Фридрих Август фон Хайек:
Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом.
Часть II. Контрреволюция науки.
Глава 13. Социальная физика: Сен-Симон и Конт

I

Пожалуй, самым удивительным в биографии Сен-Симона является тот факт, что перед концом своей жизни он производил громадное впечатление на молодых людей, при том что некоторые превосходили его по интеллекту. И, тем не менее, они годами исполняли при нем роль «негра», признавали его своим лидером и приводили брошенные им мысли в связный и упорядоченный вид. И, кроме того, его влияние определяло всю их интеллектуальную карьеру. Больше, чем к кому бы то ни было, это относится к Огюсту Конту — что бы он ни говорил потом о «личном влиянии, которое бросало пагубную тень на мои первые усилия» или о «растленном фигляре», каковым стал ему впоследствии представляться Сен-Симон. ²⁰²

Попытки точно определить, что из написанного за семь лет сотрудничества принадлежит Сен-Симону, а что — Конту, бесполезны — в частности и потому, что, вероятнее всего, в беседе Сен-Симон расшевеливал и воодушевлял гораздо сильнее, чем это удавалось ему на бумаге. Поскольку выяснению подлинного соотношения мешает очень большая неразбериха, возникшая из-за того, что некоторые историки упорно приписывают Сен-Симону мысли, впервые высказанные в работах, вышедших под его именем, но на деле, как мы знаем, принадлежащих Конту, а другие твердят о полной самостоятельности мыслей Конта, нам придётся проявлять определённую осторожность, хотя такого рода вопросы сами по себе, возможно, и не имеют особого значения.

Огюсту Конту было 19 лет, когда в августе 1817 года. Сен-Симон предложил ему место секретаря. Прошло немногим более года, после того как молодого человека исключили из Высшей политехнической школы, несмотря на блестящую учёбу и близость выпускных экзаменов, — за подстрекательство к неповиновению. С тех пор он зарабатывал на жизнь преподаванием математики, дожидаясь приглашения на работу в Америку, которое так и не пришло, а также переводил с английского языка учебник геометрии. В это же время он с увлечением читал работы Лагранжа и Монжа, Монтескьё и Кондорсе и, кроме того, начал проявлять некоторый интерес к политической экономии.

Сен-Симону, горевшему желанием создать свою «науку о производстве», такая направленность интересов показалась подходящей, и он привлёк Конта к работе над очередным выпуском «Индустрии». ²⁰³ Как бы то ни было, за три месяца или около того (время, в течение которого он оставался платным секретарём Сен-Симона), новый ученик вполне мог бы написать все четыре тетради третьего и первую и единственную тетрадь четвёртого выпуска этого издания ²⁰⁴.

В целом вклад Канта сводится просто к развитию доктрин его нового учителя, которые ученик несколько приближает к логическому завершению. Третий выпуск посвящён главным образом проблемам философии истории, постепенному переходу от политеизма к эре позитивизма, от абсолютной монархии через переходную стадию либерального парламентского строя к новой позитивной организации и, что самое важное, от старой «небесной» к новой земной и позитивной морали ²⁰⁵. Только теперь мы можем наблюдать эти переходы, поскольку мы научились понимать законы, которым они подчиняются. ²⁰⁶ Существование любых институтов любой эпохи находит своё относительное оправдание в том, что они выступают воплощением доминирующей социальной философии ²⁰⁷. И, предвосхищая одну из главных особенностей своей позднейшей философии, Конт подытоживает сказанное в этой ранней работе единственной сентенцией, которую впоследствии признает своей: «Нет ничего абсолютно благого или абсолютно дурного; всё относительно, и только это есть абсолютная истина». ²⁰⁸

