В центре концепции, разработанной Снидом и Штегмюллером, стоит идея о том, что понятие научной теории может быть выражено средствами математики, путём введения теоретико-множественного предиката, специфического для данной теории 192. Примером может служить классическая механика частицы (КМЧ). Можно определить это понятие следующим образом: КМЧ [x] существуют множества ![]() Такие, что: (1) ![]() Это означает: x есть структура, составленная: из P, T и так далее. (2) P — конечное непустое множество. (3) T — интервал действительных чисел. (4) ![]() Где DI — область определения: ![]() «декартово произведение» (иначе: в области определения: ![]() Частица всегда скоординирована с моментом времени); DII — ранг: ![]() множество образов, на котором отображена данной функцией область определения: ![]() множество троек чисел; ![]() Означает, что ранг (множество векторов положения) есть подмножество множества троек действительных чисел, поскольку каждый вектор положения частицы определяется тремя действительными числами — её координатами. (5) ![]() Где ![]() Для всех u P (« (6) ![]() Где — множество натуральных чисел, на котором отображается число сил, действующих на частицу;
Для всех u ![]() Абсолютно конвергентна, то есть сумма абсолютных значений имеет предел. (7) Для всех u ![]() Где D 2 — вторая производная: ![]() Это хорошо известное уравнение: масса ускорение = сила. По Сниду и Штегмюллеру, это чисто теоретико-множественное определение позволяет сделать эмпирическое утверждение: данная структура имеет некоторое применение a к реальным системам. Например, в виде такой структуры можно представить солнечную систему. Такого рода эмпирические утверждения могут выражаться следующим образом: a имеет структуру, определяемую специальной теорией, сокращённо: a имеет s, где под s понимается фундаментальный закон данной теории (например, КМЧ). Затем Снид и Штегмюллер определяют понятие «теоретической величины» как величины, полученной при помощи теоретически зависимого измерения. Это значит, что определение величины зависит от предшествующего успешного применения именно тех теорий, в которых эта величина фигурирует. Например, сила и масса — теоретические величины в КМЧ, а положение частицы и время — не являются таковыми, поскольку они могут быть измерены немеханическим способом, скажем, оптическим. Всякое применение теории a называется моделью S и отличается от возможной (потенциальной) частной модели КМЧ. Например, кинематика частицы (КЧ) — возможная частная модель КМЧ. В соответствии с предыдущим определением: КЧ [x] существуют множества P, T и функция: ![]() Удовлетворяющая условиям (1) a — возможная частная модель S, и существует теоретическое расширение, обозначаемое x, являющееся моделью S. Это так называемая «примитивная форма Рамсея, выражающая эмпирическое содержание теории». Но зачем нужна усложнённая 12.1. Критические замечания об определении теоретических величин в концепции Снида-ШтегмюллераЗдесь уже напрашиваются некоторые возражения, в особенности против того определения, которое Снид и Штегмюллер дают теоретическим величинам. Почему в это определение должно входить успешное применение теории, от которой эти величины зависят? Не указывает ли на сомнительность такого вхождения тот вывод, к которому приходят авторы концепции — о том, что пространство и время не являются теоретически зависимыми величинами? Как показывают многочисленные примеры, частично приведённые в предшествующих главах, нет таких понятий пространства и времени, которые не зависели бы от сложной системы теоретических предпосылок. В самом деле, чтобы утверждать истинность «a есть S», нужно проделать специальные измерения, но это возможно только в том случае, когда значимость теорий, необходимых для таких измерений, хотя бы частично предполагалась априорно (и это также уже было показано на примерах). Большего мы не вправе требовать, не рискуя впасть в бесконечный регресс или оказаться в логическом круге; но в действительности и не нужно требовать большего. Даже утверждение «a есть возможная частная модель S», если оно принадлежит эмпирическому содержанию теории, требует определённых измерений. Но тогда, если принять концепцию Снида-Штегмюллера, может ли формулировка эмпирического содержания Можно ли с определённостью утверждать, что этому выражению нельзя приписывать значение «a есть возможная частная модель», то есть что данное выражение интерпретировано априорно? В таком случае эмпирическое содержание теории состояло бы в таких, например, высказываниях как «Планетарная система, априорно интерпретируемая в классической механике, характеризуется 12.2. Критика различия, которое Снид и Штегмюллер проводят между «ядром» и «расширением ядра» теорииПроследим дальше за развитием концепции Снида-Штегмюллера. Итак, у каждой теории есть «подразумеваемые применения» (например, у классической физики — солнечная система, приливы, маятники, и так далее). Для всех этих применений существуют некоторые «ограничения». Так одному и тому же объекту в различных применениях приписываются одинаковые функциональные значения (например, масса Земли считается одной и той С учётом всего этого согласно Сниду и Штегмюллеру получаем усложнённую формулировку Рамсея: (II). Имеется теоретическое расширение множества физических систем до моделей математической структуры S, такое, что теоретические функции, фигурирующие в этом расширении, удовлетворяют классу предварительно установленных ограничений, и, кроме того, такое, что некоторые собственные подмножества m расширимы до моделей некоторых более узких (специализированных) формулировок структуры S. Тем самым «ядро» C теории отличается от «расширенного ядра» E. В состав «ядра» C входят: 1) множество возможных моделей (то есть математическая структура теории); 2) множество возможных частных моделей; 3) ограничивающая функция (посредством которой возможные модели связываются с возможными частными моделями); 4) множество моделей; 5) множество ограничений. Если к этим пяти составляющим «ядра» добавить «специальные законы» (здесь мы не будем на этом