Элвин Тоффлер:
Шок будущего.
Часть VI. Стратегии выживания.
Глава 18. Образование в будущем времени

Во всенарастающем соперничестве за приоритет в доставке людей и техники на другие планеты огромные ресурсы вкладываются в возможность осуществления «мягкой посадки». Тщательнейшим образом прорабатывается каждая подсистема посадочного аппарата, чтобы он выдержал удар при посадке. Легионы инженеров, геологов, физиков, металлургов и прочих разных специалистов годами сосредоточенно трудятся над решением проблемы мягкой посадки. Выход из строя при посадке любой из подсистем может пагубно сказаться на жизни людей, не говоря уж об аппаратуре стоимостью в миллиарды долларов и десятках тысяч человеко-лет труда.

Ныне один миллиард людей, то есть всё население развитых в техническом отношении государств, спешит в новое сверхиндустриальное общество — супериндустриализм. Что нам предстоит испытать в будущем? Массовый шок? Или мы сумеем тоже добиться «мягкой посадки?» Скорость нашего «сближения» стремительно нарастает. В дымке завтрашнего дня уже проступают очертания скалистых утесов нового общества. Однако именно тогда, когда мы становимся к нему всё ближе, выясняется, что опасно «заболела» одна из наших наиболее важных подсистем — образование.

То, что происходит сейчас даже в «лучших» наших школах и колледжах, свидетельствует об одном: система образования безнадёжно устарела. Родители рассматривают образование своих детей как подготовку их к будущей жизни. Учителя предупреждают, что плохое образование резко снизит шансы ребёнка адаптироваться в мире дня грядущего.

Правительственные чиновники, духовенство и средства массовой информации призывают, увещевают и предупреждают молодёжь не бросать школу, настоятельно подчёркивая, что ныне, как никогда прежде, будущее каждого практически целиком и полностью зависит от полученного им образования.

Однако несмотря на все эти разглагольствования о будущем, школы наши обращены в прошлое и сориентированы не на нарождающееся новое общество, а на уже отжившую систему. Огромных усилий стоит воспроизводство человека индустриального — то есть штамповка людей, пригодных для выживания в системе, которая умрёт раньше, чем они сами.

Во избежание шока будущего мы должны сейчас сформировать супериндустриальную систему образования. А для этого мы должны искать свои цели и методы в будущем, а не в прошлом.

Школа индустриальной эры

У каждого общества существует собственная специфическая установка по отношению к прошлому, настоящему и будущему, препятствующая адекватному восприятию времени, — своего рода предрассудок. Эта субъективная парадигма времени, сформировавшаяся как реакция на скорость происходящих перемен, и является одним из наименее заметных, но наиболее мощных решающих факторов социального поведения, что чётко отражается в способе подготовки обществом своей молодёжи к взрослой жизни.

В застойных обществах прошлое плавно перетекает в настоящее и повторяет себя в будущем.

Самый разумный способ подготовки ребёнка в обществах такого типа — это вооружить его навыками и умениями прошлого, потому что они-то и понадобятся ему в будущем. «В старцах — мудрость», — наставляет Библия.

Отец передавал сыну вместе со всевозможными практическими навыками и чётко сформулированную, крайне традиционную систему ценностей. Знание передавалось не работающими в школах специалистами, а приобреталось в семье, религиозных организациях и в процессе обучения ремеслу. Ученики и учителя были рассредоточены по всей общине.

Основа этой системы — беззаветная преданность сегодняшнему дню. Прошлое же было учебным курсом обучения прошлому.

Технический век от всего этого не оставил камня на камне, потому что развивающейся промышленности нужен был человек нового типа. Она требовала таких умений и навыков, каких ни сама по себе семья, ни церковь не в состоянии были обеспечить. Она же ускорила и переворот в системе ценностей. Более того, она потребовала от человека нового чувства времени.

Народное образование было тем искусным механизмом, который индустриализация создала для подготовки необходимого для своих нужд взрослого контингента. Поставленная задача была непомерно сложна. Как подготовить детей к новому миру — миру напряжённого однообразного труда в помещении среди дыма, шума, механизмов, к жизни в условиях скученности, коллективной дисциплины, миру, время в котором регламентируется не лунным или солнечным циклом, а фабричным гудком и часами. Решением стала такая система образования, которая уже самой своей структурой воспроизводила этот новый мир. Однако система эта возникла не вдруг. В ней и сейчас все ещё сохраняются атавистические элементы доиндустриального общества. Хотя сама по себе идея сосредоточить в одном месте массу учеников (сырья) для обработки её учителями (рабочими) в расположенной в центре города школе (фабрике) принадлежит индустриальному гению. Административная иерархия сложившейся системы образования в целом повторяет модель промышленной бюрократии. Сама организация знания строилась, исходя из индустриальных посылок, — по принципу неизменных дисциплин. Дети строем переходили из одного помещения в другое и садились на отведённое каждому место. Звонки оповещали о наступлении перемены, отмечая тем самым изменения во времени.

Таким образом, внутренний распорядок школьной жизни был зеркальным отражением индустриального общества, а тем самым и подготовительным этапом успешного в него вхождения. В настоящее время наибольшей критике подвергаются именно те характерные особенности образования — строгая регламентированность, отсутствие индивидуального подхода, жёсткая система распределения учеников по местам, группам и классам, а также оценки их знаний, — которые как раз и делали систему народного образования столь эффективным инструментом адаптации к месту и времени.

Пройдя сквозь этот образовательный механизм, молодёжь вступала во взрослое сообщество, трудовые, ролевые и институциональные структуры которого были похожи на школьные. Школьник не просто узнавал факты, нужные ему впоследствии, он жил и знакомился с тем образом жизни, который в миниатюре повторял образ жизни, который ему предстояло вести в будущем.

Школы, например, постепенно и незаметно приучали к новой субъективной парадигме времени, ставшей столь необходимой в условиях развивающегося производства. Столкнувшись с невиданными прежде условиями, люди с удвоенной энергией осваивались в настоящем. Центр внимания и в образовании начал постепенно смещаться от прошлого к настоящему.

То историческое сражение, которое вели Джон Дьюи и его последователи за введение «прогрессивных» мер в американское образование, было отчасти отчаянной попыткой найти альтернативу прежней субъективной парадигме времени. Дьюи боролся против традиционной системы образования, обращённой в прошлое, стараясь переориентировать образование на задачи настоящего. «Вырваться из схоластической системы, превращающей прошлое в самоцель, — заявлял он, — можно лишь сделав знание прошлого средством понимания настоящего».

Несмотря на это, десятилетия спустя традиционалисты вроде Жака Маритена и неоаристотелианцы вроде Роберта Хатчинса все ещё с гневом обрушивались на всякого, кто пытался склонить чашу весов в пользу настоящего. Хатчинс, бывший президент Чикагского университета, а ныне руководитель Центра по изучению демократических институтов, считал адептами «культа сиюминутности» тех преподавателей, которым хотелось, чтобы их студенты изучали проблемы современного общества. Прогрессисты обвинялись в гнусном преступлении осовременивания — «презентизме» ³⁰⁰. ³⁰¹

Отголоски этих битв вокруг субъективной парадигмы времени слышны и сегодня, например в сочинениях Жака Барзена, настаивающего на том, что «абсурдно пытаться воспитывать… «для» дня сегодняшнего, который не поддаётся определению» ³⁰². Наша система образования так ещё до сих пор и не адаптировалась к индустриальному веку, а уже грядёт новая — супериндустриальная революция. И точно так же, как вчерашние прогрессисты обвинялись в «презентизме», реформаторы системы народного образования завтрашнего дня, вполне возможно, будут обвиняться в «футуризме». Ибо мы поймём, что подлинно супериндустриальное образование возможно только при условии, что мы ещё раз сместим вперёд нашу субъективную парадигму времени.

