Прошло более ста лет со дня смерти Ч. Дарвина, научная деятельность которого характеризуется обычно как дарвиновская революция в естествознании. В 1982 году столетие, как всякая «круглая» дата, стимулировало появление большого числа историко-научных публикаций Это творчество представляет собой прекрасный материал, как для историка науки, так и для специалистов области психологии и логики научного творчества. Прежде всего потому, что дарвиновское наследие, собранное, опубликованное и прокомментированное многочисленными специалистами, чрезвычайно разнообразно отражает работу Дарвина над созданием эволюционной теории. В наследие входят записные книжки разных годов, дневники, рукописи очерков, переписка с научными оппонентами и друзьями, автобиографические материалы 42. Ещё при жизни самого Дарвина началось изучение склада его личности и особенностей научного мировоззрения. В частности, он ответил на вопросы анкеты Ф. Гальтона об особенностях своего ума и характера. Многочисленные воспоминания современников также составляют неотъемлемую часть наследия. Тем не менее, и сегодня вряд ли Основным препятствием на пути реконструкции творческого процесса работы Дарвина над созданием теории происхождения видов является не скудность эмпирического материала, а отсутствие достаточно разработанных теоретических представлений о природе творчества вообще и научного творчества в частности. В сочетании с изобилием документов дарвиновского наследия это порождает многообразие точек зрения на существо дарвиновского открытия, отражающееся в разнящихся между собой его «сценариях». Большинство этих точек зрения объединяет предположение, не всегда отрефлектированное, о существовании некоторого локального исторического события, являющего центром работы Дарвина над проблемой происхождения видов. По отношению к такому центру вся остальная часть творческого процесса приобретает характер фона или периферии, фактически служащей для его выделения. Этим предположительным центром, как правило, оказывается «открытие» закона (механизма) происхождения видов. Основная проблематика историко-научного исследования оказывается с самого начала ориентированной в сторону ответа на вопрос, когда и как произошло это событие, в свете которого находят себе те или иные объяснения и все другие исторические факты. При этом исследовательская методология сводится к выбору из каждого хронологического эшелона дарвиновских записей тех, которые по своей форме в наибольшей степени совпадают с трактовкой «открытия» и игнорированию несовпадающих записей как «отброшенных» или «пересмотренных» его автором. Даже не отрицая самого существования такого события в творческой истории дарвиновских идей, можно поставить под сомнение продуктивность описанного выше подхода; тем более это правомерно в случае такого отрицания. Более того, сама установка на непосредственное усмотрение и выявление некоторого центрального события творческого процесса с самого начала внутренне противоречива. Это обусловлено тем обстоятельством, что смысл и значение всякого события находятся за его непосредственными пределами и предполагают его опосредование. Одним из основных вопросов изучения научного творчества является вопрос о степени его самостоятельности и оригинальности. Вопрос о том, что возникает в самом творческом процессе, а что привносится «со стороны». Широко известно то обстоятельство, что практически ни одна из основных «отдельных идей» дарвиновской теории биологической эволюции, включая и идею естественного отбора, не была впервые выдвинута самим Дарвином. За более чем столетнюю историю эволюционных идей в биологии нового времени каждая из них уже была в том или ином виде сформулирована одним из его предшественников — Ж. Бюффоном, Ж. Ламетри, К. Робинэ, П. Мопертюи, Э. Дарвином, Ж. Ламарком, Ж. Сент-Илером и другие 43. Именно поэтому заслугу Ч. Дарвина многие видели в том, что он «объединил» эти эволюционные идеи в одно целое, создал вполне определённую их архитектонику и тем самым стал автором новой общебиологической парадигмы. Однако то, что с внешней точки зрения выглядит механическим объединением уже существующих идей, для исследователя становления «внутренней истории» эволюционного учения Дарвина всё равно должно быть представлено совершенно иначе — как творческое использование («сборка») этих предшествовавших идей и представлений в соответствии с логикой развития некоторой собственно авторской (дарвиновской) идеи. Выделение такой идеи (авторского замысла) позволяет впервые оценить случаи сознательного обращения Дарвина к представлениям своих предшественников как творчески необходимые моменты в разрешении мучивших его проблем современного естествознания. Традиционная история науки видит свою задачу в реконструкции динамики развёртывания той или иной научной идеи от её первых шагов до воплощения в полноценную научную теорию. Решается же она «обратным» путём разложения уже ставшего целого на отдельные составляющие (идеи) и эмпирического выявления (по соответствующим источникам) порядка их привлечения автором при решении той или иной научной задачи. Конечно, зная заранее результат авторских усилий, нетрудно указать те идеи, которые окажутся его составными частями. Однако сама суть творческого процесса такова, что автору как раз и неизвестен тот результат, к которому он в конце концов придёт. А это означает, что в контекст исторического исследования втягивается само авторское творчество, как процесс вычленения будущих составляющих его концепции из общей ткани идейной атмосферы эпохи, в которой пока ещё сплетены воедино и «истинные» идеи, и то, что окажется потом «предрассудками», «сомнительными» и «ложными» представлениями, и так далее. Это вычленение должно быть понято и объяснено как момент становления авторской концепции. Следовательно, продуктивное исследование научного творчества с самого начала требует поиска того «предмета», который в своём развитии и осуществит процесс диалектического снятия в себе необходимых и случайных моментов движения научного знания. Отсутствие явно заданного и концептуально оформленного представления о таком целом В соответствии с основными теоретико-модельными представлениями и принципами анализа научно-технических концепций, описанными в первой части книги, работу Дарвина над происхождением видов мы будем рассматривать через призму вполне определённой историко-методологической схемы (познавательной абстракции). Главной особенностью схемы является то, что представление о реконструируемой концепции не ограничено в ней рассмотрением только предметно-теоретической деятельности по построению системы знания об объекте изучения. Напомним, что отдельная научно-техническая концепция в своей зародышевой форме, в рамках этой абстракции, является в структурном отношении изоморфной продуктивной субсистеме дисциплины, Такая схема описывает научную концепцию (и дисциплину) прежде всего как некоторый «предмет». В то же время проблематика научного творчества традиционно ориентирована на его рассмотрение как определённого «процесса». Процессуальной подобная схема становится при особом её употреблении, связанном с различением и выделением двух основных процессов: Используемая схема может быть соотнесена со всем процессом научного творчества, в котором всегда можно и нужно выделять несколько качественно своеобразных периодов. Если в качестве процессуальной шкалы выделить периоды зарождения, оформления и развития, то особый интерес и особую сложность для исторического исследования представляет анализ начального периода становления любой концепции — периода её зарождения. Именно к нему в первую очередь следует отнести приведённые выше слова о загадочности всякого открытия. Его особенность выражена уже в самом названии, указывающем на предсуществование (небытие) интересующей нас концепции. Но это — небытие целого, отдельные же составляющие генетической структуры концепции (обычно именуемые предпосылками) могут и должны существовать до её оформления. Особенностью периода зарождения является то, что по своему содержанию он представляет собой превращение внешней (механической) совокупности предпосылок во внутреннее (органическое) единство (первоначально то, что здесь именуется «зарождением», это ещё только мозаика многих, не имеющих единого русла процессов, соответствующих «истории жизни» предпосылок будущей концепции). Отсюда неизбежность элемента случайности в появлении любой концепции «здесь и теперь» и почти полная зависимость первых шагов концепции от её внешнего окружения. Только с обретением достаточно «жёсткого ядра» давление внешнего окружения перестаёт определять судьбу концепции, Сказанное означает, что с категориальной стороны зарождение — процесс, определённый со стороны конца и неопределённый со стороны начала, то есть процесс открытый. В широком смысле к зарождению концепции имеет отношение вся предшествующая история науки (прежде всего история той конкретной научной дисциплины, в теле которой зарождается анализируемая концепция). В русле генетико-научного процесса формируются основные, общенаучные предпосылки зарождения той или иной отдельной концепции 45. К общенаучным тесно примыкает другая категория предпосылок, обычно именуемых социокультурными, к которым относятся общественно значимые условия осуществления процесса познания. Через эту категорию предпосылок преломляется для отдельной концепции более широкий (чем собственно научный) пласт общественного