Александр Александрович Богданов:
Тектология: всеобщая организационная наука.
Часть I.
Глава III. Основные организационные механизмы

А. Механизм формирующий

§ 1. Конъюгация

Человек в своей организующей деятельности является только учеником и подражателем великого всеобщего организатора — природы. Поэтому методы человеческие не могут выйти за пределы методов природы и представляют по отношению к ним только частные случаи. Но нам эти частные случаи, разумеется, более близки и знакомы, и потому изучение организационных методов приходится вести исходя именно из них, а от них переходя уже к более общим и затем всеобщим путям организации в природе.

Давно замечено и установлено, что во всей своей деятельности — в практике и мышлении — человек только соединяет и разделяет какие-нибудь наличные элементы. Процесс труда сводится к соединению разных «материалов», «орудий» труда и «рабочей силы» и к отделению разных частей этих комплексов, в результате чего получается организованное целое — «продукт».

Соединяются усилие работника, режущий инструмент, кусок дерева, отделяются стружки и кусочки дерева, разъединяется с ним инструмент, завершивший своё движение; прилагается новое усилие к инструменту, приводящее к новому его соприкосновению с куском дерева, и так далее; цепь сочетаний и разъединений, иногда сравнительно простых, чаще очень сложных, трудно описываемых словами, — но всегда только это, и никогда ничего такого, что не укладывалось бы в эти понятия. И так же в области мышления. Усилие обобщающее связывает, объединяет элементы или комплексы опыта, усилие различающее обособляет их; ничего иного, выходящего за эти рамки, здесь быть не может. Никакая логика, никакая методология не находили до сих пор ничего третьего.

Но дальнейшее исследование обнаруживает, что эти два акта — соединение и разделение — играют неравную роль в деятельности человека, занимают в ней неодинаковое место: один из них является первичным, другой — производным, один может быть непосредственным, другой всегда бывает только результатом. Предположим, что работнику надо разрезать кусок дерева на две части или хотя бы разломать его, вообще разделить — так или иначе. Никакого прямого, непосредственного акта, которым это достигалось бы, не существует: работник непременно должен привести разделяемый предмет в соприкосновение либо с орудием, либо с органами своего тела — акт соединения и приложить к этой системе определённое усилие — другой акт соединения. Разрыв связи предмета совершится лишь как последствие этих сочетаний, как событие вторичного характера.

Не иначе обстоит дело и в мышлении. Никакое «различение», «противопоставление», «разграничение» невозможно без предварительного сопоставления, то есть соединения разделяемых комплексов в некотором общем поле — поле «сознания» или «опыта». Ребёнок долго не умеет отличать, например, кошку от собаки или одного постороннего семье мужчину от другого; только когда ему случится увидеть их рядом или когда образы их станут привычными и прочно зафиксируются в сознании так, что ясное представление об отсутствующем он может сопоставить с восприятием присутствующего, — только тогда он может «различить» их, то есть разделить в своём опыте. Само усилие, направленное к такой цели, возникает лишь в том случае, если два комплекса имеют нечто общее, некоторыми своими элементами сливаются или смешиваются при своей встрече в поле опыта. Следовательно, и здесь разделение вторично, производно, и здесь оно получается на основе соединения.

Переходя к процессам стихийной природы, исследование находит в них те же два момента и в том же соотношении. Всякое событие, всякое изменение комплексов и их форм возможно представить как цепь актов соединения того, что было разделено, и разделения того, что было связано. Так, например, питание организма есть присоединение элементов среды к его составу; размножение происходит таким способом, что от организма отделяется известная группировка его элементов; все химические реакции сводятся к сочетаниям атомных комплексов вещества и их разложениям; даже простое «перемещение» тел следует понимать таким образом, что они отделяются от одних комплексов среды, с которыми были пространственно связаны, и вступают в такую связь с другими. При этом для всякого разрыва связи можно установить как необходимый предшествующий момент какой-нибудь акт соединительного характера. Например, свободная клетка обычно размножается делением на основе своего роста, то есть присоединения веществ извне; разложение химического комплекса происходит вследствие либо соприкосновения его с другим веществом, либо вступления в него извне новых активностей — тепловых, электрических, и так далее. Совершенно самостоятельного акта разделения, не вызванного так или иначе актом соединительным, быть не может.

Следовательно первичный момент, порождающий изменение, возникновение, разрушение, развитие организационных форм, или основа формирующего тектологического механизма, есть соединение комплексов. Мы будем обозначать её термином, взятым из биологии, более глубоким по смыслу и международным по применению, — конъюгация. ^{Прим. авт. 17}

Надо отчётливо представлять себе всеобщность этого понятия, чтобы тектологически им оперировать. Конъюгация — это и сотрудничество, и всякое иное общение, например разговор, и соединение понятий в идеи, и встреча образов или стремлений и поле сознания, и сплавление металлов, и электрический разряд между двумя телами, и обмен предприятий товарами, и обмен лучистой энергии небесных тел; конъюгация связывает наш мозг с отдалённейшей звездой, когда мы видим её в телескоп, и с наименьшей бактерией, которую мы находим в поле зрения микроскопа. Конъюгация — усвоение организмом пищи, которая поддерживает его жизнь, и яда, который его разрушает, нежные объятия любящих и бешеные объятия врагов, Конгресс работников одного дела и боевая схватка враждебных отрядов.

Научно-организационные понятия так же строго формальны, как и математические, которые, собственно, к ним и принадлежат; «конъюгация» настолько же формальное понятие, насколько сложение величин, которое есть её частный случай. Мы с таким же правом и основанием рассматриваем сражающиеся армии как два конъюгирующихся комплекса, с каким определяем общую численность участвующих в этой битве сложением числа той и другой стороны. Субъективные цели сторон здесь безразличны; важно объективное соотношение: оба комплекса находятся во «взаимодействии», их элементы-активности перемешиваются, «влияют» одни на другие, вообще «комбинируются», переходят из одного комплекса в другой, в виде, например, захвата пленных и снаряжения, но также в виде обоюдного заимствования опыта, усваивания друг от друга хотя бы приёмов борьбы, часто и других практических сведений. Сплочение общин, племён, народов в обширные общества достигалось в истории как путём войн, так и путём мирных сношений, дружественного обмена; разница в количестве растрат энергии, в степени сопутствующей дезорганизации; но она, как увидим, имеется во всех конъюгационных процессах — с «мирной» или «враждебной» тенденцией, И сами результаты далеко не предопределяются этой тенденцией, часто вовсе не соответствуют ей; например, нож и энергия хирурга, конъюгируясь с жизненным комплексом его пациента, могут иногда дезорганизовать его в большей мере, чем нож и энергия преступного убийцы; дружеское сообщение может нанести человеку смертельный удар; и наоборот, злостное насилие не раз порождало самые положительные жизненные изменения.

Итак, результаты конъюгации бывают тектологически различны. Исследуя вопрос о них в общем виде, по отношению к элементам-активностям, образующим содержание комплексов, легко наметить три мыслимых случая.

1.

Активности одного комплекса и активности другого соединяются так, что не делаются «сопротивлениями» одни для других, следовательно, без всяких «потерь»: предельный положительный результат. Наиболее типичные примеры: слияние двух волн равной длины с полным совпадением их подъёмов и их долин; слияние двух капель воды в одну, взятое со стороны химических активностей, воплощённых в её молекулах; одновременные и одинаково направленные усилия двух работников, приложенные в таких условиях, что они нисколько не мешают друг другу, например при поднятии бревна за два конца.

Чем совершеннее становятся приёмы научного анализа, тем решительнее выясняется, что в своём чистом и законченном виде этот случай является лишь идеальным. В действительности не бывает абсолютно гармоничного соединения активностей при конъюгации, не бывает того, чтобы никакая их доля не оказалась сопротивлением для другой. Две волны не совпадают с абсолютной точностью, и направление усилий вух работников никогда не тождественно вполне: «потери» могут быть практически ничтожны, так что вполне законно игнорируются или даже недоступны современным способам исследования, но для строго научного мышления они всегда существуют. «Материя» есть наиболее устойчивая форма активностей, какая нам известа; однако даже слияние двух капель воды не может не сопровождаться разрушением хотя бы нескольких атомов или по крайней мере нарушением их структуры, при котором тоже «теряется» часть их электрохимической энергии, рассеиваясь вибрациями. Это не мешает тому, что в массе задач практики и теории такая близость к пределу вполне равносильна его достижению.

2.

Случай прямо противоположный: активности одного комплекса становятся всецело сопротивлениями для активно-стей другого, полностью парализуют их или парализуются ими. Типичные иллюстрации: слияние волн равной длины и одинакового направления при разности в полволны; противоположно направленные усилия двух работников; соединение зарядов внутренней и наружной обкладки лейденской банки, и так далее.

С первого взгляда кажется, что этот случай должен быть столь же идеальным, «только мыслимым», как и предыдущий. Но это не так. Несомненно, что направление активностей двух комплексов никогда не окажется вполне противоположным, так что равные их количества не могут до конца парализовать или «нейтрализовать» друг друга; что при этом всегда получаются, хотя бы ничтожно малые, действующие остатки; например, при равных усилиях двух лиц, тянущих друг друга в противоположные стороны, благодаря неточному совпадению линий этих усилий непременно обнаруживаются некоторые боковые и колебательные перемещения, и даже взаимный разряд обкладок лейденской банки сам по себе никогда не приведёт к абсолютно нейтральному их состоянию; как «угасающее колебание», он никогда и не может сам по себе закончиться. Но действующий остаток активностей одного направления в свою очередь нейтрализуется вполне, если встречает избыток активностей другого, приблизительно противоположного направления. В этом смысле полная нейтрализация вполне возможна и представляет явление чрезвычайно частое. Усилия одного работника могут быть до конца парализованы более значительными усилиями другого, положительный электрический заряд — более значительным отрицательным и тому подобное.

3.

Случай наиболее обычный: два комплекса соединяются таким образом, что их элементы-активности частично складываются, частично являются взаимными сопротивлениями, то есть организационно вычитаются. Так, два работника вступают в сотрудничество, комбинируя более или менее удачно свои усилия, помогая, но в то же время невольно и мешая друг другу; две волны налагаются, отчасти усиливая одна другую, и так далее. Преобладает то или иное соотношение, от чего и зависит общий характер сочетания.

Сам по себе этот случай не требует особых пояснений. Но надо помнить, что «комплекс» — величина условная и от исследователя всецело зависит подразделить её на части, рассматривая их как особые комплексы. Их можно мысленно выделить и таким образом, что для некоторых из них получится уже не частичная, а полная нейтрализация их активностей. Например, в ряду мускульных усилий двух сотрудников можно найти, что некоторые усилия одного из них вполне парализуются неблагоприятно направленными движениями другого работника. Следовательно, третий случай при достаточном анализе заключает в себе и случаи второго рода как частичные моменты.

Условимся называть аналитической суммой результат соединения специфических активностей или соответственных сопротивлений при всякой конъюгации. В предельном, но только идеальном случае эта сумма будет точно соответствовать арифметической, во всех остальных — меньше её. Разумеется, благодаря структурным изменениям, порождаемым конъюгацией, может получиться затем возрастание специфической активности, превосходящее математическую сумму; но это следует рассматривать как продукт развития, основанного на конъюгации, а не как результат непосредственно конъюгации, взятой в смысле частичного или полного смешения комплексов, вступающих в неё. При таком смешении сумма окажется, в самом его акте, равна арифметической лишь постольку, поскольку одинаковые специфические активности обоих комплексов совпадут по направлению своих элементов; поскольку же этого нет, то они — частично или вполне — превращаются в сопротивления одна для другой, и результат уменьшается. Это, как мы в предыдущем уже видели, не мешает тому, что практическая сумма действия может оказаться, напротив, и больше, чем результат арифметического сложения прежних действий, — это бывает тогда, когда сопротивления складываются с ещё большей потерей, чем данные активности, или вовсе не складываются.

В разных видах и под разными названиями аналитическая сумма и по отношению к активностям, и по отношению к сопротивлениям фигурирует во всех специальных науках — технических, естественных и общественных. Земледелец знает, что, удвоив количество засеваемых семян на том же поле, он не удваивает производительной силы, потому что производительные активности семян будут отчасти конкурировать между собой, станут до известной степени сопротивлениями друг для друга. Механик знает, что, прицепивши к поезду два одинаковых локомотива, он не удвоит эффектов перемещения и так далее. Суммы, которые раньше признавались чисто арифметическими, при более точном исследовании оказываются аналитическими. Так, в старой Ньютоновской механике две одинаково направленные скорости, сообщённые материальной точке, просто складывались арифметически; теперь, в новом учении об инерции, выясняется, что и здесь результат меньше простой суммы, — только степень уменьшения неуловимо для нас мала при обычных в нашем опыте скоростях.

Всякая практическая организационная сумма может быть вполне понята нами лишь тогда, когда мы её разложим на аналитические суммы, активностей на одной стороне, сопротивлений — на другой.

§ 2. Цепная связь

Теперь мы рассмотрим, каковы в общем виде результаты конъюгации со стороны формы получающихся систем.

Процесс конъюгации сопровождается, очевидно, преобразованием вступивших в неё комплексов, в той или иной степени. Оно может доходить, как это ясно из предыдущего, до «уничтожения» или, точнее, нейтрализации одного комплекса или некоторых из них, если конъюгируют несколько. Но и помимо того, преобразование может быть столь глубоким, что наблюдение уже «не узнает» прежних комплексов, не признает их за те же самые: конъюгация кислорода и водорода с образованием воды, конъюгация двух механических импульсов, дающих движение по равнодействующей, и так далее. Однако наиболее общим является тот случай, когда и после преобразования мы принимаем, что комплексы «сохраняются», продолжают существовать, лишь в изменённом виде. Крайние случаи — уничтожение или радикальная реорганизация — при достаточном исследовании сводятся к нему; прослеживая элементы прежних комплексов в новых сочетаниях, научное мышление как бы восстанавливает для себя эти прежние комплексы, находит под изменёнными формами их «неуничтожаемую» материю или энергию, те активности-сопротивления, из которых они слагались.

Если, например, положительное и отрицательное электричество обкладок лейденской банки взаимно нейтрализовалось путём конъюгации — разряда, то это не означает, что те и другие активности перестали существовать для познания; отсутствие их практических проявлений оно объясняет тем, что элементы обоих прежних комплексов, сгруппировавшись попарно, парализуют друг друга: но их можно вновь разделить и привести к прежнему сочетанию, применив соответственное воздействие извне, то есть при помощи новой конъюгации с третьим комплексом. Так же кислород и водород, «не узнаваемые» после их соединения в виде воды, химия продолжает познавательно находить в её молекулах как их элементы-атомы и даёт способы опять разъединить и сгруппировать в прежние системы. Следовательно, с научной точки зрения результатом конъюгации вообще является система из преобразованных конъюгировавших комплексов.

Эти комплексы могут либо остаться во взаимной связи, либо вновь разъединиться в самом ходе изменений, порождённых конъюгацией. Биологическая «конъюгация» живых самостоятельных клеток, связанная с их размножением, относится как раз ко второму типу: обе клетки, обменявшись частью своих элементов, расходятся вновь и самостоятельно делятся дальше. Столкновение двух упругих тел, после которого они продолжают свой путь в новых направлениях и с новыми скоростями, относится сюда же. Процесс разъединения может распространиться и на части первоначальных комплексов, например когда два стеклянных тела при взаимном ударе разлетаются вдребезги. Разъединение, кроме того, иногда идёт вообще по линиям, настолько далёким от прежней отдельности комплексов, что нельзя сказать, какой из получающихся новых соответствует тому или иному из первоначальных; таковы, например, обменные химические реакции, как реакция соды (углекислого натра) с серной кислотой, дающая сернокислый натр, углекислоту и воду. Но ближайшее рассмотрение удобнее всего начать со случая наиболее простого и очень обычного, когда конъюгирующие комплексы без радикальной их реорганизации остаются во взаимной связи: объединение животных разного пола в семью, людей в союз, звеньев в цепь, образов сознания в ассоциацию, и так далее.

Прежде всего обратим внимание на состав самих конъюгирующих комплексов. Мы можем брать организованные комплексы самого различного типа и строения; но если исследуем, из каких элементов они слагаются, то без труда констатируем для целой массы случаев — для огромного их большинства — одну общую черту: однородность или по крайней мере известную степень сходства между отдельными частями такого комплекса. Так, общество состоит из многих однородных биологических единиц — организмов; организм также из однородных единиц — клеток; клетка заключает в своём составе ряд белковых соединений, представляющих между собой большое сходство по химическим свойствам; сплавы образуются обыкновенно из двух или нескольких веществ, обладающих общим для них характером металлов; космические системы — из астрономических тел, при всём их разнообразии сходных по многим своим чертам; кристаллы — из взаимно подобных и симметрично ориентированных частиц и так далее. Не будем исследовать в данный момент вопроса, является ли это обобщение универсальным или только частным, хотя и очень широким, а поставим пока другой вопрос: каким путём такие комплексы могут практически получаться?

Пусть имеется два однородных элемента, которые должны быть объединены в организованную комбинацию; два человека, две вещи, два представления, две величины, и так далее. Называя их однородными, мы, очевидно, признаем тем самым наличность в них чего-то общего; но мы не считаем их за одно и то же, следовательно, находим в них нечто различное. Из этого ясно, что мы имеем с ними дело не как с простыми, неразложимыми элементами, а как с комплексами, более или менее сложными, состоящими из элементов частью общих, частью различных — элементов второго порядка. В них наш анализ и должен искать условия организационной связи.

Предположим, что два человека объединяются в сотрудничестве. Что их тогда объединяет? Общая цель, которая входит в сознание того и другого. Это и есть тот элемент их психики, который здесь выполняет организующую функцию. Определим точнее его значение.

