Александр Александрович Зиновьев:
На пути к сверхобществу.
Часть III. Общество

Наша цель

Перейдём к рассмотрению общества. Понятие общества является ключевым для понимания всех основных социальных явлений современности, включая западнизм, коммунизм и эволюционный перелом, происходящий в наше время. Что такое общество — это кажется очевидным, само собой разумеющимся и общеизвестным. Но если посмотреть на положение с логической точки зрения, то можно заметить, что именно в этом ключевом пункте больше всего неясности, путаницы, смешения разных явлений, нарушений всех правил логики и методологии науки.

Наша цель в этой части книги состоит в том, чтобы осуществить экспликацию понятия общества и совокупности понятий основных компонентов его социальной организации. Тут мы имеем пример комплексного определения понятий, о котором говорилось в первой части. Так что речь здесь пойдёт о явлениях, которые общеизвестны, а не о каких-то открытиях тайн, ещё неведомых в социальной науке. Но общеизвестность явлений не означает, что эти явления поняты. К тому же понимание может быть различным.

Предлагаемая здесь экспликация понятий будет не совокупность дефиниций, какие можно найти в философских и социологических справочниках, а определённым способом понимания социальных явлений, существенно отличающимся (если читатель внимательно вдумается в него) от известных в социологии и философии.

Условия возникновения общества

В сочинениях на тему об обществе обычно смешиваются условия возникновения обществ, условия их самосохранения и признаки, указываемые в определении понятия «общество». Тут имеют место частичные совпадения, но полного совпадения нет. Среди условий возникновения общества могут быть такие, которые, сыграв роль, исчезают в прошлое. Среди условий самосохранения могут появиться такие, в которых не было необходимости при возникновении. А в определении понятия указывается совокупность признаков, по которой общества отличаются от всех прочих объектов, независимо от того, как они возникают и воспроизводятся. Они предполагаются данными как эмпирическая реальность. Назову некоторые условия возникновения обществ, знание которых важно для составления предварительного (ориентировочного) представления о том объекте, который нас интересует. Общество образуется тогда, когда в каком-то ограниченном пространстве скапливается достаточно большое число людей и вынуждается на постоянную совместную жизнь в течение многих поколений не в силу родственных отношений (хотя они не исключаются), как это имеет место в предобществах, а по каким-то другим причинам.

Например, это может быть скопление в одном регионе множества разноплеменных людей для защиты от врагов или в силу природных условий. Эти люди по крайней мере в значительной части являются чужими друг другу, а то и вообще враждебными, как это имеет место, например, при завоевании одних человейников другими. Среди людей в рассматриваемом скоплении могут быть и связанные родственными узами, что очевидно, поскольку тут имеются и образуются семьи. Но в данных условиях чуждость людей друг другу приобретает решающее значение. Для общества необходим некоторый минимум людей, не связанных родственными отношениями, хотя бы для того, чтобы родственные связи утратили прежнее значение. Конечно, эти связи не исчезают совсем. Но для человека как члена общества число родственно близких людей невелико в сравнении с числом тех чужих людей, с которыми ему приходится иметь дело, не говоря уж о численности прочих членов скопления людей, с которыми ему вообще не приходится сталкиваться.

Для общества необходимо не просто скопление достаточно большого числа разрозненных людей, но нечто большее, — необходим достаточно многочисленный народ или группа народов, по каким-то причинам вынужденная объединиться. Думаю, что наиболее важным случаем такого объединения является покорение одних народов другими или представителями других народов. Общество, скорее всего, образуется не столько из друзей, вынужденных враждовать, сколько из врагов, вынужденных дружить. Рассмотренный человеческий материал в обществе подвергается дальнейшей эволюции. Высшим результатом этой эволюции является образование человеческого единства, большинство или по крайней мере наиболее важная часть которого осознает (идентифицирует) себя прежде всего в качестве граждан своего общества. Можно было бы в этом случае употребить слово «нация». Но и оно многозначно.

Нацией называют множество людей, имеющих юридическое гражданство данной страны, этническую группу, охваченное «национальной» идеологией множество жителей страны и так далее. Я буду такое человеческое единство называть гражданством. Скопление людей, образующих общество, состоит не непосредственно из отдельных людей. Это — не толпа. Оно состоит из множества устойчивых групп. Эти группы сравнительно невелики по размерам. Если даже какие-то из них состоят из родственников, небольшая семья например, основу их образуют не родственные связи, а интересы какого-то общего (совместного) дела. Они до известной степени автономны в своей жизнедеятельности. Каждая из них имеет свои частные интересы. Последние могут совпадать для некоторых из них, могут различаться для других и даже быть противоположными, могут совпадать в одних отношениях и различаться в других. Но всем им свойственно одно общее: эти частные интересы различных групп могут быть удовлетворены только в составе объединения этих групп в единое целое.

Общество возникает как общее для разнородных людей и их групп с различными интересами условие удовлетворения их частных интересов. Возникновение общества предполагает возникновение каких-то общих интересов у разрозненных частных групп людей и порождает какие-то общие интересы общества как целого, и прежде всего — интересы самосохранения его как целого. Частные интересы никогда не совпадают полностью с общественными. Части общества всегда отдают предпочтение своим частным интересам перед общественными. Они отдают предпочтение общественным интересам только в двух случаях: когда это явно в пользу их частным интересам и когда они на это вынуждаются силой и обстоятельствами. Трудно сказать, каково соотношение добровольности и принуждения в образовании и сохранении общества. Я склонен считать, что элемент принуждения является доминирующим. Даже в тех случаях, когда общественные интересы становятся функциями отдельных людей и их объединений (учреждений, организаций), частные интересы последних не совпадают полностью с общественными, вторые становятся средством удовлетворения первых. Так что всегда требуется какое-то принуждение, чтобы общественные интересы удовлетворялись. Человейники образуются отчасти стихийно и неосознанно, а отчасти в результате сознательно-волевых действий людей. Пропорции тех и других факторов различны. В образовании предобществ доминируют неосознанные факторы. Люди, создающие предобщества, суть скорее очеловечившиеся животные, я бы даже назвал их предлюдьми.

В образовании обществ доминируют сознательные факторы. Создатели общества осознают необходимость каких-то мер для создания или сохранения единства данного им скопления людей, принимают сознательные решения для этого и изобретают средства, реализующие их решения. Это не означает, будто люди собираются и договариваются создать именно общество, причём по некоторому разумному проекту. Ничего подобного не происходит. С этой точки зрения концепция общественного договора — наивная сказка, хотя и близкая к реальности. Сознательность тут заключается в том, что некоторые члены данного скопления людей совершают некоторое множество сознательных и волевых действий, благодаря которым в течение исторического (длительного) времени и в ожесточённой борьбе, через массу проб и ошибок, неудач и успехов формируется общество.

Сознательность действий по созданию общества не означает, будто его создатели на научном уровне понимают то, что они творят. В системе государственности западных стран занято более пятнадцати процентов работающих людей. Это — десятки миллионов человек. А многие ли из них, сознательно исполняя свои функции, имеют в головах научное понимание общественных феноменов? Конечно, не все люди, участвующие в процессе создания общества, в какой-то мере осознают происходящее, а только часть из них, возможно единицы. Большинство служит лишь строительным материалом для сознательных творцов общества. К тому же последние редко осознают творимое ими так, как это делают их потомки, глядя на их деятельность с высот результатов истории. И творят они историю не как абстрактные мыслители, а как живые существа, имеющие свои личные интересы и использующие для удовлетворения их своё сознание и волю.

Общество есть продукт сознательной деятельности людей, есть их искусственное изобретение. Но это не означает, будто оно создаётся по произволу строителей. Если бы люди создавали общество полностью по своему произволу, никаких проблем не было бы. Они изначально жили бы как в раю. А скорее всего, никакое общество у них не получилось бы, — они передрались бы, ибо вряд ли достигли бы единства в своём произволе. Творцы общества вынуждены считаться с объективными факторами, в их числе — с социальными законами. Сказанное не исчерпывает всех условий возникновения общества. Упомяну ещё такие, как необходимость пространственных границ (внешней «оболочки»), сосредоточение основной жизнедеятельности членов общества во внутреннем его пространстве, способность добывать и производить самое необходимое для своего существования, создавать внутреннюю самоорганизацию и свой образ жизни. Общество обладает достаточно высоким уровнем суверенитета, то есть независимости от других человейников. Для этого общество должно иметь достаточно высокий уровень материальной культуры. Другие условия станут ясны из дальнейшего изложения.

Социальная организация общества

В нашу задачу не входит описание истории и видов обществ, вообще не входит описание обществ со всеми их свойствами. Наша задача — принимая как данность возникновение и существование обществ как качественно особого типа и уровня социальной организации, описать, в чём именно заключается это качество. Основные компоненты социальной организации общества суть те же самые, что и всякого достаточно развитого человейника. Мы их перечислили выше. Обычный подход к ним состоит в том, что не выделяется их специфика как феноменов именно общества.

Например, берут систему власти и управления общества и ищут корни её в прошлом, доходя до вождей племён, глав семей и даже вожаков стад человекообразных существ. А не в меру усердные находят истоки этого явления в стадах и стаях животных. Аналогично хозяйство общества рассматривается просто как добывание и изготовление средств существования, уходящее корнями в отдалённое прошлое вплоть до каменных орудий, пещер, охоты на мамонтов и звериных шкур. И в отношении менталитетной сферы поступают подобным образом: находят её корни в верованиях и ритуалах примитивных племён. Я уж не говорю о том, что ни у кого вы не заметите даже намёка на верхнюю границу компонентов социальной организации общества. Конечно, общество не изобретает компоненты своей социальной организации полностью заново, на пустом месте, можно сказать — не начинает с нуля. Оно использует наличный материал и придаёт ему вид, соответствующий его условиям и интересам.

На этой исторически данной основе происходит эволюция, в результате которой возникают качественно новые явления. Но то, что придаёт новый вид наличному материалу и становится предпосылкой нового уровня организации, выделяется нами именно для того, чтобы стать началом описания общества как особого социального объекта. И искать тут какие-то корни или истоки его в прошлом бессмысленно в силу самих наших намерений найти начало нового качества. Поиски корней и истоков нового качества в данном случае означают, что мы, отыскав нижнюю эволюционную границу объекта, забываем об этом (о том, что искали именно начало) и применяем затем логически недопустимое отрицание именно начала. Специфические для общества компоненты социальной организации возникают исторически, имея среди своих условий предобщественные формы или развивая в себе их черты в качестве своих собственных черт или условий функционирования (в «снятом» виде, напоминаю). Но они возникают в более обширной социальной среде и на более богатом материале истории. Они имеют и другие условия и истоки. При рассмотрении социальной организации общества в целом и её компонентов по отдельности необходимо принимать во внимание фактор развития.

При этом надо вспомнить то, что говорилось в первой части книги. Как бы ни происходил конкретный исторический процесс для тех или иных конкретных обществ, в теоретическом исследовании мы должны исходить из единства компонентов его социальной организации и рассматривать конечный результат их развития как раскрытие изначально заложенных в них потенций.

Мы должны исходить из высшего результата развития, который можно наблюдать в современных обществах, и в нём посредством логических операций выявить исходный пункт развития, определив тем самым специфику социальной организации общества. При этом мы должны различать состояние компонентов социальной организации как исторического условия образования самой этой организации и их состояние как результата развития в качестве компонентов сложившейся организации. Надо иметь в виду также то, что эволюционные линии каждого компонента до известной степени автономны, их взаимная адекватность никогда не достигает идеала и достигает более или менее высокой степени лишь со временем. В отношении каждого компонента могут иметь место качественные изменения, неадекватность формы и содержания, перемена ролей и так далее, короче говоря, все «фокусы» осмеянной диалектики.

Конкретные общества различаются по многим признакам. Различаются они и с точки зрения социальной организации. Но мы эти различия здесь оставляем без внимания. Мы принимаем такое допущение. Мы рассматриваем достаточно большие и развитые общества. Для каждого компонента социальной организации одного такого общества найдётся компонент в организации любого другого, играющий аналогичную роль. Такое же допущение мы принимаем для признаков компонентов социальной организации по отдельности. Это допущение означает, что мы рассматриваем социальные законы и закономерные явления общества. Социальная организация общества является результатом сознательной деятельности людей. Не просто в том смысле, что она создаётся с участием сознания (таковы все социальные действия людей), а в том смысле, что роль её осознается и она преднамеренно делается для этой роли. Это, напоминаю, происходит не как полный субъективный произвол (хотя в конкретной истории и произвол имеет место), а в соответствии с объективными законами организации человейников.

Социальная организация есть организация рациональная. С этой точки зрения общества суть исключительные явления в истории человечества. Предобщества ещё не являются организованными рационально. Возникающие сверхобщества являются сверхрациональными. Они поглощают рационализм обществ, но организуются, как увидим в дальнейшем, уже не по законам рациональности.

Учтя сказанное выше об экспликации понятий, я буду употреблять для обозначения основных компонентов социальной организации общества выражения «сфера государственности» («государство», «государственность»), «сфера экономики» («экономика») и «сфера идеологии» («идеосфера»). Для обозначения соответствующих компонентов социальной организации предобщества буду употреблять приставку «пред», а сверхобщества приставку «сверх».

Порядок рассмотрения

В какой последовательности рассматривать компоненты социальной организации общества? В реальности имеют место разнообразные варианты взаимоотношений между ними. Причём эти отношения меняются со временем. Но независимо от того, как они складываются исторически и какой вид принимают в тех или иных конкретных обществах, имеются логические правила на этот счёт. Если, например, в некотором виде обществ в социальной организации доминирует религия, из этого не следует, что научное описание этих обществ должно начаться с религии.

Логично начать с фундаментальных компонентов, поскольку прочие суть результат дифференциации их дифференциации, отпочкования от них, комбинирования, а также производные от них. Рассмотрение же фундаментальных компонентов логично начать с такого, благодаря которому прочие основные компоненты становятся специфическими компонентами социальной организации именно общества и могут быть определены в этом качестве со ссылкой на него, независимо от того, в каких отношениях они ни находились с иной точки зрения.

Рассмотрев все логически возможные варианты, я пришёл к выводу, что для описания социальной организации общества, взятого в «чистом» виде (абстрактно), исходным должно быть признание чёткой дифференциации основных сфер общества и оформление сферы власти и управления в качестве особой сферы (сферы государственности), и описание надо начинать именно с неё. Определение прочих сфер как специфичных обществу предполагает государство и не может быть логически корректно определено без ссылки на него, тогда как государство может быть определено без ссылки на них. При этом, повторяю, не следует смешивать логические отношения понятий с эмпирическими отношениями определяемых объектов.

Предварительные замечания

Моё понимание государства сложилось много лет назад как отрицание марксистского учения о государстве. В двух словах суть этого учения такова. Государство есть продукт раскола общества на антагонистические классы. Оно возникло как орудие доминирующих (эксплуататорских) классов. Оно есть надстройка над экономическим базисом. В будущем коммунистическом обществе оно отомрет, поскольку исчезнут классы. Вырабатывая своё понимание государства, я, разумеется, знакомился с сочинениями философов, социологов, историков и других специалистов, так или иначе затрагивавших проблемы государства. Но главным источником моих идей послужила та информация, которую я получал по самым различным каналам о состоянии государственности в современном мире и о возникновении её в многочисленных случаях в наше время. Возникновение государства не есть одноактная операция, случившаяся однажды в прошлом. Это — событие, имевшее место в истории большое число раз, как и возникновение обществ. Такие события можно наблюдать и в наше время.

