Традиционная и современная технология.
Часть I. Подходы и методы изучения техники и технологии.
Глава 4. Первый план описания техники и технологии

§ 1. Создание техники

Современные исследования позволяют выделить четыре основных способа создания техники, которым соответствуют опытная техника, инженерия, проектирование и технология.

На самых первых ступенях развития человека и дальше вплоть до XVI–XVII веков технические средства (изделия и сооружения) создавались на основе технического опыта, включающего образцы технической деятельности и техники, а также правила и алгоритмы, в соответствии с которыми техническая деятельность строилась. При этом использовались различного рода знаки и знания (атрибутивные, эмпирические, а начиная с Античности, и научные [35]).

В Новое время складывается инженерная деятельность, где создание технических средств предполагает:

• выделение и изучение в естественной или технической науке природных процессов, обещающих практический эффект;
• разработку с использованием инженерных знаний и схем конструкций, обеспечивающих запуск и действие выделенных природных процессов;
• реализацию в материале нащупанных конструктивных решений и отладку полученных инженерных изделий или сооружений.

В конце XIX — начале XX столетия формируется проектная деятельность, достигшая эффективности в середине нашего века. В рамках проектной деятельности в семиотической плоскости разрабатываются (проектируются): строение технических изделий или сооружений, их функционирование, основные этапы изготовления. Затем в сфере изготовления по проектам создаются в материале соответствующие изделия и сооружения. Помимо научных и опытных знаний в проектировании используются нормы, в которых зафиксированы полученные в опыте проектирования отношения процессов проектируемого объекта с обеспечивающими их конструктивными элементами.

Начиная с середины XX столетия на арену выходит технология (в широком её понимании).

Чтобы охарактеризовать её сущность, рассмотрим сначала один простой пример. В газете «Сегодня» (от 23 января 1999 года № 14) приводится замысел обсуждаемого в настоящее время в США нового варианта «Стратегической оборонной инициативы». «По словам главы Пентагона Уильяма Коэна новая программа национальной противоракетной обороны предусматривает строительство ракет, радарных центров слежения, а также других объектов инфраструктуры, которые вместе составят систему антиракетной защиты американской территории. Система ПРО в том виде, как её изложил шеф Пентагона, будет включать несколько компонентов. Во-первых, специальные сенсоры на космических спутниках. Эти сенсоры обнаружат чужую ракету по остаткам сжигаемого топлива сразу же после её взлета. Во-вторых, высокочувствительные наземные радары раннего обнаружения и оповещения, расположенные на Аляске, в Калифорнии и в Массачусетсе. Они будут держать под наблюдением маршрут движения ракеты и одновременно обеспечивать точность действий третьего компонента — ракет перехватчиков. Двигаясь со скоростью почти 40 тысяч км. в час, перехватчик приблизится к вражеской ракете и выпустит десятки мелких снарядов для её уничтожения».

Технологическая задача, как мы видим, сразу ставится в плоскости технической реальности — создать сверхсложную техническую систему, обеспечивающую эффективный перехват и уничтожение вражеских ракет. Здесь нет, как в случае с инженерным мышлением, выделенного инженером природного процесса (процессов), обещающего практический эффект. И основное решение состоит не в том, чтобы создать конструкцию, обеспечивающую запуск и управление этим природным процессом, а в соорганизации и органическом соединении многих видов деятельности — научных исследований, инженерных разработок, проектирования сложных систем и подсистем, организации ресурсов разного рода, политических действий и прочее. В свою очередь, чтобы соорганизовать на единой функциональной основе все эти разнообразные виды деятельности, необходимы дополнительные исследования, инженерные и технологические разработки, дополнительные проекты и ресурсы, и так до тех пор, пока не будет создана задуманная система. Понятно, что решение подобной задачи под силу только такой стране, как США (или Японии, или объединившимся европейским странам Общего Рынка), причём окончательное решение начать осуществление подобного проекта в свою очередь зависит от многих социальных и культурных факторов (общественного мнения, пропаганды в СМИ, решения нижней палаты представителей и Сената, проектов правительства, заинтересованности производящих фирм и профессиональных союзов и прочее). Другими словами, технологический способ создания технических сооружений (систем), представляющий собой проектируемую и управляемую организацию многих видов деятельности, существенно зависит от социокультурных факторов.

§ 2. Структура технологии

В развитии технологий можно различить три основные этапа, которым соответствуют и три основные структуры технологии. Для первого характерно стихийное, неосознанное становление технологии, определяемое социокультурными факторами и имманентными законами деятельности. Например, развитие любого производства (металлургического, машиностроительного, кораблестроительного, домостроительного, и так далее) приводит к созданию достаточно сложной технологии уже в силу становления, разворачивания и воспроизводства самой деятельности. Чтобы, скажем, выплавить металл, необходимо, с одной стороны, добыть руду и затем превратить её в сырье для плавки, а с другой — создать высокую температуру. Для этого в свою очередь нужно построить шахты, обогатительные фабрики (домны). Соответственно для создания всех этих технических сооружений необходим ещё ряд технических и нетехнических действий и так далее. Конечно, становление технологии на этом этапе происходит не так, как сегодня: сдвижка на средства и условия (для того, чтобы сделать то-то, необходимы такие-то средства и условия) происходит медленно, на основе проб и ошибок и осуществляется по логике постепенного расчленения единой деятельности. Для этапа стихийного развития технологии характерно, что ведущими являются не столько задачи создания тех или иных технических сооружений, сколько проблемы, возникшие в культуре, как это было, например, при строительстве египетских пирамид (этот случай, мы рассмотрим дальше в пятой главе), или вопросы инфраструктурного обеспечения.

На втором этапе развития (примерно со второй половины XIX века) складывается технология в узком понимании (описание, анализ и синтез технологических операций и условий) и человек научается сознательно строить цепочки технологически связанных процессов. Это не только производственные процессы, но относящиеся к сфере исследования, инженерии, проектирования и позднее организации любых видов деятельности. Данный уровень развития технологии можно назвать «локальным».

На третьем этапе (начиная с 40–50 годов XX столетия) складывается технология в широком понимании, соответственно этот уровень развития технологии можно назвать «глобальным». Именно здесь учёные и инженеры обнаружили, что между технологическими процессами, операциями и принципами (в том числе и новыми) и тем состоянием науки, техники, инженерии, проектирования, производства, которые уже сложились в данной культуре и стране, с одной стороны, различными социальными и культурными процессами и системами — с другой, существует тесная взаимосвязь. Разработка и производство полупроводников, ЭВМ или ракетной техники, так же как и других сложных технических систем, оказались зависящими как от достигнутого в данной стране уровня развития научных исследований, инженерных разработок, проектирования, так и от характера организации труда, наличия необходимых ресурсов, соотношения приоритетов и целей общества, качества производимого сырья и продукции и многих других факторов.

