Элвин Тоффлер:
Метаморфозы власти.
Часть II. Жизнь в суперсимволической экономике.
Глава 7. Материал-изм!

Однажды, когда Рональд Рейган ещё был в Белом доме, маленькая группа людей собралась за столом в Семейной столовой для обсуждения будущего Америки в долгосрочном плане. В группу вошли восемь известных футурологов, вице-президент и три помощника президента Рейгана, в том числе Дональд Риган, только что назначенный главой администрации Белого дома.

Это собрание было организовано автором по просьбе президента Рейгана. В вводном обращении было сказано, что хотя футурологи и расходятся по ряду социальных и политических вопросов, а также перспектив развития технологии, они едины в том, что экономика претерпевает глубокие преобразования.

«Итак, вы все считаете, — съязвил Дональд Риган, — что мы будем заниматься стрижкой волос и жарить гамбургеры! Мы уже не будем промышленной державой?»

Риган больше известен своими мемуарами в стиле «поцелуй и расскажи», чем своими делами в администрации президента. Впоследствии он был уволен после грязной борьбы против первой леди — Нэнси Рейган. Но это был ещё только первый день его работы в администрации, и он бросил перчатку на полированный обеденный стол.

Президент и вице-президент оглянулись вокруг в ожидании ответа. Практически все собравшиеся мужчины были застигнуты врасплох этим грубым и неожиданным выпадом. Только Хейди Тоффлер, соавтор «Шока будущего», «Третьей волны» и этой книги, приняла вызов Ригана. «Нет, господин Риган, — страстно ответила она, — Соединённые Штаты Америки по-прежнему будут ведущей промышленной державой. Только процент работающих в промышленности уменьшится».

Объясняя различие традиционных приёмов производства и то, как производятся компьютеры Макинтош, она провела аналогию с сельским хозяйством. Она указала, что США являются одним из крупнейших в мире производителей продовольствия, хотя в сельском хозяйстве занято менее двух процентов населения. За последнее столетие именно на фермах наиболее сильно сократилось количество работающих, но США стали сильнее, а не слабее как сельскохозяйственная держава ⁹⁹. Почему бы подобному не произойти и в промышленности?

Удивительно, но факт: после ряда колебаний количество занятых в промышленности США в 1988 году практически такое же, как в 1968 году, — немного более 19 миллионов человек. Доля промышленности в валовом национальном продукте осталась той же самой, что и двадцать лет назад, а доля работающих сократилась ¹⁰⁰.

Это ясно как прописная истина: поскольку и население, и численность рабочей силы в США возрастают, поскольку многие американские предприятия были автоматизированы и реорганизованы в 1980-х годах, доля занятых в промышленности будет продолжать сокращаться. По некоторым оценкам, в ближайшее десятилетие в Соединённых Штатах Америки ежедневно будет создаваться 10 000 новых рабочих мест, но лишь незначительное количество (если вообще будет) из них — в промышленности. Подобный процесс идёт и в экономике Европы и Японии.

Тем не менее даже сейчас слова Дональда Ригана повторяют некоторые капитаны вяло развивающейся американской индустрии, профсоюзные лидеры сокращающихся профсоюзов, экономисты и историки, заявляющие о важности развития промышленности, хотя с этим никто не спорит.

Постоянный и самоподдерживающийся миф, что Америка утрачивает свой промышленный потенциал, порождает бредовые предложения вроде недавно опубликованного в журнале для бизнесменов, в котором призывается ввести 20-процентный налог на «все импортное» и запретить иностранцам покупать американские компании ¹⁰¹.

В основе этой истерии лежит представление, что сдвиг в занятости от физического труда к умственному и к работе в сфере услуг отрицательно сказывается на экономике. Кроме того, считается, что сокращение занятости в промышленности приведёт к «краху экономики». Такие аргументы соответствуют взглядам французских физиократов XVIII веке, которые были неспособны представить себе индустриальную экономику и считали сельскохозяйственное производство единственно «продуктивным» занятием.

