Мераб Константинович Мамардашвили:
Стрела познания. Набросок естественно-исторической гносеологии. §§ 90–99

§ 90

К проблеме нереализованного, не проработанного до конца, сказывающегося кристаллизациями и сцеплениями (которые нужно развязывать и так далее): все это частные антиномии более общей антиномии бесконечного (задача бесконечна, а выполняться она должна конечными средствами). Неявность зависимостей, работа предметно-деятельностных телесностей (то есть моей «третьей субстанции») имеет своим источником время, то есть парадокс положения человека, в самом сердце его лежащую антиномию неминуемо конечного выражения бесконечного в принципе и по задаче (то есть столь же неминуемо бесконечного) (В этом смысле бытие метафорично, не линейно и не в последовательности развёрнуто, а не литература). Конечное-смысловое завершённое представление не пройденного (не проработанного), «известное присутствие неизвестного». С определением бесконечного ср. Спиноза: «неизвестные атрибуты». Отсюда бесконечно обновляемое, открытое состояние. А уж из не явности, из предметно-деятельностного (в том числе из уложенности в него не проработанного до конца) включения в каузальный мир вырастает всё остальное — системные разветвления и прорастания, культурная работа «произведений», человеческих объектов и картин мира, структурные связи (отличные от содержательных). И — обратной связью из космоса, из сферы — ритмы, циклы, пульсации.

Развитие, эволюция (то есть особые эволюционирующие или превращающиеся объекты, с мутациями и тому подобное) суть космическая сторона дела или, если угодно, сферическая, — состояния подвешены в этом разрезе. [Если, конечно, под миром как космосом понимать предельный горизонт всего, наводимый присутствием наших за представленностью нам вещей. Великие символы (прежде чем стать внутренне пронизывающим строем знаний, объективных описаний частных предметных областей) рождаются в этом горизонте как символы состояний и структур сознания. И поскольку всякое знание в конечном счёте, через многие опосредования связано с этими символами, то всякое знание имеет космическое состояние в каждой своей точке. Не будучи концепцией или контролируемым суждением, они имеют лишь феноменологическую реальность в этом разрезе — поэтому в ней и можно говорить о «мировой плоти». В этом смысле историческая наука должна уметь в говоримом и утверждаемом об универсуме выявлять космосы. Космосы-картины мира.]

«В каждой своей точке пространства и времени» — то есть в «кто-то, где-то и когда-то». Иначе говоря, проблема целостностей в космическом смысле есть проблема языка для «третьих вещей», то есть того, что пространство-время, вложенное в накрывающее пространство эквивалентов (с их свойствами транзитивности, индивидуации, отождествления, причинно-следственного разбиения и так далее), обладает нетривиальной и меняющейся топологией (поскольку это особое, столь же вещественное измерение «смесей» — ни материй, ни волевых рассудочных образований), и мы должны уметь об этом говорить. В терминах накрывающего пространства мы будем получать причинную аномалию, нарушение индивидуаций и идентификаций, симметрий «Я», времени, внутреннего и внешнего и тому подобное, если не будем в этом случае придерживаться принципа неотделимости пространства внешнего наблюдения от наблюдаемого, то есть образования и существования кентаврических «третьих вещей» и их расположения в особом иномерном пространстве (измерении) состояний («четвёртое состояние»), где многое из накрывающего пространства будет одной точкой вложенного пространства (одним индивидом) и так далее. Ср., например, Рейхенбах, показывающий, что дать отчёт о данных, естественно подсказывающих моё существование на двухмерной сферической поверхности, на соответствующей плоской топологии означает допущение мира, в котором точки на бесконечном удалении могут быть достигнуты перемещением за конечное время конечного жёсткого стержня и в котором бесконечно удалённые события могут причинно действовать на конечно разделённые события.

