22 декабря 1968 годаПроблема «предмета-объекта»
1Бесспорным фактом является, что в организации и функционировании современного знания и в мышлении соединяются по крайней мере два принципиально разных подхода, или две точки зрения, две позиции: специально-научная и философская. 2Вопросы о том:
Представляют собой проблемы и должны специально анализироваться в горизонтах специально заданной для того действительности. 3Я рассматриваю некоторые аспекты этой проблемы:
4В этом плане я обязан задать и охарактеризовать специфику философской и специально-научной точек зрения. Примечание 1.Это очень трудно сделать, ибо в философии было всё, в том числе много неспецифического. Я же приписываю философии специфическую позицию. По сути дела, это — точка зрения «современной» методологии знания, то есть методологии, опирающейся на теорию деятельности. Примечание 2.Что такое философия? В каких горизонтах можно сейчас отвечать на этот вопрос? Соответственно различию в определении и характеристике природы философии, будут разными ответы на вопрос, в чём специфика философского подхода. Но, наверное, у философии нет специфики, поскольку невыгодно и нецелесообразно представлять философию как определённую организованность. Поэтому выгоднее говорить о методологии и методологическом подходе, создавая определённую организованность. Итак, в чём специфика методологической и специально-научной точек зрения на предмет-объект? 5Правда, в плане выявления и доопределения методологической точки зрения можно критически рассмотреть соответствующие философские концепции. 6Методологическая работа соединяет несколько разных позиций и даёт средства для этого соединения. Значит, здесь методология характеризуется:
Наверное, эти средства на этом этапе не соотнесены с другими блоками существующей сейчас системы знаний. Примечание:Методология есть деятельность, развёртывающая другие системы, следовательно, механизм их развёртывания, и сама по себе — развёртывающаяся система. Но в каких видах и формах закрепляется её развёртывание: умирает ли она в тех системах, которые она развёртывает, или же она оформляется в особую организованность и систему? 7Чтобы описать методологическую работу, мы, следовательно, должны описать все эти формы кооперации. Отсюда проблема взаимоотношения логики и социологии знания. Но каждая из позиций, входящих в кооперацию, имеет свои особые средства, методы и соответствующие им представления, или видение объекта. Значит, средства связи кооперантов между собой должны быть первоначально либо добавками, лежащими «поверх» всего, что есть у кооперантов, либо же, в случае ассимиляции одной деятельности другой, один из кооперантов должен выступать в роли координатора. Отсюда кардинальная проблема: формы кооперации и типы связей между кооперантами. 8Одними из наиболее важных средств связи кооперантов являются представления объектов. Мы начинаем с характеристики различий позиций «практика», «методиста», «теоретика» и «историка» в представлении объекта. Эти различия определяются:
Затем рассматриваются формы связи их продуктов. На замыкании функций продукта — средства, продукта — исходного материала и других (с учётом существующих форм трансляции культуры и обучения) разыгрываются разные коллизии. Как средство разрешения и преодоления всех этих затруднений вводятся такие представления об объекте, которые могли бы объединить деятельность, а затем системы, которыми все они могли бы совместно пользоваться. 9Проблема различения объекта и предмета имеет свою историю, тесным образом связанную с появлением и развитием критической философии, или критической точки зрения. Она совпадает также с историей осознания и выделения в философии гносеологических или методологических задач, отличных от задач предметного научного анализа. Короче говоря, осознание специфики методологии и гносеологии (логики) тесным образом связано с решением проблемы предмета и объекта. Методология как конструктивная точка зрения, гносеология — как естественнонаучная. 9а.В этом плане можно перечислить все схемы (конструкции), которые предлагались на протяжении истории для задания специфической точки зрения на объект, как в конструктивном плане, так и в философском, псевдоестественном.
22 декабря 1968 годаОбъект — предметКооперация имеет два аспекта:
Соответственно этому задачи, средства и представления объектов у всех кооперантов (описываемых в наших схемах) должны быть разными. Но далее при некоторых формах кооперации появляется потребность иметь один объект, в соответствии с расчленениями которого производится связь кооперантов и их продуктов. В принципе средство, используемое каким-либо из деятелей и полученное им от другого кооперанта, совсем не обязательно должно относиться к объекту, в особенности если оно уже есть и должно просто использоваться в соответствии с традиционно оформленными канонами деятельности. Но если эти средства ещё только нужно создавать или, тем более, планировать и проектировать, исходя из представления о целом — а в этом состоит специфическая задача методологии, — то приходится создавать и, соответственно, иметь специальное представление объекта, точнее — той действительности, в соответствии с которой будет строиться система кооперации.
В связи с последним пунктом встаёт очень важный и интересный вопрос о различии тех позиций, с которых мы можем задавать эти две трактовки одного и того же. Это вместе с тем вопрос о соотношении методологии и метаметодологии. У каждого из членов методологической кооперации своё представление об объекте, соответствующее специфическим методам его работы. Они представлены как разные элементы системы кооперации, то есть в действительности деятельности. Здесь каждый выступает как один из рядовых членов кооперации, имеющий свои частные задачи, а методолога как такового просто нет. Вместе с тем, чтобы задать обоснованное методическое предписание, методист должен совместить в своей рекомендации представление о деятельности и об объекте.
Важно показать, что эту связь не может представить ни естественная наука сама по себе, ни союз естественной науки с историей (как часто делалось). Только последняя показывает, что время есть свертка деятельности по измерению времени. Существенно, что в развитии блок-схемных представлений предмета науки мы должны осуществлять всё те же ходы, которые мы осуществляем при анализе и развёртывании простого предмета:
22 декабря 1968 годаОбъект — предметНеобходимо различать онтологическую картину объекта и блок онтологических картин в предмете. 1Есть одна проблема, которую я никак не могу удовлетворительно решить.
Это — связь между видением объектана табло и способами работы с объектом в соответствующей ситуации на верстаке. 1-я аксиома:«Объект» есть средство связи предметной и методической точек зрения. 2-я аксиома:«Объект» есть то, что преобразуют, или то, с чем действуют. Отсюда два или больше видения объекта. 3-е положение:Представление объекта в связке S О не даёт возможности связать изображение объекта с деятельностью. 4-е положение:Связь видения с функциональной характеристикой осуществляется за счёт категорий места и наполнения.
Но сами функции, реализуемые в данном случае за счёт процедур деятельности определяют морфологию наполнения, то есть в данном случае видение. С другой стороны, зависимость процедур деятельности от объекта решается с помощью чуть трансформированного тезиса о тождестве бытия и мышления. 2Вместе с тем здесь требуется различение разных понятий объекта (разных категориальных представлений объекта) и понятия об объекте. Последнее развивается в методологии соответственно сложности развёртываемых ей систем предметов. В специальных науках нет и не может быть понятия об объекте; в них есть лишь те или иные представления объектов. Специальные науки знают, что это — представления объектов, потому что они пользуются понятием объекта в его неспецифическом смысле — для обозначения подпадающих под это понятие смыслов изображений объектов.
Другими словами, функциональная характеристика переносится на наполнение и, кроме того, ещё происходит отождествление формы с её смыслом, и этот смысл трактуется как объект. Последнее само по себе представляет особую проблему. Кроме того, нужно объяснить, что такое понятие и как возможно это его неспецифическое употребление.
