Анатолий Альфредович Пископпель:
Научная концепция: структура, генезис.
Часть II. Опыт историко-методологической реконструкции генезиса внутридисциплинарных концепций.
Глава 7. Оперантный бихевиоризм Б. Ф. Скиннера

Концепция американского бихевиориста Берреса Фредерика Скиннера является, в определённом смысле, классическим образцом авторской концепции. Она не только целиком и полностью принадлежит ему самому (в отличие от порождённого ей направления — оперантного бихевиоризма), но и была им прижизненно завершена. В конце 1960-х годов Скиннер придал ей окончательную форму, перестал заниматься лабораторными исследованиями, отошёл от научно-исследовательской и педагогической деятельности и полностью посвятил себя деятельности литературно-художественной.

Скиннеровская концепция оказала существенное влияние на всю психологию, а её автор в 1960–1970-е годы был признан бихевиористом номер один в американской психологии. И до настоящего времени взгляды Скиннера продолжают оказывать влияние на зарубежную психологию: патопсихологию, социальную и педагогическую психологию и так далее. Принцип оперантного обусловливания стал одним из источников программированного обучения и стимулировал разработку компьютерных обучающих программ. Те или иные идеи Скиннера оказали влияние и на такие смежные с психологией области, как физиология и психофармакология.

Как теоретик необихевиоризма он впервые стал рассматривать организм активно действующим в среде, а не только «реагирующим» на её стимулы. С этой инновацией тесно связана разработка им нового метода — метода экспериментального управления поведением — и новой экспериментальной ситуации, организованной с помощью предложенной им экспериментальной установки — «ящика Скиннера».

История формирования и развития скиннеровской концепции запечатлена в самом различном историко-научном материале. Основной материал для реконструкции этой концепции содержится в последовательных публикациях — в течение более сорока лет исследовательской деятельности — результатов работы над ней самого Скиннера. Причём, выработанный им порядок и стиль научной коммуникации включал или периодическое переиздание ранних статей (во множестве рассеянных по сборникам и периодическим изданиям) в тематических сборниках, или воспроизведение их основного содержания в монографических работах. В наиболее полном виде концепция изложена в одной из последних монографий Скиннера — «О бихевиоризме» (Skinner 1974) ¹²⁶.

7.1. Формирование Б. Ф. Скиннера как учёного: историко-культурный контекст

Можно, в предварительном порядке, выделить три исторических периода в судьбе оперантного бихевиоризма: период формирования самого бихевиоризма и его ревизии в необихевиоризме (1920-е годы); период становления скиннеровской концепции оперантного поведения (1930–1938); историческое развитие оперантного бихевиоризма с начала 1940-х годов ¹²⁷.

История скиннеровской концепции является здесь одним из звеньев исторического генезиса бихевиоризма (необихевиоризма), и взгляды Скиннера, общемировоззренческого и специально-методологического порядка, в значительной мере определялись его принадлежностью к этому направлению современной научно-психологической мысли. Тот путь, который он проделал в ходе своего идейного развития (от приверженности операционализму к его отрицанию; от функционального эмпирицизма к теоретизму; от отрицания значимости для психологии физиологизма к его частичному принятию; от дуговой схемы рефлекса к кольцевой и так далее) был в значительной мере путём развития всего бихевиоризма как научного направления.

Свой исходный, «генетический» антифизиологизм, Скиннер унаследовал вместе со всем исходным, традиционным идейным багажом бихевиоризма.

Э. Торндайк, как известно, вывел психологию за пределы сознания, расширив её границы. Д. Б. Уотсон же, следуя за У. Джеймсом, использовал онтологию двигательного взаимодействия организма со средой по схеме «стимул — реакция» и стал трактовать рефлекторную дугу чисто функционально в духе П. Б. Дьюи, вообще исключая сознание как опосредствующее звено. В результате, приняв принцип павловского обусловливания в качестве механизма научения и интеграции поведения, он интерпретировал экспериментальный материал Торндайка сугубо в поведенческих категориях, не прибегая ни к менталистским, ни к физиологическим понятиям.

В какой-то мере подобный радикализм Уотсона носил вынужденный характер. Признав физиологическое опосредование в схеме «стимул — реакция», он тем самым лишил бы свою новую (объективную) психологию субстанциональности, своего особого объекта, ибо и стимул, и реакция являются, по сути, физиологическими понятиями. Оправдывалась такая позиция чисто методологически — апелляцией к позитивистскому принципу использования в научном исследовании только данных наблюдения. Ведь и «чувства удовлетворения» Торндайка и павловские гипотетические процессы в центральной нервной системе непосредственно не наблюдаемы.

Правда, рамки позитивизма оказались столь тесными, что реальное постуотсоновское развитие бихевиоризма обусловило его ориентацию не столько на позитивизм, сколько на неопозитивизм в его операционалистском истолковании. Эта ориентация предполагала возможным использование в научном языке не только данных непосредственного наблюдения, но и операционально вводимых понятий ¹²⁸.

Произошедший философско-методологический «сдвиг» позволил бихевиоризму предложить объяснение таких феноменов, как зависимость поведения от внутренних условий, инсайт, и так далее, которые оказались не по зубам ортодоксальному бихевиоризму. И всё же, несмотря на отдельные прорывы, к началу 1930-х годов ситуация в бихевиоризме осознавалась кризисной.

Именно эти годы были годами учения Скиннера, выбора им жизненного поприща. Он родился в 1904 году в Миннесоте. Первоначальный интерес Скиннера к психологии имел, по его собственному признанию, три источника. Первый из них — чисто житейский, рождавшийся из наблюдений за поведением животных, странностями знакомых и демонстрациями необыкновенных способностей в разного рода шоу. Второй — юношеско-философский, связанный с честолюбивыми планами написать фундаментальный труд «Nova principia…» и внести тем самым свой вклад в мировую культуру. Третий, более поздний, — серьёзное обращение к психологическим работам как к необходимой подготовке, по его тогдашним представлениям, к писательскому труду.

Уже в пору своего приватного знакомства с психологией наибольшую симпатию в нём вызвал бихевиоризм. Вспоминая в автобиографии тот период своей жизни, он склонен был относить к своей сверхвезучести то, что его не привлекли тогда ни гештальтизм, ни ментализм. Главную роль в этом сыграло впечатление от прочтения книг Жака Леба и, в особенности, И. П. Павлова. Тогда же он знакомится со статьями Б. Рассела в журнале «Dial», фрагментами его же «Философии», посвящёнными анализу эпистемологии бихевиоризма и с работами самого Уотсона.

Неудивительно поэтому, что, когда после пережитого разочарования в своём писательском даровании, Скиннер решает приобрести более приземленную профессию, он останавливается на том, что ему уже было более или менее знакомо — на психологии. В итоге он становится аспирантом в Гарварде.

Гарвардское окружение закрепило идейное тяготение Скиннера к бихевиоризму. Здесь сыграли свою роль знакомство и общение с Ф. Келлером, гарвардским аспирантом, «специалистом как в технике, так и в методологии бихевиоризма», и посещение еженедельных семинаров В. Хантера. Пример У. Дж. Крозиера, ученика Леба, вслед за учителем обсуждавшего поведение без апелляций к нервной системе, стал для него лишним свидетельством возможности самостоятельной науки о поведении. «Я понял, что они вычеркнули физиологические концепции Павлова и Шеррингтона, и то, что они делали, было началом независимой науки о поведении» (Skinner 1959, с. 79). Штудирование работ К. С. Шеррингтона и Р. Магнуса, Е. Л. Торндайка и И. П. Павлова стало его школой овладения научным методом работы ¹²⁹.

С юношеских лет Скиннеру был свойственен интерес к философской мысли. В Гарварде он знакомится с А. Н. Уайтхедом, лекции которого посещает, будучи аспирантом. Философские взгляды Уайтхеда, наряду с взглядами его единомышленника и соавтора Б. Рассела, оказали существенное влияние на Скиннера. Такое же, если не большее влияние на его представления о сути науки и научного мышления (что нашло непосредственное отражение и в самих скиннеровских работах) оказало знакомство с философскими воззрениями Э. Маха и операционализмом П. Бриджмена.

С подобным багажом философско-методологических принципов, подкреплённых солидной научно-предметной подготовкой в области психологии, Скиннер и приступил к собственным исследованиям. Традиционно, начинающий учёный, особенно в сфере психологии, берётся за решение одной из хорошо определённых, эмпирически верифицируемых задач (за решение задачи-головоломки в смысле Т. Куна). Теоретико-методологические и операциональные средства для её решения он, как правило, находит уже «готовыми», находящимися на вооружении того направления научной мысли, в рамках которого происходит его самоопределение как специалиста-учёного. Совершенно естественно, что Скиннер, будучи по своему духу бихевиористом, приступил к своим исследованиям как адепт этого направления в психологии.

Но, как мы уже заметили выше, в ту пору, когда происходило его профессиональное самоопределение, сам бихевиоризм испытывал серьёзные внутренние трудности. Это был исторический период перехода от ортодоксального бихевиоризма к необихевиоризму, от ориентации на традиционный позитивизм к ориентации на логический позитивизм и операционализм.

О кризисности тогдашней ситуации свидетельствовали как внутренние (корпус «фактов», не укладывающихся в ограниченную схему «стимул — реакция», типа феномена отсроченной реакции В. Хантера), так и внешние признаки (появление множества бихевиористских концепций, имеющих между собой мало общего за пределами основной теоретической схемы). Всё это, в конечном счёте, неизбежно вело к тому, чтобы поставить под вопрос основной теоретико-методологический принцип бихевиоризма — объяснение поведения, исходя только из самого же поведения, или, другими словами, усомнить возможность существования психологии как «науки о поведении».

Воинствующие антифизиологизм и антиментализм медленно, но неуклонно отходили на задний план. С одной стороны, участились попытки сведения поведения к физиологическим процессам или к реальностям ещё более низкого уровня физикалистского толка — редукционизм. С другой — из-за невозможности охватить теоретическими средствами уотсоновского бихевиоризма сколько-нибудь сложные поведенческие феномены в объяснительные схемы стали вводиться менталистские понятия в духе Торндайка.

В этой ситуации и произошла смена основной философско-методологической ориентации на операционализм, позволявшая узаконить наметившиеся тенденции.

Главное звено, самый нерв этого кризиса — явная дефициентность понятия рефлекса в качестве понятия психологического. Ориентация на операционализм, позволившая модифицировать понятие рефлекса, — это и есть отличительная черта необихевиоризма. По сути дела, необихевиоризм начинается с введения между стимулом и реакцией опосредствующих звеньев, квазименталистских (Э. Толмен) или квазифизиологических (К. Халл) ¹³⁰.

Ни подход Толмена, ни подход Халла не получили всеобщего признания. У каждого из них были свои изъяны, в силу которых самостоятельность психологии как науки о поведении оставалась проблематичной. Скиннер не сомневался в возможностях поведенческой психологии, но его не устроили предложенные варианты модификации понятия рефлекса Толмена и Халла.

Очевидно, именно поэтому он — впоследствии не раз критикуемый оппонентами за антитеоретизм — начинает свою научную биографию с разработки собственного варианта психологического понятия рефлекса.

7.2. Первоначальная концепция-программа

Свою работу над понятием рефлекса Скиннер оформил в виде программы объективного исследования поведения, а позже органически вписал в концепцию оперантного поведения ¹³¹.

Возникновение новой концепции в этом случае происходит отнюдь не с открытия некоторого нового «факта» в той области явлений, которая признана основной для данного направления. Скиннер по своей исходной ориентации принадлежал, как мы уже отмечали выше, к бихевиористскому направлению, а главная область явлений этого направления — научение. И хотя скиннеровская исходная концепция начинается с некоторого открытия, это открытие не относилось к области научения и имело совсем иной характер: Скиннер «открывает» новый метод исследования поведения животных. то есть началом стал не некоторый факт (тип фактов), а общая методологическая установка исследовать поведение животного независимо от нервной системы, установка, с одной стороны, традиционно бихевиористская, а с другой — необихевиористская (в духе Леба, Магнуса и Крозиера).

Различие между этими двумя установками состоит в том, что бихевиористская установка связана с понятием рефлекса и предполагает схему «стимул — реакция» в качестве принципиальной схемы экспериментального метода. В качестве таковой она может быть квалифицирована как психологическая. Установка же, связанная с именами Леба, Магнуса, Крозиера и Торндайка, — более широкая, скорее биологическая.

С одной стороны, Скиннер понимал, что понятие рефлекса в уотсоновском варианте, провозглашавшим принцип непосредственности связи стимула и реакции, себя не оправдало, что доказывал, например, феномен отсроченной реакции. А с другой — знал, что понятие рефлекса и ему сопутствующие (порог, облегчение, рефракция, и так далее) прекрасно себя оправдывают и строго используются в физиологии на хирургически приготовленных препаратах, атомических фрагментах организма. Проблема состояла в том, чтобы так же строго, как в физиологии, исследовать целостный живой организм.

И он начинает поиск в этом направлении, модифицируя и отрабатывая экспериментальную процедуру, по примеру И. П. Павлова: «Павлов указал путь… контролируй условия эксперимента и ты узришь порядок поведения» (Skinner 1959, с. 79).

Первым его экспериментальным устройством был вентилируемый, затемнённый и заглушенный ящик, в котором исследовалась адаптация крысы к новым условиям и новой ситуации. В ходе экспериментов, сохранивших отголосок лебовского тропизма, адаптировавшуюся к новой ситуации крысу пропускали через дверцу в тоннель, по которому она выбиралась из темноты наружу. Выбравшись же наружу, крыса ступала по ступенькам, а, услышав неожиданный щелчок, убегала назад в тоннель. Со временем эффект воздействия щелчков уменьшался, крыса привыкала к стимулу. Главным смыслом этих экспериментов, по Скиннеру, было изучение позы, аналогичное изучению позы у бескорковых таламических кошек Магнуса.

Другое его исследование стало подражанием шеррингтоновским экспериментам. Специальное устройство держало крысу за хвост, а она, ухватившись за тележку, притягивала её к себе с определённой силой, что и фиксировалось на движущейся ленте. Здесь целостный организм использовался аналогично мышечному препарату. Важным моментом этого, в общем и целом малоосмысленного эксперимента, являлось измерение силы в собственном смысле слова, что было характерным для всех экспериментальных исследований тропизмов.

Это обстоятельство приобретет особенное значение, если учесть, что согласно Расселу (на философско-методологические идеи которого ориентировался Скиннер), понятие рефлекса в физиологии имеет тот же логический статус, что понятие силы в физике.

Ведь психология поведения исходит из онтологии взаимодействия организма и среды, и количественно это взаимодействие должно описываться мерой, с помощью которой можно было бы сравнить действие с противодействием. В механике такой мерой является сила, связывающая действие и противодействие по третьему закону Ньютона. В психологии поведения — это рефлекс, связывающий действие среды — стимул — с противодействием организма — реакцией. Но, в отличие от механики, связку «стимул — реакция», то есть рефлекс, было принято рассматривать как причинно-следственную связь. Отсюда и принцип рефлекторной дуги, и — как попытка его психологического преодоления — принцип непосредственного следования реакции (следствия) за стимулом (причиной).

