Джон Сёрль:
Сознание, мозг и наука.
Глава 4. Структура действия

В этой главе мы займёмся структурой человеческого действия, которое необходимо объяснить в силу ряда причин. Следует показать, что наша концепция действия совместима с объяснением отношения сознания и тела, что она не противоречит отрицанию программы искусственного интеллекта. Для меня важно показать ментальный компонент в действии и его отношение к физическому компоненту, а также отношение структуры действия к объяснению действия. И я должен иметь основания для обсуждения природы социальных наук и возможности свободы воли.

При рассмотрении человеческих действий бросаются в глаза различия между ними и другими событиями в мире природы. Считать, будто типы действий или поведения тождественны типам телесных движений, ошибочно. Один и тот же набор человеческих движений может быть танцем, сигнализацией, упражнением, проверкой мускулов или ещё чем-нибудь. Более того, подобно тому как одни и те же типы физических движений могут образовывать совершенно различные виды действий, один и тот же вид действия может быть выполнен совершенно разными типами физических движений. Например, мы посылаем весточку другу. Можно написать её на листе бумаги. Можно напечатать. Можно послать её с кем-нибудь или дать телеграмму. Можно зачитать её по телефону. Каждый из этих способов посылки одной и той же вести может быть выполнен с помощью разнообразных физических движений.

Можно написать записку левой или правой рукой, пальцами ноги или даже держа карандаш в зубах. Ещё одной необычной чертой действий, отличающей их от других событий, является то, что действия предполагают описания особого рода. Допустим, я гуляю в Гайд-парке. Здесь происходит множество самых разных вещей, но их описания не касаются моих интенциональных действий, потому что то, что я делаю, в значительной степени зависит от того, что я при этом думаю. Так, например, я могу двигаться в направлении Патагонии, трясти шевелюрой, изнашивать ботинки и задевать при ходьбе молекулы воздуха. Однако ни одно из этих описаний не схватывает существа моего действия.

Третье характерное свойство действий состоит в том, что личность находится в особой позиции, она знает то, что она делает. Человеку нет необходимости наблюдать себя со стороны или проводить исследование, чтобы понять, какое действие он выполняет или пытается выполнить. Так что, если вы меня спросите: «Что вы делаете: прогуливаетесь по Гайд-парку или же идёте в направлении Патагонии?», я не стану колебаться с ответом, хотя физические движения, которые я совершаю, могут подходить для любого из предлагаемых мне ответов.

Примечательно, что мы способны идентифицировать и объяснить поведение самих себя и других людей, не прилагая никаких усилий. Полагаю, что эта способность основывается на бессознательном владении определённым набором принципов, так же как способность распознавать предложения, написанные по-английски, основывается на бессознательном владении принципами английской грамматики. По-видимому, имеется набор принципов, которые предполагаются, когда мы говорим такие обыденные вещи, как например то, что Бэзил голосовал за тори, потому что думал, что они решат проблему инфляции, или что Сэлли переехала из Бирмингема в Лондон, полагая, что там больше возможностей получить работу, или даже что человек, совершающий некие странные движения, на самом деле точит топор или чистит ботинки.

Люди, признающие существование этих принципов, насмехаются над ними, они говорят, что это просто «народная наука» и что её следует заменить более научным объяснением человеческого поведения. Яс недоверием отношусь к подобным заявлениям; столь же подозрительно я бы стал относиться и к заявлению, что мы должны заменить нашу неосознанную (implicit) теорию английской грамматики — ту, что мы усваиваем, обучаясь языку, — какой-то другой теорией. Причина моей подозрительности в любом из этих случаев одна и та же: с моей точки зрения, имплицитная теория входит в выполнение действия так же, как правила грамматики входят в речевой процесс. Поэтому, хотя мы и можем что-то добавить или открыть разного рода интересные вещи о языке или поведении, маловероятно, чтобы мы могли заменить теорию, которая имплицитна и отчасти конститутивна по отношению к феномену, некоторым внешним «научным» объяснением этого феномена.