После Второй мировой войны, например, возникли многочисленные новые общества и соответственно государства в этих обществах, включая разгромленную в войне Германию и страны Восточной Европы. В результате распада советского блока и самого Советского Союза и разгрома коммунистической системы в странах этого региона возникло множество новых обществ с новой государственностью. Государство есть эмпирически данное явление, причём очевидное всем взрослым и здравомыслящим людям, не претендующим ни на какое глубокомыслие. Государство — это вполне материальные, во всяком случае вполне ощутимые элементы жизни общества: органы власти всех уровней, начиная с высшей власти (парламент, конгресс, президент, министры, и так далее) и заканчивая самой низшей (локальные учреждения); полиция; суды; тюрьмы; армия. И каковы функции этих органов общества, точно так же общеизвестно. Но когда за дело берутся мыслители, они с самого начала хотят продемонстрировать высоты своего понимания и дают такие определения общеизвестным и очевидным вещам, которые превращают эти вещи в нечто непостижимое для здравого ума. Начинается неразбериха, которая тянется столетиями, причём каждый новый великий мыслитель добавляет в эту неразбериху кусочек своей мудрости, от которой неразбериха становится ещё запутаннее.

Как я уже говорил, не только социальная организация в целом, но и каждый её компонент является многомерным. Это относится и к государству. При рассмотрении её надо различать по крайней мере такие аспекты: исторический и структурный, государство для себя и для других, внутренние явления государства и отношение его к окружению, государство и другие сферы, и так далее. Причём эти аспекты надо брать в их взаимодействии, переплетении и эволюции. Я, конечно, не могу все это охватить здесь, как это следует сделать в теории государства. Ограничусь лишь тем, что непосредственно касается темы книги.

Исторически государственность возникает в различных человейниках и в их среде (в мирах) в сложных и разнообразных конкретных условиях. Она не сразу рождается в готовом виде и не остаётся неизменной. Одно дело государственность в примитивном состоянии, когда она ещё не велика по числу людей, когда её функции ещё не дифференцировались и не отделились в виде особых функций её подразделений, когда ещё не произошло чёткое структурирование её учреждений, когда она в целом ещё не отделилась от прочих сфер общества как особая сфера. И другое дело — развитая государственность с огромным числом занятых в ней людей, с разделением и обособлением функций и подразделений, обособившаяся от прочих сфер общества. Государство возникает и существует и для самого себя, и для привилегированных классов, и для всего общества. Ошибочно раздувать какой-то один из этих аспектов в нечто абсолютное и всеобъясняющее.

Важно понять отношение их в комплексе свойств и функций государства. Возникновению государства в конкретных случаях могло предшествовать расслоение человеческих объединений на классы. Государство могло возникать одновременно с таким расслоением. Оно могло испытывать влияние такого расслоения и само могло влиять на последнее. Оно само послужило одним из источников разделения людей на классы.

Общество и государство

Государство есть управляющий орган общества. Но дело обстоит не так, будто сначала возникает общество, и затем в нём формируется государство. И не так, будто сначала возникает государство, и затем оно создаёт общество или общество создаётся при его участии. Государство формируется как орган формирующегося общества, а общество формируется как человейник с таким управляющим органом, каким является государство. Это — единый процесс. Если в каких-то обществах государственная власть находится в руках богатеев, военных или попов и эти конкретные общества держатся на этом, из этого не следует, будто экономика, армия или церковь образуют основу общества как особого типа социальной организации человейников вообще.

В чьих бы руках ни находилась государственная власть, какой бы вид она ни имела и в каком бы состоянии ни находилась, что бы ни служило основой сохранения того или иного конкретного общества, неизменным остаётся одно: если в человейнике нет государственности, этот человейник не есть общество, а если в человейнике в каком-то виде возникла государственность, то тут можно констатировать зарождение общества. Наличие государственности в этом случае есть показатель (признак) того, что человейник зародился именно как общество. Наличие государственности при этом не является единственным показателем зарождения общества. Имеются (должны быть) и другие.

Государственность есть необходимый признак общества, но не достаточный. Надо различать, далее, зависимость государственности от других компонентов социальной организации, с одной стороны, и место этих компонентов в установлении специфики социальной организации любого общества, с другой стороны. В первом случае возможно, что тип экономики определяет тип государства. И в этом смысле (и только в этом!) допустимо говорить об экономике как базисе общества в марксистском смысле. Но такое бывает не всегда, бывает и наоборот. Бывает и идеология в этом смысле базисом для государства, но тоже не всегда. Во втором же случае дифференциация человейника на государственность (управляющий орган человейника) и подвластную ей часть человейника рассматривается как начало образования общества. И понятия базиса и надстроек тут лишены смысла.

Внутренние и внешние факторы

Как я уже говорил, никакого социального закона превращения предобществ в общества нет. Общества возникают в мирах человейников, а не путём имманентного превращения отдельно взятых (изолированных) предобществ в общества. В результате имманентного развития изолированного предобщества могут развиться предпосылки для общества, но не общество. Для исторически первичного возникновения общества требуется по крайней мере два предобщества. При этом одно предобщество (или какая-то его часть) должно покорить другое предобщество (другие предобщества).

Часть членов предобщества победителя становится властью в новом объединении. Если она организует покорённых в целое с целью иметь для себя постоянный источник существования (в виде поборов, дани, налогов), то это становится началом государственности, а новое объединение — началом общества. Возможно, что вследствие разрастания одного предобщества последнее разделяется на два и более предобщества. И тогда возможно одно из них покоряет другое (другие) и становится господином над другим (другими). Таким путём может зародиться общество и государство. Но всё равно это не означает, что предобщество превратилось в общество и породило государство имманентно. Этому так или иначе предшествовало образование нескольких предобществ, их обособление, вражда и завоевание. Да и то сказанное есть лишь возможность.

Для реального возникновения общества и государства требовался более богатый мир человейников и историческое время, насыщенное кровопролитными сражениями за господство одних человеческих объединений над другими. Когда накапливается число обществ и опыт жизни в обществах, становится возможным превращение каких-то предобществ в общества без внешнего завоевания, путём заимствования опыта других. Становится даже возможным историческое творчество в смысле изобретения новых форм государственности. Но и тут вряд ли дело обходится без борьбы за власть и без насилия над подвластными. Думаю, что тут действует общий социальный закон возникновения человейников и новых уровней их организации. Скорее всего, и предобщество возникало исторически из множества человеческих объединений в результате возвышения одного из них над другими, то есть путём образования нового объединения с социальной иерархией. Как увидим дальше, этот закон имеет силу и для возникновения сверхобщества в мире обществ.

Функция государственности, как таковая

Надо различать государство как совокупность людей, совместно выполняющих некоторую функцию в обществе (государство как орган общества), и эту функцию, как таковую, скажем — функцию государственности. В реальности полного соответствия тут нет. Государство как орган в реальности постоянно выходит за рамки функции государственности или столь же часто не выполняет эту функцию полностью.

С другой стороны, в то, что должно быть делом государства как органа, и делом только его, вмешиваются внегосударственные люди и организации. Жалобы на все такие явления несоответствия фактического поведения государства как органа и функции государственности часто встречаются в статьях и книгах на социальные темы. Люди хотят, чтобы то, что возможно лишь в идеале, непосредственно выполнялось в реальности. Но соответствие между государством как органом и функцией государственности есть лишь абстрактный закон, который в реальности проявляется через отклонения от него, которые тоже закономерны. Функция государственности заключается в том, чтобы обеспечить жизнь и самосохранение общества как единого целого. С точки зрения словесного выражения идея эта не новая. Но за одинаковой словесной формой часто стоят разные концепции. Я себе представляю это так. Общество складывается из каких-то групп людей — из частей. Последние имеют свои частные интересы. Эти интересы могут у каких-то частей совпадать, могут различаться и даже быть противоположными. Но у них есть одно общее: они могут быть удовлетворены только в составе объединения этих частей в целое. Целое, таким образом, есть условие удовлетворения каких-то частных интересов. Причём не обязательно все части без исключения могут быть заинтересованы в целостности их объединения. Какие-то из них могут стремиться к дезинтеграции целого. Но в совокупности частей имеется достаточно большое число таких, которые стремятся к целостности и имеют силы противостоять дезинтеграционным стремлениям.

Далее, появляется какая-то группа людей, которая использует эту ситуацию в своих интересах. Она стремится поживиться за счёт потребности этого скопления людей в целостности и делает своим частным интересом удовлетворение этой потребности. Эта группа людей может появиться извне данного скопления, врасти в него и разрастись в нём. Она может выделиться из числа представителей этого скопления, обособиться в нечто автономное и опять-таки разрастись в нём. Она может сложиться как смешанный вариант. Важно то, что она становится носителем интересов целого. Она заботится о себе, но средством удовлетворения своей заботы волею судьбы избирает заботу о создании, сохранении и упрочении данного скопления людей как целостного объединения.

Таким образом, интересы целого — вовсе не интересы всех частей целого, а лишь условие удовлетворения частных интересов и частный интерес особой части целого, которая и развивается в государство. Государство способно выполнять функцию целостности общества лишь при том условии, что оно, будучи «уполномочено» обществом на эту роль в историческом процессе своего формирования, становится самодовлеющим социальным феноменом, существующим для самого себя, а не для чего-то другого, — становится субъектом истории, использующим общество как сферу и орудие своего собственного бытия. Без такого, я бы сказал, «государственного эгоизма» государство просто немыслимо. Оно должно прежде всего позаботиться о себе, чтобы позаботиться должным образом о том, органом чего оно является. Оно живёт за счёт того множества людей, которое организуется им или с его участием в целостное общество. Функция государства как органа целостности общества детализируется и развивается в сложную систему функций: охрана целостности, установление правового порядка, охрана этого порядка, защита общества от внешних угроз и так далее. Среди этих задач государства оказывается также и забота о частных интересах каких-то определённых категорий, слоёв, классов и групп населения, а также примирение вражды между ними. Но ошибочно сводить к этому сущность государства и его основную роль в обществе.

Последняя, повторяю и подчёркиваю, состоит в том, что государство есть основа, орган, условие, носитель целостности общества, орган самосохранения общества как особого целостного социального существа, орган, управляющий его поведением в таком качестве. В основе своей (и, надо полагать, в историческом исходном пункте) власть человейника включала в себя власть как физическое принуждение людей к определённому поведению, власть как обладание и распоряжение материальными ценностями и власть как влияние на сознание подвластных. С увеличением и усложнением человейников произошла дифференциация этих аспектов власти, произошло образование различных сфер, их разрастание и структурирование, образование системы власти в сферах. Можно сказать, что произошло разделение властей. Я называю его первым великим разделением властей. Одновременно действовала тенденция сохранения или восстановления единства власти. Она действовала как борьба различных властей (военных, хозяйственных, церковных) за власть над всем человейником, за доминирование в системе власти. Имели место и до сих пор видны варианты доминирования той или иной власти и их комбинации. Но при всех вариантах происходило сосредоточение всех средств власти в руках той её части, которая брала верх.

В конце концов, в каких-то человейниках произошло обособление особой сферы власти, отличной от прочих сфер и противостоящей им в качестве органа управления человейником в целом. Это — другой аспект формирования государства. Оно возникает не просто как превращение догосударственной власти в государственную, а как образование нового структурного уровня власти, подчиняющего себе все прочие явления власти и преобразующего их применительно к своим интересам. Отмечу ещё один аспект формирования государства. Всякая власть обладает функцией приказаний и функцией принуждения тех, к кому относятся приказания, к их исполнению. Обособление первой функции в качестве функции высшего уровня власти общества придаёт последней характер государственности. Возможно, что эту функцию присваивают военные начальники, богачи или служители религии. Но тут всё равно можно констатировать государственность, если упомянутые лица исполняют функции высшей власти, а не превращают эти функции в военные, хозяйственные или религиозные. Решающим тут является осознание обществом этих функций власти как функций власти высшей.

В данном случае надо различать содержание и форму власти. Власть по содержанию может быть государственной, но рядиться в неадекватную ей форму военной, экономической или религиозной власти. Порою эта форма утверждается прочно и надолго, делая государственность неполноценной или недоразвитой. Адекватной содержанию государственности является форма профессиональной, то есть чисто политической власти. Эта форма устанавливается, когда система власти разрастается до сравнительно больших размеров, а её функции усложняются настолько, что требуется профессионализм для их исполнения и требуются затраты усилий и времени, исключающие прочие занятия.

Структура государства

Результатом рассмотренного выше длительного и многостороннего процесса явилось возникновение в системе власти нового структурного уровня — уровня высшей власти, власти, как таковой, власти политической. Функцией этого подразделения власти стала власть над всей совокупностью власти в обществе и через неё власть над обществом как целым. Именно этот уровень придаёт всей системе власти характер государственности в её самом развитом виде. Государственность структурируется по многим линиям. Основные из них суть следующие. Во-первых, происходит структурирование в зависимости от территориального деления страны. Складывается иерархическая структура, начиная от учреждений центральной власти и заканчивая учреждениями власти минимальных территориальных единиц. Между ними устанавливаются различные отношения, включая подчинение низших уровней высшим и распределение власти, то есть некоторую автономность низших уровней по отношению к высшим. Территориальные власти в той или иной мере копируют власть более высоких уровней (принцип стандартизации).

Вторая основная линия — структурирование государственности на микроуровне. Для подавляющего большинства лиц, занятых в системе государственности, их дело является работой, требующей профессиональной подготовки и навыков. Для них участие во власти есть рутинная работа в деловых клеточках. По этой линии государственность разрастается в сеть и иерархию деловых учреждений (клеточек), связанных в целое отношениями субординации и координации. Это — бюрократически-административный аппарат. Структурирование государственности по рассмотренным двум линиям я буду называть организационным. И третья основная линия структурирования государственности дифференциация различных функций власти и обособление их в виде особых подразделений власти. Я называю это структурирование функциональным. Тут имеет силу социальный закон соответствия в следующем смысле: каждой функции соответствует какое-то множество частей государственности и каждой части — функция. При этом возможно, что одной функции соответствует несколько частей, а одной части — несколько функций. Это означает, что одна функция распределена между несколькими различными частями и одна часть исполняет несколько функций. Но в идеале тут имеет место тенденция к взаимно однозначному соответствию (то есть одна функция — одна часть). Самым крупным разделением властей по третьей линии является разделение на законодательную и исполнительную власти. Иногда к этим подразделениям присоединяется отделение судебной власти (так в США). Я называю это структурирование вторым великим разделением властей или разделением властей второго уровня, поскольку оно происходит уже в рамках отделившейся государственности.

Классически отчётливую форму это разделение приобрело в государственности западного типа. Функции, исполняемые государственностью, различаются по широте действия, по степени сложности, по степени важности, по тому, какие категории людей они затрагивают и какие материальные ресурсы приводят в действие, по затратам на их исполнение и другим признакам. Практически тут происходит своего рода суммирование, так что можно говорить о социальном статусе функций государства. По социальному статусу можно различать уровни государственности, в самой грубой форме — низший, средний и высший. К высшему уровню относятся функции, имеющие стратегически важное значение для общества в целом и его положения в окружающем мире. Степень сложности структуры государственности зависит от степени сложности общества и отражает её. Тут имеет силу закон соответствия между частями общества и частями государственности.

Государственность есть система власти, структурированная и организованная определённым образом, с дифференциацией функций и отношениями субординации и координации её частей. Элементы её структуры и функции не зависят от людей, занимающих посты и исполняющих эти функции. От людей зависит то, кто попадает на эти посты и как используют эти функции. В массе людей, попадающих в систему государственности, имеет силу закон адекватности людей занимаемым постам. Но действует он как тенденция, нарушаемая массой отклонений от норм. Отношения между людьми в системе государственности регулируются правилами дела. Отношения в силу личной преданности, любви, уважения, корысти, и так далее — суть негосударственные отношения.