Накрывающее пространство (пространство трёх прилеганий — прилеганий к физическому миру, к чувственным данным аппарата отражения и к идеальному миру) вне времени. Оно может меняться со временем в смысле содержать разные вещи. В этом смысле это space through time. Но в каждый данный момент оно вне времени — мы так строим физические законы. Но вложенное в него знание, воспроизводящееся бесконечным числом разрешающих единичных выполнении всегда и везде, протянуто, с другой стороны, во временные космосы и привязано, соотнесено с состояниями, которые более крупноединичны и расчленяются иначе (многие содержания могут иерархически идти через одно состояние и различные состояния могут быть эквивалентны одному содержанию, что говорит лишь о том, что различение содержаний не может служить принципом различения состояний). § 91. Таким образом, специфическая целостность (в силу которой, в частности, свойства принадлежат сверхиндивидам, а не мыслям в головах атомарных людей, индивидуально-психических субъективностях) вырастает из вещно-деятельностной телесности или телоформы. А это значит также, что проявления такой специфической целостности есть индикатор, симптом наличия внутри объектов (объектов системного типа) структур с топологией (притом и нетривиальной и меняющейся) и наличия разных уровней в совокупности структур с одной и той же топологией — например, наслаивающиеся или надстраивающиеся. (Структуры могут связывать несколько состояний или быть структурой одного.) То есть говорить о физической телесности предметно-деятельностного мы можем лишь в мнимом измерении, располагая в нём «вещи» топологически, то есть имея в виду топологически вещественные определения.

§ 92

Идеограммы. Их экспликация совпадает, с одной стороны, с развитием самого символа, с созданием пространства и времени состояния, с артикуляцией структуры, структурным расположением силовых напряжений, с компликацией, которая вращивает Многое в Одно, а Одно — во многое (предел, выделяющий целостность, бесконечно внутри себя рефлектированную и точками напряжений от всего остального отделённую), с другой — с конституированном субъективности, с импликацией и прорастанием в субъекте, которого сущность индивидуализирует (то есть не индивиды составляют миры, а миры составляют индивидов). Поэтому истина (и исследование) временны, вечность помещена во времени. В этом смысле два вопроса связаны: вопрос реальности произведения и вопрос реальности бессмертия души. (Только это не моя душа (в смысле «Я»). Время, упакованное в сущности (сущность = рождение мира), рождающееся в мире проросшей сущности, тождественно вечности. Если эти миры вечны, то бессмертны и мы. Эквиваленты истории. Феноменологическая реальность вечности.

§ 93

Символы не принадлежат объекту, который их несёт (и он не откроет их тайну), и не принадлежат они и субъекту. Наполовину они погружены в вещи, наполовину — в сознательную жизнь (и лишь через последнюю подтягивают психику, которая также есть вещь). Через субъекта они проходят как Идеи, Темы, воплощаясь по сложным законам. Линии времени. Они обращены к нам не как мы есть: нужно ещё отрастить ухо, глаз, чтобы стрела времени не прошла мимо. И только во времени мы ищем истину. (А логика и математика суть monitoring звуков, сообщений мира, мира, предварительно превращаемого в сообщение (что и делается хронотопом), — в предположении, имплицитной посылке, что человек с его языком — часть этого мира, вращен в него и не может логически думать невозможное).

Versus предварительная тотальность, предданная упорядоченность, заранее данный капитал (так же как versus уже наличный, предданный смысл, объект и тому подобное). Целое — эффект машины и её отдельных бриколажем собранных частей (то есть вовсе не совместимых «по природе»). В этом смысле произведение производит в себе самом и на себе свои собственные эффекты, наполняется и питается ими, питается истинами, которые оно же порождает (резонанс). Подставляет на место определённых условий естественного непроизвольного продукта свободные условия научного производства (как говорил Джойс, to disentengle and re-embody), воспроизводство на собственных, свободно выбранных условиях (то есть разложить и непрерывно воспроизвести, неся в себе же ключ своего собственного шифра). Форма-сущность сама определяет условия своего воплощения вместо зависимости от данных натуральных условий. Тогда речь должна идти о произведениях, работающих как природа (натура натуранс). Природа подобное действие. Или cultura culturans versus cultura culturata. Произведения-космосы и сфера, поддерживающая и питающая (ток и туда и сюда) процессы, события, состояния, которые естественным образом не идут. Универсальность машин-природ, а не мысли индивида, изнутри и униформно выстраиваемой в «одно сознание» (то есть трансцендирования, покоящегося на абсолютности сознания). Сфера питает и поддерживает процессы, естественно не идущие, но физически наблюдаемые, хотя естественными законами и не объяснимые (к тому же без понятия сферы мы не можем связать сознательные и природные явления) ⁵³. Об отсутствии предварительного порядка говорит и шокирующий факт «видения»: его нет нигде — он не закодирован ни в какой логической природе человека, ни усваивается он извне (последнее запрещено феноменологической редукцией).

