно важно, проанализировать различия между желаниями и убеждениями. Я буду применять общее истолкование интенциональности, представленное в главе 2, равно как и другие черты теории интенциональности, представленные мной в другой книге ⁷². В частности, я буду предполагать, что, вопреки поверхностной грамматике высказываний о желании, все желания содержат в себе целые предложения в качестве своего интенционального содержания (таким образом, «я хочу твою машину» означает что-то вроде «я хочу, чтобы у меня была твоя машина»); желания обладают направлением соответствия от мира к разуму, тогда как у убеждений направление соответствия от разума к миру; и у желаний нет ограничений в интенциональном содержании, которые есть у намерений. Намерения должны относиться к будущим или к настоящим поступкам человека и иметь в своём интенциональном содержании причинную самореференциальность. У желаний же нет такого причинного условия, и они могут относиться к прошлому, настоящему и будущему. Кроме того, я считаю, что распространённые различения de dicto/de re безнадёжно запутаны, как и истолкование интенсиональности желаний. Различение de re /de dicto правильно истолковывается как различие между видами предложений о желаниях, а не между видами желаний. Заявление, что все желания, убеждения и так далее являются в целом интенсиональными, просто неверно. Предположения о желаниях, убеждениях и так далее являются в целом интенсиональными. Желания и убеждения сами по себе в целом не интенсиональны, хотя в некоторых нестандартных случаях они могут быть таковыми ⁷³.

Когда некое положение дел становится желательным для удовлетворения какого-то другого желания, лучше всего вспомнить, что каждое желание есть часть более крупного желания. Если я хочу прийти к себе в офис, чтобы проверить почту, то содержание этого желания можно выразить просто: я хочу этого (я иду в свой офис). Но это есть часть более широкого желания, содержание которого таково: я хочу этого (я хочу получить почту, для чего иду в мой офис). Это же свойство присуще и намерениям. Если я намереваюсь сделать а, чтобы сделать b, значит, у меня есть сложное намерение следующей формы: я делаю b посредством того, что выполняю а. Я разъясню это более развёрнуто позже.

Первое, чем желание (в любых его проявлениях) отличается от убеждения, это то, что для человека возможно последовательно и сознательно хотеть, чтобы было p, и хотеть, чтобы p не было, в то время как невозможно последовательно и сознательно верить и в то, что p есть, и в то, что p нет. И данное утверждение имеет большую силу, нежели то утверждение, что человек может последовательным образом иметь желания, которые нереально одновременно удовлетворить из-за факторов, о которых он не имеет представления. Например, Эдип может хотеть жениться на женщине, которую называет «моя невеста», и не хотеть жениться на женщине, которую называет «моя мать», хотя в действительности обоим определениям удовлетворяет одна и та же женщина. Но я утверждаю, что он может последовательным образом и хотеть жениться на Иокасте, и не хотеть жениться на ней. Стандартными примерами такого рода являются те случаи, когда у него есть определённые основания жениться на ней и основания не делать этого. Например, он мог бы хотеть жениться на ней, поскольку, скажем, он находит её прекрасной и умной, и одновременно и не хотеть жениться на ней, поскольку, предположим, она храпит и хрустит суставами. Такое случается повсеместно, но также важно отметить, что человек может находить одни и те же черты одновременно желательными и нежелательными. Он может находить её красоту и ум неприятными особенностями, равно как и привлекательными, и он может считать её храп и привычку хрустеть суставами чертами, вызывающими любовь, так же как и отталкивающими. Представьте, что он думает: «Это замечательно, что она так красива и умна, но в то же время это немного утомляет. Она сидит такая красивая и умная дни напролет. И невыносимо слышать её храп и хруст суставов, но в то же время в этом есть нечто подкупающее. Это так свойственно человеку. Такова природа человека».

Возможность рационально и не противореча себе обладать несовместимыми желаниями имеет то неприятное логическое следствие, что их нельзя соединять конъюнкцией. То есть если я желаю, чтобы было p и чтобы не было p, то отсюда не следует, что я желаю (p и не p). Например, я хочу сейчас быть в Беркли и сейчас быть в Париже, но знаю, что эти два желания несовместимы. Это не тот случай, когда я в силу рациональности должен хотеть одновременно находиться в Беркли и в Париже.