Говоря об «общей» цели, хотим ли мы сказать только то, что она сходная или одинаковая у того и другого сотрудника? Легко убедиться, что нет, что цели просто «сходной» или хотя бы «одинаковой» недостаточно для организованного объединения. Два человека могут иметь вполне «одинаковые» цели, но именно потому находиться во взаимной борьбе, то есть составлять дезорганизованную комбинацию. Например, относительно двух конкурентов можно с полным правом сказать, что цели у них «одинаковые»: один желает для себя того, чего для себя желает другой; но, разумеется, организации они вдвоём не составляют, потому что общей цели у них нет. Слово «общая» означает не сходство, а совпадение. При конкуренции одинаковые цели не совпадают, а расходятся: они различно ориентированы. Организованность достигается постольку, поскольку направление активности, выражаемое целью, тождественно для обоих сотрудников. Следовательно, связь создаётся элементом действительно общим, одним и тем же, входящим в оба комплекса. ^{Прим. авт. 18}

Эта схема применяется и в объяснении, например, фактов магнетизма. Магнитные элементы в ненамагниченной стали могут быть вполне одинаковы по всем своим свойствам, однако они в совокупности дают дезорганизованное целое, потому что ориентированы в различных направлениях. Когда и поскольку они под действием, положим, гальванического тока получают совпадающую ориентировку, тогда и постольку из них складывается организованная система — магнит.

Ограничение «поскольку — постольку» выражает неполноту совпадения, а вместе с тем и организующей функции. Обыкновенно для двух сотрудников их цель сознается не вполне тождественно, и в зависимости от этого их усилия не совершенно согласованы. Так же и направления магнитных элементов даже в самых лучших магнитах совпадают лишь частично.

Консонанс представляет организованное, диссонанс — дезорганизованное сочетание звуков по отношению к воспринимающей активности человека. Два или несколько тонов образуют консонанс, как известно, в том случае, если у них совпадают некоторые из ближайших обертонов; эти обертоны и служат организующими элементами аккорда. Для нашего слуха эти обертоны являются в полном смысле слова общим их основным тоном; ибо если очень тонкое ухо и выделит тот или иной обертон, то оно не может анализировать, какая доля его силы связана с тем или иным из основных тонов: этот обертон воспринимается как один звук, а не два или более, как одно и то же общее звено консонанса.

Совпадающие элементы, на которых основывается связь данного типа, могут быть самыми различными. Это легко видеть на так называемых «ассоциациях по сходству» — самой обычной форме психических группировок. Представление А влечёт за собой в поле сознания представление В, с которым у него имеются некоторые общие элементы: такова формула подобных ассоциаций. Что же касается этих общих элементов, то они бывают в одних случаях одни, в других — другие, вообще — решительно всякие, какие только существуют в опыте.

Выражение «ассоциация по сходству» не соответствует в точности способу, по которому тут организуются представления. Дело не в том, что А «похоже» на В, а в том, что некоторая часть их совпадает, что она для них одна и та же. Фактическое сходство двух явлений само по себе вовсе ещё не влечёт их ассоциации в сознании людей: оно часто весьма долго не замечается вовсе; и много великих открытий в истории мысли сводятся в основе к тому, что улавливается сходство там, где оно ускользало раньше от наблюдения. Ассоциация получается тогда, когда сходные в чём-нибудь комплексы встречаются в одном поле сознания; но именно тогда их одинаковые элементы могут сливаться и смешиваться между собой; только благодаря этому создаётся действительная ассоциативная связь. Когда, например, вглядываясь в отдалённый предмет, мы затрудняемся определить, человек это или столб, то возможность колебания зависит от «ассоциации по сходству» внешней формы: небольшое количество наличных оптических элементов дополняется то одними, то другими в более сложный образ; но наличные элементы остаются одни и те же — следовательно, они общие для обоих ассоциированных комплексов.

Для понимания характера изучаемой связи очень важны те её формы, которые можно назвать полярными или контрастными. На первый взгляд они кажутся совершенно иным типом, притом даже противоположным намеченному до сих пор. Таково сближение, часто наблюдаемое между людьми со способностями и склонностями настолько различными, что они как бы дополняют один другого: одному не хватает именно того, что особенно сильно развито в другом, и наоборот. Сюда же относятся так называемые «ассоциации по контрасту», когда, например, яркий день вызывает воспоминание о ночном мраке, зимний холод — о летней жаре, и так далее. Таково, далее, соединение элементов гальванической батареи в цепь: отрицательные полюсы с положительными — группировка, наиболее выгодная при больших сопротивлениях; связь магнитных элементов: северные полюсы с южными и так далее. Простейший же образец — это обычное в практической механике соединение выпуклых поверхностей с соответственными вогнутыми, особенно там, где части машины должны быть взаимно подвижными; тот же метод широко применяется самой природой в анатомии суставов.

Легко, однако, убедиться, что это отнюдь не особый, противоположный раньше намеченному тип связи, а тот же самый, его частная форма. Мы могли даже взять для него один из прежних примеров — строение магнита. Хотя полюсы, которые соединяются в цепной связи, взаимно противоположны, но «силовые линии» у них общие; а именно они выражают ту своеобразную активность, которая организуется в магните. Так же и в цепи гальванических элементов; тут общим звеном является сам ток, который связывает полюсы, как река — альпийский ледник или озеро с морем. Винт и гайка, в которую он входит, суставная головка и суставная впадина тазобедренного сочленения объединяются тем, что две поверхности совпадают и становятся практически одной общей поверхностью. Контрастные ассоциации белого и чёрного, тёплого и холодного, мягкого и твёрдого, приятного и неприятного основаны на том, что в восприятии обоих полюсов каждой такой пары участвуют одни и те же элементы нервного аппарата, только в различных или противоположных органических состояниях.

Взаимное тяготение противоположных натур наблюдается тогда, когда два человека способны реально «дополнять» друг друга. Но «дополнять» возможно лишь там, где имеется неполнота, пробел, в который «дополняющее» входит, как выпуклая поверхность в соответственную вогнутую. Пусть у одного человека имеется недостаток какой-либо специфической активности, у другого же — избыток её; например, один — «теоретик», а другой — «практик». Организационная связь между ними в виде сотрудничества, дружбы, подчинения, и так далее — получится тогда, когда эта активность у обоих имеет одно и то же по существу направление, ориентирована одинаково, к общим целям. Тогда там, где останавливается усилие одного, его продолжает усилие другого; и преодолеваются большие сопротивления, чем если бы эти усилия не сливались в общей ориентировке и не соприкасались в том общем пункте, где кончается одно из них и начинается другое. За понятием «контраста» скрывается определённая общность элементов, без которой это понятие и не имеет смысла. Это было понято психологами, которые «ассоциацию по контрасту» и рассматривают как частный случай «ассоциации по сходству».

Всякое объединение посредством общих звеньев мы будем для простоты обозначать термином «цепная связь». В наших примерах мы брали пары однородных комплексов или же целые ряды их с одинаковыми соединительными звеньями. Но опыт показывает, что цепная связь может неограниченно развёртываться по самым различным направлениям и с постоянно меняющимися связующими элементами. Такова, например, прихотливая последовательность обычной ассоциации представлений: образ А влечёт за собой в поле сознания образ В, потому что у них есть общая часть X’, но В тотчас же вызывает С, потому что в том и другом есть совпадающий элемент U, совершенно иной, чем X; С приводит к D благодаря ещё иной связи Z и так далее. Капля воды напоминает о море, море — о небе, небо — об его светилах, об астрологии, затем о смерти людей о гибели вселенной, о законе энтропии, который некоторыми истолковывается как причина этой будущей гибели, о математической формуле этого закона и так далее, без конца, с иною для каждого случая основой сцепления образов. Аналогично развёртывается обыденная связь людей в обществе: А с В соединяют общие вкусы, В с С — общие задачи, С с D — общие несчастья и проч: цепь извивается, переплетается, спутывается с другой цепью, образует клубок, охватывая миллионы людей, из которых огромное большинство не знают даже о существовании друг друга.

Условимся называть всю совокупность общих, совпадающих элементов между комплексами, входящими в цепную связь, их «связкою». Ясно, что развитием связки определяется степень связи, то, что называют её «глубиной» и «прочностью».

Пусть, например, гальванически спаиваются два куска металла. Ясно, что чем обширнее будет поверхность спайного соприкосновения и чем оно будет сделано более тесным, то есть чем больше окажется сумма совпадающих элементов, тем большей будет и связь обоих комплексов, если прочие условия остаются равными.

То же относится ко всякому типу и способу «связки». Пусть перед нами два человека, независимо друг от друга идущие к осуществлению одной и той же цели — сложной и широкой, например политического или культурного идеала. Организационное совпадение их усилий будет достигнуто, разумеется, лишь тогда, когда их цели сольются в сознании каждого из них и каждым будут пониматься как одна и та же для обоих, то есть когда они выяснят общность своих задач и планов. Чем более полно выясняется эта общность, чем больше элементов приводится к действительному совпадению, тем большая при прочих равных условиях создаётся организованность для работы в данном направлении.

Рука вместе с орудием, которое она держит, образует организованную комбинацию для проявления какой-либо активности. При этом соединение тем прочнее, чем плотнее рука охватывает рукоятку орудия, то есть чем больше элементов совпадения между поверхностями той и другой.

Два психических образа ассоциируются «по сходству» тем в большей мере, чем полнее «сознается» это сходство, то есть чем большее количество элементов того и другого образа приводится к совпадению в сознании.

На многих из предыдущих примеров легко видеть, что цепная связь может быть двух родов: однородная, или симметричная, и неоднородная, или асимметричная. В первом случае сами комплексы, находящиеся в связи, одинаковы, и отношение одного к другому такое же, как того к этому: цепь, составленная из круглых звеньев, шеренга рядовых солдат, сотрудничество работников, вместе выполняющих одинаковую для каждого работу, и так далее. Во втором случае комплексы неодинаковы, и отношение одного к другому иное. Так, винт и гайка по форме весьма различны, а их общая поверхность является выпуклой для винта там, где она вогнута для гайки; аналогично сочетание руки и орудия, начальника и подчинённого, ассоциация по контрасту, сотрудничество разных специалистов и прочее. Полной, абсолютной однородности в этом смысле, конечно, никогда на деле не бывает: два комплекса, два отношения не могут быть в точности, до тождества одинаковы; но разнородность может быть так мала, что не имеет практического значения для той или иной поставленной задачи. Ясно, что при однородной связи комплексы — части организованной системы — выполняют в ней одинаковую организационную функцию, при разнородной — разную.

Во многих комбинациях органической и неорганической природы цепная связь устанавливается лишь путём точного исследования, с применением усовершенствованных методов: общие звенья могут ускользать от обычных способов восприятия. В других случаях эти звенья приходится дополнять даже теоретически, потому что вовсе не удаётся сделать их непосредственно доступными нашим чувствам; таковы, например, какие-нибудь силовые линии магнитных и электрических комплексов, световой эфир, и так далее. Из этого видно, что цепная связь есть форма нашего мышления об организованных комбинациях: мы не можем представлять их иначе, как принимая наличность общих звеньев между их различаемыми частями, и если таких звеньев не находим, то вынуждены конструировать их мысленно.

§ 3. Ингрессия

Все задачи практики, познания, художественного творчества сводятся к тому, что требуется организовать какие-либо наличные элементы или комплексы в группировки, более сложные и соответствующие определённым целям. Простейший тип разрешения этих задач есть именно установление — реальное или мысленное, смотря по характеру задачи, — цепной связи между объединяемыми элементами или комплексами. При этом могут представиться различные случаи.

Положим, что у нас имеются всего два комплекса — человеческие личности и что нам надо сорганизовать воедино их усилия по отношению к определённым сопротивлениям. Из самой постановки задачи видно, что общего звена пока ещё не имеется, то есть конечно, именно такого, которое связывало бы их соответственно поставленной задаче: иные общие звенья могут быть налицо, но не такие, которые организуют в данном смысле, чтобы преодолевать данное сопротивление. Необходимым звеном здесь явится сознание общей цели, входящее в психику обеих личностей, и в достаточной мере совпадающее по содержанию. Каким путём совершится вхождение этого нового элемента, на данной стадии анализа для нас безразлично; но только оно даёт ту организованность, какая требуется. Сущность дела сводится к изменению обоих организуемых комплексов — обогащению двух психик новыми ассоциациями.

Возможно, что общая и одинаково понимаемая цель уже налицо, но её сознание возникло независимо у каждой из обеих личностей. Тогда остаётся привести это их сознание ко взаимному совпадению, присоединив к нему представление о самой общности цели, знание об её наличности у другого, стремление к координации усилий. Следовательно, и тут задача решается внесением некоторого нового содержания в оба комплекса, только меньшего, чем там.

В деле организации вещей, или техническом процессе, простейший метод тот же. Если две соединяемые вещи не имеют общих элементов, то их строение надо изменить так, чтобы общие элементы оказались налицо; если элементы, способные к слиянию и совпадению, уже имеются, то надо привести обе вещи в такое соотношение, чтобы эти элементы стали общими. Так, из острого камня и палки каменный топор приготовлялся при помощи получения общих поверхностей: либо в камне просверливалось отверстие, в которое забивалась палка, либо камень одной стороной вколачивался в ткань палки; в том и другом случае совпадение известной части поверхностей достигалось настолько тесное, что неровности одной, входя в соответственные неровности другой, обеспечивали огромное трение, практически соединявшее два тела в одно.

Предположим, что технически требуется прочно соединить два куска металла, или дерева, или верёвки. Связка создаётся вхождением элементов одного комплекса в другой. Осуществить такое вхождение непосредственно бывает не всегда легко, а иногда и невозможно. Для двух верёвок оно достигается просто, например сплетением волокон той и другой или же «связыванием» их концов. Эта простота и лёгкость зависят от большой относительной подвижности их частей. Не то с кусками металла: их элементы в наших обычных условиях весьма малоподвижны одни по отношению к другим; и если сама форма кусков не является исключительно удобной для их соединения, как, положим, форма винта и гайки, то непосредственно выполнить его нельзя. Но техника знает способы изменения молекулярной подвижности: куски металла можно или совсем расплавить, что позволит слить их в один, или оплавить каждый с одной стороны, что позволит непосредственно спаять их, или, наконец, не доводя до плавления, увеличить всё-таки нагреванием эту подвижность до такой степени, которая допускает «сваривание» при помощи сильного механического воздействия. Кусков дерева, однако, подобными приёмами соединить нельзя: они бесповоротно разрушаются при нагревании раньше, чем могли бы приобрести надлежащую пластичность.

В таких случаях обычно применяется метод ингрессии, то есть метод «вводных» или «посредствующих» комплексов. Эту роль может сыграть, например, клей, в жидком виде легко конъюгирующий с поверхностью дерева, а затем твердеющий, не теряя приобретённой связи.

Этим приёмам вполне параллельны, с них как бы скопированы познавательные приёмы объединения разных комплексов.

Там, где возможно, познание непосредственно находит и сливает общие элементы данных комплексов, что и называется «обобщением». Если, например, в одном поле мышления имеются психические образы воды в реке, воды в ручье, воды в одном, в другом сосуде и так далее, то связка между ними всеми получается как бы путём наложения их друг на друга, при котором единство создаётся само собой в виде массы совпадающих элементов. Это основная, примитивная фаза познания. Но и здесь часто требуется изменить отчасти состав и строение комплексов, гипотетически дополнить их некоторыми недостающими элементами, на чём основаны почти все научные теории. Так, звезды и планеты до сих пор в нашем опыте — только зрительные комплексы; чтобы познавательно связать их со знакомыми нам земными телами, надо к оптическим элементам присоединить, например, элементы твёрдости и веса, которых опыт отнюдь не даёт, но без которых невозможно «обобщить» небесные и земные объекты. Подобные преобразования нередко даже не замечаются нами — они настолько для нас естественны и необходимы, что выполняются бессознательно.

В области познания, там, где прямое обобщение не удаётся, ближайший способ, как и в практике, заключается в повышении пластичности комплексов. Для этого основное средство — «анализ»: мышление, разлагая комплексы на их элементы, то есть разрывая мысленно связи этих элементов, придаёт им «относительную подвижность». Например, образы человека, рыбы, насекомого весьма трудно непосредственно объединять в поле сознания, и если они налагаются друг на друга, то сочетание получается смутное, немедленно распадающееся. Но когда биология разложила эти комплексы, надо заметить, и тут сначала практически, на их составные части — органы, ткани, клетки, то создалась полная возможность такого сопоставления, то есть мысленной конъюгации, в котором общие элементы прочно объединяются и получается устойчивая научная ингрессия. Наконец, в решении ещё более сложных конъюгационных задач познание прибегает к методу «вводных» или «посредствующих» комплексов. Например, между человеком и обезьяной оно вводит образ их общего предка, между пространственно удалёнными, но взаимно зависимыми телами — эфир с различными натяжениями и колебаниями в нём, и так далее.

Итак, говорят вообще, для цепного соединения двух комплексов требуется их изменить так, чтобы в них получились общие элементы, соответствующие задаче, для которой служит данный организационный процесс. Но далеко не всякие комплексы удаётся всячески изменять по мере надобности, и особенно не при всяких условиях возможно именно такое изменение, которое позволило бы прямо связать их. Тогда разрешение задачи, как мы сказали, требует введения «посредствующих» комплексов. Исследуем это ближе.

Предположим, что двум лицам надо объединить свои усилия для одного дела. Полная координация достигается только тогда, когда у обоих имеется в сознании один и тот же план действий. Им надо «столковаться» — тектологический процесс, орудием которого является речь. Но они говорят на разных языках и не могут понимать друг друга. Успешное разрешение задачи в пределах этих двух комплексов невозможно: цепная связь прямо не устанавливается. Между двумя лицами надо подставить подходящее третье, в данном случае просто переводчика.

