|
Отношения между наукой и техникой всегда были сложными и многоплановыми, а вопрос об их роли и значении в жизни общества уже давно стал предметом дискуссий среди учёных. При этом в более широком плане обсуждались также вопросы места и роли техники в сфере культуры, её воздействия на другие, нетехнические области деятельности человека и общества. Споры по этим вопросам не утихают и по сей день.
Вообще-то техника возникла намного раньше науки и вне её, и само её развитие не всегда было связано с наукой. Так было, однако, лишь до XIX века. В наш же атомно-ядерный век все изменилось. Созидательная и одновременно разрушительная сила науки и создаваемой на её основе техники полностью перечеркнула многие старые стереотипы и традиционные представления о технике и науке, породила новые, более глубокие связи между наукой и техникой, с одной стороны, и их вместе взятых с обществом, культурой, социальными структурами, политикой, и так далее, с другой. Эти связи, естественно, немедленно стали объектом изучения и споров исследователей: философов, социологов, представителей естественных и технических наук, инженеров.
1. Новые споры о технике
Сложившаяся новая ситуация заставляет нас возвращаться к рассмотрению ответственности учёного и инженера, вопросов этики, морали, связанных с новыми ступенями и формами развития науки и техники, обсуждать судьбу традиционных и создаваемых нашим поколением культурных ценностей, человеческих отношений и, наконец, проблемы экологии.
Американский социолог Уильям Огбёрн уже около сорока лет назад отводил технике ведущую, даже определяющую роль в культуре и обществе в целом. По его мнению, так называемую «нематериальную культуру», а также традиционные духовную и образовательную культуры в их западноевропейском понимании само техническое развитие как бы принуждает к изменению и приспособлению к изменяющимся условиям. Огбёрн говорит о культурном отставании духовных (по его терминологии «нематериальных») сфер от развития науки, техники и технологии. Согласно этой «теории культурного отставания» (cultural lag theory), социальные науки и науки о духе проявляются, формируются и развиваются лишь как результат «реакции» и самонастройки на всё новые вызовы, бросаемые им развивающимися наукой и техникой. Проще говоря, этот тезис означает, что «материальная культура» в своём развитии постоянно опережает «нематериальную культуру», толкает к постоянному интеллектуальному «размежеванию», к новым поискам и тем самым к развитию. Разумеется, это — упрощение.
Научное и техническое развитие, как убедительно показывает сама история науки (и, пожалуй, техники), само в существенной мере зависит от изменения духовных установок и ориентиров, изменений в самой («нематериальной») культуре, в интерпретации человека, в сдвигах в понимании последним мира и Вселенной. Предлагаемое Огбёрном столь резкое разделение культуры на «материальную» и «нематериальную» является, как уже было сказано, явным упрощением. Да и сами научные теории являются, несомненно, частью так называемой «нематериальной культуры». Теоретические концепции, как части духовной культуры, открывают новое пространство возможностей для развития техники и её применения, которые ведут к так называемым инновациям и, следовательно, к широкому социальному применению техники. Здесь поэтому речь идёт скорее о взаимодействии, нежели об одностороннем «руководстве» одного фактора другим. И всё же такого рода концептуальные различия полезны. Вместе с тем их следовало бы использовать скорее в ориентирующей функции, чем постоянно переоценивать их.
Это моё утверждение — как мне кажется — справедливо и для знаменитого разграничения «двух культур», проведённого Чарльзом Сноу в конце 1950-х годов. По его мнению, между «научной культурой» учёных, имеющих общие установки, общие масштабы и методы деятельности, общие точки зрения и отправной пункт, с одной стороны, и богатой по содержанию и многосторонней, свободно развивающейся «литературной культурой», с другой стороны, царит, по его мнению, обоюдостороннее непонимание и презрение, а также ограниченность, как следствие неосведомлённости в результате узкой специализации, что приводит к полному «обнищанию» обеих сторон. Связь концепции Чарльза Сноу с «теорией культурного отставания» Уильяма Огбёрна достаточно очевидна.