Легитимность государства

Власть является государственной лишь при том условии, что она легитимная, то есть признана обществом как законная. Власть может обладать силой заставить население признать её, покориться ей, примириться с ней. Но для государственности этого мало. Для неё требуется именно законность как в её установлении, так и в воспроизводстве. Феномен легитимации власти возник в результате длительного и сложного исторического процесса. Он возник не в рамках изолированных человейников, а в более обширных скоплениях людей — в рамках целых миров и цивилизаций. Общеизвестны, например, такие формы легитимации. Властители высших уровней делали легитимной власть на более низких уровнях, — императоры делали легитимной власть королей и герцогов. Право легитимации королей и императоров присвоила себе в своё время христианская церковь.

В истории в течение многих веков шла борьба между светской и церковной властью. Последняя использовала свою силу легитимации светской власти, чтобы самой доминировать над ней. Освещение светской власти церковью придавало ей статус данной от бога. Вожди, короли, цари и императоры выдумывали родословные, чтобы выглядеть законными преемниками власти давно умерших, зачастую вымышленных правителей, а то и богов. Устраивались публичные церемонии, игравшие роль компонентов механизма легитимации власти. Принятие Наполеоном титула императора, коронация и женитьба на представительнице легитимной власти императора Австрии — это была не блажь честолюбца, а исторически конкретная форма легитимации созданной революцией и Наполеоном нелегитимной власти. Такие церемонии устраиваются до сих пор.

Формой легитимации власти являются различные формы выборов правителей. В рамках зародившейся и до некоторой степени легитимной власти принимались и принимаются юридические законы, укрепляющие легитимность и делающие её преемственной (например, законы о престолонаследии, конституции). При любых переворотах те, кто захватывают власть, торопятся узаконить её. В наше время сразу сочиняют конституции, узаконивающие власть захватчиков. Хочу особо подчеркнуть формальный характер легитимации власти в качестве государственной. Пусть читатель не сочтёт это за нарочитый парадокс, но сущность легитимации состоит именно в её формальности. А задача этой формальности заключается в том, чтобы навязать людям сознание незыблемости власти и наказуемости за непослушание ей.

Узаконивание власти есть способ осознания обществом её силы и права на насилие, признание фактора власти как стоящего над подвластным. Идея же власти как защитника подвластных есть явление идеологическое и производное от этой задачи легитимации власти. Не случайно, повторяю, даже фактически сильные правители и режимы (не говоря уж о слабых) стремились и стремятся как-то узаконить свою власть или опереться на какую-то уже узаконенную видимость власти. Какой бы ни была конституция, принятая в Советском Союзе в 1936 году, она выполнила свою историческую роль, а именно — сделала советскую государственность легитимной в глазах всей планеты. Сохранение монархии в качестве элемента власти в демократических странах в значительной мере есть средство её легитимации, а не признание монархии как необходимого элемента демократии, каким она не является. С этой точки зрения всякие разоблачения выборных процедур как показных, сугубо формальных, не меняющих положения, жульнических, фиктивных и так далее лишены социологического смысла.

Какими бы безвластными ни казались выборные учреждения власти и какими бы ни были выборы, они самим фактом осуществления и существования выполняют свою главную функцию функцию легитимации власти как государственной. Последняя должна выглядеть в глазах общества как законная, а законность по своей сути формальна. И власть при этом должна осознавать себя именно формально законной. Если этого нет, власть не является государственной. Почему власть должна быть узаконена? Не ради же слова «государственная?» Потребность власти в узаконивании возникает не всегда, а лишь в определённых условиях, а именно тогда, когда человейник разрастается, усложняется и разбрасывается в пространстве настолько, что одними лишь средствами насилия удержать власть над ним и сохранить единство самой власти становится невозможным.

Требуется изобрести и вбить в головы людей идею, будто власть исходит от неких сверхчеловеческих сил или по крайней мере от сил вне данного человейника (бог, древние правители), а в случае выборной власти — исходит от некоего народа, будучи воплощением его свободной воли. Этим силам придавали роль учредителей некоего закона, а в случае выборной власти изображают народ, стоящий над каждым человеком в отдельности как высшая сила, творцом такого закона. Благодаря этому изобретению невыполнение распоряжений власти и всякие покушения на неё стали рассматриваться как выступления не против конкретных лиц во власти и конкретных проявлений власти, а против обезличенного и сверхчеловеческого закона. Замена идеи божественности власти на идею народа как на источник власти была лишь сменой формы легитимации власти. В конкретной истории это был длительный процесс борьбы и социального творчества людей.

Суверенность государства

Государственность суверенна. Это значит, что она законно (формально!) не признает в рамках своего подвластного общества никакой другой власти над собой и не делит власть ни с кем, кто (и что) находится вне государственности. Опять-таки это — лишь в идеале, лишь абстрактный социальный закон. В реальности этот закон постоянно нарушается. Я имею в виду борьбу за власть, интриги, расколы, посторонние влияния, околоправительственные круги, лобби, коррупцию, родственные связи, и так далее. Всё это имеет место и процветает. Но это происходит в рамках одной государственности, около неё, с ней, за её счёт. И всё это не устраняет её формальный суверенитет. Глава правительства может быть под каблуком жены или любовницы, но они от этого не становятся явлением, подчиняющим себе государственность страны. Конечно, тут есть свои пределы, выход за которые делает государственность несуверенной. И тогда она разрушается в этом качестве, остаётся государственностью лишь по внешней форме и по названию.

Государство и право

Государственность возникает в такой тесной связи с правовым (юридическим) аспектом человейника, что они образуют одно целое. Говоря о государстве, мы должны говорить о правовых (юридических) законах, а говоря о праве — должны говорить о государстве. Уже легитимация государственной власти в конце концов принимает форму правовой операции.

Государственность действует в рамках правовых норм и в соответствии с ними. Даже в случае абсолютистских и диктаторских систем государственности это так или иначе в той или иной мере имеет место. Бывают диктатуры как формы государственности и диктатуры как негосударственной формы власти. Так называемая абсолютная власть абсолютна не во всем, но лишь в некоторых отношениях, и это — выход за рамки государственности.

Задача государства — управление обществом как целым. Специфическими средствами этого являются законодательство и принудительный аппарат исполнения законов. Законодательство есть введение в жизнь общества правовых норм (юридических законов), регулирующих взаимоотношения между членами общества, между управляемыми членами общества и управляющей властью, между членами самой системы государственности, а также контроль над соблюдением этих норм, принуждение граждан к их соблюдению и наказание за их нарушения. Будучи узаконено (легитимировано), государство само становится органом легитимирования других феноменов общества. Одной из наиболее важных тенденций государственности является стремление охватить законодательством как можно больше явлений жизнедеятельности членов общества. Если вы сравните объём правовых норм в начале государственности западных стран с таковым в наше время, вы увидите, что он вырос в большей мере, чем любые другие явления общества, в тысячи, если не в десятки тысяч раз.

Государственная власть есть узаконенное право на принуждение подвластных к определённому поведению и на средства осуществлять это право на деле, — полиция, армия, суды, тюрьмы. В паре «власть и управление» власть имеет приоритет. Она есть власть и над управлением, а не власть в силу управления. Управление есть реализация власти. А государственная власть есть прежде всего власть закона. И лишь постольку она есть власть людей, издающих и исполняющих законы и живущих за счёт этой функции.

Публичность государственной власти

Из сказанного выше следует, что деятельность государства по управлению обществом является публичной. Опять-таки это есть лишь абстрактный закон, который постоянно нарушается. Общеизвестно, каких масштабов достигает скрытая часть деятельности властей современных обществ. Официальные измерения соотношения публичной и скрытой частей деятельности власти мне неизвестны. Но я думаю, что степень скрытности очень высока и имеет тенденцию расти. Причём степень скрытности власти коммунистических стран вряд ли превосходит таковую демократических стран Запада. Впечатление, будто в западных странах доминирует гласность, а в коммунистических — секретность, создаётся за счёт пропаганды и умения западных властей производить желаемое впечатление.

Обязанности государства

Государство имеет не только права, но и обязанности. Основные обязанности — организация и охрана общественного внутреннего порядка и защита общества от угроз и нападений извне. Внутренний порядок общества есть прежде всего его социальная организация. Государство часть её, но такая часть, которая обязана сохранять, укреплять и охранять его. Потому создаётся впечатление, будто государство существует вне общества и над ним. Материала для такого представления реальность даёт достаточно. Государство имеет тенденцию к такому положению в обществе и в той или иной мере достигает его. Оно образует автономное объединение множества членов общества в рамках общества — «общество в обществе». Оно при этом зачастую пренебрегает своими обязанностями, что порождает социальные конфликты, восстания, перевороты и так далее.

Типы государственности

Государственность классифицируется по самым различным признакам: монархическая, республиканская, авторитарная, диктаторская, олигархическая, тираническая, демократическая, и так далее. Нас будут интересовать два типа её — западнистский и коммунистический. Мы их рассмотрим в следующих частях книги. Оба они характеризуются целостными комплексами признаков. У них много общего в организации и функционировании административно-бюрократического аппарата, армии, полиции, дипломатии, секретных служб, и так далее, а также в социальных отношениях занятых в них людей. Всё это — общие черты всякой высокоразвитой и большой по размерам государственности. Но они обладают и специфическими чертами, на которых мы и будем акцентировать внимание.

Ограниченность государственности

Государственность в чистом виде не существует. Она не исчерпывает ситуации в обществе, в которых имеет место какая-то власть. Она смешана с явлением внегосударственной власти. Она вынуждена прибегать к негосударственным методам правления и вмешиваться в дела, выходящие за рамки её законных функций. С другой стороны, в деятельность государства вмешиваются негосударственные явления. Государство не охватывает целый ряд проблем, которые оно, казалось бы, обязано решать. По мере развития общества, изменения условий управления и возникновения явлений, не предусмотренных в его стадии, когда складывалось государство, назревает несоответствие между государственностью и требованиями управления обществом. Разрастание самой государственности ведёт к образованию явлений, выходящих за её рамки. Даже самое поверхностное наблюдение политической жизни современных западных стран позволяет сделать вывод, что система государственности переживает непреходящее кризисное состояние и что огромную (а порою — решающую) роль в управлении западными человейниками приобретают явления внегосударственные.

Правовая сфера

С возникновением общества в нормативном аспекте возникает особый феномен — правовая или юридическая сфера. Эту сферу образует множество людей, групп, организаций, учреждений, и так далее, специальным делом которых являются правовые нормы (юридические законы) и поступки членов общества, поскольку они подлежат оценке с точки зрения правовых норм. Поскольку специфика этой сферы определяется правовыми нормами, я в дальнейшем буду для краткости употреблять слово «право», предполагая сказанное выше. Если оставить в стороне перипетии конкретной истории и выделить чисто социальную суть дела, то можно утверждать, что право возникает вместе с государством и как нечто единое с ним. Лишь со временем оно развивается в особую сферу, поскольку колоссально разрастается нормативный аспект, требующий упорядочивания в виде государственного законодательства, которое в свою очередь требует армию особых специалистов. Право возникает прежде всего как совокупность норм (юридических законов), определяющих изначальные и фундаментальные атрибуты власти и подвластного человейника, благодаря которым они приобретают социальное качество соответственно государства и общества. Надо различать формальную функцию рассматриваемых норм и их содержание.

Государственная власть может быть различного типа. Например самодержавная и деспотическая в дореволюционной России и демократическая в США. И структура населения может быть определена законами различно, как это имело место, например, в тех же упомянутых странах. Всякое общество создаёт какую-то правовую систему, иначе оно не общество (по определению!). Но далеко не во всяком обществе люди свободны в том смысле, в каком они свободны в современных западных странах. Общество может иметь правовые нормы, лишающие людей «прав человека» в западном смысле, закрепощающими людей, как это имело место в России до ликвидации крепостного права и в США до отмены рабства. Становление общества есть процесс формирования какого-то государства и какого-то права, а не обязательно хорошего, с чьей-то точки зрения, государства и права. Для реальных людей человейника, в котором это происходит, это может быть кошмаром, а не благом.

Рассматриваемая совокупность правовых норм обладает такими чертами. Во-первых, она устанавливает статус государства, его строение, права, обязанности и способ воспроизводства. Государственной власти придаётся монопольное право на нормативную (правовую в юридическом смысле, законодательную) деятельность, касающуюся общества в целом, а также право суда и право наказания за преступления против законов. Государственная власть, подчёркиваю, становится монопольным законодателем и судьёй, отнимая эти функции у церкви и общин, у частных лиц и у негосударственных властителей. Во-вторых, рассматриваемая совокупность норм устанавливает статус подвластных государству людей, их социальное положение (социальные категории), отношения между этими категориями людей, их права и обязанности по отношению к государству. Это и есть фактическое установление в данном скоплении людей основ общества. На бумаге описание этого процесса занимает немного места. А в реальности он растягивается на десятилетия и на века, происходит как ожесточённая (порою кровавая) борьба и не всегда доводится до завершения и не всегда бывает удачен.

В России, например, он растянулся на несколько столетий и не приобрёл чётких форм вплоть до революции 1917 года. Растянулся и «растворился» в конкретной среде в Англии. Очень быстро произошёл в США. Стал молниеносно (с исторической точки зрения) происходить во многих случаях в наше время благодаря воздействию со стороны великих сил извне и прошлому опыту. Но это уже происходит не как историческое творчество, а как нечто локальное, имитационное, искусственное и насильственное. Рассмотренная совокупность правовых норм образует фундаментальное (скажем так) право общества. Оно, с одной стороны, фиксирует реальные явления, уже сложившиеся в человейнике исторически и, с другой стороны, становится условием дальнейшего нарастания, усиления и развития этих явлений рождающегося и родившегося общества. Оно само разрастается и пополняется, фиксируя происходящие в обществе изменения, и коррегируется. Государство, возникнув, играет важную (если не решающую) роль его сохранения и приспособления к новым условиям. Но его нельзя считать продуктом государства на все сто процентов. Оно, повторяю, по происхождению и по основам есть часть единого с государством исторического комплекса явлений. Кроме того, правовая сфера, как и государственная, развивает свои средства самовоспроизводства, причём обретает тенденцию к самовозрастанию, которая сдерживается лишь внешними ограничениями.

Государство, став монополистом в сфере законодательства и профессионалом в этом деле, продолжило начатое фундаментальным правом дело, развивая часть права, которую я называю государственным правом. Эта деятельность идёт по многим линиям, основные из которых суть следующие. Во-первых, законодательство, охватывающее общество в целом и формально, то есть не персонифицировано (общегосударственные законы). Во-вторых, обеспечение правовой защиты членов общества и их объединений (гражданское право). И в-третьих, установление законов, в рамках которых должны совершаться правовые соглашения частных лиц и их объединений. По этой линии развивается часть правовой сферы, выходящая за рамки государственного права, скажем — частное право. Разумеется, все это принимает различные формы в различных обществах и достигает различных степеней развитости. Государство также монополизирует и стандартизирует систему судов и средств наказания. Государственные средства к принуждению соблюдения норм поведения становятся более сильными, чем все прочие. Не любые решения и распоряжения власти суть правовые нормы.