В чём заключаются особенные свойства этого промежуточного звена? В том, что оно обладает общими элементами, соответствующими поставленной задаче, с каждым из крайних звеньев, в обоих случаях разными: с одним общая система сигналов — один язык, с другим — другой. Таковы бывают при создании цепной связи организующие комплексы, которые «входят» между организуемыми. Отсюда и название самого метода — ингрессия, то есть «вхождение».

Путём ингрессии возможно связывать даже такие комплексы, которые при непосредственном соединении взаимно разрушались бы. Пример из социальной жизни — примирительное посредничество между двумя враждующими или воюющими сторонами. Посредником выступает третье лицо или организация, связанные какими-нибудь общими интересами — материальными или моральными, с той и другой стороной. Когда римляне и сабиняне сошлись, чтобы вступить в бой, похищенные сабинянки, для которых первые уже стали мужьями, а вторые были родственниками, успешно вмешались между ними.

Бесконечно разнообразные применения того же метода представляет техника. Лезвие ножа нельзя держать руками; но ручка, форма которой соответствует ладонной поверхности сжатой руки, а вещество которой либо сливается с лезвием, либо охватывает его продолжение совпадающей поверхностью, ингрессивно соединяет руку с лезвием в одну систему. Два колеса, связанные бесконечным ремнём, образуют организованную систему для технических целей: опять совпадение поверхностей промежуточного звена и двух крайних, совпадение до мельчайших неровностей, от которых зависит трение. Ещё пример — два телеграфных аппарата и проводник, связанный с каждым из них своим электрическим состоянием. Беспроволочное телеграфирование показывает, что эфир может выполнять ингрессивную роль. С точки зрения электромагнитной теории света всякий оптический образ на сетчатке есть частный вид беспроволочной телеграммы, исходящей от предмета, так что для лучистой энергии вообще эфир есть универсальная ингрессивная среда.

Сложные передаточные механизмы в машинном производстве дают картину ингрессии со многими промежуточными звеньями, связь которых меняется от одного к другому. Нужна длинная цепь ингрессии, чтобы получить систему, в которой водопад прядёт хлопок или освещает жилища.

Создавать ингрессии практически человек может только в поле своих коллективно-трудовых мускульных усилий, следовательно, в ограниченных рамках. Но эти рамки постоянно расширяются с прогрессом труда. Притом опыт показывает, что посредством вводных звеньев, целесообразно выбранных, одного, или нескольких, или многих, возможно установить реальную связь между любыми комплексами, как бы ни были они взаимно удалены в поле труда или взаимно несовместимы по направлению активностей. Можно координировать усилия работников, находящихся на противоположных сторонах земного шара, — надо только ввести между ними достаточное число телеграфных станций и проводов; можно устроить переговоры между ожесточённо бьющимися врагами — надо только найти подходящих посредников; можно добиться взаимного понимания и точного согласования действий между эскимосом и папуасом, между английским рабочим и русским крестьянином — нужны только знающие и толковые переводчики; можно соединить огонь и воду для приготовления пищи, нежные клетки аналитических центров и стальное орудие — для производства или разрушения и так далее.

В области познания прежде всего всякая классификация стремится расположить те явления, которые она охватывает, в непрерывный ряд, где каждое последующее звено имело бы как можно больше общего с предшествующим; этим создаётся ингрессивная связь между самыми различными объектами. Затем, без ингрессии, а чаще даже — без нескольких ингрессии, не обходится ни одна объяснительная теория. Благодаря этой общей черте классификаций с объяснительными теориями некоторые мыслители ошибочно рассматривали вторые как частный случай первых.

Возьмём самый обычный пример — теорию планетного тяготения. Можно расположить явления в такой ряд:

1. Эллиптические пути планет.
2. Эллиптические пути комет.
3. Параболические пути комет.
4. Параболическая траектория брошенного камня.
5. Прямолинейное падение оставленного без опоры камня.

Тут каждое следующее звено имеет так много общего с предыдущим, что мысль об единстве причины кажется очень естественной: ингрессия, следовательно, даёт основу для теории. Однако проведённый ряд ещё не составляет самой теории. Ингрессия — лишь необходимый элемент в образовании таких сложных комплексов, как научные теории; но в них она действительно всегда есть налицо.

Обыкновенные математические задачи представляют не что иное, как нахождение промежуточных звеньев для связывания данных величин. Такое звено, например, величина X, реализующая математическую связь уравнения. Равным образом, нахождение промежуточных звеньев между какими-нибудь крайними образует основное содержание математического доказательства теорем, построений, которые служат для него, и так далее. То же относится к другим наукам, которые практикуют схематизацию в виде «доказательства» своих положений. Постоянно применяемая в построении геометрии аксиома — «две величины, равные порознь третьей, равны между собой» — выражает простейший математический случай ингрессии. В анализе играет огромную роль аксиома более общая — «две величины, являющиеся функциями третьей, функционально связаны между собой». Для тектологии, однако, и это частный случай схемы — «два комплекса, из которых каждый имеет общие элементы с третьим, ингрессивно им связываются между собой».

Научные термины «решить» и «доказать» имеют объективное значение — организовать ту или иную совокупность данных. «Доказать» какую-либо теорему — значит установить определённо-организационную связь между указанными в йей величинами; обыкновенно это делается при помощи вводимых между ними целесообразно выбранных промежуточных комбинаций. Например, теорема «сумма углов треугольника равна двум прямым» доказывается следующим образом. Между математическими комплексами, суммой двух прямых углов и суммой углов треугольника, вставляются два соединительных звена: 1) сумма одного из углов треугольника с его смежным; 2) та же сумма, но в которой внешний смежный угол разделён на две части прямой, параллельной противолежащей стороне. Посредством этой двойной ингрессии обе величины, к которым относится теорема, организуются в познавательную группировку равенства.

Познание оперирует с комплексами гораздо более пластичными, а его поле, имеющее своей основой то же самое поле физического труда, расширяется гораздо быстрее и легче. Поэтому соответственно быстрее и легче оно развёртывает свою цепь ингрессии. Устанавливая новые и новые связи там, где их раньше не было, переходя в своей объединяющей работе всякие данные границы во всё более короткое время, оно уже давно пришло к идее непрерывной связи всего существующего, к идее «мировой ингрессии».

Мы рассматривали сейчас метод «ингрессии» как частный приём создания цепной связи. Но мы имеем право в своём организационном анализе разлагать комплексы, как нам требуется. В любой связи двух комплексов мы можем выделить «связку», как особое, третье звено между ними. Тогда и эта вся комбинация оказывается ингрессией. Следовательно, ингрессия есть всеобщая форма цепной связи.

§ 4. Дезингрессия

Как мы видели, научное определение дезорганизации сводится к тому, что она противоположна организации: там целое практически больше суммы своих частей, тут оно меньше этой суммы.

Но обычно, когда употребляют слово «дезорганизация» или один из его многочисленных синонимов: «разрушение», «распад», «разложение», и так далее, то мыслится не столько взаимоуничтожение противоположно направленных действий, сколько нечто иное: разрыв каких-либо связей, разделение какого-нибудь целого, обособление его частей. Насколько правильно и точно это понятие?

Свободно живущая клетка выросла до предельного размера и распадается на две. «Дезорганизация» ли это? Нет, это «размножение», один из процессов, которыми организуется жизнь в природе. Путём подобного прогрессивного разделения клеток идёт развитие всякого сложного организма. Следовательно, дело не в простом разрыве связей.

Вот случай, по внешности вполне аналогичный: капля росы распадается на две или больше. Это «разрушение» гораздо легче, однако воспринимается как дезорганизация. Почему? Из предыдущего опыта известно, что разбившаяся на части капля исчезает быстрее, то есть сумма её сопротивлений среде уменьшена; тогда как относительно клетки, разделившейся для размножения, опыт говорит иное. Очевидно, и в обыденном понятии «дезорганизация» по крайней мере скрыто подразумевается уменьшение практической суммы активностей самим способом их сочетания. А оно мыслимо только в таком виде, что некоторая часть их становится сопротивлениями для некоторой другой их части: то соотношение, которое и соответствует нашей научной характеристике дезорганизации.

По молекулярно-кинетической теории пример с распадением капли можно представить так. В жидкости принимаются две группы молекулярных активностей: «сцепление», то есть взаимное притяжение частиц, и «тепловое движение», то есть их кинетическая энергия. Внутри жидкости те и другие активности, если взять их статически, в общей массе, между собой не антагонистичны: движение, удаляющее молекулу от одних ей смежных частиц против линии сцепления, в то же время приближает к другим по линиям сцепления; с одной стороны, активности взаимно вычитаются, с другой — складываются; в суммарном результате — соотношение «нейтральное». Но в одной части капли оно совсем иное: в её поверхностном слое. Там, если движение молекулы отдаляет её от других, лежащих глубже частиц воды, то это действие направлено всецело против сцепления жидкости. Следовательно, тут оба типа активно-стей в самом деле антагонистичны, в той или иной мере практически уничтожают друг друга. А разрыв капли означает именно увеличение поверхности, то есть области этого взаимоуничтожения, дезорганизации.

Такая схема, впрочем ещё недостаточно полна. Следует рассматривать комплексы не только в их внутреннем строении, но и в их отношениях к среде. Для капли росы средою является прежде всего и главным образом атмосфера с заключающимся в ней водяным паром. Частицы этого пара, как и других газов воздуха, согласно кинетической теории находятся в непрерывном движении по неправильным, изменчивым путям, зигзагообразным благодаря частым столкновениям молекул. Ударяясь извне о поверхностный слой жидкости, частицы атмосферного пара действуют по линиям сцепления и при достаточной силе этого действия вступают в состав капли: процесс «осаждения». Он прямо противоположен процессу испарения, разрушающему каплю. Взятые вместе, они выражают борьбу организационных форм, воплощаемых в капле и в её газообразной среде.

Таким образом, «граница» капли и атмосферы есть область не только дезорганизации капли, но в то же время её созидания («дезассимиляция» и «ассимиляция»). Если преобладают процессы первого рода, то увеличение поверхности, а следовательно, и разделение капли на две ускоряют исчезание капли; к этому сводится «дезорганизационный» характер факта. Но может случиться, что процессы второго рода идут сильнее, именно когда атмосфера «пересыщена» паром; тогда капля «растёт» за счёт среды, и увеличение поверхности усиливает этот рост, а распадение капли тогда приобретает характер «размножения», потому что капли-дочери могут достичь тех же предельных размеров.

В аналогичном положении находится живая клетка, размножающаяся делением: она росла за счёт среды, и в той же среде могут дальше расти клетки-дочери. Наоборот, если клетка окружена неблагоприятной средой, её разрушающей, то разделение на две только ускорило бы её гибель и было бы дезорганизацией. ^{Прим. авт. 19}

Реально явления дезорганизации так тесно переплетаются с организационными, что и та и другая характеристики очень часто оказываются равно применимы, смотря по тому, какие активности изучаемых комплексов принимаются в расчёт. Например, по отношению к «боевой силе» против внешних врагов клетки-дочери, конечно, слабее той, из которой произошли: их может поочерёдно захватить и поглотить враг, который не был бы способен справиться с ней; следовательно, практическая сумма тут меньше первоначальной; и с этой стороны акт размножения заключает в себе дезорганизацию подобно какому-нибудь разрыву связи между частями армии. Далее, с точки зрения активностей «химического сродства» и «тяготения» разделение клетки — акт приблизительно нейтральный: их практическая сумма остаётся прежней.

Основной тип организационной связи есть ингрессия. Соответственно ему основную форму дезорганизации удобно обозначить как «дезингрессию», то есть как отрицательную ингрессию; она и получается тем же способом; например, при интерференции волн имеется или частичная «конъюгация», или даже полная, но с разрушительным результатом.

Теперь исследуем, в каком соотношении находится дезингрессия с разрывом связей.

На укреплённой одним концом шёлковой нити висит гирька; такую систему называют «физическим маятником». Нить натянута: вес гирьки вместе с ничтожным её собственным весом представляет определённую сумму активностей, направленных к центру земли. Гирька, однако, висит, а не падает, потому что имеется другая группа активностей — «сцепление», которая, противодействуя натяжению и превосходя его своей величиной, более чем парализует его, не позволяет перейти в реальное падение.

Теперь мы конъюгируем с этой системою новый комплекс: навешиваем ещё гирьку. Сумма активностей натяжения, следовательно, возрастает. Если она всё-таки остаётся меньше активностей сцепления во всякой части нити, то маятник продолжает висеть, как прежде. Но, допустим, получилось иное соотношение: в одном пункте, или, точнее, в одном из поперечных сечений нити, в таком месте, где нить, например, всего тоньше, сумма активностей натяжения оказалась в точности равна сумме активностей сцепления. Что тогда там произойдёт?

С первого взгляда кажется, что не должно случиться ничего особенного: и те и другие активности взаимно парализуются, ни те ни другие, следовательно, не проявляются в реальных изменениях. Но это не так.

В том месте, где собственные активности комплекса вполне нейтрализованы, исчезает, очевидно, всякое сопротивление ак-тивностям внешним. А они всегда имеются. Нет и не может быть комплексов, изолированных в самих себе: каждый окружён средою, иначе организованными комплексами, иными активностями. Они тектологически ему «враждебны», то есть, развёртываясь по своим направлениям, они могут нарушать его форму, разрушать его; и этого нет именно постольку, поскольку он представляет сопротивление. А раз только в каком-либо его пункте или области сопротивление исчезло, стало равно нулю, внешние активности вступают туда — и связь комплекса оказывается разорванной. В данном случае это будут, например, молекулярные удары частиц окружающего воздуха; при спокойном его состоянии они представляют для нормального сцепления нити бесконечно малую величину; но когда сцепление вполне парализовано, то и бесконечно малых воздействий достаточно, чтобы началось развитие эффекта, который раньше был невозможен: частицы воздуха вступают между частицами нити, они разъединяются, комплекс распался. Через него прошла тектологическая граница.

Как видим, она прошла там, где совершилась полная нейтрализация активностей, то, что мы назовём «полной дезингрессией». ^{Прим. авт. 20}

Если натяжение ещё не вполне равно силе сцепления, а меньше, то и воздействие среды требуется не бесконечно малое, а конечное, соответственной величины: может оказаться достаточным какое-нибудь звуковое колебание, дуновение ветра или иной механический толчок. Но и здесь внешнюю активность целесообразно разложить на две части: одну, которая уничтожает остаточное сцепление, и другую, которая действует при сопротивлении, равном нулю. Например, если ножом режут кусок дерева, то ход процесса следующий. Давление лезвия парализует сцепление молекул дерева противоположно действующими натяжениями: как только это достигнуто, лезвие получает возможность продвигаться в ткани дерева.

Встречается ещё до сих пор представление о «пустом пространстве» как об отсутствии всякой среды. Но оно совершенно ошибочно, противоречит всему смыслу современной науки. В каждом пункте этой «пустоты» — межзвёздного эфира — всякое помещённое там тело испытывает действие сил электрических, магнитных, тяготения, — тех же, которые в иных, более сложных комбинациях характеризуют и всякую до сих пор нам известную «материальную» среду. Если сопротивление эфирной среды наименьшее, то это означает, что она слагается из комплексов, наименее организованных. Сопротивление, однако, существует; хотя для движущегося, например, тела оно при обычных скоростях бесконечно мало, но с их возрастанием и оно увеличивается; а когда скорость приближается к скорости света, оно растёт до бесконечно большой величины, то есть становится практически непреодолимым. Следовательно, среда всегда налицо; а потому полная дезингрессия всегда обусловливает внедрение элементов-активностей среды по линиям уничтоженных сопротивлений, — образование тектологи-ческой границы.

Яркая иллюстрация тектологической границы, а также её изменений — линия фронта. Она проходит там, где враждебные усилия двух армий взаимно уравновешиваются, и до тех пор, пока они уравновешиваются. Когда равновесие нарушается, как это бывает при наступлении одной стороны, линия фронта исчезает: идут конъюгационные процессы — бои, схватки, в которых элементы обеих сторон перемешиваются в разнообразных сочетаниях и взаимодействиях. Затем боевые активности могут вновь прийти к равновесию на новой линии фронта или же конъюгация развёртывается дальше и дальше и завершается образованием связки, воплощающейся в мирном договоре, в отношениях господства, подчинения, и так далее. Другая иллюстрация — граница между «северной» и «южной» половиной магнита; она также обусловлена взаимной нейтрализацией противоположных активностей и также может перемещаться, когда изменяется их соотношение, например благодаря приближению магнитных масс или электрических токов. Ещё пример — узловые точки стоячих волн в вибрирующем теле: это пункты, где взаимно парализуются противоположные колебательные движения. Всюду организационные границы имеют одну и ту же основу: полные дезингрессии. Таким образом, всякий, разрыв связи можно представлять как внедрение элементов среды в систему по линиям уничтоженных сопротивлений, то есть полных дезингрессии.

Может показаться излишней тонкостью проводимое здесь постоянное разграничение двух функций, образующих акт разрыва связи: с одной стороны, полной дезингрессии, в которой уничтожается сопротивление системы по определённым линиям, с другой — последующего воздействия по этим линиям. Но это разграничение обусловлено требованием не только удобства анализа и обобщения — оно имеет основание в самой практике. Обе функции могут осуществляться отдельно, притом активностями различного рода; и например, техника в массе случаев пользуется этим для своих целей.

Чтобы разрубить или разрезать на части железную полосу, требуется в обычных условиях огромная механическая сила, какой у простого кузнеца в распоряжении не найдётся. Но сцепление частиц железа может уничтожаться также и тепловой энергией, которая легко производится с помощью угля в горне. Эта дезингрессия делается или почти полной — плавление железа, или неполной, но настолько значительной, что размягчённое накаливанием железо разделяется на куски от нескольких ударов умеренной силы.

