Джон Роулз:
Теория справедливости

Предисловие редактора русского издания

Появление на русском языке книги Дж. Роулза «Теория справедливости» представляется событием немаловажным. Будучи одним из значительнейших трудов в области политической философии в XX веке, этот труд особенно нужен в нынешней России, где собственно политическая философия зачастую подменяется публицистикой или пересказами идей. Известность как автора, так и его главного труда огромна. По меткому выражению одного из философов, эту книгу на Западе либо читали все, либо притворяются, что читали. Для книг такого масштаба это типично, потому что само существование их формирует стиль мышления, на фоне которого ознакомление с детальной аргументацией не представляется уж столь существенным. Но при одном условии — книга должна быть в распоряжении тех вдумчивых читателей, которые являются одновременно и творцами интеллектуальной атмосферы в обществе, и критиками.

В данном случае необходим именно такой читатель, поскольку книга трудна. Во-первых, она имеет явно выраженный междисциплинарный характер, как труд, написанный на стыке политической философии, политической экономии, социологии, этики, с привлечением средств современной аналитической философии, теории игр и решений. Во-вторых, книга опирается на значительнейший массив исследований, практически неизвестный русскоязычному читателю. В частности, при изложении своей концепции автор постоянно полемизирует с последователями двух направлений — утилитаризма и интуитивизма, — которые слабо представлены в существующей на русском языке литературе. В-третьих, способ преподнесения материала, сложность аргументации, широкий спектр привлекаемых к обсуждению понятий и концепций и своеобразный стиль, в котором лапидарность сочетается с разговорным подходом к изложению проблем, — всё это создаёт трудности и для квалифицированного читателя, не говоря уже о неподготовленной к такого масштаба работам публике.

Отмеченные особенности дают представление о том, с какого рода сложностями пришлось встретиться при подготовке перевода книги. В наибольшей степени это касается терминологических проблем. Отсутствие какого-либо канона в русскоязычной литературе вполне объяснимо, поскольку отсутствует и сама литература.

Поэтому приходилось принимать терминологические решения, исходя из следующих соображений. Многозначность таких английских терминов, как «good», «right», «fair», «value» и так далее, гибко приспосабливаемая автором в контексте книги к однозначному, прочтению, при переводе на русский язык приводит к неоднозначности, объясняемой несовпадением контекстов. Нужно было выбрать термины, которые не давали бы повода к неоднозначному их толкованию. На этом пути переводчик встречается со многими трудностями. Например, термин «right» в соответствующей русской литературе переводился как «должное», «подобающее», «правильное» и так далее. Ясно, что каждое из этих значений имеет важную философскую коннотацию, и выбор термина нами производился, исходя из философского контекста (в частности, философии Канта, ввиду важности кантианской интерпретации многих исходных положений Роулза). Однозначный выбор русских терминов, предложенный в данном издании книги, мотивирован ещё и таким тезисом, какой сам Роулз активно использовал в своей книге, а именно: «экспликация есть элиминация». Вводя перевод некоторого термина, мы предлагаем рассматривать его не в связи с его обыденными или техническими значениями, а как термин, служащий целям понимания предлагаемой автором концепции. Конечно, при этом максимально сохранялась привычная терминология.

Следует отметить, что в книге Роулза активно используется терминология из математики, а также из аналитической философии. Поэтому в переводе была предпринята попытка сохранения (там, где это уместно) специфики соответствующих контекстов. Кроме того, максимально избегалась латинизация терминологии, и там, где это было возможно, вводились русские термины, а не иноязычные кальки. Наконец, все терминологические решения производились на основании обращения к тем источникам, к которым по ходу текста апеллировал сам автор книги. Прекрасно осознавая, что не все предложенные терминологические решения покажутся безупречными, хочется заверить читателя, что они являются результатом, используя терминологию Роулза, «обдуманных суждений» и «осмотрительной рациональности».

В работе над переводом книги принимали участие А. А. Шевченко (часть вторая) и В. Н. Карпович (часть третья). Перевод первой части, окончательная текстуальная редакция перевода всех частей книги, терминологические решения и научная редакция книги, составление указателя принадлежат В. В. Целищеву.

