Абрахам Маслоу:
На подступах к психологии бытия.
Часть III. Развитие и познание.
Глава 7. Пиковое переживание как переживание самобытности

Когда мы ищем определение самобытности, — самотождественности, ощущения себя собой (identity), — мы должны помнить, что эти определения и понятия не скрываются в каком-то потаённом месте, терпеливо ожидая нашего появления. Мы лишь отчасти раскрываем содержание понятий; отчасти же мы его создаём. В какой-то мере наша самобытность есть тем, что мы о ней думаем. Разумеется, этому должно предшествовать изучение значений, в которых ранее употреблялось это слово. Мы сразу же обнаружим, что разные авторы называли им разные качества, разные явления. И, разумеется, мы должны понять, что имел в виду тот или иной автор, когда использовал это слово. Разные терапевты, социологи, специалисты по саморазвитию, детские психологи и так далее, вкладывали в это слово несколько разный, хотя отчасти и сходный, смысл. (Возможно, что в этом сходстве и есть смысл самобытности, как её «понимают» сегодня.)

Но моей темой есть другое явление — пиковое переживание — в рамках которого «самобытность» имеет иной смысл, с точки зрения её реальности, разумности и полезности. Я совершенно не претендую на то, что именно этот смысл является «истинным»; мы просто смотрим на этот термин под другим углом. Поскольку я предполагаю, что во время пиковых переживаний люди в наибольшей мере есть самими собой, более всего соответствуют своему подлинному «я» и наиболее неповторимы, пиковое переживание служит особо важным источником «чистой» информации, лишённой каких бы то ни было примесей; то есть «изобретение» содержания здесь сведено до минимума, а «открытие» доведено до максимума.

Читателю станет ясно, что все приводящиеся ниже отдельные характеристики на самом деле отнюдь не являются отдельными, а переплетаются друг с другом, по-разному выражая одно и то же, имея одно и то же значение в метафорическом смысле и так далее. Я обращаюсь к читателю, интересующемуся «холистическим анализом» (противоположностью анализа атомистического или «разложения на составные части»). (97, гл. 3.) В описаниях я буду пользоваться холистическим методом, не раскалывая единство на совершенно отдельные и взаимоисключающие компоненты, а как бы «вращая» его в руках и разглядывая различные его грани, подобно тому как знаток живописи созерцает прекрасное полотно, видя то одну его структуру (как целого), то другую. Каждый обсуждаемый «аспект» может рассматриваться как частное объяснение любого другого «аспекта».

1:

Во время пикового переживания человек чувствует себя более цельным, чем в любое другое время. Наблюдающему за ним со стороны он также представляется более цельным в самых разных аспектах (перечисляемых ниже), например, менее раздираемым конфликтами и противоречиями, меньше борющимся с самим собой, пребывающим в большем ладу с самим собой, меньше разрывающимся между переживающим «я» и наблюдающим «я», более целенаправленным, более гармонично организованным, организовавшим более эффективное и слаженное функционирование всех своих частей, более «синергичным», испытывающим меньше внутренних трений и так далее.

(Это представляет особый интерес для терапевтов не только потому, что интеграция личности является одной из основных задач всей терапии, но также в связи с проблемой так называемой «терапевтической диссоциации». Для того чтобы из озарения родилась терапия, необходимо ощущать и наблюдать одновременно. Например, психотика, который испытывает переживание в полной мере, но недостаточно «отстранен», чтобы наблюдать за переживанием, это переживание никак не улучшает, даже несмотря на то, что оно может относиться к самым глубинам бессознательного, которые недоступны невротикам. Но верно и то, что терапевт тоже должен «раздвоиться» таким же парадоксальным образом, поскольку он должен одновременно принимать и не принимать пациента таким, каков он есть; то есть, с одной стороны, он должен уделить пациенту «беспристрастное положительное внимание» (143), он должен отождествиться с пациентом, чтобы понять его, он должен отбросить критический подход и все оценки, он должен ощутить мировоззрение пациента, он должен сказать пациенту: «Я — это ты», он должен полюбить пациента братской любовью и так далее. Но, с другой стороны, он должен также безоговорочно «не принимать» пациента, не отождествлять себя с ним и так далее, потому что он пытается сделать пациента лучше, то есть другим, чем тот является на данный момент. Подобная терапевтическая «раздвоенность», несомненно, лежит в основе терапии по Дойчу и Мэрфи (38). — Прим. авт.) Другие аспекты интеграции и лежащих в её основе условий будут обсуждаться ниже.