Новый переворот в системе образования

В технологических системах завтрашнего дня — быстродействующих, маневренных и саморегулирующихся — на машины обрушится поток физических материалов, а на людей — информационный поток, который обострит способность проникать в суть вещей. Машины будут все быстрее выполнять рутинные задания, а люди — решать интеллектуальные и творческие задачи. И машины, и люди не будут сосредоточены на гигантских фабриках и в промышленных центрах, а будут разбросаны по всему земному шару и связаны друг с другом поразительно чувствительными, почти мгновенно действующими коммуникациями. Труд выйдет за пределы производственных цехов и многолюдных офисов, люди будут работать в небольших коллективах и на дому.

Машины будут синхронизироваться — и некоторые из них уже синхронизируются — в миллиардную долю секунды, у людей же отпадёт необходимость согласовывать свои действия во времени. Исчезнет фабричный гудок. Даже часы, этот «главный механизм современного индустриального века», как лет тридцать назад назвал их Льюис Мамфорд, утратят свою власть над делами людей, но не над чисто технологическими процессами ³⁰³.

Соответственно и организации, необходимые для осуществления технического контроля, шагнут с уровня бюрократического на уровень руководства ad hoc: от неизменности — к мимолётности и от интереса к настоящему — к сосредоточенности на будущем.

В таком мире станут помехой наиболее высоко оцениваемые атрибуты промышленной эры.

Технологии будущего не нужны миллионы малограмотных людей, готовых в полном согласии трудиться над выполнением бесконечно повторяющейся работы, ей не нужны люди, безропотно исполняющие приказания, знающие, что цена хлеба насущного — это автоматическое подчинение руководству, — ей нужны те, кто способен к критическому суждению, кто может сориентироваться в новых условиях, кто быстро определяет новые связи в стремительно меняющейся действительности. Ей нужны люди, у которых — по меткому замечанию Ч. П. Сноу — «будущее в крови». ³⁰⁴

И наконец, если только мы не возьмём в свои руки контроль над ускоряющимся напором (а пока мало что говорит о том, что нам это удастся), то человеку будущего придётся справляться с гораздо более бурными переменами, чем нам сегодня. Образованию задание ясно: его первоочередная задача — повысить способность индивида преодолевать трудности, то есть способность быстро и экономно адаптироваться к непрерывно меняющимся условиям. И чем стремительнее скорость перемен, тем больше внимания нужно уделять распознаванию модели будущих событий.

Джонни уже больше недостаточно понимать прошлое и настоящее, ибо нынешняя среда вскоре исчезнет. Джонни нужно научиться предугадывать направление и скорость перемен.

Ему нужно, формально говоря, научиться регулярно делать вероятностные, всё более и более долгосрочные прогнозы на будущее. Этому же нужно научиться и учителям Джонни.

Для создания супериндустриального образования мы должны, в первую очередь, выработать удачные альтернативные представления о будущем — представить себе, какие виды работ, профессий и склонностей будут нужны в будущем, лет через двадцать — пятьдесят, какие формы приобретет семья и какие человеческие взаимоотношения будут превалировать; какие проблемы морально-этического плана могут возникнуть; какая техника будет нас окружать и с какими организационными структурами придётся нам срабатываться.

И только вырабатывая такие представления, определяя, обсуждая, систематизируя и непрерывно модернизируя их, мы можем прийти к заключению о характере когнитивных и эмоциональных навыков, которые понадобятся людям будущего для того, чтобы пережить ускоряющий напор.

В Соединённых Штатах Америки сейчас существуют два финансируемых из федерального бюджета «научно-исследовательских центра политики в области образования», один — в Сиракьюсском университете, а другой — в Стэнфордском научно-исследовательском институте, на которые возложена обязанность внимательно изучать обстановку. Организация экономического сотрудничества и развития недавно создала в Париже отделение с аналогичными обязанностями. Группа ребят из студенческого движения также обратила внимание на будущее. И всё же эти усилия ничтожно малы по сравнению с теми сложностями, которые стоят на пути перестройки образования, ориентированного на субъективную парадигму времени. Сейчас нужно массовое движение, чутко реагирующее на запросы будущего.

В каждой школе и в каждом населённом пункте мы должны создать Советы будущего — группы из людей, всецело посвятивших себя изучению будущего в интересах настоящего. Проектируя варианты «предполагаемого будущего», определяя соответствующие им характеристики образования, вынося свои альтернативные варианты на всеобщее активное обсуждение, такие советы, чем-то напоминающие «прогностические ячейки», пропагандировавшиеся Робертом Юнгом из Берлинского высшего технического училища, могли бы оказать мощное воздействие на образование.

Поскольку ни одной из групп не принадлежит монополия на предвидение будущего, советы эти должны носить демократический характер. Присутствие в них специалистов насущно необходимо. Однако Советы будущего не добьются успеха, если их захватят профессиональные педагоги, плановики или ещё кто-либо из нерепрезентативной элиты. С самого начала нужно привлекать учащихся, но они не должны быть кооптированными «резиновыми штемпелями» для визирования мнений, высказанных взрослыми. Молодые люди должны участвовать в руководстве, выступать инициаторами создания этих советов, чтобы «предполагаемое будущее» могли формулировать и обсуждать именно те, кому и придётся, по-видимому, созидать и жить в этом будущем.

Движение советов предлагает выход из тупика, в котором оказались наши школы и колледжи. Современные школьники, втянутые в систему образования, превращающую их в живые анахронизмы, имеют полное право бунтовать. Однако попытки радикально настроенной учащейся молодёжи строить свою социальную программу, используя смесь марксизма XIX века с фрейдизмом начала XX века, свидетельствовали о такой же нерасторжимой их связи с прошлым и настоящим, как и у их старших предшественников. Революционизировать молодых могло бы создание групп специалистов по проблемам образования, ориентированных на будущее и формирующих его.

Ибо тем преподавателям, которые осознают банкротство современной системы образования, но не имеют чёткого представления о своих последующих шагах, движение советов могло бы указать не только дальнейшую цель, но и возможность её реализации в союзе с молодёжью, а не враждуя с ней. Привлекая к участию родителей и общественность — бизнесменов, профсоюзных деятелей, учёных, и так далее, — движение смогло бы создать широкую поддержку супериндустриальной революции в образовании.

Было бы ошибочно предполагать, что современная система образования совершенно не меняется. Напротив, там идут быстрые перемены, но они направлены в первую очередь на совершенствование существующей структуры, повышение её эффективности в достижении уже изживших себя целей. Это нечто вроде броуновского движения — самопрекращающегося некогерентного беспорядочного перемещения, в котором отсутствуют постоянство направления и логически обоснованный отправной момент.

Движение советов могло бы указать и направление, и отправной момент. Направление — это супериндустриализм. Отправной момент — будущее.

Организационная атака

Движение такого типа должно будет преследовать три цели: трансформировать организационную структуру нашей системы образования, произвести коренную ломку её учебных планов, сфокусировав внимание на будущем. А начать нужно с насущных вопросов о статус-кво, сиречь о существующем положении.