Появление этой книги на русском языке стало возможным: благодаря, в первую очередь, Председателю Сибирского отделения Российской Академии наук академику В. А. Коптюгу. В этой связи выражаю ему самую искреннюю благодарность за моральную и материальную поддержку в издании книги.

Выражаю признательность также и моему давнему другу профессору В. В. Петрову, во многом способствовавшему успешному завершению всего проекта. Книга издаётся на средства, выделенные Комитетом Российской Федерации по печати, администрации которого я благодарен за поддержку. Выражаю также благодарность сотрудникам Издательства Новосибирского университета за сложную и кропотливую работу в подготовке столь монументального труда. Профессор Роулз любезно предоставил в распоряжение научного редактора многочисленные исправления и добавления к русскому изданию «Теории справедливости», а также предисловие к этому изданию, в связи с чем я выражаю ему искреннюю признательность.

Неоценимую помощь в получении материалов по книге и подготовке контракта по авторским правам оказала Клаудиа Букхольтц (Claudia Buckholts) из Издательства Гарвардского университета.

Без дружеской поддержки всех упомянутых лиц и организаций выход этой книги был бы вряд ли возможным.

Полагаю, что предпринятые при этом всеми участниками проекта усилия будут способствовать благородному делу поддержания культуры.

В. В. Целищев.

Предисловие автора к русскому изданию

С чувством удовлетворения представляю это предисловие к русскому изданию «Теории справедливости» ¹, которое в основном следует предисловию к французскому изданию 1987 года. Несмотря на значительную критику в адрес этой работы, я всё ещё разделяю основной её замысел и защищаю её центральные доктрины. Конечно, как и следовало ожидать, многие вещи сейчас я хотел бы сделать по-другому и внести в работу важные изменения. Но если бы я писал «Теорию справедливости» ещё раз, я не написал бы, как иногда говорят многие писатели, совсем другой книги.

Поскольку предисловие к французскому изданию было первым и единственным, которое я писал для переводных изданий, пользуюсь удобным случаем, чтобы повторить, что в феврале и марте 1975 года оригинальный текст на английском был значительно переработан для немецкого издания этого же года.

Насколько мне известно, эти изменения были включены во все последующие переводные издания, и с тех пор ничего не было добавлено. Все переводы, в том числе представляемый русскому читателю, осуществлены с одного и того же пересмотренного текста. Так как этот текст, с моей точки зрения, значительно улучшен, переводные издания (при условии точности перевода) превосходят издания на английском языке.

Перед тем как прокомментировать важные изменения в исходном тексте, и причины, по которым они были введены, я сделаю замечание относительно концепции, представленной в «Теории справедливости», концепции, названной мной «справедливость как честность». Я рассматриваю центральные идеи и цели этой концепции в качестве основы философской концепции конституционной демократии. Я надеюсь, что справедливость как честность будет считаться разумной и полезной концепцией, даже если она и не полностью убедительна для широкого круга глубоких политических вопросов, и тем самым представлять собой существенную часть демократической традиции.

Основные цели и идеи этой концепции я изложил в предисловии к изданию на английском языке. Как я уже объяснял (второй и третий абзацы этого предисловия), я хотел разработать концепцию справедливости, обеспечивающую разумно систематическую альтернативу утилитаризму, который в той или иной форме длительное время доминировал в англо-саксонской политической традиции. Главная причина поисков такой альтернативы была, я полагаю, в слабости утилитаристской доктрины как основания институтов конституционной демократии. В частности, я не верю, что утилитаризм может дать удовлетворительное объяснение основных прав и свобод граждан как свободных и равных личностей, что является требованием наипервейшей важности для обоснования демократических институтов. Я использовал более общее и абстрактное представление идеи общественного договора посредством идеи исходного положения. Убедительное объяснение основных прав и свобод и их приоритета было главной целью справедливости как честности. Вторая цель — объединение этого объяснения с пониманием демократического равенства, ведущего к принципу честного равенства возможностей и принципу различия ².