Аристотелю и Декарту наши объяснения человеческого поведения показались бы весьма знакомыми. Обычно говорят, что в отличие от биологии и физики наука о человеческом поведении осталась на прежнем уровне. Думаю, дело не в этом. Аристотель и Декарт уже обладали точной и сложной теорией человеческого поведения. Думаю также, что многие с виду «научные» объяснения человеческого поведения, такие как фрейдовская теория, фактически применяют принципы неявной теории человеческого поведения.

Подведу итог: типы действий не сводятся к типам физических движений; действия требуют описания особого рода; люди знают, что они делают, не осознавая этого; принципы, с помощью которых мы идентифицируем и объясняем действия, сами являются частью действий, иначе говоря — они конститутивны в отношении действий.

А сейчас мне хотелось бы заняться вопросом о структуре поведения.

В предварительном порядке необходимо ввести одно или два понятия. Ключевым является понятие интенциональности. Сказать, что ментальное состояние интенционально, значит сказать, что оно — «о чем-то». Убеждение, например, всегда является убеждением в том, что то-то и то-то имеет место, а желание всегда есть желание того, чтобы то-то и то-то произошло или имело место. Намерение (intending) в обычном смысле слова не играет особой роли в теории интенциональности. Намерение сделать что-то есть лишь одна из разновидностей интенциональности наряду с верованием, желанием, надеждой, боязнью и так далее.

Интенциональное состояние, скажем убеждение, желание или намерение, включает два компонента. В нём есть то, что можно было бы назвать «содержанием», это делает его говорящим о чём-то; в нём также есть так называемый «психологический модус», или «тип». Такое различение необходимо, ибо в различных типах вы можете иметь одно и то же содержание. К примеру, я могу желать покинуть комнату; я могу быть убеждён, что покину комнату; и я могу намереваться покинуть комнату. В каждом из этих случаев у нас имеется одно и то же содержание — что я покину комнату, но существует оно в различных психологических модусах, или типах: в модусах убеждения, желания и намерения.

Кроме того, различие содержания и типа служит для соотнесения ментального состояния и мира. В конце концов сознание представляет мир в различных ментальных состояниях, представляет, каков он, каким бы мы хотели его видеть, какого мира мы боимся, что мы намереваемся сделать в отношении него и так далее. Наши убеждения истинны, если они соответствуют миру, и ложны, если они ему не соответствуют; точно так же наши желания осуществятся или не осуществятся, а намерения реализуются или не реализуются. Поэтому, вообще говоря, интенциональные состояния имеют свои «условия удовлетворения». Каждое состояние само определяет, при каких условиях оно истинно (если это убеждение), или при каких условиях оно осуществляется (если это желание), или при каких условиях оно реализуется (если это намерение). В каждом случае ментальное состояние диктует свои собственные условия удовлетворения.

Третьей отличительной чертой таких состояний является то, что иногда они причинно обусловливают происходящие вещи. Например, если я хочу пойти в кино и в самом деле иду в кино, моё желание причинно обусловливает само событие, то есть мой поход в кино. В таких случаях между причиной и действием имеется внутренняя связь, или причина является репрезентацией положения дел, обусловливаемого причинно. Причина одновременно и репрезентирует действие, и вызывает его. Я называю такого рода отношения между причиной и действием «интенциональной причинностью». Как мы увидим, интенциональная причинность играет существенно важную роль в структуре и объяснении человеческого действия. В ряде аспектов это объяснение полностью отличается от стандартных объяснений причинности, описывающих, как один биллиардный шар ударяет по другому и это и является причиной движения. Существенно важным моментом в интенциональной причинности является то, что в случаях, которые мы будем рассматривать, сознание вызывает именно то положение дел, которое оно себе представляет.

Итак, в нашем анализе человеческого поведения необходимо иметь в виду три момента. Во-первых, интенциональные состояния включают содержания, которые существуют в определённом ментальном типе. Во-вторых, они сами определяют условия своего удовлетворения, то есть они будут или не будут удовлетворяться в зависимости от того, насколько мир будет соответствовать содержанию состояния. Ив-третьих, иногда они причинно обусловливают происходящие вещи и с помощью интенциональной причинности вызывают вышеупомянутое соответствие; иначе говоря, они вызывают и то положение дел, которое репрезентируют, и свои собственные условия удовлетворения.