Чтобы осознать возможность рационально и последовательно обладать противоречивыми желаниями, а также её следствия для практического разума, нам нужно копнуть глубже. Принято, и я думаю, по большей части это правильно, разделять первичные и вторичные, или производные, желания, как это делается в «классической концепции». Будет формально правильно сказать туристическому агенту: «Я хочу купить билет на самолёт». Но я не имей сильного желания, вожделения, влечения или страсти к билетам на самолёты, они просто «средства» для моих «целей». Желание, являющееся Первичным для одного желания, может для другого желания быть вторичным. Моё желание попасть в Париж является первичным по отношению к желанию купить билет на самолёт и вторичным — к желанию посетить Лувр. Различие между первичными и вторичными желаниями всегда будет, в свою очередь, связано с некоторой структурой, где желание мотивируется другим желанием или ещё каким-нибудь фактором мотивации. В точности такая картина заложена в классической концепции практического разума. В подобных случаях, как я только что отметил, полная детализация вторичного желания ссылается на первичное желание. Я не просто хочу купить билет, а хочу его купить, чтобы попасть в Париж.

При понимании характера вторичных желаний мы можем увидеть по меньшей мере два способа, с помощью которых полностью рациональные субъекты способны формировать конфликтующие между собой желания. Первый, как упоминалось ранее, состоит в том, что человек может просто обладать конфликтующими предпочтениями. Второй заключается в том, что субъект может формировать конфликтующие желания на основе последовательного набора первичных желаний вместе с убеждениями по поводу лучших средств, чтобы их удовлетворить. Рассмотрим пример человека, который приводит соображения, почему он хочет лететь в Париж на самолёте. У него есть желание второго порядка полететь на самолёте, мотивированное желанием первого порядка попасть в Париж, наряду с убеждением, что лучший способ добиться этого — полететь самолётом. Но тот же человек мог бы построить практическое умозаключение следующим образом: я не хочу делать чего-либо, что вызовет у меня тошноту и ужас, а полеты на самолётах именно эти ощущения у меня и вызывают; следовательно, я не хочу лететь куда-либо самолётом и не хочу лететь самолётом в Париж. Достаточно легко рассуждать так в соответствии с той моделью практического разума, которую я предлагал выше: при учёте всех обстоятельств лучшим способом удовлетворить моё желание избежать тошноты и ужаса будет не лететь в Париж. Поскольку это может выглядеть как часть практического обоснования, кажется, что один и тот же человек, применяющий две независимые цепочки размышлений на основе практического разума, может рациональным образом формировать противоречивые вторичные желания из последовательного набора его действительных убеждений и первичных желаний. Непротиворечивый набор «посылок» породит противоречивые вторичные желания в качестве «выводов». Это не есть парадоксальная или случайная черта рассуждения, построенного на убеждениях и желаниях; скорее, это последствие определённых существенных различий между практическим и теоретическим разумом.

Продолжим исследование этих различий дальше. Вообще говоря, невозможно иметь какой-либо набор желаний, даже непротиворечивый набор первичных желаний, не имея противоречивых желаний или, как минимум, не обладая рациональными мотивами к их наличию. Или, выражаясь более точно: если мы возьмём набор желаний и убеждений человека в любой отдельно взятый момент его жизни, выясним, какие его вторичные желания могут быть рационально мотивированы его первичными желаниями, предположив истинность его убеждений, то обнаружим противоречивые желания. Я не знаю, как доказать сказанное, но проиллюстрировать можно любым числом примеров. Рассмотрим пример полёта в Париж. Даже если самолёты не вызывают у меня тошноту и страх, я всё же не хочу тратить деньги, я не хочу сидеть в самолёте, не хочу есть пищу, которую там подают/не хочу стоять в очереди в аэропорту, не хочу сидеть рядом с людьми, кладущими локти там, где я хотел бы положить мой локоть. Я не хочу делать всего того, что является для меня ценой, в буквальном и переносном смыслах, удовлетворения моего желания попасть в Париж самолётом. Та же самая цепочка обоснований, которая может привести меня к желанию лететь в Париж, может привести меня и к желанию не лететь в Париж.

