«Идеи III» 19 базируются на рукописях 1912 года, относящихся к тому же времени, что и «Идеи I»; в отличие от работ, вошедших в том II, они никогда не переписывались ни автором, ни его ассистентами. Поэтому данный том более унифицирован, чем близкий ему по теме том II, над которым Гуссерль работал с перерывами вплоть до 1928 года. Однако в томе III представлены более ранние идеи основателя современной феноменологии, которые не всегда соотносятся с положениями предыдущего тома, не говоря уже о феноменологической философии более позднего времени. Некоторые читатели, знакомые с томом I, сочтут полезным изучить «Идеи III» прежде, чем обратиться к сложным и глубоко разработанным «Идеям II». Первую главу Гуссерль начинает с исследования различных областей действительности — материальной вещи, одушевлённого тела, психе, чтобы установить фундаментальные виды апперцепции, соответствующие каждой из них, и характер изучающих их наук. Материальные вещи изначально даны в актах материального восприятия, представляющего собой в этом смысле лишь особый случай восприятия протяжённых объектов; оно может также включать восприятие фантомов. Однако то, что отличает действительные материальные вещи от фантомов, не есть их бытие как «субстанции» в смысле Декарта или Спинозы. Согласно Гуссерлю, их действительность принципиально относительна в связи с обстоятельствами, которыми они каузально детерминированы. Действительная вещь дана в восприятии односторонне, её каузальные отношения остаются неопределёнными. Объективность природы конституируется только в едином (unified) пространственно-временном контексте переживаний множества Эго, вступающих в коммуникацию через посредство своих тел. При теоретическом подходе становится возможной наука о материальной природе. Отсюда следует, что все науки о действительности (в этом смысле), если они стремятся к её определению, должны быть каузально-объяснительными. Вторая основная форма понимания состоит в обращении к одушевлённому телу — не как к материальной вещи, а как к носителю полей ощущений (sensorial fields), локализованных в теле, как к универсуму ощущений, состоящих из чувственных впечатлений, одним словом, как к объекту, в котором все воспринимаемые телесные переживания включают и их локализацию. Наука соматология (конечно же, предполагающая материальные переживания материального существования) должна исследовать соматические ощущения, которые каждый учёный испытывает не только через переживание своего собственного тела, но и через переживание апперцепции тела Другого, данных ему при аппрезентации в форме эмпатии. Понятие соматологии как теории ощущений (используемое обычно физиологией и психологией) предполагает элиминацию ощущений из ткани представлений (apprehension), в которую они вплетены. Те ощущения, которые в распознающем понимании (realizing apprehension) материального восприятия функционируют как «представляющие содержание» (darstellende Inhalte) материальных характеристик, получают локализацию в нашем новом распознающем понимании, которое мы называем «нашими телесными переживаниями», именно как состояния чувств; однако под именем «компонентов перцепционных состояний Я» они являются компонентами физических состояний и принадлежат, таким образом, к третьей области действительности — к области психе, или эго-логической сфере. В этом заключается подлинная причина того, почему психология, понимаемая как наука о психе, должна также заниматься ощущениями. Но если с точки зрения соматологии ощущения являются манифестациями «эйстеты» (aistheta) тела, его чувствительности и должны исследоваться теоретиком-соматологом с позиции каузальных отношений, то с точки зрения психологии они являются гилестическим основанием перцепционных представлений; следовательно, ощущения имеют двоякую функцию: как кинестетические ощущения они суть мотивирующие, как представляемые (presentational) ощущения — мотивируемые. Все эти представления являются событиями внутри эго-логического сознания и в этом качестве рассматриваются отдельно как состояния психе. Человек (или животное) не является просто телом с чувственными состояниями сознания; он обладает особенной психологической структурой, с помощью которой осознает ощущения, опосредованные его телесным существованием, принимая по отношению к ним теоретическую, оценивающую, действующую и так далее установки. Психе как единство этих переживаний, относящихся к области сознания, есть