«Объект» может служить средством связи разных позиций, поскольку он может быть структурирован и, благодаря погружению одних структур в другие, объединяет разные виды деятельности. У нас развиты средства и методы конструирования объектов; это можно показывать на разных типах категорий. (см. Н. Алексеев «О правомерности алгоритмического подхода…»; Н. Непомнящая «О понятии объекта у Ж. Пиаже»; дискуссия в Одессе — рукопись.) А что происходит со средствами и задачами, развёртываемыми в разных позициях? Актуально связи разных деятельностей в кооперации осуществляется за счёт употребления продуктов разных деятельностей в процессе Вместе с тем — это вопрос о связи теории, истории, методики и методологии в «практической» деятельности. Чтобы ответить на все эти вопросы, мы должны особым образом описать процессы решения задач разных типов. Как это нужно делать, мы представляем себе пока очень плохо. Прежде всего,
Это возможно лишь в тех случаях, если вопрос задачи и представление о продукте включены в ту или иную оперативную систему. Но такого рода оперативная система предполагает, что в определённом виде задан и исходный материал преобразования, то есть объект преобразования. Тогда ставится вопрос о том, имеется ли он в таком виде, в каком виде он задан (скажем, через условия задачи, и так далее) и можно ли преобразовать его из того вида, в каком он задан, в вид, необходимый для решения, точнее — вопрос в том, может ли он быть представлен в том виде, какой требуется для решения. (См. все работы Розина и Москаевой о представлении объекта.) Но, таким образом, получается, что единственный вид объекта, который нам нужен для такого рода решений, — это объекты оперативных систем. А если имеют дело с другими объектами? Здесь естественно спросить, а какие другие виды объектов существуют? (Ср. с работой Москаевой об аполлониевых сечениях.) Иначе этот же вопрос звучит так: в каких других формах, кроме оперативных систем, мы можем представлять и представляем объекты? а) в онтологических схемах б) в эмпирическом материале в) в знаниях из системы теории г) в методе, и так далее. то есть по сути дела мы должны рассмотреть наполнение всех блоков в отнесении к возможному подразумеванию объекта (то есть связь отнесения) к онтологической картине, изображающей его. В дополнение к этому сформулированный выше вопрос близок вопросу: как происходит наложение «машины» науки на другие «машины?»
23 декабря 1968 годаПредмет, объект, деятельность1Обычно употребляемая нами схема:
3адает самую простую форму отношения между предметом и объектом. Вернее даже, это — выражение самого принципа их взаимоотношения:
Задав подобные схемы, мы не выражаем и не раскрываем второй, причём, наиболее важной стороны существования и предметов, и объектов: их включённость в деятельность, тот факт, что они деятельностью порождаются и без неё вообще не могут существовать. По сути дела, пользуясь приведёнными выше изображениями, мы представляем как объект, так и предмет в виде вещей особого рода. Между тем, чтобы добиться более правильного и адекватного описания, мы должны начинать с анализа и описания самой деятельности. Тогда предмет со всеми входящими в него компонентами будет выступать и изображаться нами двояко: с одной стороны, он будет деятельностью, или, точнее, проекцией деятельности, а это значит — будет браться в отношении к ней и с её стороны, с другой стороны, он будет вещью, то есть будет существовать в определённом материале и как фиксированная организованность. В последнем случае, если предмет будет многоплоскостным, любая входящая в него подорганизованность, то есть любая плоскость точно так же будет выступать в виде некой вещи. Но тогда, очевидно, что строение предмета будет целиком зависеть от строения деятельности: чем сложнее и разнообразнее деятельность, тем сложнее будет изображение предмета. Таким образом, мы выходим к одной из наиболее важных для нас проблем: описать строение разных предметов как функцию от строения разных типов деятельности. При этом наиболее важной, естественно, выступит проблема отношений и связей между объектом, взятым в определённых процедурах, и знаниями, точно так же включёнными в деятельность вообще и в Из этого, в частности, следует, что предмет практической деятельности органически связан с соответствующими преобразованиями объекта. Эти преобразования фиксируются в знаниях, которые, благодаря этому, дают объекту особое существование; но вместе с тем сам объект представляет собой организованность, свёртывающую в себе эти преобразования. Таким образом, получается, что на объекте замыкается несколько цепочек связей и отношений, причём, — заведомо разных, но несмотря на это они должны быть свернуты в одном структурном представлении самого объекта. Если мы от предметов практической деятельности переходим к научным предметам, то вся ситуация усложняется ещё более. Очевидно, решение всех этих проблем заключено в разработке методов и средств общей системно-структурной методологии. Это — проблемы взаимоотношения процесса и структуры, структуры и организованности, процесса и материала, разных процессов между собой и так далее. 2Другая группа проблем, точно так же связанная с решением проблемы взаимоотношений деятельности, предметов и объектов, возникает из факта развития структур деятельности. Это развитие, как и во всех подобных случаях, отражается на материальных организованностях предметов. Попросту говоря, развитие деятельности приводит, во-первых, к дифференциации предметов, а вместе с тем — к дифференциации объектов, а во-вторых, к установлению между ними особых связей, отражающих в себе связи кооперации деятельности. 3В этом же контексте нам придётся обсуждать также проблемы трансляции культурных норм и их влияние на строение предметов деятельности. 4Мы обязательно столкнёмся здесь с вопросами, касающимися взаимоотношений между знаниями и сознанием индивидов. 5Может быть в связи с этим, а может быть и безотносительно к нему, мы должны будем рассмотреть вопрос о выпадении из научных предметов тех объектов, которые были в практической и инженерной деятельности. Подобное выпадение происходит прежде всего в процессе дифференциации предметов и связанной с ним дифференциации объектов — объект преобразования, объект анализа, объект изучения, объект конструирования, объект отнесения и так далее. Выпадение объектов, о котором мы сказали, фиксирует факт относительного обособления предметов и создания особой кооперации между ними. Таким образом, мы приходим и кардинальной проблеме, не раз встававшей в нашей дискуссии, — об отношениях и связях между объектами разных уровней. Главное здесь в том, что эти отношения и связи между объектами должны принципиально отличаться от смысловых связей между знаниями и вместе с тем формироваться под влиянием последних. В качестве одной из процедур, устанавливающих связи между объектами разных уровней выступит эксперимент. Нужно будет также обсудить вопрос о статусе таких процедур, как схематизация смысла и других. 24 декабря 1968 годаПроблема предмета — объекта и рефлексия1Выходя в рефлексивную позицию, индивид порывает со своим социальным целым и становится в недозволенную позицию. 1.1.Но, что значит — встать в рефлексивную позицию? Это значит, прежде всего, изменить объект отнесения своего знания: с прежних объектов деятельности перейти на деятельность (или кооперацию) в целом, рассматриваемую как объект. Ведь первоначально знания или средства индивида, становящегося в рефлексивную позицию не могут быть иными, нежели те, которые были у него раньше, до того, как он встал в эту позицию. Теперь, когда есть понятие о деятельности как о том целом, которое получается необходимо, когда мы переходим в рефлексивную позицию, когда понятие о деятельности выполняет именно эту функцию и когда, более того, у нас есть специальные изображения для деятельности, переход в рефлексивную позицию может характеризоваться как переход от онтологии «природных» объектов к онтологии деятельности. 1.2.Перейдя в рефлексивную позицию и изменив таким образом объект отнесения, можно теперь поставить вопросы:
