Никлас Луман:
Власть.
Глава II. Отношение действия

Власть отличается от других коммуникационных средств тем, что её код требует от партнёров, то есть от обеих сторон коммуникационного отношения, чтобы те редуцировали комплексность действиями, а не переживаниями. Такое противопоставление действия и переживания, неразрывно переплетённых в человеческой жизни, представляется чем-то искусственным ³⁷. Всё это бесспорно, однако не стоит упрекать теорию. Искусственный характер механизма, специально отвечающего за формирование цепей действий, является не плодом аналитического искусства научной абстракции, но результатом абстрагирования, осуществлённого самим обществом, требованием эволюционно продвинувшихся общественных систем. Теория власти, разработанная в виде теории особых символически генерализированных средств коммуникации, должна уметь объяснять, как в общественной жизни вообще возможна подобная специализация при трансляции редуцированных действий и какие проблемы отсюда вытекают. Точно такая же проблема — словно в зеркальном отражении — встаёт и для теории истины, которой следовало бы объяснить, как возможна специализация при трансляции редуцированных переживаний без того, чтобы интерференция действий и деятельных предпочтений участников не искажала бы при этом реального положения дел.

1

О действиях мы будем говорить тогда и только тогда, когда селективное поведение относится к самой системе (а не к внешнему по отношению к ней миру) ³⁸. Это приписывание системе связано с самой природой селекции — одновременно оно предоставляет возможность объяснить чудо редукции. За подобным приписыванием — будь то в виде переживания или действия — могут стоять и часто действительно стоят определённые разногласия. Однако прояснение данного вопроса — по крайней мере, для проблемных ситуаций — представляет также общественный интерес. От того, приписывается ли действие внешнему миру или системе, зависит, ожидается ли от остальных общественных систем точно такая же селекция или же они вольны осуществлять селекции иного рода. Переживания должны быть одинаковыми, действовать же можно по-разному. Это различие ставит вопрос о том, должна ли свобода при совершении действий иного вида быть снова ограниченной — моральными заповедями, правом или властью. В отношении же переживания эти формы ограничения контингенции не имели бы никакого смысла. Оплошности в переживании понимаются как заблуждения, и если они вообще санкционируются, то происходит это иначе ³⁹. Действия, напротив, подлежат особому социальному контролю, который формируется одновременно с появлением возможности осуществить эти действия. Высокий риск возможных действий очевиден. Помимо прочего на это указывают большая по сравнению с переживанием лёгкость в отрицании деятельных интенций и возникающие в связи с этим сложности, связанные с рассмотрением проблемы отрицания в нормативной теории или даже нормативной логике действия.

Категоризация селекции как действия должна поэтому приобретать статус механизма, избавляющего системы от опасности уравнивания и делающего возможным дифференцирование. И поскольку данный механизм не может функционировать без ограничений, действие тем самым ставится в определённые рамки и как бы приручается. Социальные условия возможности совершать действия и специализация относящихся к ним механизмов контроля обнаруживают свою изначальную функцию в создании некоего обходного пути для производства более высокой общественной комплексности, а именно в производстве и ограничении возможности неоднородных селекции в интерсубъективно конституированном смысловом мире. Вслед за интересами приписывания и анкетирования следуют интересы категоризации, предполагающие и проясняющие ситуацию действия и, следовательно, упорядочивающие переживание собственного либо чужого действия. Сюда же относится и понятие воли (в отличие от понятия разума), постигающее контингенцию акта селекции как свободу (в отличие от случайности) и в новейшее время связанное, прежде всего, с приписыванием мотивов ⁴⁰ и намерений ⁴¹. Свободная воля представляет собой староевропейский, а мотивированность — новоевропейский атрибут действия. Однако в любом случае и то, и другое не является первичным фактором и уж точно — не «причиной» ⁴² действия, но представляет собой приписывание, делающее возможным социально прозрачное переживание действия. Мотивы — это не побуждения к действию, но, скорее, требования понятного переживания действия. На уровне приписывания мотивов социальный порядок и интеграция выражены поэтому сильнее, чем на уровне самого действия. Понимание мотивов помогает, однако, задним числом осознать, являлось ли данное событие вообще действием или нет ⁴³.