Возможный ответ на это угадывается, по меньшей мере, в некоторых работах; он состоит во введении понятия предпочтения. Я предпочитаю лететь в Париж самолётом, пусть это будет некомфортно, тому, чтобы не лететь и пребывать в комфорте. Но этот ответ, хотя он и приемлем, ошибочным образом предполагает, что предпочтения предшествуют практическому обоснованию, тогда как мне кажется, они суть типичный продукт практического рассуждения. И раз упорядоченные предпочтения являются производными от практического рассуждения, их нельзя рассматривать как его универсальные предпосылки. Так же ошибочно предположение, что рациональный человек ещё до процесса размышления должен иметь непротиворечивый набор желаний и их упорядоченность в отношении предпочтения.

Это приводит нас к следующему выводу: даже если мы ограничим наше обсуждение практического рассуждения случаями «цели-средства», получается, что практическое рассуждение обязательно предполагает разрешение конфликтов желаний и других видов факторов мотивации (то есть фактитивов с восходящим направлением соответствия), тогда как теоретическое рассуждение не касается конфликтов убеждений. Практическое рассуждение обычно занимается урегулированием конфликтов между противоречащими друг другу желаниями, обязательствами, потребностями, требованиями и так далее. Вот почему в нашей попытке правдоподобно обосновать «классическую концепцию» практического умозаключения мы нуждались в том, чтобы действовать «лучшим способом, учитывая все обстоятельства». Это характерно для любой рациональной реконструкции процесса рассуждения о «целях-средствах», поскольку «лучшее» означает то, что наилучшим образом примиряет конфликтующие желания и другие факторы мотивации, относящиеся к данной ситуации. Однако это имеет также то следствие, что формализация классической концепции, которую я привёл, есть, в сущности, упрощение, поскольку её трудная часть так и не подвергалась анализу: как мы приходим к заключению, что то-то и то-то есть «лучший способ что-то сделать, учитывая все обстоятельства», и как мы примиряем противоречивые выводы из конкурирующих наборов таких обоснованных производных?

Если бы у нас не было другого варианта, кроме как следовать «классической концепции» рассуждения о «целях-средствах», то чтобы дойти до вывода из аргумента, который мог бы сформировать основу действия, нам пришлось бы пройти через целый набор подобных цепочек умозаключений и затем найти некий путь урегулирования вопросов между конфликтующими основаниями. «Классическая концепция» базируется на верном принципе, что любые средства к достижению желаемой цели также желательны как минимум пока они помогают нам добиться этой цели. Но проблема в том, что в реальной жизни любые средства могут быть и, как правило, будут нежелательными в силу ряда других причин, и данная модель не предлагает способа урегулирования такого рода конфликтов.

Дело сразу же осложнится, когда мы рассмотрим другое свойство желаний, о котором уже говорилось в ходе обсуждения. Человек, верящий, что есть p и что если есть p, то есть qr, должен признавать истинность существования g; но человек, который желает, чтобы было p, и верит, что если есть p, то есть g, не обязан желать с ⁷⁴. Вы можете хотеть p и верить, что если есть p, то есть q, и при этом вы не обязаны хотеть q. Например, нет ничего логически неправильного для мужчины и женщины, которые желают сексуальных отношений и верят, что женщина заберёменеет, но не хотят последнего.