Не менее, чем восхваление «земной морали», сторонников Сен-Симона насторожила статья «Взгляд на собственность и законодательство», опубликованная в четвёртом выпуске «Индустрии». В главном все ещё выдержанная преимущественно в духе утилитаризма (вполне бентамовского толка ²⁰⁹, толкующая о меняющемся содержании прав собственности и о необходимости приспособления этих прав к требованиям времени ²¹⁰, она поражает и новым утверждением: что в то время, как парламентское правление есть всего лишь форма, сущностью является «конституция собственности» и что, следовательно, именно этот «институт служит основанием общественного здания» ²¹¹, — то есть подразумевается, что, пересмотрев законы о собственности, можно изменить всё социальное устройство. ²¹²

Едва завершилась работа над третьим выпуском «Индустрии», как большинство её либеральных покровителей отошло от неё. Был опубликован протест против вторжения журнала в область, выходящую за рамки провозглашённой им программы, и против отстаивания им принципов, «разрушительных для всякого общественного устройства и несовместимых со свободой» ²¹³. Хотя в предисловии к четвёртому выпуску Сен-Симон предпринял неуверенную попытку принести извинения и пообещал вернуться к первоначальному плану, первая тетрадь нового выпуска стала и последней. Средства истощились, и «Индустрия», а вместе с ней и должность Копта, прекратили своё существование.

II

Конт, тем не менее, продолжал сотрудничать с Сен-Симоном во всевозможных журнальных начинаниях, которые тот предпринимал в течение нескольких следующих лет. Он был все так же предан своему учителю. Сен-Симон — это «самый превосходный человек», которого он знает, «самый уважаемый и любимый из людей», которому он поклялся в вечной дружбе. ²¹⁴ Следующую издательскую попытку Сен-Симон и Конт предпринимают, сделавшись партнёрами-пайщиками. И издание называется «Политика» ²¹⁵. 14 Это просто один из либеральных журналов; в те годы они росли как грибы и так же быстро исчезали; и даже остро либеральная направленность журнала и выступления Конта по вопросам экономики и свободы печати поддерживали его жизнеспособность не более пяти месяцев. Но через три месяца после его кончины, в сентябре 1819 года, Сен-Симон, опять же при поддержке Конта, основал ещё один, на этот раз более своеобразный, орган ²¹⁶, само название которого — «Организатор» — было программным. В «Организаторе» опубликованы, пожалуй, самые примечательные произведения Сен-Симона. Безусловно, это было первое из его изданий, привлёкшее к себе широкое внимание как во Франции, так и за её пределами, и принесшее Сен-Симону славу социального реформатора.

Вероятно, это произошло главным образом из-за судебных преследований, вызванных публикацией знаменитой «Притчи», открывшей новое издание. В ней Сен-Симон для начала рисует картину того, что было бы с Францией, если бы она лишилась вдруг пятидесяти ведущих в каждой области знания учёных, пятидесяти ведущих инженеров, художников, поэтов, промышленников, банкиров и разного рода ремесленников. Это разрушило бы весь её уклад и всю культуру. Затем он противопоставляет этому картину похожего несчастья, но уже с исчезновением соответствующего числа аристократов, государственных чиновников, придворных и представителей высшего духовенства, и показывает, как мало это значило бы для процветания Франции ²¹⁷. Но, хотя «Притча» — самая известная публикация «Организатора», это не означает, что она же — самая интересная. Чтобы оправдать название журнала, Сен-Симон для начала помещает в нём серию писем с настоящим планом реорганизации общества, или, по меньшей мере, с планом реорганизации политической системы, в результате которой вся общественная деятельность была бы обеспечена необходимым ей научным руководством ²¹⁸. На сей раз, взяв за точку отсчёта английскую парламентскую систему, лучшую из доселе изобретённых, он ломает голову над тем, как преобразовать эту систему в нечто, напоминающее его Совет Ньютона шестнадцатилетней давности. Руководство обществом должно быть передано в руки «индустриалов» ²¹⁹, то есть всех, кто занят производительным трудом. Следует организовать их в три отдельные палаты. Первая, Палата изобретений ²²⁰, составляется из 200 инженеров и 100 «художников» (поэтов, писателей, живописцев, скульпторов, архитекторов и музыкантов), и в её задачи входит разработка планов общественных работ. Палата исследований, включающая по 100 биологов, физиков и математиков, должна изучать и одобрять эти планы. Палата исполнения, состоящая сплошь из богатейших и самых преуспевающих предпринимателей, будет следить за исполнением работ. Среди первоочередных задач нового парламента будет пересмотр законов о собственности, которые «должны основываться на наиболее благоприятных для производства принципах» ²²¹.