С развитием технологии в широком понимании происходит кардинальное изменение способов создания техники. Главным становится, как я уже отмечал, не установление связи между природными процессами и техническими элементами (как в инженерной деятельности), не разработка и расчёт основных процессов и конструкций технического изделия (машины, механизмы, сооружения), а разнообразные комбинации уже сложившихся идеальных объектов техники, сложившихся видов исследовательской, инженерной и проектной деятельности, технологических и изобретательских процессов, операций и принципов. Изобретательская деятельность и конструирование начинают обслуживать этот сложный процесс, определяемый не столько познанием процессов природы и возможностями использования знаний в технике, сколько логикой внутреннего развития технологии в её широком понимании. Эту логику обусловливают и состояние самой техники, и характер знаний, и развитие инженерной деятельности (исследование, разработка, проектирование, изготовление, эксплуатация), и особенности социокультурных систем и процессов.

В рамках современной технологии сложились и основные «демиургические комплексы», включая и «планетарный», то есть воздействующий на природу нашей Планеты.

В ХХ столетии человек научился концентрировать для решения поставленных им задач необходимые для этого материалы и ресурсы, создавать соответствующие инфраструктуры (организации, коммуникации, сооружения и так далее), готовить специалистов, и так далее. Бросая все силы для решения военных, народохозяйственных или просто ведомственных задач, государство и общество, с одной стороны, достигают своих целей, создавая новую технику, сложные технические системы, технологии, просто дорогостоящие машины и сооружения, с другой — невольно порождают (вызывают) различные процессы, как конструктивные, так и деструктивные, именно последние способствовали возникновению ряда кризисов — экологического, антропологического и так далее. Короче, в рамках современной технической действительности человек уподобился демиургу: по собственным замыслам он творит необходимые ему «демиургические комплексы», «миры» (главным образом технические).

Во второй половине ХХ столетия демиургическая активность человека скачком достигла таких масштабов, приобрела такой характер, что сравнялась с геологическими и космическими факторами (процессами). Другими словами, человек превратился в «планетарного демиурга», но творчество этого научно-технического Бога, похоже, стало угрожать жизни на Земле. Конечно, формирование подобного хода событий, как это видно из анализа технократического дискурса, обусловлено не только развитием естественных наук, техники и технологии, не меньшую роль здесь сыграли, например, такие факторы, как желание и воля новоевропейской личности реализовать свои идеалы, развитие имманентных механизмов власти, формирование массовой культуры и сферы потребления и другие.

§ 3. Употребление техники и технологии

Здесь можно отметить два момента, общие для техники и технологии. Во-первых, двойную логику использования техники и технологии. Она обусловлена тем, что, с одной стороны, технические изделия и сооружения, также как и технология — это артефакты, то есть искусственные образования, с другой — и техника, и технология представляют собой искусственно организованное действие природы, то есть выступают как естественно-искусственные феномены. Как искусственные образования техника и технология живут и употребляются по «логике деятельности»: например, они должны удовлетворять требованиям, предъявляемым к средствам или продуктам деятельности. Как естественно-искусственные феномены техника и технология живут и употребляются по законам первой или второй природы; эти законы описываются в рамках обслуживающих технику и технологию естественных и технических наук, в случае несформированности последних инженер или технолог обращается к опыту.

Второй момент определяется пониманием техники и технологии. В зависимости от того, как концептуализируются техника и технология, какой смысл им придаётся, эти образования используются так или иначе. Например, в современной культуре техника и технология — это не только средства деятельности, позволяющие решать огромный класс задач, но и культурные символы — престижа, успеха, моды, силы, и так далее. Это обстоятельство обусловливает моральное старение технических изделий и технологий, что в свою очередь приводит к разработке новых поколений технических изделий и технологий.

§ 4. Осознание техники и технологии

Для характеристики техники и технологии в данном аспекте можно воспользоваться понятием «расколдовывание». По Максу Веберу, расколдовывание мира — это процедуры интеллектуализации и рационализации, преодолевающие таинственные, непонятные силы и явления, позволяющие путём рационального знания овладеть вещами.

Распространение таких процедур «не означает возрастание всеобщего знания условий жизни, в которых находится человек. Но они означают нечто другое: знание того или веру в то, что человек всегда может это узнать, как только захочет, что вообще нет таинственных непредсказуемых сил, вмешивающихся в его жизнь, что он может — в принципе — путём рационального расчёта овладеть всеми вещами» [47, с. 594]. Но я понятие расколдовывания буду трактовать несколько иначе, в культурологическом ключе. Расколдовывание — любые процедуры осмысления, позволяющие понять некоторое явление культуры и на основе этого выработать к нему отношение (включая план практических действий). Нужда в расколдовывании может пониматься двояко: в самой культуре как некоторое напряжение, проблемы, в какой-то степени осознаваемые (но ещё не переведённые в план деятельности и решения), в ретроспекции как функциональный разрыв, обязательно требующий своего разрешения.

Сакральный этап расколдовывания техники

В древнем мире техника была расколдована на основе анимистических и религиозных идей. Нетрудно сообразить, какая необходимость заставила человека древнего мира «объяснять» технику. Ему было непонятно действие орудий, которые он изготавливал. Почему, например, он может поднять (сдвинуть, переместить) огромный камень палкой, которая опирается на другой камень, хотя голыми руками он это сделать не может.

Тур Хейердал в книге «Аку-Аку» описывает древнюю технику поднятия каменных идолов, весящих десятки тонн. Под блок подводились три рычага, на которые по команде надавливали одиннадцать человек. При этом ещё один человек подсовывал под этот край блока камешки. Постепенно удавалось подвести камешки всё большего размера, и в результате блок медленно подымался на горке камней (см. подробнее [40]).