Пример с другого полюса бытия. Чтобы разорвать, разрушить сплочённую организацию — трудовую, политическую, культурную — прямым насильственным путём, могут быть нужны воздействия такой энергии, какой враги её и не располагают. Но если найдутся средства поселить между членами или частями организации недоверие, рознь интересов, то есть создать дезингрессии внутренних её активностей, то затем вызвать её распадение окажется делом сравнительно более лёгким, иногда неизмеримо более лёгким. При этом оно может быть выполнено уже иными методами.

Разрыв связи всегда заключает в себе момент дезингрессии как первую свою фазу. В таком случае, почему он не всегда должен рассматриваться как явление дезорганизации?

Разрыв связи всегда увеличивает «пограничную» область комплекса, понимая под этим всю сумму соприкосновений комплекса с его средою, а не только пространственную границу. Для организованного комплекса среда есть мир внешних или «враждебных» активностей, а «граница», следовательно, характеризуется цепью дезингрессии с ними.

Пусть имелась трудовая организация людей, которая распадается на две или несколько более мелких. Это разрыв ряда ингрессивных связей между рабочими силами: в таких пунктах, где раньше трудовая активность одного человека соединялась с усиливающей её трудовой активностью другого, теперь она встречает направленную против неё энергию внешней природы. Возрастает сфера столкновений человеческих действий с противодействиями стихий.

Но предположим, что внутри организации раньше имелись противоречия и раздоры, шла глухая борьба, другими словами, существовали внутренние дезингрессии и что по их линии произошло распадение. Тогда дело сводится к замене ряда внутренних дезингрессий внешними. Очевидно, если сумма вторых менее значительна, чем была сумма первых, то акт разделения, даже взятый непосредственно, независимо от последующих результатов, не есть дезорганизационный. А в дальнейшем при этом нередко на месте обессиленной, шедшей к упадку организации развиваются жизнеспособные и полные активностей — подобно тому, как бывает при размножении делением. ^{Прим. авт. 21}

Брак — маленькая организация из двух лиц — иногда приходит в такой вид, что обе стороны «отравляют жизнь» друг другу, то есть их энергия растрачивается во взаимных противодействиях. Тогда развод, или вообще разрыв, выступает как прекращение дезорганизации двух личных жизней. Но так как в этом случае первоначальная связь представляет ингрессию необратимую или разнородную, то здесь есть ещё иная возможность, а именно что результат распадения тектологически различен для обеих частей: для одного супруга — «освобождение», устранение разрушительных дезингрессий, для другого — «полное крушение».

Ещё резче иллюстрируется подобное соотношение медицинским приёмом — ампутацией. Хирургический нож разрывает связь между больным органом и остальным телом; для отрезанной части это немедленная гибель, для организма — спасение от полной дезорганизации. Для одной стороны прежние, устранённые дезингрессий заменяются меньшими, для другой — большими; и это естественно, потому что их строение различно.

В практической жизни, особенно социальной, подобные «асимметричные» случаи нередко порождают важные и трудные вопросы, смысл которых такой: считать ли разрыв связи в общем его итоге актом организационным или дезорганизационным? Далеко не всегда это решается так просто, как в примере с ампутацией. Относительно человеческих личностей, связанных какими-нибудь узами при наличности противоречий, дело может оказаться несравненно сложнее. Вопрос иногда просто неразрешим, если рассматривать его всецело в рамках данного комплекса: «освобождение» от брака одного лица вместе с «крушением жизни» другого, и так далее. Он решается определённо лишь тогда, когда распадающая группировка берётся как часть системы более сложной и значительной, например семья как часть общества или коллектива сословного, классового.

В обыденном сознании постановка вопроса бывает такова: «что лучше?» (сохранение или разрыв связи). Несознаваемый тектологический смысл этого выражения: в каком из двух случаев организованность выше? Определённость придаётся пояснением: для кого, для чего лучше; то есть указывается та организационная единица, которая принимается при этом в расчёт; одна ли сторона, другая ли, или ещё более широкий, включающий их комплекс. И решение может оказаться совершенно различным? зависимости от выбора точки зрения., Например, развод для обеих сторон будет избавлением от тяжёлых противоречий, но для общества, если его организация мещан-ско-консервативная, — подрывом его основ или устоев, источником новых и более широких противоречий. Или, положим, раскол политической организации является желанным и непосредственно выгодным для обеих разделяющихся частей, но для классового коллектива, органом которого она была, окажется нарушением единства его сознания и действий. ^{Прим. авт. 22}

Вот иллюстрация ещё из другой области — психических ассоциаций. В душе человека «борются» две группы стремлений: допустим, служить богу или мамоне. Встречаясь в одном поле сознания, то есть в одном ассоциативном комплексе, они образуют ряд дезингрессий, в которых взаимно парализуется часть психических активностей. Решения возникающей таким образом организационной задачи могут быть различные в зависимости от всей суммы условий. В числе их бывает и такое, которое основано на разрыве непосредственной ассоциативной связи между обеими группировками. По линиям наиболее полных дезингрессий происходит внедрение элементов окружающей психической среды, которые и разъединяют оба комплекса, подобно тому как элементы физической среды разъединяют по линиям дезингрессий части распадающегося материального тела. Две системы стремлений всё более отдаляются друг от друга и не сходятся в общем поле сознания: в одни моменты, часы, дни человек служит богу, «не думая» о мамоне, в другие — наоборот. Несомненно, что обе группировки непосредственно выигрывают от такого решения: их организованность повышается. Но связность психики в целом может и понизиться благодаря этой двуполярной организации.

Народная тектология с её символикой пословиц, притч и прочим много занималась вопросами разрыва связи. Ей, между прочим, не чужда и идея о том, что этот разрыв определяется внедрением между сторонами связи каких-то чуждых элементов; о начале распадения дружбы, брака говорится: «пробежала чёрная кошка» между такими-то лицами. Но в общем, конечно, народная тектология ищет не объяснений фактов, а практических шаблонов, директив, которые могли бы однообразно, так сказать механически, руководить действиями и мыслями людей.

С научно-тектологической точки зрения задача в такой постановке, очевидно, не может быть разрешена; существуют слишком различные комбинации организационных условий и соотношений. Поэтому научная тектология и должна установить только методы для исследования всяких подобных комбинаций и для конкретного решения вопроса в каждом данном случае, а не готовые универсальные решения. Как же справлялась народная тектология со своей постановкой задачи? Она вырабатывала шаблоны, пригодные для возможно большего числа из возникающих в жизни общества случаев. И так как она складывалась главным образом в эпохи консервативных общественных организаций, враждебных всяким изменениям сложившихся отношений, то её обычная тенденция — против разрыва связи: например, «худой мир лучше доброй ссоры», «вместе тесно, а врозь скучно»; или специально по отношению к браку: «стерпится — слюбится», и так далее. Несовершенство и недостаточность подобных формул для более развитых и сложных общественных форм не требуют особых доказательств.

§ 5. Отдельность комплексов

Разрыв связи, основанный на дезингрессии, создаёт отдельные комплексы там, где было одно целое, то есть он производит «отдельность». Мир полон отдельных форм, и естественно возникает вопрос: всякая ли отдельность имеет такое же, как рассмотренное нами, происхождение. Это один из коренных тек-тологических вопросов. К нему близко подходила в своих блужданиях и философия, отыскивая «принцип индивидуации» существующего. Но в её отвлечённой, оторванной от живого опыта постановке он необходимо превращался в сюжет догадок и метафизических построений. Тектология ставит его как вопрос метода, причём он оказывается неизмеримо проще и доступнее для разрешения.

Понятие «отдельности» имеет прежде всего чисто практический смысл и означает перерыв каких-либо активностей (сопротивлений), с которыми встречается наша деятельность. Мы рассматриваем берег как нечто «отдельное» от реки, его омывающей, или сосуд — от жидкости, в нём заключённой, потому что испытываем переход от одного из этих комплексов к другому как прекращение одних ощутимых сопротивлений, например тактильных (осязательных. — Прим. ред.), выражаемых словом «твёрдое», и замену другими — «мягкое», «подвижное» или прекращение одних световых активностей — «непрозрачное», «тёмное» и замену другими — «прозрачное», «блестящее»… Два берега реки могут представлять одинаковые активности-сопротивления, но остаются для нас «отдельными», потому что переход от одного берега к другому совершается через перерыв этих активностей-сопротивлений, через область, где их замещают иные. Сообразно этому две стенки одного сосуда воспринимаются как «отдельные», если мы от одной из них к другой переходим через налитую в сосуде жидкость или через воздух, и как «не отдельные», как «одна и та же» стенка, если переходим только по ней же, скользя пальцем или взглядом.

Так наше практическое отношение — наше усилие или наш интерес — может быть направлено иногда на те, иногда на другие активности-сопротивления комплексов, то естественно, что и конкретное применение понятия отдельности меняется в зависимости от этого. Так, если вещь состоит из двух, гальванически спаянных кусков разных металлов, то с точки зрения активностей тактильных или, при научном исследовании, механических, она является одним телом; с точки же зрения световых (разный цвет металлов) или химических — это два разных комплекса. Вообще когда идёт речь об отдельности какого-либо комплекса, всегда имеются в виду определённые активности, к которым и относится это понятие, и исключаются другие, к которым оно не относится.

Итак, вопрос об отдельности комплексов сводится к вопросу об условиях, в которых практически обнаруживается перерыв действия некоторых активностей-сопротивлений. Все развитие наук о природе до сих пор вело к господству идеи непрерывности, к её распространению на все области явлений, на все процессы и соотношения, встречаемые в нашем опыте. Если для более старых школ типом активностей является механическое движение, а для новейших — электрическая энергия, то оба типа имеют общей чертой неограниченную непрерывность действия: движение тела, если оно не встречает препятствий, продолжается до бесконечности, оставаясь себе равным; электрическое поле от своего центра, хотя бы простого электрона, простирается в бесконечность; бесконечен путь всех радиации в эфире и так далее. С этим характером активностей приходится согласовывать идею отдельности, то есть перерыва в их действии. Как разрешить такую задачу? Из всего, что до сих пор нами выяснено, вытекает с очевидностью только один способ: перерыв создаётся дезингрессией. Никакой иной способ немыслим без противоречия с научным принципом непрерывности.

Комплекс А находится в каком бы то ни было соприкосновении с комплексом В, но принимается за отдельный от него, потому что заключает активности А, которых в комплексе В нет или которые и там есть, но не обнаруживаются в пограничной области обоих комплексов, то есть которые так или иначе прерываются при переходе от А к В. Почему они не проникают из А в В непосредственно и не обмениваются между ними конъюгационным путём? Никаких причин для этого не нашлось бы, если бы активности А не встречали определённых препятствий своему распространению в промежуточной области. Но препятствием может быть только сопротивление, равное и противоположное действию А в определённых пунктах, которые и образуют тогда границу. Сопротивление же, равное и противоположное активности, составляет с ней полную дезингрессию. Таков смысл всякой «отдельности».

Очевидно, что разделение одного целого на два отдельных комплекса — частный случай этой схемы. Она применима и ко всем тем случаям, когда обособленные комплексы раньше не были соединены.

Однако применима ли схема действительно ко всем случаям? Нет ли таких, к которым она не подходит или для понимания которых излишня? Некоторые приведённые нами примеры подают повод к сомнению. Если сосуд и вода, в нём заключённая, — вещи, отдельные одна от другой, то какая дезин-грессия тому причиной? И не проще ли обойтись без неё, а принять согласно привычному воззрению, что вещи эти слишком различные, чтобы смешаться воедино, а потому и отдельны друг от друга?

Как ни просто и удобно на первый взгляд такое решение, но оно неудовлетворительно, и именно по двум причинам. Во-первых, оно чисто словесное и ничего не Объясняет; именно вещи наиболее различные в других случаях всего легче смешиваются и теряют свою отдельность, например химически соединяются особенно быстро и энергично галоиды с металлами, и так далее; да и вообще объяснять отдельность свойствами тех вещей, о которых идёт дело, не давая этим свойствам научного выражения, общего и точного, — значит сводить решение к формуле: «вещи отдельны, потому что имеют свойство быть отдельными». Во-вторых, неверна и та мысль, что сосуд и вода — вещи, «не смешивающиеся» между собой: на самом деле они всегда «смешиваются» в той или иной мере, и это не мешает их относительной отдельности.

Современная химия принимает, что при всяком соприкосновении различных тел происходят всевозможные реакции между ними. Если же наблюдению доступны только некоторые, а иногда и никакая из них, то это обусловливается тем, что они происходят с различными скоростями — от таких огромных, как во «взрывных» реакциях, до «бесконечно малых», то есть нашими нынешними методами практически неуловимых. Изменяя условия, например температуру, или вводя в сферу соприкосновения ещё иные специальные вещества (катализаторы), можно очень значительно изменять скорость реакций и нередко из «бесконечно малой» делать её конечной, доступной наблюдению и измерению. Все возможные реакции должны происходить также между стеклом сосуда и налитой в нём водой; в обычных условиях они совершенно незаметны; но, например, при сильном и продолжительном нагревании можно их аналитически обнаружить: вода растворяет стекло, отнимает основания у кремневой кислоты и так далее. Следовательно, химически-конъюгационные процессы между стеклом сосуда и водой существуют. Существует промежуточная область, где они протекают, где действуют активности химического сродства между элементами воды и стекла, где реально разделения обоих комплексов установить нельзя: это область химической «связки».

Но почему процессы конъюгации между водой и стеклом происходят так медленно, что в обычных условиях скорость их «бесконечно мала», тогда как, например, если взять сосуд из каменной соли, то его отдельность от воды очень быстро исчезнет, а получится раствор? Нельзя приписать этого просто незначительности самой величины химических активностей в системе «стекло — вода», потому что в общем она здесь не меньше, чем во многих других случаях, когда происходят быстрые и энергичные реакции: запас химической энергии, о котором можно судить по другим объективным данным, конечный, измеримый, принадлежит здесь к среднему порядку величин этого рода. Следовательно, остаётся принять, что химические активности тем или иным способом парализованы или нейтрализованы; но это и означает, что они встречают равные (точнее, практически равные) им сопротивления. Где это равенство есть, там граница конъюгационных процессов между двумя комплексами, то есть там даны условия их отдельности. И как ни представлять такое соотношение конкретно — в виде ли действительных химических реакций, идущих параллельно и одновременно в двух противоположных направлениях, или в виде реакций, задержанных в самом начале противодействующими силами, как это вероятнее в нашем примере, дело сводится к дезингрессиям, лишь разного рода.

Вообще, раз мы, с одной стороны, понимаем действительность динамически, то есть элементами её считаем активности-сопротивления, а с другой стороны, признаем принцип непрерывности, то нет иного способа представить отдельность, то есть перерыва реальных рядов, как в форме дезингрессий. Это вполне подобно тому, как мы консерватизм вещей — при том же динамически-эволюционном их понимании — должны мыслить необходимо в форме подвижного равновесия двух потоков противоположных изменений; а всякий иной способ был бы внутренне противоречивым, с самого начала дезорганизованным.

Часто дело идёт об отдельности комплексов, вовсе не соприкасающихся, разделённых пространством, другими комплексами. Разумеется, и в этом случае принимается, явно или скрыто, что те или иные специфические активности данных комплексов, например Земли и Сириуса, не действуют в промежуточной области, то есть в каких-либо её пунктах парализуются, нейтрализуются. Таковы обычные механические и химические активности этих тел. Например, атмосфера Земли не простирается до Сириуса и атмосфера Сириуса до Земли, хотя давление газов стремится расширить их в бесконечность; границу распространения здесь и там кладёт дезингрессия давления газов с их тяжестью, с действием мирового тяготения; где эти две величины равны, там предел астрономического тела, потому что дальше уже нет его собственной материи, которая имеется в виду при обозначении его границ.

Такова отдельность реальная. Но есть ещё иная отдельность, «только мыслимая». В целях познания человек часто прибегает к отдельностям фиктивным, разделяет в своих понятиях и актах мышления то, чего разделить реально не умеет или не может. Например, Землю делят на южное и северное полушария, на западное и восточное: никаких реальных границ тут нет, экватор и первый меридиан только воображаются, а не проводятся ни природой, ни человеком. Мы нередко мысленно отделяем каждый километр пути от следующего, и если даже они отмечаются столбами, то очевидно, что столб вовсе не есть граница, например, десятого и одиннадцатого километров, а только символ, знак мыслимого их разделения. Ничто не мешает нам идеально отграничить каждый из 150 миллионов километров, разделяющих Землю и Солнце. Ещё своеобразнее может казаться отдельность комплексов во времени, например разграничение фаз световой волны, разграничение периодов развития человечества, мысленное отграничение часов, минут, секунд и так далее. Но научная и философская абстракции идут ещё дальше: в них можно найти такие «отдельные» объекты мысли, как пространство, время, опытное содержание, в них заключённое, форма и содержание вообще, и так далее. Какими методами создаются все такие отдельности и имеют ли они что-либо общее с реальными соотношениями, обозначаемыми тем же словом?

Экватор разделяет поверхность Земли на два полушария. Эта умственная операция выполняется так. Всякое движение по поверхности шара представляют себе прерывающимся, едва оно достигает экватора. Но если движение прерывается хотя бы на один мыслимый момент, это значит, что кинетическая активность нейтрализуется на момент достаточным сопротивлением, то есть что налицо полная дезингрессия, опять-таки, разумеется, лишь мыслимая. ^{Прим. авт. 23} В психике человека мыслимое движение воплощается в неполном усилии, ослабленном, незавершённом, длящемся иннервационном ^{Прим. ред. 20} процессе: перерыв — в парализующем его усилии того же рода. Это дезингрессия психофизиологически реальная, так что характер «отдельности» согласен с общей схемою.