Вследствие вышесказанного, функция коммуникационного средства власти описана пока ещё недостаточно, так как считается, что речь в данном случае идёт исключительно о принуждении подчинённого с целью заставить его принять те или иные исходящие от власти предписания. Между тем и самого власть имущего требуется порой принуждать к исполнению своих властных функций, и здесь во многих случаях возникают значительные трудности. Разве не свойственно ему, обладающему сомнительной независимостью, стремление отойти от дел и позволить вещам идти своим чередом? Мотивация того, кто транслирует селективные достижения, образуется и приписывается лишь в ходе коммуникационного процесса. Именно власть имущему, хочет он того или нет, приписываются — в силу того, что он обладает властью, — все успехи и неудачи и навязываются соответствующие этому мотивы действий. Власть, следовательно, отнюдь не инструментализирует изначально наличную волю. Эту волю она сначала производит, а затем может её обуздывать и приручать, заставлять сглаживать риски и неуверенности, может даже вводить её в искушение и приводить к крушениям. Генерализированные символы кода, должностные задачи и инсигнии, идеологии и условия легитимации служат более чёткой артикуляции воли. Но только лишь сам процесс коммуникации устанавливает связь между исполнением власти и её мотивами.

2

На этом фоне следует понять, как происходит специализация средства, обеспечивающего переход от одних селекции действия к другим и предполагающего наличие обоих партнёров как системы, в рамках которой их селекции приписываются им в виде действий. От подчинённого власти ожидают, что он выбирает своё собственное действие и благодаря этому приобретает возможность собственного самоопределения. Именно поэтому по отношению к подчинённому могут быть применены такие властные средства воздействия, как, например, угрозы, позволяющие управлять им в осуществляемом им самостоятельно акте выбора. Кроме того, власть имущий не только претендует на то, чтобы быть истиной; он также притязает на то, чтобы действовать в соответствии со своей собственной волей. Тем самым в отношении обоих постулируется возможность исчисляемой, «локализируемой» дивергенции. Трансляция редуцированной комплексности может состояться лишь в том случае, если действия Альтера соопределяют селекцию действий Эго. Успех властного порядка состоит в росте дифференцированности селекции и ситуаций, между которыми можно наводить мосты.

Помимо этого необходимым является также обходной путь отрицания, устанавливающий известные требования к коду власти. Если власть должна обеспечить комбинацию выбранных альтернатив и задействовать при этом и другие возможности, то вероятность такой комбинации может быть гарантирована лишь посредством параллельно протекающей координации исключения альтернатив. Власть предполагает, что оба партнёра видят альтернативы, реализации которых они хотели бы избежать. У обеих сторон должно, следовательно, иметься в распоряжении не просто множество возможностей, но порядок предпочтений, которые необходимо схематизировать под углом зрения преимущественно позитивных и преимущественно негативных оценок и представить в ясном виде противоположной стороне ⁴⁴. На основании этой предпосылки обе стороны способны производить гипотетическую комбинацию альтернатив избегания. В простейших случаях это осуществляется посредством угрозы санкций, которых и сам власть имущий предпочёл бы избежать: «Если ты этого не сделаешь, я тебя ударю!» Но этого мало. Власть может быть реализована только в том случае, если отношение участников к тем или иным альтернативам избегания структурируется ими по-разному, например, когда подчинённый стремится избежать своих альтернатив (в данном случае — физической борьбы) в большей степени, чем тот, кто имеет над ним власть. Но даже и эта взаимосвязь между отношениями сторон по поводу альтернатив избегания остаётся для них познаваемой. Если говорить коротко, код власти должен обеспечивать относительность подобных отношений. При этом условии создаётся возможность кондиционального связывания комбинаций избегания с менее негативно оцениваемой комбинацией других альтернатив. Это связывание мотивирует трансляцию селекции действия от власть имущего к тому, кто подчинён этой власти.