2Находясь в позиции с новым объектом — деятельностью, исследователь получает новые возможности для организации своего опыта, извлекает из него благодаря этому новые знания и средства. Необходимо подробно исследовать, как это возможно и как это происходит. 3Индивид, вышедший в рефлексивную позицию, может избрать двоякую тактику:
3.1.Выбирая вторую возможность, индивид преобразует и развёртывает старые представления объекта и понятия. Внешне эта работа выступает как собственно методологическая (ср. дискуссии с О. Генисаретским) и происходит в форме свёртывания или сплющивания знаний о деятельности в форму схемы объекта. 3.2.Выбирая первую возможность, индивид развёртывает другую группу предметов; при этом он теряет свою методологическую функцию и выступает как теоретик, именно как теоретик деятельности. Но, по отношению к первой группе предметов (очевидно, естественнонаучных) теория деятельности и аналогичные ей дисциплины формального характера выступают как методологические. 3.3.Если опыт теперь раскладывается как бы по двум горизонтам, то неизбежно ставится задача создания новой кооперации деятельности, опирающейся на средства того и другого. Это будет функция методолога в новом смысле слова. 3.4.Но какую бы из этих возможностей не избирал индивид, осуществивший рефлексивный выход, в результате своего возвращения в предмет, он развёртывает и развивает элементы этих предметов. Поэтому можно (и, наверное, нужно) ставить вопрос о законах этого развёртывания (считая рефлексию механизмом этого процесса) с тем, чтобы таким путём избавиться от необходимости постоянных выходов и производить развёртывание всех этих предметов по законам рефлексивного осознания, но без самой рефлексии. Из этого следует, что любое конструктивное развёртывание предмета происходит по законам осознания, хотя и без него. 3.5.Но что происходит, если начинается рефлексивное осознание деятельности по развёртыванию предмета теории деятельности? Возможно ли здесь два опредмечивания или только одно? Обоснованный ответ на этот вопрос возможен лишь после того, как будет детально проанализирована деятельность создания новых знаний и средств в рефлексивной позиции (см. пункт 2). 3.6.Необходимо также обсуждать вопрос о путях рефлексивного осознания законов развёртывания этих предметов. 3.7.Но наиболее важной проблемой всё-таки, наверное, является рефлексия способов мышления, основанных на одновременном применении знаний и средств из обоих предметов. 25 декабря 1968 годаЛогико-методологический смысл различения предмета и объекта1Наличие схемы предмета в разных своих вариантах и обусловленное этим понимание сложности связей и взаимоотношений между разными знаниями в системе науки даёт возможность во многих случаях запрещать непосредственную онтологизацию смысла знаний или самих знаний:
Но так как отнесение знания к определённой плоскости объективности необходимо и без этого не может быть понимания знания, то запрещение отнесения их к схеме объекта требует указания другой действительности, которая бы точно так же обладала индексом действительности и к которой можно было бы отнести эти знания. Возможная здесь плоскость «знаний» как таковых не решает последующих проблем, ибо типы знаний не иерархированы, и, кроме того, сама схема знания как такового не годится во многих отношениях. Отнесение знаний к схеме предмета позволяет установить между ними такие связи и взаимоотношения, которые не могли быть установлены. Потом на основе анализа их функций в системе предмета, их способов и возможностей репрезентации объекта производится схематизация смысла с одновременным конфигурированием, производимым ступенчато (на основе знания связей иерархии в системе предмета). На схеме предмета ставится вопрос об объекте — ибо всё, что перечислено и изображено в ней, суть лишь знания, всегда конечные и противостоящие другим знаниям, а исследователю нужно представление объекта как такового, объекта как он есть. Эта задача решается с помощью особой процедуры конструирования схемы объекта. Часто схемой объекта называется одно из уже существующих знаний. Полученная схема объекта используется:
В целом вся эта процедура:
Представляет собой выход на более полное и глубокое изображение объекта изучения, нежели то, которое было возможно получить непосредственно с помощью имеющихся знаний — путём непосредственной их онтологизации и синтеза. 25 декабря 1968 годаПроблема объекта и предмета1В своей работе исследователь сталкивается с разнообразными знаковыми образованиями, он понимает их так или иначе, но в это понимание входит также то, что он наделяет их определёнными функциями и значениями относительно своих систем действительности. Одни знаковые образования исследователь понимает как «объект» (то есть часто как репрезентирующие объект), другие — как знания, третьи — как характеристики метода и так далее. Такое осмысление является необходимым, органическим моментом его работы; без него исследователь не сможет вести исследование и вообще мыслить. Так, среди прочего, у исследователя появляется проблема объектности.
Представление структуры машины науки, с одной стороны, отражает механизм сложившихся в определённое время рассуждений, учитывающих одновременно как «объективную» диалектику, а с другой стороны, является условием и средством такого рассуждения. 2Поэтому, если у исследователя в ходе его работы появляются проблемы объекта — а их нужно перечислить и описать, — то во-первых, в теоретико-деятельностном описании им всем должны соответствовать определённые ходы и переориентации в структуре машины, а во-вторых, когда речь идёт о строении того объекта, с которым, по его предположению, имеет дело исследователь, в плоскости содержательно-онтологических схем должно строиться специальное изображение, схематизирующее и объединяющее смысл всех используемых знаковых образований. 2.1.Вопрос о связи трёх пространств остаётся до сих пор открытым. Первое, или исходное, пространство характеризуется набором знаковых средств, между которыми, с одной стороны, уже установлены определённые отношения, а с другой стороны, — устанавливаются за счёт работы сознания исследователя, его пониманий, трактовок, «произвольных» соотнесений, детерминированных задачами и так далее.
На какие средства и как опирается это понимание — эти вопросы должны специально и подробно анализироваться. Здесь будет содержаться первая часть ответа на вопрос о связи этих трёх пространств: знания из второго и третьего используются в качестве средств при работе в первом. За каждым знаковым образованием исследователь «видит» объект. Но это «видение» осуществляется в плане смысла, а не в плане объективно данного изображения и определённых правил работы с ним.
Лишь задавая специальный вопрос: что при этом делается? — сам этот исследователь или метаисследователь может затем «зарисовать» ответ и строить соответствующую логику. Поэтому объект здесь подразумевается, но его нет. Переход во второе и третье пространство связан с рефлексией и рефлексивным выходом. Отвечая на сформулированный выше вопрос, исследователь будет двигаться либо в изображениях организованностей деятельности (причем, в изображениях многих организованностей — объекта, средств, метода, и так далее), либо же в изображении структуры этих организованностей. Важная проблема:
Однородность и неоднородность движения. 2.2.Но если предположить, что все три пространства уже построены и что
Каждое из пространств имеет свою организованность, и отношения этой организованности задают основания для движения мысли и связи знаний, а потом также и для организации знаний в системы.