Новая система воцарится не только потому, что её преимущества будут признаны всеми, но, что гораздо важнее, и потому, что она есть неизбежный итог того курса, которым цивилизация продвигается в продолжение последних семисот лет ²²². Этим подтверждается то, что его план не утопия ²²³, а результат научного подхода к истории, подлинной истории всей цивилизации, как понимал её Кондорсе, и что, при таком подходе, мы можем следовать по предназначенному пути с открытыми глазами ²²⁴.

Далее Сен-Симон посвящает два письма (восьмое и девятое) «показ; того, как должна быть устроена промышленность» ²²⁵. На самом деле, как мы теперь знаем, эти письма принадлежат Конту, который переиздал позднее под своим именем. ²²⁶

Главное в них — это краткие пояснения указанию Сен-Симона на то, что становление новой системы является необходимым результатом закона общественного развития: «Прогресс общества никогда не регулировался системой, придуманной гением принятой массами. Это противоречило бы природе вещей и потому невозможно: всё подчиняется закону развития человечества; люди — всего лишь его орудия». Следовательно, «нам остаётся только сознательно подчиняться этому закону, являющемуся действительным божественны промыслом для нас, и следовать предначертанным курсом, и постигнув его, не слепо ему повинуясь. Истинное предназначение великой философской революции, происходящей в настоящее время, — подвести нас к этому». ²²⁷

Что до остального, то Конт выдвигает очень мало таких идей, которых нет в ранних работах Сен-Симона, зато излагает их кратко и убедительно, не что последний никогда не был способен. Теперь мы видим даже более настойчивое указание на необходимость замены прежней духовной власти «властью науки и позитивного знания» ²²⁸, то же самое описание последовательного восхождения науки к позитивной стадии, пока её наконец-то, не достигают также и философия, мораль и политика которые, тем самым, делают возможным возникновение новой научно управляемой общественной системы ²²⁹, и ту же самую нетерпимость к свободе мысли — свободе, несовместимой с духовной властью ²³⁰. Новым оказывается особенный упор на роль нового «класса, занимающего промежуточное положение между учёными, художниками и ремесленниками, а именно класса инженеров», символизирующего возникновение союза между духовной и светской властями, союза, «готовящего почву для совместного руководства обществом». ²³¹ Под этим объединённым руководством всё общество организуется для «наступления на природу», так же как сейчас организованы отдельные его части ²³². В этом объединённом предприятии больше не будет подчинённых, а будут соратники и партнёры ²³³, и здесь нас впервые подводят к мысли, что тогда больше не будет потребности в «правительстве», а будет нужна просто «администрации». ²³⁴

Ко всему, написанному Контом, Сен-Симон добавил (в конце второго письма) всего лишь характерный призыв к учёным и, особенно, к художникам, которые, будучи истинными «инженерами человеческих душ», как назвал их впоследствии Сталин, должны использовать всю силу воображения, «чтобы оказывать достаточное воздействие на широкие массы, побуждая их неуклонно следовать в указанном направлении и вместе со своими естественными вождями принимать участие в великих делах». Здесь впервые угадываются признаки позднейшей сен-симонистской теории об общественной функции искусства. ²³⁵