Новое понимание безработицы

Большинство горестных жалоб об упадке промышленности эгоистичны и основаны на устаревшем понимании богатства, производства и безработицы.

В вышедшей в 1962 году пионерской работе экономиста из Принстона Фрица Махлупа (Fritz Machlup) «Производство и распределение знания в США» (The Production and Distribution of Knowledge in the United States) на основе статистического материала показано, что число занятых производством символов превышает численность работников, производящих вещи. В конце 1950-х — начале 1960-х годов лишь небольшая часть футурологов в США и Европе предсказывали переход значительной части занятых от физического труда к умственному или к работе, связанной с человеческим фактором. Об этом свидетельствуют написанные в те годы статьи, книги, обзоры и по крайней мере одна Белая Книга для внутреннего пользования компании IBM. В то время прозвучавшие первые предостережения не принимались в расчёт как слишком «умозрительные».

С тех пор произошёл реальный сдвиг от физического труда к работе в сфере услуг и суперсимволической деятельности. И этот сдвиг приобрёл драматический и необратимый характер. Сейчас в США в этих секторах экономики работают три четверти всех занятых ¹⁰². Этот огромный переход привёл к удивительному явлению: совокупный мировой объём экспорта услуг и «интеллектуальной собственности» сравнялся с объёмом экспорта электроники и автомобилей вместе взятых или общему экспорту продовольствия и топлива ¹⁰³.

Этот переход оказался неоправданно тернистым, поскольку прозвучавшие ещё в его начале сигналы были проигнорированы. Массовые увольнения, банкротства и другие напасти ударили по экономике потому, что старая окостеневшая промышленность опоздала с установкой компьютеров, роботов, электронных информационных сетей, оказалась мало приспособленной к перестройке. В результате этого она стала неконкурентоспособной. Многие обвиняли в своих бедах зарубежные компании, высокие или низкие ставки, перерегулирование экономики и тысячи других факторов.

Некоторые из них, несомненно, сыграли свою роль. Но точно так же можно обвинить и высокомерие основных промышленных компаний — производителей автомобилей, стали, судов, тканей, — которые всё это время занимали доминирующее положение в экономике. Близорукость их директоров ударила в первую очередь по тем, кто был наименее способен влиять на производственную политику и наиболее беззащитен, — по рабочим этих компаний. Безработица ударила даже по работникам среднего звена управления, в результате иссякли их банковские счета, а в некоторых случаях даже распались их семьи. Вашингтон практически ничего не сделал, чтобы смягчить этот шок.

Тот факт, что уровень безработицы в 1988 году был таким же, как и в 1968 году, вовсе не означает, что рабочие, уволенные в этот период, просто вернулись на свои рабочие места. Наоборот, по мере совершенствования технологии компании нуждались в совершенно другой рабочей силе.

На старых фабриках Второй волны требовались взаимозаменяемые рабочие. А на предприятиях Третьей волны — разносторонние, обучаемые новому, высококвалифицированные работники, то есть рабочие, гораздо менее взаимозаменяемые. И это ставит проблему безработицы с ног на голову.

В обществе «фабричных труб» Второй волны капиталовложения или рост покупательной способности населения приводят к стимулированию экономики и созданию новых рабочих мест. При наличии одного миллиона безработных в принципе можно создать миллион рабочих мест. Поскольку эти рабочие места не требовали высокой квалификации, для обучения было достаточно нескольких часов, и любой безработный мог занять любое рабочее место. Presto! ¹⁰⁴ Проблема испарилась.