Но задача терапевта заключается также и в том, чтобы слить множество «личностей» в неделимое гармоничное единство, как в пациенте, так и в терапевте. Это можно назвать превращением в исключительно переживающее эго при постоянно существующей, вероятно предсознательно, возможности самонаблюдения. Во время пиковых переживаний мы все больше уподобляемся исключительно переживающему эго.

2:

По мере того, как человек становится более цельным и более «чистым», увеличивается его способность слиться с миром, с тем, что до того было «не им». (Я понимаю, что использую язык, который подразумевает опыт, то есть он должен быть понятен только тем, кто сами не подавили, не загнали вглубь, не отбросили свои пиковые переживания и не испугались их. Впрочем, я верю, что смысл моих слов можно донести и до тех, «кто не поднимался на вершины», но это очень трудное и долгое дело. — Прим. авт.)

Например, возлюбленные, сближаясь, становятся скорее одним человеком, чем парой, монизм «Я — это ты» становится более возможным, творец становится одним целым со своим творением, мать ощущает своё единство с ребёнком, слушающий музыкальное произведение человек сам становится музыкой (а она становится им), посетитель картинной галереи становится картиной, зритель в театре балета — танцем, астроном оказывается «где-то там» со звездами (больше не являясь отдельным существом, подглядывающим в замочную скважину телескопа за другими отдельными существами, находящимися на другом краю бездны).

То есть обретение самобытности, самостоятельности или становление собой есть одновременно взлётом над самим собой, превосхождением себя. Таким образом, индивид может, в определённой мере, расстаться с эго. (Я думаю, что смысл последнего феномена достаточно легко объяснить, назвав его полной утратой самосознания или самосознавания, или самонаблюдения, которое в нашем нормальном состоянии присутствует в нас, но ослабевает или покидает нас при возникновении какого-нибудь увлечения, интереса, сосредоточенности на чём-то или отвлекающего фактора. На высшем уровне это происходит во время пиковых переживаний, а на низшем — в период такой увлечённости, скажем, кинофильмом, романом или футбольным матчем, которая заставляет нас забыть о себе и наших небольших страданиях, бедах, о том, как мы выглядим, и так далее. Практически всегда такое состояние является приятным. — Прим. авт.)

3:

Во время пиковых переживаний индивид, как правило, чувствует себя на вершине своих сил, максимально используя все свои способности. Как удачно выразился Роджерс (145), он чувствует себя «идеально функционирующим». Он чувствует себя более разумным, более восприимчивым, более остроумным, более сильным или более приятным человеком, чем обычно. Он находится в своей наилучшей форме. Это не только субъективное переживание, поскольку таким он представляется и наблюдающему за ним со стороны. Он больше не тратит силы на борьбу с самим собой; его мускулы предназначены уже не для борьбы. В нашем нормальном состоянии только часть нашей энергии мы используем для действия, а другую часть мы используем для сдерживания самой этой энергии. Во время пикового переживания мы не тратим силы попусту; вся наша энергия идёт в действие. Мы становимся похожими на реку, прорвавшую все плотины.

4:

Несколько иным аспектом «идеального функционирования» является непринуждённость и лёгкость, с какой функционирует человек, достигший пика своей формы. То, на что в другое время тратится множество сил и стараний, в этом случае выполняется без всякого усилия, как бы «само по себе». Зачастую у человека появляется ощутимая грациозность во время этого беспрепятственного, лёгкого, не требующего усилий идеального функционирования, когда все «срабатывает» или «идет, как по маслу».

В это время люди выглядят спокойными, уверенными в себе и своей правоте, словно они точно знают, что они делают, и делают это без оглядки, искренне, не сомневаясь не колеблясь. В это время есть только выстрелы в «яблочко». Великие спортсмены, художники, творцы, лидеры и руководители ведут себя именно так, когда функционируют наилучшим образом.

(Хотя это явление меньше связано с понятием самобытности, чем то, что было сказано выше, но я думаю, что его можно включить в него как эпифеноменальную характеристику того, что мы называем «быть по-настоящему самим собой», поскольку это внешнее проявление, достаточно публичное, чтобы быть доступным для исследования. Кроме того, я полагаю, что это необходимо для полного понимания того рода божественного веселья (юмора, забавы, валяния дурака, смеха), который я считаю одной из высших бытийных ценностей самобытности.)

