Фридрих Август фон Хайек:
Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом.
Часть II. Контрреволюция науки.
Глава 12. Анри де Сен-Симон — «Accoucheur d’Idees»

Accoucheur d’idees (фр. — акушер идей. — Прим. пер.).

I

Трудно было бы предположить, что граф Анри де Сен-Симон с его образованием и его опытом станет реформатором науки. Хотя надо признать, что когда в 1798 году в возрасте 38 лет ¹⁴⁸ он поселился напротив Высшей политехнической школы и собрался растолковать миру, какое значение имеет научный прогресс для изучения общества, он обладал уже богатым и разнообразным опытом; но его научная подготовка вряд ли была достаточной. Факты его предшествующей жизни, сделавшиеся известными совсем недавно ¹⁴⁹, далеко не так возвышенны, как бесчисленные анекдоты, дошедшие до нас благодаря его собственным стараниям и стараниям его учеников и до сих пор бывшие чуть ли не единственным источником информации о его молодости. Из этих легенд мы узнаем, что он потомок Карла Великого, что за его образованием следил Д’Аламбер и что его лакей имел обыкновение будить честолюбивого молодого человека словами: «Вставайте, граф, Вас ждут великие дела». Не исключено, что все так и было. Во всяком случае, точно известно, что первые двадцать лет своей взрослой жизни он, как и многие отпрыски аристократических семейств того времени, был искателем приключений, однако мало кто из его современников действовал столь же энергично и с таким размахом.

Чуть ли не сразу же после вступления в должность офицера Французской армии он последовал за Лафайеттом в Америку, а когда через четыре года война закончилась, распрощался с военной карьерой. Мы знаем, что, ещё будучи военным, он мечтал прокопать канал через Панамский перешеек. Позднее в Голландии предлагал себя в качестве организатора экспедиции против Британской Индии, а в Испании ввязался в уже более конкретную затею с проектированием каналов. Революция застает его опять в Париже, отрекшимся от титула; теперь его имя гражданин Боном Bonhomme (фр. — простак, мужик. — Прим. пер.) и ведёт он себя как самый отчаянный санкюлот. Но вскоре подвернулось более выгодное занятие. Он превращается в посредника по продаже церковных земель и проявляет в этом качестве невероятную активность, с колоссальным размахом спекулирует заёмными средствами и становится одним из редкостных баловней инфляции, до такой степени неразборчивым в способах зарабатывания денег, что предпринимает попытку продать свинец с крыши Собора Парижской Богоматери. Неудивительно, что с наступлением Террора он оказывается в тюрьме. По его собственному признанию, именно там он решил избрать карьеру философа; но после освобождения снова предпочёл финансовые спекуляции метафизическим. Пока от его партнёра (саксонского дипломата) продолжали поступать необходимые капиталы, он пробовал себя во всевозможных коммерческих затеях, таких как организация службы почтовых перевозок, торговля вином, текстильное производство и даже выпуск «республиканских» игральных карт, в которых вместо ненавистных королей и дам фигурировали Гений и Свобода. Были у него и более грандиозные планы. Похоже, что он начал строительство крупного завода и в довершение ко всему задумывался о коммерческо-банковском предприятии, «подобного которому не было бы во всём мире». Кроме того, он представлял французские финансовые интересы в ходе англофранцузских переговоров в Лилле в 1797 году.

Однако вся эта деятельность внезапно завершилась, когда в 1798 году его партнёр вернулся в Париж и попросил представить ему отчёты. Сен-Симон, безусловно, знал толк в красивой жизни, и его дом, порученный заботам управляющего, до этого служившего герцогу де Шуазелю, и кухня, где хозяйничал искусный шеф-повар, успели прославиться. Но тот факт, что все связанные с этим издержки значились как статья расходов их совместного предприятия, заметно огорчил доброго саксонского графа. Свои средства он изъял, а Сен-Симон, все ещё располагающий достаточным, но уже не соответствующим его размаху состоянием, почел за благо отказаться от коммерческой деятельности и впредь добиваться славы в интеллектуальной сфере.

Какие-то смутные планы реорганизации общества несомненно уже складывались в уме разочарованного дельца; и, само собой, он вскоре обнаружил, что при всём своём опыте, он не в состоянии как следует разработать свои идеи, поскольку для этого требуются знания. И он решает «пустить своп деньги на приобретение научных знаний». ¹⁵⁰ Именно тогда он провёл три года в тесном общении с преподавателями и студентами Высшей политехнической школы, сделавшись чем-то вроде ученика-мецената, угощающего профессоров и помогающего студентам, одного из которых, великого математика Пуассона, он содержал в течение многих лет и относился к нему как к приёмному сыну.