бытия, во многом определяющий культурный статус формирующегося в её рамках научного знания. Ещё одна группа предпосылок зарождения научной концепции, особенно значимая тогда, когда речь идёт об анализе «персонифицированных концепций» (как в случае дарвиновской концепции), связана с личностно-биографическими особенностями их авторов. Эти особенности (обычно именуемые субъективными) так доопределяют научную концепцию, что становится возможным говорить о её возникновении в данное время в процессе творчества данного человека. Таким образом, эти предпосылки придают становлению концепции черты уникального события в истории развития науки. В конечном итоге, действие всех предпосылок непосредственно проявляется лишь в процессе активного творчества человека, становящегося автором той или иной научной концепции, человека, с именем которого она обычно и входит в историю науки. Вполне понятно, что необходимость учёта столь разнородных предпосылок предъявляет особые требования к организации исследования научного творчества. Даже там, где подобные исследования числят принадлежащими ко вполне определённому профессиональному цеху, стараются подчеркнуть их междисциплинарный характер 46. Центральным вопросом такого исследования неизбежно становится вопрос о том, что выступит в качестве средства, интегрирующего действие всех разнородных предпосылок. Именно эту роль и выполняют предложенные схемы научной концепции и её генезиса. Предполагается, что в них, в той или иной степени, выражена та содержательная форма, к обретению которой необходимо (объективно) стремится любая продуктивная современная научная концепция. Применительно к задачам нашего исследования они выступают в роли его основного объяснительного принципа. 5.1. Возникновение темы и проблемы видовЕстественная хронология работы Дарвина над теорией происхождения видов позволяет выделить в её генезисе три очерченных выше периода достаточно однозначно:
5.1.1. Путешествие на «Бигле» в творческой биографии ДарвинаКак сам Дарвин, так и все специалисты, занимавшиеся изучением склада личности и особенностей его научной деятельности, отмечали исключительную роль в его жизни такого события, как участие в качестве натуралиста в кругосветной экспедиции, продолжавшейся с 1831 по 1836 годы. В эту экспедицию он уехал Его естественнонаучные интересы тех лет ограничивались в основном участием в студенческом научном обществе, совместными полевыми экскурсиями с познавательными целями, собиранием и коллекционированием биологических образцов местной флоры и фауны. И хотя именно в эти годы он завязал знакомства с некоторыми известными английскими геологами и биологами (Седжвиком, Генсло, Грантом и другие), были они тогда достаточно приватными, хотя и сыграли немалую роль в дальнейшей научной биографии Дарвина. Путешествие предельно раздвинуло горизонты его научных интересов, включило в эту сферу практически всё видовое многообразие жизни на земле и создало предпосылки к самоопределению Дарвина в биологической науке как биолога-энциклопедиста. Эмпирический материал, собранный и обработанный им в путешествии, коллекции геологических образцов и представителей флоры и фауны разных районов земного шара, наблюдения и размышления над увиденным (зафиксированные в дневниках и записных книжках), неизменно питали его творчество в течение всей последующей научной деятельности. Но не менее, а может быть, и более сильное влияние оказало путешествие на формирование самой творческой личности Дарвина. Достаточно указать на обстоятельства этого многолетнего путешествия, в которое он поехал, так сказать, на «общественных началах» (то есть за свой счёт), чтобы в полной мере оценить это влияние 49. В силу взятой на себя роли он вынужден был заниматься комплексным обследованием и описанием малоизученных районов земного шара, собиранием и обработкой обширной коллекции геологических и биологических образцов. Длительная изоляция от научного сообщества (отдушиной была редкая научная переписка), потребовавшая от Дарвина полной самостоятельности в планировании, организации и осуществлении научной работы, как нельзя лучше способствовала становлению таких характерологических черт его творческой личности, как самостоятельность (независимость), настойчивость (упорство) и последовательность 50. Сами обстоятельства путешествия привели к тому, что все интересы, помыслы и желания, все, о чём он думал, и всё, что он делал в это время, были так или иначе сосредоточены вокруг научной деятельности и выработали у него привычку к повседневному сосредоточенному и упорному труду 51. Глубокие и неизгладимые эстетические переживания от созерцания грандиозных явлений природы и её творений, восторги, пережитые им в Кордильерах и Андах, на диких равнинах Патагонии Именно эти обстоятельства, вместе взятые, обусловили окончательное становление общей направленности творческой личности Дарвина, в центре которой раз и навсегда оказалась научная деятельность 52. В своей автобиографии он так описал собственную эволюцию на пути превращения английского джентльмена-охотника и натуралиста-любителя в учёного-биолога: «Постепенно любовь к науке возобладала во мне над всеми остальными склонностями. Первые два года старая страсть к охоте сохранялась во мне почти во всей своей силе, я сам охотился на всех птиц и зверей, необходимых для моей коллекции, но понемногу я стал всё чаще и чаще передавать ружье своему слуге и наконец вовсе отдал его ему, так как охота мешала моей работе, в особенности — изучению геологического строения местности. Я обнаружил, правда бессознательно и постепенно, что удовольствие, доставляемое наблюдениями и работой мысли, несравненно выше того, которое доставляют какое-либо техническое умение и спорт» (Дарвин 1959а. — Проведение этнографических, географических, геологических и биологических изысканий потребовало от Дарвина широкой эрудиции и сознательного обращения к тому пласту общенаучных представлений, которые составляют существенную часть личного мировоззрения любого учёного. Это мировоззрение по большей части складывается непроизвольно, в результате непосредственного усвоения установок той научной школы, которая в обычных условиях составляет «естественное» окружение молодого учёного. Дарвину пришлось пройти этот путь практически самостоятельно. Мы уже упоминали о том, что, по глубокому убеждению Дарвина, академическое образование не оказало существенного влияния на него — будущего автора эволюционного учения 53. Его мировоззренческое самоопределение в значительной степени происходило в условиях путешествия. Главным событием в биологии конца ХVIII — начала ХIX века стало оформление, наряду с доминирующей традиционной «креационной», конкурирующей с ней «эволюционной» научной программы. В свою очередь, биологическая эволюционная программа складывалась как органическая часть более широкой, общей для естествознания научной программы, краеугольным камнем которой стала разработка категории развития 54. На её фундаменте была начата перестройка всей системы научного знания того времени: космологии (И. Кант), истории (Ж. Кондорсэ), биологии (Ж. Ламарк), геологии (Ч. Лайель). На фоне этого глобального культурно-исторического процесса и происходило оформление дарвиновского мировоззрения. Креационистский взгляд на органический мир, согласно которому все его формы приобрели окончательную определённость в акте божественного творения, был усвоен Дарвином в качестве составной части полученного им естественнонаучного образования. В кругосветное путешествие он отправился с багажом традиционных взглядов на происхождение видов. Вернулся же из него не только убеждённым сторонником права на жизнь эволюционного учения, но автором определённой теории биологической эволюции. В годы ученичества Дарвин познакомился с эволюционными идеями своих «будущих» предшественников, среди которых был и его собственный дед Эразм Дарвин. Тогда они, по его собственному признанию, не произвели на него заметного впечатления 55. Очевидно, подобные глобальные общебиологические вопросы находились тогда за горизонтом его научных интересов, ограниченных собиранием коллекций и скромными геологическими изысканиями. Казалось бы, приобщение Дарвина к эволюционной научной программе должно было произойти через усвоение содержания «Философии зоологии» Ламарка — труда, завершившего эволюционные искания целого поколения биологов. Однако этот прямой путь оказался для Дарвина закрытым в силу активного неприятия им работы Ламарка 56. Роль, которую не смог сыграть в формировании дарвиновского мировоззрения Ламарк, досталась другому крупнейшему эволюционисту — геологу Ч. Лайеллю. Его труд «Основы геологии» Дарвин штудировал первые два года путешествия на «Бигле» 57. Вместе с тем, это воздействие не может рассматриваться как прямое (механическое) и непосредственное. Ведь собственно биологические взгляды Лайелля должны были оказать противоречивое воздействие на дарвиновское мировоззрение. Ибо, с одной стороны, последним был привлечён обширный материал и рассмотрены такие вопросы происхождения видов как границы колебания их изменчивости; отношения близких видов; различия между видами и разновидностями; отношения современных форм к вымершим; колебания изменчивости у одомашненных и диких животных; борьба за существование; наследование изменений, и так далее (все это вопросы, на которые в недалёком будущем будет искать ответы сам Дарвин). А с другой стороны, общий ответ Лайелля в пользу