Мы уже упоминали, например, что организационные основы современной школьной системы соответствуют фабричным. Многие поколения принимали просто как данность, что школа — это именно то место, где должно происходить обучение. Однако если новому образованию предстоит способствовать развитию общества будущего, то стоит ли вообще заниматься этим в школе?

По мере того как возрастает уровень образования, всё больше и больше родителей интеллектуально уже готовы взять на себя некоторые обязанности, ныне делегированные школе. В штате Калифорния около города Санта–Моника, где находится правление корпорации RAND, в так называемом исследовательском поясе Кембриджа, штат Массачусетс, или в таких наукоградах, как Окридж, Лос-Аламос или Хантсвилл, большинство родителей явно способны преподнести своим детям отдельные темы гораздо лучше, чем учителя местных школ. Переход промышленности на числовое программное управление увеличил долю свободного времени, что привело к возникновению небольшой, но знаменательной тенденции: высокообразованные родители стали заниматься со своими детьми по ряду дисциплин дома.

Данная тенденция получит энергичную поддержку в форме компьютерного обучения, электронной видеозаписи, голографии и других постоянно модернизирующихся технических областей. Родители и учащиеся получат возможность подписывать с соседней школой краткосрочные «контракты на обучение», поручая сторонам обучить-изучить определённые курсы или курсовые модули. Учащиеся могли бы продолжать посещение школьных общественных и спортивных мероприятий или те предметы, которые не могут изучать самостоятельно или под руководством родителей и друзей дома. Поскольку школа уже не отвечает требованиям времени, давление на неё будет возрастать: суды окажутся завалены делами, оспаривающими законность устаревшего обязательного для всех посещения. Короче, мы можем оказаться свидетелями ограниченного отхода от существующей системы и диалектического возврата к домашнему образованию. Учёный-теоретик из Стэнфорда Фредерик Дж. Макдоналд предложил «мобильное обучение», где учащихся выводят из класса не только для познавательных экскурсий, но и для участия в важных общественных мероприятиях ³⁰⁵.

В нью-йоркском микрорайоне Бедфорд–Стайвесант, вечно неспокойном конфликтном квартале негритянских трущоб, планировалось создать экспериментальный колледж, объекты которого располагались по всем магазинам, офисам и домам квартала так, что было бы трудно определить, где кончается колледж и начинается микрорайон. Учащиеся колледжа обучались бы ремёслам у проживающих в квартале взрослых, а также у штатных преподавателей. Предполагалось также, что учебный план будет формироваться как самими учащимися и жителями квартала, так и профессиональными педагогами ³⁰⁶. Бывший член Комиссии Соединённых Штатов по образованию Харолд Хоу II предложил сделать наоборот: жителей квартала пригласить в школу, то есть предоставить местным магазинчикам, косметическим кабинетам, типографиям место в школьном здании в обмен на бесплатные уроки, которые проводили бы их владельцы ³⁰⁷. От этого плана, разработанного для школ городского гетто, было бы больше пользы, если бы была продумана концепция отбора и в школу пригласили, например, бюро компьютерного обслуживания, проектные конторы, медицинские лаборатории, местные радиостанции и рекламные агентства.

Где-нибудь ещё разгорается дискуссия вокруг проекта программ среднего и высшего образования с использованием института «наставников», которые должны передавать не только профессиональные умения и навыки, но наглядно демонстрировать, как абстрактные знания претворяются в жизнь. Бухгалтеры, врачи, инженеры, бизнесмены, плотники, строители, плановики могли бы стать неотъемлемой частью «внеклассного факультатива» в условиях другого «диалектического возврата», на сей раз к новому типу профессионального ученичества. Немало аналогичных перемен носится в воздухе. Они свидетельствуют о давно назревшем крахе «фабричной» модели школьной системы.

Сегодня школа не отвечает ни социально-географическим, ни временным требованиям. Совершенно ясно, что с быстрым устареванием знания и увеличением продолжительности жизни навыки, полученные в молодости, вряд ли сохранят свою актуальность к моменту наступления старости. Поэтому-то супериндустриальное общество должно предусматривать непрерывное образование на протяжении всей жизни по принципу подключения-отключения. Если образование предполагается растянуть на всю жизнь, тогда не совсем справедливо заставлять малышей посещать все школьные занятия. Сочетание обучения «без отрыва от производства» с выполнением оплачиваемых или неоплачиваемых неквалифицированных общественных работ в течение неполного рабочего дня принесло бы больше удовлетворения многим молодым людям, да и большему бы их научило.

Подобные новшества вносят огромные изменения и в методические пособия. В настоящее время в классах все ещё преобладает лекционный тип занятий. Данный метод олицетворяет собой старую нисходящую иерархическую структуру промышленности. Хотя лекции все ещё нужны для выполнения небольшого круга задач, но такая форма занятий неизбежно отступит на второй план с введением новых обучающих методик, начиная от ролевых игр и кончая компьютерными конференциями и погружением учащихся в, так сказать, «воображаемые приключения». Разработанные корпусом психологов будущего методы эмпирического программирования, позаимствованные из сфер отдыха, развлечений и промышленности, заменят знакомую, нередко иссушающую мозги лекцию. Обучение может быть максимально интенсифицировано с помощью контролируемого питания или применения лекарственных препаратов, повышающих коэффициент умственного развития, увеличивающих скорость чтения или улучшающих усвоение информации. Такие перемены и лежащие в их основе технологии облегчат фундаментальное изменение организационной модели.

Ныне существующие административные структуры образования, которые зиждятся на индустриальном бюрократизме, будут просто не в состоянии справиться с трудностями и уровнем перемен, присущих выше описанной системе. Они будут вынуждены перейти к адхократическим организационным формам просто для того, чтобы сохранить некоторую видимость контроля. Однако гораздо важнее такое организационное соучастие для классной комнаты.

Человек индустриальный подвергался обработке и подгонке на станке школы, чтобы занять сравнительно надолго свою щель в социально-экономическом устройстве. Супериндустриальное образование должно готовить людей к работе во временных формированиях, специально создаваемых в каждом отдельном случае для решения конкретных задач адхократий будущего.

Дети, сегодня переступающие порог школы, незамедлительно оказываются частью стандартной организационной структуры: руководимого учителем класса. Один взрослый и определённое количество подчинённых ему молодых людей, сидящих обычно правильными рядами и смотрящих прямо перед собой, — вот основная стандартизированная единица школы индустриальной эры. Переходя из класса в класс, учащиеся постепенно достигают все более высоких уровней, но так и остаются в пределах одной и той же закреплённой организационной структуры. Они не приобретают опыта знакомства ни с иными формами организации, ни с проблемой перехода из одной организационной формы в другую. Не получают они и подготовки к ролевой маневренности. Нет ничего, что было бы столь явно антиадаптивно. Школам будущего, если они захотят способствовать облегчению дальнейшей адаптации в жизни, придётся экспериментировать с гораздо более разнообразными типами внутреннего распорядка. Классы с несколькими учителями и одним-единственным учеником, классы с несколькими учителями и группой учащихся, учащиеся, организованные во временные коллективы для решения конкретной задачи или составления проекта, учащиеся, переключающиеся с работы в группе на индивидуальную или даже самостоятельную работу; кроме того, всем им нужно найти применение, чтобы дать каждому учащемуся возможность заранее соприкоснуться в какой-то мере с тем жизненным опытом, с которым он столкнётся впоследствии, когда начнёт самостоятельное перемещение в организационно зыбком географическом пространстве супериндустриализма.