Такое различение и разграничение двух культур в общественном развитии несомненно воспроизводит многогранный и в какой-то мере объективный социальный опыт, ибо существенное различие между двумя основными сферами единой культуры общества бесспорно существует. Его, однако, не следует абсолютизировать. Оно представляет собой слишком грубое аналитическое сопоставление и противопоставление, которое скорее замаскировывает их реально существующее и функционирующее взаимодействие. Если мы ставим перед собой задачу избежать злоупотреблений, связанных с деструктивными сторонами техники, нам следует добиваться возможно большего ослабления отмеченного противопоставления и создания искусственной напряжённости между «материальной» и «нематериальной» культурами.
Однако если такое разделение культур бессмысленно и не конструктивно абсолютизировать, то оно вполне разумно и приемлемо для предварительного описания общественных и культурных процессов и некоторых сфер социального прогнозирования. Известный социолог из Гарвардского университета Даниэл Белл в начале 1970-х годов в своей нашумевшей книге «Грядущее постиндустриальное общество» 7 при характеристике современного общества различал в нём следующие секторы: общественные структуры (включая экономику), политические организации и культурные ориентации. Это своеобразное членение должно было помочь ему показать контуры конфронтации и взаимодействия в развитии будущего «информационного общества». В то время как постиндустриальные социальные структуры все более отходят от «всеобщих», глобальных притязаний в обществе и склоняются к более конкретному подходу к различным сферам общественной жизни и к хозяйственному, техническому и даже технократическому сотрудничеству друг с другом различных (собственно всех основных) общественных сил, то, по предсказаниям Даниэла Белла, «неплановая» и непланируемая, скорее гедонистическая культура оказывается в сильно напряжённых отношениях с доминирующими в экономике технократически регулируемыми социальными структурами. И эта напряжённость в отношениях гедонистической культуры с социальными структурами будет доставлять главные хлопоты в жизни постиндустриального общества, так как, по утверждению Белла, эта культура сама по себе враждебна существующим социальным институтам и законам. Белл видит все углубляющуюся пропасть между культурой и структурой общества в новых течениях, которые он называет модернистскими. Таким образом, современная культура, по мнению Белла, неизбежно становится однозначно антиинституциональной и антиномичной 8, обращённой против названных выше секторов социальной структуры, против тотализации и унификации политических и технико-экономических тенденций развития общества.
В начале 1970-х годов эта тенденция была отмечена также и мною. Я тогда писал, что «техническая эпоха» уже превращается в «технологическую» 9, точнее в информационную или системотехническую эпоху, которая характеризуется системной интеграцией организационной технологии, крупными проектными исследованиями, системным планированием и проектированием и информационной технологией, а также структурным контролем. Технические методы — как уже тогда было заметно — всё больше онаучиваются и укладываются в широкомасштабные функциональные взаимосвязи, а традиционная материальная техника преобразовывается в организационную и информационную технику.
Технология, а также научная систематизация, в особенности информационных и теоретико-системных методов, всё больше интегрируют отдельные виды техники. Технологию можно определить как «рационально-методические способы системного управления или оптимальной, или же оптимизированной организации целенаправленных процессов трансформации» 10. Она объединяет таким образом не только организацию технических методов в узком смысле (материальную и энергетическую преобразующую технику, машинную технику и так далее), но также и методы передачи сообщений (информационная техника), организационной техники (системный анализ и интегрированная многодисциплинарная системотехника, исследование операций, методы оптимизации) и планирования (техника сетевого планирования, теория принятия решений), более того, даже социального управления. Для новейшего развития (по меньшей мере в тенденции) характерно включение традиционных видов техники в сплетение обширных (системных) технологий в этом широком значении. Именно в этом смысле допустимо говорить о переходе от «технической» к «технологической» эпохе. Так, я попытался определить в 1970-х годах эту тенденцию, которая между тем драматически формирует структуры общества, характеризующегося все в большей мере сплетением различных систем и компьютеризацией.