Способ обучения, который Сен-Симон выбрал для себя, был необычным. Чувствуя, что мозг его уже недостаточно гибок для систематических занятий, он предпочёл изучать всё, что можно, в более приятной форме застольных бесед. Ученых, чьи знания могли ему пригодиться, он приглашал к себе домой, и не исключено даже, что единственной целью его женитьбы было сделать свой дом подходящим для приёма научных светил. Известно, что его гостеприимством пользовались Лагранж, Монж, Бертолле, а приблизительно после 1801 года, когда он почувствовал, что завершил своё образование в области механики и переехал, чтобы жить по соседству с Высшей медицинской школой, — Галль, Кабанис и Биша. Но, похоже, преимущества подобного метода обучения оказались не такими уж бесспорными. Во всяком случае, позже наш герой жаловался в письме к другу, что его «учёные и художники ели много, а говорили мало. После обеда я пошел посидеть в кресле в углу гостиной, и заснул. К счастью, мадам де Сен-Симон занималанаших гостей непревзойдённой грацией и присутствием духа». ¹⁵¹

To ли он просто понял, что неправильно вложил средства и решил сократить убытки, то ли ему представилось, что ещё более удобным способом обучения может стать новая женитьба, но вскоре после переезда в его доме прекратились не только обеды, но и семейная жизнь. Он объяснил своей жене, что «первейшему в мире мужчине следует быть женатым на первейшей женщине» и что поэтому он с превеликим сожалением предлагает ей быть свободной. Было ли случайностью, что развод последовал всего через месяц после того, как овдовела мадам де Сталь, та самая мадам де Сталь, в чьей книге, воспламенившей воображение Сен-Симона, так восхвалялись «позитивные науки» и особо отмечалось, что «науку о политике ещё предстоит создать?» ¹⁵²

Утверждают, что, едва обретя свободу, он поспешил в местечко Ле Коппэ на берегу Женевского озера и сделал предложение в следующих словах: «Мадам, Вы самая необыкновенная женщина на земле, а я самый необыкновенный мужчина; вместе мы несомненно произведём на свет ещё более необыкновенного ребёнка». Легенда прибавляет, что он предложил отпраздновать их свадьбу на воздушном шаре. Свидетельства о выражениях, в которых ему было отказано, расходятся.

II

Поездка в Швейцарию ознаменовалась и первой публикацией Сен-Симона. В 1803 году в Женеве вышли «Письма Женевского обитателя к современникам» («Lettres d’un habitant de Geneve a ses contemporains») ¹⁵³, представляющие собери небольшой трактат, в котором в невероятно преувеличенной форме возрождался вольтеровский культ Ньютона. Начинается он с предложения устроить у ньютоновского надгробия сбор средств для финансирования проекта великого «Совета Ньютона», в состав которого каждый сделавший взнос имел бы право предложить трёх математиков, трёх физиков, трёх химиков, трёх физиологов, трёх литераторов, трёх художников и трёх музыкантов ¹⁵⁴. Учёные и художники, выбранные всем человечеством, в количестве двадцати одного человека и во главе с математиком, получившим наибольшее число голосов ¹⁵⁵, должны, объединив свои способности, стать коллективным наместником Бога на земле ¹⁵⁶ и отстранить Папу, кардиналов, епископов и священников от их должностей, раз они не понимают божественной науки, которую вверил им Всевышний и которая однажды вновь превратит землю в райские кущи ¹⁵⁷. Верховный Совет Ньютона поделит мир на секции и отделы, в которых будут свои, местные, Советы Ньютона, призванные заниматься культом, исследованиями и обучением, как внутри, так и вне храмов Ньютона, которые будут воздвигаться повсеместно ¹⁵⁸.