Таким образом, стало ясно, что перед Советами будущего стоят следующие организационные задачи: глубокое внедрение в общество, его рассредоточение и децентрализация, формирование адхократической администрации, разрушение жёсткой системы календарного и классификационного планирования. Когда эти цели будут достигнуты, любое организационное сходство между школой и фабрикой индустриальной эпохи станет чисто случайным.

Вчерашний учебный план — сегодня

Что же касается учебных планов, то Советам будущего не следует исходить из того, что каждый из преподаваемых ныне предметов преподаётся небезосновательно, следует начать с прямо противоположной посылки: ничто не должно включаться в обязательный учебный план, пока не будет подвергнуто тщательному анализу с точки зрения будущего. Если придётся выбросить за негодностью значительную часть «казенного» учебного плана — пусть так и будет. Всё вышесказанное не следует рассматривать как заявление, направленное «против культуры», или как призыв к полному уничтожению прошлого. Не означает оно также, что мы можем проигнорировать такие фундаментальные основы, как чтение, письмо и счёт. Дело в том, что десятки миллионов детей на законном основании заставляют сегодня тратить бесценные часы их жизни, усердно трудиться над материалом, практическая польза которого в будущем вызывает большие сомнения. (Никто даже и не заикается о том, весьма ли он полезен сегодня.) Стоит ли им тратить столько времени на изучение иностранного языка — французского, испанского или немецкого? А те часы, что потрачены на изучение родного английского языка, использованы ли они с максимальной отдачей? Стоит ли от всех детей требовать изучения алгебры? А не извлекут ли они гораздо больше пользы из изучения теории вероятностей? Логики? Компьютерного программирования? Философии? Эстетики? Массовых коммуникаций?

Приглашаем всякого, кто считает, что современный учебный план не лишён смысла и нужен, объяснить разумному сорокалетнему человеку, почему алгебра, иностранный язык или любой другой предмет имеют для него существенно важное значение. Взрослые почти всегда дают уклончивый ответ. А причина проста: современный учебный план — это бессмысленный пережиток прошлого.

Почему, например, преподавание должно строиться на таких неизменных дисциплинах, как родной английский язык, экономическая наука, математика или биология? А почему не на изучении периодов жизненного цикла человека: курс, посвящённый рождению, детству, юности, браку, карьере, старости, смерти. Или на изучении современных социальных проблем? Или на изучении техники прошлого и будущего? Или на изучении бесчисленного множества других нетрадиционных предметов, которые только можно себе вообразить?

Современный учебный план с жёстким внутренним делением не имеет в своей основе никакой хорошо продуманной концепции современных потребностей человека. Ещё меньше в его основе осмысления какого бы то ни было понимания того, какие навыки понадобятся Джонни, который будет жить в эпицентре урагана перемен. В основе его — инерция и кровавый конфликт академических гильдий, каждая из них стремится к увеличению собственного бюджета, ставок зарплаты и повышения статуса.

Более того, этот отживший своё учебный план навязывает типовое деление школы на начальную и среднюю. У молодёжи практически нет выбора, предметы предопределены программой. Минимально и отличие одной школы от другой. Учебный план намертво закреплён жёсткими требованиями поступления в колледж, которые, в свою очередь, отражают профессиональные и социальные требования исчезающего общества. В битве за модернизацию образования прогностические ячейки революции должны считать себя референтными советами учебного плана. Попытки нынешнего руководства системы образования то пересмотреть учебный план по физике, то усовершенствовать методы преподавания родного английского языка или математики — в лучшем случае всего лишь частичные меры. Хотя, вполне возможно, и важно сохранить некоторые аспекты современного учебного плана, а изменения вводить постепенно, но нам нужны не случайные попытки модернизации. Нам нужен системный подход к проблеме в целом. Эти революционные референтные группы не должны, однако, ставить перед собой задачу создать один-единственный универсальный долговременный новый учебный план. Они должны создать ряд временных учебных планов, а одновременно с этим выработать процедуры развития и обоснования их с течением времени. Необходим системный подход к изменениям учебного плана, чтобы каждое новшество не создавало конфликтных ситуаций. Нужно вести битву и за изменение соотношения между стандартизацией и разнообразием в учебном плане. Разнообразие, доведённое до крайности, может привести к фрагментации общества. Отсутствие общих ценностных ориентации затруднит общение между людьми ещё больше, чем сегодня. Однако из-за опасения фрагментации общества нельзя сохранять крайне гомогенную систему образования тогда, когда остальная часть общества стремится к гетерогенности. Единственный способ разрешения конфликта между необходимостью разнообразия и потребностью в единстве — провести различие в образовании между «данными», как это было прежде, и «умениями и навыками».

Разнообразие данных

Общество находится в состоянии дифференциации. Более того, мы никогда не сможем предсказать — вне зависимости от того, насколько совершенны будут наши прогностические инструменты — последовательность будущих состояний общества. Самое лучшее в данной ситуации, как подсказывает здравый смысл, — это обезопасить выбор нашей системы образования. Точно так же, как генетическое разнообразие способствует сохранению видов, разнообразие систем образования повышает шансы общества на выживание.

Вместо стандартных учебных планов для начальной и средней школы, по которым все ученики подвергаются воздействию в основном одной и той же базы данных — то есть обучаются той же самой истории, математике, биологии, литературе, грамматике, иностранным языкам и так далее, — ориентированное на будущее движение в системе образования должно постараться сформировать широкий спектр предлагаемой информации. Детям будет разрешён гораздо больший выбор, чем в настоящее время, их будут поощрять к знакомству с большим количеством различных краткосрочных курсов (возможно, продолжительностью в две-три недели), прежде чем они решатся приступить к длительному обучению. Каждая школа станет предлагать десятка два факультативных предметов, которые обязательно будут основаны на идентифицируемых предположениях относительно будущих потребностей. Достаточно широким будет и тематический диапазон. Помимо изучения «известных» (то есть весьма возможных) элементов супериндустриального будущего, будут темы, рассчитанные на интерес к непознанному, неожиданному, вероятному.

Осуществить это можно с помощью «вероятностных учебных планов» — учебных программ, созданных с целью подготовки людей к оперированию проблемами, которые не только пока ещё не возникли, но, возможно, так никогда и не реализуются. Нам нужно, например, большое количество специалистов для работы в условиях потенциальных, хотя, пожалуй, и маловероятных чрезвычайных ситуаций: заражения земли, занесённого с других планет или звёзд, контактов с внеземной жизнью, с чудовищными порождениями генетических экспериментов, и так далее.

Уже сейчас нам следует готовить кадры молодых людей для жизни в подводных поселениях. Вполне возможно, что часть следующего поколения будет жить в океанских глубинах. Нам следует вывозить группы школьников на экскурсии на подводные лодки, учить их нырять, знакомить их с материалами для строительства подводных жилищ, с энергетическими потребностями, с опасностями и перспективами, сопряжёнными с внедрением человека в жизнь океана. И нам следует заниматься этим не только со старшеклассниками, но и с детьми из младших классов и даже дошкольниками.

