Фридрих Август фон Хайек:
Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом.
Часть II. Контрреволюция науки.
Глава 15. Влияние сен-симонизма

I

Сегодня нам нелегко представить огромную продолжавшуюся два-три года суматоху вокруг движения сен-симонистов, причём не только во Франции, но и во всей Европе, или оценить масштабы влияния, оказанного их учением. Но можно не сомневаться, что это влияние было гораздо обширнее, чем принято считать. Если судить о нём по количеству ссылок в литературе того времени, то может показаться, что известность сенсимонистов была столько же недолговечной, сколько громкой. Однако не нужно забывать, что в последние годы своего существования школа выставила себя на посмешище, что из-за их псевдорелигиозных арлекинад, всяческих эскапад и безрассудств многим проникшим в суть её социального и философского учения могло быть попросту неловко признавать свою причастность к этим чудаковатым из Менильмонтана и к молодцам, отправившимся на Восток в поисках "femme libre". Вполне естественно, что люди стали относиться к своему увлечению сенсимонизмом как к юношескому безрассудству, хвастаться которым не хотелось. Но это не означает, что усвоенные ими идеи перестали действовать на них самих и через них, и тщательное исследование, которое ещё ждёт своего часа, вероятно, показало бы, как удивительно широко распространилось это влияние.

Мы не стремимся здесь проследить за влиянием отдельных лиц или групп. Более того, если бы удалось обнаружить, что аналогичная ситуация порождала аналогичные идеи без какого бы то ни было влияния сенсимонистов, для нас это имело бы гораздо большее значение. Однако при исследовании аналогичных современных сен-симонизму движений, где бы они ни разворачивались, всякий раз быстро обнаруживается их тесная связь с французским прототипом. И даже если мы не имеем права утверждать, что во всех этих случаях речь действительно идёт о влиянии, а не о том, что все, кого посещали подобные идеи, быстро находили свой путь к сен-симонизму, стоит всё же ненадолго остановиться на тех разнообразных каналах, по которым передавалось это влияние, — хотя бы потому, что его размеры недостаточно оценены, и особенно потому, что распространение сен-симонизма означало также распространение позитивизма Копта в его ранней форме.

Прежде всего необходимо понять, что это влияние ни в коем случае не ограничивалось кругом людей, склонных главным образом к размышлениям на социальные и политические темы, но что оно было даже сильнее в среде литераторов и художников, которые, зачастую почти неосознаннее, становились посредниками, переносившими сен-симонистские концепции в иные сферы. Во Франции идеи сен-симонизма об общественной функции искусства произвели глубокое впечатление на целый ряд крупнейших писателей того времени и стали причиной основательнейших изменений в тогдашней литературной атмосфере. ³⁵⁸ Требование, чтобы искусство стало насквозь тенденциозным, чтобы оно служило социальной критике и чтобы с этой целью показывалась жизнь как она есть — со всем её безобразием, привело к настоящей революции в словесности. ³⁵⁹ Многое из сен-симонистского учения было усвоено и практиковалось не только тесно связанными с сен-симонизмом авторами, такими как Жорж Санд или Беранже, но и некоторыми из самых знаменитых писателей того времени, такими как О. де Бальзак ³⁶⁰, В. Гюго и Эжен Сю. Среди композиторов частым посетителем их собраний был Ференц Лист, а Берлиоз, сочинивший «Кантату по случаю открытия железных дорог» («Chant d d’mauguration des chemins de fer») применил их заповеди к музыке.

II

Также отчасти через литературу осуществлялось влияние сенсимонизма в Англии. Здесь главным выразителем их идей на время стал Томас Карлейль, который, как хорошо известно, был многим обязан сен-симонистскому ученики и даже перевёл и попытался опубликовать работу Сен-Симона «Новое христианство» со своим предисловием, правда, анонимным. ³⁶¹ Пример Карлейля первый из множества показывающих, как легко сен-симонизм или контианство соединяется с немецким влиянием. Его подход к философии истории и представления о законах прогресса, изложенные в «Сарторе Резартусе», его деление истории на позитивные и негативные периоды — всё это имеет преимущественно сен-симонистское происхождение, и его интерпретация французской революции пропитана сен-симонизмом. У нас нет необходимости задерживаться на влиянии, которое в свою очередь оказал Карлейль, но следует отметить, что позднейшие английские позитивисты признавали, что его учение во многом подготовило для них дорогу. ³⁶²