Хотя статьи Рассела Скиннер читал до начала своей учёбы в Гарварде, их влияние явно проглядывает в его экспериментах с измерением силы, развиваемой крысой для освобождения. Нетрудно усмотреть в них и влияние Леба, ярого антифизиологиста — в том внимании, которое уделялось тому, что организм делает, к позам, к внешнему двигательному поведению, к его топографии.

Затем были исследования пробежек крысы по платформе с отпугивающими щелчками, сопровождавшиеся пищевым подкреплением. Здесь изучалось её привыкание к неожиданным звукам. Заметив некоторую закономерность в задержках крысы у кормушки, Скиннер стал исследовать влияние питания, сократив платформу для пробега и автоматизировав выдачу крысе пищи из «магазина», специально загруженного стандартными дозами.

Эта, на первый взгляд, малозначительная модификация, будучи осознана, отрефлектирована, сыграла ключевую роль в становлении скиннеровской концепции: «Я подумал, почему бы крысе самой не подкреплять себя, самой не добывать себе пищу, пробегая по платформе» (Skinner 1959, с. 80). До Скиннера крысы бегали во вращающемся («беличьем») колесе, получая подкрепление через каждые несколько оборотов, но никто не рассматривал это как «добывание» подкрепления. Именно такое осознание привело, в конечном счёте, Скиннера к замене схемы «стимул — реакция» на обратную — «реакция — стимул».

Последующая модификация методики привела к наиболее важному открытию, сделанному в значительной степени случайно («некоторым везет» — формулировал потом Скиннер один из принципов экспериментального исследования) и связанному с модификацией способа записи результатов экспериментов. Таким открытием стала кумулятивная кривая.

Отличие кумулятивной кривой от обычной записи состоит в том, что если при временной абсциссе, одинаковой для обоих видов записи, ордината обычной записи фиксирует величину отдельной реакции, то при кумулятивной — суммарную величину всех предшествующих данному моменту реакций. Так, если, например, исследуется пищевое поведение крысы в «ящике Скиннера» и каждая реакция состоит в поедании одного стандартного кусочка пищи, то все реакции по величине будут одинаковыми, варьироваться на записи может лишь распределение их во времени (см. запись а). Кумулятивная же запись выражает дополнительный параметр — общее количество съеденной пищи, или суммарное число реакций, сохраняя и предыдущие параметры (см. запись b).

Вместо обычной колебательной записи Скиннер стал получать различные кумулятивные кривые, главным достоинством которых было то, что с их помощью была выражена сила рефлекса — интегральный его показатель.

В итоге, цепь модификаций экспериментальной установки и процедуры эксперимента привела к реализации интенции на измерение величины рефлекса как силы, то есть на измерение силы рефлекса. Процедурное, операциональное выделение этого параметра стало основой для построения нового, теперь уже чисто психологического понятия рефлекса, не отягчённого физиологизмом. Построение же этого понятия, в свою очередь, позволило Скиннеру предложить новый метод экспериментального исследования рефлексов поведения.

Разница между процедурным и методическим описании состоит прежде всего в том, что, если процедура эксперимента описывается в терминах средств (аппаратных, матстатистических, протокольных, и так далее), то методическое описание, по интенции, есть описание того же процесса экспериментирования, но только в терминах идеального объекта.

Согласно Скиннеру, его понятие рефлекса возникло на базе упомянутой выше идеи Рассела, операционального определения понятия силы в «Логике современной физики» Бриджмена, шеррингтоновского понятия синапса, интегрирующего ряд характеристик физиологического рефлекса и его собственной установки объяснить поведение, исходя только из самого же поведения, не обращаясь к физиологическим механизмам (Skinner 1931).

Для введения этого понятия он использовал предложенный Э. Махом псевдоисторический метод критического анализа понятий. А начал его с напоминания, что понятия рефлекса и рефлекторной дуги первоначально были введены Декартом для объяснения поведения животных без использования понятия души, путём абстрактной схематизации работы инженерных, механических устройств, подобных фигурам королевских фонтанов, то есть оно первоначально не имело никакого отношения к физиологии, а фактически описывало работу машин.

Основные пункты дальнейшей истории, благодаря которым понятие рефлекса стало физиологическим, были, по Скиннеру, следующими. Одновременно с Декартом, то есть в середине ХVIII столетия, Сваммердам, исследуя мышечные сокращения на анатомических препаратах, обнаружил эффект раздражимости, а Глиссон — феномен чувствительности (чувствительность — это избирательная, специфицированная раздражимость). Веруорн доказал, что «стимуляция и раздражимость неразделимы», а Р. Уитт 1751 году соотнёс декартово понятие рефлекса с экспериментальными данными, впервые оформив понятие физиологического рефлекса в терминах функций отдельных анатомических частей организма. Рассматривая поведение целостного организма, М. Холл (1837 год) различил два типа действий: волевые и рефлекторные.

Подводя итог этой истории, Скиннер делает вывод: научное содержание понятия рефлекса сводится к наблюдаемым корреляциям двух явлений — стимула и реакции, а физиология даже на препаратах изучает процессы, опосредствующие стимул и реакцию, то есть механизмы и условия этой корреляции. С такой точки зрения физиологическое понятие «синапса» является логическим оформлением таких редуцированных характеристик этой корреляции, как порог, последействие, латентность, утомление.

После изложения основных результатов, полученных Шеррингтоном, и рассмотрения проблем, возникающих при соотнесении понятия рефлекса как наблюдаемой корреляции стимула и реакции с реальным поведением, Скиннер фиксирует понятие поведения как движения целостного организма и всех его частей.

Так как научное описание должно объяснять, а стимул и поведение (реакция) непосредственно наблюдаемы, то их научное описание (по Э. Маху) должно сводится к функциональным зависимостям между ними. Никакой дальнейшей редукции не требуется и не должно быть, так как она выводит за пределы поведения. Важность понятия рефлекса связана с тем, что он утверждает необходимый характер этого функционального отношения, то есть является законом поведения. Однако сложность состоит в том, что в реальном поведении невозможно наблюдать рефлексы как таковые. Наблюдаются лишь его элементы, стимул и реакция, — соответствующую корреляцию ещё нужно установить.

В результате, в реальном экспериментальном исследовании рефлекс конструируется путём статистической обработки частных корреляций. Приходится обобщать стимул и реакцию в качестве наблюдаемых величин, и рефлекс здесь оказывается статистической сущностью, зависящей от наблюдаемых ситуаций и методов анализа. А поведение оказывается суммой или интегралом подобных поведенческих единиц.

Из подобной трактовки соотношения понятий поведения, рефлекса, стимула, реакции и задач научного описания Скиннер выводит свою программу объективного экспериментального исследования поведения и принцип метода такого исследования.

Первый шаг на этом пути — изоляция реакции и выделение соответствующего стимула. Он основан на возникновении этих двух событий вместе и неудачах при вызывании их по отдельности. Функциональная зависимость стимула и реакции изображается им как R = f (S).

Можно варьировать величину S и изучать вариацию R, что обычно и делаетсяпри изучении утомления, латентности, порогов, последействия, и так далее — все это характеристики той корреляции, которую Скиннер именует рефлексом.

Второй шаг — исследование вариаций всех характеристик, наблюдаемых при сопоставлении последовательно отрабатываемых рефлексов. Здесь функциональная зависимость выглядит уже как R = f (S, A) (где A — скрытая переменная, введённая для объяснения наблюдаемых изменений в величине R).

Как показали результаты проведённых экспериментов, в качестве такой переменной может выступать либо время, либо отношение R/S. Закон, описывающий траекторию изменения, где независимая переменная — время или число осуществлений рефлекса, или другие условия эксперимента — это и есть, по Скиннеру, собственно закон поведения.

Главный недостаток проводившихся тогда исследований поведения Скиннер видел в том, что различные аспекты корреляции, такие, как утомление, латентность, и так далее, исследуются по отдельности, изолированно — что недостаточно. Следует изучать корреляцию в целом, во всех аспектах одновременно. В физиологии такие исследования концептуально обеспечиваются понятием синапса, в психологии эту роль должно выполнять понятие силы рефлекса. Так, в случае, если порог данного рефлекса низок, латентный период мал, последействие большое и норма или пропорция R/S велика, то у рефлекса большая сила. Речь идёт именно о силе рефлекса, а не реакции, так как реакция может быть слабой на слабый стимул в сильном рефлексе, и все изменения типа утомления есть изменения силы рефлекса. Такая трактовка рефлекса и силы рефлекса конкретизируется в описании двух типов «законов». Первый тип описывает корреляцию стимулов и реакций. Второй — описывает изменения во всех аспектах как функцию от третьей переменной, условий эксперимента.

В порядке реализации программы, намеченной в первом варианте концепции, Скиннер провёл ряд экспериментов. Прежде всего, эксперименты, посвящённые измерению силы пищевого рефлекса и его зависимости от времени, продемонстрировавшие продуктивность введённого понятия силы рефлекса. Эксперименты проводились в «ящике Скиннера» с пищевым баром. Использовав для представления результатов кумулятивную кривую и аппроксимировав её в виде силовой функции вида N=kTⁿ, он показал, что с помощью этой функции может быть описана сила пищевого рефлекса любой крысы. Причём значение эмпирической константы «n» для всех крыс оказалось одинаковым (0,67–0,71), а константы «k» — варьирующим в пределах 1,75–3,87 и зависимым от:

• животного;
• степени голода (количества съеденной накануне пищи);
• условий эксперимента (величины куска в баре);
• выбранной единицы.

При обработке результатов экспериментов Скиннер обнаружил, что вторая производная от исходной силовой функции d ²N/dt=K’t^n’- 1 (где K^’=K’n (n–1) и n ¹=n–1), будучи сама силовой функцией, содержит вторую фундаментальную константу k^’= 0,3 общую для всех крыс и широкой вариации условий. В результате эмпирическим путём было установлено, что силовая функция описывает процесс питания крысы с помощью общих для всех крыс и условий констант.

Взяв схему вывода закона пищевого поведения в качества образца, Скиннер получил аналогичные выражения для двигательной активности (бег в колесе), безусловного питьевого рефлекса, выявил воздействие на изменение силы рефлексов «драйва» и так далее. Он использовал её и для изучения влияния на различные виды поведения неожиданных раздражителей. Чисто количественно это влияние проявилось как отклонение от аппроксимирующей, стандартной кривой вниз. Эти реакции и вызванные ими отклонения Скиннер назвал «эмоциями» и установил, что после подобных отклонений-эмоций животное «берет свое» и кумулятивная кривая восстанавливает свой вид, то есть крыса компенсирует упущенную возможность, демонстрируя силу рефлекса.

С помощью понятия силы рефлекса он переформулирует и проблему голода, полагая, что оно выражает степень голода: если сила ниже пороговой, то «животное не голодно». Другими словами, «голод» не физиологическое состояние и не желание есть, а вариация силы рефлекса.

Наконец, в рамках реализации это программы он переходит от единичных к цепным рефлексам типа «схватывание-жевание-глотание». Для демонстрации универсальности силы рефлекса, её независимости от реакции, например от способа получения пищи (подкрепления) в пищевом поведении, Скиннер меняет «бар» на «магазин» с рычагом и демонстрирует тождественность кумулятивных кривых, выражающих силу рефлекса (Skinner 1932a).

В этой первой программе Скиннера и экспериментальных исследованиях, выполненных в порядке её реализации, нетрудно усмотреть влияние позитивизма и прагматизма Маха, проявившихся прежде всего в исповедании принципа непосредственной наблюдаемости, а также в принципе, согласно которому само описание явлений уже способно выполнять функцию их объяснения. Для этого нужно лишь установить функциональные зависимости между наблюдаемыми переменными, которые и будут законами поведения. Именно эти принципы выступили в роли метапредметных регулятивов первой скиннеровской программы.

Но закон есть всеобщая и необходимая связь явлений, и обрести такую всеобщность и необходимость те или иные положения могут только теоретически, через апелляцию к сущности, «скрытому схематизму» (Ф. Бэкон) или механизму явлений. Но подобные механизмы непосредственно не наблюдаемы, а поэтому отвергаются Махом и вслед за ним Скиннером. Откуда же возьмётся всеобщность? Согласно махистским представлениям всеобщность и необходимость закона состоит в том, что он действует всегда, все описываемые им явления ему соответствуют, и эмпирические исключения не встречаются. то есть речь идёт об эмпирически устанавливаемой закономерности, не столкнувшейся с исключениями.

Именно поэтому у Скиннера отсутствует онтологическая интерпретация схемы «стимул — реакция»: «рефлекс — наблюдаемая корреляция двух явлений стимула и реакции, … статистическая сущность, зависящая от набора наблюдений и методов анализа, не имеет научного значения отдельно от его определения в терминах экспериментальных операций» (Skinner 1959). Конечно, принципиальная схема предметной концепции должна быть проинтерпретирована как в терминах наблюдения, так и в терминах эмпирического анализа экспериментальных операций. Это важно, но явно недостаточно, так как необходима ещё и онтологическая интерпретация и определение в терминах теоретического анализа и мысленного эксперимента. Однако Скиннер, воинствующий антитеоретик на этом этапе своей творческой биографии, это принципиально отвергает.

Каким же образом концепция Скиннера могла всё же возникнуть, быть эффективной и развиваться, несмотря на явную дефициентность?

Ответ на подобный вопрос достаточно тривиален. Хотя в скиннеровской концепции-программе и отсутствовали полноценные идеальный объект, теория, умозрительные методы, в ней были квазиобразования, реально выполнявшие их функции, суррогаты этих образований, существование которых соответствовало духу бриджменовского операционализма с его «удвоением сущностей». Операционализм, как и весь неопозитивизм, представлял собой рефлексивный эмпиризм — распространение эмпиризма на принципы познания. Его принцип «понятие — синоним операции» означал, что если операции наблюдения и эмпирического анализа являются эмпирией, а операции экспериментирования — экспериментом, то описание этих операций и есть теория.

Другими словами, функции теории здесь выполняет методика, идеального объекта — описание экспериментальных процедур (вернее принцип экспериментального метода), закономерность возводится в ранг закона и обосновывается результатами процедур наблюдения и анализа.

Все вопросы о применимости введённого Скиннером понятия рефлекса к реальному поведению он сводит на этом этапе к реализации операций, входящих в определение рефлекса, в ходе эмпирического исследования реального поведения.

В результате, содержание многих традиционных понятий в рамках концепции-программы потеряло свой смысл. Вместо апелляции к их установившемуся значению Скиннер все их интерпретирует в терминах отклонений от кумулятивной кривой. «Эмоция» — это кратковременное отклонение записи от аппроксимирующей кривой, которая затем компенсируется. «Голод» (это слово Скиннер всегда пишет в кавычках), как и всякий другой «драйв», есть не что иное, как вариация силы безусловного рефлекса, выраженная нормой R/S, наблюдаемая на кривой и так далее ¹³²

Тем не менее, в рамках этой концепции-программы, Скиннер сумел решить ряд проблем, стоявших перед бихевиоризмом. Он руководствовался той же идеей что и Уотсон — построить строго объективную науку о поведении. Но если Уотсон сосредоточил своё внимание на вытеснении из неё ментализма, то Скиннер сосредоточил свои усилия на искоренении физиологизма. Именно поэтому он в качестве основной своей задачи выбрал задачу построения нового понятия рефлекса. Решая её, Скиннер попутно решил и целый ряд других вопросов.