действительность сама по себе, хотя и основанная на действительности тела, которая, в свою очередь, базируется на действительности материальной вещи. Психология как наука, имеющая дело с действительностью психе, должна заниматься генезисом и трансформациями Я и его диспозиций, идеофизическими регулярностями, относящимися к Я и его действиям, и так далее. Но эти характеристики недостаточны для описания особой сферы науки психологии и её методов. Чтобы определить основания психологии, мы должны исследовать её отношение к феноменологии. В этом состоит цель второй главы гуссерлевского исследования. Такое отношение может быть понято только как особый случай отношения между феноменологией и эмпирическими науками. Все открытия первой, благодаря её эйдетическим методам, происходят a priori, что не доступно догматическим эмпирическим наукам. Метод всех эмпирических наук определён или, по меньшей мере, со-определён общей сущностной структурой областей действительности, к которым они относятся. Исследование такой структуры с помощью чистой интуиции привело бы к онтологии этой отдельной сферы. Таким образом, онтология связана с различными областями (регионами) объективной реальности и с методами, которые должна использовать всякая эмпирическая наука, имеющая дело с фактами. A priori должно существовать столько онтологии, сколько существует понятий областей (regional concepts), и, следовательно, вся радикальная классификация наук зависит от понятия «области» (такого, как вещь, животное, психе и так далее) и его сущности, которая может быть раскрыта через ноэматическую интуицию. Например, начав с восприятия материальной вещи, я могу перейти к эйдетической установке, абстрагируясь от экзистенциального полагания (existential positing) действительного переживания и свободно и произвольно передвигаясь в области «свободных возможностей». Каким бы способом я ни преобразовывал «гештальт» (Gestalt) вещи в свободной фантазии, ни варьировал бы его качественные детерминации, ни менял бы его реальные свойства — все эти продукты моей фантазии по-прежнему будут демонстрировать определённые регулярности: они относятся к вещам сотворённым, разрушенным, преобразованным и так далее, но все ещё к вещам. Воспринятая вещь является мне только в конкретном аспекте, смысл которого выходит за пределы того, что является, но она делает это всё ещё неопределённым способом, относящимся к будущим восприятиям. Мы можем спросить, как эта вещь выглядит в других ракурсах, каково может быть явление её невидимой стороны; мы можем вообразить в наших фантазиях последовательность переживаний, которые со всех сторон, полностью и последовательно, раскрыли бы воспринимаемые объекты. Мы можем даже строить различные миры с различными законами естественных наук для одной и той же вещи. Фантазия может действовать абсолютно свободно, но она не может упразднить мир; она может только строить бесконечность всё новых и новых миров. Если внутри этой области вообще Таким образом, в эйдетической установке я могу определить существенную структуру вещи — эйдос «вещь». Так в мире сущностей проводится различение между понятиями a priori и а posteriori 20. И то, что утверждалось в отношении области (региона) вещей, есть как раз пример определения областей (регионов) вообще. A priori внутри смысла региона есть источник всех онтологии, которые предписывают всем эмпирическим наукам их поле и методы. Что касается природы, её онтология охватывает геометрию, форономию (phoronomy) и априористические дисциплины, занимающиеся структурой чистого времени. Онтология психических или одушевлённых действительностей должна заниматься одушевлённым в целом, включая психе. Возьмём, например, восприятие как «состояние» реально существующих индивидов. Как происходят переживания такого рода у людей и животных, при каких действительных условиях и с какими последствиями, в соответствии с какими общими и особенными естественными законами? Всё это может и должно быть определено методами эмпирических наук, путём наблюдения и эксперимента. Тем не менее мы можем осуществить «эйдетическую редукцию», отказываясь от всех вопросов относительно действительного существования этих «состояний», именуемых восприятиями в пределах действительных единств сознания, и обратиться к эйдосу восприятия, к вечно идентичному смыслу возможных восприятий вообще. Мы можем сделать то же самое и в отношении воспоминаний, фантазий, ожиданий, когнитивных, эмоциональных