Древняя технология, описанная Т. Хейердалом, весьма характерна для анимистических техник. Она включает серию подсмотренных и отобранных в практике эффективных операций, обязательно предполагает ритуальные процедуры, передаётся в устной традиции из поколения в поколение. Но какую роль здесь играли ритуальные процедуры, без которых в архаической культуре не осуществлялось ни одно серьёзное практическое дело, а также как могли архаические люди понимать (осознавать) свои технологии? Когда Тур Хейердал спрашивал старосту, сохранившего по наследству от своего деда секрет подъёма и передвижения идолов, как они доставлялись из карьера и поднимались, то обычно получал такой ответ: «Духи двигались сами», они сами вставали. Тур Хейердал отнёс это объяснение на счёт магии. Но что такое архаическая магия, волшебство, ритуальные песни, заклинания, и другие действия?

Попытаемся представить себе мироощущение архаического человека. Он был убеждён, что все живые существа от тотёмных духов до растений имеют души, которые могут выходить из своих тел и снова входить в них. Душа человека и тотемного духа — это существо, некая сила (в данном примере аку-аку), которая может вести себя по-своему, выступать и помощником (тогда человек здоров, удачлив, силен) и врагом, в последнем случае в человека может войти болезнь (другая душа — демон), он слаб, ему не везёт в делах. С точки зрения анимистических представлений человек мог влиять на души, именно для этой цели служили различные действия, которые мы сегодня называем древней магией и ритуалами. Для анимистического человека — это был способ воздействия, основывающийся на естественных причинах: обмене (жертвоприношение), уговоре или запугивании (заклинание), вовлечение души в действие (ритуальная пляска), и так далее.

Спрашивается: как могли понимать люди анимистической культуры свои «технические» действия?

Им, например, не могло прийти в голову, что они могут заставить тотемного духа без его желания в стать или идти. Другое дело — склонить его (жертвоприношением, заклинанием, и так далее) действовать в нужном для человека направлении. Когда староста объяснял Туру Хейердалу, что духи «сами встают и идут», он не имел в виду каменные скульптуры, речь шла именно о тотемных духах.

Сложные технические действия людей служили одной цели — побудить, заставить духов встать и идти. Когда архаический человек подмечал эффект какого-нибудь своего действия (удара камня, действия рычага, режущие или колющие эффекты), он объяснял этот эффект тем, что подобное действие благоприятно воздействует на души и духов.

В следующей культуре древних царств на место душ и духов становятся боги. Их присутствием и участием человек объясняет действие технических вещей. Например, в Шумере боги вместе с людьми отвечают за «производственные» процедуры, так бог Солнца отвечает за дневной свет и тепло, Иштар, богиня луны — за ночное освещение, боги города — за городской порядок, бог кирпичей (был и такой бог в Шумере) отвечает за то, чтобы кирпичи имели правильную форму и быстро сохли.

В древней Греции, отмечает К. Хюбнер, «Афина Эргана является богиней ремесла, гончарного дела, ткачества, колесного дела, маслоделия, и так далее. Горшечники обращаются к ней в своей песне, чтобы она простерла свою длань над гончарной печью, и свидетельствуют о присутствии богини в мастерской» [42, с. 120]. Можно заметить, что деятельность богов в данном случае понимается не антропоморфно (захотел — освещаю, не захотел — не освещаю, захотел — кирпичи сохнут, не захотел — вообще никогда не высохнут), а скорее функционально. Функция бога кирпичей именно в том, чтобы кирпичи быстро сохли и имели правильную форму. Функция личного бога участвовать в зачатии и рождении человека и дальше помогать ему в делах.

Научно-инженерный способ расколдовывания техники

С переходом к античной культуре действие технических орудий и машин снова стало непонятным.

Напомним, что античное «технэ» — это не техника в нашем понимании, а всё, что сделано руками (и военная техника, и игрушки, и модели, и изделия ремесленников и даже произведения художников). В старой религиозно-мифологической традиции изготовление вещей понималось как совместное действие людей и богов, причём именно боги творили вещи, именно от божественных усилий и разума вещи получали свою сущность. В новой, научно-философской традиции ещё нужно было понять, что такое изготовление и действие вещей, ведь боги в этом процессе уже не участвовали. Философы каждый день могли наблюдать, как ремесленники и художники создавали свои изделия, однако обычное для простого человека дело в плане философского осмысления было трудной проблемой.

И вот почему. Античная философия сделала предметом своего анализа прежде всего науку. Античные «начала» и «причины» — это не столько модели действительности, сколько нормы и способы построения достоверного (научного) знания. Соответственно весь мир (и создание вещей в том числе) требовалось объяснить сквозь призму знания, познания и науки. У Платона есть любопытное рассуждение [27, с. Х 595 D]. Он говорит, что существуют три скамьи: идея («прообраз») скамьи, созданная самим Богом, копия этой идеи (скамья, созданная ремесленником) и копия копии — скамья, нарисованная живописцем. Если для Новой культуры основная реальность — это скамья, созданная ремесленником, то для Платона — идея скамьи. И для остальных античных философов реальные вещи выступали не сами по себе, а в виде воплощений «начал» и «причин». Поэтому ремесленник (художник) не творил вещи (это была прерогатива Бога), а лишь выявлял в материале и своём искусстве то, что было заложено в природе.

Ещё труднее было объяснить действие орудий. В «Механических проблемах» псевдо-Аристотеля действие весла, корабельного руля, мачты, паруса, пращи, щипцов для удаления зубов и так далее объясняется таинственными свойствами рычага и круга.

Собственно, никакого объяснения нет. Зато действие природы («Природа, говорит Аристотель — есть известное начало и причина движения и покоя для того, чему она присуща первично, по себе, а не по совпадению» [2, с. 23]) объяснялось с помощью техники. Например, Небо у Аристотеля — это и небо, и источник всех изменений и движений, и перводвигатель как причина этих изменений.

Аристотель, отрицавший платоновскую концепцию идей, пытался понять, что такое создание вещей, исходя из предположения о том, что в этом процессе важная роль отводится познанию и знаниям. Его рассуждение таково: если известно, что болезнь представляет собой то-то (например, неравномерность), а равномерность предполагает тепло, то, чтобы устранить болезнь, необходимо нагревание.

Познание и мышление — это, по Аристотелю, движение в знаниях, а также рассуждение, которое позволяет найти последнее звено (в данном случае тепло), а практическое дело, наоборот, — движение от последнего звена, опирающееся на знания и отношения, полученные в предшествующем рассуждении. Это и будет, по Аристотелю, создание вещи [1, с. 82, 123]. Для современного сознания в этом рассуждении нет ничего особенного, всё это достаточно очевидно. Не так обстояло дело в античные времена. Связь деятельности по созданию вещей с мышлением и знаниями была не только не очевидна, но, напротив, противоестественна. Действие — это одно, а знание — другое. Потребовался гений Аристотеля, чтобы соединить эти две реальности.