Даниэл Белл в 1973 году считал, что постиндустриальное общество всё больше принимает черты «информационного общества» или «общества знания» 11. Как мне кажется, упомянутое выше название «информационная и системно-технологическая эпоха» более точно выражает компоненты и суперструктуру целостной интеграции 12. «Системная технократия» все более явно реализует себя в «(информационной и) системно-технологической эпохе» с её опасностями, но и шансами на гуманизацию. Между тем заметная в то время для индустриальных обществ тенденция ускорилась, интернационализировалась, распространилась почти на все области жизни в чрезвычайно паразитическом выражении. Компьютеризация, телекоммуникация, автоматизация и другие тенденции в результате так называемой «микроэлектронной революции» ведут к ускоряющейся «спирали прогресса», которая начинает воздействовать на все общественные и почти все частные сферы.
2. Теоретические основания и базисные технологии
Упомянутое ранее создание атомной бомбы восходит к революции в физике в первой трети нашего столетия. Специальная теория относительности Альберта Эйнштейна, которая, собственно говоря, является скорее обширным изменением философско-методологических оснований, чем просто революцией в физике, изменила понятие одновременности отдельных событий, отказалась от концепции абсолютного пространства Ньютоновской физики, постулировала связь измерения избранной системы координат и постоянной скорости света, как наивысшей скорости передачи сигнала, и попутно дала уравнение связи массы и энергии: Е = МС 2.
Заключённая в этом возможность преобразовать массу в энергию была также необходимым предварительным условием создания атомной бомбы и ядерной техники, равно как развитие Борновской модели атома, квантовой теории (Планк, Гейзенберг, Йордан, Шрёдингер, Борн, фон Нейман и другие), а также и ядерной физики вообще. Вторая мировая война с её военно-технологически-промышленным комплексом чрезвычайно ускорила это развитие.
Начатая в послевоенный период гонка вооружений между сверхдержавами поддержала эту ускоренно развивающуюся отрасль: ураниевая и плутониевая бомбы были превзойдены водородной бомбой.
Ракетная и радиолокационная техники все более усовершенствовались. Имевшиеся уже во время войны, но ещё недостаточно известные по своему действию и ещё не используемые базисные виды техники, такие как компьютерная техника и телевидение, определили развитие и других областей научно-технического прогресса, в особенности космических полетов.
Ядерно-энергетическая тяга, так же как и тяга дюз летательных аппаратов стали важными лишь после Второй мировой войны, хотя научные и технологические основы были даны уже до или во время войны. В послевоенный период были достигнуты особенно важные результаты фундаментальных исследований: развитие теории информации (Шеннон и Уивер), кибернетики (Винер), транзисторной техники (первые кристаллические полупроводники были разработаны в 1947 году Шокли, Бардином и Брэттейном) и компьютерной техники (ENIAC — электронный цифровой интерпретатор и вычислитель, созданный в 1946 году Мэчли и Эккертом после того, как Z 3 Конрада Цузеса и почти одновременно релейный вычислитель Айкенса MARK–1 были развиты уже во время войны — в 1942 году — в действующий прототип); Джон фон Нейман разработал концепцию и реализовал первое вычислительное устройство с фиксированной программой EDVAC, которое уже имело современные элементы единиц основных операций вычислительной системы, так же как и заявки и задания. В биологии Уотсоном и Криком в 1953 году был сделан набросок модели двойной спирали дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), которая привела к её расшифровке (Ниренберг, 1965 год). По окончании успешных опытов в США были широко введены прививки против детского паралича. В это же время начинают изучать процессы управления в биологии, затем Герман Шмидт уже к началу 1940-х годов (ещё до кибернетики Норберта Винера) предложил обобщающую модель управляющего контура как основу для конструирования и исследования технических и биологических систем. Ускоряется развитие информационной техники (1956 год — телефонный кабель Европа — США, 1954 год — цветное телевидение, проводная телевизионная камера). Ускоритель частиц приводит в середине 1950-х годов к открытию антипротона и созданию искусственных элементарных частиц (К-мезонов и гиперонов беватроном в университете Беркли). Был продуцирован трансуран.