Некоторые западные авторы обращали внимание на то, что государство якобы занимается не своим делом, принимая решения по текущим частным проблемам. Но государство есть явление не только в коммунальном, но и в деловом аспекте. И в последнем его решения и распоряжения, естественно, не являются вкладом в его правовую деятельность. Тем не менее по этой линии действительно происходит выход системы власти за рамки государственности. Наличие законов не означает, что они выполняются автоматически. Нужны средства и усилия государства, чтобы они выполнялись. Нарушения законов обычное дело в жизни общества. Надо различать то, что написано на бумаге и имеет претензию быть законом, и то, что в реальности функционирует в качестве закона. В советском кодексе законов, например, были прекрасные (с точки зрения словесного выражения) статьи, но далеко не все они функционировали реально как законы. Они играли скорее идеологическую, чем юридическую роль. Диссидентское движение началось в Советском Союзе с требования соблюдать советскую конституцию, и власти обрушили на таких требователей репрессии. Да и в западном праве можно найти практически не действующие законы. Не выполняются автоматически и законы, определяющие права членов общества, причём как в фундаментальном, так и в государственном и частном праве. Нужны усилия и траты со стороны граждан, чтобы добиться того, что им положено по праву. И это не всегда удаётся. Партнёры правового отношения стремятся избежать выполнения своих обязанностей и часто имеют для этого силу.

Правовая сфера общества есть живое явление. Она изменяется с изменением общества. Но это происходит как борьба общественных сил. Адекватность этой сферы потребностям общества никогда не бывает полной. Но есть некоторые пределы, в которых колеблется степень неадекватности, не угрожая тяжёлыми последствиями. Правовая система данного общества есть система общества этого типа, а не вообще. Она может иметь отдельные черты, сходные с аналогичными системами обществ других типов. Но оценивать её нужно критериями её общества, а не абстрактно. С этой точки зрения правовая система советского общества была не хуже и не лучше таковой западных стран, если их сравнивать абстрактно, сами по себе. А сравнение их с точки зрения соответствия их своему обществу на научном уровне мне не встречалось.

Выше я говорил, что право возникает вместе с государством. Вместе с тем я говорил, что государство нуждается в легитимации. Никакого противоречия между этими утверждениями нет, ибо легитимация власти исторически есть самолегитимация по существу, лишь использующая дополнительные оправдания, чтобы укрепить своё положение. А в сложившейся государственности происходит легитимация не власти вообще, а лишь конкретных лиц, вступающих в систему власти. И делается это уже на основе принятых государством законов. Правовые (юридические) нормы (законы) — не единственные правила, регулирующие поведение людей в обществе. Их сфера действия ограничена, во-первых, такими поступками людей, когда люди имеют свободу выбора поступков и свободу совершать их или не совершать, причём поступками, которые затрагивают интересы других людей. Она ограничена, во-вторых, тем, что нормы для таких поступков устанавливаются государством или узакониваются им, если они возникли практически, и государство имеет силу принуждать людей к их исполнению и контролировать исполнение. Правовые нормы не требуются для поступков, которые социально безразличны. Они не требуются также в случаях, когда люди не имеют свободы выбора, когда люди вынуждаются на какие-то поступки без всякого юридического принуждения. Правовые нормы теряют практический смысл, если государство не в состоянии принуждать людей к их соблюдению и контролировать поступки людей с этой точки зрения. Кроме того, правовые нормы теряют смысл, если они составлены так, что допускают взаимоисключающие истолкования и применения, а также если в кодексе законов имеются взаимоисключающие нормы.

В современных обществах системы правовых норм разрослись до колоссальных размеров, стали чрезмерными и дорогостоящими. Неимоверно разрослось число специалистов, занятых в правовой сфере, чрезмерно возросла их власть и злоупотребления ей, стали обычными ситуации в рамках правовых норм, неразрешимые правовыми нормами. В самой реальности возникает огромное число ситуаций, не поддающихся нормированию в рамках правовых норм. Всё более обычными становятся поступки, не поддающиеся оценке юридическими критериями. Люди научаются игнорировать правовые нормы, оставаясь неразоблачёнными и неосуждаемыми юридически. В рамках правовой сферы появились специалисты по безнаказанному и неразоблачённому нарушению юридических законов. Над правовой сферой вырастает феномен, который я называю сверхправом.

Мораль

Никакой особой моральной сферы в человейниках не было и не будет. Моральными нормами и моральным состоянием людей «заведует» религиозная и идеологическая нерелигиозная сфера, а также система воспитания и контроля над поведением людей, распределённая по различным сферам. Это происходит не потому, что люди недооценивают моральные нормы или не имеют средств для создания особой моральной сферы, а в силу неопределённости, аморфности и изменчивости самих норм поведения, именуемых моралью.

Многие из норм поведения, считавшиеся правилами морали, замещаются юридическими нормами и правилами, обусловленными свойствами окружающей среды и материальной культуры. Многие отмирают за ненадобностью или невозможностью следования им. Возьмём, например, правило «Не лги, не обманывай». Следовать ему педантично в условиях современного человейника невозможно. Чтобы хоть как-то защититься от всеобщей атмосферы лжи и обмана, люди разработали систему юридических норм, согласно которой обманщики и лжецы хотя бы в некоторых важных ситуациях наказывались или могли быть наказуемы за ложь и обман, и это несколько сдерживает современных людей, развивающих свои способности на этот счёт до высокого уровня. Выражение «Моральный поступок» многозначно. В одном смысле имеется в виду поступок, считающийся добродетелью. Но что такое добродетель? В другом смысле имеется в виду поступок, соответствующий нормам морали, но не обязательно добродетельный с точки зрения каких-то людей. Например, убийство на дуэли в некоторых человеческих объединениях считалось моральным поступком, а в других — аморальным. Дать общее определение моральных поступков и указать общие критерии, пригодные для всех времён и народов, для любых ситуаций в принципе невозможно.

Кантовский «категорический императив» как критерий морали является просто бессмыслицей или ложным, если его проанализировать на строгом логическом уровне. Например, человек, который не хочет, чтобы другие люди поступали по отношению к нему по правилам морали, является моральным, поступая в отношении других не по правилам морали. В общем виде можно сформулировать лишь логические принципы относительно понятий и суждений учения о явлениях морали. Это, например, такие принципы.

Множество поступков людей, к которым применима оценка в понятиях морали, устанавливается опытным путём. Тут нет никаких априорных ограничений. При этом должны быть заданы критерии оценки поступков как моральных (удовлетворяющих нормам морали) и аморальных (неудовлетворяющих этим нормам). В отношении поступков, которые не включаются в это множество, оценка их как моральных или как аморальных лишена смысла. Таковы, например, поступки дипломатов, политиков, военных, и так далее — при исполнении ими своих профессиональных обязанностей в отношении противников. Мы имеем, таким образом, три возможности в отношении поступков людей с точки зрения морали: поступки моральные, аморальные и вообще не являющиеся ни моральными, ни аморальными (не оцениваемые в понятиях морали).

В общей форме можно также сказать, что моральные нормы вырабатываются (изобретаются) людьми как средство ограничения законов рационального расчёта (экзистенциального эгоизма). Они разделяются на запреты совершать какие-то поступки и обязательства. Обязательства при этом логически сводятся к запретам не совершать определённые поступки.

Микроуровень общества

Макроуровень общества формируется над микроуровнем в том смысле, что макрообъекты состоят из микрообъектов и организуют микрообъекты в масштабах общества. В предобществах, логически рассуждая, должен доминировать микроуровень, а макроуровень развиваться под его влиянием. В обществах отношение уровней меняется на противоположное: макроуровень становится доминирующим, а микроуровень формируется и развивается под его влиянием. В предшествующей части я говорил о клеточках человейника. Клеточная структура человейников зарождается уже в предобществах. Но лишь в высокоразвитых обществах она становится всеобъемлющей структурой микроуровня. Здесь колоссально увеличивается число клеточек, образуются их многочисленные различные виды. Государство вынуждается на то, чтобы их упорядочивать и стандартизировать, создавать юридические нормы их образования, функционирования и взаимоотношений друг с другом, государством и прочим обществом. Собственно говоря, разрастание клеточной структуры становится возможным в значительной мере (если не главным образом) благодаря государству. Государство даёт им защиту и стандартные (формальные) правила существования. Как бы и кем бы клеточка ни создавалась в условиях общества, она должна быть признана обществом, как таковая, и узаконена. Она должна действовать в рамках правовых норм. В ней должен быть человек (или группа людей), ответственный перед соответствующими учреждениями государства за её состояние и деятельность в целом, — юридический субъект.

Ответственность юридического субъекта перед государством является непосредственной. Клеточка имеет орган, управляющий её внутренней деятельностью. Это может быть один человек или группа из нескольких человек. Управляющий орган и юридический субъект могут совпадать, как это чаще и бывает, но могут и различаться, как это теперь тоже часто встречается. Основную массу клеточек общества образуют объединения людей, в которых эти люди добывают средства существования, создают жизненные ценности, выполняют общественно-полезные функции. Они различаются по многим признакам — по размерам, по структуре, по специализации, по продолжительности существования, по престижу и так далее. Есть клеточки из тысяч человек и есть из нескольких. Есть даже из одного человека. Но последние суть чисто формальный и вырожденный случай. Фактически тут имеют место юридически неоформленные клеточки или аморфные, клеточкообразные структуры. Одни клеточки живут десятки лет, другие — несколько месяцев. Одни разбросаны на больших территориях, другие локализованы в малых пространствах, порою — в несколько квадратных метров. Одни являются простыми, другие состоят из большого числа групп. Большие клеточки, как правило, расчленяются на более мелкие группы вплоть до минимальных.

Каждая группа, в свою очередь, имеет руководителя (начальника) или руководящую группу из нескольких человек. Члены клеточек занимают различные позиции и выполняют различные функции. В сложных клеточках имеет место иерархия таких позиций. Люди в клеточках изначально (по самому способу их образования) разделяются на управляющих и управляемых, на начальников и подчинённых. Это — одно из самых фундаментальных социальных отношений во всяком обществе. В современных обществах основные клеточки суть объединения людей, в которых люди работают, занимаются делом. В них люди принимаются на работу. В них есть люди, которые имеют право принимать других на работу, так что члены их разделяются на работодателей (нанимателей) и работобрателей (нанимаемых). Те и другие суть юридически свободные граждане общества.

Не вся человеческая материя современного общества имеет клеточную структуру. Есть бесструктурная среда. Есть объединения, не имеющие статуса клеточек. Это, например, родственные группы, если они не образуют юридически узаконенные деловые предприятия. Семья сохраняет значение в обществе, поскольку сохраняются родственные отношения, наследование имущества, ответственность родственников перед законом, продолжение дела родителей, личные привязанности и так далее. Без семьи частная собственность и накопление богатств теряют смысл. Семья и родственные отношения вообще играют существенную роль в сохранении (воспроизводстве) социальной организации общества. В современных обществах происходят заметные изменения в характере семейных отношений.

Распад семей стал обычным явлением. Для большого числа людей семья вообще потеряла социальный смысл. Но всё же для достаточно большого числа членов общества семья ещё сохраняет значение, и это остаётся одним из необходимых условий воспроизводства социальной организации. Клеточки объединяются в более сложные структуры. Если объединение становится клеточкой, а объединяющиеся клеточки теряют статус клеточек, то происходит слияние клеточек в одну. Если объединяющиеся клеточки сохраняют статус клеточек, то возникают сверхклеточные структуры. Тот же эффект получается в случае разделения клеточки на две или более клеточки с сохранением их единства. Если сложное объединение само есть клеточка, происходит разделение функций юридического субъекта и распределение их между различными уровнями. Тут возможно возникновение особых клеточек, специальным делом которых становится управление объединёнными клеточками и координирование их деятельности.

Складывается запутанная система отношений между клеточками, проконтролировать которые государство не в силах. В зависимости от способа образования и характера юридических субъектов клеточки разделяются на две категории. К первой категории относятся такие клеточки, которые создаются решениями властей. Власти определяют их деловые функции и отношения с другими клеточками. Сотрудники их нанимаются на работу по профессии. Они не являются собственниками ресурсов, которыми они распоряжаются, и собственниками результатов их деятельности. Заработная плата устанавливается законом. Размер её зависит от занимаемой должности, уровня квалификации и личных заслуг. Сотрудники получают зарплату независимо от реализации результатов деятельности клеточки.

Юридические лица клеточек назначаются вышестоящими органами власти и управления с учётом профессиональных данных и опыта работы. Они суть государственные чиновники. Эти клеточки можно назвать государственными или общественными, поскольку государство представляет общество в целом. Ко второй категории относятся клеточки, которые создаются по инициативе частных лиц и организаций, а не распоряжениями властей. Но и тут полного произвола нет. Эти клеточки должны получить на это разрешение властей, официально зарегистрировать характер своего дела. Они возникают и существуют в рамках законов. Точно так же законом должны быть определены их юридические субъекты, то есть лица или организации, распоряжающиеся деятельностью клеточек и несущие за это ответственность перед государством и законом. Юридические субъекты свободны определять характер дела клеточек, их внутреннюю организацию и отношения с окружающей средой, но в рамках правовых норм. Такие клеточки принято называть частными. В их основе лежат отношения частной собственности.

Частная собственность

Частная собственность в течение многих веков была в центре внимания социально активной части человечества. В наше время интерес к ней не ослаб, а даже усилился. Это связано с тем, что весь период «Холодной войны» шёл под лозунгами антикоммунизма, ибо в коммунизме видели угрозу западному миру, а основу социального строя западных стран видели именно в частной собственности. Апологетика её стала наиболее важным элементом идеологии западнизма, а насильственное её навязывание бывшим коммунистическим странам стало орудием насаждения западных порядков в этих странах и подчинения их Западу. Так что феномен частной собственности заслуживает особого внимания. Идеологически-обывательское представление о частной собственности возникло много веков назад и в почти неизменном виде сохранилось до сих пор. Одни в ней видели основу всех зол, другие — основу всех благ. Домарксовские социалисты и коммунисты разделяли первое убеждение и считали ликвидацию частной собственности необходимым и достаточным условием установления общественного порядка всеобщей справедливости и благополучия. Это представление перешло в марксистский коммунизм с тем коррективом, что основу всех зол ограничили частной собственностью на средства производства.

Сложилась идеология, что для создания общества всеобщей справедливости и изобилия надо ликвидировать частную собственность на средства производства — передать землю крестьянам, а фабрики рабочим. Эта идеология более чем на целое столетие овладела умами и чувствами миллионов людей и до сих пор ещё сохраняет силу, хотя ей во второй половине нашего века был нанесён сильный удар со стороны Запада, выдвинувшего на первый план идеологию частной собственности как основы всех благ и прогресса человечества. Частная собственность объявлена изначальным явлением человеческой истории, а стремление к ней — изначальным (и даже прирождённым!) свойством человека. Что такое частная собственность? И почему она в фундаментальном праве западных стран объявлена священной и неприкосновенной? Почему право частной собственности включено в число основных прав человека? Прежде всего надо различать владение (обладание) и собственность.

Не всякое владение есть собственность. Владеть чем-то — это значит распоряжаться этим по своему усмотрению. Владеть чем-то можно благодаря физической силе, обману, находке, традиции, и так далее. Владеть можно природными способностями и навыками. Владение является индивидуальным, если владелец — отдельный человек. Владельцем может быть группа людей, семья, род, племя, целый человейник. Владение может быть кратковременным и долговременным, временным и постоянным, в одном поколении и наследственным, отчуждаемым (передаваемым другим) и неотчуждаемым.

Владение средствами существования, добывания их, средствами самозащиты и удержания за собой своих владений есть абсолютно необходимое условие существования людей и человейников. Конечно, какие-то предпосылки стремления к владению упомянутыми средствами были у животных, являющихся эволюционными предшественниками людей. Но в полную силу оно развилось лишь у людей, причём как явление социальное (изобретённое, искусственное), а не биологическое (не прирождённое). Люди ещё в древности открыли для себя (в опыте жизни, конечно, а не теоретически!) универсальные законы социального бытия:

• чем больше твои владения, тем надёжнее твоё существование;
• владения можно накапливать и передавать по наследству детям;
• нужна сила удерживать свои владения, иначе их у тебя отнимут другие.