неизменности видов должен был бы только укрепить Дарвина в адекватности креационистских взглядов на органический мир 58. Другими словами, Дарвин оказался благодарным учеником Лайелля в геологии, но не в биологии 59. Усвоение взглядов Лайелля в двух отношениях имело принципиальное значение для формирования дарвиновского мировоззрения. Во-первых, униформизм Лайелля, отвергавший теорию катастроф и утверждавший эволюционные взгляды на геологическую историю земной поверхности, согласно которым глобальные изменения лика Земли произошли путём постепенных, незначительных изменений на протяжении длительных временных промежутков, демонстрировал принципиальную возможность и продуктивность эволюционных представлений. Во-вторых, горизонты этих взглядов были таковы, что сделали объектом дарвиновского изучения и размышления геологическое строение всего земного шара. Тем самым формировался вкус и интерес к разработке проблем глобального характера. Воздействие этой стороны учения Лайелля было, очевидно, значительным в силу её совпадения с общеметодологическими взглядами Дарвина на природу и характер научного знания, сложившимися в годы учения. В своей автобиографии он специально отметил то влияние, которое оказали на его научное мировоззрение две книги: «Философия естествознания» Д. Гершеля и «Путешествие по Южной Америке» А. Гумбольдта 60. Прежде всего, влияние этих двух книг привело Дарвина к убеждению, что «наука заключается в такой группировке фактов, которая позволяет выводить на основании их общие законы или заключения» (Дарвин 1959а. — Тем самым приобщение Дарвина к униформизму Лайеля не только привело его к эволюционизму в геологии, но и формировало новый, общий схематизм и тематизм его сознания, допускавший возможность иного предметного воплощения. Другими словами, у Дарвина формировались потребность и привычка мыслить эволюционно. 5.1.2. Происхождение видовЗарождение дарвиновского интереса к проблеме происхождения видов следует отнести ко времени путешествия на «Бигле». Основным источником наших знаний об эволюции представлений Ч. Дарвина являются его записи в дневниках и записных книжках того периода. Косвенным — воспоминания, отражённые в его биографических материалах 61. Судя по материалам дневниковых записей и записных книжек, на протяжении большей части кругосветного путешествия видовое многообразие если и попадало в поле зрения Дарвина, то преимущественно как объект описания и систематизации. По общему признанию, переломным моментом в изменении отношения Дарвина к действительности взаимоотношения видов стало посещение экспедицией островов Галапагосского архипелага (15 сентября — 20 октября 1835 года). До этого момента в дарвиновских записях практически отсутствуют какие-либо суждения о взаимоотношении видов как таковых. Ключевая роль этого этапа путешествия в обращении Дарвина к эволюционным идеям и представлениям выделяется особо и историками биологии, и им самим. Спустя три года, вспоминая и фиксируя в дневнике (1838 год) свои впечатления того периода, он записал, что «был сильно поражён характером Южно-Американских ископаемых и видов Галапагосского архипелага. Эти факты (особенно последний) положили начало всем моим воззрениям» (Дарвин 1959б. — Как сам Дарвин (в отсроченной рефлексии), так и большинство исследователей его научного творчества придавали исключительное значение тем эмпирическим «фактам» (сходству ископаемых и существующих видов, географическому распределению близких видов), с которыми он столкнулся в экспедиции 62. Однако для современных исследователей научного творчества стало почти аксиомой положение, что для того, чтобы эмпирический материал выступил в роли научного факта, уже должны сложиться те или иные теоретико-методологические предпосылки. Ибо, как отмечал Нет никаких документированных (объективированных) оснований считать, что ко времени посещения Галапагосского архипелага Дарвин уже придерживался эволюционной точки зрения на органический мир или что это кардинальное для его научной биографии событие именно там и произошло (если только не следовать взглядам на механизм научного открытия как на результат «озарения», подозрительно смахивающего на сошествие благодати Святого Духа). Следовательно, есть основания полагать, что «факты», с которыми столкнулся будущий автор теории происхождения видов были иного порядка. Трудности их реконструкции обусловлены скудностью существующих объективных свидетельств даже на уровне описания чисто эмпирической основы этих фактов. Думается, что само это обстоятельство свидетельствует в пользу того, что тогда эти «факты» имели для Дарвина иное значение. В «Путешествии натуралиста», впервые увидевшем свет в 1839 году, содержится довольно развёрнутое описание интересующих нас «фактов». И хотя оно явно позднего происхождения и, более того, написано уже после определённого изменения взглядов автора дневника, есть основания считать его соответствующим дарвиновскому «восприятию» того времени 63. Дело в том, что в течение длительного времени (до 1858 года) Дарвин умалчивал о своих эволюционных взглядах и тщательно «обходил» вопросы, которые потребовали бы от него той или иной определённости в отношении проблемы происхождения видов. Поэтому в «Путешествии натуралиста» он сознательно реконструировал своё «восприятие» по записям «Путевого дневника», стремясь воспроизвести его как можно точнее. О том, что это ему удалось, можно судить по ближайшему «окружению» — документальным записям более раннего и более позднего периода, а также по записям в его записной книжке того времени. Эмпирической стороной зафиксированного Дарвином факта было уникальное сочетание четырёх факторов геолого-географического и биологического характера. Первый из них — недавнее происхождение самого архипелага, его геологическая молодость по сравнению с ближайшим материком (Америкой). Второй — существенное различие в геологическом строении (он вулканического происхождения) и физических условиях архипелага и американского материка. Третий — наличие на нём близких между собой эндемичных видов животных и растений. Наконец, четвёртый — с одной стороны, явная близость эндемичных видов (особенно птиц) и их «места в природе» видам именно американского архипелага, Но это в том случае, если это действительно различные виды. то есть необходимо было сначала решить вопрос об их родо-видовой принадлежности (вопрос, тогда открытый для Дарвина). Если виды, то, с точки зрения Дарвина, сам факт их наличия в данных условиях мог бы быть ещё одним аргументом в борьбе эволюционистских и креационистских взглядов на мир 64. Что же следовало из эмпирического содержания фактов для стоявшего на платформе креационизма, а значит и для Дарвина с его представлениями того времени? Острова возникли «недавно». Следовательно, коренное население появилось также «недавно». Каким образом оно появилось? Так как виды эндемичны, то в результате новых актов творения. Но он не останавливается на этом. В «Путешествии натуралиста» Чарльз Дарвин суммирует общее значение осмысленного тогда в форме вопроса: «Какая причина тому, что… здесь коренное население было сотворено по американскому типу организации? Острова Зелёного мыса, вероятно, гораздо более схожи по всем своим физическим условиям с Галапагосским архипелагом, чем последний с берегами Америки, а между тем обитатели островов Зелёного мыса носят на себе африканский отпечаток, тогда как на Галапагосском архипелаге они носят печать американского происхождения» (Дарвин 1935, Эта проблематизация (появление проблемы видов) и составляет, на наш взгляд, основное значение галапагосского этапа дарвиновского путешествия. Аутентичность проблематизации может быть подтверждена контекстом. Фактическая сторона дела осмысляется в ней как тяготение новых актов творения к определённому центру с уже давно существующими образцами «творений». Это представление отражено Дарвином в «Путевом дневнике» 65, актуальность его сохраняется Тем не менее, он не останавливается на констатации, а начинает предъявлять претензии и искать конечные причины той или иной определённости актов творения новых видов, требовать для неё рационального (разумного) объяснения. Проблематизация Дарвином происхождения «недавно» возникших видов (пока ещё в форме поиска закономерностей «актов творения») прокладывала, тем самым, дорогу «происхождению видов» как ведущему тематизму его творческого сознания. Таким образом, к концу путешествия на «Бигле» у Дарвина сложились внутренние предпосылки-требования (схема, проблема, тема) сознательного определения позиции в отношении двух основных биологических программ своего времени, эволюционной и креационной. 