После того как реактор Ферми уже в 1942 году был на решающей стадии разработки и коллектив сотрудников Гейзенберга построил немецкий исследовательский реактор в Берлине и Хайгерлохе, в 1957 году в Высшей технической школе Мюнхена был введён в действие первый немецкий атомный реактор. В теоретической физике были, кроме того, и открытия, касающиеся нарушений принципа равенства зеркальной симметрии (Ли Янг), труды Гейзенберга и Паули по развитию единой так называемой «мировой формулы» (существования элементарных длин) для понимания всё увеличивающегося числа элементарных частиц и их взаимодействия.
Отмечу также успехи в уже открытой в 1911 году теории сверхпроводимости (Бардин и другие); Месбауер сумел произвести чрезвычайно точные измерения энергии в связи с открытием безвозвратного ядерного резонансного поглощения гамма-излучения в определённых кристаллах. Первый процессор был использован в 1959 году для переработки нефти. Ванкель конструирует в 1957 году свой вращающийся поршневой двигатель. В том же году удаётся синтез пенициллина V. Огромное значение приобретает, наконец, старт в 1957 году обоих советских спутников, а также — менее известной — первой американской ракеты противовоздушной обороны с атомной боеголовкой. Так называемый «шок от спутника» привёл США к основательной реорганизации естественнонаучного и технического образования в школах и университетах. Начиная с 1958 года были запущены «исследовательские» спутники на земных орбитах. Началось великое десятилетие соревнования в области космических полетов между США и СССР. В течение 1958 года был также предпринят транспортный полёт на самолёте с реактивным двигателем. В 1959 году Советский Союз запустил ракету на Луну, советский космический аппарат передал фотографию обратной стороны Луны. 1950-е годы принесли прежде всего техническое усовершенствование и дальнейшее развитие уже ранее известных научных и технологических фундаментальных открытий и разработок. Технический прогресс марширует несмотря на эскалацию разработки ядерного оружия — в сущности без достойной упоминания критики.
3. Ретроспективный взгляд на 1960-е годы
1960-е годы вошли в историю как великое десятилетие космических полетов. Ю. Гагарин в 1961 году первым совершает на космическом корабле Восток–1 оборот вокруг Земли и возвращается невредимым назад. В США в 1962 году стартует зонд на Венеру, достигает этой планеты и передаёт данные на Землю. На орбиту выводятся спутники связи и телевизионные спутники («Тельстар», 1962 год; «Релейс II» и стационарный спутник «Ирли бёрд», «ранняя птица», 1965 год), а также метеорологические спутники. В 1965 году Леонов осуществил первый выход в открытый космос. Американские зонды фотографируют кратеры Марса и определяют температуру его поверхности, в то время как американские астронавты проводят первые встречные маневры космических кораблей. Годом позже Луна–9 (СССР) приземляется на Луну, а месяцем позже — «Сурвейер 1» (США). В 1967 году следуют полёты беспилотных космических кораблей той же серии в рамках программы Луна — Апполон. СССР устанавливает с помощью своих зондов тепличный эффект на Венере. До октября 1968 года уже было запущено на земную орбиту 801 успешно стартовавший космический корабль и спутник. 18 зондов было заброшено на поверхность Луны, 11 — на орбиту вокруг Луны, 2 — на Венеру, 19 зондов совершили облет Солнца, были запущены 24 пилотируемых космических корабля с 39 пилотами из США и СССР. Наивысшей точкой этого развития является 21 июля 1969 года, когда Нил Армстронг и Эдвин Олдрин впервые в истории человечества вышли на поверхность Луны, в то время как капитан американского космического корабля «Апполон» оставался в главной капсуле на лунной орбите, затем все вместе возвратились в этой транспортной капсуле на Землю, тем самым успешно завершив первое путешествие человека на другое небесное тело.
