Никлас Луман:
Власть.
Глава III. Кодовые функции

Выбранный здесь подход к теории власти задаёт направление, в рамках которого рассматривается и изучается усиление власти. Если обратиться, например, к концепции Курта Хольма ⁶⁸, понимавшего власть как способность нанесения ущерба, то вектор её усиления должен соответствовать величине того ущерба, который способен нанести властитель, и (или) объёму противостоящей власти, которая могла бы эффективно воспрепятствовать вредоносным действиям подобного рода. Такой подход имеет определённые методологические и технико-измерительные преимущества. Тем не менее он не выявляет характерные упорядочивающие способности власти, а если и уделяет им внимание, то лишь в обход теории угрозы ⁶⁹. Непосредственная ассоциация силы власти и её опасности соответствует собственно лишь архаическим обществам и архаическому мышлению ⁷⁰, то есть обществам, в которых ещё не началась дифференциация коммуникационных средств. Образование понятий должно следовать за общественным развитием. В рамках теории коммуникационных средств формируется такое понятие власти, которое всегда учитывает возможность усиления способности упорядочения в изменяющихся общественных условиях. Эта способность состоит в трансляции редуцированной комплексности, критичность которой возрастает по мере роста комплексности интерсубъективно конституированного мира, а условия её усиления институционализированы в рамках кода медийного средства.

Источником всех возможностей усиления власти является генерализация символов ⁷¹, которая также лежит в основе дифференциации кода и процесса. Под генерализацией следует понимать обобщение смысловых ориентации, делающее возможным фиксацию идентичного смысла различными партнёрами в различных ситуациях с целью извлечения тождественных или сходных заключений. Полученная таким образом относительная свобода от ситуации редуцирует в каждом отдельном случае усилия по производству и оценке информации и избавляет от необходимости полной пере ориентации при переходе от одного случая к другому. В этом смысле она поглощает неопределённость и одновременно делает возможным формирование комплементарных ожиданий и поведения на основе этих ожиданий. Но вместе с тем эта свобода привносит риск некоторой ситуационной неадекватности поведения, пусть даже и ориентированного на ожидания, а именно появляется риск не использовать возможности, которые могла бы предложить конкретная ситуация (скажем, риск упущения сиюминутной слабости властителя), и упустить шансы научиться действовать в такой ситуации. Гибкость поведения в разнородных ситуациях в рамках использования одного кода должна, во всяком случае, поначалу, оплачиваться негибкостью самого кода. Особенно это важно в отношении нормативной, осознанно противопоставляющей себя фактам генерализации.

Под символизацией (символами, символическими кодам) следует понимать упрощённое выражение некоторой комплексной интерактивной ситуации, которая в результате символизации переживается как единство. Проанализированные в предыдущем разделе конститутивные условия коммуникационного средства «власть» не могут как таковые непрерывно тематизироваться в сознании обеих сторон. Они сводятся воедино и излагаются словами-символами, знаками или посредством символизации идентичности коммуникантов. Формы выражения при этом варьируются, например, в зависимости от отношения к источникам власти, степени персонализации, меры влияния правых институтов и тому подобного. Но символизация как таковая является неизменным реквизитом формирования власти. Язык — и не только теоретический язык науки — уже подготовил для целей символизации такие «диспозиционные понятия», как сила, способность, потенция. Данные формулировки маскируют то обстоятельство, что власть представляет собой модализацию коммуникационных процессов, поскольку посредством выражения «возможность» эти формулировки одновременно связывают власть с фигурой властителя. В такой своей функции они оказываются составными частями самого кода власти.

Диспозиционные понятия — как символизируемые потенциалы — обладают определёнными качествами. Они упрощаются путём отказа отображать и предвосхищать то, что благодаря им оказывается возможным. Они не являются моделями, картами или планами, не нуждаются в том, чтобы уподобляться возможному. Вместо этого они (словно бы некий функциональный эквивалент сходства) устанавливают время, а вместе с ним предоставляют и новые возможности. Символизируется именно стабилизированная возможность, готовность к автокатализу системы, которая при наличие других благоприятных условий может оказаться продуктивной ⁷².

На основе символической генерализации и потенциализации для различных медийных средств могут развиваться разнообразные, соответствующие им коды. Не всякий ряд генерализированных символов, не каждый текст и не каждая структура представляют собой код в узком смысле. Под кодом мы будем понимать такую структуру, которая для каждого произвольного элемента в пределах своей области релевантности может найти и упорядочить другой дополнительный элемент. Этот способ функционирования кода можно продемонстрировать на примере специального кода для перевода текстов на другие носители информации с целью их сохранения, передачи или машинной переработки. Но существуют и другие многочисленные случаи, например коды, формирующиеся на основе энзимов уже на стадии доорганической эволюции (генетические коды). ⁷³ В сфере социокультурной эволюции наинаиболее важный код образуется с помощью языка, а именно благодаря тому, что язык связан со способностью отрицания таким образом, что любое высказывание одновременно предоставляет в распоряжение наиболее важных языковых функций точно соответствующее ему отрицание ⁷⁴. Именно в силу этой возможности отрицания языковой коммуникации становятся необходимыми те дополнительные по отношению к языку инстанции, которые мы объединяем в понятии коммуникационных средств. Свою функцию кода они должны обеспечивать каким-то иным способом. К этому мы ещё вернёмся в шестом параграфе при рассмотрении бинарной схематизации.

Обладающие свойствами кода структуры играют, по-видимому, большую роль в выстраивании комплексных систем и, возможно, являются их непременным сопровождением. Причина их эффективности кроется в селективном характере кодов, а именно в особой комбинации универсализма и спецификации. Относительно независимо от распределения элементов во внешнем для системы мире код способен устанавливать для каждого элемента этой системы свой точно соответствующий данному элементу комплементарный фактор. Скажем, любую языковую коммуникацию он соотносит с точно соответствующим ей отрицанием, каждому истинному высказыванию подбирает точно соответствующее ложное, каждому расходу или доходу находит точно отвечающую им бухгалтерскую запись, каждому звуку — свою букву, и так далее. Благодаря этому, в зависимости лишь от наличия возможностей, но не от длительности либо вероятности процесса распределения этих возможностей — код производит внутрисистемные сопряжения как предпосылки дальнейших операций.

В комплементарном или интеракционном смысле власть всегда является кодом, и именно потому, что для каждой транслируемой селекции действий она пунктуально устанавливает соответствующие альтернативы избегания, то есть дуплицирует принимаемые в расчёт возможности. Это типичное для кодов удвоение, как было продемонстрировано выше, делает возможным соподчинение желаний властителя и не-желаний подданного. Человек, который хотел учиться, живя в стране, где существовала всеобщая воинская повинность — причём, всеобщая воинская повинность являлась главной причиной желания этого человека учиться, — автоматически попадал в число тех, кто не хотел ⁷⁵ призываться на военную службу. Он запутывался в сети комплемент арности желания и нежелания, возникшей в контексте существовавшей власти. Таким образом, посредством власти из диффузной импульсивности и спонтанных целеустремлений социальной жизни в качестве условия специфически системных операций возникает «неестественное» распределение желания и нежелания. Такая исходная ситуация является неизменной предпосылкой всякого усиления власти.