В современной суперсимволической экономике это не так. Именно поэтому огромное количество безработных не могут найти работу, и ни кейнсианские, ни монетаристские средства не дают результата. Вспомним: чтобы справиться с Великой депрессией, Джон Мейнард Кейнс предложил создать дефицит бюджета с целью дать деньги потребителям. Как только у потребителей появятся деньги, они тут же бросятся покупать вещи. Это, в свою очередь, позволит предпринимателям расширить производство и нанять новых рабочих. Прощай, безработица. Монетаристы предлагают манипулировать процентными ставками и количеством денег в обращении, чтобы увеличить или уменьшить покупательную способность населения.

В сегодняшней глобальной экономике можно напечатать деньги для потребителей без какой-либо пользы для отечественной экономики. Американцы, покупая новый телевизор или плейер, просто посылают доллары в Японию, Корею, Малайзию или ещё куда-нибудь. Эти покупки не приводят к появлению рабочих мест в Америке.

Есть ещё одно глубинное течение в старой стратегии: основное внимание уделяется обращению денег, а не знаний. Но теперь невозможно сократить безработицу, просто увеличивая число рабочих мест, поскольку проблема уже не является просто количественной. Безработица превратилась из количественной в качественную.

Таким образом, даже если спрос на рабочую силу в 10 раз превысит безработицу, если будет существовать 10 миллионов вакансий и только один миллион безработных, этот миллион не сможет занять эти вакансии до тех пор, пока их квалификация — знания — не будет соответствовать требованиям новых рабочих мест. Эта требуемая квалификация очень разная и непрерывно изменяется, и рабочие не могут с лёгкостью переквалифицироваться, как раньше. Деньги и числа уже не позволяют решить проблему.

Безработные отчаянно нуждаются в деньгах, чтобы выжить самим и прокормить свои семьи, поэтому необходимо выполнить моральный долг и обеспечить им достаточный уровень помощи. Но любая эффективная стратегия сокращения безработицы в суперсимволической экономике должна оперировать не столько недостатком богатства, сколько недостатком знаний.

Более того, поскольку новые рабочие места скорее всего появятся не в промышленности, как многие думают, то и квалификация потребуется не связанная с механикой — например, знание алгебры, как считают некоторые предприниматели, — а широкий спектр профессий, связанных с культурой и работой с людьми. Через школьное образование, переподготовку, обучение на рабочем месте мы должны будем подготовить людей к работе в сфере услуг, таких как помощь и уход (за пожилыми людьми и детьми), служба здоровья, личная безопасность, обучение, сфера развлечений, туризм и другие.

Необходимо начать рассматривать рабочие места в сфере услуг так же, как и в промышленности, без ложного предубеждения к этой работе как к «жарке гамбургеров». McDonald’s не может служить примером всех видов работы в сфере услуг, которая включает все — от образования до работы в центре данных или радиологической больнице.

Более того, если, как считается, заработная плата в сфере услуг невысока, то нужно не сожалеть по поводу сокращения доли рабочих мест в промышленности, а повысить эффективность труда в сфере услуг, внедрять новые формы организации труда и коллективных договоров. Профсоюзы, задуманные как организации промышленных рабочих, должны полностью измениться или быть заменены на организации нового типа, более соответствующие суперсимволической экономике. Чтобы выжить, они должны начать думать о работниках как о личностях, а не как о массе трудящихся, поддерживая, а не отвергая надомную работу и совместительство.

Вкратце, переход к суперсимволической экономике заставляет нас полностью пересмотреть всю проблему безработицы. Однако оспаривать эти отжившие суждения — значит бросить вызов тем, кому они выгодны. Таким образом, критерий богатства в системе Третьей волны должен изменить сложившиеся отношения властных структур в корпорациях, профсоюзах и правительствах.

Спектр умственного труда

Суперсимволическая экономика делает устаревшим наше представление не только о безработице, но и о труде. Чтобы понять это, понять вызываемую этим борьбу, нам нужны новые термины.