Стремление к увеличению, улучшению и упрочению владений жизненными благами стало наиболее важным стимулом человеческой активности и эволюции. И надо признать, что прогресс человечества на этом пути был колоссальным. И проходил он отнюдь не как равномерное и мирное распределение благ, а как ожесточённая борьба и как рост неравенства. Но до сих пор речь шла не о собственности, а о владении. Я буду употреблять слово «собственность» для обозначения вида владения, который характеризуется такими признаками. Это, во-первых, владение чем-то таким, что отделимо от владельца (отчуждаемо от него), что может стать владением другого владельца. Собственность, во-вторых, есть владение узаконенное, владение по праву. Право (юридический закон) само по себе не приносит то, что становится собственностью. Владение чем-то должно быть приобретено какими-то путями. Но чтобы стать собственностью, оно должно быть узаконено, — должно быть объявлено законным или приобретённым в рамках юридических законов. Украденная вещь, например, становится владением вора, но не становится собственностью, если такое воровство запрещено законом. Так что заявление Прудона, что собственность есть кража, с точки зрения нашего определения ложно.

Таким образом, собственность, согласно нашему определению, есть явление общества, а не любого человейника. Она предполагает наличие права и государства. И она никак не может быть базисом общества, а право и государство не могут быть надстройкой над ней. Юридические законы (документы), согласно которым некоторое владение становится собственностью, разделяются на общие и индивидуальные. Первые охраняют владение гражданами какими-то категориями объектов, не индивидуализируя тех и других. Например, это касается предмета быта. При этом предполагается возможность как-то доказать, что эти вещи принадлежат определённым лицам. Во втором случае юридическими документами фиксируется конкретно, что именно и каким индивидуальным личностям принадлежит. Это касается, например, земельных участков, домов, дорогих вещей, денежных сумм в банках, акций. Собственность является персонифицированной, если собственники суть конкретные (индивидуальные) личности или группы таких личностей (например, семья, род). Собственность является неперсонифицированной, если собственник есть объединение людей, каждый из которых не есть собственник части собственности объединения. Члены такого объединения могут меняться, а объединение остаётся собственником. Примером такого обезличенного собственника может служить коллективное хозяйство коммунистической страны (колхозы, совхозы). Оно является собственником каких-то ценностей, хотя члены его по отдельности собственниками не являются. Состав коллектива меняется. Меняется его руководство, распоряжающееся собственностью. Собственность может быть временной и постоянной, с правом передачи другим и без него, с правом предпринимательства и так далее.

Короче говоря, большое число разнообразных форм владения, так или иначе узаконенных юридически, называется общим словом «собственность». В законодательстве как-то отражается различие этих форм. Что считать частной собственностью? Обычно так называют лишь случаи, когда собственник персонифицирован, то есть есть конкретный индивид или группа таких индивидов (семья, партнёры). Но как быть с объединениями многих лиц, каждое из которых обладает частичкой собственности, но не распоряжается собственностью в целом? Как быть со случаями, когда большими ценностями, принадлежащими многим лицам, распоряжаются и представляют собственность перед государством лица, собственниками не являющиеся? Не считать их частной собственностью? Но такие феномены ведут себя в обществе подобно персонифицированной собственности. Очевидно, тут требуется логическая обработка терминологии. Я здесь ограничусь таким ориентировочным определением. Частной собственностью являются такие случаи:

• когда собственник персонифицирован;
• когда многие персонифицированные собственники предоставляют на законных основаниях какой-либо индивидуальной личности, группе таких личностей или конкретной организации право распоряжаться их суммарной собственностью.

Выражения «общественная собственность», «общенародная собственность» и «государственная собственность» обычно употребляются как плохо определённые и многосмысленные. Общество (страна) владеет какой-то территорией и её ресурсами. Это — владение, а не собственность, если оно не узаконено. Если есть международное право, согласно которому это владение общества узаконивается, оно становится собственностью данной страны. Государство частично является собственником каких-то ценностей, частично владеет чем-то, частично распоряжается владениями общества. Не Всё, чем владеет общество, есть собственность государства. Выражение «Государственная собственность» двусмысленно. Оно обозначает собственность государства как организации наряду с частной собственностью индивидуальных лиц и объединений, и тогда её можно считать частной. Такими были, например, личные владения царей и королей. Но это выражение обозначает также общественное (всего общества) владение, в отношении которого государство выступает как юридическое лицо. Частная собственность есть сложный и изменчивый феномен. В простейшей форме она заключается в следующем. Объект А есть частная собственность индивида (человека, семьи, группы) В, если В владеет объектом А, есть возможность как-то доказать это и есть юридический закон, согласно которому то, чем владеют индивиды, есть их собственность и они могут распоряжаться ей некоторым образом в своих интересах. Более сложная форма — закон, разрешающий передавать собственность другим, продавать, дарить. Ещё более сложными формами являются законы, регламентирующие использование собственности, отношения между собственниками и их отношения с государством (налоги). В современных западных странах есть законы, в рамках которых собственность может приобретаться. Одним словом, частная собственность в развитой форме есть совокупность отношений между ценностями и их обладателями, между собственниками и несобственниками, между собственниками и государством и так далее, короче — совокупность социальных отношений в рамках правовых норм.

Собственность сама по себе не есть явление экономики. Надо различать собственность, как таковую (как особое социальное явление), её использование (различные её функции в обществе) и эволюцию. Она есть явление экономики постольку, поскольку используется как источник дохода для государства в виде налогов и для частных лиц в виде условия частного предпринимательства. Но функции её не сводятся к экономическим. Среди них можно назвать также накопление ценностей, власть и управление людьми, жизненные гарантии, индивидуальную самозащиту, стимулы деятельности, условие жизненного успеха, просто средство существования (трата) и другие. Она становится одним из наиболее важных элементов социальной организации общества. Государственная форма власти возникла исторически в человейниках, в которых во владении определённых категорий лиц накопились сравнительно большие ценности и потребовались средства их сохранения и охраны пользования ими. Но это не означает, что собственность явилась базисом для государства и права. Этим целям служили и догосударственные и доправовые средства предобщества. Благодаря государству и праву частные владения превратились в частную собственность. Эти владения были одним из исторических условий возникновения государства и права, но не единственным и не всеобщим.

В ряде случаев нищета и разруха человейника, угроза гибели, стремление к завоеваниям, потребность в крупных сооружениях и другие явления тоже служили историческими условиями возникновения государства и права. Частная собственность имеет количественные границы. В отношении нижней границы это очевидно. Никому не приходит в голову зачислять в категорию частных собственников бедняка, владеющего тряпьем и куском хлеба. Но есть и верхняя граница. Нельзя присвоить себе абсолютно все. А главное начиная с некоторой величины, собственность для своего функционирования требует определённым образом организованный штат людей и определённые правила обращения с ней, независимые от собственника и делающие его в известном смысле символическим собственником.

Частная собственность есть феномен исторический. Никакого врождённого чувства собственности и тем более прирождённого права собственности нет. Она формировалась по многим линиям. У большинства народов она не развилась в полную меру или даже совсем не развилась. У народов западного мира она достигла высшего уровня развития, причём сравнительно недавно. Фактически таким рубежом её исторического оформления явились параграфы буржуазных конституций «Частная собственность священна и неприкосновенна». Возникнув и став привычной, частная собственность оказала обратное влияние на породившие её факторы, став одним из краеугольных камней западного общественного устройства. Круг истории замкнулся.

Государство и хозяйство

Государственность в принципе сама не производит никаких жизненных ценностей. Она существует за счёт налогов и распоряжается соответствующими ресурсами. Предприятия, являющиеся её собственностью, суть второстепенный источник дохода для неё. Тем более они нередко убыточны. Государство содержит их в каких-то целях за счёт того, что оно имеет как непроизводительная часть общества. Государство тратит то, что произведено не им и вне его. Если власть сама производит или добывает что-то, она либо есть власть до государственная, либо выходит за рамки функций государственности. Специфический для государства способ добывать жизненные блага — дань с подвластного населения, в наше время — в виде налогов.

Экономика

Если в коммунистическом обществе с его доминированием государственности над прочими сферами именно понятие государственности не было выработано в соответствии с критериями логики и методологии науки, то в западном обществе с его доминированием экономики в аналогичном состоянии осталось понятие экономики. Как и в случае с государственностью, дело тут не только в идеологических табу, но и в «повороте мозгов» тех, в чьём ведении находится сфера размышлений и суждений об экономике и о том, что с ней связано. Экономика современных высокоразвитых обществ есть сложный, многомерный, во многих отношениях диалектически противоречивый и изменчивый феномен, погружённый в более обширную социальную среду, что затрудняет её определение.

Возьмём, например, определение экономики как добычи, производства и распределения материальных благ, необходимых для существования людей. В этом смысле слово «экономика» будет сноситься к любым человейникам, включая предобщества, причём даже самые примитивные. С другой стороны, оно не будет охватывать производство культурных ценностей, сферу развлечения, обслуживания и связи и многое другое, что в современных обществах входит в сферу экономики. В наше время в западных странах в экономику включают всякие инвестиции капиталов с целью получения доходов и зачастую вообще всё то, что связано с деньгами (налоги, распределение бюджета, и так далее). Но это, однако, нельзя отнести к любым обществам. Я в отношении понятия экономики воспользуюсь тем же приёмом, что и в отношении других понятий, а именно — экспликацией. Я считаю, что употребляемые в языковой практике значения слова «экономика» в совокупности дают интуитивное представление об экономике, достаточное в качестве материала для экспликации, но не заменяющее эксплицитное понятие и не делающее экспликацию излишней. Одно из требований моего «поворота мозгов» — требование соблюдения меры обобщения. Следуя ему, я выделил общества как особый тип человейников, выделил государственность как особый тип власти и управления, специфичный для общества.

Аналогично я намерен поступить в отношении экономики, то есть выделю экономику как тип хозяйства, специфичный для общества. К сфере экономики я отношу сферу хозяйства в том её виде, какой она принимает в условиях общества, то есть при наличии государства и права. Экономика предполагает ряд предпосылок. Среди них следует назвать, во-первых, разделение членов человейника на сравнительно большое число од неродных деловых групп, способных действовать более или менее самостоятельно, автономно. Назову это атомарностью хозяйства. Во-вторых, следует назвать достаточно высокую производительность труда деловых групп, благодаря которой они могут регулярно отдавать часть своего труда и продуктов труда кому-то и после этого продолжать жить и осуществлять свою производительную деятельность. И в-третьих, следует назвать наличие внешних этим деловым группам сил, которые более или менее регулярно отбирают у этих групп часть продуктов их труда (в виде дани, поборов, грабежей) и принуждают работать на них. Но это — именно предпосылки экономики, но ещё не экономика.

Хозяйство становится экономикой тогда, когда функцию охраны упомянутых групп и поборов с них (в качестве вознаграждения за охрану) берёт на себя государство. Государство узаконивает эти группы и поборы с них (налоги), осуществляя при этом социальную стандартизацию хозяйства. Именно государство организует хозяйство человейника в особую стандартизированную сферу, которая «кормит» не только себя, но и весь прочий человейник. Организует, узаконивая хозяйственные клеточки и вводя правовые нормы, в рамках которых должна протекать жизнь хозяйственной сферы. Благодаря государству образуется внутренне связанное в некоторое целое общечеловейниковое хозяйство (с единой денежной системой, обменом, разделением функций). Как бы хозяйственная сфера общества ни складывалась исторически и какой бы вид она ни принимала в конкретных случаях, мы в этом явлении абстрагируем то, что с ним происходит вследствие усилий государства, имеющих целью обеспечения общества средствами существования, и называем абстрагированное нами словом «экономика». В идеале экономика должна быть по крайней мере основным источником существования общества и удовлетворять его основные потребности. В идеале, так как в реальности этот абстрактный закон постоянно нарушается.

Таким образом, процесс осознания и признания экономики как фактора общества включал (и всегда включает) государственно-правовые мероприятия. Все последующее развитие экономики протекало и протекает в рамках правовой (законодательной) деятельности государства, классическим образцом которой является деятельность западнистской государственности, или как деятельность самого государства, классическим образцом которой является деятельность коммунистической государственности. Если деятельность каких-то предприятий протекает вне рамок государственности (вне и вопреки юридическим законам и без контроля государства), то эти предприятия теряют (если имели) или не приобретают статус элементов экономики. С этой точки зрения преступный бизнес не есть явление в рамках экономики. Если по отношению к нему употребляют слово «экономика», то либо не заботятся о строгости терминологии, либо имеют в виду то, что этот бизнес в какой-то мере легализован и играет роль в экономике. Тот факт, что в экономике постоянно нарушают юридические законы, не отменяет статуса права и статуса экономики как феномена в рамках права. Государство поддерживает, охраняет, организует и даже в какой-то мере создаёт экономику не для экономики самой по себе, а для себя, как источник своего существования и как арену своей жизнедеятельности. Оно служит экономике, поскольку экономика служит ему самому.

Государство не есть прислуга неких хозяев экономики. Люди, образующие государственность (работающие в ней), могут быть марионетками людей, образующих экономическую сферу, могут быть у них на содержании, могут быть их ставленниками. Но это не означает, будто государственность по своей социальной сущности есть слуга экономики как сферы производства и распределения жизненных благ общества. Между государством и экономикой имеет место разделение функций в обществе. Это — различные сферы со своими закономерностями структурирования и функционирования. Но в реальности одна из них постоянно и в различных формах вмешивается в деятельность другой и стремится взять верх. Это — тоже нормальное явление в их жизни. Важна мера их автономии и мера взаимного вмешательства друг в друга. Эта мера в реальности нарушается.

В наше время все более усиливаются негосударственные элементы в государственности и неэкономические в экономике. Экономика заключена в определённые социальные границы. Последние определяются такими факторами:

1. Фундаментальной функцией, обособление и развитие которой породило экономику как особую сферу общества.
2. Юридическими законами, в рамках которых происходит экономическая деятельность людей.
3. Социальными законами экономики как особого социального явления.

В реальности, повторяю, имеют место выходы за эти рамки. Если эти выходы являются настолько значительными, что влияют на всю ситуацию в сфере хозяйства, и если они становятся устойчивыми (постоянными, регулярными), то экономика либо утрачивает качество экономики, либо поглощается объектом более обширного масштаба и более высокого уровня организации — сверхэкономикой.

Экономика и материальная культура

Среди множества факторов, питавших (и питающих до сих пор) взгляд на экономику как на базис общества, надо отметить смешение экономики и материальной культуры общества. Экономика участвует в создании материальной культуры. Но последняя создаётся общими усилиями общества. Экономика использует достижения материальной культуры и производит их. Но она вообще не есть компонент материальной культуры. Последняя есть совокупность предметов, создаваемых и используемых людьми, есть нечто статичное и по крайней мере пассивное. Экономика же есть функционирующая ткань общества, нечто действующее, живое. Это — организация и деятельность людей.

Экономика и материальная культура суть феномены в различных измерениях общества. Известная фраза Маркса, в которой капитализм ассоциировался с паровой машиной, а феодализм с ветряной мельницей есть просто литературно-идеологический трюизм. Любопытно, какие технические изобретения нашего времени стал бы Маркс считать символами капитализма и какие коммунизма? Я об этом говорю не в порядке упрёка Марксу, а в качестве примера тому, как предрассудки, основанные на смешении различных феноменов и на плохой обработке понятий, могут веками владеть умами людей.