§ 94

Но не могут утверждения о порядке появляться в полном беспорядке, чисто хаотически и случайно (тем более что свободные действия сами (или случайно) не происходят, им, такой случайности нет места, поток натуралистически непрерывен, в нём, предоставленном самому себе, нет, как уже говорилось, причины что-либо делать по-новому или иначе, выпадать из непрерывного действия причин и следствий). «Машина времени» или «ноогенная машина» должна, повторяю, быть. Это прежде всего организация явлений организацией времени, самого временного процесса в формальном смысле слова (я пока отвлекаюсь от «твёрдой» и вещной материи этой формы) ⁵⁴. Некоторое упорядочение во времени, само являющееся способом извлечения порядка — порядок порядков (кстати, единственно в этом смысле мы можем тогда сказать, что порядок только из порядка, и уместно тогда сказанное Франком: «Можно сказать, что если бы все на свете без остатка было слепо и бессмысленно, то не нашлось бы существа, которое могло осознать и высказать эту истину»). Но тогда мы сразу же раскорячены на двух уровнях, имеем двуединство, являющееся первичным фактом человеческого ума (в самом сердце мысли зияющее двуединство, ибо то, что не может делаться естественно, может делаться лишь на трансцендирующем напряжении сил, несомом усиливающей машиной, машиной избыточности, — это к разноприродности «машины» и того, что ей структурируется как материальный источник энергии свободного действия).

Явления должны упорядочиться во времени и пространстве (особом), чтобы в содержании явлений мысли был порядок, имел место акт извлечения порядка из мира, из информации о нём. Содержание этого порядка — с проскоком нижнего включения, которое как раз и космологично, — отнесено в языке-объекте к спектаклю простирающегося перед познающим (и отделённого от него) мира, мира, развёрнутого в универсум (= космос), объективировано в нём взором отделённого зрителя, то есть вложено в пространство воздействий с фиксированными реальными характеристиками, дано в причинной структуре аппарата отражения (и в полностью причинностной логике этого языка-объекта) — в силу принципа прямого опыта, конститутивного для науки. Вложено туда и для субъекта и для наблюдателя-текстолога. Следовательно, к элементарным объектам или формам этой особой действительности (исторической) «нижнего включения», если бы мы захотели теоретически её построить, не можем прийти ни извне актами трансцендентного наблюдения (как если бы знали мир, воздействующий на субъекта, помимо его сообщений об этом мире) ⁵⁵, ни изнутри актами понимания и расшифровки «скрытых качеств», «плана» и тому подобных в субъекте, — но это и означает, что выделение базовых элементов такой реальности впервые означало бы и объективность анализа: независимое:

• от сознания исследователя;
• от сознания-объекта.

Поскольку мы утверждаем, что и для самого субъекта (как и для наблюдателя) она (§ 116), помимо своего объективизированного ряда (вложенного в область с фиксированными реальными пространственно-временными характеристиками), — неотчуждаемая и не объективизируемая (в терминах содержания) «внутренняя» реальность ⁵⁶.