Сегодня подразделение экономики на «сельское хозяйство», «промышленность» и «услуги» скорее затуманивает смысл, чем проясняет. Нынешние быстрые изменения сделали неясным смысл ранее введённых определений. Мистера Ригана, считавшего, что слишком многие американцы занимаются стрижкой волос, могло бы удивить высказывание основателя одной из крупнейших в Европе компаний по производству компьютеров: «Наша компания занимается услугами — точно так же, как парикмахерская!»

Вместо того чтобы держаться за старую классификацию, мы должны посмотреть дальше вывесок и ярлыков и задаться вопросом, что в действительности делают люди в этих компаниях для создания прибавочного продукта. Как только мы поставим этот вопрос, то обнаружим всё больше и больше производства символов или умственного труда во всех трёх секторах экономики.

Фермеры сейчас используют компьютеры для вычисления потребности в зерне, металлурги смотрят на видеоэкраны, клерки в банке щелкают на лэп-топ компьютерах, моделируя финансовый рынок. Не важно, как экономисты называют эту деятельность — «сельскохозяйственной», «промышленной» или «услугами».

Названия профессий уже ничего не обозначают. Слова «кладовщик», «оператор машины» или «торговый представитель» скорее скрывают, чем поясняют суть профессии. Названия могут оставаться теми же, а реальная работа нет.

Сегодня гораздо полезнее объединять рабочих по количеству производимых ими символов или доли умственного труда в их работе, чем по названиям профессий или по месту работы: в магазине, на грузовике, на фабрике, в больнице или в конторе.

На верху того, что может быть названо «спектр умственного труда», находятся учёный, финансовый аналитик, программист или, например, простой клерк-делопроизводитель. Почему, возникает вопрос, клерк-делопроизводитель и учёный оказались в одной группе? Ответ таков: хотя их функции различны и они работают на совершенно разных уровнях абстракции, оба они (и миллионы им подобных) не делают ничего, кроме перемещения информации или создания новой информации. Их работа полностью символическая.

В середине спектра умственного труда находится широкий набор «смешанных» профессий, требующих как физического труда, так и знания информатики. Сотрудник Федерал Экспресс или Юнайтед Парсел Сервис не только переносит ящики и пакеты, водит автомобиль, но и работает на компьютере. На высокотехнологичных фабриках операторы машин высококвалифицированно обращаются с информацией. Клерк в отеле, медсестра и многие другие, кто работает с людьми, в то же время создают, получают и выдают информацию.

Автомеханики на станции техобслуживания Форда, например, могут по-прежнему иметь засаленные руки, но вскоре они смогут использовать компьютерную систему Hewlett–Packard с «экспертной системой» для помощи в поисках неисправностей с системой мгновенного доступа к сотне мегабайт технических схем и данных, хранимых на компакт-диске ¹⁰⁵. Система задаёт вопросы о состоянии ремонтируемой машины, она позволяет интуитивно просмотреть массу технических материалов, она предлагает свои выводы и служит гидом на всех этапах ремонта.

Кто они, когда общаются с экспертной системой, — «механики» или «работники умственного труда?»

Чисто физический труд находится в нижней части спектра и постепенно исчезает. С малым количеством занятых физическим трудом в экономике «пролетариат» сейчас находится в меньшинстве и больше заменяется «когнитариатом» ¹⁰⁶. По мере становления суперсимволической экономики пролетарий становится когнитаристом.

Ключевым вопросом о работе человека сейчас становится вопрос о том, какую долю занимает в этой работе обработка информации, насколько стандартна и программируема его работа, какой уровень абстракции требуется для его труда, какой доступ имеет работник к центральному банку данных и информационной системе менеджмента и насколько автономна и ответственна его работа.

Описывать всё это словами «выдалбливающий» или «подбрасывающий гамбургеры» нелепо. Подобные хитрые фразы принижают ту часть экономики, которая развивается быстрее всех и в которой создаётся большинство новых рабочих мест. Они игнорируют решающую роль знаний в создании богатства. И они не способны отметить, что изменения в труде людей в точности соответствуют появлению суперсимволического капитала и денег, описанному в предыдущей главе. Это часть общей перестройки общества на пороге XXI века.