Используя эти идеи, перейду к главной задаче настоящей главы: описанию того, что можно было бы назвать структурой действия или структурой поведения. Под поведением я имей в виду свободное интенциональное человеческое действие. Я имей в виду такие вещи, как прогулка, бег, еда, любовь, голосование на выборах, женитьба, покупка и продажа, уход в отпуск, работа на службе. И не имей в виду такие вещи, как пищеварение, старение или храпение. Но даже если мы ограничимся интенциональным поведением, нам предстанет удивительное разнообразие типов. Мы должны будем различить индивидуальное поведение и социальное поведение, коллективное социальное поведение и индивидуальное поведение в рамках социального коллектива, а также делание чего-то ради чего-то ещё и делание чего-то ради самого себя. Пожалуй, труднее всего объяснить поведенческую «мелодию», слышную на протяжении длительного времени. Человеческие действия — это не ряд неподвижных моментальных снимков, наша жизнь скорее похожа на фильм.

На все вопросы мне не ответить, но мои слова, полагаю, будут звучать здраво. Впрочем, здравые объяснения никогда не казались очевидными. Начать с того, что бихевиористская традиция в философии и психологии привела к отрицанию ментального компонента в действиях. Бихевиористы стремились определить действия, да и всю нашу ментальную жизнь, в терминах чисто физических движений. Кто-то однажды охарактеризовал бихевиористский подход, и на мой взгляд справедливо, как не удавшуюся анестезию. Другой крайностью был ментализм, утверждавший, что единственные действия, которые мы выполняем, — это внутренние ментальные акты воления. Согласно этому взгляду, мы, строго говоря, никогда не поднимаем рук. Мы только «желаем», чтобы наши руки поднялись вверх. И если они действительно поднимаются, то это следует отнести скорее к удаче, чем к нашему действию.

До недавнего времени философия действия в известной мере игнорировалась. Западная традиция настойчиво проводила мысль, что познавание важнее делания. Теории знания и смысла представлялись ей более важными, чем теория действия.

Попытаюсь соединить ментальные и физические аспекты действия. Структуру поведения лучше всего описать некоторым множеством принципов, объясняющих как ментальные, так и физические аспекты действия. Я не стану обсуждать, откуда берутся убеждения, желания и так далее, в мою задачу будет входить анализ той роли, которую они играют в нашем поведении.

Проще всего будет сформулировать эти принципы, а затем попытаться их обосновать.

Принцип 1:

Действие состоит из двух компонентов: ментального и физического.

Представим себе, например, что мы толкаем машину. С одной стороны, здесь имеется определённый сознательный опыт усилия. В случае его удачи такое усилие даст в результате движение вашего тела и соответствующее движение машины. В случае неудачи будет иметь место ментальный компонент, то есть опыт толкания машины, а также некоторые физические компоненты, такие как напряжение мускулов, ощущение давления на машину и прочее. Это позволяет нам сформулировать следующий принцип.

Принцип 2:

Ментальный компонент интенционален.

Он обладает интенциональностью, он — «о чем-то»; и он определяет, что считать успешным или неуспешным действием; если действие успешно, оно причинно обусловливает телесное движение, которое в свою очередь причинно обусловливает другие движения, такие как движение машины, что и образует все действие в целом. С точки зрения теории интенциональности, действие состоит из двух компонентов: ментального и физического. Если действие успешно, ментальный компонент причинно обусловливает и репрезентирует физический компонент. Эту форму причинности я называю интенциональной причинностью.