Субъект же смотрит в терминах накрывающего пространства (наблюдаемые «факты», чистая мысль, обратимые, контролируемые сознанием и волей акты мышления и так далее), в каковых его видит и внешний наблюдатель, находящийся с ним в «понимающей» связи. Абстрактная точка «здесь и теперь» охватывает весь мир, все его явления, которые мы видим и о которых в понятиях однозначно сообщаем. Это рефлексивное пространство Наблюдателя 1) псевдоевклидово — идеальная система, охватывающая весь мир, вмещающая все явления в одной перспективе; 2) изофункционально (своей структурой и симметриями) предметам мира, не имеющим «внутреннего», из прилегающего далёкого придаёт суждениям о предметах в точке «здесь и теперь» всеобщность и необходимость, полноту. (Полое заполняется без каких-либо искажений); 3) субъект-объектно по структуре, то есть покоится от начала до конца на твёрдом и единообразном разграничении объекта и субъекта.

§ 94а

Мыслят-то субъекты содержаниями и их конфигурациями, то есть подчиняют свою мысль определённым логическим и содержательным соображениям, полагая как бы предданными законы вещей, «ожидающие своего открытия», а мы должны рассматривать группы преобразования, для которых инвариантная мера не преддана им, а определяется ими самими по ходу дела, должны рассматривать «однажды (и только однажды) делаемое». И главное в этом — действие естественного объекта, познание нами чего-то как эффект жизни этого объекта. То есть здесь две стороны: 1) естественность действия, в том числе, его «машинность» (машина сама, символической представленностью мира — не пройденного нами в последовательности ни вбок, ни вперёд — в твердотельных сцеплениях своих взаимодействующих частей, приводит нас в какую-то точку) ⁵⁷; 2) физическая непустота ума, наполненность его «естественной единицей» (ср. § 77), то есть нет чистого духа, витающего произвольно поверх времени и пространства (ср. § 29, 31). Ср. далее о «вязкостях», «связностях».

§ 94б

И это упорядочение не есть логическое упорядочение. И не есть оно содержательное (и не только потому, что структура — порядок порядков), ибо содержание мы выбираем и оцениваем актами самой теории, а мы приняли аксиому, что внутренними средствами теории самой нельзя вывести и задать свободные изменения в ней же (тем более, что для нас нет абсолютных свойств вещей, предметов в себе, вневременных сущностей в себе, Вселенной, составленной из все содержащих событий «в себе» (ср. § 13), которые мы сопоставляли бы с отражениями там и здесь, чтобы понять последние и показать их возникновение, его логику, последовательность и так далее). То есть нечто в отражении не потому, что так в мире, раз мы притворились, что не знаем, как в мире, вернее, придерживаем своё суждение о том, как в мире, — как, впрочем, и суждение о том, каков субъект. Это феноменологическая теорема, и мы с ней ещё будем иметь дело. Пока в онтологии языка историка мысли мы можем это формулировать так: ничто не ведёт эволюцию извне. Иначе мы не имеем никакого объективного взгляда на сознательные выражения как объект, имеющий историю. Пока же она, эта теорема, — существенный шаг в попытке объективировать предмет исторического исследования (или аналитики сознания), взять его в его собственных законах существования, «бытийствования», независимого от актов понимания и состояний сознания историка мысли. Не говоря уже о том, что без неё у нас не будет никаких «единичностей», индивидуальностей в бытии мышления: будут или растворяемые в вещах эпифеномены или таинственные идеальности, идеи (кстати, индивидуальные, единичные только для Бога). Самое главное в ней — что может, а что не может быть феноменологически реальным как основной принцип разбиения исторических пространство-времён.