5:

Во время пиковых переживаний, больше, чем в любое другое время, человек чувствует себя ответственным, активным, творческим центром своей собственной деятельности и своего восприятия. Он чувствует себя «первопричиной», хозяином самому себе (а не сотворённым кем-то ещё, беспомощным, зависимым, пассивным, слабым и подчинённым). Он чувствует себя абсолютно независимым, полностью отвечающим за свои действия, обладающим непреклонной волей, хозяином своей судьбы, «действующей силой».

Точно так же воспринимает индивида наблюдающий за ним со стороны, которому он представляется более решительным, более сильным, более целеустремлённым, более способным презирать или преодолевать преграды, более ожесточённо уверенным в себе, внушающим мысль о бесполезности любого сопротивления ему. Он словно не сомневается в своей ценности и своей способности выполнить любое своё решение.

Наблюдающему со стороны он также кажется достойным доверия, надёжным, тем человеком, на которого можно «положиться». Зачастую этот великий момент обретения ответственности индивида можно заметить в процессе терапии, в период взросления, при обучении, в браке и так далее.

6:

В это время человек наиболее свободен от страхов, опасений, сомнений, самокритики, всевозможных оков и тормозов.

Ощущение собственной значимости, уверенности в себе и любви к себе может иметь и отрицательные аспекты. Это — как субъективный, так и объективный феномен, и описывать его можно как в том, так и в другом ключе. Разумеется, это всего лишь другой «аспект» характеристик, описанных выше, и тех, что будут названы ниже.

Полагаю, эти явления, в принципе, могут быть проверены, поскольку, если говорить объективно, вместо мускулов, синергически помогающих другим мускулам, мы имеем мускулы, сражающиеся с другими мускулами, действие и противодействие.

7:

Стало быть, в это время в человеке больше спонтанности, экспрессии, он ведёт себя более непосредственно (наивно, честно, откровенно, по-детски, безыскусно, беззащитно, несдержанно, простодушно), более естественно (просто, раскованно, искренне, в определённом смысле примитивно, непритворно, прямо), меньше контролирует себя и действует незамедлительно (автоматически, импульсивно, рефлекторно, «инстинктивно», без задних мыслей, не думая о себе). (Этот аспект подлинной самобытности настолько важен, имеет столько оттенков, и его настолько трудно описать и разъяснить, что я снабдил описание следующими приблизительными синонимами со слегка совпадающими значениями. «Непредумышленный, свободный, не продуманный изначально, не понукаемый, порывистый, распахнутый настежь, ничего не скрывающий, доверительный, бесстрашный, непридуманный, не симулирующий, не лицемерный». — Прим. авт.)

Здесь я не касаюсь вопроса «непроизвольного познания», интуиции, бытийного познания и так далее.

8:

Стало быть, в такие моменты человек становится более «творческим» (в определённом смысле; см. гл. 10). Он расстается с сомнениями, становится более уверенным в себе, и его познание и поведение могут стать более отстранёнными, даосскими, или, как говорят гештальт-психологи, «гибкими» по отношению к проблемной или не проблемной ситуации в изначальном смысле этого слова, как к установленной природой задаче, долгу (Фрэнки) или игре (имеется в виду присутствие человека «где-то там» вместо сосредоточенности на своём эго). Стало быть, поведение и познание индивида более импровизированны, менее подготовлены, отличаются свежестью чувств, более неожиданны, в большей степени «сделаны из ничего», незаученны, непривычны, новы, небанальны. Они также в меньшей степени спланированы, разработаны, продуманы, отрепетированы, просчитаны — в том смысле, в каком эти понятия предполагают наличие времени на предварительную подготовку и любого рода планирование. Стало быть, они относительно бесцельны и «немотивированны», не порождены никакими потребностями, желаниями и устремлениями, поскольку они только что созданы и у них «нет прошлого».

9:

Все это можно определить и по-другому — как высшую точку уникальности, индивидуальности или неповторимости. Если каждый человек отличается от всех остальных в принципе, то больше всего он отличается от них во время пикового переживания. Если во многих отношениях люди (их роли) взаимозаменяемы, то во время пиковых переживаний человек отбрасывает свою роль и становится почти незаменимым. Что бы ни представлял собой человек во время своего пребывания в «долине», что бы мы ни понимали под выражением «неповторимая личность», когда человек поднимается на «вершину», он становится больше всего этого.