Структура экономики. уровни экономики

Экономика структурируется и функционирует одновременно во многих измерениях (аспектах) и на различных уровнях. Мы уже затрагивали её микроуровень, говоря о деловых клеточках, и аспект собственности. К этим темам мы ещё вернёмся в следующих частях (о западнизме и коммунизме). А здесь я хочу обратить внимание на различение содержательного (или вещественного) и формального (или денежного) аспектов экономики. Рассмотрю сначала содержательный аспект.

Основу и ядро экономики образует обеспечение общества пищей, жильём, одеждой, средствами коммуникации и вообще всеми необходимыми для жизни членов общества предметами потребления. Это, можно сказать, первичная экономика. По мере развития общества и роста производительности труда над этим основанием вырастает, можно сказать, вторичный уровень экономики, снабжающий общество предметами потребления сверх жизненно необходимых.

Разумеется, первичный уровень не есть нечто раз и навсегда данное, неизменное. Необходимые жизненные потребности людей и возможности их удовлетворения растут, грани между первичным и вторичным уровнями варьируются, не являются абсолютными и неизменными. Тем не менее люди, как правило, устанавливают тут различие достаточно определённо, особенно — в трудных ситуациях. Внутри каждого из упомянутых уровней устанавливаются, в свою очередь, подуровни. Пропорции уровней колеблются в определённых границах.

В нормальном обществе клеточки первого уровня должны быть достаточны для нужд общества. Число занятых в них людей не должно превышать некоторый максимум, но и не должно падать ниже некоторого минимума. Большой процент таких людей означает низкую производительность труда. А слишком малый процент угрожает нормальному состоянию населения, ибо именно люди такого рода служат ядром и основанием общества. По другой линии над экономикой, занятой производством и распределением материальных благ, вырастает экономика второго уровня (по этой линии второго!), занятая использованием экономики первого уровня как источника доходов и перераспределения произведённых ценностей.

В экономике второго уровня происходит, в свою очередь, вертикальное структурирование (образуются свои подуровни). Тут тоже имеют место границы, в рамках которых колеблются пропорции этих уровней и их взаимоотношения в смысле их ролей в обществе. Происходит структурирование экономики с точки зрения зависимости одних её подразделений от других, так что одни из них диктуют свои условия другим, а также с точки зрения преимуществ одних перед другими. И самым, пожалуй, значительным фактором структурирования экономики становится развитие денежного механизма. Вся экономика разделяется на вещный и символический уровни, причём во многих измерениях.

Сферы экономики

Большинство известных мне авторов разделяют экономику западных стран на три сферы: сельское хозяйство, промышленность и обслуживание. Некоторые авторы дают несколько иную классификацию. В первую сферу они включают сельское хозяйство, добычу руд и лесоводство. Во вторую сферу включают переработку сырых материалов в готовую продукцию. В третью сферу включают услуги, в том числе медицинское обслуживание, обучение, управление, церковь. Научная ценность классификации такого рода невелика. Переработка сырого мяса в бифштексы и антрекоты есть переработка сырых материалов в готовую продукцию, но вряд ли это отнесешь к сфере промышленности. Понятие «сфера обслуживания (услуг)» вообще является бессмысленным. В эту сферу не попадают те люди из промышленности и сельского хозяйства, которые заняты не непосредственным производительным трудом, а трудом по его обслуживанию. По некоторым данным в промышленности таких большинство. В одну категорию обслуживания (услуг) объединяются разнокачественные предприятия и учреждения, одни из которых обслуживают непосредственно людей (магазины, рестораны, парикмахерские, и так далее), а другие — другие предприятия, в том числе — промышленные и сельскохозяйственные (транспортные фирмы, исследовательские и информационные учреждения, и так далее). К тому же вообще нелепо включать в экономику больницы, школы, университеты, церковь и административные учреждения. В таком случае с не меньшими основаниями в эту сферу можно включать органы власти, полицию и армию. Но если оставить в стороне то, что конкретно зачисляется в ту или иную сферу экономики, и рассмотреть это разделение как на сферы производительные и распределительные, то исследования их дают важную информацию о структуре современных обществ.

Социологи характеризуют соотношения упомянутых сфер экономики количеством занятых в них людей. В различных источниках приводятся различные величины, чаще такие. От 20 до 25 процентов работающих заняты в промышленности, от 3 до 6 процентов — в сельском хозяйстве, от 70 до 75 процентов — в сфере обслуживания. Согласно приведённым данным, в сфере производства материальных ценностей в странах Запада занято меньше одной трети работающих граждан. Причём процент занятых в материальном производстве имеет тенденцию к сокращению. Есть основания предполагать, что лет через пятьдесят, если не произойдёт ничего из ряда вон выходящего, он упадёт до десяти или даже до пяти. Бесспорно, это говорит о росте производительности труда. Но какого? Труда работающих людей. Назову такую производительность абстрактной. Производительность труда общества в целом, однако, характеризуется также многими другими факторами, в том числе наличием массы трудоспособного населения, не занятого в хозяйстве. Если его присоединить к той части работающих, которая занята в сфере производства материальных ценностей, то картина будет уже не такой радужной. А эта часть населения имеет тенденцию увеличиваться. Я предполагаю, что через те же самые пятьдесят лет, если опять-таки процесс не будет прерван из ряда вон выходящими событиями, она вырастет до таких размеров, что пропадут выгоды от сокращения производительной части населения, то есть выгоды от роста абстрактной производительности труда.

Думаю, что тут Запад достиг некоторого потолка, преодолеть который невозможно. Из тех 20–25 процентов работающих, которые заняты в промышленности, отнюдь не все заняты непосредственно производительным трудом. Большинство из них занято в сфере обслуживания производительной части в собственном смысле слова. Если их включить в сферу обслуживания, то, наоборот, суждения о высоте производительности труда западных стран будут ещё восторженнее. И ещё бессмысленнее, поскольку никаких вразумительных критериев различения производительного и непроизводительного труда не существует. Да и вряд ли они возможны в принципе. Если, например, считать производительным трудом производство материальных ценностей, то как быть с производством вооружений, предметов роскоши и вещей, которыми пользуются паразиты и преступники? От 3 до 6 процентов работающих занято в сельском хозяйстве. Но характеризует ли это реальную социальную структуру западного общества существенным образом? Почему бы, например, не подсчитать, сколько людей вообще занято в той сфере экономики, в которой продукты сельского хозяйства производятся, хранятся, транспортируются и вообще достигают потребителя, причём не только внутри данной страны, а и во всём мире, кормящем эту страну? Думаю, что картина получилась бы иная.

Производство, распределение, потребление

Самой абстрактной схемой всякой экономики является такая: производство готовой к потреблению продукции (включая услуги) — приобретение этой продукции потребителем (включая использование услуг). Короче: производство — потребление. В западной экономике эти два компонента схемы разделены и обособлены так, что наибольшую часть того, что люди производят, они не потребляют сами, и наибольшую часть того, что они потребляют, они не производят сами. Эта часть настолько велика, что можно сказать: люди производят то, что сами не потребляют, и потребляют то, что не производят сами.

Приведённая выше схема усложняется тем, что производство готовой к потреблению продукции дифференцируется и возникает отношение между производством материалов для окончательной продукции или частичной продукции (деталей) для неё. Эта схема может усложняться ещё более за счёт того, что производству готовой к окончательному потреблению продукции может предшествовать два и более этапов производства. Важно здесь то, что некоторые производители здесь выступают также и в роли потребителей. Например, в схеме «производство материалов — производство деталей — производство более сложных частей — производство окончательной продукции» второе, третье и четвёртое звено являются и потребителями.

Усложнение отношений производства и потребления происходит также вследствие того, что между производством окончательной продукции и её потребителем вклиниваются посредники, задача которых — довести готовую продукцию до потребителя. Это, например, магазины. Задача таких посредников — распределить готовую продукцию по потребителям. Посредник, в свою очередь, может дифференцироваться, то есть распределение будет осуществляться в два и более этапов.

Например, первым этапом распределения может быть крупная компания, а вторым — магазины, приобретающие у неё товары. Все элементы этих схем атомизированы, то есть состоят из множества отдельных предприятий производителей и множества отдельных потребителей. Окончание одних цепочек движения вещей и услуг может стать началом других. Цепочки перекрещиваются. Продукция от производителей может расходиться по многим различным линиям (к разным посредникам и потребителям). К потребителям продукция может сходиться по разным линиям (потребитель приобретает различные вещи и пользуется различными услугами). Образуются пункты распределения, в которые продукция стекается по разным линиям и откуда она уходит точно так же по разным линиям. В обществе складывается густая сеть производителей, распределителей и потребителей. Отношения между ячейками этой сети находятся опытным путём и строятся на основе договорных соглашений. Это индивидуальная сеть в данном районе страны и в стране в целом.

В стране складывается множество таких более или менее обширных и до известной степени автономных сетей, которые переплетаются в сети более сложные и в конечном счёте в единую хозяйственную сеть страны. Рассмотренная сеть образует основу экономики общества. На ней вырастает формальный (денежный) аспект экономики, включая капитализм. Капитализм возникает не в стороне от неё, а над ней. Завоевав её, он расширяет её, придаёт ей удобный для себя вид. Если он вторгается извне в данный человейник, он должен её так или иначе создавать, иначе человейник не станет обществом западного типа.

Спрос и предложение

Пункты распределения, о которых я говорил, это — рынок, на котором происходит встреча потребителей и производителей. Здесь имеет место взаимное влияние потребителя и производителя. Потребитель воздействует на производителя путём выбора из множества предлагаемых вещей и услуг того, что ему хочется или что он может позволить себе. Производитель воздействует на потребителя, предлагая и так или иначе навязывая ему то, что он хочет сбыть. Чем детерминируется выбор, осуществляемый потребителем? Тут играют роль привычки, вкусы, реклама, случай, покупательные возможности, отсутствие времени на более тщательный выбор, отсутствие опыта, безразличие и другие факторы.

Выбор того, что сделано лучше при той же цене, и того, что дешевле при том же качестве, образует основу так называемой свободной конкуренции производителей. Это лишь одно из правил, которым руководствуется покупатель, причём не всеобщее. К тому же разница в предлагаемых вещах и услугах, которые может себе позволить потребитель, обычно не настолько велика, чтобы вообще осуществлять какой-то сознательный и расчётливый выбор. Да и разница в ценах вещей и услуг, которыми себя ограничивает потребитель, обычно незначительна. Так что фактически роль свободной конкурентной борьбы за покупателя на некоем свободном рынке не является всеобъемлющей, как это изображают апологеты свободного рынка и свободной конкуренции. Их роль ограничена прежде всего не какими-то мерами государства, монополиями, картелями и другими внешними факторами, а самим конкретным процессом жизни людей, пользующихся рынком.

Только в тех случаях, когда дело касается больших покупок, осуществляемых профессионально занятыми этим делом людьми, действует коммерческий расчёт в чистом виде. Но каков объём таких покупок в общем объёме покупок? Ассортимент производимой продукции и услуг детерминирован исторически сложившимися потребностями потребителей, а последние, в свою очередь, детерминированы привычно производимыми вещами и услугами. Тут исторически складывается определённый жизненный стандарт, который, с одной стороны, стимулирует производство (то есть предложение) товаров и услуг, а с другой стороны, он же и ограничивает производство. Спрос не безграничен. Тут складывается более или менее устойчивое и динамичное равновесие спроса и предложения (потребления и производства), лишь время от времени и лишь частично нарушаемое привходящими обстоятельствами и новаторством производителей.

Одним словом, в западной экономике в её глубине существует некий твёрдый «стержень» («скелет»), вокруг которого становится возможной её динамика. Сказанное также может служить примером, иллюстрирующим одну особенность процессов в социальном организме: они являются не линейными, а циклическими в том смысле, что в них причины и следствия меняются местами, взаимно стимулируют друг друга, так что в них невозможно найти концы. Эти циклические процессы, конечно, получают какой-то «толчок» (имеют начало) в истории организма и постоянно поддерживаются какими-то внешними и внутренними «толчками». Но в основном они приобретают некоторую автономию, подобную обмену веществ в живом организме. Одним словом, хозяйство как процесс производства, распределения и потребления вещей и услуг имеет свои собственные закономерности, независимые от его денежного облачения. Оно образует определённый «обмен веществ» между организмом общества и его средой, а также между частями организма довольно высокой степени интенсивности уже само по себе, независимо от его денежной формы.

Формальный аспект экономики. Деньги

Формальный или денежный аспект экономики во всех обществах, за исключением обществ западнистских, играл и играет роль именно формы или средства экономических явлений в содержательном (вещественном) аспекте, какую бы власть ни приобретали деньги над людьми. В западнистском обществе, которое считается капиталистическим, форма экономики берёт верх над её содержанием. Это мы рассмотрим в следующей части. А здесь рассмотрим, что такое деньги. Проблема денег является, пожалуй, одной из самых запутанных и даже мистифицированных проблем в сфере социальных исследований. Марксизм больше других учений стремился преодолеть эту мистификацию, сведя проблему денег к чисто экономическому аспекту. Марксовское учение стало обоснованием идеи исчезновения денег в коммунистическом обществе, поскольку в нём будет ликвидирован капитализм и будет иметь место изобилие предметов потребления («каждому — по потребности»).

Проблема денег есть, на мой взгляд, проблема прежде всего методологическая (и даже логическая) и лишь затем социально-экономическая. Основная трудность в решении её — отсутствие должного «поворота мозгов», то есть в методологии подхода к ней, а не в недостатке информации на эту тему. Никакие особые исторические открытия и секретные данные тут не требуются. Весь необходимый эмпирический материал доступен наблюдению и даже очевиден. Так что тут дело именно за логической обработкой известного материала. Я не собираюсь здесь строить целую теорию денег, — это лишь одна из тем книги, причём не главная. Я изложу лишь простейшие идеи логической социологии на этот счёт. Надо различать определение денег (понятия «деньги») и описание различных функций (использований) денег, их различных форм и эволюции. Не всё, что известно о деньгах, надо впихивать в определение понятия. В определение понятия должны быть включены такие, и только такие признаки денег, благодаря которым какие-то объекты становятся именно деньгами, которые сохраняются у них при любых их использованиях, вариациях и изменениях. Этих признаков должно быть достаточно для выделения денег. Но в число этих признаков не должны входить избыточные признаки, характеризующие какие-то употребления денег или какие-то их формы.

Например, в определение денег не должно входить использование их как капитала. Не должно входить также указание на то, что в качестве материала для денег используется золото и серебро. Изложенное логическое требование к определению понятия денег обычно игнорируется (а точнее говоря, остаётся неизвестным). И авторы, пишущие о деньгах, обычно уже в исходном пункте торопятся включить в определение понятия денег как можно больше известных им сведений о них. Чтобы ввести логически корректное понятие денег, надо взять самый развитой уровень и очевидный случай денег, какой мы можем наблюдать в повседневной жизни современных человейников. Тут определяющие признаки денег выражены наиболее отчётливо, можно сказать — в «чистом виде». Тут мы имеем пример тому, что говорилось выше (в разделе об определениях): то, что в исторически исходных формах денег скрыто в множестве других явлений и для обнаружения чего нужна сила абстракции, в развитых формах приобретает почти самостоятельное существование, независимое от исторических оболочек. Говоря о деньгах, обычно представляют их себе абстрактно, как некую единую и недискретную субстанцию (аналогично тому, как понимается сознание в виде некоей идеальной недискретной субстанции). В таком представлении деньги превращаются в нечто мистическое и уму непостижимое, подобно тому, как мистифицируется сознание. На самом деле деньги суть множество отдельных пространственно ограниченных, оформленных и сравнительно небольших предметов — монет, банкнотов. Надо начинать с рассмотрения этих элементов (своего рода «атомов») множества денег по отдельности, чтобы понять всё множество. Ситуация тут подобна той, какая имеет место в отношении сознания: для научного понимания сознания надо начинать с его «атомов», то есть с элементарных материальных частичек сознания — с отдельных знаков.