В своём дальнейшем описании новой организации общества Сен-Симон достигает ранее недоступных для него высот красноречия. «При новом политическом порядке организация общества будет иметь единственную и неизменную цель — наилучшим образом использовать все знание, накопленное наукой, изящными искусствами и индустрией для удовлетворения человеческих потребностей» ²³⁶ и для преумножения самого знания. Он не вдается в подробности того «поразительного уровня процветания, которого общество может достичь благодаря такой организации». ²³⁷ Если до сих пор люди прилагали к природе только разрозненные усилия и даже противодействовали при этом друг другу, поскольку человечество разделено на неравные части, из которых меньшая всегда использовала всю свою власть, чтобы господствовать над остальными, то организованные люди не станут приказывать друг другу, а станут покорять природу совместными усилиями. Всё, что требуется — это заменить неясные цели, которым служит современная социальная система, точной и позитивной общественной целью:

«В обществе, организующемся, чтобы продвигаться к позитивной цели, каковой является всё возрастающее процветание, достигаемое с помощью науки, искусства и ремёсел, наиболее важное политическое полномочие, а именно — выбор направления, в котором надлежит двигаться, перейдёт от людей, ранее выполнявших общественные обязанности, к самому разумно устроенному обществу… цель и назначение подобной организации столь ясны и определённы, что она исключает всякий произвол людей и даже произвол законов, поскольку и тот, и другой существуют лишь в условиях неопределённости, являющейся их, так сказать, родной стихией. Деятельность государства, заключающаяся в приказах, будет сведена на нет или почти на нет. Все вопросы, которые нужно будет решать в такой политической системе, как то: Что следует предпринимать для увеличения общественного богатства и использовать при этом наличные знания из области науки, искусства и промышленности? Как добиться распространения таких знаний и их дальнейшего усовершенствования? И, наконец, как осуществить эти мероприятия с наименьшими затратами и в кратчайшие сроки? — Все эти вопросы, как и те, что вытекают из них, вполне позитивны и разрешимы — я утверждаю это. Решения должны быть результатом научных доказательств, ни в коей мере не зависящих от воли человека, а в их обсуждении должны принимать участие все, кто достаточно образованы для этого… Как все общественно-важные вопросы будут решаться с обязательным использованием самых последних научных достижений, так и все общественные функции будут возлагаться обязательно на самых компетентных и способных исполнять их, как и подобает для достижения главных общественных целей. И тогда мы увидим, что при таком порядке уничтожаются три главных недостатка существующей политической системы: произвол, некомпетентность и интриги». ²³⁸

Какое замечательное описание прекрасных иллюзий, со времён Сен-Симона обольщающих воспитанные наукой умы! И как при этом легко нам, сегодняшним, даже в такой первоначальной формулировке, увидеть заблуждение; идея основывается на распространении научных и инженерных методов далеко за подобающие им пределы. Сен-Симон вполне сознает, на что притязает; он знает, что его подход к проблеме организации общества «с точно таким же методом, каким решаются и другие проблемы», является новым ²³⁹. И как великолепно преуспел он в своём намерении «придать XIX веку организаторский характер!» ²⁴⁰

Однако поначалу эти призывы тоже оставались безответными. Он надеялся, что новое движение возглавит король из вернувшейся династии Бурбонов и что таким образом удастся не только отразить все опасности, угрожавшие королевскому дому, но и поставить Францию в авангарде цивилизации. Рядом с той славой, которую благодаря проведению социальных реформ может обрести дом Бурбонов, померкнет даже известность Бонапарта ²⁴¹. Но единственным, чего добился Сен-Симон, оказался судебный иск, поданный на него как на морального соучастника в убийстве герцога Беррийского ²⁴², поскольку в своей «Притче» он подстрекал народ покончить с дворянством. И хотя в конце концов он был оправдан, и процесс только привлёк интерес к издателю «Организатора», журнал не пережил этого кризиса. Средства Сен-Симона вновь истощились, и, после того как новая попытка подписать на журнал «Организатор» всех, чувствующих себя призванными развивать философию XIX века и готовых стать fondateurs de la politiwue positive (фр. — основатели позитивной политики. — Прим. пер.), провалилась, этому предприятию также пришел конец.