и волевых переживаний любого рода. Будучи направленными на сущности в эйдетико-интуитивной апперцепции, полные содержания этих переживаний и их интенциональные корреляты — так, как они даны психологическому переживанию, — полностью сохраняются в эйдосе. Утрачивается только их отношение к фактам переживаемой действительности внутри природы. Однако психологу-эмпирику дано «психологически действительное», то есть переживания как действительные состояния с их отношением к пространству и времени. Такая же ситуация имеет место тогда, когда область (регион) действительности может быть фундаментально (originarily) определена таким образом, что она является основанием двух видов наук: эмпирических, которые связаны с существованием, и эйдетических, которые относятся к сущностям и определяют тем самым «содержание» всего возможно существующего вообще, а, следовательно, также и действительно существующего. Эйдетическая наука везде предшествует (в терминах основания, а не генетически) эмпирической. Эйдетическая наука об области психе является частью феноменологии. Гуссерль называет её рациональной психологией. Надо, однако, хорошо понимать, что феноменологический метод конкурирует с экспериментальной психологией не более, чем математический метод в философии — с экспериментальной физикой. Гуссерль подчёркивает, что никогда написанное им не было направлено против экспериментальной психологии, к которой он испытывает глубокое уважение. Его цель заключается только в том, чтобы сделать экспериментальную психологию более плодотворной, обратив её к её феноменологическим основаниям, и превратить её в подлинную рационально эксплицирующую науку. Но не является ли тогда феноменология простым описанием, высокоразвитой «описательной психологией?» В любой области действительности существуют дескриптивные науки, но все описания в них относятся к реальному существованию, фиксируют то, что действительно переживалось и что, предположительно, может быть многократно пережито вновь в будущем. Феноменологическое описание не относится к существованию и к реальному переживанию существования. Его целью является исследование аподиктически полагаемых возможностей для существования эмпирических действительностей. Нужно также учитывать, что в так называемых дескриптивных науках о природе и в дескриптивной психологии под «описанием» имеются в виду несколько разные вещи. Дескриптивные понятия первых возникают на уровне, на котором действительности (realities) уже полностью конституированы для интуиции, но представляют собой — с точки зрения конечной идеи объективности природы — простые «явления» самих вещей, вещей с точки зрения физики. Явления относятся к взаимно коммуницирующим субъектам с нормальной чувствительностью; физика отвергает такую нормальность, а также отнесённость к нормальным обстоятельствам как критерий объективности; её как объективную естественную науку не интересует систематическое описание таких субъективных и интерсубъективных явлений. Физика эти явления интересуют лишь постольку, поскольку являются манифестациями объективных качеств. Ему не нужно описание действительно переживаемого цвета в многообразных оттенках; для него переживаемый цвет есть всего лишь манифестация тех когнитивно определяемых объективных оптических событий, для которых создаёт теорию математическая оптика. Совершенно иной характер имеет психологическое описание. Психе не есть субстрат «явлений». Психологическое единство конституирует себя непосредственно в своих состояниях, которые адекватно даны сознанию внутри имманентного времени и без опосредующих явлений (intermediary appearances). «Относительность» интуитивно понимающих (intuiting) субъектов исчезает, и переживания, которые относятся к подлинному существованию самого психе, являются именно темой психологии, а не просто средой (media), из которой эта тема может быть извлечена. В психологии нет «явлений» психе, есть лишь наше переживание самого психе. Если мы понимаем под «описанием» концептуальное выражение того, что было воспринято, то психологическое описание определяет психологические события как таковые, в то время как описания в естественных науках определяют всего лишь явления, а не то, что должно быть определено. Таким образом, поле психологических переживаний (Erlebnisse) становится для психологии бесконечным полем определения описания в терминах строгой концептуальной схемы. Однако для выполнения