Деньги суть совокупности особого рода материальных предметов, изобретаемых и производимых людьми для каких-то практических целей. Чтобы понять, какими свойствами обладают эти предметы, как они используются людьми и как это сказывается на организации человеческих объединений, надо, повторяю, начать их рассмотрение с отдельных денежных «атомов». И на основе рассмотрения последних ввести определение понятия «деньги», установив тем самым границы самого качества денег. Напомню читателю, что при этом нижняя эволюционная граница денег позволит установить и их верхнюю эволюционную границу. Как мы сейчас увидим, при условии изложенной выше методологии проблема определения денег оказывается банально простой. Отдельно взятый денежный «атом» (скажем, деньга) есть знак. Вопрос заключается в том, знаками чего именно являются денежные знаки. Денежные знаки суть знаки величин ценности каких-то объектов для людей. Слово «ценность» здесь есть слово обычного разговорного языка. Не нужно его ассоциировать с экономическим понятием стоимости и цены товаров.

Подчёркиваю, денежные знаки суть не просто знаки ценности (важности, значимости) объектов для людей, а именно величин ценности. Самые различные объекты (предметы, явления) имеют ценность для людей, причём в различной степени (больше, меньше, вдвое важнее, и так далее). Вот этот признак — величину ценности объектов — обозначают денежные знаки. Обозначая величины ценности, они, естественно, обозначают и то, что объекты имеют какую-то ценность. Будучи знаками величин ценности, деньги являются средством измерения этих величин. Они изобретаются как определённая система измерения величин, — с особыми единицами величин и их отношениями, как масштаб (шкала) измерения. Тут ситуация аналогична средствам измерения пространственных размеров предметов, расстояний, интервалов времени, температур, и так далее.

Денежные знаки изобретаются с целью использования их людьми в их практической жизни. Как конкретно они используются, это в определение денег не входит. Для определения важно иметь в виду, что при всех видах использования они функционируют именно как знаки. Напоминаю, что знаки используются как своего рода дубликаты или заместители того, что они обозначают. Деньги суть знаки величин ценностей, и, как таковые, они и фигурируют в действиях людей. Они должны быть удобными в обращении (например, малые размеры), одинаковыми для каждой категории знаков (стандартными), легко дублируемыми и неиндивидуализированными. Последнее означает, что они должны быть независимыми по своему назначению от конкретности использующих их личностей, то есть то, что они обозначают, не зависит от того, кто ими пользуется, и в них никак не указано, кто ими пользуется, — они безразличны по отношению к их владельцам. Деньги как знаки величин ценностей сами (в наличном виде) фигурируют в действиях людей, использующих деньги. Фигурируют именно как материальные вещи (как монеты и банкноты). Это важно иметь в виду. Игнорирование этого, казалось бы, очевидного явления делает проблему денег теоретически неразрешимой.

Деньгами называют ценные бумаги, расписки, чеки и другие явления, играющие роль знаков ценностей, но не являющиеся деньгами в определяемом здесь смысле. Чтобы денежные «атомы» стали знаками величин ценности и масштабом измерения, нужно, чтобы они были признаны в этом качестве всеми членами человейника. А это возможно только одним путём, а именно — путём определённого государственного законодательства. Денежная система вводится в употребление и узаконивается государственной властью, охраняется и сохраняется ей. Это — второй определяющий признак денег. Лишь благодаря этому узакониванию определённых предметов в их роли знаков величин ценности эти предметы приобретают социальное качество — качество денег. И это качество возникает не в результате некоего имманентного развития знаков ценности самих по себе, а как результат сознательно-волевой деятельности государства. Опять-таки подчёркиваю вроде бы второстепенную деталь, играющую важную роль для определения денег. Государство в этом случае узаконивает введение в употребление самих денежных знаков определённого вида, а не просто принимает какие-то законы, в рамках которых должна протекать деятельность людей, использующих деньги, и законы, касающиеся документов, становящихся знаками ценностей.

Исторически деньги могли возникать в самой различной форме, могли использоваться для различных целей. Они стали средством распределения и накопления ценностей, господства одних людей над другими, управления, расчетов, планирования, организации людей. Роль их в жизни людей стала настолько огромной и многосторонней, что современные человейники без них так же немыслимы, как и без языка. Деньги превратились в фактор экономики, когда производство товаров (то есть вещей и услуг на продажу) стало играть важную роль в жизни обществ. Возникли и расширились возможности использования денег с целью дохода (прибыли) вне этой сферы — в сфере культуры, права, услуг, почты и так далее. Экономика, обретая денежную форму, охватила в наиболее развитых странах сферу хозяйства и распространилась на все сферы общества, где можно было добывать жизненные блага путём создания деловых клеточек, приносящих прибыль.

В современных обществах, в которых сфера хозяйства приняла форму частного предпринимательства и оказалась в зоне действия законов капитала, в экономику стали включать всякие инвестиции капитала с целью извлечения прибыли и вообще операции с деньгами по законам капитала. В развитых обществах стали функционировать огромные массы денег. Сложился денежный механизм, специально занимающийся тем, что связано с производством и функционированием этих денежных масс (банки и другие финансовые предприятия). Возникли знаки самих денег, исполняющие функции знаков ценностей. Это — юридически оформленные документы, удостоверяющие, что определённые люди являются обладателями определённых денежных сумм или предметов, оцениваемых в определённых денежных суммах; долговые обязательства; чеки; банковские счета. Все это обычно считают формами денег. Но с точки зрения введённого выше определения денег такие знаки ценностей деньгами не являются. Они являются знаками денег, то есть знаками знаков. Сравним эту ситуацию с ситуацией для знаков языка. Слово «стол», например, обозначает столы. Оперируя им как знаком, мы произносим или пишем его. Именно его. Если мы возьмём выражение «Слово «стол», то оно будет не знаком столов, а знаком, обозначающим произносимые или написанные (напечатанные) слова, обозначающие столы. Как говорят в логике, выражение «Слово «стол» есть метазнак по отношению к знаку «стол», то есть знак знака или знак второго уровня. Нечто подобное происходит с деньгами.

Упомянутые выше знаки ценностей суть метазнаки по отношению к денежным знакам. Их можно, конечно, называть деньгами второго уровня или сверхденьгами. Тогда определение денег должно быть построено так, чтобы в число денег включались деньги первого уровня, или первичные деньги (в том виде, как мы и определили деньги выше), и деньги второго уровня, или сверхденьги. Сумма сверхденег, циркулирующих в современном мире, во много десятков раз превосходит сумму циркулирующих денег. Сложился механизм, обеспечивающий функционирование сверхденег. Он слился с денежным и даже поглотил его. Деньгам приписывают мистическую власть над людьми. Это — всё равно как если бы мы приписали власть ружей, пушек, самолётов, танков, и так далее — самим по себе над людьми. Власть денег есть власть людей, располагающих деньгами и распоряжающихся деньгами, а также условий жизни людей, в которых социальные отношения принимают форму денежных. А эта власть узаконена и поддерживается аппаратом государства, полицией, судами, армией.

Денежный и сверхденежный механизм в единстве с системой собственности, поддерживаемые упомянутыми силами общества, приобретают, в свою очередь, власть над теми, кто их поддерживает и охраняет. Образуется сложная сеть власти, опутывающая всё общество и всех его членов. Денежный фетишизм образуется, когда деньги вырываются в сознании людей из этой сети и наделяются самостоятельным бытием. Это — идеологический феномен. Его до известной степени культивируют специально, ибо это — средство манипулирования людьми.

Менталитетная сфера общества

Нам предстоит рассмотреть, пожалуй, одну из самых запутанных проблем в понимании общества, а именно — выделение и описание его менталитетной сферы. Эта сфера в современных высокоразвитых обществах сложилась в результате длительного и многомерного исторического процесса. Она является тут огромным и необычно сложным образованием, разобраться в социальной структуре которого без соблюдения правил логической социологии в принципе невозможно. Менталитетная сфера общества есть компонент социальной организации именно общества. Это означает, что она узаконена, живёт и действует в рамках государственных (юридических) законов данного общества. Если какое-то явление менталитетного аспекта (обращаю внимание — аспекта, а не сферы!) выходит за рамки юридических законов общества или даже запрещено законом, но всё-таки существует нелегально, оно не есть компонент социальной организации этого общества. К числу таких явлений относятся, например, запрещённые религиозные секты и революционные организации, стремящиеся к свержению существующей социальной организации.

Приведённое ограничение важно, конечно, для выделения менталитетной сферы. Но оно само по себе ничего не говорит о том, как эта сфера устроена и как функционирует. Чтобы выяснить это, необходимо считаться с такими обстоятельствами. Менталитетная сфера есть явление эмпирическое, то есть подлежащее наблюдению как определённая совокупность фактов, а не выдумываемое априорно, до фактов и вопреки им. А тут имеет место смешение различных феноменов, начиная от первобытных форм и заканчивая самыми современными. Причём первые тут порою выглядят как новейшие, а вторые как возрождение дремучего прошлого. Так что решить стоящую перед нами задачу путём чисто эмпирического сравнения частных случаев конкретных обществ в принципе невозможно. Тут нужна совокупность исследовательских приёмов иного рода. Я исхожу из следующих эмпирических предпосылок. Когда число людей в человейнике невелико, и менталитетный аспект развит слабо, один человек в одиночку или с несколькими помощниками может выполнять всё то, что требуется для жизни и самосохранения человейника в этом аспекте. В больших и развитых человейниках происходит разрастание и усложнение менталитетного аспекта, возникает особая сфера из множества людей, каким-то образом организующихся, происходит разрастание и усложнение этой сферы как особого компонента социальной организации человейника. Первоначально это — одна единая сфера. Со временем происходила её дифференциация на ряд различных сфер и отпочкование от неё в виде самостоятельных сфер, отчасти выходящих за рамки менталитетного аспекта, а то и вообще теряющих исторически исходные функции. Таким путём на уровне общества произошло отпочкование сфер науки, искусства, образования, развлечения, информации.

В современных обществах в менталитетной сфере функционируют религиозные организации, школы, университеты, газеты, журналы, книжные издательства, театры, кино, музеи, галереи, писатели, художники, разного рода творческие союзы, научные учреждения, радио, телевидение и так далее. Если принять в расчёт огромное число людей, обслуживающих тех, кто профессионально занят в менталитетной сфере, то в этой сфере оказываются заняты до 20 процентов работающих членов общества (если не больше). В результате дифференциации менталитетной сферы и образования различных сфер со своей особой специализацией произошло то, что основная функция исторически исходной единой (недифференцированной) менталитетной сферы стала функцией одной из её частных сфер, образовавшихся в её развитом состоянии. Будем называть эту сферу идеологической или идеосферой. Описанное состояние менталитетной сферы характерно для социальной организации человейника типа общества. Это не означает, будто конкретные общества возникают сразу в таком виде, и будто во всяком обществе это выражено явно. Такое состояние можно наблюдать в высоко развитых обществах, да и то лишь с определённым «поворотом мозгов». Западные страны суть высоко развитые общества. Но тут даже среди специалистов широко распространено (если не общепринято) убеждение, будто с крахом национал-социализма, фашизма и после серьёзного поражения коммунизма закончилась эпоха идеологий и наступила постидеологическая эпоха, будто западное общество вообще является неидеологическим или свободным от идеологии. А между тем по степени развитости и засилия идеологии западные страны превосходят все общества прошлого и современности. Чтобы «увидеть» это, необходим аппарат логической социологии.

Идеосфера и религиозная сфера

Прежде чем перейти к обобщённому описанию идеосферы общества, остановлюсь на отношении её к религиозной сфере. Западные мыслители, считающие западное общество неидеологическим и говорящие о конце эпохи идеологий, полностью игнорируют идеологический аспект и идеологическую роль религий и религиозных организаций, хотя эта роль, казалось бы, очевидна, — пример тому, что сами эти мыслители находятся во власти идеологии. Хотя литература, посвящённая религии, необъятна и я просмотрел довольно значительную её часть, я не встретил ни одного определения религии, которое удовлетворяло бы, на мой взгляд, требованиям логики. Пока речь идёт о «великих» религиях, тут вроде бы все ясно. Но когда требуется ограничить религию от близких к ней явлений, возникают неясности именно логического порядка. Это касается дорелигиозных форм верований, а также различного рода верований и сект, претендующих на статус религиозных.

Вспомните, какая борьба в прошлом шла против явлений, считавшихся ересями и псевдорелигиями. И в наше время происходит нечто подобное. Например, в Германии не только религиозные организации, но даже государственные отвергают претензию сайентологии на статус религии. И никто из бесчисленных специалистов в отношении такого рода явлений не может предъявить точное и бесспорное определение, с которым согласились бы все участники дела. Да и в отношении «великих» религий ясность ограничивается лишь религиозными учениями и ритуалами. Но как быть со случаями, когда религиозные организации (например, христианская церковь) владеют огромными богатствами, включая земли, имеют предприятия и банки, ведут себя как хозяйственные феномены? Как быть со случаями, когда эти организации имеют вооружённые силы, ведут войны, имеют свой суд и захватывают высшую власть в человейниках (как это имеет место до сих пор в ряде арабских стран)? Как быть со случаями, когда эти организации создают политические партии и активно участвуют в политических событиях?

Одним словом, религии, взятые с их организациями и реальной жизненной активностью, без которых они теряют смысл, а не только с учениями, храмами и религиозными ритуалами, выходят далеко за рамки менталитетной сферы. Как бы мы ни определяли религию, взятую с людьми и организациями и их реальной активностью, этот социальный феномен возник задолго до обществ и служил одним из условий их возникновения по крайней мере в ряде случаев. Хотя он вырос в менталитетном аспекте и в качестве менталитетной сферы человейника, со временем функции менталитетной сферы стали лишь одними из его фактических функций. Религия и религиозные организации суть элементы менталитетной сферы общества лишь в той мере, в какой они суть элементы этого общества. Ватикан, например, не есть элемент социальной организации Англии, Франции, Германии и даже Италии как конкретных обществ, подобно тому, как иностранные посольства не являются элементами социальной организации тех стран, в которых они живут и действуют. В наше время можно видеть три варианта положения религии (включая организации и их деятельность, напоминаю) в обществе. Первый вариант наиболее отчётливо выражен в ряде мусульманских стран (например, в Иране). Тут менталитетная сфера вообще не отпочковалась от сферы государственности. Последняя здесь принимает религиозную форму, а религия является государственной идеологией, играет главную роль в идеологической сфере.

В прошлом в России, когда было слабо развито образование и светская культура, церковь была подчинена государству, была государственной. Она выполняла роль идеологической сферы, последняя была слабо развита и составляла одну из функций церкви. Второй из упомянутых вариантов имеет место в западном мире. Исторически тут произошло следующее. В Римской империи имела место высоко развитая государственность. Была государственная религия, исполнявшая функции менталитетной сферы. Вместе с тем тут сравнительно высокого уровня достигали светская философия и культура, тоже входившие в менталитетную сферу. Имели место элементы науки, политические и правовые идеи и учения. Возникло христианство. Со временем оно стало государственной религией и стало доминировать над светским аспектом менталитетной сферы. Церковь настолько усилилась, что возвысилась и над светской властью и стала феноменом всего западноевропейского мира, то есть вышла за рамки отдельных человейников. В рамках этого мира возникали человейники с признаками обществ. Одни объединялись, другие распадались. Созревала и усиливалась светская государственность. Шла борьба за высшую власть между церковью и государствами. Последние постепенно брали верх. Происходило своего рода раздвоение церковной власти. С одной стороны, церковные власти были подразделениями власти церкви всего западного мира. А с другой стороны, они стали частью социальной организации в отдельных человейниках, делили власть со светской властью и даже становились подчинёнными ей.