Вследствие этого правила удвоения конституции комплементарных альтернатив избегания власть всегда является кодом. Она определяет два возможных направлёния развития событий: либо в соответствия с замыслом властителя, либо в противоположном направлении. Власть здесь представлена, так сказать, в своём сыром виде. В дальнейшем взаимоотношение обоих направлений может кодироваться повторно, приобретая ещё одно удвоение, скажем, распадаться на дозволенные и недозволенные комбинации. Такое второе кодирование тесно связано с отношением, произведённым по правилам удвоения первого кода, специфическая проблематика которого становится проблемной референцией второго кодирования. В случае власти слишком высокая произвольность комбинаций альтернатив избегания должна быть, прежде всего, ограничена рамками некоторого ожидаемого формата. Именно поэтому второе кодирование власти в рамках нашей традиций осуществляется на основе бинарного схематизма права и бесправия ⁷⁶.

Это удвоение кода власти не является в области коммуникационных средств единичным случаем. Так, код собственности в экономике, конкретнее, то, простое правило, согласно которому собственность одного человека одновременно, как бы зеркально, означает, что другой человек этой собственности лишен, на известной стадии развития получает второе кодирование на основе денежного механизма. Код денег удваивает шансы стать собственником с помощью денежных символов, лишённых собственной стоимости. Это приводит в движение вещную собственность. Она получает возможность, так сказать, менять владельцев и на основе этой возможности прибавляет в стоимости за счёт обмена на собственность денежную. Собственник денег, не обладающий определёнными вещами, получает шанс их приобрести, я наоборот. Аналогичная проблемная ситуация даёт о себе знать в логическом схематизме средства истины, как скоро процесс отрицания получает рефлексивную легитимацию и в этом качестве начинает регулироваться медийным кодом. При этом — если воспользоваться формулировкой Башляра — истины «диалектизируются», то есть могут превращаться в ложь. Подобным же образом «диалектизйруется» и ложь ⁷⁷. Сам дух в представлениях современников этих трансформаций становится историчным. Но история не является кодом.

Впрочем, хотя второе кодирование истины и обозначается именами «диалектики» или «многозначных логик», его структура до сих пор представляется весьма неясной ⁷⁸.

Вторичные кодирования являются лишь одним из факторов ускорения селекционных трансляций коммуникационными средствами в условиях меняющихся общественно-структурных требований. Подробнее они должны исследоваться в рамках общей теории средств коммуникации. Усиление же власти в соответствии с развивающимися общественными запросами зависит и от других символов, допускающих ассоциацию с кодом власти. Это усиление не следует понимать просто как более высокую — по одномерной шкале — генерализацию символа кода. Напротив, уровневые трансформации власти в более комплексных обществах сталкиваются с большим числом разнообразных проблем, которые должны решаться на основе институционализации кода власти. Не всякая форма решения проблем совместима с другими, и у них всех есть свои дисфункции. Их суммарный эффект определяет степень функциональной дифференциации власти в обществе.

Ниже мы подробнее рассмотрим ряд таких проблем, хотя, разумеется, не сможем охватить целиком все существующие взаимозависимости. При этом мы будем придерживаться главным образом тех проблемных постановок, которые могут быть применены и в отношении других медийных кодов.

1

Символические генерализации делают возможным частичный перевод процесса трансляции редуцированной комплексности с уровня эксплицитной коммуникации на уровень комплементарного ожидания, что разгружает тяжеловесный, требующий больших временных затрат и огрубляемый посредством языковой экспликации коммуникационный процесс ⁷⁹. Антиципация подчинённого протекает при этом на двух уровнях: он предвосхищает не только реакции властителя на отказ выполнить пожелания властей, то есть альтернативы избегания, но и сами эти желания. Власть имущий даже не нуждается в том, чтобы отдавать подчинённому приказы, так как тот будет выполнять его повеления также и не приказного характера. Подчинённому может быть передана даже инициатива составления приказа. Вопросы он задаёт лишь в том случае, когда ему не ясно, какое именно распоряжение могло бы быть ему отдано властью. Эксплицитная коммуникация ограничивается необходимой остаточной функцией. При такой форме усиления власти последняя в некотором объёме переходит к тому, кто ей подчиняется. Подчинённый решает, когда подключать к управлению собой власть имущего. Он приобретает при этом не просто влияние, но именно власть, выражающуюся в альтернативах избегания. Так, он может стимулировать властителя отдать распоряжение, а может вообще отказаться от такой стимуляции ⁸⁰. К дисфункциям власти, утратившей коммуникационную непосредственность, следует отнести ограниченные возможности формализации и централизации управления.

2

Двухуровневая антиципация а) власти и б) её тематики требует известного разделения обоих уровней, а значит, различных средств для подтверждения ожиданий на этих двух уровнях. Данное требование указывает также на другую характерную особенность полностью сформировавшихся медийных кодов — двуступенчатость образования символов. Код коммуникационного средства сам по себе должен отличаться от тех символов, которые сигнализируют о селекциях и о готовности к ним, представляют темы и мнения и определяют соответствующие содержания ожиданий. Поэтому код посредством надлежащих символов, например полномочия и компетенции, может также удостоверять власть, относительно независимую от тематик коммуникации ⁸¹. Тематическая независимость делает возможным временную рассогласованность процессов образования и применения власти ⁸², облегчая при этом выдвижение инициатив.

Сам по себе код коммуникационного средства состоит из символически генерализированных правил возможного комбинирования других символов, которые только и могут управлять процессом селекции переживаний и действий. К коду истины, например, относятся всеобщие правила логики, определённое понятие истины, критерии методического соответствия и тому подобное, но не претендующие на истину теории и отдельные знания. Аналогичным образом, коду власти принадлежат лишь способы символизации властных источников и границ власти, но не те или иные селекции власть имущего, его желания и распоряжения. Поэтому сам по себе код способен переживать смену тематик и стабилизироваться относительно независимо от данных трансформаций.

Дифференциация и усиление функции коммуникационного средства существенно зависит от той степени абстракции, посредством которой выстраивается обозначенная выше многоступенчатость. Важным шагом на пути дифференциации уровней становится обезличивание медийного средства. По мере такого обезличивания трансляция селекции всё меньше зависит от конкретного лица, избирающего свои действия, и все больше — от условий кода. Личность человека, знающего истину или обладающего властью, становится при этом всего лишь фактором ожидания в выборе тематик и редукций, она перестаёт конституировать истину и власть как таковые. В этой связи решающее для кода власти значение имела дифференциация должности и лица формирование связи между властью и должностью, а не между властью и личностью ⁸³. Если эта дифференциация является устойчивой и гарантированной, то в рамках кода власти правители, словно матрицы готовых селекции, могут спокойно избираться и сменять друг друга.

Многоуровневый характер генерализации обеспечивает ей преимущество, за которое она при этом не должна расплачиваться неопределённостью и неконкретностью. Должности могут замещаться. Однако наряду с дифференциацией символических уровней возникает вторичная проблема, а именно — могут ли вообще, а если да, то в каком объёме, коммуникационные трудности трансформироваться в проблемы кодов ⁸⁴. В интеракции существует критический порог, с которого начинается метакоммуникация по поводу власти или даже ставится вопрос о её судьбе. К нему относится множество вторичных стратегий, скажем, стратегии вуалирования очевидности (или всего лишь очевидности не очевидности) властных перегибов ⁸⁵, обходных путей, замалчивания, взаимосогласованного переведения конфликта в менее разрушительное русло ⁸⁶, отказа рассматривать уступку властителя в качестве прецедента, заботы о сохранении формального почитания власти при фактической непокорности ей и так далее. Условия многоступенчатости символических уровней, прежде всего разделение должности и личности, требуют соответствующей организации. Следствия этой многоступенчатости и вытекающие из неё поведенческие стратегии поэтому лучше всего рассматривать в рамках такой организации.