Созданная Аристотелем поистине замечательная конструкция действия, опирающегося на знание и мышление, предполагает, правда, что знания отношений, полученные в таком мышлении, снимают в себе в обратном отношении практические операции.

Действительно, если тепло есть равномерность, то предполагается, что неравномерность устраняется действием нагревания. Но всегда ли это так? В ряде случаев — да.

Например, анализ античной практики, которая стала ориентироваться на аристотелевское решение и конструкцию практического действия, показывает, что были по меньшей мере три области, где знания отношений, полученных в научном рассуждении, действительно позволяют найти это последнее звено и затем выстроить практическое действие, дающее нужный эффект.

Это были геодезическая практика, изготовление орудий, основанных на действии рычага, и определение устойчивости кораблей в кораблестроении. При прокладке водопровода Эвпалина, который копался с двух сторон горы, греческие инженеры, как известно, использовали геометрические соображения (вероятно, подобие двух треугольников, описанных вокруг горы, и измерили соответствующие углы и стороны этих треугольников; одни стороны и углы они задавали, а другие определяли из геометрических отношений). Аналогично Архимед, опираясь на закон рычага (который он сам вывел), определял при заданной длине плеч и одной силе другую силу, то есть вес, который рычаг мог поднять (или при заданных остальных элементах определял длину плеча). Сходным образом (то есть когда при одних заданных величинах высчитывались другие) Архимед определял центр тяжести и устойчивость кораблей. Можно показать, что во всех этих трёх случаях знания отношений моделировали реальные отношения в изготавливаемых вещах.

Но не меньше, а скорее больше было других случаев, когда знания отношений не могли быть рассмотрены как модель реальных отношений в вещах. Например, Аристотель утверждал, что тела падают тем быстрее, чем больше весят, однако сегодня мы знаем, что это не так. Тот же Аристотель говорил, что нагревание ведёт к выздоровлению, но в каких случаях? Известно, что во многих случаях нагревание усугубляет заболевание.

Хотя Аристотель и различил естественное изменение и создание вещей и даже ввёл понятие природы, он не мог понять, что моделесообразность знания — практическому действию как-то связана с понятием природы.

Впрочем, здесь нет ничего удивительного, природа и естественное понимались в Античности не так, как в культуре Нового времени. Естественное просто противопоставлялось искусственному то есть сделанному. Природа понималась как один из видов бытия, наряду с другими, а именно как такое «начало, изменения которого лежит в нём самом». Природа не рассматривалась как источник законов природы, сил и энергий, как необходимое условие практического действия. В иерархии начал бытия природе отводилась хотя и важная роль (источника изменения, движения, самодвижения), но не главная. Устанавливая связь действия и знания, Аристотель апеллировал не к устройству природы, а к сущности деятельности.

В результате полученные в Античности знания и способы их использования, по Аристотелю, только в некоторых случаях давали благоприятный, запланированный эффект. В этом смысле в античной культуре так и не удалось расколдовать технику, хотя на этом пути были сделаны важные шаги.

Определённый шаг в расколдовывании техники был сделан в Средние века, где представления о природе, науке и человеческом действии начинают переосмысляться с точки зрения идеи живого христианского Бога.

Помимо двух своих античных значений (сущности и «начала» изменений) понятие природы приобретает по меньшей мере ещё три смысла. Природа начинает пониматься как «сотворённая» (Богом), «творящая» (хотя Бог природу создал, он в ней присутствует и все, в природе происходящее, обязано его присутствию), и «природа для человека». Под влиянием первого понимания отдельные роды бытия, описанные в античных науках, начинают переосмысляться в представлении о единой живой природе, замысленной по плану Творца и поэтому гармоничной и продуманной. Под влиянием понимания природы как творящей (животворящей) за всеми изменениями, которые наблюдаются в природе, человек начинает видеть (прозревать) скрытые божественные силы, процессы и энергии. Источник изменений, имеющих место в природе, принадлежит не природе, но прежде всего Богу и уже через посредство последнего, самой природе.

В связи с этим естественные изменения и связи, наблюдаемые в природе и описываемые в науке, трактуются в средневековой философии и теологии как происходящие в соответствии с «божественными законами» (божественным замыслом, волей, энергией).

С понятием «творящей» природы человека постепенно начинает уяснять, что в природе скрыты огромные силы и энергии, доступ к которым в принципе человеку не закрыт. Ведь с точки зрения христианского мировоззрения природа создана для человека, который сам создан «по образу и подобию» Бога, то есть обладает разумом, отчасти сходным с божественным. Поэтому человек при определённых духовных условиях в состоянии приобщиться к замыслам Бога; в результате он может узнать устройство и план природы, замыслы и законы, в соответствии с которыми происходят природные изменения. Архимеду приписывали утверждение, что имей он точку опоры, то мог бы перевернуть земной шар. В этом характерном для античной культуры высказывании сила, перевёртывающая землю, понимается как принадлежащая человеку.

В Средние века уже не сделали бы подобной ошибки: источником силы, которая могла бы перевернуть земной шар, является только Бог и природа, как его подобие. Для античного философа в природе ничего нет кроме сущности (она просто существует, как и многое другое), для средневекового человека в природе принципиально скрыты могущественные силы, процессы и энергии.

И наука переосмысляется под влиянием христианского мировоззрения. Знания (наука) — это теперь не просто то, что удовлетворяет логике и онтологии, что описывает существующее, а то, что отвечает божественному провидению и замыслу. Разум человека, его мышление должны быть настроены в унисон божественному разуму, стараться уподобиться ему. Отсюда, как писала С. Неретина, переосмысление логики мышления под углом зрения и «любви и ненависти». В плане познания природы это означало, что человек должен стараться постигнуть природу как живое целое, как сотворённую и как творящую. В целом наука теперь понимается не только как описывающая природу, но и как отзывающаяся на божественное провидение, то есть выявляющая в природе божественную сущность. Средневековая наука в этом смысле является в отношении к природе не только дискрептивной, но и предписывающей, нормативной.