Те же соображения применимы к любому фиктивному разграничению в пространстве, например к идеальному делению какого-нибудь расстояния на километры, сантиметры, микроны и так далее. Не иначе обстоит дело и с комплексами временной отдельности вроде фаз волны, периодов астрономических, периодов развития.

Некоторые временные отдельности могут быть названы «естественными», например отдельное качание маятника, отдельная звуковая или световая волна. Качание маятника заканчивается на нулевой скорости, там, где его движение вполне уничтожается силой тяжести и сопротивлением нити, следовательно, на моменте полной дезингрессии. Такие же дезин-грессии активностей служат границами волн. Математика выражает эти предельные моменты тем, что какая-нибудь производная функция для них оказывается равной нулю.

Но вполне обычны и произвольные, «искусственные» разграничения во времени, например граница старого и нового года, различные «сроки» платежей, пользования предметами, и так далее. Здесь также имеет место воображаемый перерыв какого-нибудь процесса, то есть мыслится мгновенное парализование каких-нибудь активностей, вызывающих изменения. Момент встречи старого и нового года мыслится как мгновенная приостановка жизни вселенной на особом рубеже. А приостановка предполагает, что все изменяющие активности встретили сопротивления, которые им надо сначала преодолеть, чтобы затем продолжать свою естественную роль.

Психофизиологический механизм, которым осуществляется мнимая приостановка времени, вполне подобен тому, который выступает при мнимых перерывах пространства. Здесь сначала имеется пассивное внимание — длящееся рефлекторное усилие, которое следует за ходом совершающихся изменений. Затем его задерживает, парализует вмешательство активного внимания — произвольного усилия, направленного противоположно первому, волевая задержка. Дезингрессия в сфере иннервационных процессов опять налицо.

Наконец, обширный класс фиктивных отдельностей — аналитические абстракции; например, цвет предмета мысленно отвлекается от его формы, пространство, занимаемое телом, — от его материального содержания, категории познания — от опыта, который в них укладывается, «сущность» — от её «проявлений» и тому подобного. «Мыслится» отрыв группы элементов одного типа от нераздельно переплетённых с ними элементов другого типа, например зрительно-пространственных от цветовых. Психологически же на деле осуществляется разрыв между двумя ассоциациями представлений, оформленными и закреплёнными в двух понятиях. А этот разрыв означает действительную дезингрессию психических активностей в пограничной сфере двух ассоциаций. Схема отдельности остаётся всё та же.

Итак, всякий без исключения перерыв в опыте может быть понят как результат дузингрессии непрерывностей. Он есть эпизод в движении непрерывного потока вселенной — потока активностей-сопротивлений.

Талантливый учёный философ-реакционер Анри Бергсон всю свою систему построил на непонимании этой связи. Посредством умелой группировки неразрешённых или не вполне ясных для современной науки вопросов он старается принизить её силы и возможности, чтобы, опираясь на это, реставрировать метафизику. Центром тяжести у него является противопоставление «интеллекта», которому он приписывает понимание опыта исключительно в формах отдельности, прерывности, и «творческого порыва» с его представительницей в сознании — «интуицией», разрывающих границы, протекающих в формах непрерывности. У него это коренной дуализм, неразрешимый на основе интеллекта, которому присуща ограниченность. На деле вопрос для науки, то есть для действительного, а не кастрированного в бергсоновском смысле коллективного интеллекта, вполне разрешим. Интеллект соизмерим с «интуицией» и способен исследовать её.

На схеме отдельности вновь подтверждается постоянная связь практики и познания. Метод объяснения известного типа фактов или соотношений сводится здесь, как и в других случаях, к способу активного воспроизведения этого типа. В технике, в социальной жизни люди производят отдельности посредством дезингрессий. Отсюда возникает и общее объяснение «отдельности». Подобно этому человек и общество поддерживают себя и сохраняют, систематически пополняя свои затраты энергии: отсюда — общая схема, «объясняющая» консерватизм форм, схема «подвижного равновесия».

§ 6. Кризисы

Разрыв тектологической границы между двумя комплексами есть вообще начало их конъюгации, момент, с которого они перестают быть тем, чем они были, — тектологическими отдельностями и образуют какую-то новую систему, с дальнейшими преобразованиями, возникновением связок, дезингрессий частичных или полных, словом, это организационный кризис данных комплексов. Образование тектологической границы, создавая из данной системы новые отдельности, также делает её в организационном смысле не тем, чем она была; это также её кризис, только другого типа. Все кризисы, наблюдаемые в жизни и природе, все «перевороты», «революции», «катастрофы» и прочее принадлежат к этим двум типам. Например, революции в обществе обычно представляют разрыв социальной границы между разными классами; кипение воды — разрыв физической границы между жидкостью и атмосферой; размножение живой клетки — образование жизненной границы между её частями, приобретающими самостоятельность; смерть — разрыв жизненной связи организма и так далее.

Ради краткости кризисы первого типа мы обозначим как «кризисы С», второго — как «кризисы Д». ^{Прим. авт. 24} На основании предыдущего очевидно, что из них первичными являются кризисы С: всякое разделение обусловливается предшествующими конъюгациями. Так, распадение клетки-матери на дочерние клетки есть результат её роста, её питания, то есть конъюгационного включения в неё элементов из внешней среды; смерть — результат вступления в организм внешних активностей: быстрого и необычного — при насильственной смерти или острой инфекции, постепенного и последовательного — при смерти от старости или от болезней обмена веществ, и так далее.

§ 7. Роль разностей в опыте

Ощущение возникает лишь там, где есть разница напряжений энергии между чувствующим аппаратом и его средой. Объективно что-либо происходит лишь там, где существует разница напряжений энергии между смежными комплексами. Таким образом, разница напряжений есть необходимое условие всякого опыта физического, как и психического. Это точка зрения современного научного мышления, вытекающая из самого понятия энергии. Для современной науки «энергия» есть источник изменений и их количественная мера: активность, воспринимаемая чувственно или принимаемая мысленно, как причина изменения. Что касается её «напряжения» (температура, потенциал, уровень тяжести, и так далее), то это относительная величина изменений, возможных в зависимости от данного комплекса энергии; например, чем выше температура тела, тем относительно интенсивнее его нагревающее действие на окружающие тела; чем выше уровень воды в бассейне, тем относительно сильнее гидравлическое действие и так далее. Понятно, что там, где противостоят одна другой активности, для которых одинакова относительная мера возможных действий, то есть которые с одинаковой интенсивностью способны производить их, там не получается никакого действия; и только при различии этой интенсивности оно может произойти.

Легко уловить жизненно-практическое происхождение этой схемы. Понятие «энергия» возникло из идеализированного, обобщённого на всю природу, очищенного от антропоморфизма представления о работе; понятие об её напряжении находится в такой же связи с представлением об усилии. Там, где противостоят равные усилия, никакого изменения ими не вызывается. То же и при равных напряжениях энергии.

Но это, очевидно, не что иное, как тектологическая схема «дезингрессии». И та разность напряжений, без которой ничто не может происходить, означает, следовательно, неполную дезингрессию.

Пусть имеются два смежных комплекса А и В каких угодно. Один из них может быть и живым организмом, с воспринимающими чувственными аппаратами; другой тогда будет из числа комплексов его «среды». Пусть между ними ничего не происходит. Это значит, что они разделены действительной границей, то есть между ними существует поверхность, или область полной дезингрессии, равенства напряжений энергии, равенства взаимно противостоящих активностей.

Но вот равенство напряжений нарушается. Это значит, что полной дезингрессии, то есть действительной границы между ком-плесами А и В, в соответственных пунктах уже нет. Происходит перемещение активностей в направлении от большего напряжения к меньшему, допустим из комплекса А в В. При этом происходят, очевидно, конъюгационные процессы между этими перемещающимися активностями и активностями В, наподобие того, как если бы открыли кран между двумя сосудами и жидкость из того, в котором уровень давления выше, хлынула бы в другой, смешиваясь с его жидкостью или вообще вступая с ней в то или иное непосредственное взаимодействие.

Результаты конъюгационных процессов могут быть различные — и положительные (новые ингрессии), и отрицательные (новые дезингрессии). Иногда бывает так, что, распространяясь в комплексе В, активности А уравновешиваются дальнейшими сопротивлениями, которые в нём встречают, устанавливается новая область полных дезингрессии — новая действительная граница обоих комплексов. Например, армия значительным усилием прорывает линию обороны неприятельского войска, принуждает его отступить, но на некотором расстоянии, истощённая усилием и ослабленная удлинением коммуникационных путей, оказывается в условиях относительного равенства сил с ним и останавливается перед новой линией его обороны. Повысившееся давление воздуха позволяет ему проникнуть в трубку барометра дальше прежней границы; но давление отступившей в длинное колено ртути возрастает и уравновешивает избыток атмосферного давления, так что устанавливается новый пограничный уровень, и так далее. В других случаях процесс идёт дальше, и граница обоих комплексов совершенно исчезает, как это бывает при химическом соединении двух тел, при биологической копуляции двух клеток и так далее. ^{Прим. авт. 25}

В зависимости от новых ингрессии и дезингрессии происходят изменения структуры находящихся во взаимодействии комплексов: частичные или коренные, в виде деформаций или кризисов, развития, деградации, разрушения.

Вернёмся к тому случаю, когда один из двух смежных комплексов — живой организм, например человеческий. Тогда нарушение равенства напряжений обозначается как «раздражение».

В очень многих случаях возникающее перемещение актив-ностей быстро находит новую границу на самой периферии организма, уравновешиваясь его местными сопротивлениями, так что процесс не распространяется до нервных центров; это раздражения «неощутимые», не порождающие «впечатлений», не входящие в сферу прямого опыта. В других случаях разность напряжений не может быть нейтрализована на месте и по нервным путям передаётся центральной системе. Там она обусловливает ряд изменений, перемещений энергии, которые либо затрагивают лишь ограниченную группу клеток какого-нибудь «низшего» центра, либо разливаются шире и захватывают область коры головного мозга; в первом случае не получается «сознательного» опыта, но есть опыт «подсознательный», скрытый; во втором — выступает «акт сознания». И здесь и там возможно, что разность напряжений окончательно нейтрализуется в самих нервных центрах; тогда внешней реакции со стороны организма на полученное впечатление не возникает. Но часто волна разности напряжений не исчерпывается внутри центрального аппарата, а расходится по центробежным путям дальше, в виде иннервации, к двигательным или секреторным органам. Тогда происходит внешняя реакция: «рефлекторная» или «инстинктивная», если её исходный пункт — низшие центры, и «сознательная», когда в ней участвуют и высшие. Весь процесс вполне завершается, если в результате внешней реакции, или «действия», устраняются условия первичного раздражения, например если рука отдергивается от горячего предмета, к которому прикоснулась.

В нервных центрах бывают, кроме того, «самопроизвольные» раздражения, не вызванные непосредственным действием извне на органы чувств и не переданные по центростремительным волокнам; психически они выражаются в «представлениях», например в образах воспоминания. Тут центральные разности напряжений являются следствием частью структурных перегруппировок, постепенно развивающихся из прежних внешних раздражений, частью следствием накопления энергии нервных клеток процессами питания, ассимиляцией, из внутренней среды организма. Но и эта ассимиляция сама имеет предпосылкой разность напряжений между нервными клетками и внутренней средой организма, то есть кровью, лимфой.

Таким образом, весь мир человеческого опыта, взятого и как система сознания, и как система действия, в каждом звене своей бесконечно развёртывающейся цепи обусловлен какой-либо разностью напряжений, какой-либо неполной дезингрессией.

§ 8. Познавательные значения ингрессии

Так как без обобщения нет познания, а мы видим, что обобщение основано всегда на ингрессии (обусловленной конъюгацией), то следует признать, что ингрессия даёт необходимый базис всякого познания — истинного или ложного, хотя, как будет показано в дальнейшем исследовании, она и не исчерпывает организационных приёмов познания. Некоторые из познавательных её применений позволят нам выяснить её особенности, оставшиеся пока в тени.

Известно, каким образом филологи устанавливают генетическую связь слов. В исследовании корней первая задача заключается в том, чтобы получить ингрессивные цепи взаимно родственных слов, восходящие к общему началу; и это начало, и некоторые недостающие звенья цепей могут пополняться гипотетически, но в строгом соответствии с выясненными раньше законами превращения слов и звуков. Надо, конечно, с достоверностью определить достаточное число промежуточных звеньев, чтобы свести, например, слова «земля» и «жена» к общему корню «gen», означающему «рождать» (откуда и греческое — «генезис»), или чтобы объединить немецкое «Meer» — море и «Erde» — земля корнем «mard», выражающим разбивание, дробление, деление на части.

Возьмём столь распространённые в нынешнее время слова «аэроплан», «моноплан», «биплан» и причие. Какова связь этих слов? Большинство публики, по всей вероятности, полагает, что вторая часть этих слов — «план» — выражает родство их происхождения и значения. На самом деле вовсе не так. В слове «аэроплан» (буквально «блуждающий по воздуху») вторая часть генетически связана с греческим «navav» — блуждать; в остальных — с латинским «planum» — равнина, плоскость (моноплан буквально означает аппарат с одной плоскостью, биплан — с двумя плоскостями). Без исследования связь слов кажется близкой и тесной настолько же, насколько фактически родственно их значение; познавательная ингрессия соединяет их с другими и разрывает первоначальную, казалось, столь очевидную связь; «аэроплан» сближается, например, с астрономическим «планета», тогда как «моноплан» с перешедшим в русский язык словом «план», означающим сначала плоскость, потом чертёж на ней, затем вообще проект и прочее.

Аналогичным образом термины «такт» и «тактика», которые у нас часто прямо смешиваются, филология вынуждена ввести в разные ингрессивные цепи: «такт» по точному смыслу — осязание, ощупывание, от латинского «tango» — касаюсь; «тактика» — строительное или организационное дело, от греческого «титтсо» — строю (например, дом или войско — в боевой порядок; отсюда же происходит «техсоу» — архитектор, а равно и «тектология»).

Таких примеров можно было бы найти гораздо больше. Они показывают, что ингрессия не только есть метод соединения, но может быть и методом разъединения, следовательно, также и дезорганизации. ^{Прим. авт. 26} Наша иллюстрация представляет один из простейших случаев критики. Но она типически рисует основной метод всякой «разрушительной» или «опровергающей», то есть дезорганизующей познавательные комплексы, критики.

Предположим, что вы встречаете крестьянина, который по древней устной традиции продолжает думать, что кит — рыба, ингрессивно связывая представление о ките определённой, прочной ассоциацией с представлениями об окуне, щуке, карасе и так далее. Вы считаете нужным «опровергнуть» заблуждение и повторяете то, что в своё время сделала эмпирически-научная критика. Вы указываете, что кит имеет млечные железы, лёгкие, тёплую кровь, и так далее, как собаки, коровы, люди и другие млекопитающие; у окуня же, щуки и других рыб бывают жабры, холодная кровь, нет млечных желез и так далее. Другими словами, вы создаёте ассоциативную связь между образом кита и образами собаки, кошки, лошади, то есть ингрессивно объединяете его с иным, чем прежде, рядом представлений; в то же время разъединяете оба ассоциативных ряда, вызываете их расхождение в психике. При этом расхождении образ кита, теснее связанный с новым рядом, отрывается от старого, и цель критики достигнута.

Подобные же элементарные процессы мы найдём в основе всякой полемической, опровергающей критики, всякого «возражения» в беседе и так далее. ^{Прим. авт. 27} Схематически они сводятся к тому, что некоторый комплекс, входящий в одну ингрессивную систему, связывается с другой и их расхождением отделяется от первой. Но в этом общем виде схема приложима отнюдь не к одним идеологическим явлениям, а к огромной массе также и практических в области техники и социальной организации и, наконец, к бесчисленным стихийным процессам жизни и природы.

Вы хотите сорвать растение, ингрессивно связанное с почвой своими корнями: вы охватываете его рукой, создавая новое ингрессивное соединение, затем приводите руку в движение, которое удаляет её от почвы; растение отрывается, оставаясь в ваших руках. Дантист, вырывающий больной зуб, действует аналогично, только новая ингрессивная цепь сложнее: рука — орудие — больной зуб. И когда каменщик ударом молота отбивает кусок гранита, метод остаётся тот же, потому что в момент удара молот и отбиваемый кусок образуют одну ингрессивно-механическую систему. Отделение золота от горной породы соединением его со ртутью соответствует в точности той же схеме и так далее. Аналогичным образом отрывается человек от одной организации — семьи, хозяйства, секты, партии, вступая в другую, с ней расходящуюся в том или ином практическом отношении (пространственно или по интересам, стремлениям, миропониманию, и так далее). В мёртвой природе схема новой ингрессии как условия для разрыва прежней применима не менее широко: и к водному течению, извлекающему камни из их ложа и уносящему их с собой; и к ветру, обрывающему листья деревьев или лепестки цветов; и к притяжению планеты, выделяющему ближайшие к ней тельца из роя метеоритов, и так далее.

В этом ряде иллюстраций мы взяли за начало одну из познавательных, филологических связей и получили из неё путём отвлечения схему, применимую на всех ступенях бытия. Действуя так, мы имели в виду, между прочим, наглядно показать, насколько свободен тектологический анализ в выборе своего исходного пункта. Очевидно, что этим пунктом мог бы послужить любой из затронутых нами сейчас примеров или им подобных в какой угодно области опыта.

В математических операциях ингрессией пользуются на каждом шагу. Известная аксиома о равенстве двух величин, порознь равных третьей, есть, как мы говорили, просто элементарная формулировка ингрессивной связи по отношению к величинам: третья величина есть посредствующее звено цепной связи между двумя первыми. В различных доказательствах теорем, решениях задач и прочем введение промежуточных звеньев — не только в смысле равенства, конечно, а в смысле вообще функциональной связи — практикуется постоянно: в геометрических построениях — вспомогательные линии, в интегрировании — вспомогательные новые переменные, и так далее.