III

Следующие две крупные публикации Сен-Симона, хоть и считаются самыми основательными из его работ, тем не менее представляют собой скорее детальную разработку идей, намеченных в «Организаторе». Однако по ним можно проследить, как он всё больше и больше склоняется к тому авторитарному социализму, которому предстояло обрести чёткую форму лишь после его смерти в трудах его учеников. В работе «О промышленной системе» («Sisteme industriel», 1821) ²⁴³, отличающейся большей систематичностью, чем всё, что доселе выходило из-под его пера, главной темой его разъяснений становятся «меры, могущие раз и навсегда положить конец революции». Он больше не пытается скрыть свою неприязнь к принципам свободы и ко всем их защитникам, стоящим на пути к осуществлению его планов. «Пустая метафизическая идея свободы… стеснила бы влияние массы на индивидуума» ²⁴⁴ и «противоречит развитию цивилизации и созданию хорошею упорядоченной системы» ²⁴⁵. Теория прав человека ²⁴⁶ и критические труды легистов и метафизиков достаточно хорошо послужили делу разрушения феодальной и теологической системы и расчистки места для системы индустриальной и научной. Сен-Симон, в отличие от большинства последовавших за ним социалистов, очень ясно понимает, что организация общества во имя единой цели ²⁴⁷, являющаяся фундаментом для любой социалистической системы, несовместима с личной свободой и нуждается в существовании духовной власти, способной «выбирать направление для применения сил нации» ²⁴⁸. Существующая «конституционная, то есть представительная, или парламентская, система» межеумочна: допуская конкуренцию различных целей, она безо всякой пользы продлевает жизнь антинаучным и антииндустриальным тенденциям. ²⁴⁹ Духовная власть, как и прежде, считается осуществимой при наличии философии, изучающей поступательный ход цивилизации ²⁵⁰, и остаётся делом учёных-позитивистов ²⁵¹; могущих, благодаря пониманию связей между рядами общих исторических фактов, научно обосновать политику. Однако теперь гораздо больше места отводится организации светской власти, являющейся делом промышленников — тема, получающая дальнейшее развитие в «Катехизисе промышленников», 1823 ²⁵².

Самый хороший способ обеспечить широким массам максимальный уровень занятости и наилучшие жизненные условия — это доверить все дела, связанные с национальным бюджетом, а, следовательно, и с руководством страной, предпринимателям ²⁵³. Сама природа их многообразных занятий заставляет индустриалов формировать естественную иерархию, и они не могут не организоваться в одну большую корпорацию, дающую им возможность согласовывать действия ради своих политических интересов. В этой иерархии банкирам, которым по роду их занятий известны связи между различными производствами, проще, чем кому бы то ни было, координировать усилия в различных отраслях производства, и централизованное руководство действиями всех индустриалов призваны осуществлять крупнейшие банки Парижа, занимающие центральное положение ²⁵⁴. Предпринимателям как естественным лидерам предстоит руководить всеми производительными работниками, но надо, чтобы при этом они использовали свою власть в интересах самого бедного и самого многочисленного класса ²⁵⁵, существование пролетариев должно обеспечиваться предоставлением работы трудоспособным и помощи инвалидам ²⁵⁶. Во Франции, которая превратится в одну грандиозную фабрику, появится новый вид свободы. Впоследствии благодаря Фридриху Энгельсу получит широкую известность такая обещающая формулировка: при новой чёткой организации, являющейся конечным уделом человечества ²⁵⁷, государственная, или военная, организация общества будет заменена административной, или промышленной. ²⁵⁸ Такой реорганизации мешают представители двух прошедших эпох: дворянство и духовенство, легисты и метафизики, военные и собственники. Совершив революцию и покончив с исключительной привилегией на пользование национальным достоянием, принадлежавшей дворянству, буржуазия слилась с ним в один класс, и теперь осталось только два класса ²⁵⁹. Индустриалы, то есть все, кто работают, не успели принять настоящего участия в политической борьбе за это право пользования, развернувшейся в ходе революции.