Отчасти возвращаясь к языческим (древним) воззрениям, человек рассматривает своё действие как эффективное только в том случае, если оно поддерживается Богом. Но в силу сохраняющихся античных представлений это понимание не приобретает буквальной сакральной трактовки, а приводит к идее сродства, подобия человеческого и божественного действия. Последнее, однако, предполагает настройку, проникновение в божественный замысел, куда входит и познание природы. Другими словами, познание природы в дискрептивной (описывающей) и предписывающей (выявляющей духовную сущность) функциях становится необходимым условием практического действия. Если по Аристотелю лечение основывается на понятии здоровья и в этом смысле, как он писал, «здоровье достигается на основе здоровья», то средневековый человек считал, что здоровье человека целиком находилось в руках Божьих и поэтому лечение должно проявить (выявить) в человеке соответствующую божественную волю и провидение. Но, конечно, без встречных усилий врача выявить последнее считалось невозможным.

В эпоху Возрождения на место божественных законов постепенно становятся природные, на место скрытых божественных сил, процессов и энергий — скрытые природные процессы, а природа сотворённая и творящая превращаются в понятие природы как источника скрытых естественных процессов, подчиняющихся законам природы. Наука и знания теперь понимаются не только как описывающие природу, но и выявляющие, устанавливающие её законы. В данном случае выявление законов природы — это только отчасти их описание, что важнее, выявление законов природы предполагает их конституирование. В понятии закона природы проглядывают идеи творения, а также подобия природного и человеческого (природа принципиально познаваема, её процессы могут служить человеку).

Наконец, необходимым условием деятельности человека, направленной на использование сил и энергий природы, является предварительное познание «законов природы». Другое необходимое условие — определение пусковых действий человека, так сказать, высвобождающих, запускающих процессы природы. Аристотелевская идея определения последнего звена, от которого разворачивается практическая деятельность трансформируется в данном случае в идею пусковых действий человека, после которых природа действует сама («автоматически», как писал несколько столетий позднее П. Энгельмейер). Так, но пока ещё в объяснительном ключе, была второй раз расколдована техника. Особая заслуга здесь принадлежит Ф. Бекону. Именно он делает последний шаг, объявляя природу основным объектом новой науки и трактуя природу полностью в естественной модальности. Но, пожалуй, не меньшее значение имеет трактовка Бэконом природы как условия практического (инженерного) действия, производящего «новую природу», как источника естественных процессов, однако вызванных (запущенных) практическими действиями человека.

«В действии, — пишет Ф. Бекон, — человек не может ничего другого, как только соединять и разделять тела природы. Остальное природа совершает внутри себя» [7, с. 108]. Не менее важным является установленная Беконом принципиальная связь научного познания и практического действия. «Дело и цель человеческого могущества, — пишет он, — в том, чтобы порождать и сообщать данному телу новую природу или новые природы. Дело и цель человеческого знания в том, чтобы открывать форму данной природы или истинное отличие, или производящую природу, или источники происхождения… Что в Действии наиболее полезно, то в Знании наиболее истинно» [7, с. 197, 198, 200]. Тем самым Ф. Бекон заковал в одну цепь все три звена: представление о научном познании, инженерном действии и природе.

С этого периода начинает формироваться понимание природы как бесконечного резервуара материалов, сил, энергий, которые человек может использовать при условии, если опишет в науке законы природы. Как это сделать практически продемонстрировали Галилей и Гюйгенс. При этом они наметили новое понимание природы — как «написанной на языке математики» (и естественной науки) и новое понимание технического действия — как опирающегося на законы природы. И сама техника стала пониматься иначе: она действует на основе природных процессов, сил и энергий, которые рассчитываются в инженерии. Действие человека переносится теперь в план исследования и инженерной деятельности, в которых определяются также и пусковые действия человека.

Необходимость третьего этапа расколдовывания техники

На основе научно-инженерного способа понимания техники в течении ХVIII — ХХ столетий сложилась и развивалась современная цивилизация, получившая название техногенной. В её лоне сформировались различные виды инженерной деятельности (изобретательская деятельность, конструирование, системотехническая деятельность и так далее), проектирование, массовое индустриальное производство, современные формы технологии, которые позволили осуществить социальный проект удовлетворения растущих потребностей человека и общества в вещах и среде, а также формах жизни, конституируемых в «логике» той же техногенной цивилизации. В результате не только были созданы невиданные в прошлом возможности и удобства, но и возникли глобальные кризисы, а жизнь на земле всё больше определяется «законами» технической деятельности и стихии.

Сегодня человек снова стоит перед проблемой расколдовывания техники. В рамках научно-инженерного понимания мы уже не можем объяснить основные технические феномены. Действительно, мы не понимаем, почему техника и технология, которые создаются именно для пользы человека, постоянно оказываются стихиями, в различных отношениях опасными и разрушительными для человека и природы.

В значительной степени человек перестал понимать и как техника создаётся. Дело в том, что сегодня, как я отмечал выше, инженерный способ создания техники (технических изделий и сооружений) не является основным. Ведущим всё больше становится технологический способ порождения техники (речь идёт о технологии в широком понимании).

В инженерии техника создаётся на основе изучения в естественной или технической науке и последующего инженерного освоения определённого природного явления, обещающего практический эффект. Технологический способ порождения техники другой: здесь основной процесс — развёртывание сложной деятельности, включающей в себя ряд социальных институтов и управление и уже внутри себя инженерную деятельность, проектирование, организацию производства и так далее. Технология в узком понимании изучается, начиная с конца XIX века (работы Эспинаса и других философов техники), и можно сказать, что в настоящее время её природа достаточно ясна. Технология же в широком понимании стала объектом изучения только в последние десятилетия. В настоящее время мы плохо понимаем законы и факторы, определяющие её функционирование и развитие.

Расколдовывать технику необходимо и потому, что привычный образ техники перестал соответствовать её природе. Для современного человека техника, да и технология — это прежде всего артефакт и искусственное. Человек технику создаёт (замышляет, проектирует, рассчитывает, изготавливает) и затем использует как средство своей деятельности. Но сегодня техника всё больше манифестирует себя как особая стихия и естественное. Всего один пример — рассмотренная выше трактовка техники как техноценоза.

Наконец, расколдовывать технику необходимо потому, что перед человеком стоит задача овладеть техникой и технологией, научиться контролировать их развитие, обрести над ними власть. Мы уже не можем мириться с негативными последствиями научно-технической деятельности, которые не только разрушают природу, но и угрожают самой жизни на земле.