Других молодых людей следует одновременно знакомить с космическими чудесами, давая им пожить вместе с космонавтами или рядом с ними, узнать о планетарной среде, научиться так разбираться в космической технике, как большинство современных подростков разбирается в семейном автомобиле. Третьих следует не расхолаживать, а поощрять на экспериментирование с типами семьи будущего. Подобные эксперименты, осуществляемые под надёжным руководством и направляемые в конструктивное русло, следует рассматривать как часть соответствующего необходимого обучения, а вовсе не как приостановку или отказ от процесса обучения.

В соответствии с принципом разнообразия при возрастании выбора из числа сложных малоизвестных специальностей будет требоваться меньше обязательных курсов. Работая в этом направлении и формируя вероятностный учебный план, предвосхищающий непредвиденные обстоятельства, общество сможет накопить широкий диапазон умений и навыков, включая и те, которые могут оказаться никогда не востребованными, но которые необходимо иметь наготове в случае, если наши высоковероятностные прогнозы будущего окажутся ошибочными.

Результатом такой политики станет появление людей с яркой индивидуальностью, многообразных идей, политических и социальных подсистем.

Система навыков и умений

К сожалению, необходимость в диверсификации предложения информационных данных усугубит для нас проблему чрезмерно богатого выбора жизненных путей. Поэтому любая программа диверсификации должна сопровождаться энергичными усилиями, направленными на создание у людей общих референтных точек с помощью унификации квалификационной системы. Хотя от всех учащихся не будет требоваться изучения одного и того же курса, усвоения одних и тех же фактов или накопления совокупности одних и тех же данных, все учащиеся обязательно будут обучаться основам определённых, широко распространённых профессий, необходимых в человеческом общении и для социальной интеграции. Если предположить дальнейшее непрерывное нарастание факторов быстротечности, новизны и разнообразия, то характер некоторых из этих поведенческих навыков становится ясен. Людям, которые должны жить в супериндустриальном обществе, понадобятся новые умения и навыки в трёх ключевых сферах: умении учиться, умении общаться и умении выбирать.

Умение учиться. С началом дальнейшего ускорения развития мы сможем сделать вывод о том, что знание становится всё более «скоропортящимся» продуктом. Сегодняшний «факт» превращается завтра в «дезинформацию». Это вовсе не довод против изучения фактов или суммы знаний — отнюдь нет. Однако общество, в котором отдельно взятая личность постоянно сменяет работу, место жительства, социальные связии так далее, расходует огромные деньги на эффективное профессиональное обучение. А потому в школах будущего должна преподаваться не только сумма знаний, но и умение ей оперировать. Школьники должны учиться умению отказываться от устаревших идей, а также тому, как и когда их заменять. Короче, они должны научиться учиться.

Первые компьютеры представляли собой «память», или банк данных, плюс «программа», или набор инструкций, объяснявших машине, как манипулировать данными. Большие компьютерные системы последнего поколения не только накапливают значительно больший массив данных, но и обладают режимом мультипрограммирования, то есть оператор при обработке одной и той же базы данных может воспользоваться одновременно несколькими программами. Таким системам тоже нужна управляющая программа, которая выбирает программу для компьютера в данный момент. Способность к наращиванию числа программ и дополнение их главной управляющей программой неизмеримо повысила мощность компьютера.

Аналогичная стратегия должна использоваться и при наращивании адаптивных возможностей человека. Новым мощным дополнительным аспектом образования может стать инструктаж школьников о том, как учиться, как разучиться и как переучиться.

Психолог Херберт Герджой из Организации по исследованию человеческих ресурсов дал этому простую формулировку: «Новое образование должно научить индивида, как классифицировать и переклассифицировать информацию, как оценивать её достоверность, как при необходимости изменять категории, как переходить от конкретного к абстрактному и наоборот, как взглянуть на проблемы под новым углом зрения, как заниматься самообразованием. Неграмотным в будущем будет не тот человек, который не умеет читать, а тот, кто не научился учиться» ³⁰⁸.

Умение общаться. Если и дальше будет нарастать темп жизни, то можно предвидеть, что также всё больше и больше станут возрастать трудности в установлении и поддержании полезных контактов между людьми.

Если внимательно прислушаться к тому, о чём говорят молодые люди, то выяснится, что умение завязывать дружбу — некогда простое дело — приобрело для них уже новый сложный оборот. Когда школьники, например, жалуются, что «с людьми невозможно общаться», то они имеют в виду не просто досаду на различие между поколениями, а ещё и проблемы, которые возникают у них между собой. «Новые люди, встретившиеся мне за последние четыре дня, — вот все, кого я помню», — пишет Род Маккюэн, поэт-песенник, популярный сейчас среди молодёжи ³⁰⁹.

Поскольку фактор быстротечности признан как причина отчуждения, то становятся понятными некоторые моменты в поведении молодых людей, на первый взгляд странные. Многие из них, например, считают секс быстрым способом «с кем-нибудь познакомиться». Они представляют себе половые контакты не как итог длительного процесса любовных отношений, а как кратчайший путь к глубокому человеческому взаимопониманию. То же самое желание ускорить дружеские контакты помогает объяснить их увлечение такими психологическими методиками, как «групповая психотерапия», «Т–группы», «микролаборатории», так называемые тачи-фили, невербальные игры, и так далее, в целом всей совокупностью процессов и явлений подпадающими под определение групповой динамики. Вызывающая у них бурный восторг жизнь в коммунах тоже объясняется скрытым чувством одиночества и неспособностью «раскрыться», разоткровенничаться с другими.

Все эти «игры» ввергают своих участников в интимный психологический контакт без долгого подготовительного периода, а зачастую и без предварительного знакомства. Во многих случаях эти взаимоотношения и задуманы как недолговечные, если не сказать мимолётные. Цель игрового процесса — обострить эмоциональные отношения в данный момент. Люди на огромной скорости проносятся через нашу жизнь, и мы не можем позволить себе потратить столько времени, сколь нужно на то, чтобы возникло чувство доверия, чтобы сложилась и окрепла дружба. Таким образом, мы присутствуем при поиске способа прорваться сквозь культуру «примерного» поведения сразу к непосредственному интимному сближению.

Кто-то, возможно, и усомнится в эффективности этих экспериментальных методик, попытается развеять подозрительность и заставить человека оттаять. Но пока «человеко-оборот» существенно не замедлится, образование должно помогать людям мириться с отсутствием глубокой дружбы, мириться с одиночеством и недоверием или оно должно искать новые способы формирования дружеских отношений в кратчайшие сроки. И всё же, собирая в группы учащихся, более одарённых творческим воображением, организуя трудовые коллективы нового типа с помощью ли вышеописанных методик или как-то иначе, но образованию придётся учить нас общению.

Умение выбирать. Если, допустим, переход к супериндустриализму увеличит возможность выбора и сложность встающих перед индивидом решений, то совершенно ясно, что образование должно немедленно взяться и за проблему сверхвыбора, то есть чрезмерно богатого выбора.

Адаптация также подразумевает, что человек должен сделать правильный выбор. Оказавшийся перед многочисленными альтернативами индивид выбирает ту единственную, которая в наибольшей мере совпадает с его системой ценностей. По мере углубления проблемы сверхвыбора человек, у которого отсутствует чёткое представление о собственных ценностях (не имеет значения, какими они могут быть), постепенно впадает в угнетённое состояние. Однако чем меньше желания у наших современных школьников попытаться разрешить проблему ценностной ориентации, тем большее значение она приобретает. Неудивительно, что миллионы молодых людей следуют в будущее неустойчивым курсом, кидаясь то туда, то сюда, как неуправляемая ракета.