«Производителям безразлично, тот или другой класс их грабит. Ясно, что в конце концов эта борьба превратится в борьбу между всеми паразитами, с одной стороны, и всеми производителями, с другой, и что она будет продолжаться до тех пор, пока не решится, останутся ли последние жертвами первых или же они возьмут на себя верховное руководство обществом, в котором они уже сегодня составляют самую многочисленную часть. При огромном превосходстве сил производителей над силами праздных, этот вопрос должен разрешится немедленно после того, как будет поставлен прямо и открыто. И фактически уже настал момент, когда эта борьба должна приобрести свой истинный характер. Партия производителей не заставит себя долго ждать. И даже среди людей, по рождению принадлежащих к праздному сословию, те, которые выделяются широтой взглядов и величием души, начинают осознавать, что достойная их роль состоит единственно в том, чтобы побудить занятых производством к участию в политической i-жизни и помочь им получить вслед за уже полученным перевесом в численности перевес в вопросах руководства общими делами». ²⁶⁰

IV

В «Катехизисе промышленников», расширяющем и углубляющем эти доктрины, перу Конта принадлежит внушительная по объёму третья часть, носящая название «План научных мероприятий по реорганизации общества» ²⁶¹, которая два года спустя после первой публикации (1824) вышла отдельной книгой под ещё более амбициозным названием «Система позитивной политики» — «название, хоть и преждевременное, но правильно передающее размах задуманного, как скажет Конт тридцатью годами позже ²⁶². Это, безусловно, самый значительный трактат во всей литературе того направления, которое мы здесь рассматриваем.

В этом раннем варианте «позитивная система» есть немногим более, чем блестящий пересказ доктрины Сен-Симона. ²⁶³ Конт высказывает здесь ещё большее отвращение к догмату о свободе совести, который является очень большим препятствием на пути к реорганизации ²⁶⁴. Как нет и не может быть никакой свободы совести в астрономии, физике, химии и физиологии ²⁶⁵, так и в политике это переходное понятие исчезнет, как только она перейдёт в ранг точных наук и истинная доктрина окончательно утвердится ²⁶⁶. Эта новая наука — «социальная физика», или, что то же самое, учение о коллективном развитии человеческой расы, на самом деле есть отрасль физиологии, или учения о человеке, представленного во всей его полноте. Другими словами, история цивилизации есть не что иное, как необходимый результат и дополнение к естественной истории человека ²⁶⁷. Таким образом, политика стоит на грани превращения в позитивную науку в соответствии с законом трёх стадий, который теперь, в окончательной форме, звучит так: «Всякая отрасль наших познаний неизбежно должна в своём движении пройти через три различные теоретические состояния: состояние теологическое, или фиктивное; состояние метафизическое, или абстрактное; наконец, состояние научное, или позитивное» — окончательное состояние всякого знания ²⁶⁸.

Предметом социальной физики является обнаружение естественных и непреложных законов прогресса цивилизации — таких же необходимых, как закон всемирного тяготения ²⁶⁹. Под цивилизацией Конт понимает «развитие человеческого разума и как результат — возрастающую власть человека над природой», то есть выработку человеком таких способов воздействия на природу, при помощи которых он преобразует её в своих интересах ²⁷⁰. Цивилизация, понимаемая как состояние науки, изящных искусств и промышленности, — это именно то, от чего зависит и с чем сверяется курс социальной организации ²⁷¹, Социальная физика, которая, как и все науки, имеет целью предсказание, позволяет нам, используя знания о прошлом, определять ту общественную систему, к реализации которой подводит прогресс цивилизации в наши дни ²⁷². Превосходство позитивной политики состоит собственно в том, что она открывает всё, что с неизбежностью вытекает из естественных законов, тогда как другие системы изобретают. ²⁷³ Нам остаётся только помочь позитивной системе, вырабатываемой всем ходом цивилизации, появиться на свет; и мы определённо обеспечиваем лучшую из ныне достижимых систем, поскольку открываем то, что более всего гармонирует с современным состоянием цивилизации ²⁷⁴.