Больше известно о влиянии, оказанном сен-симонистами на Дж. С. Милля. В своей «Автобиографии» ³⁶³ он называет их «писателями, сделавшими больше, чем кто-либо, для того, чтобы новый образ мышления дошёл до «его сознания», и при этом особенно выделяет одну из их публикаций, показавшуюся ему гораздо более значительной, чем остальные, — ратною работу Конта «Система позитивной политики», которая «прекрасно гармонировала с моими тогдашними понятиями, помогая им обрести наукообразную форму. Я стал считать методы физической науки моделью, подходящей для наук политических. Но важнее всего для меня тогда было то, что, следуя за рассуждениями сенсимонистов и Конта, я получил более чёткое, чем до этого, представление об особенностях периода смены мнений, и перестал принимать моральные и интеллектуальные характеристики подобного периода за общечеловеческую норму».

Далее Милль говорит, что хотя он на время потерял из вида Конта, его держал au courant (фр. — в курсе. — Прим. пер.) сен-симонистских успехов Г. д’Эйшталь (который познакомил с идеями сен-симонизма также и Карлейля) ³⁶⁴, что он читал почти всё, что они писали, и что «частично благодаря их сочинениям <у него> открылись глаза на то, насколько ограниченную и преходящую ценность имеет прежняя политическая экономия, считающая частную собственность и право наследования нерушимыми, а свободу производства и обмена — dernier mot (последним словом) в совершенствовании общества». Как далеко он зашёл в своей убеждённости, видно из письма к д’Эйшталю. ³⁶⁵ Он пишет, что «склонен полагать, что <их> общественная организация, в той или иной модификации… по всей вероятности станет окончательным и непреходящим состоянием рода человеческого, правда, он не во всём сходился с ними; прежде чем человечество сумеет реализовать это, считал он, потребуется пройти через много, или, во всяком случае, через несколько, стадий. Несомненно, здесь мы сталкиваемся с зачатками социалистических наклонностей Дж. С. Милля. Но и в случае с Миллем это было преимущественно подготовкой к ещё более глубокому воздействию, позднее оказанному Контом.

III

Однако ни в одной другой стране (за исключением Франции) учение Сен-Симона не вызвало большего интереса, чем в Германии. ³⁶⁶ Этот интерес начал проявляться удивительно рано. Похоже, что в этой стране у первого же выпуска «Организатора» оказалось довольно много читателей. ³⁶⁷ Несколько лет спустя, в 1824 году, Гюстав д’Эйшталь, бывший, по-видимому, учеником Конта, приезжал в Берлин и сумел вызвать у нескольких человек интерес к контовской «Системе позитивной политики»; это было ещё до поездки с похожей целью в Англию и привело к появлению достаточно подробной рецензии, единственной, которой эта книга когда-либо удостаивалась на каком бы то ни было языке, опубликованной в «Лейпцигской литературной газете». ³⁶⁸

Кроме того, усилиями д’Эйшталя Копт приобрёл горячего почитателя в лице Фридриха Бухгольца, известного тогда публициста, который не только написал Конту лестное письмо с выражением полного одобрения ³⁶⁹, но также в 1826 и 1827 годах опубликовал в своём «Новом немецком ежемесячнике» четыре анонимные статьи о Сен-Симоне вместе с переводом заключительной части его «Промышленной системы». ³⁷⁰