В исправлениях, сделанных мной в 1975 году, я попытался устранить некоторые слабые места издания на английском языке. Их я постараюсь сейчас показать, хотя боюсь, что многое из того, что мной будет сказано, не очень понятно без предварительного знакомства текстом книги. Не обращая внимания на это обстоятельство, скажу что одним из наиболее серьёзных недостатков было объяснение свободы; на этот дефект указал мне Харт в своём критическом обзоре 1973 года ³. Начиная с § 11 главы II, я внёс изменения для прояснение трудностей, замеченных Хартом. Следует сказать, однако, что аргументация в пересмотренном тексте, хотя и значительно улучшена всё ещё не полностью удовлетворительна. Лучшую по сравнению с ней версию можно найти в более позднем очерке 1982 года под названием «Основные свободы и их приоритет» ⁴.

В этом эссе предпринята попытка ответить на наиболее важные, с моей точки зрения возражения Харта. Основные права и свободы и их приоритет должю гарантировать социальные условия равно для всех граждан, существенные для их адекватного развития, а также полного и осознанного применения двух своих моральных способностей — способности чувству справедливости и способности к концепции блага — то, что я назвал двумя фундаментальными случаями. Если кратко, первый фундаментальный случай состоит в применении принципов справедливости к базисной структуре общества через осуществление чувства справедливости граждан. Второй фундаментальный случай состоит применении способности граждан к практическому разуму и мысли при формировании, пересмотре и рациональном преследовании и концепции блага. Равные политические свободы, включая их справедливую ценность (идея, введённая в § 36) и свободу мысли, свободу совести и свободу ассоциаций, призваны гарантировать в обоих случаях свободное и эффективное осуществление моральных способностей. Эти изменения в объяснении свободы могут, я полагаю, вполне вписаться в общую структуру справедливости как честности, изложенную в исправленном тексте.

Второй серьёзный недостаток исходного текста на английском языке — это объяснение первичных благ. О них говорилось, как вещах, которых хотят рациональные личности, чем бы эти вещи ни были, а что это за вещи и почему их хотят — объяснялось при рассмотрении блага в главе VII. К несчастью, это объяснение ocтавляло неясным, зависит ли то, что считать первичным благом, только от естественных фактов человеческой психологии, или же от моральной концепции личности, воплощающей некоторый идеал. Эта неясность должна быть разрешена в пользу последней альтернативы: люди должны рассматриваться как имеющие две моральные способности (упомянутые выше) и как имеющие интересы высшего порядка в развитии и проявлении этих способностей. Первичные блага тогда характеризуются как то, чего хотят люди, будучи свободными и равными гражданами, а также нормальными членами общества, сотрудничающими всю свою жизнь. Межличностные сравнения с целью политической справедливости должны делаться в терминах индекса первичных благ граждан, рассматриваемых как ответ на их потребности в противоположность их предпочтениям и желаниям.

Начиная с § 15, я делал исправления, призванные донести это изменение во взгляде, но они являются лишь краткой версией того, что полностью изложено в очерке, также 1982 года, названного «Социальный союз и первичные блага» ⁵. При изменении объяснения основных свобод, я полагаю, в исправленный текст можно встроить всё требуемое в этой связи.

Было внесено много других изменений, особенно в главу III, и чуть меньше в главу IV. В главе III я просто попытался представить ход размышления более ясным и избежать недопонимания. Изменения слишком многочисленны, чтобы все их упомянуть, но они, я полагаю, не отличаются от взглядов, представленных в оригинальном издании. После главы IV изменений весьма мало. Я подверг ревизии § 44 главы V по поводу справедливых накоплений, опять-таки стараясь сделать материал более ясным. Я также переписал первые шесть абзацев § 82 главы IX, исправляя серьёзную ошибку в аргументе о приоритете свободы ⁶; есть ещё и другие изменения в остальной части параграфа. Упоминания о двух, с моей точки зрения, наиболее важных изменениях в объяснении основных свобод и первичных благ вполне достаточно для того, чтобы донести суть и показать объём сделанных исправлений.