5.2. Теория «трансмиссии» видов 67Дальнейшее развитие дарвиновских взглядов по этому вопросу отражено только в двух последних его записных книжках (июль-сентябрь 1836). И по своему смыслу, и по значению эти заметки содержат итог дарвиновской работы над проблемой происхождения видов на этом этапе. Ими завершается период зарождения его концепции биологической эволюции. Несмотря на чрезвычайную лаконичность дарвиновских записей июля-сентября 1836 года (представляющих собой, по сути дела, внутреннюю речь), по содержанию это абрис определённой теории биологической эволюции. Обычно историками биологии эти записи или не рассматриваются, или характеризуются как тупиковый и преодолённый Дарвином эпизод его творческой биографии 68. Мы не разделяем этой точки зрения. Её источник — ориентация на индуктивистскую методологию познания как на единственный научный путь к позитивному знанию 69. Современные логика и методология науки, напротив, придают индуктивизму только вспомогательное значение. В отношении дарвиновской концепции точка зрения, предполагающая, что в её основе был гипотетико-дедуктивный путь построения, в наиболее отчётливой форме выражена в работе Первое, на что следует обратить внимание в записях этого времени, это равная представленность в них как креационистских, так и эволюционистских представлений о происхождении видов. Рассуждения о закономерностях новых актов творения соседствуют с рассуждениями о характере изменения видов. Соболь полагает, что Дарвин продолжает пользоваться термином «акты творения» главным образом по словесной традиции (Соболь 1959, С. ХХI). С таким пониманием трудно согласиться. Скорее текст записей отражает тот период дарвиновской работы над темой видов, когда креационистские взгляды и представления стали уже гипотетичными для Дарвина, а эволюционистские оставались ещё гипотетичными 71. Так, рассуждения о новых «актах творения» продолжают линию сопоставления результатов островных и материковых «актов творения», их связи между собой. И одновременно с ними фиксируются другие рассуждения — о возможном механизме происхождения одних видов из других 72. Тем самым, мы должны искать следы того моста, который соединил программу эволюционистов и взгляды Дарвина, в творчестве самого Дарвина. Таким мостом могут быть методологические позиции Дарвина в отношении вопроса о происхождении видов, появление которых представляет собой одновременно несомненное начало построения метапредметной составляющей эволюционной концепции. Такое первое изложение методологических позиций мы находим только в «Первой записной книжке о трансмутации», которую Дарвин начал в 1837 году после возвращения из экспедиции в Англию, а не в двух записных книжках 1836 года, фиксирующих первую фазу зарождения дарвиновской концепции. Тем не менее, общие контуры методологического подхода, отражённого в записной книжке о трансмутации видов, сложились без сомнения раньше и превратили тему вида в проблему вида. Этим мы хотим подчеркнуть, что для сторонников неизменяемости видов не было никакой проблемы происхождения и вообще проблемы видов как таковой, поскольку ту или иную определённость виды получили в акте творения. Проблема появляется, если появляется, только при переходе на позицию эволюционизма. Каковы же предпосылки такой проблематизации? Для её осуществления необходимой предпосылкой было отношение к эволюционизму и креационизму в биологии, прежде всего как к двум разным, альтернативным онтологическим картинам, противопоставленным самому органическому миру. Именно это обстоятельство впервые позволяет оценивать их как «картины», «изображения» и поставить вопрос о выборе наилучшей, с некоторой точки зрения. Это методологическая процедура операционализации, распредмечивания креационизма, теряющего свой онтологический статус, но воздерживающаяся от опредмечивания, онтологизации эволюционизма. Только в рамках такой процедуры каждая из картин становится гипотетичной (гипотезой) по отношению к стоящей за ними реальности и речь может идти о выборе между двумя гипотезами. Именно подобная операционализация и стимулированный ей вопрос и запрос зафиксированы в ряде записей в первой книжке о трансмутации видов. И хотя сделаны они позже, мы склонны относить их появление именно к данному периоду работы над эволюционной концепцией. Так, поставив перед собой вопрос о выборе из двух гипотез (акты творения или переход видов друг в друга), Дарвин записывает: «Безусловно известно, что виды вымирают и другие заменяют их. — Две гипотезы: новые акты творения — простое предположение, которое далее ничего не объясняет; преимущество [может быть] достигнуто, если какие-либо факты оказываются связанными» (Дарвин 1959 год. — Окончательную формулировку этой позиции можно найти в переписке Эту формулу Если сосредоточить внимание только на той части записей, в которой разрабатывается эволюционная проблематика, то её анализ показывает, что Дарвин конструирует в ней теоретический механизм перехода (трансмиссии) одних видов в другие, то, что в логике и методологии науки принято называть идеальным объектом (идеальный объект — предметная научно-теоретическая абстракция, выражающая сущность изучаемых явлений). Его появление свидетельствует о начале становления области теории дарвиновской концепции. Суммируя отдельные дарвиновские замечания, можно представить идеальный объект трансмиссионной теории следующим образом. Виды «сотворены на определённый срок», и их появление и гибель не зависят от «изменения обстоятельств», то есть от Как древнейшие, так и современные виды «переходят» друг в друга, то есть изменяются. Близкие виды имеют «общего предка». Переход одних видов в другие есть «не постепенное изменение, или перерождение (degeneration), под влиянием обстоятельств; если один вид изменяется в другой, то это должно происходить путём скачка, иначе вид может погибнуть». «Каждый (вид имеет) свои собственные границы (распространения) и характерные признаки». Таким образом, идеальный объект гипотетической эволюционной концепции Дарвина на этом этапе её зарождения — автогенетический, скачкообразный процесс происхождения одних видов из других. Область явлений дарвиновской концепции в этот период представлена весьма скромно 73. Она ограниченна единичными фактами, относящимися к географическому распределению видов, сходству и различию современных и вымерших видов (контраст видового состава по обе стороны Кордильер, сходство между обыкновенным страусом и петисе, между формами вымерших гуанако и современными, одичание домашних животных) 74. Тем не менее, начало привлечению «фактов» для очерчивания границ области явлений концепции было положено. Метапредметную составляющую концепции этого периода мы уже охарактеризовали. Центральное место в ней принадлежит соотношению креационистских и эволюционистских взглядов на органический мир. Пока ещё обе «картины мира» присутствуют в поле зрения Дарвина и его не очень заботит «истинная формула» взаимоотношений между ними. Поэтому, можно считать, что для периода зарождения характерно их синкретическое сосуществование. Наконец, можно попытаться ответить на вопрос о принципе идеализации как метапредметной составляющей, нормирующей и регулирующей построение идеального объекта на этом этапе. Он тесно связан с той эмпирической характеристикой взаимоотношения видов, на которую указывает Дарвин. «Сам по себе переход одних (видов) в другие не обнаруживает постепенности» (Дарвин 1959в. — Таким образом, нетрудно заметить, что становление дарвиновской теории происхождения видов шло не путём последовательного накопления «фактов», Нет нужды лишний раз подчёркивать, что теоретические построения периода зарождения ещё весьма далеки от тех, которыми завершилась «теория происхождения видов путём естественного отбора». Важно другое: линия развития идеального объекта с самых первых шагов эволюционного учения начинает определять направленность дарвиновского творчества. Не отбрасывая, а преодолевая неадекватность или ограниченность тех или иных взглядов, можно обеспечить их прогрессивное развитие. Связываемая с периодом зарождения система взглядов приобретает определённое функциональное строение, становясь исходной «клеточкой» дарвиновской концепции. Мы выделили и охарактеризовали составляющие такой клеточки с помощью 5.3. Теория «трансмутации» видовВторой период разработки концепции биологической эволюции Дарвина начинается сразу же вслед за возвращением его в Англию после кругосветной экспедиции. Уже в марте 1937 года он начинает специальную записную книжку, целиком посвящённую проблеме происхождения видов и названную им чуть позже (в 1838 году) «Первой записной книжкой о трансмутации видов». Отдельные замечания он заносит Непосредственная связь записей этой записной книжки с окончательной формой эволюционного учения проявляется уже в том, что значительно позднее, при подготовке к изданию рукописи «Происхождения видов», Дарвин вырезал, по его собственным словам, «все полезные страницы» — почти пятую часть страниц. Жанр записных книжек таков, что рядом оказываются и принципиальные теоретико-методологические рассуждения и весьма частные фактические замечания. Их автор неоднократно возвращается к одним и тем же вопросам в разных частях книжек и так далее. Всё это заставляет сосредоточить внимание не столько на хронологической, сколько на логической структуре текста. Тем не менее, начнём мы наш анализ с первых 36 страниц этой записной книжки, ибо то, с чего Дарвин её начал, имело явно символическое значение для эволюционной концепции. Ибо начинается эта записная книжка с конспекта полнообъёмной теории эволюции, извлечённой Чарльзом Дарвином из «Зоономии» своего деда — Эразма Дарвина. «В этих зоономических заметках примерно на 36 страницах Дарвин формулирует фундаментальные вопросы и даёт ответы не только для записной книжки В, но и для всего своего предприятия. Дарвиновские вопросы — как вид приспособляется к изменяющемуся миру, как образуются новые виды и как формируется иерархия связей в естественной системе классификации — образуют базис эволюционной теории; адаптация, видообразование, филогения» (Kohn 1987, c. 168). В свете этого обстоятельства вряд ли приходится сомневаться, что с первых страниц этой записной книжки Дарвин вполне