Конечные (и дискретные) связности, «вязкости», останавливающие полёт нашей «чистой» (обратимой) мысли, — вот, что можно добавить к естественным «единичностям». Они, как окажется, имеют и пространственно-временные характеристики, представляющие глубинную (и меняющуюся) топологию событий знания и понимания. И квант действия-процесса неразрывно связывает объекты ситуации и их реализуемые (или не реализуемые) физические условия понимания, в терминах которых (скрытых) вся ситуация производится и анализируется, то есть даёт так называемую неотделимость объект-инструмент, что имеет концептуальные последствия для описания этих объектов (ср. § 133). Различимость и идентифицируемость источников-анализаторов и есть пространство. Оно — предельное или граничное условие возможного взаимодействия объектов (то есть такого, которое мы можем видеть и утверждать в мире опыта). Вне его эти объекты — или независимые элементы или неразличимы (что даёт их бесконечные или нулевые значения). Это и способ задания мира, а не его данности, — загадка, то есть ответы суть подкласс доступных осмыслению, возможных решений. Но распространённость по пространству не может подразделять непрерывно и прослеживать в терминах реальной передачи (тем более, что в экз. смысле знание непередаваемо) — она атомарный нелокальный эффект, тотальностью, неделимая на части в реальном непрерывном пространстве. Тогда лучше говорить: «субъекты в состояниях» (состояниях целой системы), «возникают в идее» и описывать состояния, их пространство и время, структуры. Неименная субъективность, которая более крупно выделена, чем наглядно данные источники и носители осознанной мысли, и которая есть индивид (сверхиндивид, что значит, что наше «Я» с его чувством автора и тому подобное не есть индивид, не есть субстанция, не есть единица).

Слова «здесь», «локально» я употребляю в смысле единичности и индивидуальности, а не актуализации законов, которая обязывает физиков все брать в окрестности точки, hic et nunc [для физики всё локально, то есть должно браться в том виде, в каком обнаруживается в окрестности (следовательно, безо всякой истории; сделанное вчера не имеет значения в качестве такового и язык архетипа, например, немыслим для физика), — поскольку абсолютное пространство и время всё проникает и позволяет всеобще формулировать в точке, рассматривая эмпирию как актуализацию]. Поэтому я иногда локальностью называю как раз то, что физики должны были бы назвать нелокальным эффектом (или эффектом тотальности). Это нужно иметь в виду, ибо наука, открывшая себе, начиная с нового времени, целый мир исследований и их могучий метод идеей прямого опыта (= нет непространственно-временных воздействий + структура аппарата отражения каузальна), начинает теперь иметь дело с такими свойствами передачи и распространения осознаваемых живых явлений, которые ранее наблюдались лишь в мире деятельности и культуры. Но в том и в другом случае существенны временные определения, ибо всё берётся по множественному полю воздействий и запечатлений, их передачи и распространения.

§ 95

Но возвращаюсь к тому, что это упорядочение, не будучи содержательным, и не логическое. В отличие от ретроактивно аналитической организации знания, речь должна идти о физической логике, об эмпирических свойствах систем (превращающихся интроспективных или рефлексивных систем). Поэтому важная оговорка: речь идёт о рациональной реконструкции или рациональности естественно-исторического процесса, а не логического (это просветительский предрассудок вводит нас в заблуждение: рациональность в понимании предмета вовсе не означает логичности, развёртывания по законам логики самого предмета). Напротив, есть вещи, которых логика не может, какова бы не была ретроспективно логическая видимость. Непрерывное и аналитически обратимое, рефлексивное восстановление всех определений знания как ментального события (ср. § 98) не возможно (ср. также § 106). Мы сами являемся моментом бесконечного ряда превращений и не можем весь его, универсально и непрерывно, восстановить (это лишь в учебниках мы можем ходить туда и обратно, хотеть думать то или это). На деле упираемся в узловые точки синтезов (это и «точки роста» науки). Это теорема синтеза (ср. перед этим о «вязкостях»).

§ 96

К не преданности порядка (ср. § 8) в случае «видения» ⁵⁸: не естественный порядок вещей, предваряющий эволюцию и руководящий ей (извне или изнутри), а идея хаотического мира, равно и природы и психики (как пометил Саша у древних), упорядочиваемого свободным «однажды делаемым», наиболее важным элементом которого является время-форма (= порядок порядков), называвшиеся то «памятью», то «логосом» и отличаемыми от способностей человеческой «души» или субъективности.