Зачем понадобилась эта новая «организация общества», как называет её Сен-Симон впервые в неопубликованной рукописи того же периода? ¹⁵⁹ Дело в том, что нами все ещё руководят люди, не понимающие общих законов, управляющих Вселенной. «Физиологам необходимо изгнать из своей среды философов, моралистов и метафизиков, также как астрономы изгнали астрологов, а химики — алхимиков» ¹⁶⁰. Физиологам принадлежит решающее слово, потому что «мы представляем собой организованные тела; и я составлял свои проект, предлагаемый вашему вниманию, рассматривая наши общественные отношения как физиологические явления». ¹⁶¹

Но и физиологи сами ещё недостаточно «научны». Им ещё предстоит открыть путь к достижению такого же совершенства, какого достигла астрономия, если они будут исходить из единого закона, которому Бог подчинил Вселенную — закона всемирного тяготения. ¹⁶² Совет Ньютона призван силой своего духа заставить людей постичь этот закон. Впрочем, это далеко не единственная его задача. Ему предстоит не только отстаивать права гениев: учёных, художников и вообще всех либерально настроенных людей ¹⁶³; он должен будет также уладить отношения между вторым — классом — собственников и третьим классом — людей без собственности, причём последних Сен-Симон выделяет особо, называя их своими друзьями и призывая принять это предложение, которое указывает на единственный способ положить конец «борьбе, по самой природе вещей неизбежно существующей между» этими двумя классами ¹⁶⁴.

Сам Господь открыл все это Сен-Симону, объявив Своему пророку также, что Он возвысил до Себя Ньютона, которому доверено просвещать обитателей всех планет. Пророчества достигают кульминационный высоты в известном пассаже, из которого много позже вырастает и вся доктрина Сен-Симона: «Все люди будут работать; они будут рассматривать себя как работников, приписанных к одной мастерской и прилагающих усилия к тому, чтобы приблизить человеческое разумение к моим божественным предвидениям. Управлять их работой будет Верховный совет Ньютона». ¹⁶⁵

Сен-Симон ничуть не беспокоится о том, как этот центральный планирующий орган будет добиваться выполнения своих решений: «К тем, кто не подчиняются порядкам, другие будут относиться как к скотам». ¹⁶⁶

Излагая работу Сен-Симона в сжатой форме, мы попытались внести некоторый порядок в то бессвязное и беспорядочное нагромождение идей, каким представляется его первый памфлет. Это излияния одержимого 1 манией величия визионера, который пытается развивать недоусвоенные идеи и всё время хлопочет о том, чтобы мир обратил внимание на его непризнанный гений, а также на необходимость финансировать его труды, не забывая при этом обеспечить себе как основателю новой религии огромную власть и пожизненное место председателя во всех Советах ¹⁶⁷.

III

Вскоре после выхода в свет этой первой работы Сен-Симон обнаружил, что его средства окончательно истощились. И следующие несколько лет он прожил во все возрастающей нищете, докучая своим старым друзьям и знакомым просьбами о деньгах и, как кажется, не останавливаясь перед вымогательством. Его обращения даже к давним друзьям, сделавшимся теперь могущественными людьми, таким как граф де Сегур, главный церемониймейстер Наполеона, доставили ему в конце концов лишь убогое и унизительное место переписчика в ломбарде. После шести месяцев такой работы, ослабевший и больной, он встретил своего бывшего лакея, который взял его к себе в дом. До самой своей смерти, в течение четырёх лет (1806–1810), этот преданный слуга обеспечивал своего прежнего хозяина всем необходимым и даже оплатил расходы, связанные с печатанием следующей работы Сен-Симона.

Похоже, что в этот период Сен-Симон как никогда много читал; во всяком случае, его «Введение к научным трудам XIX века» ¹⁶⁸ указывает на широкое, хотя по-прежнему весьма поверхностное и неполноценное знание научной литературы того периода. Главной темой остаётся то же самое, но предлагаемые методы кое в чём изменились. Сама наука должна быть организована раньше, чем с её помощью можно будет организовать общество. ¹⁶⁹Таким образом, Совет Ньютона превращается теперь в редакционный комитет по выпуску великой новой Энциклопедии, призванной систематизировать и обобщить все знания: «Мы должны оценивать и согласовывать, исходя из физицизма ¹⁷⁰. Этот самый физицизм не есть просто новый общенаучный метод; ему надлежит стать новой религией, пусть даже сперва только для образованных классов. ¹⁷¹ Это станет третьей великой ступенью в эволюции религии от политеизма через деизм ¹⁷² к физицизму. Но, хотя развитие физицизма происходит вот уже одиннадцать столетий ¹⁷³, окончательная победа ещё не близко. Причина в том, что работа предшественников, особенно французских энциклопедистов, носила всего лишь критический и разрушительный характер ¹⁷⁴. Великому Императору Наполеону, являющемуся «научным руководителем человечества, равно как и его политическим лидером», «самому позитивному человеку эпохи» следует заняться систематизацией наук, новой энциклопедией, достойной его имени ¹⁷⁵. Под его руководством «жрецы физицизма» в atelier scientifi (фр. — научная мастерская. — Прим. пер.) создадут труд, который придаст физицизму организованные формы и, базируясь на логических рассуждениях и наблюдениях, заложит вечные принципы, могущие служить опорой всему человечеству ¹⁷⁶. Величайший человек после Императора, а это «несомненно человек, который наиболее глубоко почитает его», предлагает себя на роль его «научного лейтенанта, второго Декарта, способного направить работу новой школы так, что она поразит мир». ¹⁷⁷