В доиндустриальных обществах, где система ценностей была относительно стабильна, практически не возникало вопроса о правомочности старшего поколения навязывать свои ценности молодёжи. Образование в равной мере занимается как внушением моральных ценностей, так и передачей профессиональных навыков. Как раз на заре индустриализации Герберт Спенсер подчёркивал, что «образование имеет своим предметом формирование характера», что в вольном прочтении означает: заманивать или загонять молодёжь силой в систему ценностей стариков.

Когда мощные валы промышленной революции «проутюжили» старорежимную систему ценностей, а новые условия потребовали и ценностей новых, тут-то педагоги и отступили. В пику клерикальному образованию стало считаться прогрессивным преподавание фактов и «дозволение учащемуся принимать самостоятельное решение». Культурный релятивизм и появление научной нейтральности распространили это настоятельное требование и на традиционные ценности. Образование осталось верным риторике формирования характера, однако педагоги избегали собственно идеи внушения ценностных ориентации, воображая, будто они не имеют ни малейшего отношения к ценностям бизнеса.

Сегодня многие учителя испытывают неловкость, когда им напоминают, что учащимся передаются любые ценности, и если уж не через учебники, которыми они пользуются, то через неформальный учебный план. Учащиеся по-прежнему рассажены по местам, звучит школьный звонок, сохраняется возрастное деление, социально-классовое разграничение, авторитет учителя. Они все ещё находятся в школе, а не собственно в обществе. Все эти организационные моменты в той или иной степени формируют социальные установки и взгляды учащегося. Однако формальный учебный план продолжает сохраняться, как будто он совершенно независим от системы ценностей. Идеи, события и явления лишаются всех ценностных смыслов и нравственного значения.

Хуже того, учащимся крайне редко рекомендуют анализировать свои собственные духовные ценности, а также ценности, на которые ориентируются их учителя и ровесники. Миллионы проходят через систему образования, и ни разу их не заставили поискать противоречия в их собственной системе ценностей, глубоко проанализировать собственные жизненные цели или хотя бы честно поговорить на эти темы со старшими или ровесниками. Учащиеся скачут из класса в класс. Учителя и преподаватели вечно спешат и все более и более отдаляются. Даже «разговор начистоту» — неформальные внеклассные мероприятия, на которых обсуждаются секс, политика или религия, что позволяет участникам определиться и прояснить свои ценностные ориентации, — проводятся всё реже и реже и становятся всё менее задушевными, по мере того как нарастает общая атмосфера временности и неустойчивости. Ничего лучше не придумаешь, чтобы плодить людей, неуверенных в своих целях, людей, неспособных принимать эффективные решения в условиях сверхвыбора. Преподаватели супериндустриальной эпохи не должны даже и пытаться навязывать учащемуся жёсткий ценностный комплекс, однако они обязаны систематически проводить официальные и неофициальные мероприятия, чтобы помочь учащимся определить, развить и проверить свои ценностные ориентации, каковы бы они ни были. Наши школы так и будут выпускать человека индустриального, пока мы не научим молодых людей тем навыкам, которые необходимы им, чтобы выявлять и объяснять, если уж не улаживать, конфликты в своих собственных системах ценностей.

Поэтому в учебный план будущего должны включаться не только курсы чрезвычайно широкого диапазона, ориентированные на усвоение данных. Надо прививать необходимые в будущем навыки поведения. Учебный план должен сочетать в себе разнообразную, насыщенную фактами содержательную часть с общей подготовкой, которую можно было бы обозначить термином «жизненное ноу-хау» или назвать «знанием жизни». Нужно суметь заниматься и тем, и другим одновременно, передавая одно в условиях и обстановке, которые формируют другое. Строя таким образом определённые предположения относительно будущего и планируя основанные на них организационные и учебные цели и задачи, Советы будущего могут приступить к формированию подлинно супериндустриальной системы образования. Однако остаётся ещё один, последний решающий шаг. Ибо недостаточно переориентировать на будущее систему. Мы должны изменить субъективную парадигму времени самого индивида.

Стратегия будущности

И триста пятьдесят лет спустя после смерти Сервантеса учёные все ещё находят свидетельства, подтверждающие его глубокое понимание адаптационной психологии, выразившееся в кратком афоризме: «Кто предостережен, тот вооружен». Казалось бы, самоочевидно, что в большинстве ситуаций мы можем людям помочь лучше адаптироваться, если просто снабдим их новейшей информацией о том, что их ждёт впереди. Изучение реакции космонавтов, семей вынужденных переселенцев и промышленных рабочих почти однозначно указывает на этот вывод. «Упреждающая информация, — пишет психолог Хью Боуэн, — допускает… поразительное изменение поведения» ³¹⁰. Идет ли речь о вождении автомобиля по запруженной народом улице, о пилотировании самолёта, решении интеллектуальной головоломки, игре на виолончели или участии в межличностных конфликтах — решение задачи заметно улучшается, когда индивид знает, к чему нужно быть готовым. Мысленная обработка любых упреждающих данных, вероятно, сокращается до объёма всей обработки и времени реакции в течение фактического времени адаптации. Уверен, что именно Фрейд сказал: «Мысль — это репетиция действия».

Однако привычка опережать события гораздо важнее специфических битов упреждающей информации. Эта обусловленная подготовкой способность заглядывать вперёд играет в адаптации ведущую роль. В действительности одна из секретных пружин успешного преодоления, вполне возможно, кроется в чувстве будущего, свойственном конкретному индивиду. Те из нас, кто идёт в ногу с переменами, кому удаётся хорошо адаптироваться, по-видимому, обладают более глубоким и более развитым чувством предстоящего, чем те, кто плохо с этим справляется. Предвидение будущего стало у них привычкой. Шахматист, который предвидит ходы своего соперника, руководитель, который прогнозирует долгосрочные и перспективные планы, учащийся, который, прежде чем начать чтение с первой страницы, заглянет сначала в оглавление, — всем им, по-видимому, живётся гораздо лучше.

Люди весьма отличаются друг от друга тем, сколько они размышляют о будущем. Одни вкладывают гораздо больше душевных сил в заблаговременное самопрогнозирование — воображают, анализируют и оценивают будущие возможности и вероятности. Отличаются люди и тем, насколько далеко склонны они заходить в своих проектах. Одни привычно мыслят в категориях «отдалённого будущего». Другие же проникают не далее «ближайшего будущего».

Таким образом, у нас имеются по крайней мере два параметра «интереса к будущему»: как много и насколько далеко. Есть данные, что у нормальных подростков созревание сопровождается, по словам Стивена Л. Клайнберга из Принстона, «повышенным интересом к событиям отдалённого будущего» ³¹¹. Тем самым предполагается, что людям разного возраста свойственно уделять будущему и разное внимание.

Могут различаться и их «временные горизонты». Однако не только возраст сказывается на нашем интересе к будущности. Влияет на него и общий культурный уровень, а уровень изменения окружающей среды — это одно из наиболее важных культурных влияний.

Вот почему имеющееся у индивида чувство будущего играет такую важную роль в его способности преодолевать трудности. Чем стремительнее темп жизни, тем быстрее ускользает от нас современная окружающая обстановка и тем интенсивнее потенциальные возможности реализуются. По мере того как наше окружение постепенно набирает обороты своего поступательного движения, мы не только вынуждены всё больше размышлять о будущем, но и расширять горизонты нашего времени, зондируя всё более и более отдалённое будущее.