Мы можем подытожить эти аспекты желания и различия между желанием и убеждением следующим образом: у желаний есть две особенности, которые делают невозможным проведение параллели между формальной логикой практического рассуждения и предполагаемой нами формальной логикой теоретического рассуждения. Первое свойство мы можем назвать «необходимостью противоречивости». Любое рациональное существо в реальной жизни имеет противоречивые желания и другие виды факторов мотивации. Второе свойство можно назвать «неотделимостью желания». Совокупности убеждений и желаний в качестве «предпосылок» не обязательно заставляют человека иметь соответствующее желание в качестве «вывода» даже в тех случаях, когда пропозициональное содержание посылок влечёт за собой пропозициональное содержание «вывода». Эти два тезиса, вместе взятые, очень ценны в объяснении того факта, что в философской литературе нет даже отдалённо правдоподобной концепции дедуктивной структуры практического рассуждения.

Отсюда вывод: насколько я могу судить, поиск формальной дедуктивной логической структуры практического рассуждения направлен по неверному пути. Подобные модели либо имеют узкое применение или вовсе не имеют его, либо, если их как-то пытаются использовать в настоящей жизни, они обедняют ключевую черту практического рассуждения: примирение конфликтующих желаний и доводов для действия в целом и формирование рациональных желаний на основе этого примирения. Мы всегда можем сконструировать дедуктивную модель любого аспекта рассуждения; но там, где ключевое свойство рассуждения содержит и p, и не-p, — там, где я хочу, чтобы было p и чтобы не было p, или я должен сделать так, чтобы было p и p не было, — дедуктивная логика бесполезна, поскольку она не может справиться с подобными противоречиями. Эти модели должны претендовать либо на то, что противоречий не существует, либо на то, что они разрешены («лучшим способом при учёте всех обстоятельств»). По первому пути следуют модели, которые я критиковал вначале, а по второму — мой пересмотренный вариант. Сама возможность, даже неизбежность противоречивых желаний, обязательств, потребностей и так далее делает «классическую концепцию» беспомощной в качестве модели структуры размышления. Кроме того, даже если вы искусственно упростите проблему, всё равно у вас не будет обязательства иметь какое-либо желание в качестве вывода из аргумента. Modus ponens просто не действует для комбинаций «желание-убеждение» и не приводит к обязательству желать получения вывода.

Работает ли modus ponens для комбинаций желаний? Это не стандартный вопрос о «целях-средствах», но его стоит рассмотреть. Мне кажется, если вы хотите p, и чтобы при его наличии возникало q, вы должны хотеть g, но при этом можете рационально хотеть, чтобы q не было. Так, я мог бы хотеть быть богатым и хотеть того, чтобы в интересах социальной политики доходы богатых людей облагались очень высокими налогами. Если говорить логически, это обязывает меня желать, чтобы с моих денег брали налоги, если я буду богат. Я и в самом деле хочу быть богатым, но в то же время у меня нет желания нести налоговое бремя. Как мы видим, у меня есть желание, несовместимое с другим моим желанием.

IV. Объяснение различий между желанием и убеждением

А почему эти различия должны обязательно быть? Что в философской психологии желания делает его логически столь не похожим на убеждение? Любые ответы на это будут тавтологическими и разочаруют нас. И всё же изложим их.

И желания, и убеждения обладают пропозициональным содержанием, направлением соответствия, представляют свои условия выполнения с определённых сторон. Так чем же отличаются желания от убеждений по своим логическим свойствам? Различие вытекает из двух взаимосвязанных свойств: разницы в направлении соответствия и разницы в обязательствах. Убеждение представляет положение вещей (нисходящее направление соответствия), и его носитель имеет обязательство перед его истинностью. В зависимости от того, отвечает ли убеждение этим требованиям, оно будет охарактеризовано как истинное или ложное. А желание призвано отражать не реальное положение вещей, а то, каким мы хотим его видеть. И желания могут преуспеть в отражении того, каким мы желаем видеть положение дел, даже если оно оказывается не таким. В случае с убеждением пропозициональное содержание отображает определённое состояние дел как действительно существующее. Но в случае с желанием пропозициональное содержание отражает не действительный порядок вещей, а скорее желательный — действительный, несуществующий, возможный, невозможный — какой хотите. И это пропозициональное содержание отражает состояние дел в желательном для человека аспекте. Нет ничего ненормального в невыполненных желаниях в качестве желаний, тогда как неправильно, когда существуют невыполненные убеждения в качестве убеждений, то есть когда они ложны. Они не в состоянии выполнять свою функцию — отображать вещи такими, какие они есть. Желания успешно отражают положение вещей таким, каким мы его хотели бы видеть, даже если оно на самом деле иное, то есть даже в тех случаях, когда для этого не складываются необходимые условия. Грубо говоря, когда моё убеждение неверно, оно само в этом и виновато. А когда не удовлетворяется моё желание, в этом виноват мир.