Сенсацию космической техники — первое прилунение — сопереживали у телевизоров миллионы зрителей. Несколько позже, на космическом корабле «Апполон–12» астронавты Конрад и Бин с капитаном корабля Гордоном во главе также летали на Луну и вернулись обратно на Землю. Ранее «Апполон–10» совершил маневр стыковки посадочного парома на лунной орбите без посадки на Луну. И если продолжить это перечисление далее, следует упомянуть посылавшие важные данные на Землю зонды США с Марса и СССР с Венеры, а также стыковочный маневр пилотируемых орбитальных станций «Союз», позволивший осуществить пересадку космонавтов из одного космического корабля в другой. После успешного пилотируемого прилунения США направили свою космическую программу в направлении создания непилотируемых космических зондов и на конструирование постоянно действующих орбитальных станций, направляемых на земную орбиту транспортным кораблем «Шаттл».
Были осуществлены также фундаментальные технические разработки, послужившие, в частности, усовершенствованию измерительной техники и техники управления и регулирования и имевшие далеко идущие следствия в развитии современной техники вообще, хотя они и отступали на второй план перед сенсационными космическими полетами. Первая ракета на твёрдом топливе была опробирована в США в 1961 году. Годом раньше была изобретена лазерная техника, которая произвела революцию в области измерительной техники и хирургии, технологии резания и технологии материалов; она нашла также широкое применение в проигрывателях на лазерных дисках и в голографии (принцип которой был разработан в 1948 году Габором).
В этот же период начинают впервые искусственно производить инсулин (Аахенская высшая техническая школа, 1964 год); синтезируются единицы ДНК (Хоран), а также искусственная трансрибонуклеиновая кислота и первый бесклеточный белок (Ниренберг и Маттхаи, 1961 год) и хлорофилл (Вудвард, 1965 год). В 1968 году полностью синтетически были получены рибонуклеазы «А» из 124 аминокислот в качестве первого энзима, а годом позже, с помощью рентгеноструктурного анализа, был выявлен гемоглобин насекомых; в Гарварде был изолирован и электронным способом продемонстрирован единичный ген. Ниренберг с сотрудниками расшифровал в 1965 году генетический код, правила перевода между основными рядами в наследственно релевантных ДНК и рядами аминокислот в соответственно упорядоченных молекулах белка. Структура гормонов роста с 188 факторами аминокислот была выявлена в 1966 году. Началось взрывное развитие молекулярной биологии и генной инженерии, которое продолжается и по сегодняшний день и теперь усиливается, правда, осложняясь научными, промышленными, юридическими и особенно моральными проблемами, вызванными генной инженерией. С 1967 года Бернард начинает трансплантацию сердца; развивается с поразительным успехом, но также и с многочисленными неудачами, целая волна исследований и практических результатов в области трансплантационной хирургии.
В сфере общей физической теории Гель-Манн вместе с Цвайгом делает набросок теории элементарных частиц, которые должны составляться из каждого третьего кварка и антикварка. Изолированные кварки остаются ненаблюдаемыми. Пауль Дирак расширяет квантовую механику и квантовую теорию поля, которая связывает теорию относительности Эйнштейна с квантовой механикой. Исследование космических процессов излагается в виде теории развития звёзд и их жизненных циклов. Уиллер развивает свою теорию геометродинамики, геометризирующую электрические силы подобно тому, как общая теория относительности Эйнштеина геометризировала гравитацию. В это же время был открыт с помощью радиотелескопа первый пульсар (открытие было сделано Дж. Бели, аспиранткой одного известного Нобелевского лауреата, который при получении Нобелевской премии даже не упомянул её имени).