Вряд ли нужно говорить, что эта работа не отличалась от первой большей систематичностью. Если в её начале ещё заметна не слишком успешная попытка излагать связно, то вскоре она, по общему признанию, превращается просто в собрание разрозненных заметок из portefeuille (портфеля)

Сен-Симона. В набросках к автобиографии он объясняет, что отказался от первоначально намечавшегося честолюбивого плана из-за отсутствия средств, а в другом месте признает, что ещё не созрел для такого дела ¹⁷⁸. Однако при всех её недостатках эта работа является примечательным документом. В ней впервые союоагы влежигл плчьи все характерные особенности мировоззрения современного сциентиста — организатора науки. Восторженное отношение к физицизму (теперь он называется физикализмом) и «языку точных наук», попытка «унифицировать науку» и превратить её в фундамент морали, презрение к любым «теологическим», то есть антропоморфным суждениям ¹⁷⁹, стремление организовать работу других, взяв за образец организации редактирование великой энциклопедии, и готовность планировать всю жизнь, опираясь на научные основания, — все это здесь присутствует. Порой кажется, что читаешь современную работу Герберта Уэллса, Льюиса Мамфорда либо Отто Нейрата. Не обошлось и без жалоб на интеллектуальный кризис, нравственный хаос, который должен быть преодолён благодаря насаждению нового научного символа веры. Эта книга, безусловно более значительная, чем «Письма женевского обитателя», стала первым и самым важным документом «контрреволюции науки» — так Бональд, товарищ Сен-Симона по реакции, назвал это направление ¹⁸⁰, впоследствии получившее более чёткое выражение в открытом стремлении Сен-Симона «положить конец этой революции» с помощью сознательной реорганизации общества. Это и есть начало как современного позитивизма, так и современного социализма, о которых определённо можно сказать, что они начинались как реакционные и авторитарные движения.

«Введение», обращённое к собратьям-учёным, было не опубликовано, а просто размножено в небольшом количестве экземпляров, предназначавшихся для членов Института Франции. Видные учёные, среди которых оно было распространено, не обратили на него внимания, но, несмотря на это, Сен-Симон продолжал обращаться к ним за поддержкой ещё в ряде небольших трактатов похожего содержания. Мы не станем задерживаться ни на них, ни на всяких мелких писаниях, выходивших в течение нескольких последующих лет и касавшихся в основном проекта энциклопедии. На этом этапе к мании величия пророка постепенно добавляется мания преследования, характерная для verkannte Genie (нем. — непризнанный гений. — Прим. пер.), проявившаяся в яростных нападках на прежде столь восхищавшего Лапласа, в котором он видел теперь причину собственного забвения ¹⁸¹.

Далее, вплоть до 1813 года, в работах Сен-Симона не обнаруживается сколько-нибудь существенного продвижения. Смерть верного слуги снова повергла его в крайнюю нищету, он голодал, а в конце концов и опасно заболел. Его спас старый знакомый, нотариус, заключивший с его семьёй соглашение, согласно которому в обмен на отказ от всех притязаний на наследство ему была назначена небольшая ежегодная пенсия. Сносно устроившись, он опять берётся за работу, которая переходит в новую фазу. Утратив последнюю надежду на поддержку со стороны физиков, он отвернулся от brutier’s, infinitesimaux, algebristes et arithmeticiens («любителей целых и бесконечно малых, алгебраистов и арифметиков») ¹⁸², которым он отныне отказывал в праве считаться научным авангардом человечества, и, обратившись к другой теме, проходившей через его первую работу, вновь обернулся к биологам.

