Леонид Владимирович Гнатюк:
Заплутавший бог. Часть 7

Возвратимся к положению о необходимости разграничить такие понятия, как «внутренний мир» человека и его «организацию мысли». В сильной его аргументации мы попытались показать, что «организация мысли», основой которой есть его объективная составляющая, не может быть включена элементом в субъективную реальность индивида или в его внутренний мир. Зато эту составляющую человек воплощает во внешнем для себя мире. Делая это на протяжении всей своей истории, он окружил себя огромным массивом объективного материала, накопление которого растёт в мегагеомеорической (если позволено будет употребить такой термин) прогрессии.

В ещё более активном накоплении этого продукта разумной деятельности человека решающую роль начинают играть системы искусственного интеллекта, задачей которого является ускоренное развитие именно объективной основы человеческой мысли. Такой аспект рассмотрения этого рода деятельности должен снять все сомнения в возможности её существования. Она, безусловно, возможна (более того: она уже активно функционирует!) как исключительно технический процесс расчёта логических операций, и этот расчёт может быть многократно усовершенствован. Очевидно, что результатом этого процесса будет совершенно неслыханный рост того массива объективного продукта, о котором мы говорили выше.

Что происходит? В виду важности возникшей коллизии, ещё раз вкратце укажем на её истоки.

Наша нейрология производит основы, из которых развивается внутренний мир человека. Эти основы, существующие в качестве некоего эмоционально-целевого и волевого комплекса (для краткости ограничимся этими компонентами внутреннего мира) целиком субъективны. Однако там есть, безусловно, объективное вкрапление, существующее в виде возбуждающе-тормозящей деятельности нейрона, которое, как мы полагаем, явилось аналогом логических операций нашего мышления, как об этом говорилось выше.

Теперь оказывается, что это «вкрапление», прошедшее развитие в недрах эмоционально-целевого и волевого комплекса субъективного мира, заручившись также помощью такого своего «союзника», как символьный язык, в конце концов, вырывается во внешний мир и постепенно приобретает там права полновластного хозяина. Разум и язык, которые, как показывают работы психологов (сошлёмся ещё раз на работы Выготского), не будучи генетически родственными образованиями, начинают играть роль наиболее важных инструментов в активном обустройстве человеком его внешнего мира.

Коллизия ситуации в том, что это обустройство (теперь усиленное возможностями искусственного интеллекта), как мы попытались показать, не представляет собой органического продолжения нашего субъективного мира. Между тем и другим мы видим какой-то непонятный зазор. Действительно, объективированный разум человека есть продолжением его мыслительной деятельности, результат образования им мысли. Принципиальной особенностью объективированного разума, то есть логических связей, выраженных в символьной форме, есть то, что он может быть сколь угодно тиражируем, на чём и основана практическая деятельность человека.

Человеческий же мыслительный продукт, в котором его логическая составляющая окутана эмоционально-целевым и волевым комплексом, есть уникальное образование духовного мира человека. Та или иная конкретная мысль возникает только в какой-то одной голове, хотя поисками её может быть занято сколь угодно большое количество людей. Почему? Потому что и здесь проявляется великое таинство природы: она ничего не ставит «на поток», а всё производит только «поштучно» (даже каждую снежинку, сколько бы их не выпало за всё время).

Более или менее понятно то, что мысли человека формируются и «выходят в свет», будучи сопровождаемы целями своего автора. Но как образуются сами цели? Очевидно то, что они обусловлены обстоятельствами жизни. Но не только. Иначе мы немедленно превратили бы человека из творческого (неожиданно творческого для самого себя!) существа в функционально заданную машину. Глубоко был прав Достоевский, который устами своего «подпольного» человека говорил: «Да откуда же вы взяли, что человеку непременно нужно только «правильного» хотения? Ему нужно только своего хотения». Полезное, нужное хотение можно рассчитать, а своё — никогда, ибо нередко оно появляется вопреки расчёту.

Поскольку хотение лежит в основе цели, а цель — одна из составляющих мысли, то однозначно определить природу мышления, а тем более, поставить его на «поток», невозможно. То же можно сказать и о понимании. Известный современный английский философ и математик Пенроуз говорит по этому поводу следующее: «В термине «понимание» содержится нечто, не сводимое к прямому расчёту. Способность понимать принципиально не является вычислительной по своей природе».