В 1960-х годах была существенно повышена точность измерений как в техническом, так и в научном плане, что привело к новому подтверждению общей теории относительности Эйнштейна (в результате фиксации отклонения космических радиоволн в поле тяготения Солнца), а также к первым, правда, спорным, попыткам доказать существование гравитационных волн (Вебер, 1968). Были открыты тёмные облака на Млечном пути (1968), а Пенциазом и Вильсоном (1965) — важные космические ЗК-фоновые излучения, говорящие в пользу гипотезы возникновения Вселенной в результате «большого взрыва» (в настоящее время эта гипотеза оспаривается. — Прим. ред.). Расширение морского дна осознается как индикатор тектоники материковых плит, что было установлено уже в 1927 году — немецким исследовательским судном «Метеор» и связано с опубликованной Вегенерсом в 1915 году теорией перемещения континентов.
В области информатики также были получены важные результаты: была принята к эксплуатации первая, управляемая компьютером система информационной памяти в Калифорнийском университете. В середине 1960-х годов появились первые работы по проблемам «искусственного интеллекта». Было начато производство микроэлектронных транзисторных схем в виде тонкослойных печатных плат, которые были предшественниками изобретённого в 1972 году микрочипа.
В области философии науки на основе исследований Карнапа и Поппера 1920-х и 1930-х годов была создана теория науки в качестве самостоятельной философской дисциплины. Гемпель всесторонне проанализировал теорию объяснения и прогнозирования, что было дополнено исследованиями по истории науки (Т. Кун, П. Фейерабенд). И хотя (может быть за исключением попыток создания унифицированной науки в физике) едва ли просматриваются новые крупные теории в естествознании, всё же появляется огромное число сенсационных подтверждений прежних теоретических положений.
В интеллектуально и политически бурно протекавших для многих западных индустриальных обществ 1960-х годах приобретают и привлекают общественное внимание конечно же социально-научные подходы, в том числе особенно критическая социология Франкфуртской школы Адорно и Харкхаймера, а также Герберта Маркузе («критическая теория»). Влияние этой школы сильно сказывается в 1970-е годы на понимание социальной науки и социальной философии. В особенности Юрген Хабермас пытается показать, что «познавательные интересы» науки и техники совпадают, и объяснить целевую установку естествознания «техническими интересами» (утверждение, сегодня справедливо оспариваемое). Именно в споре с этой критической философией критический рационализм и реализм (Карл Поппер, а в Западной Германии Ханс Альберт) развивает теорию естественной и общественной науки. Истинность и постоянство свойств, а также свобода от ценностей научных результатов лежит в основе этого подхода. Аналогичное положение справедливо, впрочем, и для ставшей актуальной с 1970-х годов так называемой эволюционной теории познания, набросок которой сделал исследователь поведения животных и птиц, а позднее и человека, этолог Конрад Лоренц, пытавшийся объяснить историческое развитие человеческого рода и приспособление к окружающей среде органов познания. В то время многие ошибочно полагали, что с помощью несомненно весьма ценной самой по себе «биологии познания» можно автоматически решать также и философские проблемы познания.
И в то время как преуспевают системный и кибернетический подходы, а следовательно, всё дальше развиваются метатеории и обобщающие методологические подходы, новых широких подходов в сфере естественнонаучных фундаментальных дисциплин становится всё меньше (за исключением вышеупомянутых теоретических подходов в физике). Мнение от том, что наиболее важные фундаментальные нововведения как теоретического, так и технологического характера, за редкими исключениями, имели место перед рассматриваемым десятилетием, подтверждаются уже в 1960-е, но ещё более в 1970-е годы.