Лучший способ выявить природу различных компонентов действия — выделить эти компоненты и исследовать каждый из них по отдельности. В лаборатории это сделать нетрудно, и нейрофизиологами уже проведены некоторые эксперименты, Стимулируя при помощи электрического тока определённую часть моторной области коры головного мозга, Уайлдер Пенфилд из Монреаля вызывал движение конечностей испытуемого. При этом пациенты неизменно характеризовали происходившее следующим образом: «Я этого не делал — это сделали вы». В таком случае телесное движение лишено интенции, Следует отметить, что телесные движения могут быть теми же самыми, что и в интенциональном действии, однако ясно, что между ними имеются различия. Какие же? Вспомним эксперименты, проведённые ещё Уильямом Джемсом, где выделялся только ментальный компонент действия. Рука испытуемого анестезировалась, затем его помещали в тёмную комнату и он получал приказ поднять руку. Он делал то, что, как ему представлялось, было подчинением приказу, однако в дальнейшем очень удивлялся, когда ему сообщали, что его рука так и не поднялась. В таких случаях ментальный компонент, то есть интенция, отделяется от телесного движения. Ибо интенция у испытуемого имелась. Иначе говоря, можно с полным правом сказать, что он действительно пытался поднять руку.

Обычно в действии присутствуют оба компонента. Как правило, у нас имеется и интенция, и телесное движение. Но они не независимы друг от друга, В первых двух принципах выражен способ их связи. Ментальный компонент, являясь одним из условий удовлетворения, должен как репрезентировать, так и причинно обусловливать физический компонент. Следует отметить, что в формулировке этих принципов мы используем обширный словарь: «пытаться», «достигать успеха», «терпеть неудачу», «интенциональное» и «неинтенциональное», «действие» и «движение».

Принцип 3:

Интенциональная причинность существенно важна и в структуре действия, и в его объяснении.

Телесные движения в действии причинно обусловлены интенциями, Интенции носят причинный характер потому, что благодаря им происходят различные вещи; но они также обладают содержанием и играют роль в процессе логического рассуждения. Они могут служить причинами и обладать логическими свойствами, потому что причинность, о которой мы говорим, есть ментальная, или интенциональная причинность. А в случае интенциональной причинности ментальные содержания воздействуют на мир. Весь этот аппарат работает потому, что он реализуется в мозге (тем способом, о котором говорилось в первой главе).

Причинность, которую мы здесь обсуждаем, весьма отличается от стандартной формы причинности, описываемой в учебниках по философии. Это не регулярности и не охватывающие законы или постоянные связи. Думаю, что она ближе к нашему обыденному понятию причинности — как тому, благодаря чему происходит нечто другое. Для интенциональной причинности характерно, что это такое ментальное состояние, которое заставляет происходить нечто другое; а нечто другое — это то самое положение дел, которое репрезентировано в ментальном состоянии, обусловливающем его причинно.

Принцип 4:

В теории действия проводится фундаментальное различение тех действий, которые заранее продуманы и являются результатом некоего предварительного планирования, и тех действий, которые спонтанны и совершаются без предварительной рефлексии.

Соответственно этому различению можно различить предварительные интенции, то есть интенции, образуемые до выполнения действия, и интенции в действии, то есть интенции, имеющие место при актуальном выполнении действия.

Распространённое мнение, будто все интенциональные действия являются преднамеренными, что это порождение цепи практических рассуждений, ошибочно. Очевидно, что во многом это не так. Зачастую мы просто что-то делаем, и здесь нет никакой предварительной рефлексии. Например, беседуя, мы обычно не рефлектируем над дальнейшими словами, а просто говорим те или иные вещи. В таких случаях интенция, конечно же, имеется, но она не образуется до выполнения самого действия. Это — интенция в действии. В каких-то случаях мы формируем предварительные интенции. Мы рефлектируем по поводу того, что мы желаем и каков наилучший путь для достижения желаемого. Этот процесс рефлексии (Аристотель называл его «практическим рассуждением») либо приводит к формированию предварительной интенции, либо (как отмечал тот же Аристотель) проявляется в самом действии.

Принцип 5:

Формирование предварительных интенций есть (обычно) результат практического рассуждения, то есть рассуждения о наилучшем способе выбора между конфликтующими желаниями.