1. Во-первых, дал строгое операциональное (только операциональное) определение психологическому понятию рефлекса и характеризующим его понятиям (порог, облегчение, рефракторный период, и так далее), имевшим до него лишь физиологический смысл.
2. Во-вторых, осуществил конфигурирование эмпирических проявлений рефлекса в его различных аспектах (порог, утомление, суммация, и так далее), введя понятие силы рефлекса ¹³³. Причём это понятие в равной мере было приложимо и к единичному, и к цепному рефлексу, а витально важные виды поведения отличаются цепным и многозвенным составом.
3. В-третьих, именно Скиннер предложил идею третьей переменной, которая была несколько лет спустя использована Э. Ч. Толменом при введении им промежуточных переменных, а ещё позднее К. Халлом — при введении внутренних переменных.

В этой концепции-программе Скиннер оставил практически без внимания проблемы разложения целостного поведения на единицы-рефлексы и соответственно интеграции этих единиц в реальном процессе поведения, проблемы полноты описания поведения с помощью введённых концептуальных средств, и так далее — то есть собственно теоретические проблемы. Для их решения надо было выйти за пределы операционализма. Фактически же Скиннер, на этом этапе, не продвинулся по пути психологической ассимиляции результатов физиологии дальше Шеррингтона и не поднялся до уровня физиологии условных рефлексов И. П. Павлова. Осознание и признание этого обстоятельства стало одним из основных факторов, детерминировавших дальнейшие исследовательские поиски Скиннера.

Существенным её ограничением было и то, что Скиннер занимался в ней вопросами, интересующими главным образом биологию того времени и не дошёл до научения — главной области явлений, изучаемой бихевиоризмом.

7.3. Концепция оперантного обусловливания

7.3.1. Открытие нового феномена обусловливания

Следующий шаг на пути становления скиннеровской концепции — перехода от изучения безусловных рефлексов и поведения к условным рефлексам и научению, от Шеррингтона к Павлову — был сделан Скиннером в результате случайного открытия. Если иметь в виду это событие само по себе, то оно как нельзя лучше подтверждает стандартную схему генезиса научной концепций. Но этого открытия наверняка бы не было, если бы до того не возникла и не была реализована первая концепция-программа, которой суждено было стать ядром концепции оперантного поведения. Только в её рамках и через её «очки» в случайном и малозначительном событии Скиннеру удалось опознать и осознать совершенно новый принцип обусловливания поведения.

Сам Скиннер описал это событие следующим образом: «Однажды я получил кривую угашения, приняв её за дефект. Сначала я поспешил устранить этот дефект. Но в конце концов я, конечно, отсоединил магазин от рычага и вызвал полную кривую угашения. Наконец я нашёл контакт с Павловым… Я не хочу сказать, что не пришел бы к угашению без поломки аппарата. Павлов дал достаточно сильное направление к этому» (Skinner 1959). Таким виделось ему это событие в ретроспекции, но публикации, сопровождавшие реальную работу, рисуют несколько иную картину.

Прежде всего следует отметить, что этому событию предшествовало изменение экспериментальной установки — пищевой бар с магазином был заменён на рычаг с магазином. Тем самым ящик Рихтера превратился в ящик Скиннера, хотя сама экспериментальная процедура ещё оставалась прежней. Скиннер тогда был занят выяснением: различаются ли кривые питания в зависимости от способа добывания пищи, или, иначе, зависит ли сила пищевого рефлекса от входящей в его состав реакции. Он тогда установил, что почти не зависит. Это «почти» означало сдвижку кривой на рефракторную фазу: «Несколько минут крыса либо стоит, либо касается частей аппарата, неожиданно осуществляет начальное звено пищевого рефлекса — нажимает на рычаг. Далее все звенья: хватание, жевание, глотание» (Skinner 1932, с. 40).

В этом описании заслуживает внимания то, что здесь Скиннер не говорит об условном рефлексе. Не говорит, несмотря на то, что связь нажатия рычага с последующими звеньями пищевого рефлекса здесь же характеризуется им как условная. В чём же дело? Ведь если он всё время искал метод исследования условных рефлексов, то почему же он проинтерпретировал процесс обусловливания как рефракторную фазу?

Тому может быть две причины. Первая — продолжение им (в осознании и рефлексии) биологической линии исследования поведения, ибо он пытался превратить ящик Рихтера в «проблемный ящик» Торндайка. Другими словами, он был тогда сосредоточен на решении другой задачи. Вторая причина, из-за которой он, реально, экспериментально получив в новой установке условный рефлекс, не распознал его — неожиданная особенность полученного условного рефлекса: он устанавливается практически с первого сочетания. Поэтому только по кривой угашения, поняв, что имеет дело именно с угашением, Скиннер смог проинтерпретировать соответствующую часть кривой как обусловливание.

В то же время существенно здесь также и то, что возможность истолкования соответствующей кривой именно как угашения появляется при наличии исследовательской установки в отношении условных рефлексов. Тем самым здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда сквозь случай в экспериментальной практике пробивает себе дорогу объективная закономерность в развитии отдельной концепции: автор каждой концепции сознательно стремится к достижению наивысшего уровня, соответствующего развитию данной научной дисциплины.

В результате осознания и истолкования хода и результатов экспериментального исследования в понятиях условного рефлекса был создан знаменитый метод оперантного обусловливания, а «ящик Торндайка» стал «ящиком Скиннера».

Экспериментальное исследование обусловливания становится основной темой работ Скиннера с 1932 вплоть до 1938 года. Уже в первой статье, посвящённой обусловливанию, он выделяет два его типа: тип I — классический павловский тип обусловливания и тип II — открытый Скиннером (Skinner 1932b). Здесь же описываются как их сходные черты, так и различия. Среди различий главными являлись следующие:

• в типе I формируется новый рефлекс; в типе II — уже имеющиеся рефлексы объединяются в цепь, обусловливание здесь — увеличение силы цепного рефлекса;
• сила условного рефлекса типа II устанавливается почти с первого успешного сочетания, быстро достигает максимума; для установления рефлекса типа I требуется многократное сочетание, и сила его растёт постепенно.

В качестве наблюдаемого показателя величины обусловливания типа II выступает кривая угашения, полученная в результате прекращения подкрепления условной реакции (Skinner 1933). Мерой обусловливания является число неподкреплённых рефлексов, осуществляющихся до полного угашения. Исследуя угашение, Скиннер открывает явление «сопротивления угашению», состоящее в том, что, после того как сила рефлекса становится максимальной, продолжение подкрепления увеличивает число неподкреплённых реакций в процессе угашения.

Процессы обусловливания и угашения становятся базой для исследования процессов установки и устранения различений (павловских «дифференциаций»). Технически установка на различение создавалась путём продолжающегося подкрепления одного рефлекса и угашения другого, конкурентного ему, в ситуации, где два стимула имеют как общие, так и особенные признаки. Различение состояло в том, что организм начинал реагировать только на стимул, обладающий определёнными признаками, и переставал реагировать на другой, сходный стимул, не обладающий этими признаками.

Результаты исследований устранения ранее выработанного различения и угашения условных рефлексов Скиннер обобщает в двух положениях: 1) «разрыв цепи угашает все звенья до разрыва, но не после него»; 2) продолжительный акт есть цепь не только потому, что звенья, из которых он составлен, идут одно за другим, но и потому, что они могут быть вычислены при угашении (Skinner 1934). Занимается он изучением и процессов интерференции рефлексов, трактуя соответствующие процессы в терминах положительной и отрицательной индукции. Найдя, по собственному выражению Скиннера, «контакт с Павловым», открыв новый метод обусловливания, он начинает исследовать все феномены, открытые и изученные в школе Павлова (индукцию, суммацию, дифференциацию и так далее).

7.3.2. Понятие оперантного рефлекса

В 1935 году Скиннер уделяет много внимания проблеме соотнесения схемы рефлекса с явлениями реального поведения животных. В ходе обсуждения возможности воспроизведения корреляции стимульного окружения и поведения он приходит к выводу, что не все свойства стимула и реакции релевантны их корреляции, поэтому корреляция имеет обобщающий смысл. Стимулы могут быть эквивалентными, а вариация свойств стимулов, в определённых пределах, не существенна (Skinner 1935a).

С учётом этого обстоятельства им предлагается процедура наложения схемы рефлекса на поведение (или разложения поведения на рефлексы), опирающаяся на следующие положения:

• существуют определённые совокупности свойств, характеризующие большие классы стимулов и реакций;
• специфицируя другие свойства, мы можем выделять иерархии подклассов, вплоть до полностью определённых сущностей;
• между каждыми двумя членами подклассов имеет место индукция, что означает определённую степень общности свойств этих членов;
• мы получаем многообразие результатов в силу отождествления их;
• некоторые свойства могут быть столь иррелевантными, что индукция не возникает, и мы можем провести новое разграничение.

Использование этих принципов позволяло вычленять определённые таким образом стимулы и реакции экспериментальным путем — устанавливая корреляции между ними многократным вызыванием рефлекса, установлением и устранением различения (Skinner 1935b; 1936).

Принципы обусловливания были сформулированы И. П. Павловым для объяснения поведения и приняты многими американскими психологами. Однако научение по принципу «закона эффекта» Торндайка не интерпретировалось в терминах условных рефлексов без изменения павловского понятия сигнальности, или замещения стимула. Скиннер выделяет два типа условных рефлексов и вводит понятие псевдорефлекса, или «псевдотипа» условного рефлекса, представляющего собой один из них «плюс» различение. Наконец, он формулирует предварительную гипотезу, что рефлекс нового типа (названный им позже «оперантным») является более общим и что павловский условный рефлекс может быть в конечном счёте сведён к нему.

Можно без большой натяжки утверждать, что к 1935 году концепция оперантного обусловливания фактически возникла, так как экспериментальный метод и основные понятия в первом приближении были выработаны, а программа первоначальной концепции Скиннера начала реализоваться. Наступил этап её оформления, на который существенно повлияла полемика с Д. Конорским и С. Миллером, подвергшими критике основные понятия скиннеровской концепции (Konorski&Miller 1937).

Сам Скиннер, надо отметить, был не удовлетворён введёнными понятиями и осознавал необходимость их пересмотра. Поэтому позже, в ретроспективном комментарии, он отмечает, что его ответ «был не столько ответом Конорскому и Миллеру, сколько пересмотром старых формулировок» (Skinner 1959, с. 76). В ходе полемики Скиннер был вынужден преодолевать экспериментальные контрпримеры, которые приводили Конорский и Миллер, что и заставило его, в конечном счёте, пересмотреть свои понятия.

Общая оценка, которую дали Конорский и Миллер различениям Скиннера, состояла в поддержке его линии на противопоставление нового типа условных рефлексов павловскому (это была и линия самих авторов статьи), его подчёркиванию отсутствия в нём сигнальной функции. «Тем не менее, — отмечали они, — конструкция его типа I ошибочна и не согласуется с экспериментальными данными» (Konorski&Miller 1937, с. 265). В подтверждение чему они привели описания ряда экспериментов (например, с отдергиванием лапы собакой) в функции контрпримеров, опровергающих представления Скиннера о рефлексе нового типа. Критиковали экспериментальную установку (ящик Скиннера), указывали на огрехи введённых понятий и приводили свои представления, объясняющие как приводимые контрпримеры, так и эксперименты самого Скиннера.

Отвечая на критику, Скиннер корректирует и развивает понятие оперантного рефлекса и даёт ему ту формулировку, в которой оно и вошло в психологию. Впервые в явном виде он противопоставляет два типа рефлексов: оперантный и респондентный (Skinner 1937). Для того чтобы ввести это противопоставление он выделяет две фундаментальные ситуации: в одной подкрепление коррелирует со стимулом — тип S, а в другой с реакцией — тип R. Из-за транзитивности понятия корреляции (не позволяющей операционально различить эти два типа) он вводит другое понятие, имеющее «четкий операциональный смысл» — контингент подкрепления. Типу S соответствует стимульный контингент подкрепления, типу R — контингент подкрепления реакций (это различение типологически близко различению ситуаций до стимульного и после реактивного подкрепления, но не тождественно ему).

Распространив далее понятия респондентного и оперантного рефлексов на рефлексы безусловные, он начинает противопоставлять респондентное и оперантное «поведение» и вводит три типа «различений»:

1. Различение стимулов в типе S.
2. Различение стимулов в типе R.
3. Различение (позднее — дифференциация) реакций в типе R (различения стимулов ранее были названы им псевдорефлексами).

На основе понятия контингентов подкрепления Скиннер вводит оппозицию между вызывающими (побуждающими) и различающими стимулами, не принятую им во внимание ранее, при рассмотрении псевдорефлекса. Он был вынужден признать, что рассмотрение рычага как стимула, побуждающего безусловную реакцию, было неубедительным и нецелесообразным.

Полемизируя с Конорским и Милллером, он аргументирует точку зрения, что оперантное поведение не может быть изучено с помощью классической техники Шеррингтона–Павлова: для операнта нет латентности (кроме различающей); отсутствует последействие; нет связи между величинами стимула и реакции. Используя введённые понятия, Скиннер показывает, что приведённые в качестве контрпримеров эксперименты не относятся к типу R, то есть контрпримерами не являются. Разобрал он и другие их примеры, приводя доводы, что речь в них идёт не о типе R, а о псевдорефлексах ¹³⁴.

Появление в концептуальном аппарате скиннеровской концепции понятия контингентов подкрепления означало, независимо от того сознавал ли это сам Скиннер или нет, что он вынужден был строить идеальный объект и разрабатывать на его основе теорию. Благодаря этому понятию корреляционная связь между стимулом и реакцией обретала объективный статус и механизм — не ментальный и не физиологический — подкрепления в рамках определённых контингентов. Ведь связь подкрепления — это связь, принадлежащая объекту, а не исключительно экспериментальным операциям. Обосновывая свои представления, он обращается к теоретическим принципам, апеллирует к тому, что из правильного (истинного) определения можно дедуцировать все остальные свойства объекта и охватить все абстрактно возможные его вариации.

7.3.3. Формирование концепции оперантного обусловливания

Фактически было положено начало оформлению концепции, с которым связано осуществление собственно теоретических исследований и пересмотр и обоснование экспериментальных результатов, полученных ранее. Характерно, что если на предыдущем этапе экспериментальные результаты приводились Скиннером просто в хронологическом порядке, то теперь их изложение становится систематическим. Сначала излагаются результаты исследования базисных феноменов, например, обусловливания и угашения. Затем — основных из производных от них, например, различений стимулов и дифференциации реакций, и лишь после этого — результаты изучения побочных факторов, таких, как влияние психофармакологических препаратов и другие.

Можно указать ещё одну черту, показывающую, что Скиннер приступил к оформлению концепции, — он придаёт ей эмпирически полнообъёмный характер, проводя, с одной стороны, исследования, заполняющие «пустоты» системы концепции, а с другой стороны — покрывающие область явлений, обязательную для всех концепций этого направления.

Наконец, безусловный признак оформления — критика альтернативных концепций, примером чего может служить работа Скиннера, направленная против павловского понятия торможения (Skinner 1936b). Все эти изменения характерны для большинства исследований Скиннера в период с 1935 года по 1938 год, завершившихся систематическим изложением концепции в монографии «Поведение организмов» (Skinner 1938).