Помимо этого, данное связывание наделяет властью того, кто способен принять решение о том, будет ли осуществлено такое кондициональное связывание комбинаций тех или иных возможностей или нет! ⁴⁵ Власть, следовательно, покоится на том, что существуют возможности, реализации которых стараются избежать. Избегание (возможных и остающихся возможными) санкций для функционирования власти необходимо ⁴⁶. Каждое фактическое обращение к альтернативам избегания, скажем, каждое насильственное действие, изменяет структуру коммуникации почти необратимым образом. Власть заинтересована в том, чтобы избегать подобного развития событий. Тем самым она изначально структурно надстроена (и не только правовым путём!) над инстанциями, контролирующими исключения из общего порядка. Когда власть вынуждают обращаться к альтернативам избегания, она разрушается ⁴⁷. Помимо прочего, из этого следует, что общества, обладающие высокой степенью комплексности и нуждающиеся поэтому в гораздо большем объёме власти, нежели более простые общества, существенно изменяют пропорцию между исполнением власти и применением санкций, обходясь всё меньшей, почти незаметной долей фактической реализации альтернатив избегания ⁴⁸.

В случае отношений между негативными и позитивными санкциями сформулированные положения требуют дальнейшего прояснения. Несмотря на свою логическую симметрию, негативные и позитивные санкции различаются в своих предпосылках и следствиях ⁴⁹ столь существенно, что дифференциация и спецификация коммуникационных средств не может пройти мимо этого различия. Любовь, деньги и убеждения не могут классифицироваться в ценностном консенсусе в виде проявлений власти. Поэтому здесь мы ограничиваем понятие власти теми случаями, которые подразумеваются под понятием негативных санкций (требующим, правда, в свою очередь дополнительных разъяснений) ⁵⁰. Власть применяется лишь в том случае, если по отношению к данным ожиданиям конструируется более неблагоприятная комбинация альтернатив. Различие между благоприятным и неблагоприятным зависит от ожиданий и, следовательно, зависит от момента ⁵¹. Изначальное положение дел вполне может опираться на позитивные достижения власть имущего, скажем, на обещание защиты, заверение в любви, посулы денежных выплат. Однако, во власть они могут трансформироваться лишь в том случае, если от поведения подчинённого оказывается зависимым не только существование изначальной ситуации, но также и её устранение посредством определённых действий. Государственные субвенции, связанные с выполнением обязательств, как таковые являются выражением власти в такой же незначительной степени, что и обыкновенная покупка. Они становятся базисом власти лишь в том случае, когда появляется поведение, не предусмотренное программой субвенций (например, воздержание от критических высказываний в адрес правительства), грозя поставить крест на всех планах власти. Различие состоит в том, что на основании имевшего место в прошлом кондиционирования позитивных результатов подчинённый может рассчитывать на то, что при дополнительном кондиционировании в ситуации угрозы лишения старых субвенций ям уже сформированы ожидания, помогающие избежать этой ситуации: он уже утвердился в нужном для властей направлении, а потому заслуживает большей поддержки с их стороны. Поэтому, с одной стороны, различаются легитимационные потребности позитивных и негативных санкций. С другой стороны, именно путь трансформации позитивных достижений в негативные санкции может открывать власть имущему источники мотивов и шансы воздействовать на подчинённого, которые в противном случае были бы для него недостижимы. Власть, сформированная на основе организации, широко использует этот обходной путь.