сознательно отправился в систематический поиск объяснительной теории, которая бы обосновала его эволюционистские убеждения, взяв в качестве образца «Зоономию» своего деда. Ту самую «Зоономию», которую прочитал ещё до путешествия на «Бигле» и относительно выраженных в которой взглядов свидетельствовал, что они «не оказали на меня никакого воздействия». Рассмотрение особенностей этого периода мы начнём с самого верхнего «этажа» концепции — метапредмета. Основной вопрос здесь тот же, что и для этапа зарождения концепции — соотношение эволюционистских и креационистских представлений. Признав оправданным как один, так и другой подход к проблеме видов, Дарвин неизбежно должен был озаботиться вопросом о «формуле» их согласования друг с другом. В порядке нового решения этого вопроса им прежде всего ставятся под сомнение самые крайние взгляды креационизма — новые акты творения в историческое время существования видов, в конечном счёте не оставляющие места для эволюционных представлений. В первый период работы над концепцией новые акты творения существовали наряду с изменением видов на вполне законных основаниях. Пересмотр этого «мирного сосуществования» связан был, по крайней мере, с двумя обстоятельствами. Во-первых, с подтверждениями продуктивности гипотезы перманентного изменения в качестве объяснительного принципа видового разнообразия и наличия ископаемых видов, и, Так, он указывает на возможность объяснения с помощью гипотезы изменчивости ряда биологических фактов, ранее не связанных между собой — таких, как наличие рудиментарных органов, отсутствие крупных животных в Новой Зеландии, сходство строения ископаемых и современных животных и так далее. И, в тоже время, отмечает логическую неполноценность другой гипотезы — «новых актов творения» 76. Больше того, он вообще начинает отрицать какую-либо научную продуктивность «гипотезы» новых актов творения: «Безусловно известно, что виды вымирают и другие заменяют их — две гипотезы: новые акты творения — простое предположение, которое ничего далее не объясняет, преимущество может быть достигнуто, если какие-либо факты оказываются связанными» (Дарвин 1959 год. — Однако ведь не так давно и для Дарвина, и для многих биологов в дарвиновское и даже постдарвиновское время «новые акты творения» такой объяснительной способностью обладали. Подобное объяснение, например, в устах учителя Дарвина в геологии Лайелля, звучало следующим образом: мы должны предполагать, что, когда Творец природы создавал животных и растения, уже были предвидены все обстоятельства, в которых назначено жить их потомкам, и дарована им организация, способная увековечить вид. Вполне понятно, поэтому, что речь идёт о разных методологических ориентациях — поскольку для гипотезы изменяемости видов объяснение есть внутринаучная (то есть не выводящая за пределы биологической реальности), В результате, открывалась дорога к формированию собственно натуралистической, биологической онтологической картины взамен креационистской, в которой биологическая реальность выступала лишь в качестве одной из форм внешней манифестации теогенеза. Эта методологическая позиция представляет собой результат рефлексивного выхода за устоявшиеся пределы биологии — предпосылки методологической процедуры проблематизации, позволяющей как расширить горизонты дисциплины, так и найти новое место и значение в ней традиционной проблематике 77. Такая проблематизация составляет необходимую компоненту нарождающейся программы концепции — ещё одной из составляющих её метапредмета. Наличие продуктивной программы демонстрирует жизненность и перспективность разработки данного направления, выступает сознательным, целенаправленным регулятором процесса его развития. Соответствующие программные разработки содержат записные книжки по «теории трансмутации». Так, имея в виду открывающиеся перспективы, Дарвин, в частности, пишет: «Приняв [изменение] трансмутацию и географическое распределение, мы приходим к попытке раскрыть причины изменений, — способ приспособления (желание родителей?), инстинкт и строение становятся сполна [объектом] теории и наблюдения… Моя теория придала бы интерес Сравнительной Анатомии современных и ископаемых животных, она привела бы к изучению инстинктов, наследственности и наследования умственных способностей — [вопросов] целиком [относившихся] к метафизике» (Дарвин 1959 год. — Нетрудно убедиться в том, что все перечисленные вопросы были в дальнейшем действительно подробно раскрыты и представлены в «Происхождении видов». Вполне понятно, что «новые акты творения» не обладали подобным программным потенциалом, ибо, будучи совместимыми с любыми биологическими объяснениями, не объясняли тем самым ничего. И наоборот, самые разные, на первый взгляд не имеющие между собой ничего общего биологические «факты» получали новую, единую интерпретацию в свете гипотезы происхождения видов 78. И, вместе с тем, на этом этапе — этапе разработки идей «трансмутации» видов — Дарвин не отвергает и креационизм как таковой, а лишь проводит новую границу между ним и эволюционизмом в соответствии с деистической формулой: Бог установил законы и на их основе предоставил истечь всем последствиям. Это позволяло перевести Творца в категорию первопричины бытия, историческое становление которого уже более не нуждалось в его непосредственном вмешательстве. В этом случае биология в лице Дарвина второй раз вступала на путь, уже пройденный другими научными дисциплинами, и использовала их опыт. Первым на него указал уже Ламарк. Но Дарвин, как мы уже отмечали выше, непосредственно не следовал за Ламарком, а черпал свои идеи из других источников 79. «Астрономы некогда могли говорить, что Бог повелел каждой планете двигаться по своему особому, предначертанному ей пути. Таким же образом Бог повелел, чтобы каждое животное было создано по определённой форме в определённой стране. Но насколько несравненно проще и величественнее сила, [повелевшая]; пусть тяготение действует по определённому закону — и Таким образом, работа над трансмутационной теорией заставляет Дарвина расстаться со своим багажом традиционных религиозных представлений и приводит его в лагерь сторонников деистического мировоззрения, оформившегося к XVII веку во многом благодаря стараниям естествоиспытателей и натуралистов. Основная предметная тема записных книжек о трансмутации — это тема вариативности, появления новых видов как результата изменения видов, являющихся их «предковой формой». Окончательно отделив творение от Творца и утвердив изменение видов в качестве необходимой предпосылки происхождения новых видов, Дарвин задал, тем самым, определённые «методологические рамки», способные вместить различные представления о ходе эволюции живых организмов. Каковы же те конкретные представления о процессе изменения видов, которые выдвигаются им в качестве объяснительного принципа происхождения новых видов? Или, другими словами, каковы собственно теоретические положения теории трансмутации? В записных книжках о «трансмутации» фактически содержатся два различных взгляда на процесс изменения и происхождения видов, используются два понятия для его представления. Это различие можно выразить в рамках со- и противо-поставления «изменчивость — изменяемость», где изменчивость есть процесс, являющийся причиной самого себя (causa sui), самоизменение, в котором процесс и механизм совпадают, изменяемость же, напротив, обусловлена некоей «внешней» причиной и предполагает механизм (то есть другой, сущностный процесс), вызывающий изменение. Изменчивость — это исходная идея «теории трансмиссии» видов. Неоднократно используется она Дарвин связывает в этом теоретическом контексте изменчивость с самим существованием живого, придаёт ей статус центрального жизненного процесса, условия и способа существования, безусловного атрибута жизни как таковой. «Каждый вид изменяется. Он должен прогрессировать. Человек улучшает [свои] представления. Простейшее не может избежать того, чтобы не стать более сложным, и если мы обратимся к первичному происхождению, то должно было [иметь место] прогрессивное развитие» (Дарвин 1959 год. — При всём при том Дарвин не удовлетворяется представлением процесса видообразования в виде спонтанной изменчивости видов. Во всяком случае, он не готов считать подобное представление достаточным и окончательным. Записные книжки о трансмутации фиксируют дарвиновские попытки применения в теоретической схеме видообразования идеи изменяемости видов, вызванной Его смущало противоречие между спонтанным характером подобного видообразования и явно целесообразным, приспособительным характером видовых признаков. «Должны существовать [ Каков же идеальный объект трансмутационной теории в отличие от идеального объекта теории трансмиссионной? Вполне очевидно, что, если представления, выработанные на предыдущем этапе, не были им просто отброшены, то их дальнейшее развитие должно было происходить в соответствии с новыми метапредметными установками. И он явно следует по этому пути, модифицируя принцип идеализации, регулировавший построение идеального объекта на предыдущем этапе. Если первоначально процесс перехода видов друг в друга непосредственно отождествлялся с эмпирическим многообразием видов (современных и ископаемых), то сейчас Дарвин проводит различение возможных и осуществлённых форм перехода видов. Различие между ними приводит его к вопросу о существовании промежуточных форм между видами, то есть форм, которые могли бы