Тем не менее, широкий интерес к сен-симонизму пробудился в Германии только осенью 1830 года; и потом, в течение двух-трёх лет, с быстротой молнии распространился по её литературному миру. Июльская революция снова сделала Париж центром притяжения для всех прогрессивных сил, а движение сен-симонистов, находившихся тогда в зените славы, было в этой Мекке всех либералов самым заметным интеллектуальным явлением. Настоящий поток книг, памфлетов и статей о сен-симонистах ³⁷² и переводов некоторых из их работ захлестнул Германию ³⁷³, и из немецких источников можно было узнать о них почти все. Волна возбуждения докатилась даже до Гёте, который, будучи уже очень старым, подписывался на «Глобус» (вероятно, ещё со времён, когда это было либеральное издание). Ещё в октябре 1830 года. Гёте советовал Карлейлю «держаться подальше от сен-симонистского общества» ³⁷⁴, а в мае 1831 года несколько раз возвращался к этой теме в беседах, сохранившихся в записях, но и после этого счёл необходимым провести день за чтением, чтобы до конца разобраться в сен-симонистской доктрине. ³⁷⁵

Казалось, будто весь литературный мир Германии того времени с нетерпением ожидает известий о новейших французских идеях. А для некоторых, по словам Рахеля фон Варнхагена, сен-симонистский «Глобус» стал просто интеллектуальным хлебом насущным ³⁷⁶ Похоже, что и Генрих Гейне прибыл в 1831 году в Париж с целью узнать что-нибудь новое о сен-симонистах ³⁷⁷, и, как он потом говорил, не пробыв в Париже и двадцати четырёх часов, он оказался в окружении сен-симонистов ³⁷⁸. Живя в Париже, Гейне и Л. Берне немало сделали для распространения информации о сен-симонистах в литературных кругах Германии. Другим важным источником информации для живущих не в Париже, в частности для группы Варнхагена, был американец Альберт Брисбейн, тогда ещё не фурьерист, но уже путешествующий распространитель социалистических идей. ³⁷⁹

Как сильно повлияли эти идеи на Г. Лаубе, К. Гуцкова, Мундта, Л. Вибарга, входивших в литературный кружок «Молодая Германия», прекрасно показала Э. Батлер в своей книге «Религия сен-симонизма в Германии», где она приводит веские основания, позволяющие отнести всю школу младогерманцев к движению сен-симонистов. ³⁸⁰ В качестве группы они существовали недолго (с 1831 по 1835 годы), но ярко: неуклонно и, пожалуй, более прямолинейно, чем их французские современники, проводили в жизнь принцип сен-симонистов об обязательной тенденциозности искусства и особенно старались популяризировать их феминистские доктрины и их призывы к «реабилитации плоти». ³⁸¹

IV

Гораздо более важным для наших целей, но, увы гораздо менее исследованным, является соотношение между сен-симонистами и другой немецкой группой, младогегельянцами ³⁸². О поразительном и отчётливо ощущавшемся современниками сходстве между гегельянскими и сен-симонистскими идеями мы будем говорить позже. Сейчас нас интересует только степень воздействия, действительно оказанного сен-симонистскими идеями на младогегельянских философов и, соответственно, то, до какой степени отделение младогегельянцев от ортодоксальных последователей философа обусловлено переменами, вызванными этим воздействием. Нам сегодня мало что известно об этом, но коль скоро между младогерманцами и членами кружка, позже оформившегося в группу младогегельянцев, существовали тесные личные контакты, и поскольку некоторые из младогерманцев, а также некоторые из авторов работе Сен-Симоне, выходивших в Германии, были гегельянцами ³⁸³, вряд ли можно сомневаться, что в группе младогегельянцев интерес к сен-симонизму был никак не меньше, чем среди младогерманцев.

Этот период в немецкой мысли, так мало до сих пор исследованный, но столь существенный для понимания дальнейших событий, приходится на тридцатые годы XIX века. Похоже, что именно в это время были посеяны семена, принесшие свои плоды в следующем десятилетии ³⁸⁴. Здесь мы встречаемся с трудностью: после того, как сен-симонисты дискредитировали себя, люди стали крайне неохотно признавать, что обязаны им чем бы то ни было, тем более, что и прусская цензура могла не пропустить упоминаний об этой опасной группе. Ещё в 1834 году Г. Кюне, философ-гегельянец, тесно связанный с младогерманцами, говорил о сенсимонизме, этом «французском двойнике гегельянства», что «отныне вряд ли следует упоминать название, и, тем не менее, сами основы такого подхода к жизни, который в нынешней своей форме превратился в карикатуру, найдут полное воплощение в общественных отношениях. ³⁸⁵ А если вспомнить, что, когда волна увлечения сен-симонизмом прокатилась по Германии, тем, кому предстояло решительно выступить против ортодоксального гегельянства, а также сыграть важную роль в рождении немецкого социализма: А. Руге, Л. Фейербаху, Д. Штраусу, Мозесу Гессу и К. Родбертусу — не было и тридцати ³⁸⁶, то можно чуть ли не с полной уверенностью заявить, что все они в своё время воспитывались на сен-симонистском учении. Только об одном из них достоверно известно, что он посетил Париж в начале 1930-х годов ³⁸⁷, зато этим человеком был Мозес Гесс, сделавший, как известно, больше, чем кто-нибудь ещё в Германии того времени для распространения социалистических идей; и отголоски сен-симонистского и фурьеристского учений без труда различаются в его первой книге, вышедшей в 1837 году.