Порядок знания и понимания дискретен (не поддаётся непрерывности подразделения и изменения в нашей попытке поместить его во внешнюю перспективу трансцендентного мира законов и сущностей или во внутреннюю развёртку рефлексией, восходящей к «первичному» и от него обратно по всей текущей психической жизни). В этих «очагах» нужно, следовательно, устранить и всякие предположения о наличных у субъектов законах мысли, применяемых готовых системах правил, актуализируемых способностях и тому подобное. Точно так же, чтобы увидеть порядок в «видениях», нужно, следовательно, убрать порядок из видимого и строить вместе с теми частями видимого, которые впервые упорядочиваются с видением (ср. группа преобразований, для которых мера, остающаяся при них инвариантной, не предана им, а определяется ими самими, устанавливается по ходу дела). Так сказать, теорема предшествующего синтеза (то есть исходить из того, что упорядочивается самим свободным действием или изменением, из самоупорядочивания). Иначе, например, в так поражающем методологов случае «видения» как неструктурного события мы останемся на уровне нередуцируемого психологического или «мировоззренческого» различия (скрытого качества, скрытой силы) и гештальт-переключения от одного его полюса к другому: почему и как нам выбирать то или другое (например, белую вазу на чёрном фоне или два профиля)? Но этот вопрос существует лишь в молчаливом предположении уже существующего (одного) порядка в видимом (и неминуемо предполагается знание этого порядка в каком-то языке, что и должно срезаться леммой к феноменологической теореме: мы не знаем мира субъекта помимо и через голову того, что о нём сообщает последний). Интересно было бы это сравнить с параболой Пуанкаре, где в одном и том же мире возможно сохранение как евклидовой, так и неевклидовой геометрии, если соответствующие чувствующие существа уже имеют ту или другую. В действительности, нет проблемы выбора. Разрешающая эмпирия. Ничто не ведёт эволюцию изнутри (в смысле линейного вызревания предшествующего состояния).

§ 97

Но указанный порядок не есть порядок содержания в объективизированном ряду. Он на уровень выше, чем предметные элементы, и придаёт структуру законам, корреляциям явлений в законах, а не терминам описаний этих явлений и событий. Объективное, от сознания независимое расположение многообразия не есть расположение предметов. Состояние (интеллигибилия точная, как может быть точно свободное действие, то есть ни почему) свобод но, значит не зависит от предмета, в содержании последнего нет ничего, что его определяло бы, то есть ему нет причин в терминах последнего (Космологически причины, потом). Оно зависит лишь от того, что линии сил захвачены, закручены многосвязным понимательным топосом. Этот закрут и есть состояние, то, что в нём или им говорится и что наблюдается как дискретно выделенное «видение» (см. § 86, куда это относится) ⁵⁹. Символ-оператор («пространство») порождает тогда все новые объекты в этом же состоянии или приводит, преобразует их в последнее (множество состояний), это генератор объектов. «Захват» прорабатывает силы, в том числе нашу чувственность, подтягивает её под синтаксические образования, впрыскивает сверху значения в эмпирию и так далее — например, мутанту приходится наращивать себе «тело», целое физическое Mitwelt, чтобы жить в новых или изменившихся условиях.

Но если эмпирия генерируема, то (с этого шага) для состояний и структур всегда будет эмпирия и она будет однозначно разрешающей, и в этом смысле, например, вид геометрии (о котором говорит, в частности, Карнап) есть эмпирический вопрос, решается наблюдениями (и ими однозначно обосновывается), а не конвенциями. Ну что, синтезировали (например, метод измерения выбрали)? Все, дальше выбора не будет. Производство субъекта и его мира (в котором впервые определится та или иная математика, геометрия). Могли пойти и так и этак. Но раз пошли… То есть устанавливается в теле. Но они (геометрии) разные, хотя все эмпирически подтверждаемые и точно так же могущие обеспечить систему мысли (как хопи и европеец). Тогда, имея в виду оба шага, мы и говорим, что трансцендентальные насадки (наугольники), встройки-операторы (подсовывающие под себя тот или иной эстезис) ни истинны, ни ложны, а удачны или неудачны в смысле универсального наблюдателя в сфере, то есть возможностей пульсации и развития.