В «Очерке науки о человеке» Memoire sur la science de l’homme (одна из частей которого имеет между прочим самостоятельное название «Труд о всемирном тяготении» "Travail sur la gravitation universelle») он вновь поднимает вопрос о том, как с помощью естественнонаучных методов преобразовать физиологию, частью которой является наука о человеке ¹⁸³, чтобы физиология вслед за физическими науками тоже перешла из «предположительного» состояния в «позитивное» ¹⁸⁴. Вместе с наукой о человеке, являющейся частью и вершиной физиологии, позитивными науками станут также мораль и политика ¹⁸⁵, и таким образом «переход от идеи многих частных законов, регулирующих явления в разных отделах физики, к идее единого всеобщего закона, управляющего Вселенной» должен будет завершиться ¹⁸⁶. Когда это произойдёт, и все частные науки станут позитивными, общая наука, то есть философия, также станет позитивной ¹⁸⁷. Тогда она наконец сможет проявить себя как новая духовная власть, которой следует оставаться отделённой от мирской власти, так как подобное разделение настолько разумно, что не поддаётся усовершенствованию ¹⁸⁸. С учреждением «позитивной системы» мы окончательно вступим в третью великую эпоху человеческой истории, в которой первая, или «предварительная», эпоха закончилась с уходом Сократа, а вторая, или «предположительная», продолжалась до сих пор ¹⁸⁹.

Доступный нашему обозрению ход развития идей позволяет нам предсказывать и их дальнейшее движение ¹⁹⁰. Но поскольку «наибольшей моральной причиной, способной действовать на просвещённых людей», является «изменение самой важной, самой общей идеи» ¹⁹¹, можно сделать даже больше, можно создать теорию истории, этакую всеобщую историю человечества, способную охватить не только прошлое и настоящее, но и будущее. Сокращённое изложение такого рода истории человеческого разума в прошлом, будущем и настоящем имеется в плане третьего очерка науки о человеке. Это «самая счастливая идея, когда-либо приходившая» ему в голову, и он «очарован этой концепцией» ¹⁹², но в тот момент он не стал развивать её дальше. План остался планом, наброском на будущее, как до 1814 года случалось с большинством его идей и проектов; а сам «Очерк» — это всё та же неудобочитаемая мешанина, полная неуместных деталей и нелепого тщеславия. Зачатки плодотворных идей здесь может разглядеть лишь тот, кому известна их дальнейшая судьба.

Все круто изменила следующая работа Сен-Симона «Реорганизация европейского общества» ¹⁹³, опубликованная в 1814 году. Она оказалась первой в целой веренице подписанных его именем книг и памфлетов, которые отличались стройностью изложения, а иногда и хорошим языком. Действительно, после очередного периода крайней нищеты, во время которого ему пришлось пройти курс лечения в заведении, подозрительно смахивающем на сумасшедший дом, он сумел начать все сначала. Но трудно поверить, будто пятидесятипятилетний человек внезапно обрёл дар ясного изложения, и поневоле склоняешься к мысли, что эти изменения вызваны тем, что как раз в это время Сен-Симону начали помогать его молодые сотрудники и что влияние этих молодых людей распространялось не только на манеру изложения.

Первым из этих молодых помощников, чьё имя как соавтора и ученика даже появилось на титульном листе «Реорганизации», стал девятнадцатилетний тогда Огюстен Тьерри, будущий историк, — тот самый Тьерри, который позже станет главой новой школы, рассматривающей историю как историю масс и борьбы классовых интересов и оказавшей в этом существенное влияние на Карла Маркса. ¹⁹⁴

Первый памфлет, написанный им в соавторстве с Сен-Симоном, не представляет для нас большого интереса, хотя он и получил некоторую известность, поскольку в нём говорилось об Англо-французской федерации, которая после присоединения к ней Германии должна была превратиться в своего рода европейскую федерацию с единым парламентом. Падение Французской империи и Венский Конгресс подтолкнули Сен-Симона к распространению его главной идеи о реорганизации общества на всю Европу; но то, как это осуществлялось, не так уж напоминало прежнего Сен-Симона, остались, разве что, отдельные взлеты фантазии, скажем, страза о «золотом веке, который у нас не позади, а впереди, и который станет реальностью благодаря совершенствованию общественного порядка», получившая широкую известность в связи с тем, что впоследствии сен-симонисты использовали её в качестве эпиграфа к своим произведениям. ¹⁹⁵

Сотрудничество Сен-Симона и Тьерри продолжалось около двух лет. Во время «Ста дней» они выступали сперва против Наполеона, потом — против союзников. Великий Карно, всегда бывший поклонником Сен-Симона, а тогда временно вернувшийся к власти, добился для Сен-Симона должности младшего библиотекаря при Арсенале — также на время. ¹⁹⁶