Математическое равенство величины двух комплексов, например двух тел, не есть — надо заметить это — непосредственная связь между самими комплексами; оно есть связь их познавательных характеристик, связь понятий о них. Мы можем сказать, что число жителей такого-то города равно числу километров расстояния от Земли до Луны; это значит, что как ни разнородны взятые комплексы: один — социальный, другой — чисто пространственный, но если мы известными, строго определёнными методами составляем понятия о них, то в обоих понятиях окажется нечто общее — в данном случае одно и то жр численное выражение. Одна познавательная характеристика будет 385 000 жителей, другая — 385 000 километров; общая часть — численная схема 385 000. Предположим, что оба комплекса — социальный и астрономически-пространственный — изменяются: в город приезжают новые люди; Луна благодаря пертурбационному влиянию планет отдаляется от Земли. Изменения, как видим, также совершенно разнородны и в их конкретности несравнимы; однако и после них число жителей города может оставаться равным числу километров расстояния, например если то и другое возросло на 100 своих счётных единиц. Это случай, выражаемый аксиомой, что если две равные величины подвергнуть одинаковым изменениям, например прибавить к ним поровну, то равенство не исчезнет. Как ни мало общего между сотней туристов и сотней километров пустого эфира, но численная часть познавательных характеристик благодаря тем и другим изменилась для обоих комплексов одинаково и по-прежнему может совпадать: ингрессия не разрушается. То же относится ко всякой ингрессии: то, что служит связкой двух комплексов, остаётся связкой между ними, если для обоих изменяется одинаково; например, винт и гайка продолжают подходить одно к другому, если их нарезку сделать в одинаковой мере шире или глубже; два куска материи одного цвета не потеряют цветовой общности, если одинаково слиняют, и так далее.

Всякая познавательная характеристика бывает лишь частична и приблизительна, ибо всякий реальный комплекс, к которому она относится, бесконечно сложен для познания своей конкретности. Частичны и приблизительны всегда поэтому и математические выражения величин комплексов. Если бы они были абсолютно точны, то никогда не получилось бы самой идеи количественного равенства. Мы принимаем расстояние между центрами Земли и Луны в 385 000 км; оно обозначается шестью цифрами. При этом фактически не только доли километра, но и целые километры и десятки километров в счёт не идут: они «в пределах возможных ошибок вычисления». Если бы расстояние было определено с точностью до микронов, оно обозначалось бы пятнадцатью цифрами; при абсолютной точности потребовалось бы бесконечное число цифр. Число жителей города может, по-видимому, быть установлено вполне точно; однако это лишь потому, что мы произвольно принимаем за одинаковые единицы для нашего счёта комплексы, заведомо не только разнородные, но даже несоизмеримые: личность взрослого человека, безличное существо новорождённого младенца, разложившуюся личность впавшего в детство старика, гениального мыслителя, идиота, атлета, карлика и так далее. Измерение и счёт порождены практически-организационными задачами и не имели бы смысла, если бы не были только приблизительными: каждая величина развёртывалась бы в бесконечное выражение и оставалась бы индивидуальной, а потому не могла бы служить орудием установления связей — познавательных или практических. Степень приблизительности или точности количественных определений всегда и зависит от конкретных задач, для которых они предпринимаются.

Так, экономисту, имеющему в виду выяснить размеры производительных сил страны, достаточно знать число жителей большого города в круглых тысячах, пренебрегая даже сотнями; для воинского присутствия, имеющего в виду производить ежегодный набор солдат, требуется учитывать каждую человеческую единицу. Расстояние от Земли до Луны для большинства задач, которые приходится разрешать астрономии, достаточно знать до каких-нибудь сотен километров; но для вопроса, например, об истории взаимоотношений между нашей планетой и её спутником желательна несравненно большая точность, которая даже ещё не достигнута.

Разумеется, и во взятом нами примере равенство чисел — результат их приблизительности: мы ограничились тысячами, пренебрегая уже сотнями; две математические характеристики имеют связку «385 тысяч», и только. Предположим, что оба комплекса подверглись изменяющим воздействиям: в город прислали несколько новых чиновников, скажем, с их семьями — 50 человек; Луна под влиянием относительной близости какой-нибудь планеты отдалилась от Земли на 100 км. К прежним равным счётным величинам прибавлены неравные. Но мы считаем тысячами, и наша «связка» (или равенство) двух величин образована из тысяч. Очевидно, хотя оба комплекса объективно изменены, и притом математически различно, но на эту связку численно-познавательного характера изменение не простирается: «равенство» остаётся. Это случай, выражаемый наиболее важным положением анализа бесконечно малых: если к двум равным величинам прибавить неравные, но бесконечно малые по отношению к ним, то равенство не нарушится. Бесконечно малые — это те изменения, которые, будучи взяты в отдельности, не могут повлиять на численное выражение в пределах практически принятой нами или практически доступной нам точности. Но это действительные изменения, и вполне понятно, что простым их накоплением получаются изменения «конечные», способные нарушить равенство.

Другими словами, эта математическая схема является частным случаем чрезвычайно простой и очевидной схемы, относящейся к ингрессии вообще: если два ингрессивно-связанных комплекса подвергаются изменяющим воздействиям, недостаточным для того, чтобы в практически уловимой мере изменить их связку, то ингрессия остаётся в прежнем виде; но, прибавляясь одни к другим, такие воздействия при достаточном их накоплении способны преобразовать или разрушить связку, а с ней и всю данную систему.

Исчезает также кажущееся противоречие между аксиомой элементарной математики о нарушении равенства прибавлением неравных величин и указанным положением анализа о сохранении равенства в определённом случае прибавления неравных. То и другое вытекает из основных условий ингрессивной связи: если в двух комплексах те их части, совпадением которых образуется ингрессия, изменяются неодинаково, то связь преобразуется или нарушается; если воздействия, хотя и неодинаковые для обоих комплексов, недостаточны, чтобы изменить связку, то ингрессия остаётся в прежнем виде.

На численных равенствах мы видим, что возможна познавательная ингрессия понятий и там, где между реальными комплексами такой связи нет, где даже установить её немыслимо: два комплекса бывают в каком-либо отношении «равны», несмотря на полную отдельность существования, а иногда и на полную качественную разнородность. Это общая черта познания: мы, например, знаем, что перчатка «подходит» к руке или гайка к винту, хотя перчатка не надета в данный момент на руку, а гайка на винт; мы принимаем, что звезда Антарес «такого же цвета», как догорающие угли в камине, хотя расстояние и различия этих объектов превосходят всякое воображение. Дело в том, что познание по существу своему есть всеорганизующая функция.

§ 9. Социальная и мировая ингрессия

Единство социальной организации слагается из бесчисленных и разнообразных связей между членами общества; среди этих связей основными и преобладающими являются отношения ингрессии. Исследуем в общей форме их содержание и происхождение.

В нашем обычном представлении о социальной связи людей её первую предпосылку составляет их взаимное понимание. Без него общество немыслимо; и степень этого понимания мы привыкли — сознательно или бессознательно — делать мерой самой социальной связи. Мы знаем, что между членами общества существуют разные отношения родства, дружбы, общих интересов, и так далее; но за подобными связями мы признаем лишь частный, а не общесоциальный характер. Например, наблюдая двух людей, заведомо для нас тесно объединённых какими-либо интересами, мы иногда можем прийти к выводу, что «это люди не одного общества». Этим мы хотим сказать, что они не созданы для полного взаимного понимания. Допустим, один из них аристократ, а другой — финансист; они оказывают друг другу помощь и поддержку в разных делах, может быть, даже питают взаимную дружбу и симпатию; но они «не одного общества»; а между тем этот финансист и другой, его ожесточённый конкурент и враг, — люди «одного общества», потому что в самом деле, способны полнее и точнее понять друг друга.

В чём же сущность этого взаимного понимания? В общем языке и той сумме понятий, которая им выражается, в том, что называют общей «культурой», или, точнее, идеологией. Так, если вернуться к тому же примеру, относительная социальная разнородность аристократа и банкира заключается в совокупности несходных идеологических элементов, привитых им воспитанием и жизнью в их обычной среде: различны их понятия, резюмирующие для каждого опыт того «общества», или, точнее, социального слоя, к которому он принадлежит; и хотя они говорят на одном языке, но неодинакова и их речь, по крайней мере многие оттенки, понятные и привычные одному, недоступны другому, и наоборот. Современное общество состоит из классов и социальных групп, во многом резко враждебных друг другу; но поскольку они говорят одним языком, поскольку у них есть общие для всех них понятия, постольку это классы и группы одного общества.

Итак, с той обыденной точки зрения, которую мы сейчас изложили, связкой в социальной ингрессии служит общность идеологических элементов. Но остановиться на этой точке зрения, ограничиться ей для нас невозможно: она привела бы нас к совершенно ложному представлению о генезисе социальной системы. Мы не можем допустить, чтобы общество произошло вследствие образования у отдельных личностей общих идеологических элементов, потому что сама идеология не могла возникнуть иначе, как в обществе, то есть на почве социальной связи, очевидно, иной, чем она, и более глубокой.

Основная и первичная форма идеологии — это речь; все другие производны от неё, ибо они сводятся к мышлению или имеют его своей предпосылкой; а для современной науки «мышление есть речь минус звук». Поэтому начало идеологии лежит в происхождении речи; его же согласно гениальной теории Людвига Нуаре следует искать в сфере коллективного труда людей.

Совместная борьба за жизнь сплотила людей в стадные родовые группы раньше, чем их единение приобрело идеологические формы. Зародышем этих форм явились трудовые крики — непроизвольные звуки, сопровождающие трудовое усилие, результат неизбежной иррадиации нервного возбуждения в центрах мозга. Такие крики служили естественным и для всех членов общины понятным выражением или обозначением тех трудовых актов, с которыми были непосредственно связаны, составляя их физиологически-нераздельную часть.

Их понятность для всей группы вытекала из коллективного характера самого труда: работая вместе с другими, каждый прямо и воспринимал связь звуков с действиями. Эти крики были «первичными корнями», началом речи, а затем и мышления, и всей идеологии ^{Прим. ред. 21}. Ингрессия общих идеологических элементов развилась, как видим, из ингрессии труда: общих усилий, направленных к общей цели. Трудовая ингрессия и представляет действительную основу социальной связи, как бы ни была она усложнена и замаскирована дальнейшей эволюцией общества. Сущность дела не изменилась и теперь; взаимное понимание или общность идеологических элементов есть не что иное, как постоянная возможность координации усилий различных людей для общих целей. В координации усилий лежат объективный жизненный смысл и назначение всей и всякой идеологии; но он не сознается благодаря тому, что сотрудничество для общества в целом не организовано планомерно и переплелось с внутрисоциальной борьбой: конкуренцией рынка, антагонизмом классов.

Трудовая ингрессия, всё равно, сознаваемая или не сознаваемая, в свою очередь предполагает общность среды, против которой направлены усилия людей: труд организационно един, поскольку он направлен против одной и той же совокупности враждебных сил и сопротивлений. Без этого условия не могло бы возникнуть также идеологической связи: только вследствие общности поля зрения каждый член первобытной общины воспринимал определённые трудовые крики как неразрывно соединённые у всех сообщинников с определёнными действиями.

Единство поля зрения представляет, конечно, наиболее элементарное и только частичное выражение общности среды; реально средой коллективного труда является всё то, что называют «внешней природой»: вся сумма активностей, которые он встречает, которые так или иначе ему доступны, которые преобразуются усилием человека или «воспринимаются» сопротивлением его органов.

Но следует ли считать «общую среду» ингрессивной связкой между людьми? Поскольку дело идёт о социальной организации людей, постольку среда есть именно то, что этой организации противопоставляется, что лежит вне её, что, следовательно, связкой социальной ингрессии быть не может; и слово «общая» тут не должно вводить в недоразумение.

Однако универсальная тенденция труда в техническом процессе заключается в том, что вокруг организации людей и в соответствии с её потребностями он создаёт организацию вещей — организует природу для человека. Вырабатываются организационные связи между людьми и комплексами среды, с одной стороны, и между различными комплексами среды — с другой, например отношение между человеком и орудием, отношение между разными частями сложного орудия, как машина. Во всякой организации вещей ингрессия — также основная, первичная форма связи.

Область практической организации вещей всегда ограничена, но возрастает с расширением и развитием техники. Производной от неё является познавательная организация, но не самих вещей, а их символов — понятий. Она служит орудием организации практической, а в то же время не сталкивается непосредственно со всеми дезорганизующими активностями, со всеми сопротивлениями, с какими имеет дело эта последняя. Символы, организуемые познанием, или понятия, сами принадлежат к социальной природе как идеологические элементы. Поэтому, оперируя с ними, познание может развивать свою организационную функцию несравненно шире, чем это технически удаётся труду с реальными вещами; и мы уже видели, что многое, не организованное практически, может быть организовано познавательно, то есть в символах: где нет ингрессии вещей, возможна ингрессия понятий о них. Здесь ингрессия становится универсальной, всеобъемлющей.

Мировая ингрессия в современной науке выражается как принцип непрерывности. Он определяется различно; тектологическая же его формулировка проста и очевидна: Между всякими двумя комплексами вселенной, при достаточном исследовании устанавливаются промежуточные звенья, вводящие их в одну цепь ингрессии.

Другие формулировки могут быть сведены к этой. Например, определение А. Пуанкаре таково: непрерывность — это ряд, в котором между двумя уже различными звеньями всегда имеется третье, неотличимое ни от того, ни от другого (или математически: А=В, В=С, О А). Ясно, что это схема ингрессии, причём неотличимое промежуточное звено есть связка, сливающаяся с обоими крайними и соединяющая их.

Применения универсальной ингрессии бесчисленны. Принцип непрерывности господствует во всей пространственной и временной группировке элементов мирового процесса. Тот же самый принцип овладел и причинной связью в её современном понимании — энергетическом, соединяющем в непрерывный ряд все активности вселенной. В биологии он породил эволюционно-генетические теории, как и в космологии, и в социальных науках. Все познание продолжает проникаться им полнее и глубже.

Конъюгация, ингрессия, связка, дезингрессия, граница, кризисы С и кризисы D — все это основные понятия для формирующего тектологического механизма; они послужат нам для исследования различнейших случаев образования организационных форм, комплексов, систем. Но затем выступает вопрос о судьбах возникающих формирований — об их сохранении, закреплении, распространении или их упадке, гибели. Это вопрос о регулирующем тектологическом механизме.

В. Механизм регулирующий

§ 1. Консервативный подбор

Все что возникает, имеет свою судьбу. Её первое, простейшее выражение сводится к дилемме: сохранение или уничтожение. То и другое совершается закономерно, так что нередко удаётся даже предвидеть судьбу форм. Закономерное сохранение или уничтожение — это есть первая схема универсального регулирующего механизма. Обозначать его всего лучше тем именем, которое он давно получил в биологии, — «отбор» или «подбор». Определение же «естественный» мы отбросим, так как для тектологии различие «естественных» и «искусственных» процессов не является принципиальным.

Понятие подбора, проложившее себе дорогу раньше всего в биологии, тем не менее, как мы сказали, универсально: организационная наука должна применять его ко всем и всяким комплексам, их системам, связям, границам. Чтобы проиллюстрировать эту всеобщность, возьмём ряд примеров самого разнородного характера.

В стране происходит изменение климата: он становится холоднее. Из животных и растений, там обитающих, одни в состоянии перенести эту перемену обстановки и выживают, другие погибают. В результате — организация жизни на данной территории регулирована новыми условиями.

Вместо перемены климата подставим вселение человека, раньше там не жившего. Он истребляет одни организмы, отнимает средства питания у других, поддерживает третьих непосредственно, четвёртым помогает косвенно, уничтожая их врагов, и так далее. Тектологический случай, вполне однородный с предыдущим: организация жизни регулируется сообразно обстановке. Воздействие человека, планомерное или бессознательное, — для каждой жизненной формы такая же внешняя активность, полезная, или вредная, или разрушительная, как изменение температуры или влажности.

Город подвергается пожару. Погибают по преимуществу здания деревянные, сохраняются каменные. Тот же город оказывается в области землетрясения: многоэтажные и кирпичные постройки рассыпаются, одноэтажные и деревянные выдерживают. В рукав платья идущего человека засунут ячменный колос остями вниз. Колос получает толчки по всевозможным направлениям; но все перемещения книзу уничтожаются сопротивлением остей, а кверху — происходят свободно: колос поднимается по рукаву. Здесь подбору подвергается ряд комплексов-событий, следующих друг за другом во времени, тогда как в предыдущих примерах дело шло о комплексах-телах, существующих одновременно. Тектологической схемы это нисколько не меняет.

Если встряхивать в стороны коробку, в которой лежат, положим, неправильные куски колотого сахара, то куски эти постепенно укладываются так, чтобы центр тяжести всей массы занимал наиболее низкое положение, какое возможно. При разнообразных толчках те движения кусков, которые повышают центр тяжести, уничтожаются в большей мере, чем те, которые понижают, потому что первые встречают сопротивление не только со стороны столь же частых случайных толчков противоположного направления, но и со стороны постоянно действующего земного тяготения — веса кусков. Если человек попадает в тяжёлую обстановку, то из числа новых переживаний преимущественно удерживаются и закрепляются в его психике, а из прежних преимущественно всплывают в его сознании те, которые имеют мрачный, тягостный характер, соответствующий новой обстановке; аналогично и в противоположном случае: подбор психических комплексов со стороны внешней среды.

В обществе, в отдельном его классе, во всяком коллективе из числа вновь возникающих человеческих группировок, отношений, идей удерживаются и сохраняются те, которые соответствуют постоянным и общим условиям его жизни; распадаются и исчезают те, которые в противоречии с ними: подбор социальных комплексов.