Нельзя не заметить, до какой степени взгляд Конта на философию истории, который принято считать противоположным «материалистическому пониманию истории», приближается к нему — особенно если вспомнить, какой смысл он вкладывает в слово «цивилизация». Фактически, предвосхищение материалистического понимания истории в сочинениях Сен-Симона — а мы считаем их главным источником этой доктрины — напрямую связано с рассматриваемой и несколькими другими ранними работами Конта. ²⁷⁵

Хотя вскоре после публикации «Катехизиса промышленников» Конт окончательно порывает с Сен-Симоном, начавшим превращать свою доктрину в религию, в следующих двух работах, опубликованных через короткое время после смерти Сен-Симона в сен-симонистском «Производителе» ²⁷⁶ Конт все ещё придерживается общего для них обоих направления мысли. Первая из этих работ интересна главным образом тем, что в ней даётся более тщательный анализ продвижения к позитивному методу. Он показывает, что «поначалу человек неизбежно относится ко всем привлёкшим его внимание телам так, будто они являются одушевлёнными существами вроде него самого» ²⁷⁷, и интересно, что Конт, который лишь несколько лет спустя будет отрицать возможность какой бы то ни было интроспекции ²⁷⁸, здесь все ещё объясняет это тем, что «личное воздействие, оказываемое человеком на другие существа, есть единственный вид взаимодействия, modus operandi (лат. — здесь: механизм. — Прим. пер.), которого понимается просто путём его осознания». ²⁷⁹

Но он уже становится на путь отрицания законности тех научных дисциплин, которые основываются именно на такого рода знании. Теперь он наступает не просто на «возмутительную чудовищность» — антиобщественную догму свободы совести ²⁸⁰ и вообще на анархию неуправляемого индивидуализма ²⁸¹, но, уже более избирательно, на учение политической экономии ²⁸². Объяснить, как мог возникнуть этот «странный феномен» — идея, будто общество не должно быть сознательно организовано, можно только историческими обстоятельствами ²⁸³. Поскольку «Всё, что спонтанно образуется в течение определённого периода, закономерно для него» ²⁸⁴, то и существование в прошлом критической доктрины было относительно оправданно. Однако совершенный общественный порядок может быть установлен лишь, если мы научимся «каждому индивидууму или нации вменять в обязанность тот самый род деятельности, для которого они созданы» ²⁸⁵. Но это предполагает наличие духовной власти, морального кодекса, который, опять же, представляется Конту не иначе как преднамеренно сконструированным ²⁸⁶. Отсюда следует, что необходимый моральный порядок может быть создан только правительством мнений, устанавливающим «целую систему идей и привычек, необходимых для встраивания индивидуумов в общественный порядок, в условиях которого они должны жить» ²⁸⁷. Эти идеи, в конце концов так возмутившие Дж. С. Милля, что после двадцати лет пребывания под весьма сильным влиянием Конта, он написал о них как о «самой совершенной системе духовного и светского деспотизма из всех, когда-либо произведённых человеческим мозгом, за исключением, может быть, той, которую придумал Игнатий Лойола» ²⁸⁸, изначально присутствовали у Конта. Они являются обязательным следствием всей системы мышления, воспринятой от Конта не только Дж. С. Миллем, но и всем миром.