10:

Во время пикового переживания индивид в наибольшей степени свободен от прошлого и будущего и пребывает в настоящем, в самых разных смыслах; он наиболее «погружен» в ощущение. Например, в такие моменты он слышит гораздо острее. Поскольку в такие моменты он в наибольшей степени расстается со своими привычками и ожиданиями, он может слушать, «не загрязняя» свой слух ожиданиями, основанными на ситуациях из прошлого (которые не могут быть идентичны данной ситуации), или надеждами, основанными на планировании будущего (что означало бы отношение к настоящему как к трамплину в будущее, а не как к самоценной вещи). Постольку он также находится вне досягаемости желаний, ему нет нужды заносить все в графы «страх», «ненависть» или «потребность». Ему также не нужно сравнивать то, что он имеет в настоящий момент, с тем, чего не имеет, чтобы оценить его (88).

11:

В этот момент человек в большей мере есть чистая psyche и в меньшей — мирская вещь, подчиняющаяся законам мира (см. Главу 13). То есть он больше подчиняется интрапсихическим законам, чем законам не-психической реальности, постольку, поскольку они отличаются друг от друга. Это похоже на противоречие или на парадокс, но это не так, и даже если бы это было так, то с этим пришлось бы согласиться в любом случае, поскольку в этом есть определённый смысл. Бытийное познание другого человека становится наиболее возможным в тот момент, когда ты одновременно принимаешь и себя, и другого человека такими, какими вы есть на самом деле; одновременно любя и себя, и другого человека; одновременно поддерживая и укрепляя и себя, и другого человека. Я смогу понять другое Существо наилучшим образом, если не буду его постигать, то есть предоставлю его самому себе, дам ему быть самим собой, жить по его, а не по моим законам, точно так же, как я стал самим собой, когда освободил себя от воздействия других людей, не позволил им доминировать надо мною, отказался жить по их правилам и добился того, чтобы жить по тем правилам и законам, которые присущи моей природе. Когда всё это происходит, оказывается, что интрапсихическое (я) и экстрапсихическое (другой человек) не так уж сильно отличаются друг от друга и уж конечно не являются антагонистами.

Оказывается, что оба кодекса законов имеют смысл и даже могут быть сведены в один кодекс.

Самый простой пример, который может помочь читателю разобраться в этом лабиринте слов, — это бытийная любовь между двумя людьми, но можно обратиться и к другим видам пиковых переживаний. Разумеется, на этом уровне идеального общения (которое я называю царством Бытия) такие понятия, как свобода, независимость, постижение, доверие, воля, зависимость, реальность, другая личность, отчуждение, отпущение грехов, и так далее, имеют очень сложное и богатое содержание, какого они лишены в повседневной жизни, измученной дефицитами, желаниями, потребностями, стремлением к самосохранению, дихотомией и полярными противоположностями.

12:

Существуют определённые теоретические преимущества в том, чтобы именно сейчас выделить аспект не-желания или не-стремления и взять его в качестве центральной точки (или центра организации) чего-то, что мы в настоящий момент изучаем. В разных описанных выше формах и в более широком, чем обычно, смысле, поведение индивида во время пикового переживания становится немотивированным (или нестимулируемым), особенно с точки зрения потребности в ликвидации дефицита.

Если речь идёт об этом царстве общения, то имеет смысл определить наивысшую, подлинную самобытность, как не-стремление, не-желание, не-неполноценность, как нечто, стоящее выше обычных потребностей и стимулов. Индивид просто есть — и все. Он достиг наслаждения бытием, что означает временное прекращение стремления к наслаждению.

Что-то в этом роде уже упоминалось, как отличительная черта самоосуществляющегося человека. Во время пикового переживания все получается само собой, не требует усилий, напряжения воли, целенаправленности. Индивид максимально использует все свои силы, он не руководствуется стремлением удовлетворить свои потребности, избежать боли, неприятных переживаний или уйти от смерти, он живёт не ради будущего и его целью является только он сам. Его поведение и переживание становятся самоценными и самообоснованными — поведение как цель и переживание как цель, а не поведение как средство и переживание как средство.

Поднявшегося на этот уровень человека я называю богоподобным, поскольку считается, что боги не имеют потребностей или желаний, не испытывают нужды и неутоленности и находят удовлетворение во всех вещах. Считается, что характерные черты и действия «верховных» божеств основаны на не-желании. Этот вывод я нахожу сильным стимулом к попытке разобраться в действиях человеческих существ, когда они не отягощены никакими желаниями. Например, я считаю этот вывод очень надёжной основой для теории божественного юмора и радости, теории скуки, теории творчества и так далее. Тот факт, что человеческий эмбрион тоже не имеет никаких потребностей, вносит большую сумятицу в дискуссию о различиях между высшей и низшей нирваной (см. Главу 11).