Излагая свои программные установки, Скиннер выделяет в истории исследования собственно поведения три шага:

1. Дарвин распространил некоторые ментальные способности человека на эволюционно более ранние виды.
2. Ллойд Морган, с его принципом экономии, совершил удачную попытку исследования поведения животных, не прибегая к этим способностям.
3. Уотсон, употребляя ту же технику при исследовании поведения человека, восстановил принцип Дарвина, но убрал везде принцип ума.

Так родилась наука о поведении. Ей был свойственен целый ряд дефектов, но «хуже всего то, что она пыталась найти решения проблем поведения где угодно, только не в самом поведении» (Skinner 1938, с. 5). Именно этот недостаток и собирался преодолеть Скиннер своей концепцией, борясь как с менталистской, так и с физиологической редукцией.

Обосновывая принцип метода, позволяющий избежать соблазнов редукции, он связывает его с требованием построения «прямой» и «описательной» науки о поведении. Это означало для него, во-первых, следование принципу получения эмпирических данных из непосредственного объективного наблюдения, а во вторых, поиск причин и механизмов поведения не вне его, а только в нём самом — описательность, как запрет на редукцию ¹³⁵. Подобный принцип метода имел бы вполне определённую онтологическую отнесённость, объединяющую концепцию оперантного обусловливания с другими направлениями бихевиоризма. Их общей онтологической картиной, в рамках которой психологию заботило такое функционирование организма во внешнем мире, которое выражается в движении всего организма (и его частей в соотношении с тем, что сделано самим организмом или различными внешними объектами и «полями сил») было взаимодействие «организм — среда».

Что касается взятых Скиннером на вооружение принципов схематизации, то основу их составили оперативные средства математики в лице элементарного функционального анализа, релевантного его принципиальной схеме «стимул — реакция», представляемой в виде: R = f (S, A) где f — силовая функция, а временной порядок не определён и реакция может предшествовать стимулу ¹³⁶.

Скиннер вводит два принципа анализа-синтеза рефлексов: интерференции (связывающий перекрывающиеся во времени рефлексы) и сцепления (определяет связи последовательности рефлексов).

В концепции оперантного обусловливания фактически фигурируют два идеальных объекта: респондентный и оперантный рефлексы, а не операциональные (квазиидеальные) суррогаты. Стимул — событие в среде организма, реакция — двигательный акт организма, а их связь теперь интерпретируется независимо от операций исследователя в терминах взаимодействия организма и среды.

Различие оперантного и респондентного рефлексов усматривается прежде всего во временном отношении реакции к стимулу. Респондентная реакция (респондент) следует за стимулом, ей соответствует традиционная схема «стимул — реакция». Оперант предшествует стимулу, ему соответствует схема «реакция — стимул». По Скиннеру большая часть поведения строится по оперантному типу.

Оперантному рефлексу соответствует многократное «испускание» организмом спонтанного топографического фрагмента поведения, с помощью которого организм «воздействует на среду», «производя своё подкрепление». Респондентный же рефлекс «вызывается» стимулом. Сущностью обусловливания респондентного типа (тип S) является сигнальность, то есть замещение одного стимула другим. В оперантном типе обусловливания (тип R) нет замещения. Организм из огромного репертуара безусловных движений избирает те, повторение которых важно для продуцирования стимула. Оба типа рефлекса характеризуются силой, но измеряется она в них по-разному, по совокупности других характеристик они не совпадают ¹³⁷.

В теории Скиннера рефлексы описываются и на параметрическом уровне — в форме «законов», связывающих и организующих как параметры рефлекса в целом, так и его составляющих. Поскольку «законы» поведения в концепции Скиннера не получают теоретического обоснования, они выступают в роли суррогатов законов, будучи по сути эмпирическими закономерностями. «Законы», описывающие рефлексы, делятся им на статические («закон порога», «закон латентности», «закон величины реакции», и так далее, они описывают количественные и временные отношения стимула и реакции при неизменной силе рефлекса) и динамические, описывающие зависимость силы рефлекса от его места в последовательности рефлексов («закон торможения», «закон рефракции», и так далее).

Как таковые они относятся к отдельным единицам — рефлексам. Объяснение же поведения предполагает и объяснение того, как рефлексы сосуществуют и совместно функционируют. Согласно Скиннеру: «Практически взаимодействие может быть изучено путём сочетания ранее изолированных единиц и наблюдения их взаимного воздействия. Таким путём мы получим законы, которые позволят иметь дело с большими фрагментами поведения, часто называемыми «целостностями» (Skinner 1938, с. 29). Он формулирует ряд «законов», выступающих в качестве правил для сведения-выведения. Таковы, например, «закон сцепления», «закон S-обусловливания», «закон R-обусловливания», и так далее. Респондентные и оперантные рефлексы могут интерферировать и сцепляться.

Все эти законы образуют лишь раздел описания базисных процессов: безусловных рефлексов двух типов и двух типов обусловливания и угашения. В процессе изложения результатов экспериментальных исследований к ним добавляются законы различения и дифференциации, описывающие основные производные явления.

Замыкают свод законов концепции описания зависимости рефлексов от «состояний» — драйва, эмоций, воздействия фармакологии, — опосредующих группы операций (кормление, удар током, и так далее).

Эмпирическое исследование в рамках концепции оперантного обусловливания должно начинаться с репрезентации явлений из области поведения животных. Обычно для этой цели служит обыденный, или «естественный», язык. Однако в соответствии с принципом непосредственного наблюдения «одним организмом того, что делает другой» не все слова обыденного языка удовлетворяют Скиннера. Поэтому он предлагает очистить обыденный язык от терминов с менталистским «привкусом»: не «видит», а «смотрит вперёд»; не «пытается», а «идет»; не «воспринимает», а «различает», и так далее. Что же касается отвергнутых слов, то их необходимо «перевести», считает он, на язык поведения так, как это делает Толмен. Сам Скиннер, в дальнейшем, внесёт вклад в это дело.

Полученное описание, перечень событий поведения, должен быть соотнесён с принципиальной схемой рефлекса и реконструирован в соответствии с принципами анализа-синтеза. Хотя Скиннер и сформулировал процедуру наложения схем рефлекса на описание реального поведения, вопросы реконструкции поведения в рефлекторных схемах на этом этапе им фактически не затрагивались. Но по интенции такая реконструкция есть не что иное, как построение модели эмпирического факта в терминах теории поведения.

Несравненно большее внимание Скиннер уделяет организации и проведению экспериментальных исследований. Он задаёт жёсткие различия целей эксперимента и простого наблюдения: «Формулировка и классификация операций, влияющих на силу рефлекса, главным образом, задача наблюдения, а не эксперимента, но количественное изучение законов, управляющих соотношением операций и изменениями, является чисто экспериментальной» (Skinner 1938, с. 46). Именно поэтому основную задачу своих работ — изучение законов рефлекса — он рассматривает как цель чисто экспериментального исследования.

Другая область экспериментальных исследований — взаимодействие отдельных рефлексов — исследована Скиннером, как признает он сам, недостаточно, за исключением обусловливания и сцепления. он признает, что имел дело только с одним условным рефлексом — нажиманием рычага (горизонтальный бар), причём другими, безусловными звеньями целевого рефлекса были всегда подбегание, хватание, жевание и глотание, то есть такие составляющие, которые уже хорошо исследованы и описаны Магнусом (хватание пищи) и Райтом (жевание). Скиннер указывает и на другие конкретные ограничения своего экспериментального поля (например, один вид организмов — белая крыса), фиксируя те области исследования, на которые затем распространится его интерес.

В соответствии с целями экспериментального исследования и теоретическими представлениями концепции оперантного поведения Скиннер заново интерпретирует результаты, полученные и опубликованные им ранее. Прежде всего он выделяет процессы обусловливания и угашения как базисные процессы формирования поведения, к которым сводятся все другие. А затем сводит все процессы поведения — различение стимула, дифференциация реакций, псевдообусловливание и так далее — к базисным процессам обусловливания, угашения и индукции рефлексов.

В рамках своей концепции Скиннер продолжает развивать аргументацию, обосновывающую независимость психологии от физиологии и бесполезность физиологических данных для объяснения поведения. Эта аргументация сводится к следующему:

1. Хотя физиологический гомункулус и является материалистической альтернативой духовному, вводится он в психологию с той же целью — упорядочить хаотический мир поведения. Но мир поведение упорядочен как таковой и в гомункулусах не нуждается.
2. Описывая логику физиологического исследования рефлекса, Скиннер придаёт центральное значение понятию синапса, указывая при этом, что логика самостоятельного психологического исследования рефлекса основывается на понятии силы рефлекса, которая выступает, таким образом, как психологический аналог синапса.
3. Физиологи, изучая центральную нервную систему, имеют дело с непосредственно наблюдаемыми процессами, описываемыми в физико-химических терминах. Когда же они говорят о них в контексте поведения, то центральная нервная система превращается в концептуальную, и её описывают в терминах, не соответствующих наблюдаемым процессам, то есть она становится фикцией, дающей лишь видимость объяснения.
4. По Скиннеру скорее наоборот: точное психологическое описание поведения необходимо для исследования физиологических коррелятов.
5. Скиннер утверждает, что психология независима от физиологии и существовала бы даже в том случае, если бы не было физиологии. Он возражает против того, что апелляция к нервной системе может дать полезные гипотезы и продуктивное экспериментирование.
6. Скиннер считает, что его понимание взаимоотношения психологии и физиологии близко к представлениям Э. Маха об отношении биологии к физике.

Новые экспериментальные факты могут быть объяснены различным образом. Причём, объяснение в рамках уже признанных, устоявшихся концепций всегда обладает социальным приоритетом. В случае построение новой концепции для объяснения новых фактов и включения в свои объяснительные схемы фактов уже объяснённых другими концепциями, это происходит в условиях идейной и социальной конкуренции и оформление концепции нуждается в критике других концепций для обоснования необходимости своего появления и существования. Очевидно, что наиболее конкурентными для новой концепции оказываются концепции, относящиеся к тому же направлению, в данном случае — бихевиоризму. Поэтому критике Скиннера оказываются подвергнуты системы таких авторов как Крозиер и Пинкус, К. Левин, К. Халл, Э. Толмен.

Концепция Крозиера и Пинкуса, опирающаяся на понятие тропизма, позволяет конструировать целые поведенческие комплексы и предсказывать поведение с высокой степенью достоверности. Но, как пишет Скиннер, она применима только к низшим организмам. Аналогичный упрёк он выдвигает в адрес концепции К. Левина, основанной на понятиях воли, вектора и валентности, демонстрируя, что понятие рефлекса обладает большей общностью, чем вектор и валентность, а точные топографические описания поведения — преимуществом по сравнению с «направлением» движения.

Халла он критикует за то, что основные термины-понятия его концепции введены без определения и не образуют системы. В силу исходной дедуктивной процедуры и формулировки гипотез, конструирование критических экспериментов является центральной деятельностью для исследования Халлом поведения, а это, по Скиннеру, противоположно индуктивному методу науки. Что же касается работ Толмена, то он отмечает близость системы Толмена к своей, но отстаивает преимущества понятия силы рефлекса перед толменовскими «гипотезами» и «потребностями». Скиннер утверждает, что экспериментальная установка Толмена — лабиринт — не является эффективным инструментом для изучения динамических свойств поведения.

Для того чтобы отстоять место под солнцем для новой концепции, ещё недостаточно подвергнуть критике её конкурентов. Необходимо продемонстрировать её продуктивность, возможности и перспективы дальнейшего развития. Другими словами, необходимо предложить убедительную реалистическую программу. И Скиннер намечает так или иначе подобные перспективы работы в свете своей концепции.

1. Во-первых, расширение области явлений — установление значимости результатов, полученных при исследовании лабораторных крыс, в отношении других животных и поведения человека ¹³⁸.
2. Во-вторых, — уменьшение веса в концепции «статистических» моментов, призванных компенсировать отсутствие разработанных методов измерения и точного описания, и следование в дальнейшем по «нестатистическому пути» описаний. Именно эту альтернативу следует избрать при необходимости контроля и предсказания поведения индивидуального организма, когда усреднённые показатели становятся совершенно бесполезными.
3. В-третьих, — преодоление ограниченности экспериментального материала: только крыса, только нажатие на рычаг в качестве условного и только пищевое поведение в качестве безусловного рефлекса.
4. Наконец, в-четвёртых, — осознание того, что обусловливание ещё не есть собственно научение.

Всё это и определило основные направления дальнейших исследований:

• развитие экспериментального метода;
• расширение охвата материала поведения на другие рефлексы и «драйвы»;
• переход к оперантному анализу научения и приложение его результатов к практике обучения;
• переход к анализу поведения человека.

Вернёмся ещё раз к условиям появления скиннеровской концепции. Скиннер начинает работать в психологии, когда концепция Уотсона, породившая бихевиоризм как направление, оказалась несостоятельной. Необихевиористские концепции, перестраивая принципиальную схему рефлекса, нарушали основные принципы бихевиоризма — антиментализм и антифизиологизм. По сравнению с Уотсоном Скиннер обладает дополнительным средством — операционализмом. Введя это новое средство в систему уотсоновских принципов, он переосмысливает схему рефлекса, но сохраняет принципы бихевиоризма. Однако, без открытия им метода измерения рефлекса новая концепция не возникла бы.

Она возникает на основе взаимодействия, по крайней мере, двух взаимосвязанных факторов: новой экспериментальной процедуре, приведшей к открытию новых феноменов, и новым методологическим представлениям. Если последние означают поворот к новой философской традиции, имеет место рождение нового направления. Если же речь идёт о развития уже имеющихся философско-методологических установок, то мы имеем дело с возникновением новой концепции в рамках существующего направления.

Здесь мы сталкиваемся с положением, имеющим, на наш взгляд, фундаментальное значение: всякая полнокровная концепция, принадлежащая некоторому направлению в психологии, может также рассматриваться и как поднаправление, то есть к её структуре и генезису применимы схемы, характеризующие, хотя и в модифицированном виде, направление в целом.

В нашем конкретном случае мы можем сказать, что работа Скиннера началась с воспроизведения части работы Уотсона, а именно: построения новой программы психологии; но, поскольку, по мнению Скиннера, Уотсон, разделавшись с ментализмом, не разделался так же с физиологизмом, основной упор Скиннер сделал именно в данном направлении.

7.4. От оперантного обусловливания к поведению животных

Можно выдвинуть дилемму: является ли первоначальная концепция Скиннера только индивидуальной особенностью становления концепции оперантного поведения или такая прелюдия является закономерной для возникновения всякой новой психологической концепции. Нам представляется, что наличие концепции-программы является закономерным для всякой концепции, возникающей внутри уже сложившегося направления в психологии (да и не только в психологии). Её появление является закономерным этапом, воспроизводящим, в свернутой, или снятой форме, становление концепции, породившей само направление. Этот этап становления концепции по аналогии с биологическими представлениями можно назвать здесь зарождением концепции.

Суть этого этапа — разработка, в условиях провала программы, породившей само данное направление, новой программы данного направления, программы-зародыша, содержащего все составляющие будущей концепции. «Эмбриональное развитие» этого зародыша, состоящее в реализации программы, и приводит к возникновению концепции.