3

Если предположить, что может быть осуществлена дифференциация медийного кода и коммуникационных тематик ⁸⁷, то возникает вопрос, а может ли код, и если да, то как, управлять сменой тематик? Разделение этих двух смысловых уровней оправдано лишь в том случае, если код не предписывает конкретно, какие именно следует отдавать распоряжения. Код, как и язык, остаётся абстрактным лишь до тех пор, покуда он не устанавливает никакой последовательности тематических коммуникаций. Однако он не может оставаться полностью индифферентным по отношению к границам тематических возможностей. Регулируя тематики, код определяет условия их возможности. Вопрос здесь состоит в том, в какой степени подобные «условия возможности» одновременно выполняют регулятивную функцию общего управления коммуникационным процессом?

В случае кода истины мы неизбежно сталкиваемся здесь со сложными вопросами. Верно ли то, что в процессе смены теорий исследователи ориентируется на истину? И если да, то как именно это происходит? Содержит ли, например, код истины критерии, в соответствии с которыми старая теория сменяется новой, а устаревшая теория заменяется на модернизированную? В случае власти, в особенности в рамках организации, коммуникационное средство как ориентир действия позволяет очертить проблемы более чётко. Именно организация оказывается тем условием, которое обеспечивает встраивание рассмотренного выше различения должности и личности в код власти. Благодаря этому при ориентировании на те или иные устойчивые структуры возникает возможность менять предпосылки принятия решений личного, предметного или организационного рода ⁸⁸. Проблематичной эта форма кодирования смены тематик становится тогда, когда не срабатывает механизм организационного определения позиции. Особенно это важно для высших позиций политической системы. Однако и здесь встречаются примеры прекрасно институционализированных решений нашей проблемы: например, политическая власть может замещаться лишь в том случае, если властитель одновременно подчиняется условиям смены политических тем или даже условиям своего личного смещения.

4

Следующий пункт нашего обзора затрагивает проблемы формирования сцеплений действий. Здесь подразумевается такой порядок власти, который связывает более двух партнёров в том смысле, что А имеет власть над В, В властвует над С, который, в свою очередь, распоряжается властью в отношении D, и так далее, покуда эта цепь не закончится на одном из партнёров, который уже не имеет никакой власти. В сферах других медийных средств мы также обнаруживаем нечто похожее: например, цепи опосредованных деньгами меновых сделок ⁸⁹, цепи установленных истин или ложных положений, служащие основанием дальнейших научных исследований ⁹⁰, или даже цепи усиления избирательности (селективности) любви, которые вследствие своей структурной ограниченности двумя лицами вынуждены постоянно замыкаться на самих себе. Власть служит катализатором для выстраивания цепей действий. Если власть охватывает несколько позиций, она, так сказать, испытывает соблазн образовывать комбинации цепей, в которых селекция одного действия примыкает к селекциям других, или же первая селекция действия предполагает для своего завершения последующие селекции. При этом всё чаще, точно так же, как это имеет место при случайном совпадении интересов, начинают образовываться более долговременные сцепления действий, которые оправдывают себя, поскольку делают возможными более разнообразные комбинации.

Подобный рост эффективности требует спецификации медийного средства. Проявления власти уже не предстают в форме произвольных комбинаций, протекающих как попало, где каждый, в конечном счёте, имеет возможность влиять на каждого. Одной лишь каузальной связи между источниками власти становится недостаточно. Поэтому о сцеплениях действий можно говорить лишь в том случае, если А способен не только предписывать действия В, но и определять способы исполнения своей власти, то есть в том случае, если А в состоянии распорядиться и той властью, которую В применяет по отношению к С. Иначе говоря, в ситуации, когда король что-то приказывает генералу, генерал даёт какие-то указания своей жене, которая повелевает исполнить нечто своему посыльному, который, в свою очередь, в силу своего положения тиранит соседей, никакого сцепления властных действий ещё не образуется. Оно возникает тогда и только тогда, когда властитель способен контролировать любое звено властной цепи.

Вследствие этого определяющим признаком образования цепи властных действий является рефлексивность процесса власти, иначе говоря, возможность его ориентации на себя самого. Сравнение с другими рефлексивными процессами ⁹¹ показывает, что речь здесь идёт о крайне обусловленной и очень эффективной процессуальной структуре. Она предполагает достаточно генерализированное и функциональное определение идентичности процесса, который ориентируется на самого себя. В противном случае, что бы означало это «на самого себя»? Рефлексивные механизмы встречаются лишь в системах, которые обладают отчётливыми границами и могут функционально специализировать свои процессы. Обретение рефлексивности политической властью требует, например, соответствующего уровня дифференциации иерархических структур с достаточным разделением ролей ⁹². Для того, чтобы рефлексивность простиралась и на высшего властителя, то есть превращала его в звено властной цепи и подчиняла власти более могущественной, политическая система должна обладать высокой степенью дифференциации, а политическая власть — большей спецификацией ⁹³. Образование сцеплений, следовательно, требует возведения барьеров на пути чужеродного для системы и нефункционального использования власти, что является условием усиления власти, роста её потенциала и решительности её применения. Однако такое образование само по себе не блокирует возникновение в Рамках сцепления власти, ориентированной в обратном направлении, то есть власти подчинённого над своим начальником, начальника — над министром, министра — над его партийной фракцией ⁹⁴. По-видимому, структурное своеобразие процессов власти, протекающих в цепной форме, состоит в порождении этими властными процессами обратного потока в тех случаях, когда власть системы начинает превосходить возможный селективный потенциал отдельного властителя и диспозиционная исполнительная сила отдельных элементов цепи становится самостоятельным источником власти. Поэтому коды власти должны также дифференцироваться на «формальные» и «неформальные», а наибольшая формально и неформально агрегированная власть должна сосредотачиваться на ключевых позициях в сфере высшей власти.

Образование цепей властных действий имеет своей функцией такое усиление власти, которое превосходило бы властный потенциал отдельного властителя. Так, в пограничном случае политических выборов речь идёт о том, чтобы вся власть на какой-то момент оказалась в руках тех, кто её вообще не может исполнять. Именно таким способом образование сцеплений делает возможным такое усиление власти, которое намного превосходит селективный потенциал её отдельного обладателя. Из искусственности подобного усиления власти вытекают и требования к властному коду. Например, такая власть не может быть реализована без бинарной схематизации (см. параграф 6), без дифференциации кода и тематик власти, без дифференциации должности и лица. В то же время возрастает риск обрыва цепи и её блокирования потоком противоположно ориентированной власти, из чего также вытекают особые (!) требования к коду, касающиеся, прежде всего, разделения формальной и неформальной власти.

5

Различие между формальной и неформальной властью обозначает один бесспорный и весьма важный факт, хотя в его определении, приведённом выше, он пока ещё ничего не даёт для теоретического осмысления власти. При сравнении же власти с другими коммуникационными средствами обращает на себя внимание универсальное значение данной проблемы. Мы назовём факт смежным кодом.