13:

Во время пиковых переживаний человек зачастую склонен изъясняться поэтическим, мифологическим или возвышенным языком, словно такое состояние можно выразить только так. Я лишь недавно обратил на это внимание, исследуя переживания своих «подопытных» и свои переживания, так что мне особо нечего сказать по этому поводу. В главе 15 я возвращаюсь к этому вопросу. Что касается теории самобытности, то этот факт говорит о том, что люди, «ставшие самими собой», уже поэтому уподобляются поэтам, художникам, музыкантам, пророкам и так далее. («Поэзия — это летопись самых светлых и самых счастливых моментов в жизни самых светлых и самых счастливых умов» (Шелли). — Прим. авт.)

14:

Все пиковые переживания можно правильно понимать как «завершённые действия», в том смысле, в каком это выражение употреблял Дэвид М. Леви (90), или как «замыкание», о котором говорят гештальт-психологи, или как «полный оргазм» Рейха, или как полную разрядку, катарсис, кульминацию, свершение или облегчение (106). Противоположность — это постоянное присутствие неразрешённых проблем, плохо функционирующие грудь, простата или кишечник, неумение «выплакать» печаль, полуголодное существование сидящего на диете, кухня, которая никогда не бывает абсолютно чистой, не принесший удовлетворения половой акт, не нашедший выхода гнев, то, что значит невозможность тренироваться для атлета, косо висящая на стене картина, обязанность «проглатывать» глупость, безрезультатность или несправедливость и так далее. По этим примерам любой читатель должен феноменологически понять, насколько важна завершённость, а также приблизиться к пониманию не-стремления, цельности, раскованности и всего того, о чём говорилось выше. В нашем мире завершённость — это совершенство, справедливость, красота; цель, а не средство и так далее (106) Поскольку внешний и внутренний мир в определённой степени изоморфны и диалектически связаны друг с другом («создают» друг друга), то мы приближаемся к вопросу о том, каким образом друг друга создают хороший индивид и хороший мир.

Какое это имеет отношение к самобытности? Скорее всего, «подлинный человек» сам по себе в определённом смысле является завершённостью или законченностью; вне всякого сомнения, время от времени он испытывает субъективное чувство законченности, завершённости, совершенства; и, конечно, он замечает эти явления в мире. Может оказаться, что вполне самобытны только те, кому известны пиковые переживания; что человек не испытавший этого, обречён навсегда остаться незавершённым, постоянно испытывая нужду, вечно живя в мире средств, а не результатов: а если эта корреляция окажется не совсем верной, то я уверен, что, по крайней мере, между «подлинностью» и пиковым переживанием такая связь существует наверняка.

Когда мы рассматриваем физическое и психологическое напряжение и «упорство несовершенства», то нам представляется вполне вероятной их несовместимость не только со спокойствием, невозмутимостью и психическим здоровьем, но также и со здоровьём физическим. Может быть, это ключ к разгадке удивительного явления, о котором говорят многие люди, испытавшие пиковые переживания: эти переживания чем-то напоминали им прекрасную смерть, словно наиболее насыщенное существование содержит в себе и парадоксальное стремление к смерти. Может быть, любое совершенство, завершённость или свершение является смертью в мифологическом, метафорическом или архаическом смысле, как о том говорит Ранк (76, 121).

15:

Я убеждён, что веселье, радование определённого рода является одной из бытийных ценностей.

Некоторые основания для такого предположения уже обсуждались на страницах этой книги. Одно из наиболее важных оснований заключается в том, что о веселье часто говорят люди, испытавшие пиковые переживания (сами пребывая в этом состоянии, они и окружающий мир видят таким): кроме того, это состояние заметно постороннему наблюдателю.

Это бытийное веселье описать очень трудно, поскольку не всякий язык, в принципе, годится для описания «высших» субъективных ощущений. Это божественное или космическое качество, которое поднимается над всякого рода злобой. С таким же успехом его можно назвать «счастьем», «радостью» или «восторгом». Оно идёт от избытка чувств (а не от удовольствия устранения нехватки). Оно экзистенциально в том смысле, что представляет собой радость и восхищение как ничтожеством (слабостью), так и величием (силой) человеческого существа, оно выше полярности власть — подчинение. Оно содержит в себе триумф определённого рода, а иногда, пожалуй, и облегчение. Оно воплощает одновременно и зрелость, и детство.

Это нечто законченное, утопическое, эупсихическое, трансцендентное в том смысле, в каком употребляли это слово Маркузе (93) и Браун (19). В нём также можно обнаружить нечто в духе ницшеанства.