V

Немного можно добавить к рассказу о последнем периоде жизни Сен-Симона. Когда печатался «Катехизис промышленников», ещё один финансовый кризис, расстроивший его дела и грозивший ему голодом, привёл к тому, что в начале 1823 года, будучи старым и теперь действительно сломленным человеком, он попытался пустить себе пулю в лоб. Он выжил; правда, из-за нанесённой себе раны потерял один глаз; а вскоре подоспела помощь от нового, восторженного и на сей раз богатого, ученика. Молодой банкир и бывший преподаватель Высшей политехнической школы Олинд Родриг не только обеспечивал Сен-Симона всем необходимым на протяжении двух последних лет его жизни, но также сделался центральной фигурой в небольшой группе учеников, которая после смерти Сен-Симона превратилась в школу сен-симонистов. Вскоре к нему присоединились поэт Леон Галеви, физиолог доктор Байи, адвокат Дювейрье и другие. Вместе с ними Сен-Симон подготовил «Рассуждения литературные, философские и промышленные» («Opinions litteraires, philosophiques et industrielles», 1825), где каждый: банкир, поэт, физиолог — развивал ту часть доктрины учителя, которая относилась к его профессиональной области. Немного позже в том же году вышла последняя работа Сен-Симона, ознаменовавшая заключительный этап его творческого пути, — «Новое христианство».

Уже за некоторое время до этого обнаружилась всё возрастающая тенденция Сен-Симона к отходу от узко «научного» характера своей доктрины и к приданию ей более мистической и религиозной формы. Это как раз и было причиной окончательного отчуждения между ним и Контом, с которым, впрочем, к концу карьеры произошла такая же перемена. В случае с Сен-Симоном подобный поворот событий до некоторой степени означал возврат к первоначальным идеям.

Он доказывает, что после великого раскола во времена Реформации ни одна из христианских церквей не осталась истинно христианской. Все они пренебрегли основной заповедью о братском отношении людей друг к другу. Для истинного христианства главным должно стать «наискорейшее улучшение морального и физического существования самого бедного класса» — фраза, присутствующая почти на каждой странице его брошюры и ставшая лозунгом сен-симонистов. Поскольку церкви не использовали имевшуюся у них возможность улучшить участь бедных путём обучения, поощрения искусств и организации промышленности, Господь теперь обращается к народу и правителям через Своего нового пророка. Пророк берётся перестроить теологию, которую нужно время от времени обновлять, точно так же, как следует периодически переписывать физику, химию и физиологию ²⁸⁹. Новая теология будет уделять больше внимания земным интересам человека. Всё, что для этого требуется, — это организовать промышленность так, чтобы она гарантировала значительное количество работ, могущих способствовать самому быстрому развитию человеческого интеллекта. «Вы можете создать такое положение вещей. В настоящее время размеры нашей планеты уже известны, прикажите же людям науки, художникам и промышленникам представить к исполнению общий план работ, имеющих целью сделать земельные владения человеческого рода как можно более производительными и как можно более приятными для жизни во всех отношениях» ²⁹⁰.

После появления «Нового христианства» Сен-Симон прожил всего несколько недель. Он умер в мае 1825 года в возрасте 65 лет, окружённый новыми учениками, дождавшись своей смерти за умиротворённым обсуждением с ними планов на будущее. Жизнь, сделавшаяся примером следования заповедям, которые он оставил всем будущим социологам: «пройти через все классы общества, испытать самого себя в каких только можно общественных положениях и даже создать для себя и других отношения, никогда прежде не существовавшие» ²⁹¹, — завершилась в мире, в сносных условиях и даже в почёте.

Похороны собрали вместе и старых учеников, таких как Тьерри и Конт, и новых. Сен-Симон застал лишь самые первые шаги школы, назвавшейся его именем и под этим именем распространившей его идейное наследие по всему миру. Именно благодаря своим ученикам он стал значительной фигурой в истории социальных идей. Хотя он, безусловно, был оригиналом, вряд ли он был оригинальным или глубоким мыслителем. Идеи, которые он завещал своим ученикам, в то время, бесспорно, были достоянием многих. Однако стойкость и энтузиазм помогли ему обрести приверженцев, которые не только оказались способными развить эти идеи, но и до такой степени заразились его энтузиазмом, что, распространяя их, действовали как единое целое. Как сказал один из его французских биографов, роль Сен-Симона заключалась в том, чтобы «заставить идеи сиять как огни световых реклам» ²⁹². Справился он с ней блестяще.