Таким образом из этого следуют две новых постановки проблемы.
3Но всё равно остаётся вопрос: как именно возникает проблема объекта и предмета для исследователя, решающего конкретные задачи. Точнее:
(см. примеры мои собственные и Лакатоса.)
(здесь очень интересны апелляции к математике). (2) История понятий объекта и предмета. (3) История видов объектов, средств, методов, и так далее. (4) Проблема сведения всего этого многообразия к единству категории. 25 декабря 1968 годаОбъект, предмет и смысл1Смысл, выделяемый в каком-либо знаковом тексте или знании, будет трактоваться нами по-разному в зависимости от отнесения его к той или иной плоскости:
2Проблема смыслообразования и объективного оправдания его. Создавая новые рассуждения и знания, исследователь ориентируется только на смыслы и смысловые поля; ему никогда не дан объект как таковой, а только те или иные объекты оперирования. Свои построения он оправдывает по-разному, в зависимости от того, какую деятельность он осуществляет. Если научно-познавательную, то вступают в силу критерии соответствия объекту, то есть критерии истины, а следовательно, появляется необходимость в специальном представлении или изображении объекта. Если осуществляется практическая деятельность или инженерно-конструктивная, то построения мыслителя оправдываются достижением практического результата или эффективностью созданной им машины. Если идёт спор, то он регулируется правилами «игры», в частности правилами рассуждения, схемами силлогизма, и так далее. Научно-познавательная деятельность в своих отрезках и фрагментах (притом — весьма значительных) может регулироваться и обосновываться неспецифическими для неё критериями, например, соблюдением правил силлогизма или правил конструирования, эффективностью созданных конструкций, и так далее. Но эти критерии, весьма выгодные и оправданные для различных отрезков научно-познавательного смыслообразования, должны рассматриваться всё же как вторичные, подсобные и временные; конечными являются критерии истины, и к ним в предмете теории деятельности должны сводиться все остальные. Критерий «практики» действует для всей системы научно-познавательной деятельности, но не является для неё специфическим; по сути дела, он требует согласования системы научно-исследовательской деятельности со всей остальной деятельностью. 3Специального обсуждения требует вопрос о взаимоотношении между процессами смыслообразования и объективными процессами построения соответствующей знаковой формы.
Здесь, вместе с тем, придётся обсуждать вопрос о взаимоотношении между процессами построения рассуждений и новых смыслов и процессами обоснования. В частности, придётся принимать во внимание то обстоятельство, что произвольные замыкания сознания дают лишь одно основание среди многих и, значит, через него должны проходить и все остальные. Нужно будет специально обсуждать взаимоотношение между основаниями и обоснованием. 12 января 1969 годаПредмет — объектПроблема предмета и объекта знания кажется столь сложной и запутанной, даже приводящей к парадоксам, в силу того, что в ней всегда или как правило недостаточно корректно и тонко соединяются представления и понятия из двух разных позиций. Дело в том, что любая предметная точка зрения ограничена тем, что видит через своё табло (или имеет в своём сознании) исследователь-предметник, а методологическая позиция состоит в том, что изображаются в одной схеме и рядом друг с другом:
В этой схеме у методолога то, что видит предметник, выступает как знание (как лишь знание), а то, что видит методолог, наделяется индексом объективности, то есть выступает как сам объект. Отсюда и возникает проблема объекта и знания. Но такая схема даёт лишь разделение и противопоставление (отрицательная диалектика). Она не даёт и не может дать связи между этими изображениями. Во-первых, потому, что это — два разных представления, полученные независимо друг от друга, следы двух сознаний специалистов из разных позиций и уровней иерархии. Эти два изображения, или представления, взяты вместе друг с другом в рамках одного изображения, потому что они здесь сравниваются, сличаются и сопоставляются. Вся катавасия начинается тогда, когда мы ставим вопрос: как получилось это изображение? И горе тому, кто попробует выводить знание из объекта, представленного методологом, хотя потом мы сделаем это в особой искусственной форме. Ведь между «знанием» и «объектом» прямо противоположное реальное отношение: изображение объекта получилось на базе всего того, что представлено в «знании». Лишь в искусственно конструируемой или создаваемой нами действительности можно будет задать движение от изображения объекта к знанию. Но, насколько реалистичной будет эта связка — именно этот вопрос был предметом дискуссии Фихте, направленной против Канта. Во-вторых, потому, что задание элементов при структурном членении некоторого целого соотносительно с заданием связей и вообще основного принципа структурного членения. Структура и связи как её представители являются здесь исходными, а строение элементов, как и сама их внешняя определённость, задаются характером связей. Таким образом, связать два изображения в одно целое можно, лишь перестраивая кардинальным образом сами эти изображения и их смысл. Это — непременное условие. Но дальше ведь остаётся ещё проблема определения самой связи, причём как в плане собственно конструктивного развёртывания модели, так и в плане её объективной интерпретации. Один из вариантов движения отсюда — схематизация и очищение смысла и содержания понятия объекта, по сути дела — существенное изменение этого понятия. Ведь раньше слово «объект» обозначало лишь некоторую «ценность», или «значимость», которую мы придавали одному из изображений в противоположность другому — некоторый «приоритет», а сравнивались они как однопорядковые и однородные. Вопрос: границы и условия сопоставления. Теперь же, слово «объект» должно обозначать один из элементов создаваемой структуры, а следовательно, прежде всего функцию этого элемента, а не его внутреннее строение. Это — необходимая трансформация смысла и содержания некоторого понятия, когда мы включаем обозначаемый им объект в какую-либо систему. Отношение сопоставления двух изображений — «объекта» и «знания» — довольно легко превращается в отношение между объектом и субъектом, когда мы:
Но вся эта линия выводит нас за рамки методологии и логики (в самом широком смысле этого слова) и вводит в область эпистемологии. Мышление начинает выступать как способность индивида. А кроме того, остаётся методологическая и логическая проблема отношения объекта и знания о нём. Но она так и остаётся недостаточно чётко поставленной — ведь её истинный смысл лишь в том, что само сопоставление этих двух изображений есть прием специально-методологического, рефлексивного мышления, а отнюдь не Гегелю и другим удавалось онтологизировать эти структуры лишь за счёт идеи тождества мышления и бытия. Но именно поэтому проблемы мышления получили довольно интенсивное развитие в натуралистическом и психологистическом ключе, а никак не в логическом. Здесь далее можно и нужно было бы обсудить, как именно появляется понятие о деятельности. С одной стороны, оно несёт на себе натуралистический и психологистический отпечаток, а с другой — структурно-динамический, включающий в себе элементы диалектики. Параллельно всему этому развивается и понятие сознания, историю которого точно так же нужно специально обсудить. Как бы там ни было, но по разным линиям мы приходим к понятию предмета. Для него характерно:
Это — схема чистой организованности. В. Розин превращает её в структуру (непонятно какую!), накладывая сюда изображения связей. В последнее время, правда, его схемы стали приобретать даже другой вид. Эта организованность снимает в себе методологическую работу, представленную в её результатах. Она содержит три подсистемы, фиксирующие разные аспекты и планы рефлексии. Правда, по отношению к ней всегда возможна методологическая работа, опирающаяся на другие теоретические машины, а возможно, и на специальные методологические организованности. Вернёмся назад к нашему основному вопросу. В рамках таким образом представленного предмета нет проблемы взаимоотношения объекта и предмета, ибо здесь «объект» является частью предмета, его элементом. В этой сфере деятельности объекта просто нет (правда, скажем, внутри блока эмпирического материала эта проблема остаётся). Но если мы теперь развёртываем вокруг этой организованности науки, вокруг этого предмета, методологическую работу, а это значит — рассматриваем все, включая и прежнюю онтологию как знания и лишь знания и строим новое изображение объекта, которое есть объект как таковой (и только оно есть объект), то мы получаем прежнюю ситуацию взаимоотношения объекта и знания. Всё это — процедура, которая может быть названа диалектикой «объекта — знания», или, точнее, диалектикой «объекта — предмета», в рамках которой действительно появляется изображение объекта как такового, объекта, противостоящего системе предмета. Остаётся ещё:
РезюмеНо самым главным здесь является прием двойного знания, то есть приём методологического мышления. Но это и есть диалектика. Без датыПредмет — объектРазличение предмета и объекта и противопоставление их друг другу было исключительно важным и принципиальным в то время, когда мы рассматривали объект в качестве С тех пор многое изменилось. Мы поняли, что «объект», во всяком случае в подавляющем большинстве наших употреблений этого термина, есть такая же деятельностная конструкция как и всё остальное в предмете. Теперь, говоря о том, что даёт деятельности природа, мы, основываясь на категории «форма — материал», говорим уже не об объекте или объектах, а о материале. В противоположность ему объект является деятельностной конструкцией, это всегда — модель объекта, онтологическая картина объекта, одним словом, — та или иная форма репрезентации его в деятельности. Поэтому, противопоставление объекта и предмета уже не может выражать собой онтологическое противопоставление природы и деятельности. Само это противопоставление переносится нами внутрь деятельности, выступает как гносеологическое или логическое противопоставление, как форма фиксации различий в ориентациях внутри деятельности. Без датыПредмет — объектТрадиционное понятие о предмете и предметности предполагает уже бинарное отношение: когда мы говорим о предмете Когда это членение рассматривалось и трактовалось в качестве внутреннего для высказывания, мысли, знания, и так далее, то оно потребовало новой категориальной оппозиции, объясняющей возможность такой трактовки это очень тонкое место; и тогда здесь была использована категория формы и содержания для фиксации отношения выражения или обозначения. «Предмет» оказался включённым в структуру высказывания, мысли, а в пределе — даже в структуру предложения. Сложилось представление о том, что мы называем «предметом мысли», «предметом высказывания», «предметом знания», и так далее. Но именно последнее заставляло отказываться от такой трактовки. Итак, сформировалась эта оппозиция, близкая к парадоксальной (квазипарадоксальная ситуация):
И именно этот парадокс предстояло решить всякой концепции, которая хотела бы сделать шаг вперёд в развитии всех этих представлений. Но для этого надо было построить новую модель рассматриваемого объекта — акта речи-мысли (или рече-мыслительного акта), но это не удавалось сделать Эта квазипарадоксальная ситуация привела к тому, что каждое из этих отношений стало рассматриваться в особом научном предмете и знания, полученные в каждом из этих предметов, не могли быть соотнесены и связаны со знаниями из других предметов (как я это описывал в статьях о «параллелизме», но всё это должно быть продолжено и развито). По сути дела, я утверждаю, во-первых, что этот парадокс не решён до сих пор и, во-вторых, что для решения его необходимы новые категории мышления: во-первых, категория системы и, во-вторых, категория деятельности. Эти общие утверждения могут формулироваться в более узком и более частном виде: например, что не было двумерного языка структурных изображений, не были разработаны принципы анализа связей, принципы структурно-функционального анализа, принципы процессуального анализа, не различались в достаточной мере функции и материал (соответственно, — функциональные свойства и свойства материала, или материальные свойства) и так далее (см). По сути дела, этот момент — отсутствие необходимого языка — отмечается как в косвенной, так и в прямой форме многими исследователями (см). Но всё это, как я уже отмечал, — лишь весьма одностороннее и неполное схватывание и представление проблемы. А общая формулировка её состоит в том, что отсутствовал не просто метод, адекватный проблеме, а не было значительно большего и куда более принципиального — мыслительной категории, которая могла бы схватить и выразить все стороны и все аспекты этой проблемы и дать необходимое средство синтеза всех уже выделенных и зафиксированных сторон и моментов объекта. Отсутствие средств синтеза, то есть соответствующих мыслительных категорий, вело к тому, что продолжали углубляться и развиваться аналитические направления, и чем рафинированнее становилось каждое из них, тем более сложной становилась проблема синтеза. Ибо всякое аналитическое направление берёт явления всё же в целом и создаёт понятийные компенсации разного рода для представления оставляемых в стороне и не описываемых специально моментов, а поэтому каждое изображение является не изображением части явления, а изображением всего явления с определённой частной точки зрения, то есть частной проекции объекта в целом, и чтобы теперь совместить и соединить эти представления друг с другом, нужно каждое из них тщательно очищать от всех этих необходимых, но не объективируемых понятийных наслоений — связочных, буферных, компенсирующих, дополняющих, других элементов. Итак, задача состояла в том, чтобы построить такое изображение речи-мысли, в котором бы оба эти представления были сняты и синтезированы. Каким же образом «по этапам» мы решали эту задачу.