Водитель, тянущийся вдоль скоростной магистрали со скоростью двадцать миль в час, может вполне успешно вписаться в поворот на съездную полосу, даже если знак с отметкой «кратчайший путь» находится в непосредственной близости к съезду. Однако чем с большей скоростью он движется, тем дальше должен быть отодвинут знак, чтобы водитель успел прочитать и среагировать. Точно так же и общее ускорение темпа жизни вынуждает нас увеличить горизонт нашего времени, иначе мы рискуем оказаться застигнутыми врасплох непредвиденными событиями. Чем быстрее меняется среда, тем больше интереса к будущности надо проявлять.

Конечно, некоторые люди заносятся в настолько отдалённое будущее, что их предвидения превращаются в эскапистские фантазии. Гораздо чаще, однако, встречаются люди, предвидения которых настолько беспомощны и краткосрочны, что они не перестают удивляться и приходить в смятение от совершающихся перемен.

Индивид с хорошими адаптивными способностями умеет перенестись во времени ровно на такое расстояние, какое необходимо, чтобы рассмотреть и оценить открытые перед ним альтернативные направления деятельности, прежде чем возникнет необходимость принять окончательное решение, и заранее принять несколько пробных решений.

Исследования, проведённые социологами Ллойдом Уорнером в Соединённых Штатах Америки и Эллиотом Джейксом в Великобритании, показали, например, насколько важен этот временной элемент для принятия решения в менеджменте. Человеку на поточной линии поручена работа, требующая от него сосредоточенности на событиях, близких к нему по времени. От человека, преуспевающего в менеджменте, ждут, что с каждым успешным продвижением по службе он все больше будет интересоваться событиями отдалённого будущего ³¹².

Социолог Бенджамин Д. Сингер из университета Западного Онтарио, специализирующийся в социальной психологии, пошёл ещё дальше. По утверждению Сингера, будущее играет громадную, в значительной мере недооценённую роль для поведения в настоящем. Он доказывает, например, что «я» ребёнка — это отчасти возврат к источнику, где все устремлено к становлению». Цель, к которой стремится ребёнок, — это его «сфокусированный будущий ролевой образ», представление о том, как ему или ей хотелось бы выглядеть в различные моменты будущего.

Этот «сфокусированный будущий ролевой образ, пишет Сингер, стремится… организовать и придать смысловое значение той модели жизни, на реализацию которой он (ребёнок) рассчитывает. Однако там, где наличествует только смутно определяемая или функционально несуществующая будущая роль, смысловое значение, которое приписывается поведению после оценки большим обществом не существует, школьные занятия становятся бессмысленными, а равно нормы и правила средних слоёв общества и требуемая родителями дисциплина».

Проще говоря, Сингер утверждает, что каждый индивид несёт в своей памяти не только мысленное представление о себе самом в настоящем, некий собственный воображаемый образ, но и ряд мыслеобразов о себе, каким бы он хотел быть в будущем. «Этот человек из будущего является для ребёнка средоточием внимания, это притягивающий его магнит, можно было бы даже сказать, что это — созданная будущим общая схема настоящего» ³¹³.

Можно подумать, будто образование, занятое развитием личности и повышением способности к адаптации, готово сделать всё, что в его силах, чтобы помочь детям в развитии соответствующего отношения к субъективной парадигме времени, приемлемой меры и степени интереса к будущности. Чудовищнее заблуждения и быть не может. Остановимся, например, на колоссальной разнице в подаче современной школой материалов по пространству и времени. Каждому учащемуся практически любой школы старательно помогают локализоваться в пространстве. От него требуют изучать географию. Карты, диаграммы и глобусы — все помогает ему точно определить своё место в пространстве. Мы не только показываем ему, где находится его город, регион или страна, мы пытаемся даже объяснить, как расположена Земля в космическом пространстве относительно других планет солнечной системы и, конечно же, всей Вселенной.

Однако едва дело доходит до локализации ребёнка во времени, как мы тут же играем с ним жестокую и злую шутку. Его погружают в прошлое собственной страны и прошлое всего мира. Он изучает Древнюю Грецию и Рим, развитие феодализма, Французскую революцию и так далее. Он знакомится с библейскими историями и легендами своего отечества. Он нашпигован бесконечными рассказами о войнах, революциях и переворотах, и все они заботливо снабжены ярлычками с соответствующими датами в прошлом. В известной мере он даже ознакомлен с «текущими событиями». Его могут попросить принести газетные вырезки, а уж очень инициативный учитель может дойти даже до того, что предложит ему посмотреть по телевизору вечерние новости. Короче, от всего настоящего ему предлагается лишь тонюсенькая щепочка.

А дальше время остановилось. О завтрашнем дне школа хранит молчание. «Не одни только курсы нашей истории заканчиваются годом их изучения, — лет тридцать назад писал профессор Осип Флехтхайм, — но та же самая ситуация складывается при изучении управления и экономической науки, психологии и биологии» ³¹⁴. Время, разогнавшись, резко остановилось. Внимание учащегося направлено не вперёд, а назад. Будущее, так сказать, изгнанное из класса, изгоняется и из его сознания. И будто бы никакого будущего и не существует. Это насильственное искажение чувства времени нашло отражение в наглядном эксперименте, поведённом психологом Джоном Кондри, профессором кафедры эволюции человека Корнэльского университета. В ходе совершенно самостоятельных исследований в Корнэльском университете и Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе Кондри предлагал группам студентов первый абзац из рассказа, где описывается вымышленный «профессор Хоффман», его жена и удочеренная ими кореянка. Девочка в слезах, платьице у неё разорвано, а остальные ребятишки стоят, уставившись на неё. Студентам предлагалось закончить повествование.

Студенты были заранее разделены на две группы. Одной группе первый абзац прочитали в прошедшем времени. Персонажи «слышали», «видели» или «бежали». Студентам предложили: «Расскажите, что мистер и миссис Хоффман сделали и что им сказали дети». Другой же группе весь абзац был прочитан в будущем времени. Им предложили: «Расскажите, что мистер и миссис Хоффман сделают и что им скажут дети». Не считая этой подвижки во времени, оба абзаца и полученные инструкции были абсолютно идентичны. Результаты эксперимента оставили неизгладимое впечатление. В одной группе написали довольно увлекательные и интересные окончания рассказа. Творчески подойдя к делу, студенты ввели новые ситуации и диалоги. Концовки у другой группы получились крайне схематичными, неубедительными, надуманными и вымученными. Прошлое оказалось богато представленным в восприятии, будущее же — бессодержательным. «Складывается впечатление, — поясняет профессор Кондри, — что нам гораздо легче говорить о прошлом, чем о будущем» ³¹⁵.

Если адаптация наших детей к стремительным переменам будет удачной, то это «искривление времени» прекратится. Мы должны сделать их более чуткими к возможностям и вероятностям завтрашнего дня. Мы должны усилить их чувство будущего.