Узколобые против умников

Такие огромные изменения не могут произойти без конфликта «сильных». Чтобы определить, кто выиграет, а кто проиграет от этого, следует рассмотреть компании по подобному же спектру умственного труда.

Мы должны классифицировать компании не по тому, какими они считаются, промышленными или сферы услуг (кто это знает?), а по реальной деятельности их работников. Например, CSX — железнодорожная компания, обслуживающая восточную часть Соединённых Штатов, а также одна из крупнейших в мире компаний океанских контейнерных перевозок (CSX перевозит детали автомобилей «хонда» в США). Но сама компания считает своей областью информационный бизнес.

Алекс Мендл из CSX говорит: «Информационная компонента в нашей службе перевозок становится всё больше и больше. Недостаточно просто доставлять товары. Клиенты хотят иметь информацию, где их товары будут погружены и сгружены, в какое время будет производиться каждая операция, таможенную информацию и многое, многое другое. Наш бизнес имеет информационный уклон» ¹⁰⁷. Это значит, что доля работников среднего и высокого уровня по спектру умственного труда в компании CSX возрастает.

Предлагается грубо классифицировать компании на «умников», «средних» и «узколобых» в зависимости от того, насколько интенсивно используются в этих компаниях знания. Некоторые компании и отрасли промышленности должны обрабатывать больше информации, чем другие; как и индивидуальные рабочие места, их можно соотнести со спектром умственного труда.

Директор по научной работе Государственного института психиатрии Нью-Йорка психиатр Дональд Ф. Клейн идёт ещё на шаг дальше и настаивает, что эти различия отражают общий уровень требуемого интеллекта. «Вы действительно думаете, что средний рабочий Apple не более находчив, чем средний рабочий McDonald’s? — спрашивает он. — Высшее руководство McDonald’s может быть столь же ловким, как и высшее руководство Apple (хотя я сомневаюсь в этом), но доля работающих в этих компаниях, от которых требуется высокий уровень IQ (коэффициент интеллекта), и символическая профессия существенно различны» ¹⁰⁸.

Следуя этому доводу, можно дойти до вычисления среднего уровня IQ для каждой компании. Присуща ли рабочим Крайслера большая ловкость, чем рабочим Форда или Тойоты? (Не более высокий уровень образования, а именно более высокий уровень интеллекта от природы?) Как соотносятся между собой по IQ, например, Apple и Compaq, General Foods и Pillsbury? Доводя эту идею до абсурда, можно вообразить список 500 крупнейший компаний, ранжированных по коллективному IQ.

Но производят ли компании с высоким IQ больше богатства, чем компании с низким IQ? Являются ли они более прибыльными? Безусловно, другие характеристики, такие как стимулирование и энергичность или, например, компетентность, могут значить гораздо больше для успеха корпорации. И как можно измерить интеллект в каждом случае? Есть серьёзные основания считать, что стандартные тесты на IQ основаны на культуре и учитывают лишь отдельные аспекты интеллекта.

Не нужно рассматривать изощрённые сценарии, чтобы отметить: независимо от уровня интеллекта индивидуальных работников, компании умников ведут себя иначе, чем фирмы, менее зависимые от знаний.

В узколобых фирмах небольшое число работников умственного труда находится в руководстве фирмы, а основная часть работников занимается физическим (не требующем знаний) трудом. Они действуют в соответствии с предположением, что рабочие невежественны или их уровень знаний не влияет на продукцию.

Даже в секторе умников можно найти примеры «деквалификации» — упрощение рабочих мест, сведение работы к простейшим операциям, неусыпный контроль. Эти попытки использовать метод, изобретённый Фредериком Тейлором для фабрик начала XX века, — дань малообразованному прошлому, а не наступающему будущему умников. Каждую простую и повторяющуюся операцию, не требующую ума, станут выполнять роботы.