Смежные коды образуются в том случае, если в процессе возрастания общественной комплексности средства коммуникации отвечают увеличивающимся потребностям трансляции селекционных достижений. Тогда параллельно собственно коммуникационным кодам, становящимся всё более абстрактными и специфицированными, формируются коды с исключительными свойствами, способные, однако, выполнять примерно ту же самую функцию, что неосновные коды. В системе науки, например, процессы коммуникации и переработки информации опираются не только на официально признанные критерии истины, но, наряду с ними, в существенной части также и на репутацию ⁹⁵. Интимные отношения ориентируются не только на код любви, но одновременно образуют конкретную историю переплетённых биографий, которая в большей или меньшей степени заменяет код любви. Деньги сами по себе настолько комплексны, что параллельные валюты в нормальном случае не являются необходимыми, а используются лишь во времена кризисов, прежде всего, в периоды инфляции. Это происходит в виде перевода национальной валюты в иностранную, в золото, сигареты, недвижимость, которые — с большим или меньшим успехом — частично принимают на себя функции кода Денег.

Отношение формальной и неформальной власти представляет собой один из случаев этого более общего феномена. Все смежные коды обладают тремя общими, связанными друг с другом свойствами, а именно:

• большей конкретностью и контекстуальностью;
• меньшими возможностями общественной легитимации, а значит, и меньшей публичной «выразительностью», и поэтому также
• зависимостью от внутрисистемного функционирования и таких специфических предпосылок, как умение нравиться, знание окружения, знание истории, доверие и недоверие, не известных внешнему миру системы ⁹⁶.

Всё это имеет значение и для неформальной власти, которая возникает в зависимости от организационных условий труда и кооперации. Неформальная власть может и должна брать на себя часть функций кода, а в чрезвычайных обстоятельствах она (может выполнять и большее число функций). В пограничных же ситуациях формальная власть служит всего лишь фасадом, который оправдывает решения неформальной власти во внешнем по отношению к власти в мире. Разделение и одновременное использование главного и смежного кодов требует, таким образом, высокой степени дифференциации системы и разделения внутренних и внешних стандартов применения коммуникационных средств.

6

Успешно функционирующие коммуникационные средства могут лишь в том случае приобретать форму и достигать уровня селективности кода, если они используют бинарный схематизм, который предварительно двузначно структурирует возможные операции. Двузначность является конститутивным условием символически генерализированных кодов, поскольку лишь в этой форме возможна комбинация универсализма и спецификации, то есть каждый релевантный элемент может быть однозначно соотнесён с другим определённым элементом. Истина, например, если её понимать как нечто большее, чем просто общая конструкция реальности, должна структурироваться на основе двузначной логики. Она ограничивает возможности исследований. Под исследованием в данном случае понимается (принципиально бесконечная) цепь прогрессирующих, селективно сопрягаемых операций. В коде любви требование исключительности, равно как и его институцонализация в виде брака, выполняет ту же функцию ⁹⁷. В случае кода денег собственность (включая правовым образом оформленную свободу экономического распоряжения собственной рабочей силой) выполняет функцию однозначного различения между владением и не-владением, что является предпосылкой для управления ожиданиями в экономических расчётах и трансакциях ⁹⁸. Собственность может институционализироваться лишь посредством бинарного схематизма правового — не-правового. Аналогичная зависимость от правовой системы имеет место и в случае власти. Власть «от природы» диффузно и рассеянно флуктуирует. Лишь с помощью различения правовой и незаконной власти её можно привести к ясной формуле «или-или».

Вопреки видимости, бинарные схематизмы служат не разделению, а связыванию противоположного. Они облегчают переход от одного определения ситуации к его противоположности, поскольку требуют лишь отрицания, допущение которого внутрь системы может ей же и регулироваться. Речь идёт о технике интеграции парадоксального. Между истиной и ложью существует более тесная связь, чем, например, между истиной и любовью. Такой бинарный принцип интеграции может подвергаться абстрагированию, спецификации и универсализации, в то время как связи между различными медийными кодами (истина-любовь, власть-деньги) регулируются гораздо конкретнее и ближе к ситуации, ибо ни как исключение, ни как закономерная связь они не могут утверждаться общезначимо.

Составной частью медийных кодов являются двойные парадигмы, способствующие дифференциации общественных систем. Они облегчают и кондиционируют отрицания внутри специфического схематизма и благодаря этому делают возможной системно-специфическую реализацию релевантных для всего общества функций ⁹⁹. Однако наряду с этим подобные схематизмы, как и другие коды-элементы, приобретают и сохраняют в себе нечто искусственное и проблематичное. И всё же их следует принимать такими, какими они являются ¹⁰⁰, если при этом, конечно, не рассматривать вопрос о том, как и по отношению к кому (!) распределяются затем значения владение-невладение, любовь-нелюбовь, истина-ложь. Кроме того, они выполняют необходимые функции, так что простое неприятие двойных парадигм, скажем, в любви или по отношению к собственности, в случае, если для медийного средства или для функции бинарной схематизации не будут развиты эквиваленты, будет иметь чисто идеологический характер. Проблема здесь кроется в презумпционной полноте бинарной схемы, в её притязании конструировать тотальность возможного через противоположность ¹⁰¹. Степень институционализации средства коммуникации, кроме всего прочего, проявляется в том, насколько его бинарный схематизм признают независимо от конкретного распределения шансов. Если это действительно имеет место — и в той мере, в какой это имеет место, — развитие осуществляется внутри и с помощью бинарной схемы, скажем, как трансформация истины в ложь, правового утверждения в утверждение неправовое.

Все это можно сформулировать и независимо от особенностей кода власти. Теория средств коммуникации разгружает теорию власти от неспецифических для неё проблем. Различие Сореля между силой (force) и насилием (violence) ¹⁰², то есть между исполнением власти её правомерным носителем и её применением против такого носителя, не является поэтому специфической проблемой власти. Но в то же время данное сравнение силы и насилия проясняет характерные особенности кода власти. Схематизация правомерной и неправомерной власти требует нормативной формы, поскольку в этом медийном средстве на обоих полюсах его бинарной схемы речь идёт о приписываемом действии. Эта форма опирается на контрафактические ожидания и поэтому воспринимает реальность неуверенно и неточно. Неправомерная власть тоже является властью, но совсем в ином смысле, нежели это имеет место в случае, когда ложь оказывается истиной. Она представляет собой реальную власть, непременно антиципируемую её правомерным носителем, а не просто возможность, реализации которой с любопытством и готовностью могут ожидать, не лишая себя при этом возможности обратиться к отрицающим её альтернативам.

Вместе с тем это означает, что формирование отношений между властью и правом отличают гораздо большие затруднения, чем формирование отношений между истиной и логикой. Распределение власти может в своей тенденции расстраивать правовой порядок, и эта тенденция — если она соотнесена с действием — вынуждает принимать решения, то есть согласовывать позиции права и власти. Напротив, смена теорий едва ли когда-либо вызывается расхождениями между истиной и логикой ¹⁰³. В области знания допускаются даже истины (например, восходящая к Аристотелю истина неспособности будущих контингенции образовывать истину), которые противоречат бинарному схематизму логики как таковому, при том, что подобные взгляды не препятствуют оперативному функционированию двузначной логики.