Что касается ряда других, в частности, самого влиятельного из младогегельянцев, Людвига Фейербаха, который так полно объединил позитивизм и гегельянство и оказал значительное влияние на Маркса и Энгельса, то мы не располагаем прямыми свидетельствами о его знакомстве с произведениями сен-симонистов. Если бы этот гегельянец, так много сделавший для того, чтобы у следующих поколений немецких учёных выработалось позитивистское Weltanschauung и, следовательно, сыгравший в Германии ту же роль, какую Конт — во Франции, пришёл к своим взглядам независимо от современного ему направления французской мысли, это было бы куда более значительным фактом. Но у него практически не было возможности не узнать об этом направлении в тот период, когда вырабатывалось его собственное мировоззрение. Трудно поверить, что в 1832 году, когда Германию сотрясали дискуссии о сен-симонизме, молодой университетский преподаватель философии, который, готовясь к предстоящему визиту в Париж ³⁸⁸ провёл летние месяцы во Франкфурте за чтением, оказался бы чуть ли не единственным (из людей своего круга), избежавшим сен-симонистского влияния. Гораздо более вероятно, что его, как и других, влекла в Париж именно известность этой школы. И хотя намечавшаяся поездка не состоялась, Фейербах вполне мог к тому времени так пропитаться сен-симонистской мыслью, что оказался подготовлен к тому, чтобы вытеснить влияние сен-симонизма на своих младших современников, заменив его собственным влиянием. Если читать его работы с учётом такой возможности, то почти не остаётся места для сомнений в том, что очевидное сходство между его работами и трудами Конта, не случайно. ³⁸⁹

Важную роль в распространении французской социалистической мысли в Германии в этот период сыграли и всевозможные представители обширной колонии немецких паломников в Париже: их организации оказались весьма важными для становления социалистического движения, и среди них выдающейся фигурой в это время был В. Вейтлинг ³⁹⁰. Он и многие другие путешествующие, должно быть, обеспечивали непрерывный приток информации о развитии французского учения задолго до того, как в начале сороковых годов Лоренц фон Штейн и Карл Грюн отправились в Париж для того, чтобы систематически изучать французский социализм. Две книги ³⁹¹, появившиеся в результате этих поездок, в особенности широко читавшийся подробнейший и в высшей степени сочувственный отчёт Лоренца фон Штейна «Социализм и коммунизм в современной Франции» (1842), сделали сен-симонистскую доктрину во всей её полноте общенемецким достоянием. Хорошо известно, что Штейн, — кстати, ещё один гегельянец, с величайшей готовностью принявший и распространявший сен-симонистские идеи, — как и Фейербах, оказал сильнейшее влияние на формирование взглядов молодого Карла Маркса ³⁹². Тем не менее полагать, что Маркс только через Штейна и Грюна (и позднее, возможно, через Тьерри и Минье) познакомился с сен-симонистскими идеями и что их источник был изучен им лишь позднее в Паричке, скорее всего, неверно. Представляется весьма вероятным, что тринадцати-четырнадцатилетним мальчиком он был непосредственно захвачен ранней волной сен-симонистского энтузиазма. Он сам рассказывал своему другу, русскому историку М. Ковалевскому, как приятель его отца (а впоследствии тесть К. Маркса), барон Людвиг фон Вестфален, был заражён всеобщим энтузиазмом и беседовал с мальчиком об этих новых идеях. ³⁹³ Факт, на который часто указывают немецкие учёные ³⁹⁴, что многие разделы учения Маркса, в частности, теория классовой борьбы и, соответственно, определённые аспекты в его интерпретации истории, обнаруживают гораздо больше сходства с тем, как понимал все это Сен-Симон, а не с тем, как Гегель, станет гораздо интереснее, если мы будем исходить из того, что влияние Сен-Симона на Маркса по времени, по-видимому, предшествовало влиянию Гегеля.