Напротив, по мере того как экономика движется к суперсимволическому производству, все компании вынуждены заново оценить роль знаний. Первыми заново оценили роль знаний и по-новому организовали работу наиболее ловкие компании из сектора умников. Они действуют в соответствии с предположением, что и производительность, и доходы взметнутся вверх, если работа, не требующая интеллекта, будет сведена к минимуму или будет сделан переход на высокие технологии и станет эксплуатироваться весь потенциал рабочих. Целью является высокооплачиваемая, но все меньшая и меньшая по численности рабочая сила. Даже те операции, которые по-прежнему требуют физического труда, интеллектуализируются, поднимаясь по спектру умственного труда.

Скоро вступит в строй и даст работу 500 рабочим превосходный новый завод стоимостью 65 миллионов долларов компании GenCorp Automotive в Шелбивилле, штат Индиана, для производства пластмассовых деталей корпусов автомобилей «Шевроле», «Понтиак» и «Олдсмобил». На обучение каждого рабочего, именно рабочего, а не контролёра или управляющего будет истрачено 8–10 тысяч долларов В дополнение к изучению необходимых физических задач их будут обучать решению проблем, профессиональным навыкам руководителя, они буду участвовать в ролевых играх и организационной работе. Рабочих разделят на две команды. При помощи компьютера они научатся методам статистического контроля. Каждая команда изучит решение различных задач; так будет побеждена скука на рабочих местах. Лидеры команд будут обучаться в течение года, включая выезды за рубеж ¹⁰⁹.

Компания GenCorp не пошла бы на такие затраты из альтруистических побуждений. Она надеется получить выгоду от быстрого пуска завода, от высокой квалификации рабочих и от менее изнурительного и более производительного их труда.

Компании умников не благотворительные учреждения. В этих фирмах снижается доля «узколобых» операций, рабочая обстановка становится более благоприятной, но компании умников требуют большего от своих работников, чем малообразованные фирмы. Компании умников требуют использовать в работе не только интеллект, но и эмоции, интуицию и воображение. Поэтому маркузианские критики видят в этом даже более зловещую «эксплуатацию» работников.

Идеология узколобых

В узколобой промышленной экономике богатство, как правило, измеряется обладанием товарами. Производство товаров считается основным для экономики. Напротив, неизбежная символическая деятельность и услуги заклеймены как непродуктивные. (Это делают и экономисты, применяя методику исчисления продуктивности, созданную для промышленного сектора и не применимую к услугам, которые по своей природе хуже поддаются исчислению.)

Производство товаров — автомобилей, радиоприёмников, тракторов, телевизоров — рассматривалось как «мужское», или macho, с ним же ассоциировались слова типа «практичный», «реалистичный», «трезвый». Напротив, производство знаний или обмен информацией пренебрежительно считались сплошным «бумагомарательством» и рассматривались как wimpy, или мягче — женски изнеженными.

Целый поток выводов следовал из этой позиции. Например, что «производство» есть комбинация материальных ресурсов, машин и мышц… что основное имущество компании осязаемо… что национальное богатство проистекает из избытка в торговле товарами… что торговля услугами имеет значение только потому, что это помогает торговле товарами… что образование является расточительством, если оно не профессиональное… что научные исследования — это легкомысленное волшебство… и что свободные искусства не имеют никакого отношения к успеху в бизнесе, если не враждебны ему.

Вот, коротко говоря, и всё содержание этих выводов.

Но распространение подобных идей не ограничивалось капиталистическими обывателями. Они имели свой аналог и в коммунистическом мире. Экономисты-марксисты испытывали большие трудности, пытаясь вписать в свою схему труд умников. «Социалистический реализм» в искусстве породил изображения счастливых рабочих с мускулатурой, как у Шварценеггера, на фоне зубчатых колес, фабричных труб, паровозов. Прославление пролетариата, теоретические утверждения, что он самый передовой, отражает принципы узколобой экономики.