Если бы я писал «Теорию справедливости» сейчас, то две вещи были бы рассмотрены по-другому. Одна касается представления аргумента от исходного положения (см. главу III) для двух принципов справедливости.

Было бы лучше изложить его в терминах двух ситуаций выбора. В первой стороны должны были бы выбирать между двумя принципами справедливости, рассматриваемыми как целое, и принципом (средней) полезности как единственным принципом справедливости. Во второй — стороны должны были бы выбирать между двумя принципами справедливости и теми же самыми принципами, но с одним важным изменением: принцип (средней) полезности подставляется вместо принципа различия. (Два принципа после подобной подстановки я называю смешанной концепцией, и здесь предполагается, что принцип полезности при своём применении подвержен действию первичных принципов: принципа равных свобод и принципа честного равенства возможностей.) Использование двух этих ситуаций выбора имеет то преимущество, что позволяет разделить аргументы в пользу равных основных свобод и их приоритета и аргументы в пользу самого принципа различия.

Аргументы в пользу равных основных свобод более сильны в рамках импровизации, потому что аргументы в пользу принципа различия включают более тонкие рассмотрения. Главная цель справедливости как честности достигается, когда становится ясно, что два принципа были бы приняты в первой ситуации выбора, или даже в третьей ситуации, в которой смешанная концепция второй ситуации выбора принята вместо принципа полезности. Я продолжаю рассматривать принцип различия в качестве важного принципа и использую его, предполагая, что (как во второй ситуации выбора) существует институциональный фон, который удовлетворяет двум предшествующим принципам. Но лучше всё-таки признать, что этот случай менее очевиден и вряд ли имеет силу аргумента в пользу двух первичных принципов справедливости.

Ещё одна вещь, которую я сделал бы, — это более чёткое разделение идеи демократии с частной собственностью (введённой в главе V) и идеи государства благосостояния ⁷. Это совершенно различные идеи, но так как они обе дозволяют частную собственность, мы ошибочно можем принять их за одну идею. Главное различие заключается в том, что сопутствующие институты демократии с частной собственностью, с её системой (работоспособных) конкурирующих рынков стараются разделить собственность на материальные ценности и капитал, и следовательно, избегается такая ситуация, когда небольшая часть общества контролирует экономику и косвенным образом саму политическую жизнь. Демократия с частной собственностью делает это не через перераспределение дохода в пользу тех, кто имеет меньше, так сказать, в конце каждого периода, но скорее, через гарантирование широкого распространения прав собственности на средства производства и человеческий капитал (способности, развитые в результате образования, и обучение навыкам) в начале каждого периода, все это в условиях равных основных свобод и честного равенства возможностей. Идея состоит не просто в том, чтобы помогать тем, кто теряет из-за случайностей или несчастий (хотя это должно быть сделано), но чтобы поставить всех граждан в положение, в котором они сами могли бы управлять своими собственными делами и принимать участие в социальной кооперации, наряду со взаимным уважением при подходяще равных условиях.

Приведём, здесь две различные концепции цели политических институтов по ходу времени. В государстве благосостояния эта цель состоит в том, что никто не должен иметь стандарт жизни, ниже некоторого приемлемого уровня, и все должны получить определённую защиту от случайностей и несчастий, например, пособие по безработице и на медицинское обслуживание. Перераспределение дохода служит этой цели, когда в конце каждого периода могут быть идентифицированы нуждающиеся в помощи. Такая система может позволить большие и ненаследуемые неравенства в богатстве, несовместимые со справедливой ценностью политических свобод (введённой в § 36), так же как и большие неравенства в доходах, нарушающие принцип различия. В то время как делаются некоторые усилия по установлению гарантий честного равенства возможностей, они не являются ни достаточными, ни эффективными, при наличии дозволяемого неравенствами богатства и влияния в политике.