останавливаться), то получим «расширенное ядро» E. Главная идея концепции Снида-Штегмюллера в том, что «ядро» C остаётся постоянным в ходе историко-научного процесса, а «расширенное ядро» E изменяется. Таким образом, (II) — эмпирическое утверждение, которое может изменяться с течением времени. «Ядро» — это как бы априорный структурный элемент теории; поскольку он не подвержен изменениям, то и нет надобности в Здесь мы вынуждены задать критический вопрос: не является ли демаркация Но необходимо и разумное основание, по которому граница между «ядром» и его «расширением» пролегает так, а не иначе. Скажем, чтобы отнести второй закон классической механики — «сила = масса х ускорение» — к «ядру» и признать его априорную значимость, нужны 12.3. Критические замечания о «динамике теорий» Снида-ШтегмюллераТеперь мы подошли к определению теории, для которого вводится множество физических систем J, репрезентирующих «подразумеваемые применения» расширенного ядра E. Обозначим класс возможных подразумеваемых применений E как X — физическая теория, если и только если X = <C, J&rt. Следуя Сниду и Штегмюллеру, мы теперь можем получить определение эмпирического содержания теории теоретико-множественным образом. Вместо (II) запишем: (III). J есть элемент И наконец, мы получим как семантическое, так и прагматическое определение того, что значит «располагать теорией (в момент t)». Семантическое определение: P располагает теорией T в момент t, если P знает, P располагает теорией T в момент t, Пункт [4] прагматического определения может быть назван «теоретической верой в прогресс науки», а Теперь мы имеем средства для того, чтобы решить главный вопрос: построить теорию историко-научного процесса, или, как выражаются Снид и Штегмюллер, теорию «динамики научных теорий». Тот исторический факт, что разные исследователи часто пользуются одной и той же теорией, хотя связывают с ней различные гипотезы, можно выразить так, что эти исследователи имеют разные мнения, касающиеся расширенного ядра E или множества подразумеваемых применений J, но Тот исторический факт, что теории часто опровергаются [здесь это означает фальсификацию (II) и/или (III)], но при этом не отбрасываются, получает выражение в том, что опровергается лишь «расширение ядра», а само «ядро» остаётся незатронутым и потому не может быть «низложено». Пример, который приводит Штегмюллер: если свет состоит не из корпускул, то это не означает, что опровергнута механика частиц, а только то, что один элемент из множества подразумеваемых применений, относящийся к расширению «ядра» E, исключён из него. Можно теперь сказать, что нормальное развитие науки происходит тогда, когда расширяются Что касается Штегмюллера, то он особенно старается создать впечатление, будто теоретико-множественное определение теории является наиболее важным условием объяснения этих фундаментальных историко-научных фактов, и более того, будто эти факты вообще не могли бы быть объяснены без такого определения. Он подчёркивает, что, если рассматривать теорию не теоретико-множественным образом, а Как мы уже отмечали, теоретико-множественное представление теории действительно имеет то преимущество, что априорная структура «ядра» теории с помощью формальных методов становится особенно прозрачной. Но это никак не отменяет вопрос о том, что именно должно входить в «ядро» теории, что можно называть априорным элементом последней, а что нельзя, каковы критерии, по которым принимаются такого рода решения, что вообще следует понимать под «a priori» в данном контексте. Такие решения могут быть приняты только путём проверки конкретных обосновывающих предложений — могут ли они сами быть обоснованы эмпирически или внеэмпирически — Никакой формализм, в том числе и теоретико-множественный, не избавляет от необходимости содержательного исследования. Сама формальная презентация может состояться только в конце или на заключительных стадиях разработки теории. Для этого теория уже должна наличествовать как достаточно полный класс предложений. Но так никогда не бывает в начале или на ранних стадиях развития теории, то есть когда граничная линия Теоретико-множественное представление теорий прячет проблематичность оснований этих теорий за ширмой формальных преимуществ и тем самым камуфлирует историческую обусловленность теоретических конструкций. Штегмюллер прибегает к чисто психологическому объяснению постоянной приверженности «ядру» тех исследователей, которых не смущают многочисленные неудачные попытки расширения этого «ядра», — объяснение сродни тому, что лучше иметь И, наконец, мы видим, что теоретико-множественный анализ не может объяснить, почему наступают революционные преобразования, почему вдруг учёные создают новое «ядро». Штегмюллер не проходит мимо этого вопроса, но то, что ему удаётся сказать, а именно, что революционные изменения происходят тогда, когда старая теория оказывается сводимой к новой, когда новая теория даёт по меньшей мере не худшее объяснение фактам, чем старая и так далее, никак не связано с теоретико-множественным анализом; это просто исторические констатации, которые, как было показано в предшествующих главах, к тому же и неверны. Однако, если рассматривать процессы научных изменений не только в рамках теоретико-множественного анализа, но и дополнять его исторической теорией научного развития, очерк которой представлен здесь, то тогда только и можно понять, почему действительный ход истории науки не соответствует этим констатациям, но тем не менее не является ни загадочным, ни иррациональным. Концепцию Снида-Штегмюллера в целом можно считать небесполезным инструментом анализа уже сложившихся теорий, хотя она в ряде аспектов имеет спорный характер. Но никакая «динамика теорий», если под этим понимать метатеорию, объясняющую истоки, основание, выбор и историческое развитие научных теорий, из этой концепции выведена быть не может; поэтому такое наименование следует признать неадекватным и порождающим недоразумения. | |
Примечания: | |
---|---|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце издания. | |
Оглавление | |
| |