Из этого складывалось нечто большее, чем сумбур из отдельных мнений, допущений, позиций. Из этого сформировалась самоподкрепляющаяся, самооправдательная идеология, основанная на одном из типов macho материализма — дерзкий, торжествующий «материализм»!

Материал-изм по своей сути является идеологией массового производства. Будучи озвучен капитанами капитализма или традиционными экономистами, он отражает, как, скривившись, прокомментировала «Файненшл Таймс», «взгляд на примат материального продукта, принятый советскими плановиками» ¹¹⁰. Это дубина, используемая в борьбе законных интересов экономики «фабричных труб» с интересами быстровозникающей суперсимволической экономики.

Было время, когда материал-изм мог иметь смысл. Сегодня, когда стоимость большинства продуктов определяется вложенными в них знаниями, он одновременно и реакционен, и глуп. Любая страна, которая проводит политику, основанную на материализме, обрекает себя стать Бангладеш XXI века.

Идеология умников

Компании, учреждения и люди, занимающие сильные позиции в суперсимволической экономике, пока ещё не выработали связной концепции контррациональности. Но некоторые основополагающие идеи уже появились.

Первые отрывочные основы этой новой экономической теории промелькнули в пока непризнанных работах людей типа покойного Юджина Лебеля (Eugen Loebl), который за время 11-летнего заключения в коммунистической тюрьме в Чехословакии глубоко продумал допущения как марксистской, так и западной экономической теории, Генри К. Г. By из Гонконга, который проанализировал «невидимые размеры богатства», Орио Джиарини из Женевы, который применил идею риска и недетерминированности в своём анализе сферы услуг в будущем, и американца Вальтера Вайскопфа, писавшего о роли нестационарных условий в экономическом развитии ¹¹¹.

Сегодня учёные задаются вопросом, как ведут себя системы при наличии турбулентности, как порядок возникает из хаоса и как развивающиеся системы перескакивают на более высокий уровень разнообразия. Такие вопросы крайне уместны для бизнеса и экономики. Книги по менеджменту говорят о «преуспевании в хаосе». Экономисты вспомнили работу Джозефа Шумпетера, который говорил о необходимом для продвижения вперёд «созидательном разрушении». В буре смен руководителей, реорганизаций, лишений прав, банкротств, новых начинаний, совместных рисков и внутренних реорганизаций экономика в целом приобретает новую структуру, намного более разнообразную, быстро изменяющуюся и более сложную, чем старая экономика «фабричных труб».

Этот «прыжок» на новый уровень разнообразия, скорости и сложности требует прыжка и к более высоким, более искушённым формам интеграции. Это в свою очередь требует радикально более высокого уровня обработки знаний.

Без высокого уровня координации и требуемого для этого умственного труда не может быть создано новых ценностей, не может быть расцвета экономики. Стоимость, таким образом, зависит от чего-то большего, чем сумма земли, труда и капитала. Вся земля, труд и капитал во всём мире не найдут потребителя, если не смогут интегрироваться на значительно более высоком уровне, чем раньше. И это изменяет самый смысл ценности.

В недавнем докладе независимого мозгового центра «Прометей» в Париже об этом говорится: «Стоимость происходит из производства/предоставления товаров/услуг. Так называемая экономика услуг… не характеризуется тем фактом, что люди вдруг начали осуществлять жизнь через потребление неосязаемого, а в значительной степени тем, что любая деятельность, принадлежащая к экономической сфере, всё более интегрируется» ¹¹².

Нарисованная в XVII веке Рене Декартом картина культуры индустриализма вознаграждала лишь тех людей, кто смог разделить проблемы на все более и более малые составные части. Этот дезинтеграционный или аналитический подход, будучи применён к экономике, заставлял думать о производстве как о серии не связанных между собой шагов.