В противоположность этому, при демократии с частной собственностью цель заключается в том, чтобы осуществить идей общества как справедливой системы кооперации по ходу времени между гражданами как свободными и равными личностями. Таким образом, базисные институты с самого начала должны передать в руки всех граждан, а не части, средства производства, чтобы эти граждане были сотрудничающими членами общества. Упор делается как на постепенном распределении собственности на капитал и ресурсы по законам наследования, и честном равенстве возможностей, гарантированном образованием и обучением, и так далее, так и на институтах, которые поддерживают справедливую ценность политических свобод. Для того чтобы понять значимость принципа различия, он должен рассматриваться в контексте демократии с частной собственностью (или либерального социалистического режима), а не государства благосостояния: это принцип взаимности для общества, рассматриваемого как честная система кооперации между свободными и равными гражданами смежных поколений.

Упоминание (несколькими строками ранее) либерального социалистического режима заставляет меня добавить, что справедливость как честность оставляет открытым вопрос о том, могут ли её принципы быть лучше реализованы некоторой формой демократии с частной собственностью, или же либеральным социалистическим режимом. Решение этого вопроса должно зависеть от исторических обстоятельств и традиций, институтов и социальных сил в каждой стране. В качестве политической концепции справедливость как честность, следовательно, не включает никаких естественных прав частной собственности на средства производства (но включает право личной собственности как необходимое условие независимости и целостности граждан), ни естественного права на управляемые предприятия, или же предприятия, находящиеся в народной собственности. Вместо этого предлагается концепция справедливости, в свете которой эти вопросы могут разумно решаться, с учётом конкретных особенностей каждой страны.

Джон Роулз. Апрель, 1995 года.

Предисловие к английскому изданию

Представляя теорию справедливости, я пытался свести в согласованную систему идеи, высказанные мной в статьях, написанных за последние полтора десятка лет. Все центральные положения этих статей нашли отражение в книге, но в более детальном виде. Кроме того, в книге обсуждаются и такие вопросы, которые служат завершению теории. Изложение распадается на три части. Первая часть посвящена более детальной разработке тем, поднятых в статьях «Справедливость как честность» (1958) и «Распределительная справедливость: некоторые приложения» (1968). Три первых главы второй части соответствуют, правда, с многими дополнениями, темам статей «Конституционная свобода» (1963), «Распределительная справедливость» (1967) и «Гражданское неповиновение» (1966). Вторая глава последней части рассматривает проблемы, обсуждавшиеся в статье «Смысл справедливости» (1963) (Упомянутые статьи опубликованы в следующих изданиях: Justice as Fairness, The Philosophical Review, Vol. 57 (1958); Distributive Justice: Some Addenda, Natural Law Forum, Vol. 13 (1968); Constitutional Liberty and the Concept of Justice. № VI: Justice, ed. C. J. Friedrich and John Chapman (New York, Atherton Press, 1963); Distributive Justice, Philosophy, Politics and Society, Third Series, ed. Peter Laslett and W. G. Runciman (Oxford: Basil Blackwell, 1967); The Justification of Civil Disobedience, Civil Disobedience, ed. H. A. Bedan (New York, Pegasus, 1969); The Senseof Justice, The Philosophical Review, Vol. 62 (1963).}. За исключением нескольких мест, остальные главы книги представляют неопубликованный материал. Хотя основные идеи являются во многом теми же, я попытался устранить противоречия, а также дополнить и усилить аргументацию.

Вероятно, мне следует объяснить цель моей книги. Длительное время доминирующей систематической теорией в современной моральной философии была некоторая форма утилитаризма. Одна из причин этого в том, что утилитаризм был представлен блестящими писателями, которые возводили воистину впечатляющее как по объёму, так и по тщательности строение. Мы иногда забываем, что великие утилитаристы — Юм и Адам Смит, Бентам и Милль, были выдающимися социальными теоретиками и экономистами, и моральная доктрина, разрабатывавшаяся ими, была приспособлена к нуждам их более широких интересов и составляла лишь часть более объёмной схемы. Критиковавшие их часто делали это с более узкой точки зрения. Они говорили о неясности принципа полезности и замечали кажущиеся противоречия между многими положениями теории утилитаризма и нашими моральными чувствами. Но критики не преуспели в построении и систематической разработке противоположной утилитаризму концепции. Итогом этой ситуации стало то, что мы часто должны выбирать между утилитаризмом и интуитивизмом. Наиболее вероятным выходом из положения является принятие некоторого варианта принципа полезности, ограниченного на интуитивистский лад предположениями, имеющими зачастую ad hoc характер. Такой подход не является иррациональным, и нет никакой гарантии, что вообще можно сделать что-либо лучшее. Но это не причина для того, чтобы не постараться сделать это.