Одним из приоритетных направлений дальнейшей скиннеровской работы над развитием концепции стало совершенствование экспериментального метода, предпринятое в порядке борьбы со статистическим подходом. Именно так он решил ответить своим оппонентам, обвинявшим его в том, что результаты его исследований недостоверны, ибо, будучи проведёнными всего на 4-х крысах, не воспроизводимы.

В совместных с Героном экспериментах, посвящённых изучению влияния голода и фармакологических препаратов на наследственное поведение крыс, было задействовано 95 особей. Планирование и обработка результатов экспериментов производились по Р. Л. Фишеру, причём было создано оригинальное устройство, выдававшее усреднённую кумулятивную кривую для всех 24 «ящиков Скиннера». Скиннер писал, что в них «мы механизировали латинский квадрат». Параллельно, совместно с Эстесом, он исследует «беспокойство» у голубей на 12 особях. Полученные результаты не только свидетельствовали против статистического подхода, но указывали на возможность альтернативного метода, обладавшего целым рядом дополнительных преимуществ. В качестве недостатков статистического подхода он указал следующие:

• ненадёжность экспериментальной процедуры (стоило забарахлить одному из звеньев аппаратуры, как усреднённая кривая становилась недостоверной);
• немобильность — очень трудно менять линию эксперимента;
• нереализуемость — неподъёмный материал для обработки (для каждого голубя надо было обработать 70 тысяч часов записи с более чем 250 миллионов реакций, что с группой ещё более не реально);
• несоответствие усреднённой кривой поведению ни одного из животных (у каждого голубя экспериментально вызывалась эмоция «беспокойства», но «средний голубь не беспокоился»).

Вместе с тем процедура выявления для каждого индивидуального голубя дополнительных контролирующих переменных позволяла воспроизводить кривую поведения в 100 процентах случаев. Кривая становилась достоверной без статистики — за счёт того, что её делали достоверной, манипулируя контролирующими переменными. Последнее было альтернативой увеличению выборки, но никакое увеличение выборки не позволило бы выявить новые факторы, контролирующие поведение.

Тем самым произошла смена установки с «естественного» наблюдения на «искусственное» формирование поведения, закреплённая в соответствующей процедуре. Но сама по себе смена процедуры ещё не создаёт нового подхода. Он появляется при осознании произошедшей смены при переходе от экспериментов на обусловливания к практике научения — в порядке рефлексивной артификации.

Выход проблематики научения на первый план скиннеровской концепции был определён двумя обстоятельствами. Во-первых, — тем, что именно научение животных было основной областью явлений для бихевиоризма как направления. Во-вторых, — привлечением Скиннера во время Второй мировой войны, наряду с другими учёными, к выполнению социального заказа военных ведомств. В 1943 году перед ним была поставлена задача научения голубей управлению прицельным бомбометанием.

Эти обстоятельства и создали ситуацию, в которой метод оперантного обусловливания должен был показать себя в реальной практике. Тем самым Скиннер впервые в жизни столкнулся с практической, или, как он её охарактеризовал, инженерной задачей. Степень новизны ситуации, в которой он оказался, заключалась прежде всего том, что:

• задача принципиально отличалась от исследовательской;
• требовалось не обусловливание, а научение;
• требовалось формировать не реакцию типа нажатия на рычаг, а топографически сложное поведение;
• научение и его реализация должны были происходить не только в лабораторных, но и в реальных условиях;
• требовалось достаточно сложное одноактное поведение, а не многократное повторение одной и той же реакции.

Решение подобной задачи потребовало от Скиннера создания не только новой процедуры, но и нового концептуального аппарата и новой методологии

7.4.1. От изучения поведения к бихевиоральной технологии

Осознание Скиннером различия задач познавательных и практических (то есть «инженерных») происходило постепенно на протяжении 1943–1958 годов.

В результате, познавательной паре объяснения и предсказания он поставил в соответствие их «инженерный» аналог: формирование и поддержание поведения. Эти две пары сопоставлений им вовсе не противопоставляются. Напротив, он утверждал, что ответить на вопрос, «почему» организм ведёт себя определённым образом сейчас и будет вести себя в будущем, означает прежде всего получить знание о том, как это поведение формируется под воздействием среды и как среда и сформированное поведение способствуют поддержанию последнего ¹³⁹.

Уже Уотсон рассматривал процесс обусловливания как прототип механизма научения и образования навыка у человека. Но до него общее утверждение об условных рефлексах как предпосылках научения сделал И. П. Павлов. С тех пор в бихевиоризме эта точка зрения разделялось большинством исследователей. Что касается Скиннера, то для него оперантное обусловливание является не просто прототипом механизма научения, но самим механизмом.

Критикуя бытующие точки зрения на научение, он утверждает, что все они беспомощны, так как не имеют дела с тем, что происходит на глазах экспериментатора и поэтому вынуждены прибегать к теориям, что порождает массу недоразумений. В частности, часто за научение принимают результаты научения. Например, то, что кошка все быстрее выбирается из клетки, есть не научение, а выполнение, улучшающееся в результате научения. Уменьшение числа ошибок также не есть само научение, а лишь результат его. Это же касается и уменьшения латентного периода, и целого ряда других критериев, разбираемых Скиннером. Он утверждает, что норма реакции, гладко изменяющаяся для отдельного индивида, — единственный адекватный критерий. Ибо, по Скиннеру, главная мера рефлекса — вероятность связей стимулов и реакций, а научение — это изменение этой вероятности (Skinner 1959).

Скиннер указывает на ряд основных переменных, определяющих вероятность реакции: время между обусловливанием и угашением (тестирование обученных голубей через 6 месяцев, 1 год, 2 года и 4 года показало, что во всех случаях навык сохранялся); мотивация, или драйв; режим подкрепления (наиболее важная переменная, контролирующая поведение, роль которой установлена Скиннером).

Исследования им «режимов подкрепления» не только позволили получить ряд практически важных и интересных экспериментальных результатов, но и обусловили углублённое понимание и пересмотр таких основных понятий скиннеровской концепции, как вероятность реакций и подкрепление.

Надо отметить, что на этом этапе экспериментальные исследования велись уже широким фронтом: не только Скиннером, но и его сотрудниками и учениками. Частично это было продолжение уже осуществлявшихся исследований оперантного обусловливания. Но основная группа исследований была посвящена научению. В этих исследованиях можно выделить четыре основных направления, которые реализовались как в чистом виде, так и в тех или иных комбинациях в каждом конкретном исследовании.

Первое направление — исследование зависимости формирования и поддержания поведения от одной из наиболее важных переменных, контролирующих научение, — режима подкрепления оперантов.

Вторым направлением стало исследование зависимости научения от других контролирующих переменных: «мотивации» (драйва), «эмоции», и так далее. Эти исследования велись, как правило, в сочетании с исследованиями в первом направлении.

Третье направление стало продолжением линии исследования влияния фармакологических препаратов на поведение. Но теперь это влияние рассматривалось не только и не столько по отношению к обусловливанию, угашению, различению и дифференциации, сколько по отношению к формированию и поддержанию поведения при разных режимах подкрепления при научении.

Наконец, четвёртое направление — это исследование болезни как переменной, влияющей на поведение животного, обусловливание и научение.

Скиннер обнаружил влияние промежутка времени между реакцией и подкреплением на «силу» условного оперантного рефлекса. «Режим подкрепления» оказался главной переменной, контролирующей поведение, его формирование и поддержание. В результате скиннеровских исследований было выявлено тринадцать режимов подкрепления. Первые шесть режимов простые. Они выделялись в результате последовательных классификаций. Первая из них делит все режимы на прерывные и непрерывные. Непрерывных режимов два: подкрепление каждой реакции и не подкрепление ни одной (угашение). В свою очередь, прерывные режимы различаются пропорциями нормы R/S, когда одно подкрепление следует после определённого числа реакций, произведённых после предыдущего подкрепления, они могут также различаться промежутком времени до подкрепления первой реакции, произведённой по истечении определённого времени после предыдущего подкрепления.

Это главное разделение простых прерывных режимов базируется на двух типах отношений поведения и среды: временной тип, когда от действия организма не зависит, как скоро будет получено подкрепление, и пропорциональный тип, когда такая зависимость имеет место. Комбинируя различным образом простые прерывные режимы, можно получить целый ряд сложных режимов подкрепления.

Изучались и различные формы подкрепления: положительного и отрицательного подкрепления, не подкрепления и наказания.

В ходе исследований выявилось особое значение выработки различения стимулов и дифференциации реакций в условиях различных режимов, с которыми связано: приобретение различительным стимулом функции подкрепления (получившим название «стимула контролирующего поведение»); формирование сложного поведения на базе различения (выбор, ассоциация, предпочтение и другие); формирование нужной топографии и динамики реакции, как составной части сложного поведения.

Результаты исследования Скиннером и представителями его школы различных режимов подкрепления получили широкое признание и применение ¹⁴⁰.

7.4.2. Полет из лаборатории в реальный мир

В целом, принципиальная новизна этого этапа экспериментального исследования поведения состояла во включении оперантного обусловливания в контекст научения и в выявлении двух функций обусловливания в процессе научения: формирования и поддержания (разрушения) поведени я. Выявление и исследование этих функций многократных оперантных реакций позволило Скиннеру сформулировать понятие научения, механизмом которого является обусловливание в различных режимах подкрепления. Обусловливание выполняет в скиннеровском научении функцию формирования и поддержания поведения и осуществляется в соответствии с факторами естественного отбора. Таким образом, «причиной» того, что подкрепление «подкрепляет», является именно естественный отбор.

Смена лабораторного животного — крысы на голубя — привела к замене нажатия рычага на клевание встроенной в стенку кнопки, замыкающей электрическую цепь магазина, выдающего зерно или каплю воды. Эта, казалось бы, несущественная замена была не просто расширением исследуемых реакций ещё на одну, — она носила принципиальный характер. В ранних работах для Скиннера принципиальное значение имел «субстрат» реакции, её конкретная топография. Теперь же топография стала рассматриваться не как предмет подробного изучения и описания, а как то, что формируется путём дифференцирующего обусловливания в процессе научения. Появлялась возможность оперирования с любой, пусть даже не описанной, реакцией любого животного. Тем самым вопрос о расширении спектра реакций был принципиально решён (Skinner 1950).

Поначалу Скиннер и его сотрудники, следуя логике оперантного обусловливания, долго, а иногда и безуспешно, ожидали от голубя требуемого поведения игры в мяч, чтобы подкрепить первую удачную реакцию — удар клювом по мячу. Безуспешность ожидания привела к идее подкреплять любое движение, которое могло рассматриваться как приближение к цели: взгляд, поворот головы, поворот корпуса, шаг в нужном направлении и так далее. Как отметил Скиннер, суть была в формировании поведения, приведении к требуемому поведению, путём подкрепления всякого движения в нужном направлении, вместо ожидая конечного эффекта. Из идеи разложения требуемого поведения на подкрепляемые реакции последовало обращение к широкому фронту простых двигательных реакций, топография которых могла дифференцироваться требуемым образом ¹⁴¹.

В результате, в ходе многочисленных исследований Скиннером была отработана процедура научения, которая преимущественно сводится к следующему:

• следует выбрать достаточно сильный для данного вида животных «подкрепитель»;
• животное должно находится в состоянии известной депривации, то есть драйв должен быть силен;
• подкрепление должно даваться в ответ на желаемое поведение животного как можно быстрее, почти одновременно с самой реакцией;
• лучшая скорость подкрепления достигается за счёт введения условного подкрепления в виде различающего стимула;
• быстрее всего животное обучается при положительном подкреплении;
• подкрепляться должно каждое «спонтанное» движение животного, «направленное к цели», то есть каждое движение, которое могло бы войти в состав требуемого сложного поведения;
• все побочные нежелательные движения животного должны угашаться за счёт отсутствия подкрепления;
• после обусловливания части поведения, следующая подкрепляемая часть — это уже обусловленное плюс следующее движение в направлении к цели; обусловливание это «добавки» должно осуществляться, пока уже обусловленная часть не подверглась угашению; в последнем случае необходимо реобусловливание.

Эти принципы и составили процедуру последовательного наведения (Skinner 1951).

Такая процедура описывает способ научения в простейших случаях. Для того чтобы он мог быть распространён на случаи сложного поведения, необходимо, по Скиннеру, разложить поведенческие акты, в общем случае не являющиеся оперантными реакциями, на повторяющиеся оперантные реакции, которые могут быть вскрыты в сложном поведении путём анализа. Именно таким путём можно распространить лабораторные результаты на реальное поведение.

По Скиннеру, никакой проблемы применения доброкачественной научной концепции в практике не существует: «Кофе в чашке остывает так же, как на кривой остывания, полученной в физической лаборатории. Просто первое труднее измерить и обработать». Каждое событие реальной жизни — переплетение явлений, а значит, для того чтобы результаты лабораторных исследований были приложимы к жизни, необходимо, чтобы они полностью охватывали всё многообразие этих явлений.

Для распространения лабораторных результатов на жизнь не следует большой мир вносить в лабораторию, а наоборот, необходимо практику экспериментальных наук распространить на большой мир. Но для этого, добавляет Скиннер, необходимы по крайней мере две вещи. Во-первых — глубокое понимание поведения, его теоретическое объяснение; во-вторых — смена «естественной», познавательной установки учёного на технологическую, «искусственную».

Скиннер говорит о далеко идущих последствиях различения общепринятого в психологии естественнонаучного подхода и разрабатываемого им подхода, который может быть назван научно-технологическим.

В рамках своего подхода Скиннером уточняется, что следует понимать под вынесением лаборатории в жизнь. В обыденной жизни мы не можем предсказывать поведение с такой же точностью, как в лаборатории, в силу условий измерения. Но мы можем интерпретировать обыденное поведение точно так же, как принципы генетики используются для интерпретации фактов эволюции или законы физики высоких давлений и температур — для интерпретации геологических событий. При естественнонаучном подходе это предел использования науки. При научно-технологическом подходе можно пойти значительно дальше — поведение можно формировать.

Нетрудно заметить, что выработке нового научно-технологического подхода предшествовало обобщающее расширение экспериментальной процедуры. Введение подкрепления оперантов животного в соответствии с определённым режимом было осмыслено как факт научения и исполнения, а процедура предъявления подкреплений в соответствии с определёнными режимами стала рассматриваться как общая экспериментальная процедура.

Выработка нового подхода сопровождалось изменением области явлений концепции. В ходе научения было обнаружено, что топография не является главной определяющей поведения, что сложный акт поведения не есть реакция и не сводится к последовательности топографически определённых реакций, так как одно и то же подкрепление может быть добыто животным за счёт последовательности разных реакций, объединённых в разные структуры, или паттерны.

Перенесение представления о паттерне на экспериментальную ситуацию с различными режимами подкрепления привело к осознанию ряда фундаментальных фактов и следствий из них.

Первое следствие касалось паттернов или структур поведения, приобретающих, тем самым, самостоятельный статус — надорганический и надвидовой. Второе следствие состояло в том, что, в силу этой характеристики паттернов, их определённость, скорее всего, детерминируется устройством среды.