Дифференциация различных медийных средств и бинарных схематизации приводит к появлению сложных взаимозависимостей, поскольку двойные парадигмы не способны полностью подменять друг друга. Рост эффективности одного средства диффузно воздействует на другие. Временами образуются структурно значимые связи. Так, гарантированный властью правовой мир приводит к росту разнообразных возможностей владения или не владения собственностью. Собственность же, в свою очередь, — это было известно уже Локку — превращается в условие справедливости или несправедливости. В этом взаимоотношении медийных средств власти и денег большая эффективность одного из них усиливает дизъюнктивный характер другого средства. Вытекающее из этого сложное и напряжённое отношение, а не просто наивное утверждение, что одни только собственники обладают властью, — получает развитие в «политической экономии» буржуазного общества. Отсюда, если снова обратиться к проблеме власти, вытекают определённые требования к коду и объёму властных притязаний, которые в тенденции приводят сегодня к новой политизации экономических вопросов и тем самым — к ослаблению дифференцированности общества в этом отношении.

Последний аспект проблемы бинарной схематизации затрагивает масштабы её реализации. По-видимому, все двойные парадигмы имеют, так сказать, свои rules of evasion (правила уклонения). Было бы соблазнительно, хотя в рамках данного исследования это вряд ли осуществимо, исследовать этот вопрос также в отношении истины (в сфере логики), любви (в сфере брака) и денег (в сфере отношений собственности). В отношении власти (в сфере права) феномен возникновения во властных цепях, обратно направленной власти может быть упорядочен на основе дифференциации формальной и неформальной власти. Бинарный схематизм правомерной и неправомерной власти может быть здесь применён лишь по отношению к формальной власти. Последняя как раз и определяется на его основе. Но неформальная власть, как мы знаем, может быть более сильной и при этом не опираться на указанный схематизм. Само по себе право, то есть определение ситуации в качестве правовой либо неправовой, может как включаться во внутрисистемную интеракцию, так и исключаться из неё. Схематизм правомерной-неправомерной власти начинает поэтому ориентироваться на вторичный, внутрисистемный схематизм формальной-неформальной власти, который может быть использован лишь посвящёнными. Такого рода усложнение предполагает, что участники властных отношений используют познанную ими оперативную дифференциацию системы и внешнего мира.

7

Правила уклонения вызываются к жизни лишь тогда и лишь постольку, поскольку код бинарной схематизации претендует на обладание универсальной релевантностью. На основании этого уже упоминавшегося выше признака мы можем обнаружить и другие функции дифференцированного медийного кода. Вслед за Парсонсом мы будем говорить об универсализме в тех случаях, когда смысловые отношения актуализируются в соответствии с всеобщими критериями и независимо от особенностей задействованных в той или иной ситуации партнёров ¹⁰⁴. На основании этого, универсалистский код для власти образуется тогда, когда функция трансляции реализуется хотя и не без участия властителя и подчинённого, однако независимо от их специфических качеств, то есть в согласии с универсально данными условиями. Однако именно в сфере власти, где селекции партнёров по коммуникации интерпретируются как их решения, данное условие универсальности выполняется большими трудностями, особенно по сравнению с более универсальным характером денег или истины. И всё же в комплексных обществах власть не может институционализироваться без использования универсалистского кода. Универсально применяемые символы, востребуемые в определённых проблемных ситуациях, служат основанием того, что в отношении ещё не известных или не установленных ситуаций вообще могут образовываться ожидания и подготавливаться надёжные основания действий. Без первичного универсалистского ориентирования было бы невозможно образовывать цепи, формировать достаточно широкую установку по отношению к открытому будущему, что препятствовало бы высокой общественной мобильности с непрерывной ротацией участников.

Отсюда вытекают требования к символу кода власти. Например, они должны быть доступны для цитирования. Каждый должен суметь их процитировать, когда бы ни наступила ситуация, в которой потребуется воззвать к власти. Они не исключают непостоянства и переменчивости в применении власти в отдельной ситуации или в отдельном решении, но, пожалуй, не допускают их в качестве осмысленной, эффективной, ориентированной на разгрузку цепной стратегии. В подобных обстоятельствах власть символизируется, скорее, посредством своих «решений», нежели «воли». Функциональная спецификация и кондициональное программирование, то есть отношения, которые фиксируются символами «постольку, поскольку» или «всегда, если», помогают уточнять универсалистские притязания власти. В то же время они проясняют и то обстоятельство, что власть, которая должна оставаться властью в том числе и в неизвестных пока ситуациях, то есть как бы заранее гарантироваться, ни в коем случае не является абсолютной и неограниченной. Стабилизация власти в форме права — одно (но не единственное), из оснований универсалистской специализации ¹⁰⁵. Мы ещё вернёмся к тому значению, которое имеет в этой связи тотализация и монополизация физического насилия.

Эти схематично представленные функции (наблюдаемые на примере высоких культур сначала в передней Азии, а затем и на всем европейском пространстве) раскрывают нормативные, правовые и моральные связи властителя со своей властью, из которых вытекают определённые структурные следствия. Властитель должен использовать свою власть в благих целях, для защиты права и защиты бедных. Однако на оборотной стороне медали мы обнаруживаем, что ради этого в жертву приносится способность достигать согласия и приспосабливаться к ситуации. В цепь поведения самого властителя встраиваются элементы, требующие от него последовательного поведения. Легитимирующий миф создаёт большие возможности для такого последовательного применения власти. Если намерения однажды уже начали реализовываться и в их основание были положены нормативные точки зрения, от них едва ли уже можно просто так отказаться. Ангажированность лишает властителя свободы, он вынужден следовать логике предпринимаемых им действий. Если что-либо, как бы властитель к этому ни относился, имеет силу закона, он должен проявлять осторожность в выражении своих предпочтений. При всей осторожности и одновременно при всей тактической готовности власть имущего к непоследовательным действиям в данных исходных условиях наиболее структурно вероятным оказывается то, что нормативизм, морализм и фактическое применение власти будут взаимно усиливать друг друга. В таких условиях политика приобретает функциональную первичность в рамках всей общественной системы.

Наконец, существенными и актуальными представляются также проблемы, вытекающие из того факта, что функции бинарных схематизмов со встроенной преференцией по отношению к истине, правомерности, любви и владению) комбинируются с претендующими на универсализм медийными кодами. Код должен учитывать последствия таких комбинаций. Если двойная парадигма уже приобрела принудительный характер, то в её рамках уже не могут одновременно насаждаться негативные альтернативы. Код должен обеспечить каждому возможность переживать и действовать в соответствии с ранее предпочтённым кодом-альтернативой. Иначе говоря, каждый должен получить возможность переживать истинное, исполнять правомерную власть, приобретать собственность, любить и быть любимым. Все это должно быть гарантировано по меньшей мере в форме исключения невозможного. Уже на данном основании принцип свободы от противоречий в равной степени принадлежит и коду истины, и коду власти. Тем самым исключаются известные содержательные характеристики кодов-символов, скажем, в форме дефиниции истины как божественной тайны или определения права как суммы секретных исковых формул. Собственность, следовательно, должна быть либо всеобщим достоянием, либо доступной для приобретения любым человеком. Наконец, благодаря такому использованию медийных кодов могут получить легитимацию те желания или требования, которые открывают более непосредственный доступ к предпочитаемым альтернативам, вплоть до реформаторской политики в области упрощения законов и публичности права, распределения собственности, устранения безработицы и так далее.