После того, как мы это прояснили, вернёмся к главной теме. Под воздействием столь сложно выстроенных, опосредуемых отрицаниями медийных структур, специально вырабатывающих и форсирующих селективность поведения обоих партнёров, действие превращается в решение, то есть в осознанный селективный выбор. Эволюционная невероятность подобного дифференцированного, символически генерализированного кода отражается в процессуальной плоскости ожидаемых решений, которые могут сделаться неудобными как для подчинённого, так и для самого власть имущего. Поэтому не следует удивляться, когда в наиболее комплексных полях селекции оказывается, что наиболее важными проблемами власти являются, в конечном счёте, трудности в принятии решений.

3

Базисная структура коммуникационного средства «власть», то есть — к сожалению, это невозможно сформулировать проще — инверсионно кондиционализированная комбинация относительно негативно и относительно позитивно оценённых комбинаций альтернатив лежит в основе того, что власть проявляется в виде возможности (потенции, шанса, диспозиции) и действует именно в этом качестве ⁵². На этой основе осуществляется процесс модализации коммуникационных интеракций под углом зрения власти. В коммуникациях на предметные темы принимается во внимание то, что власть обладает лишь одной стороной возможности самооформления. Однако благодаря возможности генерализации власть уравнивается по отношению к своим контекстам и в известном объёме становится независимой от ситуативно и фрагментарно данной действительности. Проекция возможного, как сформулировал Нельсон Гудман ⁵³, позволяет заполнить пробелы действительного мира.

Из подобного рода модализации вытекает одна типичная проблема, давно занимающая науку как с теоретической, так и с методологической точек зрения ⁵⁴. Благодаря модализации возможностей возникает слишком много. Власть, представляющая собой постоянную возможность и в качестве способности или свойства приписываемая власть имущему, не может тем не менее применяться беспрерывно и, прежде всего, в отношении всех людей и всех тем властного поля. Ожидание, что власть следует употреблять везде, где это возможно, не только чересчур обременяет власть имущего, но и — как предписание кода власти — препятствует аккумуляции значимых властных проявлений. Властитель должен относиться к своей власти селективно. Ему следует всякий раз задумываться о том, в какой именно мере необходимо в том или ином случае его вмешательство. Он должен научиться самодисциплине. Принимая вынужденные решения, носителю власти следует страховать себя дополнительными директивами и рационализаторской помощью ⁵⁵. Новейшая экономическая интерпретация теории власти пытается предложить для этого даже своего рода калькуляцию издержек ⁵⁶. Насколько это может оказаться удачным — вопрос в настоящее время открытый. Во всяком случае, общественный факт модализации властных средств вынуждает теорию власти рассматривать одновременно два уровня: генетические и структурные условия конституции власти как потенциала и структурные и ситуативные условия применения власти.

Это различие потенциальности и актуализации двойственно: на уровне символического кода инструкции о моменте применения власти хотя и могут быть как-то обозначены, но специфицированы ещё недостаточно, поскольку в противном случае это устранило бы диспозициоиный избыток потенциальности. Даже если код должен символизировать постоянно сохраняющие свой потенциал возможности, в этом направлении не следует до конца определять его специфику. Прежде всего, это устанавливает пределы юридической зависимости власти, вынуждая власть имущего к постоянным нарушениям закона. Или, если сформулировать иначе, юридическое связывание власти накладывает на неё опасные обязательства и требования. Кроме того, на процессуальном уровне фактических властных отношений жёсткие установления, регулирующие применение власти, ослабляют её позиции, а именно приводят к отказу от неопределённости, открытости, ликвидности возможного ⁵⁷.

Одновременно с этим — в силу модальной генерализации — власть становится восприимчивой к определённой информации о противостоящей ей действительности. По мере того, как властитель оказывается всё более зависимым от проективной информационной переработки, он уже более не может позволить себе отдельных неудач. В известных обстоятельствах он уже должен бороться за поддержание фасада своей власти ⁵⁸. Одновременно с коммуникацией по поводу перспективного действия или бездействия осуществляется и метакоммуникация по поводу власти ⁵⁹. Она может проявляться в форме молчаливого пред-понимания, этакого ожидаемого ожидания ожиданий. Она может также актуализироваться в косвенных указаниях, риторических вопросах и намёках, наконец, формулироваться ⁶⁰ эксплицитно. Сформулированная власть приобретает в коммуникационном процессе характер угрозы. В её распоряжении всегда имеется возможность эксплицитного отрицания. Уже это обстоятельство таит в себе опасность первого шага по пути реализации альтернатив отрицания и разрушения власти, и поэтому подобной эксплицитной метакоммуникации по возможности стараются избегать. Так, например, вместо прямо сформулированной угрозы применить насилие обращаются к правовым процедурам, вуалирующим это насилие.