Фридрих Энгельс, в самостоятельных сочинениях которого сен-симонистские элементы, пожалуй, ещё заметнее, чем у Маркса, одно время был тесно связан с несколькими младогерманцами, в частности, с Гуцковым, а позднее познакомился с началами социалистической теории благодаря M. Гессу ³⁹⁵. Подобным образом обязаны сен-симонизму и другие лидеры немецкой социалистической мысли. Часто отмечалось, до какой степени многое в доктринах Родбертуса сходится с сен-симонистскими доктринами, и, рассмотрев ситуацию в целом, вряд ли можно сомневаться в прямых заимствованиях. ³⁹⁶ Если говорить о тех, кто возглавляли организованное социалистическое движение Германии, то известно, по меньшей мере, что, будучи совсем молодым человеком, сенсимонизмом увлёкся В. Либкнехт ³⁹⁷ и что очень многое передали своему ученику Лассалю Лоренц фон Штейн и Луи Блан. ³⁹⁸

О том, что другой немецкий автор, подтолкнувший историческую школу немецких экономистов к поиску предопределённых стадий экономического развития, Б. Гильдебрант, черпал свои идеи из сенсимонизма, говорилось ещё в: J. PIenge. Stammformen der vergleichenden Wirtschaftstheorie. Essen. 1919, p. 15.

V

Мы до сих пор ничего не сказали о соотношении между сенсимонизмом и более поздними французскими социалистическими школами. Но об этом их влиянии так много и так хорошо известно, что мы можем быть краткими. Среди ранних французских социалистов единственным независимым от Сен-Симона был, конечно, его современник Шарль Фурье ³⁹⁹, 42 который наряду с Робертом Оуэном и Сен-Симоном считается обычно одним из трёх основателей социализма. Но хотя сен-симонисты и позаимствовали у него некоторые элементы учения — особенно это касается отношений между полами, — ни Фурье, ни, в общем-то, Роберт Оуэн не сделали значительного вклада в ту часть теории социализма, которую мы здесь рассматриваем, то есть в учение о сознательной организации и управлении экономической деятельностью. Вклад Фурье носил скорее негативный характер. Фанатик экономии, он не видел в конкурентных институтах ничего, кроме расточительства, а в своей вере в безграничные возможности технического прогресса превзошёл даже сен-симонистов. У него был воистину инженерный склад ума, и, как и Сен-Симон, он набирал себе учеников в основном среди слушателей Высшей политехнической школы. По-видимому, он был основоположником мифа о «скудости посреди изобилия», которая 120 лет назад представлялась инженерному уму столь же очевидной, как и сегодня.

Виктор Консидеран, лидер школы фурьеристов (придавший доктринам своего учителя более связный вид), учился в Высшей политехнической школе, а большинство самых влиятельных её представителей, в том числе, Трансон и Лешевалье, были старыми сен-симонистами ⁴⁰⁰. Словом, в соперничающих социалистических сектах почти все лидеры были недавними сен-симонистами, развивающими отдельные аспекты этого учения: Леру, Кабе, Буше и Кекер, — или же многое заимствовали из него, подобно Луи Блану, чьё сочинение «Организация труда» («Organization du Travail») является чисто сен-симонистским. Даже у самого оригинального из позднейших французских социалистов, Прудона, как бы ни был велик его вклад в политическое учение, собственно социалистические доктрины были по преимуществу сен-симонистскими. ⁴⁰¹ Можно утверждать, что примернее к 1840 году идеи Сен-Симона перестали быть достоянием какой-то отдельной школы и превратились в фундамент для всех социалистических движений. А что касается доктрины и действующих лиц социализма 1848 года, то — если вычесть сильные демократические и анархистские элементы, которые к тому времени были привнесены в него как новые и чуждые, — он все ещё оставался очень сен-симонистским.