Мотивом большинства действий человека (и животных) является желание. Убеждения лишь позволяют нам выяснить, как лучше удовлетворить наши желания. Например, я хотел бы поехать в Париж, и я убеждён, что, учитывая все моменты, лучше всего лететь туда самолётом; поэтому у меня формируется интенция лететь в Париж самолётом. Таков типичный и обыденный пример практического рассуждения. Практическое рассуждение существенно отличается от рассуждения теоретического, говорящего о том, что имеет место. Цель практического рассуждения — сделать наилучший выбор из тех разнообразных конфликтующих желаний, которые в нас борются. Представим, что я собрался в Париж, и при этом выясняется, что лучше всего лететь туда самолётом. Однако осуществить это желание я могу, только победив множество других желаний. Мне вовсе не хочется тратить деньги, стоять в очередях в аэропортах, долго сидеть в самолёте, есть пищу» подаваемую в полёте; мне не хочется, чтобы сосед клал свой локоть на то место, на которое мне самому хотелось бы облокотиться и так далее до бесконечности. Тем не менее, несмотря на все подавляемые желания, я всё же путём рассуждения, учитывая все обстоятельства, прихожу к тому, что лучше всего лететь в Париж самолётом. И это не просто типичный случай. Полагаю, что практическое рассуждение постоянно разрешает споры между конфликтующими желаниями.

Сформулированные пять принципов рисуют нам картину, из которой следует, что ментальная энергия, питающая действие, есть энергия интенциональной причинности. Это — форма энергии, благодаря которой в причине, в виде желаний или намерений, репрезентируется то самое положение дел, которое эта причина обусловливает.

Вернёмся к тем компонентам действия, о которых мы говорили вначале. Мы отметили, что у действий есть свои особые описания и что здравый смысл позволяет их идентифицировать. Теперь мы понимаем, что это особое описание действия состоит в описании интенции в действии. То, что человек делает или пытается делать, сводится к интенции, с которой он это делает. Например, я знаю, что мне нужно попасть в Гайд-парк, а не в Патагонию, потому что именно с такой интенцией я пошел прогуляться. Ия знаю об этом, не производя наблюдений, поскольку такое знание есть знание не о внешнем поведении, а о внутренних ментальных состояниях.

Кроме того, это показывает некоторые логические особенности тех способов, с помощью которых мы объясняем человеческое действие. Объяснить действие — значит выяснить его причины. Его причины — это психологические состояния. Эти состояния имеют отношение к действию, будучи либо шагами в практическом рассуждении, приводящем к интенциям, либо самими интенциями.

Наиболее важная особенность объяснения действия, однако, заслуживает того, чтобы её сформулировали в качестве отдельного принципа.

Принцип 6:

Действие должно объясняться через то содержание, какое имелось в голове человека, выполнявшего действие или рассуждавшего относительно интенции к выполнению действия.

Если объяснение желает действительно что-то объяснить, его содержание должно быть тождественно содержанию, обусловливающему поведение через интенциональную причинность.

В этом отношении действия отличаются от других природных событий. Когда мы объясняем землетрясение или ураган, содержание в нашем объяснении только репрезентирует, что произошло и почему это произошло. Оно не обусловливает само событие. Что касается человеческого поведения, то и причина и объяснение обладают содержанием, и объяснение только потому является объяснением, что у него имеется то же содержание, что и у причины, До сих пор разговор шёл так, как если бы интенции возникали у людей сами собой. Но это, конечно же, совершенно неверно. Поэтому сейчас мы коснёмся некоторых трудностей, которые приблизят наш анализ к повседневной жизни. Интенция никогда не возникает просто так. Например, я намереваюсь поехать на машине в Оксфорд. Такая интенция могла возникнуть у меня спонтанно, но тем не менее у меня должен быть ряд других интенциональных состояний. Я должен быть убеждён, что имей машину и что Оксфорд находится на доступном для неё расстоянии. Кроме того, естественно желание, чтобы дорога была незагруженной, а погода не слишком скверной. Кроме того (и здесь мы подходим к понятию объяснения действия), я не просто хочу поехать в Оксфорд, у меня имеется вполне определённая цель. Я буду заниматься практическим рассуждением — той формой рассуждения, которая ведёт не к убеждениям или заключениям, основанным на аргументах, но к интенциям и последующему действию, Осознав, что это за рассуждение, мы делаем значительный шаг к объяснению действий. Назовём другие интенциональные состояния, придающие моему интенциональному состоянию вполне конкретный смысл, «системой интенциональности». В заключение можно сказать следующее.