§ 98

Классичность описания, по Вайцекеру, означает необратимость фактов (кстати, у него же в другой связи пример: некоторые фазы атома серебра теряются для дальнейшего знания при взаимодействии с регистрирующим устройством). Без необратимости знание или память были бы невозможны и нельзя было бы ввести понятие «знать нечто». С другой стороны, время и знание с их характерной структурой должны быть предположены, чтобы мы могли понимать физику (в этой связи можно было бы провести следующее рассуждение: мы интерпретируем некоторую теорию А, опираясь на средства, предданные (и, следовательно, независимые) в В, являющиеся условиями всякого опыта (хотя известные всегда из частного опыта) и тому подобное, но А, в свою очередь, может использоваться для выявления и объяснения В ⁶⁰; иными словами, как говорит Вайцекер, понятия, в которых мы интерпретируем формализм, старше самого формализма (и иначе даются), но если формализм универсален, то он приложим к опыту, в котором образовались эти первые понятия (это, очевидно, уже будет протофизикой или прегеометрией в смысле Уилера?); следовательно, если необратимость — условие знания и памяти, а знание и память должны быть предположены (быть в В), чтобы можно было понимать физику, то физические теории необратимости могут (и должны) быть использованы для понимания этих предданных условий всякого опыта и, тем самым, для создания единого логического пространства анализа и физических, и сознательных явлений).

Но вернёмся к необратимости и к понятию «знать нечто». Вайцекер считает, что «ментальный факт есть возможность ментального события (скажем, воспоминания), которое должно быть произведено рефлексией (которая уже пользуется ретенциями. — М.) или каким-либо другим взаимодействием» (но я бы добавил здесь один hie: поскольку знание, то нет универсальных сил взаимодействия — they are put to zero, и произвольный выбор начальных условий здесь невозможен, раз имеет место особый род взаимодействия, по линии которого психологический» объект движется самостоятельно; см. статью). Но он же говорит, что ментальное событие не полностью определено, когда оно случается. И, следовательно, можно осмысленно спрашивать: «что же я действительно испытываю сейчас?» (как и в прошлом), «что же на деле я думаю?» Но ведь понятие (осознанного) знания тавтологически имплицирует, что мы знаем состояние собственного ума и что знание в полном виде ментального события определимо непрерывно (может быть развёрнуто аналитически; в аналитической обратимости законы имеют один и тот же вид везде), то есть знаем, что мы думаем или знаем [и мы не можем думать одновременно в двух разных мирах, в разошедшихся мирах (шизофрения!), а они должны расходиться в силу необратимости, другие начальные условия (а они — другие, ибо происходят активные внутренние преобразования структур законов и предметов в силу взаимодействия аналитических и причинных структур с «полем материи», с «материей») будут давать другой «лист истории», вырезаемый в суперпространстве; внутри листа будет детерминизм, а точка суперпространства — волна вероятности как вероятного распределения циклов (листов истории) универсума; поэтому сосуществование альтернативных историй универсума, или, что то же самое, «сосуществование» прошлого с настоящим]. Ср. это с неполной определённостью события мысли.

Без идеи неявных зависимостей здесь никуда не придёшь, как и без идеи универсальной невосстановимости в универсальном и непрерывном виде бесконечного ряда превращений. Сам же Вайцекер говорит об этом, что сознание в этом смысле есть бессознательный акт, оно есть возможность большего сознания (то же самое, по поствоспоминанию Вайцекера, как-то сказал Джеймс). В другом месте в связи с необратимостью: в событии участвовало (в смысле провзаимодействовало) много объектов, что даёт весьма малую вероятностью reversal, и если проучаствовал человек, то он может сказать, что случилось то-то и то-то (раз и навсегда). Но: а случилось ли это? ⁶¹ И: это ментальное событие не определено окончательно и не определимо в одномединственном ряду (ср. с тотальной информацией в декартово-ньютоновском пространстве) и нельзя исключить, что оно может быть reversed and undone. Только, мол, картезианская онтология ума исключает это!