Два логических свойства желания — противоречивость и неотделимость — вытекают из следующей черты, лежащей в основе желания: желание есть предпочтение различных положений вещей (возможных, реальных или невозможных) в определённых отношениях. Нет очевидной иррациональности в том, что один и тот же человек может иметь как предпочтение, так и нежелание одного и того же положения вещей в одном и том же отношении; и тот факт, что человек предпочитает некоторое положение дел при некотором аспекте вместе со знанием о последствиях существования такого положения дел, не даёт гарантии, что этот человек, мысля рационально, предпочтёт эти последствия.

Но если задать параллельные вопросы об убеждении, ничего не получится. Убеждения — это уверения о том, что в определённых отношениях положение дел таково. Но человек не может быть рационально убеждён и в том, что данное положение дел имеет место, и в том, что оно в тех же отношениях не имеет места. Когда человек, убеждённый в существовании определённого положения дел в некотором отношении и знающий о следствиях, связанных с этим, рационален, то у него будет убеждённость (или, по меньшей мере, он должен быть убежден) в том, что эти следствия наступят. Важно подчеркнуть, что эти качества убеждения исходят от двух характерных свойств этого явления: нисходящее направление соответствия и обязательство. Одного нисходящего направления соответствия недостаточно, ибо гипотезы о том, как дела могли бы идти, также имеют нисходящее направление соответствия. Но человек может последовательно и рационально принимать во внимание противоречивые гипотезы, хотя не может подобным образом иметь противоречивые убеждения, поскольку убеждения, в отличие от гипотез, кроме нисходящего направления соответствия имеют ещё и дополнительное свойство — обязательство.

Эти особенности желания характерны и для других единиц с направлением соответствия от мира к слову. Противоречивость и неотделимость присущи потребностям и обязательствам так же, как и желаниям. Я могу непротиворечиво обладать противоречивыми потребностями и обязательствами, и мне не обязательно нужны последствия моих потребностей. Я также не обязан получать результаты моих обязательств. Примеры всех этих явлений нетрудно найти: я могу нуждаться в таком-то лекарстве, чтобы избавиться от ряда симптомов болезни, но мне нужно избегать его применения в силу того, что оно усиливает другие симптомы. У меня есть обязательство провести занятие в университете, но у меня есть также и обязательство прочитать лекцию в другом университете, поскольку я обещал это сделать год назад. Мне нужно принять аспирин, чтобы избежать боли в сердце, но он вредит моему желудку, поэтому мне стоит избегать аспирина. Джоунз взяла на себя обязательство выйти замуж за Смита, поскольку пообещала, но этот поступок огорчит её родителей, а у неё нет обязательства огорчать их. Удивительно, между прочим, насколько часто преимущества ссылок на эти понятия — «обязательство», «потребность» и так далее — игнорируется в специальной литературе.

На это можно возразить: «Когда я уверен в чём-то, я верю, что оно истинно. Поэтому если я убеждён в чём-то и знаю, что оно не может быть истинным, пока что-то другое не будет истинным, моё убеждение и знания должны обязывать меня верить и в это другое. Но почему-то же самое не подходит и к желанию? Когда я хочу чего-то, я хочу, чтобы оно произошло, но если я знаю, что оно не может произойти, пока не случится что-то ещё, я должен хотеть, чтобы произошло и это второе событие». Но эта аналогия не выдерживает критики. Если я хочу просверлить вам зуб, чтобы сделать пломбу, и знаю, что это причинит вам боль, это ни в коем случае не значит, что я должен или хочу причинять вам боль. И доказательство данного различия вполне простое: если я не причиню боли, одно из моих убеждений окажется ложным, но ни одно из моих желаний не останется неудовлетворённым.