8

Если код власти удаётся соединить с бинарным схематизмом правомерного и неправомерного и утвердить данное сопряжение как универсально релевантное, то для усиления технологичности власти, а именно для возможности её относительно вне-контекстуального применения, это имеет далеко идущие последствия. Далее, в ситуациях, в которых ни один из участников в силу ограниченности собственных источников власти не способен явно властвовать над другим, можно апеллировать к однозначно определённым различиям в уровнях власти, основанным на авторитете далёкого от данной конкретной ситуации властителя и опосредованным правом. Кто в той или иной ситуации действует правомерно, тот приобретает власть мобилизовать на свою сторону власть имущих. Он не зависит от «помощи» своего ближайшего окружения, так как в высоко дифференцированных обществах это не является особо надёжным механизмом ¹⁰⁶, а дергает за веревочки, ведущие к властителю, которого он и привлекает на свою сторону в соответствии с установленными правилами. Такой механизм предполагает существование «государственно-правового» кода-правила, согласно которому право является необходимым и, что не менее важно, достаточным основанием для исполнения государственной власти. На основании этого условия, которое, конечно же, всегда остаётся в высшей степени невероятным и, в качестве достижения, постоянно оказывается несовершенным, общество получает возможность в известном объёме избавляться от источников власти локального рода, оставляя в сфере их подчинения лишь отдельные частные системы. Таким образом, политическая система общества берёт на себя функцию производства власти, управления ей и контроля над ней, релевантную в масштабах всего общества.

Но право не просто гарантирует безвластному индивиду участие в общественной власти. Оно также упорядочивает взаимодействие различных источников власти, прежде всего, взаимодействие политической, экономической и военной власти ¹⁰⁷. Посредством дихотомии правомерного и неправомерного известные условия накладываются именно на те коммуникации, которые образуют цепь, вовлекая нескольких властителей, один из которых учитывает и использует власть других. Если согласиться с утверждением Стинчкомба ¹⁰⁸, что подобные возможности кондиционированного использования властных ресурсов другого властителя свидетельствуют о легитимности власти, то становится понятным, что именно право как властный код является структурным источником такой легитимности. И тогда легитимность оказывается связью контингенций внутри властной сферы ¹⁰⁹.

Впрочем, здесь нам интересны не следствия из этого достижения, важные для общества в целом, а определённые требования к коду власти, которые накладывает данная взаимосвязь контингенций. Для этого нам следует вернуться к нашему анализу конституции власти. Власть, как мы видели, зависит как от конкретной констелляции альтернатив, так и от того, что власть имущий посредством контингентного решения кондиционально связывает комбинации этих альтернатив. В данных обстоятельствах важным условием функционирования коммуникационного средства оказывается вера подчинённого в возможность такой связи и готовность к ней со стороны властителя. Иными словами, контингенция власти должна быть переведена в гарантированно ожидаемую практику, должна сформироваться в ожидания, не теряя при этом своего контингентного характера. Код власти должен соопределять мотивацию властителя и её «убедительность» для подчинённого ¹¹⁰.

Данная проблема особенно важна потому, что готовность к эффективному использованию средств власти, например к применению физического насилия, как раз связана с вопросом об альтернативах избегания, к которым может прибегать властитель. В рамках властной коммуникации всегда содержится информация, на основании которой власть имущий, конечно, неохотно обращается к своим альтернативам избегания, хотя всегда к этому готов. Отказ от реализации намерений должен выглядеть обоснованным. Данная проблема «убедительности» мотивации властителя в социально-психологических исследованиях, в теории игр и теории сдерживания в международных отношениях рассматривается как существенное условие функционирования власти ¹¹¹. Если ощущается недостаток убедительности или о ней мало информации, то власть подвергается опасной проверке — испытанию на готовность к зачастую необратимому развитию через обращение к альтернативам избегания.

В относительно простых системах код власти может символизировать эту убедительность с помощью силы, что подкрепляется показательным применением этой силы. Но в комплексных и высоко дифференцированных системах такое средство символической демонстрации недифференцированной силы утрачивает свою эффективность. Убедительность должна демонстрироваться здесь как-то иначе. Поэтому сила заменяется правовой схематизацией и ростом технологичности власти. Кондициональное связывание альтернатив посредством права также в свою очередь кондиционально программируется. Контингенцию этой связи можно регулировать и, вследствие этого, рассчитывать. Такой расчет — или, по крайней мере, создание его видимости — и является функцией кода власти. Проблема убедительности воли и силы властителя тем самым ещё не решается, но лишь теряет свою остроту, и на её место заступает другая проблема, а именно — проблема информации запрограммированного аппарата власти. Подчинённый уже не спекулирует на колебаниях и неготовности властителя применить свои средства. Он прибегает к спекуляциям на почве недостаточной информированности властителя в вопросах о том, как именно применять силу ¹¹². Это приводит к появлению иных «правил уклонения», при которых власть уже не провоцируется на открытое столкновение, что, следовательно, благоприятствует тенденции мирного урегулирования.

9

В процессе символической генерализации кода власти (например, вследствие того, что бинарные схематизмы облегчают отрицание и тем самым упрощают общий контроль над обстоятельствами) возникают проблемы консистенции. В этой ситуации власть может усиливаться лишь в том случае, если существуют гарантии, что она не будет какое-то время сама себя дискредитировать. Это обстоятельство не в последнюю очередь является условием формирования ожидаемого поведения. Уже применительно к результатам селекции властителя тематическая нить его коммуникаций должна сделать понятной когерентность осуществляемых им отрицаний. Кроме того, на уровне символического кода консистенция власти как таковой может также оказаться проблематичной и поэтому нуждается в символическом контроле со стороны самого кода.

Это имеет значение, прежде всего, в двух случаях: при распределении единой власти на Всё множество её носителей, то есть при образовании сцеплений властных отношений, и при флуктуации отношений власти, вызванной сменой образующих власть ситуаций и преференциальных структур. Для обеих проблем уже в рамках самого кода власти могут быть предложены более или менее тонкие решения в форме рациональных редукций. На первую проблему (проблему образования властных сцеплений) код отвечает формированием иерархически-переходного порядка властных отношений. Такой порядок позволяет однозначно устанавливать, кто кому подчиняется, кто над кем руководствует и кто обладает наибольшей властью, причём в отношении любого числа носителей власти. Иерархия освобождает от необходимости всякий раз вычислять степень властных полномочий того или иного представителя власти и избавляет от столкновений на почве выяснения неясных властных отношений ¹¹³. На вторую проблему (проблему флуктуации властных отношений) код власти может ответить гипотезой константности суммы. Эта гипотеза предполагает, что власть всегда дана в фиксированном количестве, что любое её изменение ведёт лишь к её перераспределению. Если кто-то усиливает свою собственную власть, то это ослабляет другого властителя. При чётком определении сторон конфликта, особенно при образовании партий, эта гипотеза предоставляет возможность быстро осознать последствия такого изменения власти. Формализовываться данная гипотеза может в виде процедуры голосования, которая выражает власть посредством голосов избирателей.

Принципы иерархии и константности суммы имеют смысл при наличии прямо противоположных условий. Принцип иерархии рушится, если приводит к конфликтам, меняющим распределение власти, так как он предполагает, что конфликты должны улаживаться на основе зафиксированного им распределения властных полномочий. А принцип константности суммы, наоборот, получает своё ориентирующее значение именно в связи с конфликтами по поводу распределения власти. И, тем не менее, оба принципа не вступают друг с другом в логическое противоречие. Для их одновременного применения требуется лишь организационное разграничение по вопросу о том, следует ли учитывать — и в каких именно интеракциях — конфликты, меняющие распределение власти.