4. 1970-е годы
Прогресс науки и «онаученной» техники в 1950-е и 1960-е годы воспринимается некритически и неаналитически; даже прилунение американских астронавтов понимается лишь как кульминация западной исследовательской и технической мысли. Однако такое положение резко изменяется к началу 1970-х годов. Техника и наука вместе с проблемами, связанными с последствиями их активного прогресса в индустриально развитых обществах, оказались под перекрестным огнём критики. Проблема охраны окружающей среды, демографического взрыва все яснее осознавались общественностью и заняли впредь центральное место в начавшихся широких дискуссиях.
Анализ модели мирового развития, проведённый Римским клубом в ставшей широко известной работе Медоусов «Пределы роста» (1972), оказал сильное влияние на изменение общественного мнения и сознания, может быть, именно потому, что этот анализ был основан на нереалистических данных и модельных расчётах. Земное пространство, пригодная для возделывания почва, имеющийся в распоряжении человечества зеленый покров земной поверхности, сырье и тому подобное ограничены и находятся в диссонансе с экспоненциальным, лавинообразным ростом населения на Земле — всё это было известно со времён довольно грубой оценки, данной Томасом Робертом Мальтусом, который уже в 1798 году требовал ограничения рождаемости для регулирования опасного перенаселения, а в 1820 году обосновал это своё положение в «Принципах политической экономии». Однако расчёты, проведённые с помощью компьютерного моделирования братьями Медоус, вместе с динамическим моделированием, произведённым Форрестером в Массачусетском технологическом институте, сделали это предупреждение Мальтуса, начиная с 1972 года, всемирно известным.
Моделирование, которое понималось как предостерегающий экстраполяционный сценарий, указывало на пределы (или же на катастрофическое положение), неизбежно достигаемые человечеством в результате имеющей место тенденции взрывного роста народонаселения, истощения ресурсов, нехватки продуктов питания и загрязнения окружающей среды, если сегодняшняя динамика мира не будет резко изменена. Пределы производительности на Земле будут достигнуты, согласно этой модели, уже в следующем столетии, а шансы достижения равновесия будут проиграны, если относительно этих материальных элементов нашей цивилизации не будет достигнуто основополагающих изменений в установившейся тенденции. В более поздних исследованиях были смоделированы и изменены загрязнение окружающей среды и влияние химических и биологических факторов, скажем, таких пестицидов, как ДДТ, на цепочки питания людей, выдвинуты требования в области политического действия властей. Под влиянием так называемого «нефтяного шока» (вызванного резким повышением цен на нефть странами, входящими в ОПЕК), влияние первого доклада Римскому клубу существенно возросло. Время научного и технического оптимизма внезапно и безвозвратно прошло. Широко распространяется осознание пределов роста.
«Истощение ресурсов», «взрывной рост населения», «загрязнение окружающей среды», «расточение энергетических ресурсов» становятся лозунгами этого десятилетия и последующих за ним лет. Эти и другие исследования стимулировали изменения интеллектуальных и политических установок, которые привели к новой формулировке целей достижения состояния равновесия, соблюдения меры, рециклизации и к осознанию ответственности в особенности индустриально развитых наций. Речь шла о ментальной революции, которая стала отчётливо ощущаться уже по истечении 1970-х годов. Трагические катастрофы или почти катастрофы, такие как радиоактивные загрязнения, имели значение технологического предупреждения, сыгравшего роль искры для разжигания новой волны критики техники, движения против науки и расширяющегося разочарования в технике и науке. Все это указывало на кризисное обострение риска для жизни в индустриализованном мире людей и животных.
Новые технические возможности и обширные инновации (распространение практических приложений) требуют не только правового и морального обсуждения и регулирования, но и направленных на будущее оценок последствий научного и технического прогресса. Это было осознано американским Конгрессом, который в 1972 году основал Бюро по социальной оценке техники (Office of Technology Assessment, ОТА), в задачи которого входило давать советы законодательной власти по предвосхищающей оценке последствий, а также социальной оценке техники. Деятельность Бюро не ограничивалась одним лишь анализом издержек и выгод от внедрения или поддержания техники и технологии, но касалась и выработки критериев приоритетности, преимуществ, выбора для осуществления такого рода оценки, а также распределения и осуществления исследовательских проектов. При этом Бюро, как правило, рекомендует исследовать также и альтернативные технические методы. По существу Бюро является информационной и аналитической службой для комиссий американского Конгресса. Аналогично основанному в 1973 году «Секретариату исследований будущего» в Швеции, это Бюро получило весьма высокую оценку с точки зрения приносимой им суммарной пользы 13.