Принцип 7:

Любое интенциональное состояние функционирует только в качестве элемента системы интенциональных состояний.

Под «функционирует» я понимаю определение условий удовлетворения относительно множества других интенциональных состояний.

Когда мы переходим к системе, то открываем ещё один интересный феномен. Деятельность нашего сознания не сводится к ментальным состояниям. Сами ментальные состояния функционируют соответствующим образом только потому, что это происходит на фоне возможностей, способностей, умений, привычек, образов действия и общего мироотношения, которые не сводятся к интенциональным состояниям. Для того чтобы у меня сформировалось намерение поехать в Оксфорд, я по крайней мере должен уметь водить машину. Но умение водить машину не сводится к множеству других интенциональных состояний. Чтобы уметь водить машину, требуется нечто большее, чем совокупность убеждений и желаний. Я должен обладать навыком. Это тот случай, когда моё «знание как» не сводится только к «знанию что». Назовём совокупность навыков, привычек, способностей и так далее, на фоне которых функционируют интенциональные состояния, «фоном интенциональности». И к тезису о системе интенциональности, то есть о том, что любое интенциональное состояние функционирует только в качестве части системы, мы добавим тезис о фоне интенциональности.

Принцип 8:

Система интенциональности функционирует на фоне человеческих возможностей, которые сами не являются ментальными состояниями.

Я уже говорил, что многие претендующие на научность объяснения поведения пытаются избежать этой модели или предложить какую-либо иную. Думаю, что им это не удастся: изложенные выше принципы не просто описывают феномены, они сами — часть этих феноменов. Рассмотрим, например, фрейдистские объяснения. Во фрейдовской метапсихологии, то есть в теории того, что делает сам Фрейд, часто используются научные сравнения. Проводится немало аналогий между психологией и электромагнитной теорией или гидравликой; и сознание, например, функционирует по аналогии с принципами гидравлики и так далее. Но когда Фрейд исследует пациента, описывает природу его неврозов, многие его объяснения оказываются объяснениями с точки зрения здравого смысла. Дора ведёт себя соответствующим образом, потому что она любит г-на К., или потому что она подражает своей кузине, которая уехала в Мариацелл.

К точке зрения здравого смысла Фрейд добавляет только то наблюдение, что ментальные состояния, причинно обусловливающие наше поведение, часто являются бессознательными. По сути дела, они подавлены. Мы часто не признаем определённых интенциональных состояний, потому что нам за них стыдно или по какой-то другой причине. Кроме того, Фрейд добавляет теорию преобразований ментальных состояний, описывающую, как интенциональное состояние одного рода трансформируется в интенциональное состояние другого рода, Но с этими и другими добавлениями фрейдистское объяснение становится подобным объяснению с точки зрения здравого смысла. Я думаю, что здравый смысл сохранится даже тогда, когда мы предложим какие-то более научные объяснения поведения. Поскольку структура объяснения должна соответствовать структуре объясняемого феномена, усовершенствования в объяснении вряд ли выявят какие-то новые и неслыханные доселе структуры.

В данной главе я попытался объяснить, как и в каком смысле поведение одновременно и содержит внутренние ментальные состояния, и причинно обусловливается ими. Удивительно, но психология и когнитивная наука пытались отрицать наличие таких отношений. В следующей главе будут анализироваться некоторые следствия, которые вытекают из этого взгляда на человеческое поведение и которые имеют значение для социальных наук. В чём причина неудач и успехов этих наук, и чему мы можем у них научиться?