Я попытался обобщить и представить в виде теории высокой степени абстракции традиционную теорию общественного договора, выдвигавшуюся Локком, Руссо и Кантом. Я надеюсь, что теория эта может быть развита таким образом, чтобы устоять против тех серьёзных возражений, которые до этого были часто фатальны для теории общественного договора. Более того, предлагаемая мной теория представляет систематическое рассмотрение справедливости, альтернативу традиционно доминирующему утилитаризму, превосходящую его по многим параметрам. Результатом является теория, которая в высшей степени напоминает теорию Канта. И я подчёркиваю, что никоим образом не претендую на оригинальность в этом отношении. Основными являются классические идеи, довольно хорошо известные. Моё намерение состоит в том, чтобы организовать эти идеи в более широкую схему путём использования некоторых упрощающих приёмов, что позволит оценить силу классических идей. Цели книги будут полностью достигнуты, если она позволит увидеть более ясно основные структурные особенности альтернативной концепции справедливости, которая содержалась в неявном виде в договорной традиции, а также укажет пути дальнейшей разработки теории. Из всех традиционных теорий эта концепция, я полагаю, наилучшим образом согласована с нашими обдуманными суждениями справедливости и поэтому представляет подходящий моральный базис демократического общества.

Это большая книга, и не только из-за большого количества страниц. Следовательно, для облегчения труда читателя необходимы некоторые подсказки со стороны автора. Фундаментальные интуитивные идеи теории справедливости представлены в § 1–4 главы I. Отсюда возможен прямой переход к обсуждению двух видов справедливости для институтов в § 11–17 главы II и затем к рассмотрению исходного положения во всей главе III. Желательно некоторое знакомство с § 8, где обсуждается проблема приоритета, если читатель совсем не встречался с этим понятием. Далее идёт глава IV, § 33–35 о равной свободе и § 39–40 о значении приоритета свободы и кантианской интерпретации, дающая более полное представление доктрины. Все мной упомянутое составляет около трети книги, в которой содержатся основные положения теории.

Есть, однако, опасность того, что без рассмотрения аргументов последней части теория справедливости не будет понята правильно. В частности, следует указывать на важность следующих разделов: § 66–67 главы VII о моральной ценности, самоуважении и родственных им понятиях; § 77 главы VIII об основании равенства; § 78–79 об автономии и социальном союзе, § 82 о приоритете свободы и § 85–86 о единстве личности и о конгруэнтности — из главы IX. Но даже с этими добавлениями мы всё ещё имеем меньше половины всего текста.

Заглавия параграфов, предисловия к каждой главе и указатель позволят читателю составить представление о содержании книги. Нет смысла комментировать его, добавлю лишь, что я старался избегать обширных методологических дискуссий. Есть краткое обсуждение природы моральной теории в § 9 и обсуждение обоснования в § 4 и 87. Короткое отступление по поводу значения «блага» предпринято в § 62. То тут, то там разбросаны методологические замечания, но всё существенное для моей теории содержится в основном в части первой. Сравнения и сопоставления с другими теориями, а также критика этих теорий, особенно утилитаризма, служат цели уточнения моей концепции.

Не рассматривая большую часть глав IV–VIII веках качестве основного материала книги, я вовсе не имей в виду, что эти главы являются периферийными, или же просто приложениями. Наоборот, я полагаю, что важной проверкой теории служит то, как она систематизирует и упорядочивает наши обдуманные суждения в широком круге вопросов. Темы этих глав следует учитывать, и в их свете модифицировать предлагаемые читателю взгляды. Но читатель волен следовать своим предпочтениям и рассматривать те проблемы, которые его интересуют больше всего.

Джон Роулз. Август, 1971 года.