К слову сказать, как иерархический принцип, так и принцип константности суммы представляют собой возможные компоненты власти как кода, а отнюдь не предпосылки теории власти ¹¹⁴. Теория власти, напротив, должна исследовать функции, условия применения и, прежде всего, тонкий и несколько фиктивный характер подобных элементов кода власти. Но самой ей следует освободиться от соответствующих предпосылок для того, чтобы иметь возможность анализировать их как абстракции своей предметной реальности ¹¹⁵.

10

Тот факт, что теория власти не может быть привязана к нормативным правилам самого кода власти, станет ещё более очевидным, если, отойдя от уже рассмотренных редукций (символизации, бинарной схематизации, принципа иерархии, принципа константности суммы), рассмотреть вопрос о поступательном облегчении исчислений. Коммуникационное средство не должно перенагружать способность участников перерабатывать информацию. Помимо остальных, это требование также является основанием, имеющим значение для всех средств коммуникации; оно представляет собой своего рода переменную, конфигурация которой изменяется в соответствии с типом средства и комплексностью общественной ситуации, в рамках которой оно функционирует.

Часть проблем переработки информации всеми коммуникационными средствами выходит за рамки языковой коммуникации и относится к сфере восприятия. Не только любовь, но и власть предоставляют наглядные тому примеры. Внеязыковой властной коммуникации способствуют иерархические символы, символически воспринимаемые акты насилия и, не в последнюю очередь, персональное представительство, присутствие в интеракции лиц, облечённых высшей властью.

В содержательном плане проблемы информации тесно связаны с двумя другими вопросами: с формой мотивации и исчисления селекции. Существуют коды, например любовь и деньги, частично решающие проблему мотивации благодаря селекциям, реализованным партерами, которые уже были мотивированы, хотя при этом и сохраняются высокие информационные нагрузки при выборе (селекции) самих таких партнёров. То же самое имеет значение и для власти, если не установлены устойчивые комбинации альтернатив. Однако осуществить это нелегко, поскольку партнёры, готовые подчиняться власти, едва ли склонны заявлять об этом таким же точно образом, как это делают те, кто заинтересован в любви, истине или приобретении собственности. Поэтому многие — сами по себе вполне возможные — комбинации власти не удаются из-за чересчур высоких информационных перегрузок. Информационная нагрузка снижается в результате применения такого средства власти, как физическое насилие, которое почти не зависит от структур мотивации, а кроме того, в рамках организованной власти, которая основывается на заранее провозглашённом, универсальном подчинении и тем самым оперирует (насколько это вообще бывает возможно!) также независимо от мотивов.

Решение проблемы мотивации опирается на соответствующее решение проблемы приписывания. Мотивы бывают необходимы лишь там, где действие подвергается приписыванию ¹¹⁶. В случае действия, мотивированного властью, селекция, хотя и осуществляется обоюдно, в своей тенденции приписывается лишь власть имущему, поскольку подчинённый не воспринимается как обладающий собственными, чётко различимыми мотивами. Впрочем, это происходит не обязательно именно таким образом. Не всякое осуществление власти освобождает подчинённого, например, от уголовно-правовой ответственности. Однако код власти должен учитывать эту тенденцию смещения приписываемых мотивов в сторону властителя, легализуя и формализуя его. Например, подчинённый может подвергаться «официальному» принуждению и тем самым снимать с себя ответственность ¹¹⁷. В экстремальном, специфическом коде власти, например в армии, это происходит даже без какого бы то ни было вмешательства подчинённого: скажем, в случае неясного приказа ответственность возлагается на офицера.

11

Если генерализированные коды коммуникационных средств должны лишь оформить и начать комбинировать множество вышеописанных функций, то на более высоком уровне властных притязаний и их осуществления растёт и вероятность того, что внимание будет привлекаться к самому коду, представленному однозначными символами и правилами поведения. Это необходимо особенно в тех случаях, когда код приобретает нормативную форму. Такая норма должна сохранять значимость и для противоположного фактического поведения и поэтому опираться на способность кода формулироваться. Но каким же образом код может становиться объектом тематизаций, если эти тематизации постоянно несут в себе возможность его отрицания?

Любая коммуникация совершается в плоскости предпонимания, недоступного для отрицания в ходе данной коммуникации. Эта не подверженная отрицанию плоскость предпонимания меняется в соответствии с типом коммуникационного процесса и его тематической диспозицией. В староевропейской традиции такое предустановленное понимание присутствовало в языковой форме перфекции ¹¹⁸. В рамках перфекции, например, политическая форма и порядок человеческой жизни рассматриваются как «прекраснейшая» общность ¹¹⁹. В понятии перфекции вместе с возможностью усиления власти имплицитно присутствует и её предел. Сама перфекция, как форма реальности, может поступательно восходить вплоть до ens perfectissimum, в котором относительно несовершенное находит одновременно и свою основу, и основание для критики в свой адрес. Посредством этой логики перфекции не подлежащие отрицанию элементы кода могли формулироваться таким образом, чтобы завуалировать моменты отрицания в рамках кодированных процессов. Сопричастность совершенной истине имплицитно таила в себе возможность заблуждения, сопричастность совершенной власти имплицитно способствовала терпимому отношению к ограниченности реальной власти.

Эта логика перфекции, конечно же, нарушалась по самым разным причинам, среди которых можно выделить и чисто религиозные основания спекулятивного расширения потенциалов отрицания ¹²⁰. Спусковым механизмом её краха в сфере кода власти стала развернувшаяся в период позднего Средневековья дискуссия о суверенитете, точнее, сформулированное в рамках этой дискуссии ещё в стиле логики перфекции определение суверенной общности как «civitas superiorem non recognocsens» («гражданского сообщества, не признающего над собой никакой вышестоящей власти») ¹²¹. В какой бы форме ни представали актуальные побуждения и какими бы — преимущественно итальянскими или преимущественно французскими — ни были источники, вдохновившие эту дискуссию, важно то, что в ходе неё внутри кода власти стали образовываться большая свобода тематизации и более значительный потенциал отрицания, пока наконец тематизация кода не сделала контингентным и сам этот код, который отныне получил возможность представать также и в иных формах.

Возникающие при изменении кода проблемы должны смягчаться в рамках кода власти недоступными для процесса отрицания предпосылками нового типа, поскольку в противном случае по поводу коммуникационного кода стало бы невозможно общаться, выдвигать в отношении него сомнения, обосновывать и изменять его. Здесь представляется уместным обратиться к понятию легитимности.

Власть, в конечном счёте, должна получить легитимность. Легитимность обычно определяется через ценностный консенсус. Но в таком определении нет ещё достаточной ясности. Возможно, его уточнению мог бы помочь тезис, согласно которому коммуникации по поводу кода медийного средства должны всегда управляться другим медийным средством ¹²², С системно-теоретической точки зрения это означает, что системы коммуникационных средств на своём высшем символическом уровне утрачивают свою автономию и становятся весьма восприимчивыми к реалиям внешнего мира. Данную структуру средств управления можно вместе с Парсонсом представлять иерархически ¹²³, что, однако, влечёт за собой трудности в вопросе о том, как же в таком случае возможна коммуникация по поводу кода медийного средства, занимающего в иерархии самое высокое положение. Таким образом, мы вынуждены констатировать непоследовательность, вводя принцип внешнего управления высших медийных средств-символов другими высшими медийными средствами. Каждое общество нуждается поэтому в самых последних — не контингентных по отношению к нему — основаниях, которые ограничивают и контролируют все контингентности и общественные трансформации. Однако это всё же противоречит феноменологически фиксируемым особенностям смысловой ориентации, сущность которой как раз и состоит в способности беспрепятственно указывать на новые возможности в рамках контингенции. Кроме того, данному тезису — о поглощении контингенции на уровне высших принципов — серьёзно противоречит исторический опыт размышлений, скажем, представление о совершенном.