Наконец, третье фундаментальное следствие состояло в том, что поведение организма в значительной степени определялось его прошлым поведением, но в отличие от традиционных представлений о том, что эта детерминация опосредуется устройством сознания и нервной системы, то есть внутренним устройством организма, опосредующим звеном здесь выступает внешняя среда и её история.

Осмысление науки о поведении как «технологии» означало изменение принципа метода концепции, в соответствии с которым порядок в поведении не обнаруживается, а создаётся специальными мерами.

Новый принцип метода включал в себя прежний — принцип объективного наблюдения, наряду с практическим воздействием на него, с его преобразованием. Их композиция образует новый принцип управления поведением при условии целесообразности наблюдений и преобразований.

Такое развёртывание нового принципа метода естественно требовало преобразования сложившихся онтологической картины и принципов схематизации.

Выделение режимов подкрепления в качестве ведущего фактора формирования и поддержания поведения означало, что вместо топографии, как это было у самого Скиннера раньше и у других бихевиористов, да и у большинства психологов вообще, на первый план выступила хронография поведения. А это значило, что описания организма и среды должны были выполняться в терминах процессуальных, в терминах осуществляемых поведенческих актов и средовых событий. Иначе говоря, новая онтология Скиннера должна была стать процессуальной.

Динамизация организмических представлений осуществляется им с помощью понятия репертуара поведения. Под репертуаром поведения организма понимается совокупность поведенческих актов, которые организм может осуществлять и за счёт которых обеспечивается его адаптация к данной среде. Целостность организма, понимаемого как совокупность актов, образующих репертуар поведения, функционально определяется его отношением к среде (адаптированностью).

В общебихевиористской парадигме полагалось, что поведение организма полностью детерминировано тремя факторами:

1. Генетической конституцией.
2. Персональной историей.
3. Средой.

В новой скиннеровской онтологической картине генетическая конституция приобретает процессуальную форму репертуара врождённого поведения, свойственного данному биологическому виду, и детерминирована случайностями и контингентами выживания ¹⁴².

Вторая часть репертуара образуется в процессе индивидуальной истории и определяется случайностями и контингентами подкрепления. Пафос Скиннера направлен на жёсткое различение этих форм, против обычно встречающегося их смешения, особенно в этологии, когда речь идёт о топографически подобных актах.

Квинтэссенция нового представления организма как поведенческого индивида, была сформулирована так: «Индивид… — локус, точка, в которой много генетических и средовых условий соединились в совместном эффекте … Он организм для анатомии и физиологии, но индивид для бихевиориста: сложные контингенты создают сложного индивида, разные контингенты — разных индивидов в одной шкуре, в которой «многоличность» — лишь крайнее выражение этой множественности… Как таковой, индивид несомненно единичность. Никто не имеет его генетической конституции (за исключением однояйцовых близнецов), и без исключения никто не имеет его персональной истории. Следовательно, никто не будет вести себя точно так же» ¹⁴³. (Skinner 1951, с. 167–168).

Критикуя менталистов и физиологистов за удвоение реальности в представлениях об ассоциации идей или замыкании сигнальной связи внутри организма, Скиннер настаивает на том, что соответствующие факторы ассоциированы не в организме, а в среде.

Если суммировать эти представления, то поведенческая онтология, к которой пришёл Скиннер, может быть описана следующим образом. В основе её — всё та же общая для бихевиоризма картина взаимодействия организма и среды. Но само взаимодействие получает у него особое выражение. Во-первых, среда изменяется по своим имманентным законам (законам природы). Во-вторых, она, как среда собственно индивида, меняется под его воздействием, в свою очередь воздействуя на него. Однако актуальное воздействие среды на организм полностью его не определяет, а лишь изменяет. Он ведёт себя в соответствии со своим репертуаром поведения, сложившимся в результате филогенеза и онтогенеза, которые, в конечном счёте, определяются совершенно объективными факторами предметной среды.

Изменение онтологической картины поведения в скиннеровской концепции сопровождалось изменением её принципиальной схемы, имеющей свою собственную линию эволюции. Первым шагом на этом пути было введение «третьей переменной поведения» (1931 год). Вторым — замена (в ответ на критику Конорского и Миллера (1937 год) двухчленной схемы «стимул — реакция» на трёхчленную S₀—R—S₁. Тогда же вводится понятие контингента подкрепления, в отличие от корреляци. Сначала, как определённой экспериментальную процедуры, а значительно позже и как принципиальной схемы механизма, с помощью которого последствия поведения модифицируют само поведение. К принципам «сцепления» и «интерференции» рефлексов Скиннер добавляет такие принципы анализа — синтеза, как структурирование поведения в соответствии с функциональными и временными паттернами.

Интерпретация принципиальной схемы концепции на онтологической картине порождает идеальные объекты её теории. Такими объектами в скиннеровской концепции являются единицы врождённого поведения — контингенты выживания — и приобретённого поведения — контингенты подкрепления. Связь между этими единицами задаётся обусловливанием, основанном на механизме подкрепления. Подкрепление во врождённом поведении подкрепляет потому, что иначе организм не выжил бы, то есть здесь механизмом является естественный отбор. С одной стороны, благодаря механизму подкрепления врождённые движения могут выстраиваться в сложные цепи приобретённых поведенческих актов, а с другой — поведенческие акты могут дробиться за счёт подкреплений, образуя более мелкие контингенты подкрепления. Точно такие же трансформации способны претерпевать и приобретённые контингенты подкрепления. Зная контингенты выживания данного вида и контингенты подкрепления, формирующие данного индивида, можно описать репертуар его поведения.

Эти теоретические представления не консолидируются в теорию рефлекса, пусть и оперантного. Это теория поведения как такового, которое в значительной мере оказалось оперантным. И если раньше Скиннер противопоставлял оперантные и респондентные рефлексы, то теперь он противопоставляет оперантное и рефлекторное поведение, ибо, столкнувшись с практическими задачами научения, осознал, что сложный поведенческий акт, хотя и разлагается, в конечном счёте, на рефлексы, но включает ещё нечто иное, нежели сами рефлексы, — функциональные и временные паттерны (структуры).

По сути дела, новая скиннеровская теория снимала в себе старую, с её статическими и динамическими законами, и которая оставалась в силе для узкой области рефлекторного поведения в условиях непрерывных режимов подкрепления. В теории, развитой на основе старой, в качестве законов выступили как «простые» паттерны поведения, определяющиеся режимами подкрепления, так и «сложные», определяющиеся способом сочетания простых режимов подкрепления при образовании сложных режимов. Эти законы, описывающие механизмы выживания и подкрепления организма в среде, пришли на смену операциональным квазизаконам концепции оперантного обусловливания.

Изменение принципа метода концепции, включившего экспериментальную процедуру на правах одного из средств в метод научения, понимаемого как формирование и подкрепление поведения в соответствии с процедурами режимного подкрепления и постепенного наведения, вызвало к жизни новую программу экспериментальных исследований (Skinner 1953).

Основными пунктами этой программы были:

• исследование топографии поведения (какова условная вероятность двигательного акта A — Р (А), после двигательного акта B — Р (В), то есть Р (А/В);
• исследование различения (отличает ли голубь зелёное от голубого и красное от оранжевого);
• различение паттернов и формирование понятий;
• исследование «выбора» (при рассмотрении реакций, которые должны были бы произойти в одно и то же время при конкурирующих стимулах);
• исследование сложного поведения (выбора одного цвета из многих, подбора к некоторому цвету противоположного и так далее);
• исследование мотивации (изменение степени реакции в зависимости от степени депривации);
• исследование эмоций и тревожности;
• исследование воздействия фармакологических средств;
• исследование «наказания» на материале психозов.

К 1957 году Скиннером и его сотрудниками все пункты этой программы были выполнены. Впечатляющие результаты были достигнуты в работах по изучению перцептивных процессов, основанных на понятии различения. Используя голубя в качестве психофизического наблюдателя, с помощью последовательного наведения удалось в процессах научения изучить: темновую адаптацию и абсолютный порог световой чувствительности (обучая голубя клевать светящееся пятно в условиях уменьшения его освещённости); относительный порог световой чувствительности (обучая голубя клевать два пятна, до тех пор, пока они не сравняются по освещённости): «цветовое зрение» (используя цвет как различительный стимул). Характеризуя эти работы, Скиннер, с полным на то основанием, писал: «Контроль поведения, основывающийся на норме реакции, привёл к возникновению новой психофизики низших организмов. Стало возможным узнать столь же много о перцептивных процессах голубя, как методом интроспекции для человека» (Skinner 1959, 1961, 1972).

Не менее впечатляющими оказались результаты использования скиннеровской экспериментальной процедуры научения в физиологических исследованиях — знаменитые работы Д. Олдоса с вживлённым в центр удовольствия крысы электродом. Крыса с вживлённым электродом, нажимая на рычаг, получала слабую электростимуляцию. Она нажимала на рычаг безостановочно в течение суток с нормой реакции 2000 в час. Затем 20 часов спала, после чего опять стимулировала себя. Эти исследования были повторены на кошках и собаках с разными вариантами режимов подкрепления.

Наконец, наиболее важной особенностью этого этапа скиннеровских исследований было перенесение их результатов на человека и его поведение. Эксперименты, свидетельствующие о подобии поведения человека и крысы или голубя в условиях одних и тех же режимов подкрепления, описаны практически во всех статьях периода 1947–1959 годов, и особенно в работах, посвящённых исследованиям поведения невротиков и психотиков ¹⁴⁴.

В результате преобразования концепции оперантного обусловливания в концепцию оперантного поведения скиннеровская концепция стала претендовать на то, чтобы представлять всю психологическую науку в целом. Но, чтобы стать общепсихологической концепцией, концепция оперантного поведения должна была охватить поведение человека во всей его специфике.

7.5. От поведения животных к поведению человека

Построение науки о поведении человека было не только мотивом научных занятий Скиннера, но и нормой научной психологии как таковой, конечной целью любой психологической концепции. Задача распространения принципов оперантного обусловливания, выработанных на материале поведения животных, на человеческое поведение была включена Скиннером в его программу ещё в 1938 году.

Отправной точкой для такого распространения была его убеждённость, которую он разделял со всеми бихевиористами, что единственные различия между поведением крысы и человека, помимо разницы в сложности, лежат исключительно в области вербального поведения.

Традиционно, человеческое поведение связывалось с внутренними, субъективными переживаниями и состояниями, более того, именно эти внутренние состояния рассматривались как побуждающие и направляющие факторы поведения, как причины, объясняющие внешние действия человека. Но эти реалии даны лишь в интроспекции, недоступны прямому объективному наблюдению и, на этом основании, они не рассматривались бихевиоризмом в качестве объектов научного исследования.

Вместе с тем Скиннер хорошо понимал, что если оперантный бихевиоризм будет придерживаться такой позиции, то рассматривать с этой позиции человеческое поведение будет невозможно.

Если же отправляться от реалий человеческого поведения, то придётся так или иначе включить переживания и «внутренние» состояния в онтологическую картину поведения. Кроме того, точно так же бихевиоризм должен был ассимилировать материал «менталистской» философии, включая явления «свободной воли», «Я» или «личности», самопознания и самоопределения, морали и так далее, на правах факторов, традиционно рассматриваемых как определяющих человеческое поведение в его специфике.

Было совершенно очевидно, что подобные факторы не могут быть исследованы только с помощью экспериментального анализа, а требуют разработки теории. Причём, в силу бихевиористского принципа объяснения поведения только через поведение, внутренние переживания, «свободная воля», «личность», «мораль», и так далее — должны были объясняться через поведение, должны были быть сведены к поведению. Именно поведение должно было выступить в качестве причины всех вышеуказанных явлений, и их сведение к поведению не могло быть иным, нежели теоретическим.

Свой взгляд на стратегию распространения бихевиоральной концепции с животных на человека Скиннер выработал, отвечая своим критикам, отрицавшим возможность распространения закономерностей, полученных при исследовании крыс и голубей на человеческое поведение.

Утверждая в качестве ведущего принципа развития науки движение от простого к сложному, он исходил из того, что поведение человека от поведения крысы отличают именно «сложность» и «вариативность». Поэтому, если мы хотим что-либо познать в поведении человека, сначала следует исследовать более простые организмы. Только после этого можно сделать следующий шаг и перейти к исследованию людей с примитивным поведением, то есть психотиков, невротиков, умственно отсталых. И только разобравшись в их поведении, следует приступить к исследованию здоровых детей и взрослых.

Именно такой и была реальная последовательность исследований, проводившихся Скиннером с сотрудниками и завершившихся публикацией монографии «Наука и человеческое поведение» (1953 год). В ней, осуществлённые исследования осознаются как расширение области явлений концепции на явления, которые рассматриваются как особенные.

Так как основная особенность человеческого поведения связывается с вербальным поведением, то Скиннер, в первую очередь, направляет свои усилия на приведение особенностей вербального поведения к всеобщим законам поведения как такового. Для этого он предпринимает попытку «бихевиористского прочтения» менталистских терминов. Такой «перевод» осуществляется посредством своего рода психолингвистического анализа, опирающегося на ряд онтологических предпосылок. По Скиннеру, в интроспекции мы самонаблюдаем своё тело и его состояния, причём эти состояния определяются текущим и прошлым поведением. Сами же переживания и данные интроспекции являются эпифеноменами, никак на поведения не влияют и являются побочными явлениями. Следовательно, единственная форма в которой нам даны чьи-то переживания, — это самоотчет, который является особым вербальным поведением, данным в объективном наблюдении.

Руководствуясь подобной интерпретацией, Скиннер предложил способ анализа, основанный на соотнесении текста самоотчета с соответствующими контингентами подкрепления, относимыми к социальной ситуации, в которой предположительно этот текст формировался как вербальная реакция под контролем «говорящего сообщества» ¹⁴⁵.

Общий вывод Скиннера по поводу субъективных стимулов гласил, что они не могут быть идентифицированы как причины поведения: «Дифференциальное подкрепление не может быть сделано контингентным по отношению к свойству субъективности. Этот факт чрезвычайно важен для рассмотрения традиционных психологических терминов» (Skinner 1974, c. 30). Вся традиция «самопознания», идущая от Платона, по его мнению бесплодна. Экспериментальный анализ прямо указывает на прошлые события в среде в качестве причин поведения, и если он не даёт ответы на все вопросы, то дело лишь в ограниченности срока существования оперантного бихевиоризма.

Основной приём, с помощью которого понятия экспериментального анализа оперантного поведения были распространены на человека, состоял в переводе описания поведения человека с обыденного языка на язык оперантов, то есть сведении к контингентам подкрепления и паттернам.

Среди предложенных «переводов» есть и убедительные и малоосмысленные, поскольку основным, если не единственным, его критерием для Скиннера выступает то, что результаты кажутся предопределёнными, как в математических вычислениях ¹⁴⁶. Особенно важной и существенной, как это хорошо осознавал сам Скиннер, была оперантная трактовка таких ключевых для поведения человека понятий, как воля и цель. В их трактовке он исходит из того, что контингенты, формирующие и сохраняющие оперантное поведение, не присутствуют в ситуации, в которой оперантная реакция начинается. Эти контингенты становятся частью истории организма. Текущая ситуация, таким образом, — единственный фактор, определяющий оперантное поведение, лишь она может менять вероятность операнта. Условием переживания поведения как «волевого», «свободного» является положительное подкрепление. Отрицательное подкрепление и наказание переживаются как принуждение.