У общества есть немного встроенных ключей времени, которые помогают осуществлять связь нынешнего поколения с прошлым. Наше чувство прошлого выработано у нас общением со старшим поколением, нашим знанием истории, накопленным художественным, музыкальным, литературным и научным наследием, дошедшим до нас сквозь года. Оно усиливается непосредственным контактом с окружающими нас предметами, каждый из которых связан с прошлым, каждый из которых снабжает нас энграммой отождествления с прошлым. Нет таких ключей времени, которые усиливали бы наше чувство будущего. У нас нет ни предметов, ни друзей, ни родных, ни произведений искусства, ни музыкальных, ни литературных произведений, которые своими корнями уходили бы в будущее. Несмотря на это, существуют способы послать человеческое сознание как вперёд, так и назад. Нам нужно начать с создания у народа более глубокого, ориентированного на будущее сознания, но отнюдь не с помощью комиксов с Баком Роджерсом, фильмов типа «Барбареллы» или статей о чудесах космических путешествий или медицинских исследованиях. Конечно, и они вносят свой вклад, но сейчас необходимо всё внимание сосредоточить именно на социальном и личностном значении будущего, а не только на его технологических параметрах.

Если у современного человека есть желание справиться с эквивалентом тысячелетий изменения в сжатом промежутке одной-единственной человеческой жизни, то он должен иметь у себя в голове достаточно правильные (пусть и грубые) образы будущего. У людей Средневековья был образ загробной жизни, «укомплектованный» живыми мысленными картинами рая и ада. Нам сейчас нужно распространять и разъяснять в обществе динамические, но не сверхъестественные образы, показывающие, какой в стремительно надвигающемся будущем станет жизнь на слух, на вкус, на ощупь, какой у неё будет запах.

Чтобы создать такие образы и этим смягчить шок будущего, мы прежде всего должны сделать приемлемыми рассуждения и домыслы о самом будущем. Мы должны не высмеивать гадалок и прорицателей, а поощрять людей с самого детства свободно рассуждать, фантазировать не только о том, что сулит им грядущая неделя, а о том, что следующее поколение готовит всему человечеству. Мы предлагаем своим детям курсы истории, а почему бы и не курсы «Будущее», в которых получили бы такую же системную разработку возможности и вероятности будущего, как общественное устройство древних римлян или расцвет феодального менора?

Роберт Юнг, один из ведущих философов-футурологов Европы, как-то заметил: «В настоящее время почти исключительное значение придаётся знанию того, что уже произошло или уже сделано. В будущем… не менее трети всех лекций и практических занятий обязательно будет посвящаться находящимся в работе научным, техническим и философским трудам, произведениям искусства, а также ожидающимся кризисам и потенциально возможным решениям этих сложных проблем в будущем» ³¹⁶.

Для этих курсов у нас нет литературы из будущего, но зато у нас есть литература о будущем, состоящая не только из великих утопий, но также и из современной научной фантастики. Как литературный жанр научная фантастика отнесена к разряду малопочтенных и, пожалуй, заслуживает такого неуважения критики. Но если мы взглянем на неё не как на литературу, а как на разновидность социологии будущего, то увидим, что научная фантастика может иметь колоссальное значение для формирования привычки к предвидению. Нашим детям обязательно следует изучать Артура Кларка, Уильяма Тенна, Роберта Хайнлайна, Рэя Брэдбери и Роберта Шекли вовсе не потому, что эти писатели могут им рассказать о звездолетах и машинах времени, но, что гораздо важнее, потому, что они могут провести юные умы путями воображаемого освоения джунглей политических, социальных, психологических и этических проблем, с которыми эти дети столкнутся, став взрослыми. Научную фантастику следует включить в список обязательной литературы по программе «Будущее I»

Однако учащимся не следует ограничиваться только чтением. Было разработано много развивающих игр для детей и взрослых на тему будущих возможностей и альтернатив. Игра «Будущее», распространявшаяся Кайзеровской алюминиевой и химической корпорацией по случаю своей двадцатой годовщины, знакомит играющих с различными техническими и социальными альтернативами будущего и побуждает их делать свой выбор. Игра показывает, насколько связаны между собой события, происходящие в технике и в обществе, поощряет играющих думать в категориях вероятности и в различных модификациях может способствовать пониманию роли ценностей в процессе принятия решения. В Корнэльском университете профессор Хосе Вильегас с кафедры проектирования и исследования среды обитания создал с помощью группы студентов несколько игр, тематически построенных на базе домостроения и общественной деятельности в будущем. Ещё одна игра, разработанная под его руководством, преследует цель разъяснить, как будут взаимодействовать друг с другом техника и система ценностей в грядущем мире.

С маленькими детьми возможны другие занятия. Чтобы усилить сориентированный на будущее ролевой образ индивида, учащимся можно предложить написать их собственные «будущие автобиографии», в которых они обрисуют себя через пять, десять или двадцать лет ³¹⁷. Предлагая эти сочинения для обсуждения в классе, сравнивая высказанные в них разумные предположения, можно выявить и проанализировать противоречия в собственных прогнозах детей. В тот момент, когда «я» разбивается на ряд последовательных самостей, эту методику можно использовать для восстановления цельной личности. Если, например, пятнадцатилетним подросткам дать их «будущие автобиографии», написанные ими лет в двенадцать, то они смогут наглядно убедиться, насколько созревание изменило их собственные образы будущего. Им можно помочь понять, как их ценности, таланты, навыки, умения и знания сформировали их собственные возможности. Учащимся, которым предлагается представить себя через несколько лет, можно напомнить, что их братья, родители и друзья тоже станут старше, и предложить школьникам подумать о «значимых других», какими те станут в своей жизни.

Подобные практические занятия наряду с изучением вероятности и простых методов прогноза, которые могут быть использованы в личной жизни каждого, помогут наметить и модифицировать как личную, так и социальную концепцию будущего любого индивида. Они могут создать у индивида новую субъективную парадигму времени, новую восприимчивость к будущему, которая окажется полезной в преодолении трудностей дня сегодняшнего. Среди высокоадаптивных индивидов, как мужчин, так и женщин, которые действительно живут в своём времени и чутко реагируют на него, отмечается реальная тоска по будущему. Нельзя сказать, чтобы они некритически воспринимали все потенциальные ужасы будущего или слепо верили в перемены ради перемен, просто их отличает всепоглощающее любопытство, непреодолимое стремление узнать, что случится потом.

Это непреодолимое стремление порождает необычайные и удивительные явления. Однажды я оказался свидетелем трогательной сцены: в группе новичков совершенно седой человек объяснял, что привело его сюда, на мои семинары по социологии будущего. В группу входили составители перспективных планов корпораций и сотрудники крупнейших фондов, издательств и научно-исследовательских центров. Каждый из участников выдвигал свои мотивации посещения семинара. Наконец очередь дошла до сидевшего в углу невысокого человека. Надтреснутым голосом он говорил языком английской риторики: «Меня зовут Чарльз Стайн. Всю жизнь я работаю иглой. Мне семьдесят семь лет, и я хочу получить то, чего не смог получить в молодости. Я хочу узнать о будущем. Я хочу умереть образованным человеком!»

Необычайная тишина, с которой было встречено это простое заявление, все ещё звенит в ушах присутствовавших тогда. Перед этой элоквенцией низко склонились все регалии учёных степеней, титулованных корпораций и престижных должностей. Надеюсь, что мистер Стайн все ещё жив, радуется своему будущему и учит других, как и нас научил в тот вечер. Когда миллионы разделят эту страсть к будущему, у нас будет общество, гораздо лучше подготовленное к ударам перемен. Сформировать такую любознательность и сознательную подготовленность — вот кардинальная задача образования. Создать образование, которое сформирует эту любознательность, — вот третья и, пожалуй, основная миссия супериндустриальной революции в школе. Образование должно сместиться в будущее время.