§ 5. Последствия техники и технологии

В. Рачков в своей книге подробно анализирует эти последствия. Он старается показать принципиальную двойственность технического прогресса. С одной стороны, развитие техники и технологии позволяет человеку решать широкий круг проблем и задач, обеспечивает благосостояние населения, является основанием, на котором стоит вся наша техногенная цивилизация. С другой — технический прогресс приводит к росту непредвиденных негативных последствий, которые невозможно ни прогнозировать, ни контролировать.

«Технический прогресс, — пишет В. Рачков, — не имеет ориентира своего движения, никто не знает куда он движется. И поэтому он непредвидим и порождает в обществе аналогичное следствие — непредвидимость… чем больше растёт технический прогресс, тем выше сумма непредвидимых последствий. Чтобы сделать развёрнутую картину, нужно было бы установить детальный перечень всей ситуации, что практически невозможно… Мы постоянно сталкиваемся с одним неоспоримым фактом: мы в любом случае не знаем то, что мы развязываем, нам ещё невозможно ни предвидеть, ни представить, что будет через какой-то промежуток времени… техника влечёт за собой всё больше последствий, «внешних» факторов, воздействующих на конечную цену того или иного технического средства. Чем более прогрессирует техника, тем более она создаёт противоречий, препятствий, несовершенств: загрязнение окружающей среды, истощение невозобновляемых ресурсов, глобализация потенциальных опасностей, мгновенность мощнейших разрушений. Следовательно, необходимо постоянно производить постоянный перерасчёт финансовых средств, выделяемых либо на вынужденные компенсации нанесённого вреда, либо на необходимые предосторожности и риск, либо на исследования для замены истощённых ресурсов. Только после такого перерасчёта можно получить представление о реальной стоимости продукции технического развития, о реальных ценах на технические средства. Техника, порождающая значительный рост интоксикаций, например, требует создания очистных сооружений, восстановительных центров здоровья, стоимость которых нужно включить в общую смету расходов: это широко дискутируемый на Западе вопрос об «интернационализации экстерналий… Чем больше общество становится рациональным, тем больше человек допускает иррациональных актов. Именно здесь выступает контур грандиозной картины, о которой выше был вопрос: как без внешних принуждений и насилия привести человека к хорошей и счастливой жизни в разреженном воздухе рациональности? Отсюда вытекает дополнительный пункт при рассмотрении ошибки в дискурсе о рациональности. Вселенная, построенная на рациональном, по рациональному проекту рациональными средствами, опираясь на рациональную идеологию, приводит к поразительному результату: взрыву иррациональности до такой степени, что можно говорить о неразумности технического общества в целом. Возмущающая бесперспективность подобной ситуации заключается в том, что каждая вещь в отдельности предстаёт рациональной, а совокупность и функционирование целого предстают шедевром неразумности и иррациональности» [29, с. 47, 76, 77, 104, 156].

Именно возможности техники и технологии, показывает В. Рачков, ведут к расточительству и расхищению все сокращающихся ресурсов и материалов. «Индустриальное, высокотехнизированное общество является обществом расточительства, разбазаривания, расхитительства.

Во многом это очевидно. Но очень часто это соотносится с излишеством продукции в распоряжении хозяйственных организмов, с плохим экономическим управлением, а иногда с последствиями административных или политических решений. Всё это, конечно, имеет своё место и роль в разбазаривании национальных богатств, но в основе всё-таки обнаруживается то, что расточительство является неизбежным следствием развития технической системы, находящейся в постоянном развитии, в бесконечном развитии… Имеется и другой порядок расхищения определяемой техники. Не говоря уже о разбазаривании сырьевых ресурсов, я думаю о расхищении воздуха, воды, пространства и времени. Самые главные элементы и параметры человеческой жизни, которые, по правде говоря, не имеют экономической ценности, но которые исчезают в безумном расхитительстве. Человек, поглощённый техникой, никогда не имеет времени, а продолжающийся демографический рост приведёт через полвека к отсутствию места, пространств на земле» [29, с. 241, 190–191].

Глобальный уровень технологического развития выявил ещё одно негативное последствие, которое В. Рачков назвал «хрупкостью» технической системы. Он пишет: «Другое внутреннее противоречие технической системы восходит к её хрупкости. Эта черта характеризует все крупные организации. Чем обширнее, грандиознее организация, тем больше в ней точек, в которых может произойти инцидент. Таким же образом, чем больше связей между различными секторами организации, тем больше всяких состыковок, где происходят разрывы. Это действительно и тогда, когда речь идёт об экономической организации, и о политике, и, конечно, о технической системе, которая постоянно растёт и поглощает всё больше областей, сфер, пространства… вот уже с десяток лет взрыв новых технических средств набрал силу и силовым приёмом, посредством разрыва, внедрил новые виды технических средств, которые полностью перевернули технический и индустриальный пейзаж, но одновременно перевернули и панораму политическую и экономическую. И эти перевороты абсолютно не освоены человеком, не контролируются никем. В действительности почти все виды хрупкости индустриального мира происходят из-за роста, безграничного, беспрерывного, ускоряющегося роста технических средств, по поводу которых люди всё меньше и меньше задаются вопросом об их осуществимости» [29, с. 111, 115].

Ещё два негативных следствия технического прогресса — неравномерность развития национальных экономик и «логика» экономического и технического абсурда.

«Мы, — пишет В. Рачков, — производим то, в чём нет никакой нужды, что не соответствует никакой пользе, но производим это, и нужно использовать эту техническую возможность, нужно устремиться в этом направлении неумолимо и абсурдно. Так же используем продукт, в котором никто не нуждается, тем же самым абсурдным и непреклонным образом… Мы производим излишек, который прибавляется к благам, которые уже являются излишними. И именно в этой области наблюдается исключительное сознание новых благ. Так что даже само определение политической экономии перевёртывается. Но рассуждать продолжают так, будто ничего не случилось. Конечно, выбросив на рынок один из этих чудесных, современнейших, волшебных объектов, обеспечивают важное преимущество какому-то предприятию, но рынок очень быстро наполняется, интерес к эдакому маленькому чуду исчерпывается и нужно снова производить что-то новое… мы обнаруживаем огромное противоречие, которое толкает нас на соседство с бредом: с одной стороны, экономики развитых стран, которые функционируют так, как я об этом сказал, а с другой — экономики стран третьего мира, которые все более проваливаются, страны, в которых самые необходимые потребности, непосредственные, жизненные, не удовлетворены. С одной стороны, экономики, которые могут функционировать лишь умножая ложные потребности и создавая гаджет, с другой — экономики, которые не могут удовлетворить голод и минимум благ цивилизации. И абсурд достигает своего пика, когда специалисты думают лишь об одной вещи по отношению к странам третьего мира: втянуть их на тот же путь, что и мы, ввести их в индустриальный цикл и «помочь им стартовать с точки зрения экономики». И это в то время, как мы конкретно видим результаты нашей системы» [29, с. 184, 189, 190].