Когда мне хочется чего-то, мне хочется этого лишь при определённых условиях. «Да, но когда я верю во что-то, я тоже верю в это только при определённых условиях. Высказывания об убеждениях так же туманны, как и высказывания о желаниях». Но тут есть разница: когда чего-то желают при определённых условиях, это, как правило, и есть те аспекты, которые делают это что-то желательным. В самом деле, связь между условиями и основаниями для желания значительно отличается от связи в случае с убеждением, поскольку легализация оснований желать чего-то и есть, как правило, детализация содержания данного желания, но детализация очевидной реальности, на основе которой я обладаю убеждением, не есть сама по себе часть детализации убеждения. Основания для убеждения находятся в другом отношении к утверждениям, в которые верят, чем содержание оснований хотеть чего-либо в отношении к утверждениям, составляющим содержание желания, поскольку, в общем, основания для желания составляют часть самого желания. Если человек хочет чего-то на каком-то основании, то это основание является частью содержания его желания.

Например, если я хочу, чтобы пошёл дождь, чтобы мои садовые растения цвели, я хочу и того, чтобы шёл дождь, и того, чтобы растения цвели. Если я уверен в том, что пойдёт дождь и что благодаря ему растения будут цвести, то я верю в оба эти утверждения. Но здесь всё равно есть ключевое различие. Если я хочу, чтобы пошёл дождь для того, чтобы мои растения цвели, моё основание хотеть дождя есть часть общего содержания одного сложного желания. Моё основание верить в то, что пойдёт дождь и благодаря ему растения будут цвести, с другой стороны, должно основываться на соответствующей метеорологической ситуации, достоверности прогнозов погоды и значения влаги для произрастания растений. Все эти рассуждения засчитываются как доказательство истинности моего убеждения, но сами по себе они не являются его содержанием. Но в случае с желанием роль оснований не похожа на их роль в убеждениях, не основывается на эмпирических факторах, поскольку основания здесь касаются тех аспектов, при которых данное явление желательно. Короче говоря, основания являются частью содержания сложного желания.

Подведём итоги: убеждения имеют направление соответствия от разума к миру, и носитель убеждения должен учитывать объективную реальность, то есть у него есть обязательства перед истинностью убеждения. Желания имеют направление соответствия от мира к разуму, и их носитель < не имеет обязательств удовлетворять их. Желание призвано отражать не реальное положение дел, а то, каким человек хочет это положение дел видеть. Понятие «обязательство соответствовать реальности» блокирует простую возможность сознательно иметь противоречащие друг другу убеждения, и оно требует обязательств в целях получения результатов чьих-то убеждений, но в случае с желанием такого блока нет, и нет таких требований. Несмотря на определённые формальные параллели, убеждение коренным образом не похоже на желание, как в его логических, так и в феноменологических свойствах.

В силу этих оснований будет неправильно думать о теоретическом разуме как об обосновании того, чему верить; точно так же, как думать о практическом разуме как об обосновании поступков. То, во что человек должен верить, зависит от ситуации. Теоретическое обоснование, следовательно, имеет лишь вторичное отношение к вопросу, во что верить. Главным образом оно касается самого конкретного случая — того, что должно происходить при определённых посылках. Кроме того, теперь мы можем видеть, что неверно даже предположение, что есть «логика» теоретического рассуждения. Есть просто логика, которая имеет дело с логическими связями между, например, высказываниями. Логика рассказывает нам больше о рациональной структуре теоретического рассуждения, чем о рациональной структуре практического рассуждения, поскольку существует тесная связь между рациональными ограничениями убеждения и логическими отношениями между высказываниями. Эта связь происходит, повторим, из того, что убеждения должны быть истинными. Но столь же тесной связи между структурой желания и структурой логики нет. Поскольку желания имеют восходящее направление соответствия, я могу иметь и имей конфликтующие желания, даже если учитываю все факты.