В Канаде (1973–1975) также формируется особый, специализирующийся на исследованиях в области охраны окружающей среды, «Институт социальной оценки техники». Попытки координации действий в этой области со стороны Франции и Нидерландов в 1970-е годы ещё не принесли конкретных результатов. В ФРГ впервые в 1980-е годы была создана специальная комиссия анкетирования по вопросам «оценки применения техники и её последствий», полномочия которой были продлены и далее. Однако такого постоянного института, как Бюро по социальной оценке техники американского Конгресса, германским Бундестагом не было создано, хотя достаточно очевидно, что нечто подобное американскому Бюро должно было бы быть создано ввиду неотложности и постоянного характера проблем, связанных с развитием техники и её применением.
В соответствии с требованиями практики и необходимостью социального вмешательства в долгосрочное планирование и развитие техники, естественно, возрастает и срочность прогнозирования и социальной оценки технических решений уже на стадии планирования. Ставший особенно актуальным в 1970-е годы вопрос об уживчивости с окружающей средой приводит к осознанию того, сколь неотложными становятся моральные и правовые проблемы ответственности за последствия и побочные воздействия техники. С тех пор моральные и этические проблемы в науке и технике стали уже актуальной темой и определили характер дискуссий в 1980-е годы. Уже в 1970-е годы в Соединённых Штатах Америки начался прямо-таки бум в сфере этики науки. Появились и стали широко обсуждаться «инженерная этика», «биоэтика», «биомедицинская этика», «бизнесэтика», «этика менеджеров», «экологическая этика» и так далее.
В ФРГ такого рода концептуальные образования приняли сначала лишь «к сведению». Впервые только в 1980-е годы книга Ханса Йонаса «Принцип ответственности» 14, вызвала дискуссию в этой важной тематической области. Поставленная и обсуждаемая Йонасом проблема ответственности ещё мало дифференцирована: он стремится анализ основ ответственности за те или иные действия дополнить лишь положением о заботе за независимых от условий жизни людей, животных, экосистемы. Кроме этого, необходимо, однако, различать актуальную ответственность за действия, ролевую ответственность, договорную ответственность, правовую ответственность и общую моральную ответственность с тем, чтобы можно было обозначить и исследовать, а возможно даже и регулировать и разрешать типичные конфликты 15. Во всяком случае сказанное относится к прикладной науке и технике. Научные открытия и технологические разработки имеют вид двуликого Януса: они могут быть применены в основном конструктивно, но вместе с тем — и деструктивно.
Между чудовищно возросшим техническим могуществом и ставшим вновь актуальным осознанием его бессмысленности и иррациональности, между усовершенствованным системным контролем и изначальным страхом, между технической сверхпотенциальностью и зависимостью от природы, между квазимистическим техницистским самообожествлением и системно необходимым вынужденным самоограничением человек обречён искать свой разумный, взвешенный ответственностью средний путь. Научно-техническое превосходство могло бы легко совратить «западного человека», сделав его чрезмерно самонадеянным. И здесь есть реальное, совсем нетривиальное влияние науки и техники на самоориентирование человека. Прежний теоцентристски-пассивистский миф о науке как открывательнице божественного творения (ещё явно заметный у Кеплера) был внезапно сведён к сциентократически-технократическому мифу о почти фатальной делаемости (Machbarkeit) мира и возможности господства над ним «человека технического» — Homo technologicus. Идеология делаемости всего и каждого имела большое влияние в науке и технике последнего десятилетия.
|