Сопоставляя эти различные иллюстрации, легко видеть, что тектологическая схема подбора отличается от «естественного подбора» биологов одним необходимым упрощением или сокращением. Биологический подбор предполагает размножение вместе с наследственностью; общеорганизационная схема включать этого не может, потому что размножение — специальная черта живых организмов. Тектология берёт из частных наук исходные пункты для своих построений, но всегда при этом вынуждена изменять заимствованные понятия, приспособляя их к универсальности своих задач. Так это было и в предыдущем с понятием «конъюгация». Универсальность же схемы подбора такова, что она очевидным образом применима ко всякому комплексу и ко всякой его части во всякий момент, ибо это в сущности просто определённая точка зрения, с которой можно подходить к любому факту.

Пусть мы имеем обыкновенный качающийся маятник. Он проходит через ряд различных положений в пространстве; но все эти положения, кроме вертикального, неустойчивы; оно одно устойчиво; после некоторого числа качаний маятник под совместным действием земного тяготения, сопротивления воздуха и трения в точке привеса окончательно устанавливается по вертикали. Для взгляда, непривычного к тектологи-ческой схематизации, совершенно незаметно, что и здесь перед нами случай подбора в том общем и элементарном смысле, какой мы сейчас приняли. Между тем налицо имеется и объект подбора — разные положения маятника, и внешние активности, по отношению к которым происходит подбор. Ни то обстоятельство, что из многих положений может удержаться только одно, ни то, что эти разные положения не существуют одновременно, ничего не изменяют в применимости формулы подбора — они только прибавляются к ней, что и неизбежно, ибо конкретность всегда сложнее абстракции. Если заменить данный объект и данные условия подбора безразличными знаками, то этот пример нельзя будет отличить от подбора каких угодно других комплексов, форм, отношений, вполне подобно тому, как в математике за численным знаком нельзя отличить, идёт ли дело об одновременно существующих объектах или, напротив, о сменяющих друг друга во времени, взаимно исключающихся, — о десяти человеках или о десяти последовательных событиях. Здесь с каждым качанием отпадают, то есть устраняются подбором, некоторые наименее устойчивые (именно крайние) положения маятника; в других случаях будут устраняться иные комплексы, связи, соотношения, пока не останется то, что «устойчиво», то есть что относительно организованно и удерживается положительным подбором.

Человек «живёт», то есть сохраняется в своей данной среде; следовательно, между ним и ей существует закономерное соответствие, достаточное для этого; он умирает — следовательно, такого соответствия уже нет; та или иная клетка его тела живёт, пока приспособлена к своей среде, то есть в первую очередь к самому организму в его целом, а через него — и к внешнему миру, и гибнет, когда это соотношение в достаточной мере нарушилось; и так же любой элемент клетки, любая из её частичных связей и так далее.

Человечество в своей практике постоянно, на каждом шагу, применяет ту же точку зрения реально, то есть действует методом подбора. Даже в специально биологическом смысле люди полусознательно выполняли «искусственный подбор» домашних животных и культурных растений, вырабатывая наиболее подходящие для себя формы тех и других, и делали это ещё за тысячелетия до того, как был открыт «естественный подбор»: ещё одна иллюстрация неизбежного тождества организационных методов человека и природы. А в общеорганизационном смысле всё производство, вся социальная борьба, вся работа мышления ведутся непрерывно и неуклонно путём подбора: систематическое поддержание комплексов, соответствующих жизненным целям людей, уничтожение противоречащих этим целям.

Так, люди во всех странах истребляют хищников и иных «вредителей», разводят домашних животных и охраняют полезных диких животных; истребляют растения ядовитые и «сорные», то есть бесполезные сами по себе, но конкурирующие с полезными; культивируют растения полезные, удовлетворяющие человеческим потребностям. То же и по отношению к природе неорганической: люди разрушают или устраняют одни комплексы, сохраняют другие; взрывают скалы, срывают иногда целые горы, осушают болота, озера, охраняют, где надо, от размывания берега, специально их укрепляя, и так далее. Добывая минералы и металлы, человек разрушает одни механические и химические связи горных пород, сохраняет другие, уже существовавшие или конъюгационно создаваемые его усилиями. Это относится и вообще к производству всякого продукта: оно необходимо заключает в себе момент подбора, который регулирует весь ход изменений материала на пути к окончательному результату; изменение, соответствующее задаче, сохраняется, не соответствующее устраняется новым воздействием. ^{Прим. авт. 28}

В этом виде принцип подбора весьма ещё далёк от своей теоретической, то есть обобщённой, формы. Переходным звеном служат те частные технические применения подбора, которые можно назвать «косвенным трудовым подбором»: обособление полезного от ненужного или вредного для сохранения одного и устранения другого в них выполняется не прямой активностью человека, а иными активностями и сопротивлениями. Один из самых простых примеров — механизм сита. Техническая задача состоит в том, чтобы из смеси, положим, муки с отрубями выделить полезную муку, с одной стороны, и бесполезные или менее полезные отруби — с другой. Частицы муки более мелки, чем отруби; те и другие обладают весом. Если они падают на сито, то частицы муки сохраняют своё движение, проходя через отверстия, движение же отрубей уничтожается сопротивлением сетки. В действительности всё это несколько сложнее, но суть именно такова: механизм, в котором сохраняется движение одних комплексов, уничтожает движение других в зависимости от его сопротивлений.

Промывка золотоносного песка струёй воды — пример вполне аналогичный; но на место сопротивлений сита надо поставить механическую активность текущей воды, на место величины частиц — их удельный вес: вода уносит частицы кварца, глины и другие, также сравнительно лёгкие; кусочки золота, более тяжёлые, остаются; «подбираются» наибольшие сопротивления определённому виду энергии.

Несколько более сложное применение того же метода представляет в технической химии фракционная перегонка, посредством которой разделяются разнородные части сложных смесей и растворов. Берётся, например, сырая нефть, нагревается в перегонном аппарате, положим, до 60°; при этом выделяются и уходят в приёмник наиболее лёгкие углеводороды, кипящие ниже этой температуры, то есть отличающиеся наименьшим сопротивлением разрушительному действию теплоты на молекулярное сцепление; затем нагревают до 85° — улетучиваются более тяжёлые углеводороды; затем до 110° и так далее; этим способом получаются разные сорта бензина, керосина, вазелина и так далее. Механизм подобен тому, как если бы имелось несколько сит, одно под другим, с более крупными отверстиями вверху, со всё более мелкими книзу, и через них пропускалась бы сложная сыпучая смесь: верхнее сито задержало бы самые крупные частицы, следующее — более мелкие и так далее.

Пример из медицины: химическое действие хинина разрушает малярийных кокцидий, причём сохраняются нормальные элементы крови и других тканей; на такого рода подборе основано лечение большинства инфекционных болезней, лечение некоторых новообразований лучами радия, и так далее.

Но не только область техники даёт подобные иллюстрации без конца. Тот же метод господствует и в других сферах человеческой практики. Посредством разного рода подбора образуются всевозможные организации людей: экономические, политические, идейные. Например, капиталист организует рабочую силу для своего предприятия, приглашая желающих наняться и ставя им определённые условия: приглашение играет роль толчка, приводящего рабочих на рынке труда в желательное предпринимателю движение — к его предприятию; условия же найма играет роль сита, допускающего в предприятие подходящих капиталисту рабочих, задерживающего остальных. В профессиональных, политических, культурных организациях роль сита выполняют программа и устав. Конкурсные экзамены — типичный образец организационного подбора. В педагогике весь смысл деятельности воспитателя заключается в том, чтобы поддерживать и усиливать одни элементы психики ребёнка, разрушать и устранять другие, и так далее.

Борьба классов и групп общества всегда направлена к уничтожению одних социальных форм и отношений, поддержанию и закреплению других сообразно интересам ведущего борьбу коллектива. И не меньшую роль играет подбор в процессе мышления, где две его стороны выражаются понятиями «утверждения» и «отрицания». Размышление, обдумывание, решение вопросов заключаются именно в том, что из множества комбинаций, вступающих в поле мышления, одни принимаются как «удачные» или «истинные», другие отвергаются как «ошибочные» и «ложные».

Чем сложнее и труднее для людей задача, чем менее подготовлено предыдущим опытом её планомерное решение, тем в большей мере среди методов его достижения выступает на первый план механизм подбора. Яркие иллюстрации даёт вся история научных открытий и изобретений: долгие «поиски», заключающиеся в том, что конъюгационно образуется масса комбинаций, которые отвергаются и устраняются одна за другой, пока не получится одна, вполне соответствующая задаче.

В знаменитом открытии «606» Эрлиха-Гата механизм подбора является и принципом решения, и методом искания. Первый состоял в том, чтобы найти деятель, в данном случае — химическое вещество, которые был бы гибелен для бледной спирохеты, сифилитического микроба, в значительно большей степени, чем для клеток человеческого организма. Тогда, вводя в кровь хорошо соразмерное количество этого яда, можно произвести подбор, при котором спирохеты погибнут, а клетки организма выживут и причина болезни будет уничтожена. П. Эрлих и С. Гата искали такое вещество, испытывая различные органические соединения мышьяка и отвергая одно за другим как не подходящие, пока шестьсот шестая попытка не дала удовлетворительного результата, а девятьсот четырнадцатая — в некоторых отношениях ещё лучшего (теперь есть и ещё высшие номера, более совершенные).

Для тектологических исследований механизм подбора надо отчётливо представлять и в его целом, и в его частях. Он разлагается на три элемента:

1. Объект подбора — то, что ему подвергается как живые организмы в схеме Ч. Дарвина, здания и постройки в примере с землетрясением, перемещения предметов в примерах с колосом и коробкой сахара, связи и соотношения вещей в техническом трудовом подборе, связи и соотношения людей в подборе социальной борьбы и так далее.
2. Деятель, или фактор подбора, — то, что действует на объект, сохраняя или разрушая его, как жизненная обстановка в схеме Ч. Дарвина, механические сопротивления ткани в примере с колосом, аналогичные сопротивления плюс земное тяготение в примере с коробкой, деятельность людей при производственном подборе и прочее.
3. Основа, или базис подбора, — та сторона объекта, от которой зависит его сохранение или устранение, то есть полезные приспособления или черты неприспособленности в «естественном» подборе, направление перемещений в примерах с колосом и коробкой, соответствие потребности человека при техническом подборе, соответствие структуре общества в социальном подборе и так далее.

Теоретическая схема подбора представляет одну интересную особенность: с её точки зрения и человечество может рассматриваться как объект подбора, деятелем которого является «среда», внешняя природа; то есть тут формула теоретическая перевёртывает первоначальный практический принцип подбора, для которого деятель — активность человека, а объект — разные комплексы среды.

Теоретический принцип подбора применяется уже теперь в целом ряде различных теорий — научных и философских. Благодаря специализации наук он выступает в разных видах и с неодинаковой отчётливостью, потому что и исходные пункты его открытия и приложения были очень разнообразны.

Раньше всего принцип этот был сформулирован, по-видимому, Эмпедоклом как философская схема для объяснения целесообразности в природе. По мнению Эмпедокла, творчество природы вполне стихийно и сводится к слепой борьбе двух сил — притяжения и отталкиванья («любви» и «раздора»). В их бесконечно изменяющихся соотношениях возникают бесчисленные, разнообразные комбинации элементов вселенной. Но все те из них, которые устроены нецелесообразно, естественным образом разрушаются, исчезают; остаются только те, по существу столь же случайные формы, которые оказались устроенными целесообразно.

Об Эмпедокле вообще известно так мало, что трудно сказать, откуда взял он свою концепцию подбора — такую общую и неопределённую. Можно только догадываться об этом, основываясь на характере сил, организующих, по его доктрине, вселенную: «любовь «и «раздор» — это перенесённые на всю природу отношения социальной связи и социального антагонизма. Очень вероятно, что картины борьбы разных коллективов, и в частности греческих колоний с варварскими общинами, борьбы военной и экономической, где гибель неприспособленных наступала очень быстро, подсказали наблюдателю Эмпедоклу его идею (он жил в колониях Сицилии).

Иной вид получил принцип подбора, когда в социальной науке впервые применил его — правда, без ясной формулировки — Роберт Мальтус. Мысль о гибели неприспособленных в конкуренции, происходящей на основе общей недостаточности жизненных средств, является центральной-для его теории. Если принять во внимание, что учение Мальтуса было апологией капитализма, то станет ясно, что для него исходным пунктом схемы была борьба, доминирующая на капиталистическом рынке.

У Ч. Дарвина, преобразовавшего биологию при помощи идеи подбора, она выступает уже в двух видах: естественный и половой подбор, причём основным и научно-наиболее важным представляется, конечно, первый. Корни понятия об естественном подборе лежали, с одной стороны, в экономической практике капитализма — Ч. Дарвин находился под влиянием доктрины Мальтуса, а с другой стороны, в технической практике разведения домашних животных и полезных растений: выработка новых разновидностей путём искусственного подбора.

По воззрениям Ч. Дарвина, объектом подбора служат только целые индивидуумы и через них — виды организмов. В дальнейшем развитии биологических наук такая схема уже стала недостаточной и понятие подбора должно было расшириться. Физиология и патология пользуются идеей «внутреннего подбора» тканей и клеток организма в зависимости от условий самого же организма, являющегося их жизненной средой. Так, интерстициональное перерождение ^{Прим. ред. 22} органов при разных отравлениях и других болезненных состояниях объясняется тем, что более нежные специализированные ткани этих органов оказываются неприспособлены к изменившейся их органической среде, тогда как более грубая соединительная ткань гораздо легче переносит вредные влияния: те ткани погибают, а она разрастается на их месте. В том же роде истолковывается генезис некоторых гипертрофии, новообразований и так далее.

В психологии принцип подбора в неопределённой и общей форме признается многими, систематически же он был применён к изучению развития психики автором этой работы.

В общественных науках делался за последние десятилетия целый ряд попыток провести точку зрения подбора. Большинство этих попыток было неудачно вследствие смутности самой концепции подбора у их авторов: чаще всего объектом подбора у них являются только личности и группы, что до крайности суживает и затрудняет применение метода; при этом дело обыкновенно ещё более затемняется априорным эклектизмом — убеждением, что принцип подбора в социальной жизни допускает разные исключения, ограничения и так далее. И несмотря даже на все такие недоразумения, результаты не всегда бывают отрицательные, а при правильном понимании социального подбора, которое нам не раз приходилось выяснять в других работах, он даёт вполне надёжную опору для объяснения общественных процессов.

Особенно широкое поле для идеи подбора представляет вопрос об идеологическом развитии; филологи уже ей пользовались в своей специальной области; некоторые философы, как Г. Зиммель, признавали её пригодность в исследовании смены понятий и идей. Здесь неясность основной схемы в сильнейшей степени мешала достичь положительных результатов и дело свелось главным образом к принципиальным рассуждениям.

В физике и химии В. Крукс ещё в 1870-х годах пытался ввести и идею подбора как способ объяснить происхождение элементов материи. Он рассматривал существующие атомы как наиболее устойчивые и потому сохранившиеся из бесчисленных возникавших комбинаций первоматерии. Теперь, когда сложность атомов и наличность в них концентрированного движения могут считаться несомненными, представления В. Крукса получают новую опору и можно ожидать их дальнейшего развития, с устранением, однако, идеи «первоматерии».

Так в различных специальных отраслях пробивает себе дорогу один и тот же принцип. Но благодаря господству специализации в этом его развитии нет единства; он является во многих вариациях и оттенках, связь и соотношения которых остаются неясными. Общность метода очевидна, но его схема не определена точно, и его перенесение из одних областей в другие происходит без планомерности, более или менее случайно, а оттого результаты часто бывают ничтожны там, где при большей сознательности применения метод был бы очень полезен.

Здесь и лежит задача тектологии: объединить разрозненное, установить тот общий организационный метод, применениями которого являются все вариации подбора в действительности и в теории. Нашего первого, абстрактного обобщения для этого недостаточно. Исследуем подробнее.

Первая схема подбора, в которой дело идёт только о сохранении организационных форм или их несохранении, может быть обозначена термином «консервативный подбор».

§ 2. Подвижное равновесие

Тектология имеет дело только с активностями, а активности характеризуются всегда тем, что они производят изменения. С этой точки зрения не может быть речи о простом и чистом «сохранении» форм, таком, которое было бы настоящим отсутствием изменений. Сохранение является всегда лишь результатом того, что каждое из возникающих изменений уравновешивается тут же другим, ему противоположным, — оно есть подвижное равновесие изменений.

Организм в своей жизнедеятельности постоянно затрачивает, теряет, отдавая окружающей среде, свои активности в виде вещества своих тканей и энергии своих органов. Это не мешает ему оставаться — приблизительно, практически — «тем же самым», то есть сохраняться. Взамен затраченного он столь же непрерывно берёт, усваивает из окружающей среды элементы её активностей в виде пищи, в виде энергии, получаемых впечатлений, и так далее. В течение недель и месяцев совершенно обновляется состав главных, наиболее пластичных тканей нашего организма, в течение нескольких лет — даже состав его скелета. Он сохраняется так же и в том же смысле, как сохраняется форма водопада при постоянно меняющемся материале его воды. Это и есть подвижное равновесие обмена веществ и энергии между живым или неживым комплексом и его средой.

Оно бесконечно распространено в природе; оно одно даёт возможность находить в ней какие бы то ни было устойчивые комплексы, без чего было бы немыслимо вообще познание. И по мере развития науки всё чаще и чаще обнаруживалось, что там, где наивному восприятию представлялась одна устойчивость, неизменность, в действительности царит одно движение, что два потока противоположных изменений создают статическую иллюзию. Температура тела сохраняется одинаковой лишь тогда, когда оно отдаёт среде столько же тепловых колебаний, сколько получает от неё, безразличное электрическое состояние окружающих нас предметов — лишь при таком же обмене электрической энергии. Море живёт в круговороте воды, которую отдаёт атмосфере в виде паров, получает из неё же в виде осадков, а также в виде впадающих рек и ручьев, несущих ему водные осадки с суши; атмосфера имеет такой же круговорот своих газов, в котором поддерживается её химический состав, и так далее.