Формулирование власти, которое может оказаться необходимым для прояснения и производства согласованного модализированного определения ситуации, трудно осуществимо и проблематично прежде всего в рамках простых систем элементарной интеракции. В организованных социальных системах и на уровне более широких общественных систем для этого имеются соответствующие институционализированные эквиваленты, скажем, признанные компетенции или значимые правовые нормы, на которые можно сослаться. Эти эквиваленты служат облегчению и одновременно обезличиванию применения власти в системах интеракции, то есть они подготовляют мотивы исполнения власти, хотя и на них и могут повлиять факторы, тормозящие артикуляцию власти (это известно любому начальнику, который при обращении к трудному подчинённому должен эксплицитно ссылаться на свои полномочия) ⁶¹.

Мы не имеем возможности подробно рассматривать здесь детали всех тех форм, в которых может протекать метакоммуникация по поводу власти. Наибольший интерес для дальнейшего хода исследования вызывает то обстоятельство, что дифференциация кода и процесса принимает форму модализации коммуникационного действия. Эта модализация, а не просто, скажем, внутренне присущая властителю способность, сила, потенция или его особая оснащённость известными средствами, служит основанием властных действий как чистой возможности, то есть без применения так называемых «властных средств». Что же касается таких понятий, как «шансы» или «властный потенциал», то в них это положение дел отражено не достаточно ясно.

4

Вследствие этого для прояснения некоторых проблем временной структуры властных отношений нам необходим анализ модализации власти на основе комбинации относительно негативно и относительно позитивно, оцениваемых множеств альтернатив.

Если власть как возможность сохраняется на основе возможных действий, актуализации которых стараются избежать, то на уровне интеракционных процессов властные решения должны быть разведены во времени. Социальная система, которая распоряжается такой возможностью, приобретает тем самым временной ресурс для того, чтобы упорядочить комплексность. То, что не может происходить одновременно, становится возможным в упорядоченной временной последовательности. Благодаря этому расширяется спектр интегрируемых, соотносящихся друг с другом действий системы.

Первоначально подобные временные структуры содержатся в сфере действий самого власть имущего. Он может составлять для себя предпочтительные и одновременно неточные схемы протекания желаемых действий, хорошо сознавая, что он может применять власть, как ему заблагорассудится. Он может попытаться проверить, достаточно ли будет уже одного того, что другому известно, у кого сосредоточена власть. В случае оказания сопротивления и власть имущий может тотчас перейти к более отчётливо выраженной, имплицитной или даже эксплицитной коммуникации по поводу его власти, то есть, к угрозам. Последние со временем постепенно усиливаются. Наконец, если угрозы уже не помогают, власть имущий должен решить, применять или не применять санкции, то есть запускать или не запускать механизм реализации альтернатив избегания. Единство подобной цепи, с одной стороны, предписывается самой системой, в которой всё это происходит, с другой стороны, этого требует сам код власти, а значит, это диктуется необходимостью сохранения или усиления властного потенциала. Поэтому описанная последовательность шагов и вытекающее из неё усиление властных проявлений не являются чистой случайностью. Система и код функционируют в рамках такой последовательности как сопутствующие идентичности, которые определяют возможность или невозможность последующих шагов.