Скиннер предлагает свою оперантную трактовку восприятия, мышления, речи, сводя восприятие к «видению» (поведению под стимульным контролем), мышление — к речи, а речь — к вербальному поведению, специфика которого состоит только в том, что вербальный оперант подкрепляется его воздействием сначала на других людей, а затем также и на самого говорящего.

Идя по этому пути, Скиннер даёт оперантную трактовку языка и языковых значений, мышления, памяти, поиска и решения задач, и так далее, переосмысляет понятия личности и группы, социальной среды и культуры ¹⁴⁷.

Завершающим шагом на этом пути распространения принципов оперантного поведения на человека стало рассмотрение специфики человеческой индивидуальности как определённого репертуара поведения. Суть взглядов Скиннера на личность была выражена им в известной максиме: «Я» или личность, в лучшем случае есть репертуар поведения, наделяемый множеством контингентов подкрепления. Поведение, требуемое в семье, создаёт одну личность, на работе — другую, в вооружённых силах — третью и так далее.

Несколько личностей сосуществуют «в одной шкуре», пока эти контингенты не конфликтны. Скиннер критикует Фрейда за то, что тот, обращаясь к внутренним «ментальным фикциям», затуманивает истинные причины конфликтов. Конфликтные контингенты культуры ведут к конфликтным репертуарам поведения, но все они демонстрируются одним «телом», одним представителем рода человеческого. Индивид здесь — локус, точка, в которой множество генетических и средовых условий соединились в совместном усилии.

Наибольшее внимание Скиннера привлекают такие особенности человека, отличающие его от животного, как самосознание, самоконтроль, самопознание. Для оперантного бихевиоризма они выглядят следующим образом: самопознание, самоконтроль и так далее суть есть познание, контроль и так далее одного индивида другим, когда они оба находятся «в одной шкуре». Человек, как и большинство других видов, не знал, что он делает, до тех пор, пока не появилась речь, говорящее сообщество, спрашивающее о поведении индивида. И только с появлением вопросов возникло самопознание, а затем и управление собой.

Опираясь на подобные интерпретации, Скиннер отводит обвинения бихевиоризма в дегуманизации человека, игнорировании уникальности его личности, и так далее. С его точки зрения законосообразность бихевиорального описания поведения не означает его машинообразности. Бихевиоризм рассматривает человека как животное, хотя и особенное. И хотя бихевиоризм упрекают, что он упускает в человеке самое главное — способность выбора, наличие цели, творческое начало, — все эти способности укладываются в экспериментальный оперантный анализ. Что же касается уникальности человека как единственного «морального животного», то это означает не то, что человек имеет мораль, а то, что он создал социальную среду, в которой он ведёт себя моральным образом по отношению к себе и другим. Следовательно, по Скиннеру, бихевиоризм не дегуманизирует человека, а дегомункулизирует его ¹⁴⁸.

Сложившаяся к этому времени область приложения концепции оперантного поведения была весьма обширной. Обучение и психотерапия, психофармакология и организация производства, дрессура животных и перевоспитание преступников, и так далее. Практическая работа Скиннера и его сотрудников оказала серьёзное влияние на американскую психологию, изменила методы работы многих американских институтов, в том числе школ, деловых фирм, больниц, тюрем и даже армии.

Оперантная техника исследования сенсорных процессов оказалась обладающей высокой разрешающей способностью и при изучении влияния на поведение фармакологических препаратов. На основе идей оперантного бихевиоризма были созданы эффективные техники управления поведением психотических больных, лечения заикания и так далее. К середине 1960-х годов объём литературы по практическим приложениям концепции оперантного бихевиоризма настолько возрос, что был основан специальный «Журнал прикладного анализа поведения» — для публикации работ, не вмещавшихся в основанный Скиннером «Журнал экспериментального анализа поведения». Описанный этап построения общей теории оперантного поведения был подытожен Скиннером в 1969 году (Skinner 1969).

Работы, вышедшие после 1969 года, были посвящены уже более частным, или просто другим вопросам: исследованию конкретных проблем организации поведения, расширению областей приложения и обоснованию концепции и так далее. Тем самым, без большой натяжки можно утверждать, что к этому времени развитие концепции оперантного поведения было завершено. Сам Скиннер считал, что он завершил свою концепцию, представив поведение человека как поведение оперантное. Так ли это?

На предыдущих этапах развития концепции Скиннер не раз осуществлял возвратное распространение новых результатов на результаты, полученные им ранее. Именно так он распространил свои результаты исследования оперантного обусловливания на временные и функциональные параметры обусловливания. Позже, когда выявилось значение такой области явлений, как паттерны обусловливания, он ввёл понятие режима и возвратно распространил его на исходную область явлений обусловливания, выступившую в качестве области непрерывных режимов подкрепления. Дополнительных экспериментальных исследований здесь не понадобилось в силу простоты этой области и подробной её изученности Скиннером к 1938 году. Иной характер имел переход от животных к человеку. Здесь возвратное распространение не только не имело характера простого переосмысливания, не только потребовало новых экспериментальных исследований, но и стало в полной мере невозможным, в связи со спецификой человека и его поведения, стало показателем недоучета Скиннером этой специфики.

Распространение принципов оперантного обусловливания на человека было связано с введением двух новых типов оперантного поведения — видения и вербального поведения. Причём, последнее, а также основанное на нём «видение» состояний своего тела — интроспекция — относились только к поведению человека. «Видение» же вообще, не основанное на вербальном поведении, было возвратно распространено на фазе обобщения этого этапа развития концепции и на поведение животного.

Если в 1865 году Клод Бернал утверждал, что экспериментальные исследования органов чувств должны производится на человеке, так как животное не в состоянии объяснить нам опыта своих переживаний, то Скиннер, вопреки этому суждению, создаёт экспериментальную область «психофизики животных» и на основе понятий различения и стимульного контроля с помощью уже отработанных к тому времени процедур научения обучает животное «сообщать о том, что оно видит».

Но вербальное поведение возвратному распространению на животных не подвержено, как и связанное с ним поведение, руководимое правилами — вопреки утверждению, что «правило в контингентах, а контингенты в правилах», а вербальное поведение — частный случай оперантного. Существует только одно объяснение этому факту: фундаментальное предположение Скиннера и всего бихевиоризма о принципиальном сходстве поведения человека и животного ложно. Как видится Скиннеру, скажем, процесс происхождения речи: сравнительно поздно в истории человеческого вида вокальная мускулатура попала под стимульный контроль. И этим все исчерпывается. Все оказывается чрезвычайно просто: животное нельзя обучить речи потому, что в процессе его филогенеза не сформировались такие контингенты выживания, в которых вокальная мускулатура подпала бы под стимульный контроль. Вообще, там, где концепция оперантного поведения оказывается недееспособной, Скиннер обычно апеллировал к эволюции поведения, добавляя, что в этой области наши знания и возможности экспериментирования весьма ограничены.

Все это позволяет сделать вывод, что особенности человеческого поведения в целом и вербального в частности в концепции оперантного бихевиоризма оказались не схваченными.

7.6. Философия «радикального бихевиоризма»

Внутренняя логика развития скиннеровской концепции привела к расширению её области явлений от поведения животных до поведения человека. На этом пути Скиннер столкнулся с необходимостью изменения отношения к ряду методологических принципов научного анализа. Угол зрения, под которым он производил пересмотр своих прежних методологических взглядов и критику других концепций, в значительной степени определился осознанием целей собственной работы, выразившимся в программе построения теории поведения (Skinner 1947).

Как мы уже отмечали, первоначально Скиннер полагал, что цель науки — только описание функциональных зависимостей и что такое описание уже и есть собственно научное объяснение, позволяющее предсказывать поведение. Не случайно Э. Боринг вслед за Вудвортсом называл концепцию оперантного обусловливания (в том виде, как она сложилась к середине 1940-х годов) «описательным бихевиоризмом». Кардинальный поворот во взглядах Скиннера на характер и цели научного исследования был связан с его переходом в 1943 году к решению практических задач и вызванной этим сменой принципа метода концепции. Познание и соответственно объективное наблюдение уступают место организации и управлению поведением, соответствующим тому, что он назвал «бихевиоральной технологией». В 1947 году Скиннер уже требует «причинного объяснения» и «в широком смысле понимания поведения», утверждает, что «каталогизации функциональных зависимостей недостаточно; накопление этих базисных факторов ещё не наука, нужна ещё и теория поведения» (Skinner 1947, 1959, с. 228–229).

С поворотом Скиннера от функционального описания к теоретическому причинному объяснению связана его критика в адрес статистического подхода, тестологии, раннего бихевиоризма, структурализма, генетического подхода, то есть подходов отрицающих теоретическое причинное объяснение и в силу этого неспособных указать путь решения основной, на взгляд Скиннера, практической задачи психологии — управления поведением. А без этого в «психологии, утратившей свою цель», «накопление фактов стало делом бессмысленным» (Skinner 1959, с. 230).

7.6.1. Критика альтернативных теорий и методологических основ бихевиоризма

Критика того, что Скиннер подразумевает под альтернативными теориями, является неотъемлемой составляющей программы построения теории поведения и обусловлена его же представлением о том, что «теория опровергается не фактом, но только новой теорией» (Skinner 1959, с. 240).

Предварительно напомним, что описательные концепции структурального типа вроде раннего бихевиоризма, гештальт-психологии, генетической психологии, а также концепции психологии личности и другие, основанные на статистическом подходе, теориями, по Скиннеру, не являются и критикуются им как раз за их антитеоретизм и вытекающую отсюда беспомощность. Общий аргумент, выдвигаемый Скиннером против всех теорий — и менталистских, и физиологических, и концептуальных, — один: сведение поведения к сущностям иного рода делает психологию бессмысленной.

В 1974 году (Skinner 1974) аргументы Скиннера против физиологического объяснения в психологии те же, что и в 1938 году. Они повторяются всё это время (Skinner 1947, 1950, 1953, 1969). В юбилейной статье «Бихевиоризму пятьдесят лет» (Skinner 1963) Скиннер говорит о необходимости нового наступления на ментализм, в другой — (Skinner 1969) он подвергает критике все аспекты и разделы менталистской психологии: от психофизики до экзистенциональных аспектов личности. Критикуя теории сознания, Скиннер указывает, что понятие сознания, или ума, как вместилища образов, эмоций, и так далее, находящегося в разных состояниях, фактически употребляется как синоним «Я», или индивида, а не объясняет, как последний себя ведёт. Выдвигая сознание и его содержание как причину, обычно путают причину со следствием, неверно осуществляя рефлексивную интерпретацию переживания. По Скиннеру «верёвка не рвется не потому, что она прочна; это мы говорим, что она прочна, когда она не рвётся». Скиннер приводит массу примеров, каждый раз показывая, что причины переживаний лежат в среде и в прошлом поведении. Он интерпретирует самосознание как оперантное вербальное поведение самоотчета о видении себя как другого, а развитие сознания и самосознания сводит к развитию среды ребёнка, организуемой взрослыми.

Особое место уделяет Скиннер критике теории копий. И образы в ментализме, и воспроизведение звучания органами слуха, и так далее — в бихевиоризме критикуются Скиннером как представления, приводящие к неразрешимым трудностям. Он утверждает, что восприятие и видение суть поведение. По Скиннеру мы видим реальный мир, а не образы или воспроизведения. «Этот мир остаётся там, где он есть — в среде!»

Мы видим предмет красным потому, что он красный. Видим предмет — значит, ведем себя по отношению к нему определённым образом, и свойства этого предмета как различительные стимулы контролируют поведение — то ли в силу контингентов выживания, то ли в силу контингентов подкрепления. Такая трактовка, по мнению Скиннера, снимает психофизическую проблему и проблему первичных и вторичных качеств.

Особенно резкой и систематической критике Скиннер подверг фрейдизм как соперника оперантного анализа не только в области теории, но и в клинической практике (Skinner 1947, 1954, 1955, 1956, 1957, 1958, 1974).

По Скиннеру, именно помещение причин поведения «внутрь» индивида приводит к «топографическим» структуральным представлениям о «сознании», «бессознательном» и «цензуре», о стадиях развития. С этим же связано разбиение личности на «Оно», «Я», «Сверх-Я». На самом деле, по Скиннеру, эта фрейдовская троица по существу представляет собой три репертуара поведения, обусловленные тремя множествами контингентов подкрепления. «Оно» бессознательно в результате карательной практики говорящего сообщества по отношению к биологически подкрепляемому поведению, репертуар которого это сообщество не учит наблюдать и описывать. Имитация индивидом этой карательной практики, соответствующей «совести» или «цензуре», становится частью репертуара индивида, то есть «Сверх-Я». Репертуар «Я» формируется благодаря подкреплениям в обыденной жизни, в том числе со стороны других людей. Конфликт личности — это несоответствие друг другу указанных трёх репертуаров, является следствием несоответствий фрагментов культуры. Затем Скиннер осуществляет перевод фрейдовских защитных механизмов на язык поведения, указывая на то, что эти новые бихевиористские представления облегчают поиск причин конфликтов, лежащих в среде, и воздействие на них как на факторы материального характера путём оперантной терапии.

Для того чтобы отличить свою концепцию от других бихевиористских концепций, Скиннер стал её называть «радикальным бихевиоризмом» и противопоставлять другим бихевиористским концепциям, обозначая их в совокупности термином «методологический бихевиоризм». Противопоставление радикального бихевиоризма методологическому и критика последнего не являются критикой теорий или экспериментальных исследований — это критика философско-методологических оснований, ибо Скиннер считал, что бихевиоризм не наука о человеческом поведении, а методология науки. Но, поскольку эта методология базируется на определённых философских, а именно на позитивистских и неопозитивистских положениях, то, естественно, речь идёт о критике этих положений.

Следует отметить, что критика Скиннером основных неопозитивистских положений совпала с тенденцией, характерной для всей психологической науки, и, более того, с пересмотром этих положений рядом представителей самого неопозитивизма. Критика Скиннером неопозитивизма осуществлялась по трём направлениям, связанным с задачами его «теоретической» программы:

1. Выход концепции оперантного поведения на теоретический уровень.
2. Причинное объяснение явлений поведения с целью их понимания, предсказания и управления.
3. Дальнейшее освоение бихевиоризмом человеческого поведения, включая отвоёвывание у ментализма области переживаний.

Многие принципы неопозитивизма не столько критикуются Скиннером, сколько отбрасываются им как беспомощные и ставящие барьеры на пути к решению главных задач психологии, сформулированных выше. Специальной критике Скиннер подверг две концепции неопозитивизма: операционализм и гипотетико-дедуктивную теорию. Хронологически начало систематической критики неопозитивистских основ можно датировать 1944 годом, когда вышла рецензия Скиннера на книгу Халла «Принципы поведения» (1943).

По Скиннеру, ментализм не придавал значения внешним событиям, так как рассматривал переживания и состояния сознания как причины поведения. Противоположную крайность представляет собой методологический бихевиоризм, имеющий дело только с внешними, физическими событиями и не придающий значения самонаблюдению и самоизучению. Словесный самоотчет этот бихевиоризм рассматривает исключительно как явление вербального поведения и не пытается интерпретировать то, что оно выражает.