§ 99

Таким образом, в «Трактате о развивающемся знании», где нас, для нового взгляда на теорию истории познания, должна интересовать работа ума с её физической стороны (versus натуралистические и менталистские предвзятости), можно утверждать следующее: определённые принципы исследования знания как развивающегося объекта могут быть получены просто из более внимательного рассмотрения места сознательного опыта вообще в системе природы, описываемой физически. Или иначе: существует, очевидно, достаточно важная группа принципов исследования научного знания, которые могут быть получены простым развитием соображений, касающихся вообще места сознательного опыта в системе природы, описываемой в нём же самом физически (то есть не в терминах сознания). Наблюдающие и чувствующие существа, которым этот опыт принадлежит, являются её компонентой, и поэтому научные продукты этого опыта не могут не быть частью или стороной эволюции Вселенной, включающей и эти существа.

Отсюда, из-за вытекающей отсюда жизнеподобности знаниевых (познавательных) образований, из-за космичности состояний знания в любой его точке пространства и времени, из-за того, что сфера питает и поддерживает процессы, естественно не идущие (и наоборот), из-за независимости их от окружающего их «ареала» участия сознательных и наблюдающих существ в этой же самой Вселенной, из-за «расширения» каждый раз (в этом смысле — отсутствия или не действия) одно-единых натуральных, биологических механизмов воспроизводства и повторения состояний Вселенной и, следовательно, ограничения положения наблюдателя в отношении к миру знания (основные абстракции наблюдения, определяющие положения этих существ), — можно попытаться построить элементарные объекты историко-научного развития с их пространством и временем. То есть нечто вроде формального предмета (абстрактно-формального содержания) исторической мысли, её онтологии, дающей универсум её объектов, их логическое пространство — что можно и нужно о них знать и какое знание (рационально) удовлетворительно и полно (завершённое, так сказать, «логическое пространство»). Отступление: я сказал «поддерживают и питают явления и процессы, естественно не идущие». Но они физически наблюдаемы, хотя и необъяснимы естественными законами.

Универсальный наблюдатель (только иначе определённый) = сфера. Отступление 2: Когда я говорю: «принципы, получаемые из более тщательного анализа фундаментального соотношения сознательных и физических явлений на языке взаимосвязей объектов и средств их производства и анализа, средств производства и анализа всей экспериментально-чувствующей ситуации — в смысле натуральной философии», то это ведь будет давать другой язык описания, не содержащий в исходном различение рацио и чувств, духовного и вещественно-телесного, разбиения ступеней познания, различении «формализм — теория — интерпретация — экспериментальная основа» и тому подобное, — язык «событий», «процессов», «состояний», «пространства-времени состояний», «квазивещественных структур сознания», «вещно-деятельностного (естественного)», «полевой, динамической структуры опыта», «третьих вещей», «историй, а не свойств и субстратов», «сферы как топоса всех пространств» и тому подобное, эпистемологический язык, имплицирующий другую метафизику и отнологию. Например, метафизика в нём будет… физической в том смысле, как я это разъяснял в «Лекциях по анализу сознания». А онтология (а не просто метод) — потому, что та реальность, с которой мы имеем дело в истории познания, не есть реальность духа, логики, чистой мысли и мира как некоторого объединения однозначно определённых, дистинктных и готовых объектов, являющихся устойчивыми и себетождественными носителями свойств и нами познаваемых, данных нашим чувствам (нашей «природе»). Надежда, что, наконец, понятие «ума» превратится в историческое понятие. В понятие, имеющее плотность, солидность, не зависимую от каких-либо спиритуалистических различении тела и души (ср. § 15). Перефразируя Маркса, можно сказать, что история мысли должна быть естественной историей органов производства человеком мысли или историей естественной технологии мышления, производства человеком себя в элементе мысли.

Наука ведь тоже подчиняется законам жизни структур сознания (с их монадически расположенными формами-телами понимания, пространством и временем состояний, пульсациями переосознаваний и так далее), и выведя её на этот уровень отношения к сознательным и жизненным явлениям и к космической (космологической) человеческой форме (уровень, общий ей с такими органами производства человеческой жизни, как искусство, нравственность, право, артефакты техноса и тому подобное), можно полностью изменить язык её описания, весь состав и номенклатуру понятий, в которых мы ухватываем и понимаем проявления познания и его истории.