VI

Возможно, у читателя уже создалось впечатление, будто мы придаём слишком большое значение этой маленькой группе людей, а между тем, мы ещё не рассмотрели их влияние в полной мере. Они вдохновляли практически все социалистические движения ⁴⁰² истекшего столетия, и этого хватило бы, чтобы обеспечить им важное место в истории. Но вряд ли менее важно влияние, оказанное Сен-Симоном через Конта и Тьерри, а сен-симонистами — через Кетле и Ле Плея на исследование социальных проблем, и нам стоит к нему вернуться. Дать полное представление о распространении их идей в Европе — это значит уделить довольно много внимания тому огромному влиянию, которое они оказали на Дж. Мадзини ⁴⁰³, и движение «Молодой Италии» в целом, на Сильвио Пеллико, Джоберти, Гарибальди и других ⁴⁰⁴ и проследить их роль в становлении таких выдающихся личностей, как А. Стриндберг в Швеции ⁴⁰⁵, А. Герцен в России ⁴⁰⁶ и ряда других в Испании и Южной Америке ⁴⁰⁷. Нельзя не упомянуть здесь и о многих близких к сенсимонизму деятелях, которые время от времени вставали под его знамена, как это сделал бельгийский промышленник, социолог и меценат Эрнест Сольвей ⁴⁰⁸, или неосенсимонисты, выпускавшие в послевоенной Франции новый «Производитель». ⁴⁰⁹ С подобным намеренным или ненамеренным возрождением мы сталкиваемся на протяжении всего последнего столетия. ⁴¹⁰

Кроме всего прочего прямым следствием распространения сенсимонизма оказалось одно обстоятельство, заслуживающее более пристального рассмотрения. Дело в том, что основатели современного социализма немало сделали также, чтобы придать континентальному европейскому капитализму его особенную форму; так называемым монополистическим, или финансовым, капитализмом, выросшим из тесной связи между банковской системой и промышленностью (когда банки, владея контрольными пакетами акций в фирмах, составляют из этих фирм промышленные концерны), быстрым развитием акционерных предприятий и крупных железнодорожных синдикатов — всем этим мы в немалой степени обязаны сен-симонизму.

Проследить за становлением такого капитализма можно, обратившись к истории банков типа парижского «Креди мобилье», то есть тех, которые брали на себя и депозитную, и инвестиционную функции. Первый из них был создан братьями Перейра во Франции, а затем либо под их влиянием, либо стараниями других сен-симонистов подобные банки распространились почти по всему европейскому континенту. Можно, пожалуй, сказать, что после того, как сен-симонисты не добились осуществления желаемых реформ с помощью политического движения, или после того, как они стали более опытными и приземленными, они взялись за трансформацию капиталистической системы изнутри — с помощью индивидуальных усилий, стараясь при этом максимально задействовать свою доктрину. И нельзя не признать, что им удалось преобразовать экономический механизм стран континентальной Европы в нечто, заметно отличающееся от английского капитализма с его свободной конкуренцией. Даже при том, что «Креди мобилье» братьев Перейра в конце концов разорился, этот банк и созданные им промышленные концерны не без участия других сенсимонистов превратились в модель для развития банковских и капиталистических структур в большинстве промышленных стран Европы. Братья Перейра видели в «Креди мобилье» прежде всего средство для создания административного и контролирующего центра по комплексному управлению системой железных дорог, городским строительством, коммунальным хозяйством и другими отраслями, которые они собирались консолидировать в несколько крупных предприятий путём последовательного проведения политики слияний. ⁴¹¹ В Германии по аналогичному пути пошли рано попавшие под влияние сен-симонизма Г. Мевиссен и А. Оппенгейм — основатели Дармштадтского банка и других банковских предприятий ⁴¹². В том же направлении работали другие сен-симонисты в Голландии ⁴¹³, а в Австрии ⁴¹⁴, Италии, Швейцарии и Испании ⁴¹⁵ подобные институты были созданы самой компанией братьев Перейра или её ответвлениями. То, что ныне известно как банк «немецкого» типа с. его тесными связями с промышленностью и вся так называемая система Eftektenkapitalismusy (финансового капитализма) в сущности представляет собой реализацию сен-симонистских планов ⁴¹⁶. Эти предприятия были тесно связаны с другим делом, более всего нравившимся сен-симонистам в их поздний период, — строительством железных дорог ⁴¹⁷, а также с их интересом к разного рода гражданскому строительству ⁴¹⁸, которое с годами все сильнее и сильнее завладевало их вниманием. Вслед за Анфантеном, организовавшим железнодорожное сообщение на участке Париж — Лион — Средиземноморье, братья Перейра строили железные дороги в Австрии, Швейцарии, Испании и России, а П. Талабо — в Италии. При этом они старались пользоваться инженерными услугами местных сен-симонистов. Оглядывая всё сделанное сен-симонистами, Анфантен в конце жизни имел полноте право сказать, что они «покрыли землю сетью из железных дорог, золота, серебра и электричества» ⁴¹⁹.