Вместе с тем, подобные сцепления образуются из решений, всегда принимаемых в новых, определённым образом изменившихся ситуациях. Начинает ли властитель в ситуации, когда коммуникация протекает не очень гладко, ссылаться на свою власть, может зависеть и от него самого, и от ситуации. От этих же факторов в особенности зависит и выполнение им угрозы применить санкции. Система и потенциальность его власти предоставляют ему право принимать решения. Однако происходит это не произвольно, а в рамках более или менее чётко очерченных условий последовательности шагов. Вместе с тем в данном случае также даёт о себе знать тот избыток возможностей, о котором было сказано выше. Поэтому весьма важным представляется вопрос о том, каким пространством выбора располагает сам власть имущий в отношении своей собственной цепи решений, насколько открытым является его будущее, если однажды он уже вступил в коммуникацию ⁶². Величина и обеспеченность его властного потенциала может оказаться здесь столь же важной, как и степень дифференциации, то есть мера возможной произвольности относительно других его ролей. Важен, наконец, и вид символизации власти, например, действует ли властитель в рамках определённой последовательности шагов под сильным давлением нормативной формы легитимации или даже всеобъемлющей юридической артикуляции власти. Открытость его будущего и эластичность в управлении не в последнюю очередь зависят от того, позволено ли властителю действовать оппортунистически.

Цепи решений власть имущего должны быть последовательно отделены от тех сцеплений, которые связывают более широкий круг носителей решений. Оба данных вида упорядоченных во времени цепей решений оказываются возможными благодаря более широкой потенциализации власти, и оба служат упорядочиванию комплексности во временной последовательности. Лишь на основе относительно сложных предпосылок кода власти последняя превращается в «поток», то есть оформляется в виде процесса, который переносит редуцированную комплексность от решения к решению. Ликвидность власти — это эффект соответствующего, кода, весьма напоминающего код денег ⁶³ Сравнение с «потоком» возникает благодаря тому, что имеют место последовательные события (действия), селективности которых связаны друг с другом посредством кода в том смысле, что данные селекции взаимно предполагают или продолжают друг друга. Консистентность такой связи в случае власти гарантируется властными темами и отдельные властные процессы, по-видимому, могут быть идентифицированы лишь на основе этой тематической интеграции ⁶⁴. В то же время здесь на пути формирования властных цепей обнаруживают себя важные препятствия, о которых мы будем говорить ниже.

Мобилизация, образование цепей, генерализация и тематическая спецификация властных процессов увеличивают находящиеся в распоряжении общества властные ресурсы, ⁶⁵ ибо делают возможными комбинации разнообразных действий и усиление селективности, которые не могут осуществляться сами по себе ⁶⁶. Таким образом, достигается известная независимость от естественных мотиваций, обусловленных реалиями жизненного мира. То обстоятельство, что такую дифференциацию и взаимосвязь властных процессов невозможно объяснить на основе естественных причин, одновременно делает понятной проблематику власти. Её проблемы становятся особенно прозрачными при рассмотрении процессов, имеющих место в высокоразвитых культурах, где ощущается потребность не в том, чтобы необходимую власть — как таковую — специализировать на принятии решений, а в том, чтобы утвердить единство компетенций знания и решения, истины и власти. В этих условиях, возникновение и развитие которых хорошо прослеживается на примере дальневосточных культур ⁶⁷, подчинённому было крайне трудно оказаться в ситуации, которая бы допускала множество альтернатив. При всей неполноте дифференциации кодов в этих культурах отсутствовала потребность в выстраивании достаточно комплексной правовой системы для кодирования власти. Конфликты и чреватые конфликтами бинарные схематизмы дискредитировались морально. Эта абсолютная власть, провозглашённая принципом, оставалась между тем весьма слабой, поскольку перед ней не возникало вообще никаких ситуаций выбора, могущих ей угрожать. В этих обстоятельствах общество не формирует никакого однозначного примата дифференцированного синдрома политики, власти и права, контингенция которых и их способность дифференцироваться на основе действия являются, по-видимому, необходимой ступенью общественной эволюции.