Его неотъемлемыми свойствами являются лёгкость, непринуждённость, изящество, меткость, освобождение от комплексов и сомнений, умение смеяться вместе с кем-то (а не над кем-то), бытийное познание, уход от сосредоточенности на эго, на средствах, выход за пределы времени и пространства, за пределы истории и любого рода «местечковости».

И наконец, оно само по себе является «интегратором», таким же, как красота, любовь или творчество. Именно в этом смысле оно является разрешением дихотомии и многих неразрешимых проблем. Это хороший выход из той ситуации, в которой находится человечество, поскольку это позволяет нам понять, что один из способов решить проблему — это найти в ней приятные стороны. Это качество даёт нам возможность жить одновременно и в царстве дефицита, и в царстве Бытия, быть одновременно и Дон-Кихотом, и Санчо Пансой, подобно Сервантесу.

16:

Во время пиковых переживаний и как последействие у людей возникает характерное чувство счастья, успеха, избранности. Довольно распространённая реакция «Я этого не заслужил». Пиковое переживание нельзя запланировать или «разработать»; это просто «случается». Радость «захватывает нас врасплох» (91 а). Поэтому очень часто имеет место удивление, приятное «потрясение узнавания».

Как правило, за этим следует чувство благодарности. Религиозные люди благодарят Бога, остальные — Судьбу, Природу, других людей, прошлое, родителей, мир, всё что угодно, что помогло сделать это чудо возможным. Это чувство может перерасти в поклонение, обожание, вознесение хвалы, принесение жертв и благодарностей, а также во все другие формы реакции, которые легко умещаются в религиозных рамках. любая психология религии (будь то психология поклонения сверхъестественному или же природе) обязательно должна принимать в расчёт эти ситуации. То же самое относится и к любой натуралистической теории происхождения религии.

Очень часто это чувство благодарности ведёт к безграничной любви ко всему сущему, к восприятию мира как исполненного красоты и добра и зачастую к желанию сделать для мира что-то хорошее и даже к переживанию необходимости «вернуть долг».

Наконец, вполне возможно, что здесь мы имеем теоретическую связь с известными фактами проявления осуществляющими себя, подлинными людьми одновременно и скромности, и гордости. Переживая удачу, человек, как существо благородное и склонное к благоговению, вряд ли может считать причиной своего везения только себя самого.

Человек должен задать себе вопрос: «Заслужил ли я это?» Такие люди разрешают дихотомию между скромностью и гордостью посредством соединения их в неразрывное, сложное, трансцендентное единство. То есть они одновременно горделивы (в определённом смысле) и смиренны (в определённом смысле). Гордость (разведённая смирением) — отнюдь не высокомерие или паранойя; смирение (разведённое гордостью) — вовсе не мазохизм. Только дихотомия придаёт им патологические формы. Бытийная благодарность делает нас способными соединить в одном теле героя и покорного слугу.

Заключение

Я хочу особо выделить один основной парадокс, о котором я уже говорил выше и с которым мы не можем не сталкиваться, даже если и не осознаем этого. Цель личности (самоактуализация, самостоятельность, индивидуация, «истинное Я», по определению Хорни, подлинность и так далее), похоже, одновременно является и конечной, и промежуточной целью, инициацией, шагом вверх по лестнице к трансцендированию, превосхождению самобытности. Можно сказать, что её функция заключается в самоуничтожении.

Иначе говоря, если наша цель такова, как толкует её Восток, уход от эго, от самосознавания, от самонаблюдения, полное забвение прошлого, слияние с миром и отождествление с ним (Бёкк), гомономия (Ангьял), то похоже на то, что для большинства людей наилучший способ достичь этой цели — обрести силу подлинного Себя и удовлетворить свои фундаментальные потребности, а не предаваться аскетизму.

Здесь наверное уместно будет сказать, что мои молодые «подопытные», как правило, говорили о том, что физическая реакция на пиковое переживание бывает двоякого рода. Первое — это высокое напряжение и возбуждение («Мне хочется совершать какие-нибудь экстравагантные поступки, прыгать, орать»). Второго рода реакция расслабленность, умиротворённость, полное спокойствие. В случае высокого сексуального ощущения, эстетического переживания или творческой «горячки» возможны оба типа реакции; могут иметь место сильное возбуждение, бессонница, потеря аппетита, и так далее. Или же человек может полностью расслабиться, впасть в сон или полную прострацию, и так далее. Объяснения этому я не знаю.