этой задачи требуется феноменологический анализ, который позволяет установить эйдетический контекст, лежащий в основе концептуальной схемы. Такая задача может быть выполнена не эмпирической, но только рациональной психологией, являющейся (согласно взглядам Гуссерля 1912 года) частью феноменологии. Однако нужно помнить, что всякая психология занимается психическими состояниями как состояниями психе, то есть человеческого или животного Я, которое является действительностью, основанной на Природе. Феноменология имеет дело с эйдетическим трансцендентально очищенного сознания, с чистым Эго. В этом качестве феноменология не является ни рациональной психологией, ни рациональной наукой о природе. То, что эйдетическое учение о психологических состояниях сознания названо феноменологией, как это было сделано выше, а также в ранних сочинениях Гуссерля, оправдано только тем, что чистое переживание со всей его сущностью входит в психологическое состояние и подвергается там особой апперцепции, которая, однако, не меняет своего сущностного характера. Подлинная задача трансцендентальной феноменологии может быть определена при исследовании отношения между феноменологией и онтологией, которое и составляет главу III настоящей книги Гуссерля. Эта глава очень важна для понимания методов феноменологии — но методов специального характера. Она требует гораздо большего места для обсуждения, чем то, которым мы располагаем. В ней рассматривается определённый парадокс, с которым столкнулась трансцендентальная феноменология. Как мы узнали из тома I, после осуществления феноменологической редукции мы вынесли за скобки все «трансцендентное бытие», а также все относящиеся к нему эмпирические науки. Было оставлено чистое сознание с его актами и коррелятами этих актов — ноэмами. Таким образом, эпохе трансцендентальной редукции относится также ко всем онтологиям. С другой стороны, как было сказано выше, все онтологии опираются на свои понятия и аксиомы, и эти последние могут интерпретироваться как сущностные содержания чистых переживаний, которые как таковые принадлежат к области трансцендентальной феноменологии. Но если это положение верно, то нужно принять и его следствие: все учения (дисциплины), основанные на этих фундаментальных понятиях и аксиомах, в трансцендентальной редукции также сохраняются 21. Гуссерль преодолевает эту трудность, проводя различие между наукой о трансцендентальном сознании, с одной стороны, и интуитивной дисциплиной, занимающейся структурой этого сознания, с другой. Первая должна включать всю совокупность сущностного знания, относящегося к переживаниям вообще, а значит и трансцендентальную интерпретацию всех онтологии. Поэтому «одни и те же» понятия и положения могут появляться и в онтологиях, и в собственно чистой феноменологии. Но здесь имеется важное различие. Если мы как онтологи имеем дело с эйдосом пространства, материальной природы, духа, то мы все ещё занимаемся догматической наукой, мы думаем о пространственных конфигурациях как таковых, людях как таковых и так далее. Мы фиксируем то, что принадлежит к этим предметностям (Gegenstдnlichkeiten) на самом деле, то есть в неограниченной необходимости и общности. Эти положения эйдетической общности применяются внутри сферы эмпирического знания, поскольку мы, с одной стороны, a priori знаем, что внутри экзистенциальной сферы не может происходить ничего, что по своей природе исключается структурой сущностей, различаемых в ней, и, с другой стороны, что всё происходящее внутри эмпирической сферы должно быть постулировано структурой этих сущностей. Однако собственно феноменология занимается не вещами, психе и так далее «как таковыми» в эйдетической общности, а трансцендентальным сознанием, его действиями и коррелятами, одним словом, ноэзами и их ноэмами (коррелятами). Не следует смешивать ноэму и сущность, хотя в принципе возможно, сменив установку, преобразовать понимание (apprehension) ноэмы в понимание соответствующей онтической сущности. Тем не менее полагание ноэмы не включает полагание объективности, «соответствующей» ноэме, хотя эта объективность есть «объективность, подразумеваемая» ноэмой. «Феноменологическое суждение о ноэмах» — это одно, «онтологическое суждение о сущностях и сущностных сингулярностях» — другое. Конечно, как феноменологи мы осуществляем акты полагания в теоретической установке, но эти акты направлены исключительно на переживания (Erlebnisse) и их корреляты. Но