И при этом объект вместе с приложенной к нему операцией, или процедурой, отождествляется с содержанием знания или содержанием мысли. Это были ещё весьма «грубые и примитивные» представления, основывавшиеся на многих неоправданных и весьма грубых отождествлениях. Но главное заключалось в том, что были введены первые системно-структурные представления знаний (и процессов мысли). Благодаря использованию системно-структурных представлений объект, с одной стороны, рассматривался как совершенно автономный и существующий сам по себе, независимо от структуры знания, а с другой стороны, оставаясь таким — автономным и независимым, он включался в структуру знания и рассматривался как её элемент. Одновременно было введено представление о предмете и предметности, отделяющее предмет от объекта и знания и, вместе с тем, связывающее их. Утверждалось, что применение операции к объекту выявляет содержание, что это содержание получает новую форму существования и фиксируется в знаковой форме, что то, что выявлено и фиксировано таким образом, есть «сторона» или «аспект» объекта и что, собственно говоря, объект, включённый таким образом в знание, взятый, следовательно, с одной определённой стороны, даёт нам «предмет» или есть «предмет», и что такая трактовка отношения «предмет — объект» точно соответствует марксову пониманию, зафиксированному в тезисах о Л. Фейербахе (см). В таком понимании решалась также и проблема содержания в его отношении к знанию, объекту, операциям: содержание было моментом, или аспектом, знания и вне него не могло существовать — оно фиксировалось в знаковой форме знания и в его связях с объектом и операциями, содержание было операциональным, поскольку оно выделялось или порождалось посредством операций, содержание было объективным, поскольку операции прикладывались непосредственно к объекту (или объектам), а знаковая форма относилась к нему (или к ним). Но при этом возникла трудность с объяснением существованиясамого предмета: получалось, что он существует, во-первых, не объективно — только в знании и через знания (см.), а во-вторых, неявно — за счёт работы сознания человека, особым образом понимающего и трактующего знаковую форму знания и объект, включённый в знание. И это обстоятельство с самого начала вызвало критические возражения, хотя не в общей форме, а в их конкретном приложении к речи-языку (см). Разобрать более подробно и сослаться на мои более поздние трактовки (см. также полемику с А. А. Зиновьевым). Поэтому следующий этап в развитии отношения «предмет — объект» был связан с обсуждением проблемы существования предмета. Эта проблема была одной из тех, которые привели к идее деятельности и воспроизводства. Здесь идея предмета тесным образом переплетается с идеей нормативности. В этой проблеме было три вопроса, которые по-разному проявили себя в дальнейших обсуждениях и в дальнейшем движении: один из них — в чём именно существует предмет — в объекте или в знаковой форме, другой — в каком пространстве существует предмет, и третий — может ли он получить самостоятельное существование как одно и самостоятельное целое. Обсуждение первого вопроса приводило к совершенно естественному и закономерному, но переворачивающему все привычные представления результату — что предмет существует как в знаковой форме, так и в объекте, что он не может существовать ни в знаковой форме самой по себе, ни в объекте самом по себе, и из всего этого мог быть только один вывод, что предмет существует в связях и отношениях между объектами и операциями, с одной стороны, и материалом знаков, с другой, то есть в связях и отношениях между знаковой формой и объективным содержанием, то есть в структуре и системе того, что мы изобразили как:
Так родилось второе, по сути дела, принципиально иное представление предмета. Нетрудно видеть, что появление его было результатом принципиальной смены той исследовательской позиции, с точки зрения которой велись обсуждение проблемы и весь анализ: поставив вопрос о существовании предмета, мы были вынуждены выйти с позиции методической рефлексии собственного мышления и перейти в позицию объективации тех различений, которые были сделаны в предыдущей позиции:
NB — Было неясно, к чему (на этой схеме) и как относить слово «предмет».
По сути дела, таким образом мы превратили структуру:
В объект нашей мысли. Это новое понятие предмета было собственно методологическим: оно связывало объективность и субъективность принципиально иным образом, нежели схема гносеологического отношения «субъект — объект». В потенции оно придавало «предмету» собственно объективное существование и больше соответствовало марксовым формулировкам о реальности «предмета» развить. Я так утверждал (см). Но это — очень тонкое и спорное место, ибо оставался вопрос о том, как вообще могут объективно существовать подобные образования. Мы ещё должны были проделать саму объективацию по всем правилам и нормам, существующим на этот счёт. До этого само это различение существовало только в наших словах и в нашем мышлении с этими схемами и по поводу этих схем, но оно не было объективировано и не было категориальной проработки предмета. Теперь же мы выяснили, что «предмет» существует в связях и отношениях между объективным содержанием и знаковой формой, то есть как структура (см). Но всё равно оставался общий вопрос: где и как могут существовать подобные объекты — во-первых, объединяющие в себе знаковую форму знания, объект оперирования и само оперирование, а во-вторых — неоднородные и структурные. Ответ на него был дан благодаря разработке и развитию новых представлений о деятельности и процессах её воспроизводства (см.), а во-вторых — новых представлений о системах и структурах (см). По первой линии было установлено, что деятельность в отличие от поведения и действий должна рассматриваться не как эманация индивида — субъекта-деятеля, а как независимая и самостоятельная субстанция. По второй линии… Таким образом, в конце концов было получено представление, что всякий «предмет» представляет собой определённую организованность деятельности, что как организованность он, с одной стороны, существует только в деятельности и благодаря её процессам, а с другой — как самостоятельное и автономное целое, фиксируемое в своих элементах и связях в культуре и в социетальных реализациях. Таким образом, вся проблема предмета и предметов была переведена в новое русло — изучение состава, структуры и форм организации различных предметов в зависимости от строения соответствующих им первичных, то есть порождающих их, и вторичных, то есть связанных с их использованием и употреблением, деятельностей (и таким образом круг замкнулся, вернув нас к исходным принципам деятельностного анализа — см. [Щедровицкий, Алексеев 1957 b]). И дальше речь шла уже либо о новых понятийных и категориальных оппозициях, которые развёртывались вокруг понятия «предмета», например, об оппозициях «предмет — знание», «предмет — понятие», «предмет — способ деятельности», «предметная организация и логическая нормировка мышления» и так далее, либо уже о конкретном теоретическом описании различных «предметов» — практических, методических, инженерно-конструктивных, научных, проектных, управленческих, и так далее. Но была ещё одна линия, ещё один момент, который был связан с изменением и развитием представлений об объекте, с одной стороны, в связи с развитым таким образом, как это было выше описано, представлением о «предмете», а с другой стороны — в связи с новыми представлениями о деятельности и существовании в деятельности. Без даты0Начинать обсуждение приходиться, стоя на позиции логика и тем самым нарушая историческую последовательность. Но это — последнее и наиболее совершенное представление. 1Если спросить предметника, с чем он имеет дело, то он скажет, что с объектами (см. очень характерное высказывание Клычкова, ср. также с замечаниями В. Смирнова). Но на самом деле он всегда имеет дело только с предметами; это — та реальность, первая и основная реальность в которой он живёт. 2Сопоставление нескольких предметов, замкнутых на одном объекте, даёт возможность отделить сам объект — как нечто третье, остающееся всегда неопределённым (см. блестящие рассуждения Гегеля); на разных этапах нашего рассуждения и исследования мы можем приписывать объекту разную структуру (строение). 3Логики подходили к этой проблеме также и с точки зрения знака и значения. Г. Фреге должен был сочетать в своих воззрениях номинализм с реализмом. Но в дальнейшем формальная логика ухватила и развила (см. дискуссии начала XX века — Мурр, Рассел, Витгенштейн и другие) лишь номиналистические традиции (возвращение к этой проблематике с 4Сопоставление нескольких предметов, взятых как знаковые выражения, позволило различить «значение» и «смысл», «предмет» и «понятие». Но сами эти различения повисали в воздухе, поскольку неясно было, как они относятся друг к другу; нужна была онтологическая картина, объединяющая их, и, соответственно, модель объекта, «сторонами» которого они были. Именно поэтому у Платона два мира — единичных вещей и идей, которые никак не соотносятся друг с другом. Дискуссии реализма, номинализма и концептуализма брали вопрос с очень странной и смешной стороны. Это была проблема пространственно-временной локализации; проблема существования сводилась к проблеме расположения в пространстве и времени или вещественной выраженности. Отсюда все эти тезисы: in re, независимо от re, до или после re и так далее. До последнего времени, в частности, 5Мы сделали решающий, хотя только первый шаг, введя схему замещения:
Это первая и единственная эмпирическая реальность человеческого мира. Это — то единственное, что действительно существует, в современном социальном мире; это мировой разум, дух, ноосфера, и так далее. Это то, что имеет первое и непосредственное существование для людей, первую экзистенцию. Так называемые объекты, в частности вещи, существуют внутри предметов как захваченные ими, ассимилированные. Хотя люди непрерывно «извлекают» объекты из предметов и стараются дать им самостоятельное представление и существование. Но при этом — и это проклятие человеческого духа — они лишь создают новые предметы. Но при этом знаковая форма начинает играть роль самого объекта (ср. инверсия знаковой формы у М. Розова). 6Вводя схему замещения — а она предполагает уже совсем иную позицию исследователя, изменение и предмета, и объекта изучения, — мы начали объяснять с её помощью те различия в явлениях, которые были зафиксированы в позиции I. (Кое-что мы объяснили, но вместе с тем обнаружилось недостаточность наших схем и необходимость дополнения их.)