Стремление ментализма видеть в сознании замкнутый мир и стремление бихевиоризма игнорировать данные самоотчета связаны, по Скиннеру, с желанием избежать кардинальных философских вопросов и проблем типа психофизической. Последнее узаконено основным принципом позитивизма: наука не нуждается в философии, стоящей над ней. Если сознание — особая субстанция, как оно может быть причиной внешнего физического поведения? Как внешнее поведение может тогда представляться в сознании? Если мы ищем спасения в физиологии, то как воздействие на ухо колебаний воздуха превращается в слышание звука?» О бщая практика, — пишет Скиннер, — состоит в игнорировании этих вопросов… Но нам кажется, что нет ничего хуже, чем игнорировать философские проблемы» (Skinner 1974, с. 11).

Уотсон, пишет Скиннер, совершил стратегическую ошибку, переопределив психологию как науку о поведении, оставив за бортом ментальные процессы и тем самым основную массу психологов-менталистов, которые с этим, естественно, не могли согласиться. В результате, в психологии реализовалось основное положение картезианской метафизики: мир поведения человека распался на две самодостаточные субстанции — материальную и духовную, и каждая изучалась своей психологией. Принципиальная ошибочность такого бихевиористского решения состояла в том, что область субъективных переживаний была исключена из науки и оставлена на откуп ментализму. Критика этого решения, как и противопоставление «методологического» и «радикального» бихевиоризма, содержится в программной работе Скиннера (Skinner 1947).

Скиннер твёрдо верит, что мир един и материален. Единой, материалистической должна быть и наука о поведении: «… я верю, что данные научной психологии могут быть недвусмысленно определены или обозначены и организованы в единую систему понятий в соответствии с обычными научными стандартами» (Skinner 1945; 1959, с. 283). Таким образом, бихевиоризм должен включить в рассмотрение субъективные явления, дать им причинное и, следовательно, объективно-научное объяснение, научиться их предсказывать и управлять ими.

Как следствие этой методологической установки и появляется скиннеровский «перевод» менталистских понятий на язык теории оперантного поведения, представляющий собой их замену, по выражению М. Г. Ярошевского, суррогатами понятий.

Скиннер стал вторым психологом, применившим операциональный анализ. Первым был И. М. Джонсон, опубликовавший в 1930 году статью, где операциональные критерии использовались при исследовании интенсивности ощущений. По словам самого Скиннера, все лето 1930 года он занимался операциональным анализом субъективных терминов в качестве «упражнения в научном методе» (Skinner 1959, с. 282).

Скиннеровская критика операционализма исчерпывающе изложена в специальной работе (Skinner 1945). Критические замечания в адрес операционализма разбросаны и в ряде последующих работ Скиннера. По Скиннеру, «бихевиоризм есть не что иное, как прямолинейный операциональный анализ традиционных менталистских понятий» (см. Skinner 1974, с. 14). При этом операционализм определяется им как «практика описания:

• наблюдений;
• манипуляционных и вычислительных процедур, включённых в наблюдения;
• логических и математических шагов, опосредствующих последовательные утверждения,
• и более ничего» (Skinner 1959, с. 272).

Он фиксирует основной парадокс операционализма — исходное положение П. Бриджмена — понятие есть синоним соответствующей совокупности операций, поэтому операционализм состоит в отнесении всякого понятия для его определения к конкретным операциям; чтобы определить эти операции, следует отнести их к конкретным операциям и так далее.

Б. Ф. Скиннер предлагает следующий выход из этого парадокса: термины следует рассматривать в их собственной форме — как вербальные реакции. Значение, содержание и референты следует искать не среди свойств реакций, а среди их детерминантов, то есть в контингентах подкрепления. Например, на вопрос, что такое длина, следует указать материальные предметы и их свойства, контролирующие операции измерения, и, одновременно, и вербальную реакцию «длина», подкрепляемую говорящим сообществом в присутствии предметов с соответствующими свойствами.

Тогда оказывается, что операциональный анализ — лишь аспект оперантного анализа, относящийся к реакциям, то есть к одному из трёх элементов контингента подкрепления.

Сменив операциональный анализ на оперантный, Скиннер получил полнокровные определения и идеальные объекты вместо суррогатов, которыми он пользовался, будучи операционалистом, вроде первоначального понятия «рефлекса», рассматриваемого в виде наблюдаемой корреляции, описываемой в терминах экспериментальных операций. Тем самым Скиннер преодолел операционализм, сохранив и переосмыслив то положительное, что в нём было.

Как известно, концепция гипотетико-дедуктивной теории была результатом решения проблемы соотношения теоретического и эмпирического в одной из ветвей логического позитивизма — «логическом эмпиризме» (Швырёв 1978). В психологии гипотетико-дедуктивный метод был реализован К. Халлом. Эта концепция критикуется Скиннером как в общем виде, так и на конкретном материале халловской концепции.

Наиболее подробная критика концепции, как мы уже отмечали выше, содержится в рецензии Скиннера на книгу Халла «Принципы поведения» и сводится к следующему. В силу формальности самой постановки проблемы (построить единую психологию путём упорядочивания терминов по принципу дедуцирования теорем из ряда простых определений и постулатов с последующей экспериментальной верификацией) «убедительность» подобных построений обратна доступности исследуемой сущности для наблюдений. Скиннер указывает, что, как следствие исследований И. П. Павлова, связи между рефлексами стали наблюдаемыми. Сам Халл признал, что геометрический тип дедукции не предполагает использование вычислений и, таким образом, имеет ограничения, не характерные для высших форм научной теории. Скиннер упрекает Халла в том, что тот ради спасения концепции включил туда ещё один метод — функциональный анализ. Это облегчило Халлу некоторое продвижение в исследовании отдельных фактов, но сделало его концепцию внутренне противоречивой. Главный же аргумент против этой программы «логического эмпиризма» (так называет Скиннер гипотетико-дедуктивную концепцию) состоит в непродуктивности самого метода, проявившейся в том, что десять лет интенсивной работы не дали никакого продвижения. Осуществлённые «геометрические» построения содержат целый ряд логических огрехов, и это также свидетельствует о порочности метода.

Именно в противопоставление этой концепции «логического эмпиризма», явившейся результатом попытки соотнесения «двух независимых» языков — «теоретического языка науки» и «языка наблюдений», Скиннер говорит о том, что теория всегда базируется на фактах, а экспериментальные наблюдения теоретичны.

Итак, Скиннер фактически отверг основные принципы позитивизма и неопозитивизма и тем самым лишился философского фундамента, на котором стояла концепция оперантного обусловливания. Возникла необходимость в новом фундаменте. Скиннер не стал искать его на стороне, он его построил сам.

7.6.2. Радикальный бихевиоризм как философия оперантного бихевиоризма

Надо сказать, что принципиальных затруднений в построении философии радикального бихевиоризма у Скиннера не было. Он просто-напросто распространил метод оперантного анализа на вопросы, традиционно рассматриваемые философией. Вот, например, к чему сводится трактовка Скиннером философии, морали, классового сознания, и так далее, называемых им «измами»: «Это виды знания, определяющие большие паттерны человеческого поведения. Люди ведут себя в зависимости от принадлежности к определённым культуре, классу и так далее». (Skinner 1974, с. 145).

Философская онтология Скиннера — это онтология его психологии, основанная на представлении о взаимодействии организма и среды. Идеальные объекты — контингенты подкрепления и выживания — исчерпывают всю реальность, в том числе и реальность человеческого познания.

Столь же проста и наивна теория познания Скиннера, описанная им в главе «Познание» (Глава 9) одной из его последних монографий (Skinner 1974).

Знанием, говорит Скиннер, владеют как репертуаром поведения: новорождённый «знает», как плакать. Когда я «знаю, как», я могу. Мы знаем Париж, алгебру, и так далее в смысле владения многими поведениями по отношению к ним. Хотя все формы знания зависят от прежних столкновений с контингентами, существует специальный вид знания: инструкции, указания, правила и законы. Знания, которые позволяют личности описывать контингенты, совершенно отличны от знаний, отождествляемых с поведением, сформированным контингентами. Ни одна из этих форм не следует из другой. Таксист знает город, то есть может свободно ездить по нему, но у него может не быть «когнитивной» карты города. «Мы не действуем, употребляя знания, наши знания есть или действия, или, наконец, правила для действия» (Skinner 1974, с. 139). Радикальный бихевиоризм позволяет трактовать знание как укороченное действие. Мы также говорим о «знании», когда находимся под контролем ситуации, условий или отдельных предметов.

Многое из того, что называется созерцательным знанием, есть скрытое вербальное поведение, адаптированное к автоматическому подкреплению: говорящий является собственным слушателем. Невербальный вариант того же самого — фантазия, то есть перцептивное поведение, которое самоподкрепляется и результаты которого могут попадать в сферу знания. Созерцание — вторичная деятельность по отношению к деятельности материально-практической, то есть в основе его лежит поведение, сформированное под воздействием контингентов, в которых действие осуществлялось и дифференцированно подкреплялось.

Собственно научное познание Скиннер сводит к «личным знаниям учёного». Центральный вопрос гносеологии, пишет Скиннер, не «что знает учёный?», а «что это знание означает?» Факты и законы, описания мира — прошлые контингенты подкрепления. Факты и законы существуют лишь постольку, поскольку сам живой индивид знает их, то есть действует под их контролем по отношению к природе. «Это не означает субъективизма, — добавляет он, — знание субъективно в том смысле, что оно есть поведение субъекта, но оно объективно, так как среда, детерминирующая это поведение, лежит вне организма и не зависит от него. Бриджмен прав, когда говорит, что учёный должен описывать вещи такими, как они ему кажутся, так как невозможно избавиться от себя, но это верно лишь в том смысле, что сам учёный должен действовать как индивид. Но поскольку он строит описание мира, предназначенное для всеобщего пользования, он производит нечто, включающее его личность. То, что самонаблюдается теми, кто руководствуется научными представлениями, отличается от самонаблюдаемого теми, кто видит исходные контингенты. Это приводит иногда к утверждению, что наука — это групповое сознание, учёных объединяет общение и сообщение по поводу фактов, законов, и так далее, но не переживаний» (Skinner 1974).

Здесь, естественно, возникает вопрос об «истине», который Скиннер разрешает следующим образом. Истинность утверждения ограничена источниками поведения говорящего, контролем со стороны текущей ситуации, прошлым эффектом аналогичной ситуации на слушателя. Утверждение является «истинным» в той мере, в которой оно позволяет слушающему эффективно реагировать в среде, которая в утверждении описывается. Среди множества правил эффективного действия «истинным» будет то, которое обеспечит максимальную эффективность. Нет путей сделать вербальное описание абсолютно истинным. Научный закон образуется на основе множества эпизодов такого рода, но он ограничен репертуарами поведения учёных. Поэтому, хотя для проверки истинности учёные применяют массу процедур, а абсолютной гарантии быть не может. Даже дедукция из закона или правила не может быть абсолютно истинной, исключение — тавтология.

Легко заметить, что эти общие установки Скиннер даже не пытается использовать для описания способов научного исследования в терминах контингентов подкреплений, а там, где он вынужден высказываться на этот счёт, он довольно беспомощно утверждает, что научная деятельность столь сложна, а оперантный анализ столь молод, что мы ещё очень мало знаем о научной деятельности (Skinner 1974, с. 235–236).

Мы рассмотрели особенности последнего этапа развития скиннеровской концепции — этапа её обоснования. Остаётся подвести некоторые итоги.

Мы будем исходить из определённого критерия: если концепция не имеет принципиальных противоречий или имеет таковые, но существуют способы их преодоления собственными силами, то она может быть благополучно завершена. Это означает, что концепция займёт определённое место в науке и её «преодоление» будет происходить в рамках известного принципа соответствия. Истинность её будет признаваться всегда, но для частной области явлений и с ограниченной «разрешающей способностью». Примером может быть место ньютоновской механики в современной физике.

Если же концепция содержит принципиальное противоречие, не преодолимое в ней, то какой бы совершенной по сравнению с другими она ни была, ей придётся рано или поздно сойти со сцены, уступив место концепциям других направлений, базирующихся на философско-методологических принципах, позволяющих разрешить или обойти неразрешимые для данной концепции принципиальные противоречия.

В период 1948–1958 годов постепенно происходило осознание Скиннером различия познавательных и практических задач. Тем самым научение, бывшее до того одним из направлений исследовательской программы, выдвинулось на первый план, что отразилось в изменении принципа метода всей концепции.

Осознание результатов работы в этом направлении приводит к переориентации всей скиннеровской концепции. Переломный момент в развитии концепции зафиксирован им в специальной работе, где он называет науку о поведении «технологией» и начиная с которой в арсенале его понятий появляются «бихевиоральное производство», «контроль и управление поведением» и так далее (Skinner 1956). Здесь совершенно осознанно Скиннер переходит от чисто созерцательного, «естественного» отношения к поведению на позиции активного, «искусственного» отношению к нему. Его основным лозунгом становится принцип: определённость и порядок в поведении не обнаруживается, а создаётся определёнными мерами. Новый принцип метода включает в себя прежний — объективное наблюдение — наряду с реальным, практическим воздействием на поведение, то есть с его преобразованием. Соединение принципов объективного наблюдения и преобразования образует новый — принцип управления и организации поведения (при условии, что эти наблюдения и преобразования целесообразны).

Чтобы адекватно оценить значение изменения принципа метода для скиннеровской концепции, обратимся к представлениям Л. С. Выготского о «новой» психологии и её взаимоотношении с практикой. По мысли Л. С. Выготского, «психология, которая призвана практикой подтвердить истинность своего мышления, которая стремится не столько объяснить психику, сколько переделать и овладеть ей, ставит в принципиально иное отношение практические дисциплины во всём строе науки, чем прежняя психология… Не Шекспир в понятиях, как для Дильтея, есть цель такой психологии, но психотехника — в одном слове, то есть научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой и к искусственному управлению поведением» (Выготский 1982).

Как известно, основной порок предшествующей психологии Л. С. Выготский видел прежде всего в натуралистическом подходе к человеческому поведению и психике. Поэтому цели «новой» психологии — это прежде всего те цели, которые не могут быть достигнуты, по мысли Л. С. Выготского, в русле этого подхода, а требуют разработки иного — культурно-исторического (или деятельностного в широкого смысле) подхода к явлениям такого рода. С этой точки зрения Скиннер, ставя перед собой задачу и разрабатывая методы искусственного управления поведением, объективно предпринял попытку выйти за пределы натуралистического подхода. Оставаясь в основном своём объёме натуралистической, скиннеровская концепция включила в свой состав принцип метода, являющийся по своей ориентации деятельностным, полное раскрытие возможностей которого открывается только в русле совершенно другого — собственно деятельностного подхода.

В своё время Л. С. Выготский убедительно продемонстрировал, что искусственное управление поведением возможно только через овладение собственными процессами поведения и что оно представляет собой культурное развитие поведения (Выготский 1960). Это означает, что онтологическая «картина», в полной мере отвечающая принципу организации поведения, — культурно-историческая. В основе же концепции Скиннера была и осталась его исходная натуралистическая онтология взаимодействия организма и среды.

Выбрав натуралистическую онтологию, Скиннер остался в русле неопозитивизма, породив его разновидность — философию радикального бихевиоризма ¹⁴⁹.