Всякая химическая устойчивость по мере углубления научных исследований всё более сводится к равновесию противоположных, обменных реакций; и есть все основания полагать, что то же окажется в дальнейшем с устойчивостью электронно-энергетического состава атомов.

Прежде подвижное равновесие считалось специальной особенностью живых тел. Биологи дали двум его сторонам, двум образующим его потокам названия ассимиляции — дезассими-ляции, то есть буквально «уподобления — разуподобления». Первое означает усвоение элементов из внешней среды, при котором они, входя в состав данного комплекса, образуют в нём группировки, «подобные» другим его группировкам, уподобляются им; второе — разусвоение элементов, их потерю в окружающую среду, причём они вступают в новые сочетания, не сходные с прежними, не подобные им. У нас те же термины будут относиться, конечно, ко всяким организованным комплексам, ко всем возможным тектологическим формам.

Подвижное равновесие никогда не является абсолютно точным: не может быть полного, безусловного равенства противоположных изменений; оно всегда только приблизительное, практическое; другими словами, подвижное равновесие или сохранение формы констатируется в том случае, если разность ассимиляции — дезассимиляции практически достаточно мала, чтобы можно было пренебречь ей и считать комплекс «тем же самым», сохраняющимся в пределах времени, относящегося к данной задаче. Так, если дело идёт о человеке как рабочей силе, то его принимать за сохраняющуюся, постоянную величину для хозяйственных расчётов большей частью возможно в пределах недель, месяцев, иногда нескольких лет, но не более; а для точных физиологических исследований это совсем иначе, и в тех же рамках обнаруживаются вполне уловимые, важные при научных расчётах изменения в ту или другую сторону.

Мы признаем новорождённого младенца и взрослого человека, который через 30 лет из него получится, за одно и то же существо, хотя их различия, объективные и субъективные, неизмеримо больше, чем, например, между двумя такими младенцами; мы признаем это потому, что в каждый данный момент изменения роста для нас незаметны.

Тектология всякое сохранение форм должна рассматривать как подвижное их равновесие и всякое подвижное равновесие — как практически относительное равенство двух процессов — ассимиляции — дезассимиляции.

§ 3. Прогрессивный подбор

Итак, точного сохранения не существует, а сохранение приблизительное означает лишь практически малые изменения — в сторону ли перевеса ассимиляции над дезассимиляцией, или наоборот. Уже это делает схему консервативного подбора научно недостаточной. Но не одно это. В неё трудно вообще уложить те случаи, когда форма изменяется, прогрессивно развиваясь; назвать это просто «сохранением» неточно, а разрушением, конечно, нельзя. Так, нам известно, что младенец не просто сохраняется, а развивается и без этого не мог бы выжить под усложняющимися воздействиями среды. Если рост ребёнка прекращается, мы не видим ничего хорошего в том, что дитя сохраняется таким, как есть, а, напротив, полагаем, что его жизнеспособность понизилась, что ему угрожает упадок. И легко вообще доказать, что действительное сохранение форм в природе возможно только путём прогрессивного их развития; а без него «сохранение» неминуемо сводится к разрушению, хотя бы и незаметному по своей медленности для обычных способов восприятия и исследования. И большинство «сохраняющихся» комплексов нашей среды находится именно в таком положении: они медленно, неуловимо для нас разрушаются.

В одной восточной сказке понятие о вечности даётся таким сравнением. На краю света есть алмазная гора, час пути в длину, в ширину и в высоту. Раз в сто лет там пролетает маленькая птичка, которая на минуту останавливается на ней и чистит об неё свой клюв. Когда повторением этой операции будет стерта до основания вся гора, тогда минет первая секунда вечности. Вечности этот образ, разумеется, не поясняет: она — понятие отрицательное. Но очевидно, что если алмазная гора не испытывает иных изменений, кроме тех, о которых здесь говорится, то хотя с практической точки зрения она сохранится весьма долго, но в точной теоретической формулировке её надо признать комплексом разрушающимся. Очерь вероятно, что атомы некоторых химических элементов разрушаются с ещё меньшей скоростью, чем эта алмазная гора; но для современной теории строения вещества имеется только количественная разница между распадом таких элементов и какой-нибудь эманации ^{Прим. ред. 114} со средним периодом жизни атома в малую долю секунды — есть указание на эманацию с периодом около одной стомиллиардной доли секунды. Разрушение быстрое и медленное имеет на практике весьма различное значение для нас; но в научном анализе это различие только одного коэффициента.

Предположим, удалось бы констатировать, что комплекс А совсем не разрушается, но и не испытывает изменений в Другую сторону, в смысле перевеса ассимиляции над дезассимиляцией, то есть увеличения суммы активностей. В таком случае мы имели бы перед собой чистую, идеальную статику; но легко убедиться, что она не могла бы удержаться, а неминуемо свелась бы к упадку. Комплекс А находится в данной, определённой среде, в полном подвижном равновесии с ней; и только пока эта среда остаётся той же самой, оно гарантировано для него. Но среда отнюдь не может быть столь же безусловно устойчивой: она связана с мировым потоком событий; при строгом анализе она в конечном счёте и развёртывается на всю вселенную; она, следовательно, необходимо изменяется. Очевидно, что тогда изменяются и отношения комплекса А к его среде. Могут ли эти изменения быть благоприятными для него? Да, но только случайным образом и, значит, только временно. Вообще же изменения среды, идущие независимо от него, неизмеримо чаще неблагоприятны, для него; ибо число возможностей неблагоприятных, как свидетельствует весь опыт человечества, несравненно больше, чем благоприятных; это можно пояснить вероятностью того, что корабль, оставшийся без руля и парусов, принесёт бурями и течениями туда, куда ему надо. Следовательно, в изменяющейся среде статическое положение комплекса А неизбежно превращается в неблагоприятное: перевес потерь над усвоением, последовательный упадок.

Таким образом, для сохранения в изменяющейся, то есть в конечном счёте во всякой, среде недостаточно простого обменного равновесия. Единственное, что может давать относительную гарантию сохранения, — это возрастание суммы активностей, перевес ассимиляции: тогда новые неблагоприятные воздействия встречают не прежнее, а увеличенное сопротивление. Именно этим путём идёт природа в деле сохранения жизненных форм и человек в своём коллективном самосохранении: путём роста комплексов, накопления запаса актив-ностей. Каждый шаг в эту сторону увеличивает возможность поддержания жизни при изменяющихся условиях. Иными словами, динамическим элементом сохранения комплекса является возрастание его активностей за счёт среды.

Точно так же динамический элемент разрушения надо представлять в виде уменьшения активностей комплекса, их отнятия окружающей средой. Факт разрушения комплекса, его исчезновения есть результат процесса, иногда весьма сложного, но с количественной стороны выступающего именно как уменьшение суммы активностей-сопротивлений. Разрушение может восприниматься как «мгновенное», например, раздробление глыбы ударом парового молота или прекращение жизни организма разрядом молнии; но это зависит только от несовершенства наших способов восприятия. Теоретически, то есть научно, каждое такое событие разлагается в непрерывный ряд изменений, последовательно уменьшающих сумму элементов комплекса. Разрывы связей, образующие содержание процесса, возникают, как мы знаем, из дезингрессий, парализующих сопротивления комплекса противоположными им активностями, разрушительными для него, тектологически «внешними». ^{Прим. авт. 29}

Каждая такая дезингрессия развивается путём последовательного вторжения этих внешних активностей, быстрого или медленного — для обобщающей схемы безразлично, вторжения, парализующего, то есть практически отнимающего, дезассимилирующего собственные элементы-активности комплекса.

Мы приходим к новому пониманию подбора, основанному на идее подвижного равновесия и отклонений от него. Эта схема шире и глубже; она охватывает и прогрессивное развитие комплексов, и их относительный упадок; она разлагает процессы сохранения и разрушения на их элементы. Её всего целесообразнее выразить термином «прогрессивный подбор»: положительный при возрастании суммы активностей комплекса, то есть перевесе ассимиляции над дезассимиляцией, и отрицательный при уменьшении суммы активностей, то есть преобладании дезассимиляции. ^{Прим. авт. 30}

Вот один из простейших примеров такого подбора.

Во впадине листа лежит капля воды. С её поверхности непрерывно удаляются в воздух, «испаряясь», водяные молекулы (дезассимиляция), и в то же время другие молекулы осаждаются на неё из атмосферы (ассимиляция). В насыщенно-влажной атмосфере оба процесса равны и налицо имеется подвижное равновесие. Когда воздух пересыщается влагой, например вследствие понижения температуры, то получает перевес осаждение паров: капля увеличивается; это прогрессивный подбор в положительной форме. Когда насыщение атмосферы парами становится неполным, то преобладает испарение; оно стремится уничтожить каплю; это отрицательная форма прогрессивного подбора.

Другие примеры: рост клетки в благоприятной среде, дающей для неё перевес питания над расходом вещества и энергии; постепенное уменьшение состава клетки, её «исхудание» в среде, бедной пищей. Рост общества как организации человеческих сил, когда производство больше потребления; уменьшение суммы социальных активностей в обратном случае. Повышение количества теплоты в физическом теле, когда оно поглощает её больше, чем отдаёт среде; понижение — когда преобладают потери. Усиление тона, издаваемого резонатором, пока до него доходит большее количество энергии в виде волн, соответствующих его периоду и, следовательно ассимилируемых им, чем количество, которое он отдаёт в виде волн, исходящих от него; ослабление тона при противоположных условиях и так далее.

Результаты прогрессивного подбора выражаются в первую очередь, конечно, увеличением или уменьшением числа элементов комплекса: увеличение или уменьшение самих элементов сводится к тому же, если элементы в достаточной мере анализировать дальше, разлагая на всё меньшие и простейшие. Например, положительный подбор для взрослого организма может не сопровождаться увеличением числа его клеток, а сводиться к росту этих клеток; но последнее означает увеличение суммы химических и физических активностей, входящих в состав клеток, а следовательно, в состав организма как целого. Но эти количественные результаты подбора далеко не исчерпывают дела.

Капля воды имеет форму слегка сплющенного эллипсоида, близкого к шару. Форма эта зависит от её общей структуры, в частности от соотношения между тяжестью частиц и их сцеплением: поверхностный слой благодаря сцеплению представляет своего рода натянутую плёнку, которая и поддерживает форму капли. В пересыщенном влагой воздухе объём капли возрастает; но при достаточно точном наблюдении легко заметить, что изменяется и форма; она становится всё более сплющенной. Это, очевидно, означает, что изменяется само строение капли. Если положительный подбор продолжается, то к сплющиванию эллипсоида присоединяется его постепенное вытягивание по одной оси; и наконец, капля разрывается. Накопляющиеся перемены во внутреннем строении привели к кризису.

Подбор отрицательный — в нашем примере, постепенное испарение капли — тоже изменяет форму, что свидетельствует об изменяющихся внутренних соотношениях. Форма капли становится всё более правильной, всё более близкой к точному шару; и наконец, прогрессивное уменьшение капли приводит к тому, что она исчезает: другой кризис.

То же относится и ко всякому иному случаю прогрессивного подбора: с прибавлением новых или убыванием прежних элементов изменяются внутренние соотношения комплекса, его структура. В живой клетке процессы роста изменяют молекулярные связи, что выражается сначала в некоторых вариациях её формы, а затем в её распадении на равные клетки-дочери или в отделении от неё частей «почкованием», и так далее; при недостаточном притоке вещества и энергии за изменениями формы наблюдается иногда разрушение клетки, иногда образование вокруг неё защитительной оболочки с ослаблением всего жизнеобмена, иногда образованием из неё спор с подобными же оболочками и прочее. Перевес усвоения тепловой энергии над потерями вызывает в физических телах также преобразование молекулярных связей, ведущее к кризисам плавления, кипения, а иногда и преобразование атомных связей, ведущее к химическим реакциям. Всюду — нарастающие изменения структуры, которые на известном уровне переходят в кризисы.

В самой общей форме возможно определить и характер этих структурных изменений. При положительном подборе, — как мы видели, форма капли становится менее правильной и геометрически более сложной. В то же время оказывается, что каплю всё легче разделить на части, её сопротивление разрыву относительно уменьшается; а затем, при достаточном росте, она и сама разрывается силой своей тяжести. ^{Прим. авт. 31} Всё это очевидно, указывает на возрастающую сложность и неоднородность внутренних отношений комплекса. Это справедливо для всех других подобных случаев, да и понятно a priori: вновь вступающие элементы, врываясь в прежние связи, конечно, усложняют их и нарушают их однородность, поскольку она имелась.

Под отрицательным подбором форма капли делается геометрически правильнее и проще, а её сопротивление разрыву относительно возрастает. Это говорит об упрощении внутренней структуры и увеличении её однородности: тенденция, противоположная предыдущей. И она столь же легко понятна: убывают под воздействием среды в первую очередь элементы, менее прочно связанные с целым, связи которых, тем самым уменьшали однородность этого целого, а уменьшение числа связей и увеличение однородности как раз означают упрощение структуры.

Эти характеристики действительны в тех пределах, пока подбор не приводит к кризису; а тогда сравнение затрудняется тем, что сама форма признается уже качественно иной, чем прежде; да и направление подбора может резко меняться. Например, промышленно-капиталистическая система производства в условиях положительного подбора — так называемого «процветания» — имеет одни определённые свойства; а с наступлением «промышленного кризиса» эти свойства резко сменяются другими, но и знак подбора делается отрицательным.

В математическом анализе есть особый символ для выражения прогрессивного подбора «величин», то есть измеряемых комплексов; это производная. Когда она имеет знак плюс, то означает положительный подбор; знак минус — отрицательный. Когда она обращается в нуль или в бесконечность, прерывается или меняет свой знак, это соответствует кризисам величин. Простейший пример: при движении тела производная расстояния по времени есть скорость. Когда она больше нуля, расстояние возрастает; когда меньше нуля, оно уменьшается; когда равна нулю — это кризис остановки движения и так далее.

Хотя, как мы видели, консервативная схема подбора менее совершенна, чем прогрессивная, но отсюда не следует, что всегда правильнее и целесообразнее применять вторую. Она связана — ив практике, и в теории — специально с вопросами развития данных, наличных комплексов. Поэтому она особенно важна и полезна там, где практически от наших действий может зависеть такое развитие или где оно теоретически подлежит исследованию. Примером первого может служить педагогика, задача которой состоит именно в том, чтобы овладеть развитием организма будущего члена общества, планомерно управлять этим процессом и направлять его. Пример второго — в психологии теория формирования индивидуальной психики, в социальных науках — теория экономического развития, теория идеологий, и так далее.

В тех же случаях, когда наличные комплексы — по условиям практической задачи в рамках исследования — не развиваются сколько-нибудь ощутимо в ту или другую сторону, а только служат готовым материалом для более сложных формирований, приходится применять схему консервативного подбора. Примерами являются очень многие случаи в практике, когда из наличного материала требуется выделять то, что подходит для поставленной цели: золото из россыпи или руды, работников на определённое дело из массы предлагающих свои услуги, наилучшие пути или методы из числа возможных, и так далее. Иллюстрации в области теории — очень многие статистически-массовые случаи, как распространение волн со взаимоуничтожением огромного большинства вибраций и сохранением тех, которые идут по немногим определённым линиям; влияние резких изменений среды на флору и фауну; влияние исторических катастроф на строение общества и так далее.

Первоначальную схему прогрессивного подбора дала опять-таки человеческая практика, именно технический процесс. В нём происходят постоянная затрата энергии, в виде работы, во внешнюю природу и постоянное из неё усвоение элементов, за счёт которого поддерживается и развивается жизнь общества. Здесь также, в изменяющейся среде, простое сохранение жизни такой, как она есть, по существу недостаточно и неизбежным образом переходит в её разрушение: общество, которое не может расширять и усиливать своего трудового воздействия на природу, потому что усвоение энергии не превосходит её растраты, обречено на упадок и разложение. Формула «затраты — усвоения» (дезассимиляции — ассимиляции) принимается затем наукой для всех жизненных процессов; это «подвижное равновесие жизни»; перевес ассимиляции есть условие роста, развития, прогресса жизни, а значит, и её сохранения в изменяющейся среде. Дальше, понятие подвижного равновесия переносится на неорганический мир; например, при изучении тепловых комплексов принимают, что каждое тело одновременно теряет тепловую энергию в окружающую среду и получает её оттуда; при равенстве обоих потоков перед нами термическое равновесие, при неравенстве — нагревание или охлаждение. Наука все в большей мере обнаруживает стремление каждую устойчивую форму рассматривать как результат относительного равновесия противоположных потоков энергии в материальном или нематериальном виде, то есть как смену вещества или как обмен собственно «энергий». Вместе с такими представлениями естественно должна приниматься и соответствующая им идея подбора того, который мы назвали «прогрессивным».

Здесь, между прочим, обнаруживается вся сложность механизма подбора. Благодаря историческому ходу развития науки понятие о подборе вошло в тектологию почти готовым, современному мышлению оно кажется простым и привычным. В действительности, самые элементарные акты подбора разлагаются на различные процессы конъюгации и дезингрессии. Притом те и другие постоянно идут рядом. Например, положительный прогрессивный подбор какой-нибудь системы означает возрастание суммы её энергий путём их усвоения из среды. Само усвоение, конечно, есть акт конъюгационный; но усвояемые активности должны быть оторваны, для этого от тех комплексов среды, к которым принадлежали; а отрыв предполагает уже дезингрессии. Регулирующий механизм подбора, следовательно, не есть нечто отдельное от формирующих тек-тологических механизмов, а только определённая их комбинация.