Действительно, что случается в нашем мышлении, когда мы говорим себе: «А-а, это вот так! Ну, теперь понятно. И это, оказывается, просто». Случается же, видимо, то, о чём мы говорили выше: нам удалось найти то, о существовании чего мы «знали» всегда, но оно было «известно» нам неявным образом, теперь же оно стало для нас очевидным. Мы поставили вопрос и получили ответ. Понимание есть случившееся в нашем мышлении совпадение вопроса и ответа.

Если акт понимания действительно представляет собой такое случившееся обнаружение в себе того, что нам всегда (или извечно?) было известно, то он не поддаётся вычислению, и мы не можем рассчитать этапы его реализации. Но если только «извечно», то как в этом случае не вспомнить об идеях Платона, которые в деятельности мышления, оказывается, могут играть роль неких программ, «требующих» своей реализации. Не есть ли это «требование» движущей силой нашего мышления?

Не составляет труда увидеть, что всё сказанное о нашем внутреннем мире никоим образом не применимо к нашему внешнему миру, где всё «наоборот». А ведь он является продуктом нашей деятельности.

Итак, внутренний мир человека, безбрежный и бездонный, загадочный и восхитительный, окружил себя миром, который созидается собственным продуктом этого «внутреннего мира» — разумом и всё более активно творимым ныне аналогом этого разума — искусственным интеллектом. Однако аналог этот сомнительного свойства. И точно так же, как «внешний мир» человека не может совпасть с его внутренним миром, так и искусственный интеллект несовместим с мыслью, произведённой человеком. Ведь чтобы создать продукт не искусственного интеллекта, а живую мысль, следует искусственно создать естественного человека, для чего нужно занять место или Природы, или Господа Бога.

Вместе с тем, для современной науки, вооружённой ныне мощнейшими технологиями, такие и подобные вопросы, естественно возникающие вследствие деления мира на «внешний» и «внутренний», — это давным-давно устаревшая метафизика. Оглядываться на неё — значит, весьма существенно тормозить научный прогресс. Почему? Потому что одной из основ его всё более ускоряющегося развития есть идея о необходимости устранить дихотомическое деление мира, в котором мы привычно отделяем друг от друга явления живой и неживой материи. Ведь чем глубже мы проникаем в материальный мир, тем граница между этими явлениями становится всё более зыбкой и неопределённой. Так, например, вирус в пределах клетки ведёт себя как живое образование, а вне неё становится чем-то наподобие кристалла.

Но если переход между живым и неживым столь неуловим, то может быть, этого перехода и вовсе нет? Вопрос, как оказывается, вовсе не нелепый.

С точки зрения такой концепции происхождения жизни, как абиогенез, «живое» есть просто очень сложно организованное «неживое». Ведь то, что мы называем живым появилось как следствие того, что эволюционно усложняющаяся организация неживого, случайно получила способность создавать свои копии. У этих копий, в результате процесса их естественного отбора и мутаций, появились такие материальные единицы наследственности (гены), которые несут в себе информацию о содержании всего процесса. Этот процесс и есть тем, что для нас выступает в качестве жизни. (См. Р. Докинз. Эгоистический ген).

Такая постановка вопроса неумолимо подводит логику научного поиска к проблеме сведения специфики живого к явлениям, которые могут быть воссозданы в системах неживой материи. И если мы, наконец, станем свидетелями создания антропоморфных роботов, то не будет ли их появление свидетельствовать в пользу такого сведения? Но это будет означать, что произошло естественное стирание между системами мыслящими и такими, которые запрограммированы на мышление, поскольку уже сейчас в среде нейрофизиологов далеко не новой является идея о том, что мозг — это не что иное, как запрограммированная биологическая система.

Но если это так, тогда все интерпретации биологического уровня в итоге станут осуществимыми на уровне компьютерного моделирования. Перед возможностями подобных технологических вторжений такие сложнейшие (как нам сейчас кажется) процессы нашего внутреннего мира, как творчество, интуиция и тому подобное, потеряют черты своей интимности и принципиальной неповторимости, поскольку их содержание можно будет многократно воспроизвести в различных моделях.