7Исследователь-логик в позиции II употребляет определённый набор терминов-понятий и с их помощью ведёт описание своего объекта. Здесь он говорит о предмете, о знаковой форме, содержании, объекте (оперирования и изучения), операциях. Он говорит о работе исследователя I и о том, с чем тот имеет дело и что сознает. Возможно, здесь он должен воспользоваться схемой «верстака» и «табло». 8При этом, исследователь-логик описывает, с одной стороны, с чем имеет дело исследователь и как он имеет дело, а с другой — как всё это выступает для исследователя и как он осознает свою работу.
Интересно, что именнонадо конфигурировать на табло, чтобы можно было объяснить работу человека? Но вид и форма осознания своей работы (а вместе с тем и ход самой работы) зависят от тех средств сознания и осознания, которые имеет исследователь, а эти средства, в свою очередь, передаются ему логиком. Теперь возникает основной вопрос: должен ли логик просто передать ему свою терминологию, или же выработать для него иную, специальную терминологию, учитывая различие позиций и связанное с этим различие понятий. 11 августа 1971 годаЕсть два полюса или два фокуса отнесения смысла любого текста: 1) к действительности говорящего и 2) к объекту, описываемому им. В тех случаях, когда мы описываем мнения, суждения, высказывания людей, это различие усложняется и порождает массу затруднений и «обманок».
Например, мы говорили о «предметной» позиции, предметных высказываниях, и так далее. Но это могут быть: а) высказывания исследователя, работающего внутри предмета — отнесённые к его действительности — отнесённые к его объекту, б) высказывания исследователя, работающего внутри предмета, описанные в терминах действительности метаисследователя; но именно метаисследователь пользуется термином «предмет» и выносит его на объект. Поэтому мы должны говорить:
И во всём этом слита и проявляется наша действительность и наш объект. 14 августа 1971 годаУточнение категориальной оппозиции «предмет — объект»1Представления о предмете развивались затем по нескольким разным линиям, и вместе с этим существенно менялись представления об объекте и описывающие его понятия. Одна линия была связана с рефлективным осознанием познавательных ситуаций, позиций и процедур, приводящих к образованию понятия предмета. Большую научную проблему представляет дифференциация «предмета» и «объекта». Здесь развитие понятия предмета было связано:
В исходном пункте дифференциация «предмета» и «объекта» была связана, во первых, с сопоставлением и соотнесением нескольких разных представлений объекта, во вторых, с особой организацией познавательной ситуации, которую обычно называют «рефлексией», и, в третьих, с особой онтологизацией возникающих при этом образов. Все три пункта требуют пояснений и более подробного анализа.
Дело в том, что связка двух знаковых форм, понимаемых и, следовательно, относимых на какой-либо объект, может пониматься и, соответственно, онтологизироваться трояким способом:
Но от чего зависит выбор, или осуществление, какого-либо из них? Первая форма (способ) понимания даёт нам лингвистическую и формально-логическую позиции (между собой они различаются тем, что при этом выдвигается на передний план — знак и его материал или, наоборот, смысл и содержание, особым образом членимые и за счёт этого получающие свою формально-логическую или какую-либо иную форму), вторая форма (способ) понимания даёт нам специально-предметные позиции (физические, химические, биологические, и так далее) или онтологическую позицию в её разных оформлениях (например, натурфилософскую), третья форма (способ) понимания даёт гносеологическую, эпистемологическую, предметную или деятельностную позиции. Здесь существенно также то, что всё время соединяются две позиции: одна — это позиция особого понимания исходной сопоставительной связки форм (здесь ещё остаётся открытым вопрос, какие именно средства предполагает каждое из этих пониманий и как возникают эти средства), а другая — позиция специально-научного анализа или предмета. Здесь очень существенно, что знаковую форму (или текст) можно понимать по-разному:
Но здесь весь вопрос в том, что избирает для своего анализа этот предметник, или — как мы это образно и схематически изображаем — какую позицию он занимает. В одном случае он может занять заимствованную позицию и анализировать и описывать далее то содержание объекта (объективное содержание) которое схвачено и зафиксировано в данном предмете и через него. В другом случае он может остаться во внешней позиции по отношению к этой деятельности, и тогда, благодаря своим специфическим средствам, он увидит весь предмет как сложную структуру, охватывающую знаковую форму, объект и операции с ним.