Возникновение капитала, приобретение сырья, найм рабочих, развёртывание технологии, реклама, продажа и распространение товаров — всё это рассматривалось и как взаимосвязанные процессы, и как процессы, не зависимые друг от друга.

Выпрыгнувшая из суперсимволической экономики новая модель производства драматически отличается от этого. Основанная на системном или интеграционном подходе, она рассматривает производство как одновременное и синтезированное. Части процесса — это ещё не весь процесс, они не могут быть обособлены друг от друга.

Информация, добытая продавцами и при маркетинге, передаётся инженерам, чьи инновации должны быть поняты финансистами, чья способность привлечь капитал зависит от того, насколько удовлетворены потребители, что, в свою очередь, зависит от того, насколько хорошо ходят по расписанию грузовики компании, что зависит от стимулирования работников компании, что зависит от оплаты их труда и от их душевного равновесия, что, в свою очередь, зависит от… и так далее.

Допущениями, лежащими в основе новой парадигмы производства, являются соединение в большей степени, чем разъединение, интеграция, а не дезинтеграция, одновременность, а не последовательность стадий.

Мы фактически открываем, что «производство» никогда не начинается и никогда не заканчивается на фабрике. Таким образом, последние экономические модели производства распространяют этот процесс и вперёд, и назад. Вперед — к обслуживанию или «поддержке» продукта даже после его продажи (гарантийный ремонт, ожидаемая помощь со стороны розничного торговца при покупке компьютера, и так далее). В конце концов, концепция производства будет пролонгирована вплоть до экологически чистой утилизации продукта после его использования. Компании должны будут обеспечить уборку оставшихся после использования остатков их товаров. Для этого они должны будут произвести вычисления стоимости утилизации, разработать новые методы производства и многое другое. При этом появится больше услуг, связанных с производством, и они будут добавлять ценность. «Производство» будет включать в себя все эти функции.

Подобно этому, производство может быть расширено и назад, включая такие функции, как обучение персонала, предоставление дневного отдыха и другие службы. Несчастливый рабочий физического труда может быть принужден стать «продуктивным». В высокосимволической деятельности счастливые рабочие производят больше. Таким образом, производительность начинает определяться ещё до прихода рабочего в контору. Раньше такое расширенное определение производства показалось бы расплывчатым и бессмысленным. А для суперсимволических лидеров нового поколения, привыкших к системному мышлению, такое определение естественно.

Вкратце, выработана новая концепция производства как гораздо более широкого процесса, чем могли вообразить экономисты и идеологи узколобой экономики. С каждым шагом вперёд, начиная с сегодняшнего дня, добавленная стоимость возникает во всё большей степени из знаний, а не из дешёвого труда, из символов, а не из сырья.

Такое глубокое изменение концепции источника добавленной стоимости чревато последствиями. Новая концепция вдребезги разбивает допущения как марксизма, так и теории свободного рынка, равно как и материал-изма, породившего их обоих. Таким образом, и идея о том, что стоимость продукта возникает только вместе с потом рабочего, и то, что стоимость возникает благодаря славному капиталисту-предпринимателю, — обе они опираются на материал-изм, обе они должны считаться ложными и неконструктивными как политически, так и экономически.

В новой экономике все создают добавочную стоимость: и получатель, и инвестор капитала, и оператор, нажимающий на кнопки, и продавец, и разработчик систем, и специалист по телекоммуникациям. И, что особенно важно, её создаёт потребитель. Стоимость возникает в результате всего действия, а не отдельного шага или процесса.

Важность умственного труда будет возрастать, несмотря на многие публикации, пугающие ужасными последствиями «исчезновения» промышленной базы или высмеивающие концепцию «информационной экономики». Останется и новая концепция происхождения богатства.

Мы сейчас наблюдаем мощную конвергенцию изменений — трансформацию производства, происходящую одновременно с трансформацией капитала и денег. Все вместе они создают новую систему созидания ценностей на планете.