После Ватерлоо Сен-Симон снова оказался в стеснённых обстоятельствах, но ненадолго. Теперь у него были молодые друзья среди нового поколения банкиров и промышленников, чьи звезды начинали восходить; и отныне он был связан именно с ними. Преклонение перед наукой уступило место преклонению перед промышленностью; впрочем, это ведь была его давняя и, вероятно, не вполне забытая любовь. Так или иначе, он нашёл новую силу, достойную вершить мирскую власть, сосуществуя с наукой, призванной распоряжаться властью духовной. Кроме того, он обнаружил, что восхвалять промышленность выгоднее, чем взывать к учёным или же льстить императору. Первым ему стал помогать Лафитт, управляющий «Банк де Франс». Он выхлопотал Сен-Симону солидную субсидию в размере 10 000 франков в месяц — для выпуска нового журнала, который получил название «Литературная и научная деятельность в союзе с деятельностью коммерческой и мануфактурной» («L’Industrie litteraire et scientifique ligue avec l’industrie coininerciale et. manufacturiere», далее будет обозначаться как «Индустрия»).

Вокруг нового редактора собралось несколько молодых людей, и он начал свою карьеру вождя школы. Первоначально группа состояла по большей части из художников, банкиров и промышленников, среди которых были и весьма известные и влиятельные люди. В числе сотрудников, готовивших первый номер «Индустрии», был даже экономист Сент-Обен; тот самый, впрочем, которого Ж.-Б. Сэй с издевкой описывал как «клоуна в политической экономии». Первый номер «Индустрии» был заполнен преимущественно дискуссионными материалами Обена и Тьерри, и речь в них шла о финансах и политике. Для второго номера, который вышел в 1817 году под несколько изменённым названием ¹⁹⁷, Сен-Симон подготовил свои собственные соображения об отношениях между Францией и Америкой.

Этот очерк в целом отражает дух либеральной группы, с которой Сен-Симон был тогда связан и для которой писал. ¹⁹⁸ «Единственной целью, к которой должны быть направлены все наши мысли и все наши усилия, является организация промышленности, понимаемой в самом широком смысле слова», а «организация, наиболее благоприятствующая промышленности» по-прежнему лучше всего достигается с помощью политической власти, которая не занимается ничем, кроме «устранения всех помех полезным работам» и устраивает все так, чтобы «трудящиеся, соединение которых и составляет истинное общество, могли непосредственно и с полной свободой обмениваться между собой продуктами своих различных работ» ¹⁹⁹. Однако его попытки обосновать всю политику экономическими соображениями, как он их понимал, то есть, фактически, технологическими соображениями, привели к тому, что его либеральные друзья начали очень быстро терять интерес к нему. Достаточно привести лишь две из тех «самых общих и наиболее важных истин», к которым он пришёл. Первая: «производство полезных вещей — единственная разумная и положительная цель, которую могут ставить себе политические общества и, следовательно, принцип уважения к производству и производителям бесконечно более плодотворен, чем принцип уважения к собственности и к собственникам». И седьмая: «так как все человечество имеет одну цель и общие интересы, то каждый человек должен в общественных отношениях считать себя членом общества работников». «Таким образом, резюмируя в двух словах, политика есть наука о производстве, то есть наука, ставящая себе целью установление порядка вещей наиболее благоприятного всем видам производства». ²⁰⁰ Мы вернулись к идеям «Женевского обитателя» — и одновременно подошли к концу того, что можно считать периодом независимого развития идей Сен-Симона.

Начавшееся отступничество Сен-Симона от принципов либерализма вскоре обернулось для него потерей первого помощника. Говорят, что во время ссоры, положившей конец их отношениям, Сен-Симон воскликнул: «Я не могу представить себе сотрудничество, в котором отсутствует руководство!», на что Тьерри отгостил, что он «не может представить себе сотрудничество, в котором отсутствует свобода». ²⁰¹Скорое бегство его либеральных … Впрочем, раньше, чем это случилось, новый помощник, человек огромной интеллектуальной мощи, начал толкать Сен-Симона вперёд по пути, который тот мог лишь наметить, но не мог осилить. Летом 1817 года секретарём Сен-Симона стал юный, но уже бывший студент Высшей политехнической школы Огюст Конт, первый и самый выдающийся из множества инженеров, впоследствии признававших Сен-Симона своим учителем. С этих пор, в течение восьми лет — до самой смерти Сен-Симона — история их интеллектуального поиска слита воедино. Как будет показано в следующем разделе, многое, что принято считать учением Сен-Симона и что благодаря сен-симонистам имело сильнейшее влияние ещё до выхода в свет философских трудов Конта, на деле обязано своим появлением Огюсту Конту.