V. Некоторые особенности намерений

Пока что я внимательно рассматривал желания, но намерения значительно отличаются от желаний. Как и желания, намерения имеют восходящее направление соответствия, но в противоположность первым они всегда имеют отношение к деятелю как к субъекту и являются причинно самореференцйальными. Моё намерение выполняется, только если я действую так, чтобы его выполнить. В силу данного основания намерения имеют логические ограничения, что делает их совсем не похожими на желания. Иметь противоречивые намерения означает быть логически непоследовательным, но не будет логически непоследовательным иметь противоречивые желания. Намерения должны вызывать действия, и на этом основании они не могут функционировать, если они противоречивы. Этот запрет на противоречивость также актуален и для других причинно самореференциальных факторов мотивации, таких, как приказы и обещания, даже при том, что они также имеют направление соответствия от мира к разуму. Человек в задумчивости может сказать, и это будет правильным до определённой степени: «Я хочу, чтобы вы ушли, и хочу, чтобы вы остались». Но было бы иррациональным сказать одновременно: «Уходи!» и «Останься!», и человек также будет иррационален, если создаст одновременно намерения уйти и остаться или пообещает одновременно сделать и то, и другое. Невозможно непротиворечиво иметь противоречивые намерения, давать противоречивые обещания, отдавать противоречивые приказы, поскольку намерения, приказы и обещания существуют для того, чтобы вызывать действия, а противоречивых действий быть не может. На том же основании намерения, приказы и обещания обязывают человека верить, что действие возможно, но невозможно совершить два несовместимых действия. Желания и обязательства, как правило, не связаны таким условием. Можно иметь противоречивые желания и находиться во власти противоречивых обязательств.

Вытекает ли из этого свойства возможность существования принципа неотделимости для намерений? Если я намерен сделать p и верю, что тогда произойдёт g, должен ли я намереваться сделать q? Я думаю, что нет; однако это вопрос более тонкий, чем может показаться с первого взгляда, и, поскольку он имеет связь с известным принципом Канта, я возвращаюсь к разговору о Канте.

VI. «Желая цели, желаешь и средств»

Ни один разговор о логике практического разума не будет полон без упоминания известного постулата Канта: тот, кто желает цели, желает и средств её достижения. Даёт ли это нам дедуктивный логический принцип практического разума? Иначе говоря, обязывает ли меня логически утверждение «Я хочу достичь цели Ц» к «Я желаю средства С», по крайней мере, в тех случаях, когда С является необходимым условием для достижения Ц? Аналогично ли это тому, что «Я верю, что есть р» обязывает меня к «Я верю, что есть Q» в тех случаях, когда q есть логическое следствие из p?

Здесь всё зависит от того, что мы подразумеваем под словом «желать». Согласно вполне естественной интерпретации, этот постулат ложен в силу оснований, о которых я говорил выше. Если иметь в виду обладание очень сильным желанием или пред-установкой по отношению к некоему будущему пути развития событий, в который я могу быть вовлечён, то это отнюдь не тот случай, когда я желаю достичь цели и логически должен желать средства для её достижения. Как я уже утверждал, может быть и так, что данное средство исключается в силу того или иного основания. Я очень хочу избавиться от симптомов гриппа, но единственный способ сделать это — совершить самоубийство, потому что никакого лекарства нет, и тем не менее я не обязан хотеть этого.

Следовательно, если интерпретировать «хотеть» как желание, принцип Канта оказывается неверным. Но предположим, что мы интерпретируем его как намерение, как предварительное намерение и как намерение в действии. Пусть у меня есть предварительное намерение достичь Ц и я верю, что применение С является необходимым условием для этого. Должен ли я иметь намерение применить С? Как мне кажется, нужно различать обязательство сделать что-либо, что, как я знаю, включает в себя применение С, и обязательство намеренно применить С. Это заведомо следует из того факта, что я намерен достичь Ц и знаю, что это обязательно включает в себя применение С, у меня есть обязательство сделать намеренно то, что включает в себя С. Но мне не нужно иметь вообще какое-либо обязательство, чтобы намеренно применить С.