Принципиально иначе выглядела бы теория, которая попыталась бы разрешить проблему тематизации кода на основе исследований медийного и системно специфического типов оппортунизма. Даже если, например, код власти получает своё двойное кодирование на основе права, и поэтому даже верховный властитель может быть признан неправым в своих действиях, а слабейшие из слабых облекаются правом и в конфликтных ситуациях могут быть признаны правыми, то и в этом случае вопрос о прерогативах власти или права должен подвергаться в рамках системы рефлексии, оставаясь структурно нерешённым. Ведь двойное кодирование отнюдь не означает, что предпочтения власти-права или безвластия-бесправия подменяют друг друга. Это было бы не только политической утопией, но и серьёзным структурным изъяном. Речь идёт о том, что дизъюнкции власти-безвластия и правового-неправового могут вступать друг с другом в определённые отношения. В такой структуре проблематика конечного баланса между правом и властью в разных случаях может оказываться различной, иначе говоря, может быть решена лишь «оппортунистически» ¹²⁴. Вместе с тем структурно важно избегать устойчивых идентификаций, То есть того, чтобы тематика или решение властителя формировали ожидания о его непреложной правоте. Принцип «legibus solutus» («Свободен от подчинения закону» (лат.). — Прим. ред.) должен быть последней уступкой ¹²⁵. Это вовсе не означает, что надо или принимать случайные, в конечном счёте, иррациональные решения, или следовать установившемуся порядку ¹²⁶. Напротив, речь идёт о том, чтобы, сталкиваясь со становящимся всё более контингентным кодом, вырабатывать в конкретных ситуациях навыки ориентирования, обучения и принятия решений, которые предварительно структурируются благодаря самому этому коду. В частности, следует проводить различия между практическим оппортунизмом жизненного мира, его научным исследованием и оппортунистической процедурой научного анализа.

Другое следствие двойного кодирования заключается в том, что проблематика последнего основания (или, говоря в староевропейском стиле, перфекции) кода власти уже более не может формулироваться в терминах морали. Мораль ассоциирует коды-символы с условиями взаимосовместимого поведения людей. Теперь, когда в отношения друг с другом должны вступать две дизъюнкции, которые более не способны друг друга подменять, когда высший властитель как таковой предстаёт в виде индивида, способного совершить в том числе и неправые действия, весь блеск высшей власти более не может быть выражен с помощью единой, определяемой также в терминах морали, формулой совершенства.

Моральное требование к властителю, запрещающее ей совершать неправые поступки, сохраняет свою силу, но утрачивает свою структурно-общественную релевантность. Отныне оно характеризует не природу общества, не степень совершенства власти, а становится делом «чистой морали», для которой в субъективности сознания можно подыскать автономное обоснование.

Для комплексной структуры общества и власти симптоматично, что полноценное гражданское общество отказывается от привнесения в политику других коммуникационных средств. Иначе говоря, это означает, что политика более не легитимируется истиной. Такое положение дел становится возможным потому, что для управления политикой сформировался политический код нового типа с большим допущением оппортунизма, а именно в форме дихотомии прогрессивного и консервативного. Эта двойная парадигма отвечает строгим условиям кода в изложенном выше смысле ¹²⁷. Она приспосабливается к тому, чтобы для всякой возможной политической темы подбирать противоположный аргумент. Всё, что существует, — в той степени, в которой оно поддаётся политизации ¹²⁸, — может, с одной стороны, тематизироваться с прогрессивно-реформаторской точки зрения; с другой стороны, любое предложение об изменении существующего порядка вещей может наталкиваться на встречный вопрос по его обоснованию, на аргументацию, ратуют за сохранение старого. Сам по себе код не препятствует ни изменению, ни консервации. Он является Формальным и именно поэтому может применяться универсально и в то же время — специфически тематически. Такой код порождает принудительное удвоение политической действительности входя в структуру политических тематик и являясь условием их политизируемое. Если возникает некоторая тема, то тут же появляются и прогрессивные, и консервативные силы; при этом совершенно не важно, каким именно оружием из арсенала исторической терминологии каждая из них пользуется.

Не является случайным и тот факт, что для кодирования политики гражданское общество использует схему, в которой время приобретает структурирующую функцию. Было бы любопытно продемонстрировать, как этот политический код с его временной структурой оттесняет на задний план нейтральный по отношению ко времени схематизм права ¹²⁹. Однако, как ни интересны эти вопросы, в рамках данной книги мы не имеем возможности рассматривать их подробно ¹³⁰. Для целей нашего исследования достаточным будет лишь установить, что именно такой политический код в силу своей формальности и благодаря своей временности оказывается совместимым с оппортунизмом и поэтому делает общество независимым от жёсткой иерархии коммуникационных средств ¹³¹.

В рамках этого политического кода могут проблематизироваться и другие коды. Некоторые условия таких проблематизаций кодов мы можем назвать прямо сейчас, так как едва ли существуют труды, непосредственно исследующие эти вопросы. А именно речь идет:

• о проблеме надёжного обеспечения возможности продолжения интеракции на уровне простых систем интеракций) ¹³²;
• о ситуационно достаточных эквивалентах кодовых функций в структуре систем интеракций и в понимании внешнего мира, например об общеубедительном определении ситуации в однозначно кризисных состояниях;
• о возможности распоряжаться смежными кодами в рамках одного коммуникационного средства, где такие коды принимают на себя часть функций субститута и даже время от времени могут функционировать в качестве такого субститута, например, репутация может выступать субститутом истины, неформальная власть может функционировать наряду с властью формальной, семейная история переплетённых биографий может быть субститутом любви ¹³³;
• в отдельных случаях о весьма комплексных предпосылках обучаемости, которые делают возможным довольно быстрое образование альтернатив для ставших проблемными составных частей кодов.

Исходя из всего вышеизложенного, — и здесь мой подход отличается от традиционных подходов к проблеме легитимации — я вижу сущность данной проблемы не в достаточном не говоря уже о логически состоятельном) обосновании кода власти и не в его фактически терпимом принятии благодаря попеременному воздействию факторов консенсуса и насилия, но в существовании структур и процессов, делающих возможными и контингентность кода, и контроль над ней. Обоснование и терпимое принятие кода — всего лишь аспекты (притом сформулированные недостаточно научно) этой общей проблемы контроля контингенции. В нашей более абстрактной формуле снимаются старые постановки проблемы ¹³⁴, смещаются акценты и взгляды на вытекающие из неё следствия. Центральное место отводится вопросу о том, как возможно, что при высокой контингенции сохраняются дифференциации, иначе говоря, каким образом можно, с одной стороны, препятствовать превращению всех проблем коммуникации в проблемы кодов, то есть смешению структуры и процесса, и каким образом, с другой стороны, можно предотвратить разрушение дифференциации различных медийных кодов, то есть тому, чтобы власть не основывалась бы на истине, любви или деньгах?