как онтологи мы осуществляем акты действительного полагания, которые направлены не на корреляты и «объекты» в кавычках, а на объекты как таковые. Мы должны проводить различие между полаганием смыслов и полаганием объектов. Ноэма является не чем иным, как обобщением идеи смысла, применённым ко всей области акта. Анализ, представленный в предыдущей части, является всего лишь примером одного из самых важных инструментов феноменологии, метода прояснения, который Гуссерль описывает в четвёртой и заключительной главе настоящей книги. Феноменология как строгая наука постулирует приведение всех своих понятий и положений к высшей степени ясности. Но в прояснении нуждаются также и все догматические науки. Все они довольно далеки от понимания своих оснований, которые возникают из их наивного несовершенного знания повседневной жизни. Они часто просто ресимволизируют то, что было относительно понятно на более низком уровне, но что теперь, в результате ресимволизации, на научном уровне, становится совершенно неясным. Таким образом, науки становятся самими собой — а именно фабриками весьма ценного и практически полезного для господства над миром знания; но прогресс науки не обогатит нас пониманием. Самая насущная задача состоит в обращении наук к своим истокам и их преобразовании в систему понимаемого знания с помощью интуитивного метода прояснения. Процесс прояснения должен начаться с концептуального материала, которым оперируют науки. Этот материал троякого рода:
Систематическое прояснение этих понятий должно производиться именно в указанной последовательности, то есть прояснение онтологии должно предшествовать прояснению соответствующих эмпирических наук. Идеал феноменологии состоит как раз в том, чтобы установить завершённую область полностью прояснённых идей, то есть завершённую систему всех интуитивно познаваемых сущностей. Гуссерль считает, что с помощью техники эйдетической редукции феноменология может выполнить эту задачу. Однако мы должны провести различие между экспликацией (Verdeutlichung) и прояснением (Klarung) понятия. Экспликация понятия — того, что подразумевается словом как таковым, — происходит только внутри когнитивной сферы. Например, смысл термина «decaeder» может быть успешно раскрыт в таких когнитивных терминах, как «геометрическое тело, ограниченное десятью конгруэнтными плоскостями». Существует множество эквивалентных выражений для одного и того же, и мы должны отличать неэксплицированные, неанализированные понятия от аналитически эксплицированных и обе эти группы — от «аналитических высказываний» в смысле Канта, обозначающих ноэматический объект первой и второй групп как одно и то же. То есть мы должны различать неанализированное понятие и понятие, которое по отношению к первому будет функционировать как его экспликация. В процессе прояснения мы трансцендируем сферу просто смысла термина и сферу мышления о смысле: мы приводим ноэматический объект смысла в соответствие с ноэматическим объектом нашей интуиции. Но анализ вербального смысла, установление соответствия — столь совершенного, сколь возможно, — между когнитивной и интуитивной ноэмой имеет только пропедевтическую функцию для процесса прояснения, который должен быть осуществлён интуицией. С помощью эйдетических методов такое прояснение должно пройти все уровни конституции конкретного объекта, постигаемого через интуицию, который в данный момент рассматривается как пример или образец эйдетической ноэмы: объект, как он подразумевается, должен быть приведён в процессе прояснения к совершенной самоданности, ясности и отчётливости. Мы узнаем в этом общую задачу и направление бесконечно возвращающегося идеала феноменологии Гуссерля: постичь в интуиции и совершенной ясности — как и в систематической завершённости — универсум идей, всех возможных сущностных видов объективностей в целом, определить на основе включённых в такие интуиции ноэм все возможные понятийные сущности; приписать этим сущностям слова и смыслы слов, выражающие их прямо и недвусмысленно; получить таким образом завершённый набор полностью прояснённых понятий и, соответственно, терминов. Феноменология может выполнить эту работу, так как в ней представлены все эйдетические аксиомы; таким образом, феноменология является матрицей, из которой возникают все онтологические интуиции (insights). |
|
Примечания: |
|
---|---|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце издания. |
|
Оглавление |
|
|
|