Таким образом, обратимся к уже обсуждавшемуся примеру, когда я намереваюсь вылечить ваш зуб. В качестве предпосылок мы имеем следующее:

Намерение (Я лечу ваш зуб). Убеждение (Если я буду лечить ваш зуб, я причиню вам боль).

Но я не обязан в силу этих предпосылок приходить к следующему выводу:

Намерение (Я причиню вам боль).

Намерение обязывает меня предпринять определённую серию действий, но оно не заставляет меня делать всё, что, насколько я знаю, включено в осуществление изначального намерения. Тот факт, что у меня есть намерение привести обстоятельства к тому, чтобы было p, и у меня есть убеждение, что при появлении p появится g, не обязывает меня обладать намерением привести ситуацию к тому, чтобы появилось <? Аргументом в защиту данного утверждения, в условиях вышеизложенного примера, может служить то, что, когда я причиняю вам боль, я не делаю этого в полной степени намеренно, боль — лишь побочный эффект моего намеренного действия. И аргумент в пользу этой точки зрения, в свою очередь, состоит в том, что вызвать у вас боль не есть часть условий выполнения моего намерения и не подразумевается в этих условиях, поскольку если я не причиню вам боль, я всё равно могу осуществить своё намерение. Когда я лечу ваш зуб, я могу иметь убеждение относительно того, что это лечение вызовет у вас боль, но это не означает, что у меня непременно есть намерение причинить вам боль. И решающее доказательство будет получено, если мы зададимся вопросом, что считать успехом или неудачей. Если я не причиню вам боль, это ещё не означает, что моё изначальное намерение не удалось; скорее, одно из моих убеждений было ложным. Так что перед нами не тот случай, когда кто-то хочет достичь цели (обладает намерением достичь цели) и в связи с этим желает всего, что якобы должно происходить при выполнении его намерения.

Однако существует тип случаев, для которого кантовский принцип верен. Предположим, у меня есть намерение в действии вылечить ваш зуб, а также убеждение, что необходимым условием для выполнения этого будет намеренное сверление вашего зуба. Данный случай отличается от предыдущего, поскольку сверление вашего зуба не есть вспомогательная часть в лечении вашего зуба, тогда как причинение вам боли может быть такой частью. Скорее, это средство, которое я должен намереваться применить, чтобы выполнить моё изначальное намерение. Таким образом, существует естественная интерпретация принципа Канта там, где он подходит, и эта интерпретация выражается так:

Если я намерен достичь цели Ц и знаю, что для её достижения я должен намеренно прибегнуть к С, то я должен намереваться совершить С. В этом смысле я согласен, что «тот, кто желает цели», вынужден принять и средства.

VII. Заключение

Выводы из данного рассуждения могут быть изложены совсем кратко. Дедуктивная логика имеет дело с логическими связями между высказываниями, предикатами, множествами и так далее. Строго говоря, дедуктивной логики практического разума не существует, но в таком, строгом понимании её нет и в теоретическом разуме. Благодаря комбинации обязательства и направления соответствия убеждения возможно получить отображение логических связей, имеющих место в теоретическом разуме, на дедуктивную логику того вида, который неприменим в практическом разуме. Откуда эта разница? В двух важных отношениях желание отлично от убеждения. Желание имеет восходящее направление соответствия, и человек, желающий чему-либо, не имеет обязательства удовлетворять своё желание, тогда как человек, обладающий неким убеждением, имеет обязательство перед его истинностью. Здесь учитываются те два свойства желания, о которых мы говорили: неизбежность противоречивости и неотделимость. Намерения немного больше похожи на убеждения, поскольку они включают в себя обязательство выполнения. Тем не менее человек, имеющий намерение, не должен намереваться достичь всех последствий осуществления своего намерения. Он имеет обязательство лишь относительно тех средств, которые необходимы для достижения его целей. В силу этих оснований «дедуктивной логики практического разума» не существует даже в том ограниченном смысле, в котором мы находим возможным существование дедуктивной логики теоретического разума.