Можно ли, тогда смоделировать влюблённость, восторженность, нежность, самоотверженность и другие подобные чувства, на протяжении тысячелетий питавших культуру человека, его поэзию искусство и тому подобное? Требования логики научного мышления обязывают нас давать положительные ответы на эти и подобные вопросы, вследствие чего мы безоговорочно должны согласиться с тем, что все процессы нашей внутренней жизни могут безо всякого остатка быть объективированными и потерять исключительный статус явлений нашего внутреннего мира.

Но если нет явлений, представляющих мир, то нет и самого мира. Он как-то сам по себе выпал из поля нашего зрения по мере того, как мы в поисках истоков «жизни» разлагали её образования на их составные части. В этих частях мы обнаружили клетку, в ней изучили органеллы, которые, как оказалось, взаимодействуют с ядром клетки.

Затем мы подвергли анализу строение ядра и в результате выявили программу, в соответствии с которой функционирует как сама клетка, так формирующийся из этих клеток организм. Одновременно нам стали понятны химические процессы, на основании которых клетка представляет собой единый организм, а также и вся совокупность химических элементов как материальной основы этого единства.

Теперь, получив все части этого организма (в нашем случае — клетки), и уяснив необходимые связи между ними, пустимся в обратный путь, чтобы в результате вновь прийти к исходному целому. И вот тут окажется, что то, что в самом начале нашего исследования «само по себе выпало из поля нашего зрения» как раз и составляет суть искомого, ибо мы не получим его. Наша попытка заново создать организм, используя всю систему известных нам элементов, покажет, что мы не в состоянии искусственно вдохнуть в него то, что присутствует там естественно. Нам придётся констатировать потерю чего-то решающе важного, того, что Аристотель называл энтелехией или состоянием полной осуществлённости. И вот именно это-то состояние нам теперь не под силу вернуть той совокупности частей, которые мы получили из целого, а оно, как гласит давно известное положение диалектики, больше суммы своих частей.

Такая же неудача постигнет нас при попытке из суммы отдельных клеток создать любой другой организм, то есть, в итоге получить то самое «состояние полной осуществлённости», которым он «снабжён» с самого начала. Сказанное следует понимать буквально, так как оплодотворённая яйцеклетка, состоящая из мизерного количества вещества и энергии, располагает огромным объёмом информации, таким, в котором изначально закодирована программа развития всего будущего организма. Это то его состояние, в котором он обладает максимумом негэнтропии, а это означает, что информация обладает наибольшей степенью упорядоченности. По мере развития и роста организма этот уровень негэнтропии, в соответствии со вторым началом термодинамики, начинает снижаться, что сопровождается увеличением энтропии, которое, как известно, заканчивается распадом организма как определённой информационной системы.

Таков естественный ход вещей. В силах ли мы изменить его?

Логика научного поиска, которая опирается на идею абиогенеза о появлении живого из неживого в процессе эволюции, отвечает на этот вопрос положительно. В недалёкой перспективе (к концу нынешнего века) предвидится разгадка механизма старения, его слом и обеспечение практического бессмертия. Естественные процессы жизни будут, таким образом, исправлены. Но изменится ли в этом случае представление о самом явлении жизни, и о том особом качественном состоянии таких объектов нашего мира, которые мы называем живыми?

Живым объектом мы называем такой, который не поддаётся обратной «сборке» после того, как мы разобрали этот объект на элементы. Если это положение будет опровергнуто в процессе научного развития, то существующие ныне представления о таком явлении, как жизнь, безусловно, будут подвергнуты пересмотру. Но такому пересмотру должно быть тогда подвергнуто и такое явление, как внутренний мир, который присущ, по крайней мере, таким живым объектам, которые обладают головным мозгом.

Такому живому объекту, как человек свойственно одновременно развиваться в противоположных направлениях: с годами его внутренний мир может развиваться и увеличивать свою негэнтропию, в то время как биологически он, наоборот, разрушается вследствие возрастающей энтропии. Предполагаемый слом механизма старения обеспечит человеку возможность бесконечно развивать и свой внутренний мир. Не будет ли это «заявкой» человека на божественность своей природы?