To, что они, несмотря на свои далеко идущие планы организации промышленности, не преуспели в создании крупных комбинатов, как это благодаря поощрению со стороны правительств произошло позже в процессе картелизации, было связано прежде всего с политикой свободной торговли, избранной Францией и одобренной некоторыми прежними сен-симонистами. M. Шевалье, а также братья Перейра, оказались ещё в числе её приверженцев, в то время как другие из этого же кружка, особенно Пекер ⁴²⁰, отстаивали то же направление, что и их друг Фридрих Лист в Германии. Однако это направление не могло преуспеть до тех пор, пока другие ответвления от того же ствола: позитивизм и «историцизм» — не преуспели в дискредитации «ортодоксальной» политической экономии. Как бы то ни было, все аргументы, которыми впоследствии оправдывалась политика стимулирования картелей, были выдвинуты ещё сенсимонистами.

Как бы далеко ни простиралось их практическое влияние, сильнее всего оно сказывалось во Франции времён второй Империи. В этот период они не только пользовались поддержкой прессы, благодаря тому что некоторые из ведущих журналистов были сен-симонистами со стажем ⁴²¹, но — и это важнее всего — сам Наполеон III находился под таким сильным влиянием сен-симонистских идей, что Сент-Бев имел основания говорить о нём «Сен-Симон на коне». ⁴²² Император поддерживал дружеские отношения с некоторыми сен-симонистами и даже отчасти отразил их идеи в своей программной работе «Наполеоновские идеи» и в некоторых других памфлетах ⁴²³. Неудивительно поэтому, что годы второй Империи оказались великим периодом реализации сен-симонизма, который и впрямь стал так прочно ассоциироваться с режимом, что конец последнего ознаменовал, по существу, и конец непосредственного влияния сенсимонизма во Франции. ⁴²⁴

Если к факту этого влияния на французскую Империю добавить тот факт, что социальная политика и идеи Бисмарка были во многом заимствованы у Лассаля, а, стало быть, через Луи Блана, Лоренца фон Штейна и Родбертуса у Сен-Симона ⁴²⁵, а также тот, что теорию soziale Konigtum (гсоциального государства) государственный социализм, способствовавший проведению политики Бисмарка, можно через Л. фон Штейна, Родбертуса и других возвести к тому же источнику ⁴²⁶, нам наконец станут видны масштабы этого влияния в XIX веке. Даже если оно сочеталось с другими (которые всё равно действовали бы в том же направлении), утверждение К. Грюна, которым можно завершить настоящее исследование, пожалуй, ни в коей мере не преувеличивает значения сен-симонизма. «Сен-симонизм, — писал он в 1845 году, — подобен раскрывшемуся стручку: шелуха слетела, а зерна всюду находили благодатную почву и одно за другим давали всходы». И в его перечне различных движений, оплодотворённых таким образом, мы впервые встречаем термин «научный социализм» ⁴²⁷, в применении к работе Сен-Симона, посвятившего всю свою жизнь поискам новой науки.