существовать, но существование которых эмпирически не установлено. Он занят поиском ответов на вопрос о значении существования в ряде отрядов многочисленных переходных ступеней, отсутствием таких видимых переходов в других и так далее 83 Также как и на предыдущем этапе, проявления всеобщей изменчивости, переходы видов друг в друга, мыслятся им скачкообразными, происходящими одномоментно. Причём, возможности такого разового изменения и реально происходившие изменения суть разные вещи, в силу которых не каждая возможная ступень оказывается и осуществлённой. Но, вместе с тем, это уже не прежний «скачок» непосредственно между эмпирически существующими видами, так как между ними полагается существование промежуточных форм. Причём в ряде случаев количество таких форм, по Дарвину, может достигать тысяч, скажем у современной выдры. Таким образом, лестница биологической эволюции растягивалась им во времени и притом чисто теоретически (гипотетически) за счёт уменьшения «масштаба» скачков. Наряду с промежуточными формами, в записных книжках этого периода появляется ещё одна тема обсуждения — тема разновидностей, включение которых в эволюционный процесс приводит к дальнейшему уменьшению «масштаба» эволюционных скачков в процессе видообразования 84. Ибо само отличие разновидностей от видов традиционно усматривалось (наряду с устойчивостью) в меньших масштабах различий их признаков. Тема разновидностей в записных книжках о трансмутации обсуждается Дарвином в нескольких различных аспектах и, прежде всего, в отношении их существования и гибели в зависимости от приспособленности к условиям существования. И эта зависимость такова, что «устойчивые разновидности, производимые образованием потомства [на] ограниченной [территории] с изменяющимися условиями, продолжают существовать и производятся в соответствии с приспособленностью к этим условиям» (Дарвин 1959 год. — И именно по отношению к разновидностям возникает в записной книжке тема селекции (естественного отбора) продукции природной изменчивости. «Акклиматизировавшийся отец акклиматизирует [своё] дитя? Производит ли в течение веков каждое животное (само, быть может, подвергаясь действию условий [среды]) десять тысяч разновидностей, из коих сохраняются одни лишь только те, которые хорошо приспособлены? Это объясняло бы, почему каждая триба действует по отношению ко всем другим как в пустоте» (Дарвин 1959г. — Используя модифицированный принцип идеализации, Дарвин строит всеобщую онтологическую картину биологической эволюции организмов. Происхождение одних видов из (от) других вместе с происхождением «родственных форм» от общего предка в результате схематизации приводят к известному представлению генетических отношений между видами в виде «древа жизни». Причём, в рамках этого представления находят свою эволюционную интерпретацию традиционные единицы (таксоны) биологической систематики: «Организованные существа представляют собой дерево, нерегулярно ветвящееся: некоторые ветви разветвлены гораздо более [других] — отсюда роды. Древо жизни, быть может, следовало назвать кораллом жизни: основания ветвей отмерли, вследствие чего переходы невозможно обнаружить» (Дарвин 1959 год. — Введённая таким образом схема (онтологическая модель) «древа жизни» позволяет вывести чисто формально ряд следствий (теоретических знаний) в отношении генетического родства организмов, принадлежащих различным видам, родам, семействам, классам и так далее. Каждый горизонтальный срез такого дерева изображает виды, сосуществующие в определённую эпоху. Чем ниже мы спускаемся по такому дереву, тем меньше становится у него ветвей, то есть форм, породивших другие формы, вследствие того, что все они вырастают как бы из одного ствола и подчиняются одному общему закону. На такой схеме наглядно обнаруживается, что, например, было «время когда не существовало никаких млекопитающих; … млекопитающие образовались путём последовательного размножения из [ В тоже время введённая схема «древа жизни» стимулирует постановку новых проблем и поиск подходов к их решению, способствующих более детальной проработке самой схемы, позволяя и вынуждая ставить вопросы типа: в каком пункте древа жизни могли отделиться такие отряды, как птицы и млекопитающие, или строить гипотезы, что тип каждого отряда это и есть та форма, которая наименее удалилась от предковой формы? Наконец, с точки зрения строения «древа жизни», с одной стороны, обширность современных родов, а, с другой, неравномерная ветвистость и несимметричность его ветвей прямо свидетельствуют о вымирании многих родов. Так, вымирание видов естественно вошло на правах необходимой составляющей в новый, модифицированный идеальный объект. А сама мысль о естественности процесса вымирания видов и тема приспособленности-неприспособленности как причины вымирания, его уподобленности смерти отдельной особи, становятся исходной посылкой многих дарвиновских рассуждений. «Почему должна умереть особь? Чтобы увековечить определённые особенности (отсюда — приспособление) и уничтожить случайные разновидности, и приспособить себя к изменению [условий] (ибо, конечно, даже у разновидностей изменение есть приспособление). Но этот довод приложим Тем самым, вымирание становится необходимым аспектом и способом приспособления видов к условиям существования (среды), и Дарвин формулирует своего рода эволюционный принцип: «Каждое последующее животное ветвится вверх, [ведя к образованию] различных типов организации, [или] совершенствуясь, как говорит Оуэн: самое простое развивается и [становится] самым совершенным, а другие время от времени вымирают» (Дарвин 1959 год. — Поэтому, пересматривая своё отношение к вымиранию видов, характерное для трансмиссионной теории, он теперь полагает, что «гибель видов является следствием (в противоположность тому, что могло бы казаться на основании Америки) неприспособленности к условиям» (Дарвин 1959 год. — Как уже отмечалось выше, основной причиной вымирания видов в трансмутационной теории становится неприспособленность к условиям жизни (среды). Вполне очевидно, тем самым, что выживание напротив есть следствие их приспособленности. С другой стороны, как отмечает Дарвин, вымершие виды не оставляют «потомства» («если особь не может размножаться, она не оставляет потомства, так же Нарисованная онтологическая картина биологической эволюции (древо жизни) позволяла делать, наряду с теоретико-познавательными, теоретико-методологические и операционально-методологические выводы относительно требований к эмпирическому базису трансмутационной теории видов. Вернее, позволяла впервые целенаправленно формировать эмпирический базис эволюционного учения как совокупности теоретически интерпретированных эмпирических фактов происхождения видов, в отличие от стихийного набора разнокалиберных и разнопорядковых «данных», относящихся (с точки зрения предлагаемой теоретической схемы) к совершенно различным биологическим процессам. Существование такого базиса выражается Прежде всего, всемерно расширяются границы базисной области за счёт универсумализации (глобализации) гипотезы изменчивости биологических видов — распространения её на всё живое вещество как в пространстве (в планетарном масштабе), так и во времени — вплоть до отдалённых геологических эпох (ископаемые и современные виды) 87. Наряду с предметной экспансией, Дарвин осуществляет и методологическую экспансию, демонстрируя продуктивность гипотезы изменения видов в качестве объяснительной схемы применительно к разным группам биологических фактов, ранее слабо или вообще не связанных друг с другом (наличие «замещающих» видов в отдалённых друг от друга частях суши (континентах) Он осуществляет проверку степени соответствия схемы современным геологическим знаниям о земной поверхности и наоборот, — пересмотр данных геохронологии на основе гипотезы об изменчивости видов и времени, необходимом для свершившихся изменений. Один из основных эмпирических аргументов, выдвигаемых против идеи изменяемости видов, восходящий ещё к Кювье, — отсутствие промежуточных форм. Но из самого по себе факта необнаружения ни их самих, ни их следов ещё не следует, что такие формы не существовали в действительности. «Я могу спросить, не стал ли ряд благодаря открытию ископаемых млекопитающих более полным, чем до того, и это всё чего можно ожидать. Это — ответ Кювье» (Дарвин 1959 год. — Исходя из нарисованной картины, он указывает совершенно другие эмпирические критерии и принципы интерпретации эмпирических данных. «Недавнее происхождение несравненно убедительнее демонстрируется наличием хотя бы одного единственного вида, чем отсутствием захороненных останков» (Дарвин 1959 год. — Наконец, следует отметить значительное расширение базисной области трансмутационной теории за счёт ещё одной, совершенно особой группы фактов — «данных» о деятельности человека по одомашниванию животных. В записных книжках содержатся многочисленные записи о домашних животных (породах крупного рогатого скота, лошадей, овец, собак, кошек, истории пород голубей), их разведении, разновидностях, особенностях, и так далее. Записи о гибридизации, фамилии лиц у которых консультировался Дарвин по поводу приёмов и результатов выведения новых пород домашних животных. Эти данные используются им, в основном, для пояснения, иллюстрации, дополнения естественнонаучных фактов. Они выступают в роли квазиэкспериментальных данных, демонстрирующих в явном виде то, что скрыто происходит в дикой природе 90. Вместе с ними, а зачастую в нераздельным единстве с ними, входит в дарвиновское творчество тема отбора человеком результатов выведения полезных пород домашних животных, приводящего к появлению новых их разновидностей, то есть тема изменения видов (разновидностей) самим человеком. Значение появления такого тематизма в работе Дарвина трудно переоценить, если иметь в виду его глубокую убеждённость, что, если бы организованные существа не обладали присущей им склонностью к изменениям, то человек не смог бы ничего сделать. 