Если теперь мы сами встанем в ещё одну, четвёртую позицию и будем описывать всё то, что изображено на схеме, то должны будем сказать, что оба исследователя имеют дело с предметом, но «видят» и представляют его себе по-разному 1: один «видит» смысл предмета, или — в соответствующей интерпретации из нашей собственной позиции — объективное содержание, зафиксированное в этом предмете, другой исследователь видит структуру предмета, но уже не может «видеть» и знать того его смысла, который дан исследователю в первой позиции. Для описания обоих случаев, таким образом, употребляется термин «предмет» (и не может употребляться термин «объект», но смысл его каждый раз особый, хотя оба употребления тесным образом связаны друг с другом — и не только тем, что основа, на которой работают оба исследователя, одна и та же, но также и тем, что только второе «видение» (а оно в данном случае рассматривается нами как совершенно адекватное реальному положению дел и поэтому заимствуется для нашей собственной синтетической картины) даёт возможность характеризовать видение первого исследователя и его работу как «предметные». Это обстоятельство, естественно, привело к дифференциации понятия «предмет», но процесс этот не был завершён и не был оформлен терминологически. Сейчас мы предлагаем называть «предмет» в первом плане «предметным смыслом» или «предметным содержанием», в зависимости от того, где и как мы задаем его существование — в сознании первого исследователя или как нечто интернализованное и объективное, а термин «предмет» оставить только для тех случаев, когда мы рассматривает и описываем структуру предмета с внешней точки зрения 2. Именно в этом плане — анализа структуры предмета как такового — шла вторая линия развития понятия «предмет», и она и она была непосредственно связана с параллельным развитием понятия «объект»… 2Различение и противопоставление «предмета» и «объекта» с самого начала было кардинальным для методологии, основывавшейся на понятиях содержательно-генетической логики и теории деятельности, и остаётся таким сейчас. Однако, параллельно общему развитию представлений о мышлении, строении науки, типах знаний и механизмах деятельности расширялось и существенно менялось содержание самих понятий «предмет» и «объект», а вместе с тем изменялись и дифференцировались их противопоставление и связь. 1Исходным было Марксово противопоставление: предмет деятельности, а не объект, данный в созерцании. Но это было чистое противопоставление, в этих тезисах связь между предметом и объектом не устанавливалась и не намечалась. Таким образом, развивая дальше идеи немецкой классической философии, К. Маркс противопоставил естественнонаучному подходу и обосновывающей его философии натурализма деятельностный подход и принцип деятельности. Но дальше нужно было, во-первых, связать между собой эти два понятия и, во-вторых, объяснить в рамках деятельностного подхода естественнонаучную точку зрения и вывести объект из деятельности. 2На первом этапе (1952–1960), который мы обозначаем обычно как этап содержательного-генетической логики, эта связь устанавливалась ещё по сути дела в рамках натуралистической картины и в сильной зависимости от схемы взаимодействия субъекта с объектом познания. «Объект» в этом контексте рассматривался прежде всего как часть и элемент природы (см.), а «предмет» в противоположность этому как создание и порождение деятельности, как то, что возникает и существует, с одной стороны, благодаря операциям человеческой деятельности, приложенным к объекту, а с другой стороны, благодаря знанию и через знание. При этом деятельность и знание (благодаря деятельности) как бы охватывали природный объект, включали его в свои структуры и ассимилировали. В дальнейшем мы стали называть отношения и структуры такого типа «захватывающими», «паразитирующими» или «наложенными». В наглядной форме эти отношения между объектом и знанием (деятельностью) изображались в схемах вида:
Или в совсем уже изобразительных схемах такого вида как схемы 2, 3, … в статье о конфигурировании. Последующие характеристики «объекта» и «предмета» определялись во многом строением этих схем и их дальнейшим конструктивным развёртыванием; поэтому всё содержание, полученное из философских спекуляций и научно-эмпирического опыта, относилось к этим схемам и признавалось значимым только в том случае, если оно ими подтверждалось (процедура модельной экспликации) 3. Сохраняя исходно заданную характеристику части или элемента природы, «объект» выступал в этих схемах в качестве «объекта оперирования» 4. При этом объект рассматривался, во-первых, как часть и элемент природы — как таковой он обладал в потенции свойствами, процессами, и так далее, одним словом, всем, что могло быть в нём потом открыто или обнаружено, во-вторых, как объект оперирования — это непосредственно выражалось в многоплоскостной схеме знания соединением знаков объектов X, Y… со знаками операций D1 D2… Dn,Ñ1Ñ2… Ñm, и в-третьих, — как объект, к которому относится знаковая форма (А) (В)… (N) и все связанные с ней смыслы и значения (объект отнесения). На схеме это выражено полустрелкой, идущей от знаковой формы к объекту. Пока мы пользуемся двухплоскостными схемами знаний этих различений и функциональных характеристик объекта достаточно; но уже здесь — и это крайне важно — в варианте схемы (а) «объект» объединял все три характеристики, а в варианте схемы (в) «объект» дифференцировался на «объект оперирования» и «объект отнесения». К тому же, если вдуматься, уже здесь вставал вопрос, что же именно является «объектом изучения» — ведь выявлялось содержание значения на объекте X, а приписывалось объекту Y, — но острота этого вопроса была снята и завуалирована предположением, что объекты X и Y тождественны по тому содержанию, которое фиксируется в знаковой форме (А) (В)… (N) и поэтому X и Y могут рассматриваться как один объект. Такое упрощение тотчас же обнаруживало свою несостоятельность — как только мы переходили к многоплоскостным и многослойным схемам знаний, в которых объект оперирования заведомо отличался от объекта изучения и не только своим видом, но вообще типом, ибо это был «знаковый объект». Поэтому, со всей остротой встал вопрос, что же собственно является «объектом изучения» и можно ли считать, что, оперируя с многочисленными плоскостями и слоями замещающих знаковых средств, мы изучаем или исследуем именно этот единичный объект X. Таким образом, объект изучения выступил как нечто обобщённое и существующее независимо от каждого единичного объекта оперирования X, (А) (В)… (N), (a) (b)… (m), и так далее, и даже независимо от объекта отнесения Y, хотя все выявленное в процессе оперирования содержание приписывается ему, как существующее во всей структуре предмета и размазанное по ней. Но отсюда был уже одни шаг до того, чтобы сказать, что «объект изучения» существует только как нечто идеальное, и если мы хотим выразить и зафиксировать его в материальной форме, отличной от тех форм, в которых фиксировались все прежние знания об объекте и все прежние объекты оперирования, то должны искать и создавать особую знаковую форму (конструкцию) специально для изображения «объекта изучения». Так в контексте имманентного конструктивного развёртывания многоплоскостных схем знания были вновь открыты (переоткрыты) «онтологические схемы» и «онтологические картины» (хотя, наверное, тот смысл, которые мы вкладываем в слово «онтология» сильно отличается от того смысла, который вкладывали в него Г. В. Лейбниц, Х. Вольф и вкладывают многие современные авторы). Таким образом, «объект» постепенно терял свои свойства непосредственной принадлежности к природе и изначальной данности исследователю, а выступил как порождение и особая организованность деятельности. («Объект» потерял свою принадлежность к природе, но он должен был её вернуть. Мы стали говорить, что объекты научного изучения не имеют ничего общего с объектами практики, что наука не изучает и не описывает реальный мир 1966. «Обучение и развитие».) Но если бы «объект» изучения был только конструкцией, создаваемой человеческой деятельностью, конструкцией, подобной всем остальным в предмете, то он не был «объектом». Эта простая констатация заставила нас проделывать обратное движение. В предшествующем развитии мысли «объект» потерял свою принадлежность к природе, теперь он должен был вернуть её, но при этом сохранить все уже полученные определения. Это было возможно только за счёт установления новых связей модели и онтологической картины объекта с тем, что шло от «природы» или, точнее, от непосредственного оперирования с «объектами природы». Эти связи шли по нескольким разным линиям, в зависимости от того, в какую сферу деятельности включалось употребление онтологических картин и соответствующих им знаний — практическую, инженерно-конструктивную или научно-экспериментальную. Все это движение — развитие схем и связанных с ними представлений — привело к весьма существенным изменениям в понимании и трактовке «объекта». Мы поняли, что «объект» во всяком случае для подавляющего большинства наших употреблений этого термина, является такой же деятельностной конструкцией, как и всё остальное в предмете, что он создаётся деятельностью, но создаётся именно как «объект», то есть наделяется не только строением и конструкцией, но также и естественными законами жизни, независимыми от человеческой деятельности. Но как бы мы ни брали «объект» и как бы мы ни понимали его происхождение и природу — в натуралистической ли идеологии, как нечто изначально данное и противостоящее исследователю, или в противонатуралистической, деятельностной идеологии, согласно которой всякая данность объекта изучения есть результат деятельности человека, в первую очередь его мыслительной деятельности, а затем инженерно-конструктивной и практической — во всех случаях мы можем в контексте рефлексивного методологического исследования рассматривать противопоставленность знаний и их объекта как нечто реально существующее и весьма существенное для многих процедур и приёмов современного научного и философского мышления. |
|
Примечания: |
|
|---|---|
|
|