По мнению В. Рачкова, важным негативным следствием технического развития является трансформация сознания, всё больше погружающая современного человека в мир мечты, иллюзий, игры, развлечений. Даже медицина, считает В. Рачков, в современной культуре может быть рассмотрена как вид развлечения, и такой её облик выступил на полотне, образованном современными медицинскими технологиями.

«Техническое общество становится всё более обществом спектакля, общества погружённости в мечту. Это происходит под воздействием всемерного распространения разнообразных спектаклей, в которых приглашают участвовать зрителя, но также и благодаря мечтательности, поддерживаемой наукой, погружающей человека в ещё неизвестный и непонятный мир. Это уже не то, что можно назвать вселенной машин, где человек ещё имел своё место, так как располагался в ней как материальный субъект во вселенной материальных объектов… В последние годы наблюдается значительное изменение: человек индустриального общества предстаёт человеком, очарованным современной техникой. Очарованность, со всем тем, что она содержит в факте исключительной фиксации на объекте, горячего интереса, невозможности отвернуться, гипнотического подчинения, полного отсутствия сознания и, наконец, экстериоризации самого себя (обладание или необладание в соответствии с точкой отсчёта). Я не утверждаю, что все граждане в современном обществе очарованы. И в противоположность упрощённому взгляду, самыми зачарованными являются самые образованные слои населения, самые развитые, можно сказать, личности… В действительности зачарованными технологией являются интеллектуалы, техники, учёные, менеджеры, журналисты, лидеры различных мнений, артисты, политики, экономисты, профессора, администраторы. А когда они полагают, что критикуют современное им общество, то не осознают, что они ограничиваются воспроизведением, похожим на пародию, самого технического мира в его извращённом виде. Они увеличивают негативные последствия технического развития в своём воображении и этим усиливают мифологизацию техники… Паскаль это подметил точно, нужно чтобы одно развлечение быстро заменялось другим, чтобы мы прыгали без конца с одного развлечения на другое, не утруждая себя тем, чтобы остановиться и набрать дистанцию, приступить к осмыслению. Нет, нужно бежать во всех направлениях. Именно в этом наше общество преуспело впервые в истории… Наше развлечение универсально и всеобще, коллективное, даже когда мы разъединены каждый перед своим экраном. Информатика, телематика, телевидение находятся на этом уровне развлечения» [29, с. 170, 262–263, 277].

Наконец, В. Рачков отмечает и такое следствие технического прогресса, как распространение власти технократов, техников и экспертов разного рода.

«Сейчас пока ещё речь не идёт о непосредственном руководстве общества технократами, политик сохраняет свою роль посредника между социальным организмом и высшими техническими кадрами. Но эволюция осуществилась в следующем направлении: технократы осознали, что ничего не может делаться без них. Они буквально диктуют необходимые для принятия решения условия политикам. Количество технократов значительно увеличилось ввиду размножения разного рода технических средств. Более того, оказалось, что во все области действия политики проникли технические средства и главной деятельностью государства отныне является внедрение технических средств и развёртывание широких технических операций. Оказалось, что вся жизнь общества связана с развитием техники, а техник — ключевая фигура современного развития… знание идентифицируется с властью всегда, как только речь заходит о технике. Техника не имеет другой цели, нежели увеличение власти, силы, могущества. Тот, кто имеет техническое знание в любой области, имеет власть. Кто не имеет технического знания, сегодня не может и не должен претендовать ни на какую власть, будь он премьер-министром или непосредственным руководителем того или иного общественного института — в другом случае руководитель зависит от тех, кто его окружает и кто использует технику… Как правило, аристократия — над законом. Технократ также никогда не обвиняется, что вытекает из расследования крупных катастроф последних лет. Взрывы газопроводов, аварии на заводах и в шахтах, ядерные и авиационные катастрофы — причина всегда усматривается не в технике или ошибке техников высшего ранга — создатели проекта, руководители грандиозных программ, министерские чины и аппаратчики, — а в «человеческой ошибке» оператора, капитана судна, инженера или директора предприятия, то есть исполнителей. Техника всегда безупречна. Конечно, сравнение современных аристоев с бывшими аристократами довольно условно, но оно позволяет подчеркнуть именно ту черту, которая характеризует интересующую нас прослойку, а именно тот факт, что у представителей этого слоя имеется исключительный опыт, позволяющий им чувствовать себя исключительными, избранными, лучшими… Всякий может стучать по клавиатуре, но только высшие техники могут программировать комплексы, от которых зависят экономические, финансовые, промышленные и так далее ориентации и конфиденциальные доклады, лежащие в основе политических решений. Вся основная часть технической науки находится вне досягаемости граждан. И этим исключительным видам практики соответствует особый, закрытый от народа язык, дискурс профессионалов… Знание, практика, дискурс отделяют техников от других людей. Но есть ещё и четвёртая черта, отличающая их: они исполняют множество функций, практически все функции, необходимые для жизнедеятельности социальной группы — точно так же, как классическая аристократия исполняла функции военные, юридические, правительственные, экономические, финансовые и так далее. Их технические способности приложимы всюду и позволяют им исполнять на хорошем уровне совокупность полномочий — власть… После интерпретации эксперта, или экспертизы, добавить ничего невозможно: кем бы вы ни были, вы не имеете ни компетентности, ни достаточного образования, ни информации эксперта, вы — не специалист по данному вопросу. Экспертиза, как и технологическая оценка, имеет роль связи и блокирования общественного мнения. Конечно, когда я говорю об этом, я вовсе не имею в виду некое коварство экспертизы или макиавеллизма экспертов» [29, с. 40–43, 174].