5.4. От трансмутационной теории к «естественному отбору»Наметив, к началу 1938 года, в своих записных книжках контуры «теории трансмутации» видов, Дарвин, как известно, на этом не остановился. К тому времени, как мы уже убедились, он стал убеждённым деистом и эволюционистом; разработал макро-онтологическую картину биологической эволюции организмов; удостоверился в продуктивности гипотезы изменения видов и происхождения их друг от друга, — собрав, упорядочив, и объяснив, с её помощью, множество до того разрозненных био-гео-географических «данных» и так далее. Но самое ядро концепции — идеальный объект и теоретическая схема — его явно не удовлетворяли. И он продолжал работать над ней, пополняя свои заметки и разного рода эмпирическими «данными», и теоретическими соображениями. Именно на этом пути теоретическая схема трансмутационной теории была преобразована в эволюционную схему естественного отбора. Каким же был реальный путь преобразования первой теоретической схемы во вторую? 91 Существует описание этого пути, сделанное самим Дарвином в его автобиографии, написанной на склоне лет — в В октябре 1838 года, то есть спустя пятнадцать месяцев после того как я приступил к своему систематическому исследованию, я случайно ради развлечения прочитал книгу Мальтуса «О перенаселении» и, так как благодаря продолжительным наблюдениям над образом жизни животных и растений я был хорошо подготовлен к тому, чтобы оценить [значение] повсеместно происходящей борьбы за существование, меня сразу поразила мысль, что при таких условиях благоприятные изменения должны иметь тенденцию сохраняться, а неблагоприятные — уничтожаться. Результатом этого и должно быть образование новых видов. Теперь, наконец, я обладал теорией, при помощи которой можно было работать, но я так сильно стремился избежать какой бы то ни было предвзятой точки зрения, что решил в течение некоторого времени не составлять в письменной форме даже самого краткого очерка теории. В июле 1842 года я впервые решился доставить себе удовольствие и набросал карандашом на 35 страницах очень краткое резюме своей теории» (Дарвин 1959а. — Мы уже комментировали часть этого свидетельства Дарвина и указывали на ряд несовпадений с его же собственными текущими оценками, сопровождавшими саму работу 92. Записные книжки, как мы убедились, свидетельствуют, что он действительно «собирал в весьма обширном масштабе факты, особенно — относящиеся к одомашненным организмам, путём печатных запросов, бесед с искусными животноводами и садоводами и чтения обширной литературы». Однако, вопреки позднему свидетельству, не «без какой бы то ни было [заранее созданной] теории», а как раз в русле создаваемых теоретических построений, призванных объяснить причины изменения видов и законы их переходов друг в друга. Поэтому необходимо поверить это позднее свидетельство Дарвина его же собственными записями в записных книжках того времени. Утвердив для себя, в качестве исходного, динамический взгляд на взаимоотношение видов и ещё не предрешив изменение или изменчивость станет окончательным основанием теоретической схемы, Дарвин обращается, наряду с другими, к наиболее важной теме наследственности и наследования, способных сохранить и передать потомству совершившиеся изменения. Наследственная передача формы и наследование изменений; распределение местных и широко распространённых видов; различие между систематической близостью и аналогией; отношение между привычкой (поведением) и биологической структурой — вот основные темы, которые он разрабатывает с марта по июль 1838 года (записная книжка С). Все «законы», описывающие явления наследственности, распределения, систематики и поведения, рассматриваются им как так или иначе связанные между собой звенья общей проблемы: проблемы взаимоотношений между эволюционными изменениями и эволюционной преемственностью. Он анализирует многочисленные литературные источники, содержащих те или иные частные биологические идеи и факты, коррелирующие с его интересом к вопросу происхождения видов. Так, из работ Уильяма Яррела (William Yarrell) он извлекает для себя вывод, что предковые разновидности должны преобладать в гибридных поколениях, подобно тому, как дикие виды должны преобладать над одомашненными. Этот вывод из «закона Яррела» становится звеном обоснования дарвиновского трансформизма, гарантируя устойчивость наследуемых характеристик. Включение Дарвином проблем наследственности в круг своих интересов сопровождается и дальнейшим ростом внимания к авторам, писавшим о выведении новых пород животных (Sebright and Wilkinson). При всей неудовлетворённости своей трансмутационной схемой происхождения видов, он использует её для ассимиляции и объяснения биологических фактов, полученных другими авторами, продолжая расширять эмпирический базис своей концепции. Так, критический анализ работ школы Маклейя и Суэйна (MacLeay и Swain) позволяет выдвинуть эволюционную версию разницы между «сродством» и «сходством» организмов. Таксономическая близость, сродство интерпретируется им как результат общности происхождения, а обнаруживаемое сходство рассматривается как выражение эволюционного приспособления к условиям среды 93. На этом же этапе в поле его зрения попадают не только структурные, но и поведенческие аспекты приспособления организмов к среде. Он выдвигает идею, что приспособительное изменение в привычке предшествует структурным изменениям и что поведение, включающее инстинкты и интеллект, является наследственным — тем самым, укрепляя свою теорию за счёт ламаркианских взглядов на приспособительные механизмы 94. При всём при том, Дарвину хорошо известно, что далеко не все прижизненные изменения являются наследственными и сами по себе эти взгляды его никогда не удовлетворяли 95. И тем не менее, в целом, записная книжка С свидетельствует только о чисто экстенсиональном росте концепции. Правда, Более глубокие, интенсиональные изменения в концепции происходят позже, когда Дарвин начинает следующую, третью в серии по трансмутации записную книжку D (июль 1838 — сентябрь 1838). Если предметно-тематическим содержанием предыдущей записной книжки были наследственность и наследование, то здесь он обращается к теме размножения организмов и пытается уяснить эволюционное значение процессов размножения. Поэтому, в частности, она содержит многочисленные и детальные извлечения «данных» из книги Хантера «Царство животных» (Hanter, «Animal Economy») и несколько попыток объединить в рамках одного представления сложные законы размножения. Но вовсе не это содержание определяет значение данной записной книжки, а то, что к концу её Дарвин формулирует новый ответ на основной вопрос своей теории: каковы причины и механизмы изменения и приспособления видов? Другими словами, именно в ней он вносит решающее изменение в конструкцию идеального объекта своей концепции и формирует её новую теоретическую схему. Вопрос о том, как и за счёт чего Дарвин «открыл» механизм естественного отбора, каков был механизм этого «творческого акта», давно волновал и историков науки, и исследователей психологии научного творчества. Ответ на него непосредственно связан с оценкой воздействия на Дарвина известной работы Мальтуса. В приведённом чуть выше автобиографическом свидетельстве о ходе работы над эволюционной концепцией Дарвин особо выделяет знакомство с мальтусовой теорией перенаселения 96. Поэтому дать ответ на этот центральный вопрос — это значит, прежде всего, дать ответ на вопрос о значении «теории перенаселения» для генезиса «теории естественного отбора». Среди историков биологии довольно долго существовал широкий спектр мнений по поводу влияния Мальтуса на Дарвина. Один его полюс был представлен взглядами «ранних» отечественных историков науки, практически полностью отрицавших какое-либо положительное влияние «реакционной» мальтусовой теории на «прогрессивную» дарвиновскую. Доказывая, правдами и неправдами, что Дарвин ознакомился с книгой Мальтуса после того, как завершил реальную работу над своей теорией, отнесение им самим этого знакомства к октябрю 1938 года объясняли ошибкой памяти. Однако, похоже, они сами запамятовали, что Дарвин всю свою творческую жизнь вёл дневники и записные книжки и поэтому в датировке тех или иных событий был пунктуален и практически никогда не ошибался. После же публикации очередной найденной записной книжки знакомство Дарвина с Мальтусом в самом процессе работы над концепцией стало историческим фактом. Другой, противоположный полюс, представлен точкой зрения, что Дарвин использовал мальтусову теорию для упорядочивания фактов биологической эволюции или, другими словами, на основе его теории создал свою теорию «биологического перенаселения». Обе крайние точки зрения представляются малоубедительными. И замечания, обнаруженные в записных книжках, посвящённых, подчеркнём это, теории происхождения видов, и свидетельство самого Дарвина о том впечатлении, какое на него произвело знакомство