Анализ последствий техники и технологии показывает, что их возникновение и умножение подчиняется определённой логике. В целом можно говорить о трёх основных видах последствий: возникающих в экологической среде (изменение различных параметров природной среды — воздуха, воды, земли, и так далее, загрязнение, образование отходов производства и так далее), в сфере человеческой деятельности

(например, инфраструктурные изменения), в условиях жизни самого человека. Экологически значимые последствия техники и технологии возникают по следующей причине. Создание технического изделия предполагает запуск и поддержание определённого природного процесса (например, сгорание в ракете топлива и истекание продуктов горения через сопло с большой скоростью). Но этот природный процесс осуществляется не в вакууме или в космосе далеко от земли, а как раз на земле. Наша же планета представляет собой не только природу, «написанную на языке математики», но и экологический организм, где существование различных условий и форм жизни существенно зависит от параметров природной среды. Однако запуск и поддержание природного процесса, реализованного в техническом изделии, как правило, изменяет ряд таких параметров (в данном примере сгорание и истекание топлива ведут к выбросу тепла и химических отходов сгорания, образованию звуковой волны и прочее). При этом, поскольку одни среды в экологическом планетарном организме связаны с другими, изменение параметров в одной среде влечёт за собой соответствующие изменения параметров в средах, примыкающих к данной. В результате возникает целая цепь изменений параметров среды.

Можно обратить внимание и ещё на одно обстоятельство. Инженер всё чаще берётся за разработку процессов, не описанных в естественных и технических науках и, следовательно, не подлежащих расчёту. Проектный фетишизм («Всё, что задумано в проекте, можно реализовать») разделяется сегодня не только проектировщиками, но и многими инженерами. Проектный подход в инженерии привёл к резкому расширению области процессов и изменений, не подлежащих расчёту, не описанных в естественной или технической науке. Но ещё более значительное влияние на развитие инженерии, а также расширение области её потенциальных «ошибок», то есть отрицательных или неконтролируемых последствий, оказывает технология. Теперь вторая группа последствий.

Последствия в деятельности возникают в силу отмеченного выше сдвига на средства и условия.

Так для запуска ракет необходимо было создать специальные пусковые установки, двигатели, конструкции, материалы, топливо. В свою очередь, для их создания нужно было разработать другие конструкции и технические компоненты. Необходимое условие и того и другого — осуществление исследований, инженерных разработок, проведение экспериментов, лабораторных испытаний, строительство различных сооружений, организация служб и так далее, и так далее. В результате создание ракет привело к развёртыванию системы деятельностей, а также сложнейшей инфраструктуры (например, были построены ракетодромы, где происходил запуск ракет и действовали различные службы обеспечения).

Наконец, изменение параметров природной среды, деятельности и инфраструктурные изменения не могут не сказаться на общих условиях жизни человека, поскольку последний не только создаёт технику и технологию, но и является элементом экологического планетарного организма, а жизнь человека в значительной степени сводится к осуществлению деятельности.

Вызванные техникой и технологией неконтролируемые изменения стали предметом изучения в самое последнее время, когда выяснилось, что человек и природа не успевают адаптироваться к стремительному развитию технической цивилизации. И раньше одни технические новшества и изменения влекли за собой другие. Например, развитие металлургии повлекло за собой создание шахт и рудников, новых заводов и дорог, и так далее, сделало необходимым новые научные исследования и инженерные разработки. Однако до середины XIX столетия эти трансформации и цепи изменений разворачивались с такой скоростью, что человек и отчасти природа успевали адаптироваться к ним (привыкнуть, создать компенсаторные механизмы и другие условия). В XX же столетии темп изменений резко возрос, цепи изменений почти мгновенно (с исторической точки зрения) распространяются на все стороны жизни. В результате отрицательные последствия научно-технического прогресса явно проступили на поверхность и стали проблемой.

Анализ показывает, что цепи изменений параметров природной среды, деятельности, инфраструктур и условий жизни человека замыкаются друг на друга, а также на природные материалы и человека. Действительно, в техногенной цивилизации и технических системах одни параметры природной среды, деятельности и инфраструктур выступают как условия (или средства) для других. При этом кажется, что единственными нетехническими элементами в этих системах выступают природные сырьевые материалы (земля, минералы, уголь, нефть, газ, воздух, вода и так далее), а также человек. Но верно ли это? Разве в рамках современной техники и технологии и человек и природа не превратились в «постав», сами не стали ресурсами? Но если это так, то неконтролируемое развитие техники и технологии действительно ведёт к непредсказуемой и опасной трансформации как нашей планеты, так и самого человека.

В. Рачков спрашивает, почему подавляющее большинство людей не хотят замечать риск и негативные последствия, связанные с техникой и технологией? Он указывает четыре фактора. Если положительные результаты научно-технического развития чувствуются непосредственно и быстро, то отрицательные сказываются не сразу и в более отдалённой перспективе [29, с. 66]. Далее, обычно опасности и негативные последствия заметны только специалистам, а основная масса населения об этом или не подозревает, или в это не верит [29, с. 67].

Третий фактор — диффузный и неочевидный характер опасностей научно-технического прогресса. «Типичный пример — новейшие достижения в области контрацептивов, которые прославляются во имя свободы женщины, во имя возможности иметь только «желанного ребёнка». Если при этом появляется риск рака, то начинают убеждать, что заболевание раком отнюдь не представляет собой стопроцентную необходимость. Появляется и риск сердечно-сосудистых заболеваний, но и это отбрасывается обстоятельствами и скрупулёзными исследованиями» [29, с. 68]. Последний фактор В. Рачков характеризует так: «… преимущества — конкретны, недостатки — почти всегда абстрактны» [29, с. 68]. Кроме того, трезвому осознанию положения дел, считает он, препятствует гигантский государственно-военно-промышленно-технический комплекс, заинтересованный в постоянном развитии техники и технологии.

§ 6. Управление техникой и технологией

Можно ли считать таким управлением планирование и программирование различных направлений развития науки, инженерии, промышленности, тех или иных направлений техники или технологии (например, компьютерной техники, информатики, биотехнологии, космических технологий и прочее)? На первый взгляд — да. Но только на первый, ведь при этом совершенно не учитываются как раз негативные последствия технического развития. Например, будем ли мы считать управление сверхзвукового самолёта нормальным (вообще управлением), если оно неминуемо приводит к гибели пилота? Вряд ли, но планирование и программирование в области техники и технологии практически ничем не отличается от данного случая.

Таким образом, вопрос в том, как управлять развитием техники и технологии, чтобы происходило снижение уровня негативных последствий или даже чтобы можно было вообще избежать последних. Возможно ли такое управление в принципе? Вернёмся к этому вопросу позднее, рассмотрев факторы, определяющие функционирование и развитие техники и технологии, а также особенности техногенной цивилизации.