с идеей Мальтуса о процессе перенаселения и его результатах, и внесение им изменений в это же время в основную теоретическую схему — существенные историко-научные факты, которые невозможно игнорировать. Они требуют интерпретации и объяснения 97. В то же время и точка зрения прямого использования (своего рода заимствования) теоретической схемы Мальтуса выглядит наивной. И прежде всего потому, что Дарвин сам обладал достаточно развёрнутой и продуктивной теоретической схемой трансмутационной теории видов, в которой уже присутствовали практически все идеализованные компоненты будущей теории естественного отбора. Здесь самое время напомнить, что уже в рамках трансмутационной теории Дарвин фактически включил человека в общий процесс видообразования на правах одного из звеньев биологической эволюции 98. А это значит, что со стороны своего объективного содержания процесс использования Дарвином идей Мальтуса состоял в сопоставительном анализе двух теоретических схем, имеющих общую предметную область явлений. Причём, с чисто логической точки зрения, теоретическая схема Мальтуса описывала процессы, происходящие лишь с одним из многих типов эмпирических объектов дарвиновской теории (одним из видов — Homo sapiens) и тем самым должна была выступать, в формальном отношении, в качестве частного (или предельного) случая общей дарвиновской схемы. Зримым подтверждением чему стал социал-дарвинизм 99. А это значит, она могла служить своего рода оселком для проверки и уточнения исходной дарвиновской схемы. Ибо согласованность двух независимо разработанных теоретических схем была бы весомым свидетельством (по крайней мере, для самого Дарвина) объективной значимости, Именно поэтому, на наш взгляд, приведённое его свидетельство о последствиях чтения книги Мальтуса — я «был хорошо подготовлен к тому, чтобы оценить [значение] повсеместно происходящей борьбы за существование, меня сразу поразила мысль, что при таких условиях благоприятные изменения должны иметь тенденцию сохраняться, а неблагоприятные — уничтожаться. Результатом этого и должно быть образование новых видов» — означает, что Дарвин преобразовал собственную теоретическую схему так, чтобы вписать в неё схему Мальтуса. Причём, не заимствуя мальтусову схему, а «выкраивая» из теоретической схемы трансмутационной теории, как из особого идеально-семиотического материала, свою новую схему по её образцу. Он использовал её в особой роли — в роли принципа идеализации. Ибо сами по себе факты повсеместной борьбы за существования и наличие такой эмпирической закономерности («закона») в мире природы были Дарвину хорошо известны. Но, до чтения Мальтуса, они играли скромную роль в его теоретической схеме, не были её необходимым звеном и не обладали достаточным объяснительным потенциалом в теории трансмутации видов. Концептуальный каркас трансмутационной теории был слишком диффузным и состоял из ряда сконструированных Дарвином «законов» (общности строения, последовательного образования потомства, приспособления, изменения, сохранения изменений, вымирания, выживания приспособленных, и так далее), не связанных между собой очевидным и необходимым образом. Наконец, он (каркас) оставался незамкнутым — требовал или а) «открытия» за спиной эволюционных «скачков» (per saltum) некой неизвестной причины (закона) изменений, или б) дополнения ненаправленной изменчивости другими, ещё неизвестными механизмами. Другими словами, теория трансмутации имела разностороннее «внешнее оправдание», но не обладала «внутренним совершенством». Если, с чисто формальной и общей точки зрения, сравнить концептуальные каркасы этой теории и теории происхождения видов путём естественного отбора, то нетрудно заметить, что между ними, по сути дела, есть лишь три логических различия. Первое и определяющее — различие между двумя основными единицами идеального объекта и теоретической схемы. Для теории трансмутации такой единицей является отдельный вид (разновидность) и произошедшие от него формы, а теория естественного отбора имеет в виду отдельный организм и его потомство. Второе (по сути дела обусловленное первым отличием) — «избыточное» количество теоретических «законов», необходимых и достаточных для эффективного функционирования теории, размывающее её единство и не позволяющее делать вполне определённые и однозначные предсказания 100. Третье — отсутствие в трансмутационной теории полной и замкнутой системы только необходимых, взаимосогласованных элементов. Это означает, что, по сути дела, никаких новых теоретических идей Дарвин у Мальтуса не почерпнул. Скорее наоборот, благодаря ему, он исключил из состава своего идеального объекта и теоретической схемы одни из них, а другим придал статус центральных и системообразующих. Другими словами, это знакомство позволило Дарвину опознать среди своих идей «руководящие идеи», вышелушить ядро нового идеального объекта 101. Одно из самых первых упоминаний имени Мальтуса появляется при наброске новой картины взаимоотношений живых организмов и среды. «Можно сказать, что сила как бы распределённая между 100 000 клиньев вгоняет всякий род адаптивных структур в щели природного хозяйства или скорее создаёт эти щели, выталкивая слабейших. Конечная причина всех этих воздействий состоит в том, чтобы отсортировать правильные структуры и адаптировать их к изменениям. Как показывает Мальтус, это делается ради конечного эффекта»… (Darwin’s Notebooks, 1986. — Вряд ли можно сомневаться в том, что такая экологизация среды стала позитивным результатом сравнения двух теоретических схем. Ведь социальная среда в теоретической схеме Мальтуса обладала гораздо большей определённостью и выявленностью и именно за места в этой формально организованной, относительно стабильной среде и ведётся борьба за существование в его схеме. Вывод Дарвина: «Ни одна структура не сохранится, не приспособившись к жизни в целом… Она будет умаляться и изгоняться на периферию в великом кризисе перенаселения» (Darwin’s notebooks…, 1987, c. 399) — находится в прямой связи с выявленностью взаимозависимости процессов перенаселения и приспособления у Мальтуса. Продолжая усовершенствовать ядро своей теории, Дарвин пытается охватить с её помощью новые факты, связав их необходимым образом. Ибо это для него одно из главных свидетельств её продуктивности — открытие новых перспектив для дальнейшего развития. Он строит длинные ряды следствий из принятых посылок, пытаясь объяснить, например, в их свете биологическое значение разделения полов 102. Даёт рефлексивную оценку продуктивности выработанных принципов работы и осуществляет проблематизацию эмпирического материала — то есть сознательно и последовательно строит свой особый теоретический мир: «Если думать о последствиях моей теории, то вероятно будут открыты законы корреляции частей, из законов воздействия вариации одной части на другую. Из рассмотрения всех фактов, как таких из которых следует закон трансмутации, я не могу извлечь всех возможных выводов» (Darwin’s notebooks…, 1987, Именно в свете новых перспектив его теория начинает уже на этой фазе претендовать на роль всеобщей теории биологической эволюции, не знающей исключений. Уже теория трансмутации распространяла свои претензии на объяснение происхождения человека как одного из биологических видов. Новые же теоретические идеи позволяли ставить вопрос о биологических основах высших проявлений человеческой природы 103. Областью явлений его теории становится всё видовое многообразие жизни на земле. На этом пути Дарвину удаётся эволюционно объединить как диких, так и одомашненных животных: «Красивую часть моей теории составляет то, что одомашненные породы органических существ появляются таким же образом, как и виды. Но последние много более совершенны и образовались бесконечно медленнее» (Darwin’s notebooks…, 1987, Подводя итоги, можно утверждать, что, на наш взгляд, в процессе согласования своей схемы с мальтусовой и её ассимиляции в качестве частной, относящейся лишь к одному биологическому виду, Дарвин устранил недостатки теоретической схемы трансмутации видов и перестроил идеальный объект теории эволюции. Мальтус описывал борьбу за существование между людьми, вызванную процессами перенаселения, — то есть процессы, происходящие в рамках одного вида «человек». А борьба за существование — это не что иное как дарвиновские «выживание приспособленных», как «вымирание неприспособленных», как «способ приспособления», но не по отношению к видам и разновидностям, а внутри вида. Разница между людьми это и есть изменчивость, а успех в борьбе одерживают те, чьи изменения благоприятны и так далее. Это позволило Дарвину окончательно перейти от «скачков» между видами к мелким ненаправленным изменениям индивидов (к собственно изменчивости) и избавиться от поиска «неизвестных» причин изменения 104. Его новый взгляд на процессы видообразования окончательно определился: «Виды суть бесчисленные вариации». Каждая структура может претерпевать бесчисленные перемены, поскольку каждая из них совершенным образом приспособлена к обстоятельствам конкретного момента. В силу прочности, обусловленной «медленностью формирования», эти вариации имеют тенденцию накапливаться на каждой структуре» (Darwin’s notebooks…, 1987, Таким, в общих чертах, нам представляется мост, соединивший трансмутационную теорию с теорий естественного отбора. 5.5. Очерки | |
Примечания: | |
---|---|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце издания. | |
Оглавление | |
| |