Возникновение религий и религиозных организаций было в своё время шагом вперёд в эволюции менталитетного аспекта человейников. Но всему своё время. Законы диалектики неумолимы, как бы к ним ни относились мыслители. И в западном мире христианская религия и церковь какое-то время безраздельно господствовали над душами людей, держали в своих руках весь менталитетный аспект зарождающихся обществ. Этот аспект был сравнительно беден. Массы людей были невежественны, имели весьма ограниченный жизненный опыт. И людей не так уж много было. Но постепенно происходило разрастание и усложнение обществ, появление и усиление явлений менталитетного аспекта, выходивших за рамки церковной власти, — разрастание светского образования, культуры, начал науки, философии, социальной светской литературы, социальных исследований, этики, эстетики, педагогики, исторических исследований, медицины и так далее. Возникали очаги светской культуры при дворах правителей. Возникали государственные университеты. Церковь не могла уже удержать в своих руках полностью дело формирования человеческого менталитета, контроля над ним, манипулирования им. Она сохранила за собой лишь часть этого дела. Упомянутые выше нерелигиозные элементы менталитетной сферы приобретали в западных обществах доминирующее значение. Отделение церкви от государства, гонения на религию, веротерпимость и религиозный плюрализм Всё это было признаками того, что общество становилось или уже являлось нерелигиозно идеологическим. Религия становилась второстепенным компонентом менталитетной сферы, выполняя фактически идеологические функции наряду с нерелигиозной идеологией и даже уступая ей.

Возникновение и усиление нерелигиозной идеологии было опять-таки колоссальным шагом вперёд в эволюции менталитетного аспекта человейников по отношению к состоянию безраздельного господства религиозной идеологии. Этот шаг был сделан, я думаю, в эпоху Возрождения. Нерелигиозная идеология явилась в мир как борьба против религиозного мракобесия, как просвещение масс людей, как новый взгляд на бытие, на человека, на общество. Она опиралась на те фактические перемены, которые произошли во всех аспектах западных человейников. Она вносила свой творческий вклад в социальный прогресс. Прошли века. В мире произошли грандиозные перемены. Изменилось состояние и историческая роль западной идеологии. Третий из упомянутых вариантов можно было наблюдать в Советском Союзе и других коммунистических странах, где доминирующая роль в менталитетной сфере перешла к антирелигиозной идеологии и к идеологическим государственным организациям.

Можно, таким образом, констатировать два уровня в эволюции менталитетной сферы человейников. Низший — недифференцированная менталитетная сфера. Назовём её доидеологической. Более высокий уровень дифференциация менталитетной сферы, отпочкование сфер познания (науки), искусства, образования, развлечения и других, образование идеосферы. Назовём этот уровень идеологическим. На этом эволюция менталитетной сферы не закончилась, как увидим далее.

Идеосфера общества

При рассмотрении идеосферы мы с самого начала должны принимать во внимание следующее. Это — именно сфера общества, которую образует множество людей, группы и организации людей, в совокупности выполняющих специфические функции в обществе, профессионально занятых выполнением этих функций и удовлетворяющих свои жизненные потребности за счёт этой своей деятельности. Проблема заключается в том, каковы эти функции, как организованы упомянутые люди для их исполнения, какими средствами они располагают и как ими оперируют, каков совокупный результат их деятельности. Обычно же вся эта совокупность факторов игнорируется, и идеосфера сводится к совокупности идей, учений, лозунгов, причём лишь определённого рода, в силу привычки и предрассудка считаемых образцами идеологии. Людей, образующих идеосферу, будем именовать идеологами.

Объектом деятельности идеологов являются люди. Причём не люди вообще, а члены их общества, и не все в людях, а лишь их сознание. Задача идеологов — не изучение сознания таким, каким оно является само по себе, независимо от идеологов, а формирование сознания людей таким, как это требуется интересами самосохранения общества. Идеологи призваны делать сознание таким, какое требуется заранее заданным образцом. Конечно, они в какой-то мере изучают сознание как материал своей работы, как-то опираются на то, что складывается в сознании людей стихийно, на основе их жизненного опыта и общения с окружающими людьми. Но они делают и нечто такое, что в сознании людей без них не существует. Они участвуют в производстве человеческого материала, адекватного условиям и потребностям общества, обслуживая один аспект этого производства — аспект менталитета. На заре человечества функции идеологов выполняли знахари, колдуны, целители, шаманы, и так далее, потом — жрецы, потом — служители религии. В наше время их дело продолжают философы, социологи, писатели, журналисты и прочие производители «духовной пищи» для многомиллиардного прожорливого и в этом отношении человечества. Конечно, за миллионы лет тут имел место прогресс. Но прогресс все в том же деле: в «пробуждении» сознания людей путём их идейной «обработки».

Множество людей, образующих идеологическую сферу общества, не есть всего лишь скопление одиночек. Их объединяет в единую сферу, во-первых, общее дело, которым они заняты, — работа над менталитетом членов общества, профессиональная подготовка, употребляемые ими средства, допуск к этой работе, вознаграждение за неё. Во-вторых, какая-то их часть организована в группы и даже в сложные иерархизированные организации, учреждения, предприятия. А прочие из них рассеяны по другим клеточкам общества, в которых они выполняют функции, в совокупности образующие единый поток. Это единство достигается за счёт профессиональной подготовки и дела, которое они должны выполнять в клеточках. Они просто не способны поступать по-другому. К тому же идеологическая сфера опирается на государственную организацию, поддерживается ей, служит ей и сама использует её в своих интересах. Опорой ей являются и другие сферы экономическая и культуры. С точки зрения организации идеологическая сфера общества заключена в пределах от одной всеобъемлющей организации до множества сравнительно автономных организаций и «неорганизованных» (в рассмотренном выше смысле) индивидов, то есть в пределах между монизмом и плюрализмом. Пример первой крайности — общества с единственной государственной церковью или нерелигиозной идеологией (например, мусульманские и коммунистические страны). Вторую крайность можно наблюдать в западных странах.

Плюрализм в идеосфере не означает наличие нескольких идеосфер, подобно тому, как плюрализм в экономике не означает наличие нескольких экономических сфер. Это — плюрализм в рамках одной идеосферы. В результате деятельности идеосферы в обществе создаётся и постоянно поддерживается своего рода идеологическое поле, в сфере влияния которого вынуждены жить все члены общества на всех ступенях социальной иерархии и от рождения до смерти. Вместо слова «поле» можно употреблять более сильные слова «клетка» или «камера». В эти идеологические клетки загоняются не только те, кто подвергается идеологической обработке, но и те, кто их обрабатывает. Это осуществляется путём заполнения мозгов людей определённым идейным содержанием и обучения их определённому способу оперирования содержанием сознания, способу думания, «шевеления мозгами». Это происходит не как одноактная операция, а как процесс жизни в постоянно поддерживаемом и возобновляющемся идеологическом поле, — в постоянном потоке слов, образов текстов, и так далее, вливающемся в головы людей. Фундаментальная функция идеосферы — сделать основную массу членов общества (желательно всех) неспособной к самостоятельному и объективному пониманию явлений реальности, позволяя им в этом отношении лишь то, что необходимо и достаточно для исполнения ими их социальных функций. Идеосфера создаёт и сохраняет клетку для сознания людей не по злому умыслу, а по той причине, что без этого вообще невозможно превращение больших масс людей в обладающие сознанием существа.

Дело в том, что сознание людей не есть нечто биологически прирождённое. Оно явилось изобретением истории человечества. Оно «пробуждалось» исторически с нуля, если не считать биологические предпосылки. И в наше время оно у вновь рождающихся людей «пробуждается» с нуля и является искусственным продуктом их индивидуального формирования. Сам процесс «пробуждения» сознания есть процесс создания какой-то «клетки» для него, ибо эта «клетка» есть не что иное, как материя сознания. Оно просто не может существовать эмпирически без такой «клетки». Не загоняя сознание в «клетку», его просто не «пробудишь» к жизни. А тут речь идёт о сознании огромного числа людей, причём в ряде поколений. А люди — отнюдь не социальные ангелы. Они должны быть организованы и соблюдать определённые нормы поведения, чтобы их объединение могло сохраняться как целое. В самой природе сознания не заложено на этот счёт никаких предписаний и ограничений. Это должно быть специально изобретено и привнесено в сознание каждого человека извне, причём — навязано ему в принудительном порядке. Сознание людей всегда «пробуждалось», «пробуждается» и будет всегда «пробуждаться» лишь настолько, насколько это требуется интересами самосохранения их объединений, а не в соответствии с его абстрактно мыслимыми потенциями и не ради некоего прогресса человеческого интеллекта вообще. Подавляющее большинство членов общества обречено жить в идеологической клетке. Лишь немногим одиночкам удаётся вырваться из неё в какой-то мере. Но они рассматриваются обычно как отклонения от нормы, каковыми они и являются на самом деле.

Благодаря деятельности идеосферы в обществе создаётся достаточно большое число людей с усреднённым и стандартизированным сознанием. Эти люди образуют среду одинаково думающих, одинаково оценивающих явления жизни и одинаково поступающих в определённых ситуациях граждан. Они определяют суммарное состояние менталитета общества. Они вовлекаются в определённые действия, организуемые представителями идеосферы, становятся частью её механизма в овладении «душами» членов общества. Так что идеологическое поле (клетка), о котором я говорил выше, есть нечто бестелесное. Это — вполне телесная организация и самоорганизация человеческой массы, создаваемая и постоянно поддерживаемая идеосферой. Сила идеосферы — это не только средства воздействия на сознание людей, которыми она располагает профессионально, и не только её поддержка со стороны государства и других сфер общества, но и только что рассмотренная масса членов общества. Идеи, говорил Маркс, становятся материальной силой, когда овладевают массами. Но идеи овладевают массами не сами по себе, не своим содержанием, как таковым, а лишь постольку, поскольку существует материальный механизм, вырабатывающий эти идеи и вбивающий их в головы людей. Такой механизм и образует идеосферы и создаёт его в обществе своей жизнедеятельностью.

Исторически чисто опытным путём (методом случайных проб и ошибок) были найдены средства исполнения специфической функции идеосферы. Никакого научного понимания сознания у идеологов никогда не было, как нет его до сих пор. Но оно и не требовалось. Задача стояла, стоит и будет вечно стоять одна: сделать сознание всех членов человейника более или менее одинаковым в некоторых отношениях, сделать людей способными жить в человейнике приемлемым образом, способными ориентироваться в окружающей среде и при этом не выходить за некоторые рамки, выход за которые угрожает самосохранению человейника. Поскольку сознание заключается в способности оперировать знаками, то и основным средством воздействия на него стали специально изобретённые знаки и определённые правила оперирования ими в отношении обрабатываемых людей — совокупность особого рода слов, фраз, текстов, учений. Даже тогда, когда используются другие изобразительные средства (иконы, портреты, статуи, зрелища, музыка), всегда предполагается их связь со знаками языка и истолкование в этих знаках. Будем такую совокупность знаков называть идеологической или идеологией в узком смысле слова.

Идеология может быть зафиксирована явно в виде одного систематизированного учения, как это имеет место, например, в случае великих религий и марксизма-ленинизма, или может оставаться несистематизированной, рассеянной по многочисленным и разнородным текстам так, что изложить её в виде единого систематического учения представляется весьма затруднительным делом, как это имеет место, например, в современных западных странах. Возможны смешанные варианты между этими крайностями.

Идеологическое мышление

Идеология проявляется в том, каким образом данные научного познания и творчества в сфере культуры преподносятся членам общества в книгах, газетах, журналах, театре, кино, телевидении и вообще во всём том, что люди видят, слышат, читают. Есть два пути абстрагировать её в качестве особого социального феномена. Первый путь — попробовать выявить в океане информации и зрелищ какие-то общие её черты и зафиксировать их в виде систематизированного учения. Но какими при этом критериями выделения идеологических явлений руководствоваться? Я думаю, что для этого есть второй путь, который я здесь предпочитаю, а именно — указать метод (совокупность критериев), с помощью которого можно в каждой частичке упомянутого океана информации и творчества отличить то, что относится к идеологии, — указать критерии отличения явлений идеологии от других. Первый из упомянутых путей зависит от этого второго.

Идеология создаётся по определённым правилам, которые в совокупности образуют идеологический способ мышления (или аппарат идеологизированного сознания). Этот способ прививается всем идеологически обрабатываемым людям (в той или иной мере, конечно). Благодаря этому способу люди и без идеологов делают то же самое в отношении явлений бытия, которые они наблюдают, в которых они участвуют и о которых узнают от других людей и из средств информации, что делают или делали бы профессиональные идеологи. Они научаются сами идеологически «переваривать духовную пищу», как-то получаемую для своего сознания, — научаются сами сохранять идеологическую клетку для своего сознания. Люди не могут вечно находиться под контролем идеологов. Идеологи не могут уследить за всем и за всеми. Так что значительная часть идеологической работы передаётся самим обрабатываемым. Идеи овладевают массами тогда глубоко и устойчиво, когда их «переваривание» в нужном духе становится привычным делом для представителей масс Для тою чтобы охарактеризовать идеологический способ мышления, надо отличить его от научного.

В первой части книги я назвал, например, такие черты последнего: непредвзятость, беспристрастность, объективность, профессиональность, логичность и диалектичность. Идеологический способ мышления является с этой точки зрения антиподом научного. Рассмотрим самые фундаментальные черты идеологического мышления (идеологизированного сознания), знание которых позволит читателю составить себе достаточно определённое представление об этом феномене. Задача идеологов состоит в том, чтобы научить и приучить людей видеть и понимать окружающий мир и самих себя не такими, какими они являются сами по себе (объективно, в силу законов бытия), а так, как это требуется согласно априорным учениям самих идеологов, — учить людей не самостоятельному познанию бытия, а тому, как люди должны видеть бытие, что пропускать в своё сознание из того, с чем им приходится сталкиваться, и в каком виде. Иначе говоря, идеологи изобретают определённое видение (понимание) бытия, и оно становится априорным по отношению к формируемому сознанию членов общества. Идеологи навязывают это видение всем членам общества, включая и самих себя, поскольку и в их сфере происходит воспроизводство человеческого материала, выполняющего функции идеосферы, поскольку они сами обучаются тому же.

Надо различать то, как исторически формируется идеология, и то, как она функционирует, сформировавшись в основных чертах. На первом пути она исходит из каких-то результатов познания и постоянно подпитывается ими, использует какие-то средства познания. Но она делает это не с целью познания, а с целью создания средств исполнения своей функции в обществе, — с целью создания аппарата априорного видения мира и переработки сведений об этом мире в духе этого аппарата. Идеологи изобретают определённого рода интеллектуальные (языковые) схемы, штампы, клише, этикетки, ярлыки, образы, обобщающие примеры и образцы, притчи, крылатые фразы, лозунги, и так далее, причём не в качестве подсобных средств на пути к познанию бытия таким, каково оно есть, а в качестве конечного и высшего результата познания Они сами претендуют на роль высшей истины, истины в последней инстанции. Люди должны усвоить эти продукты идеологов и лишь через них смотреть на явления бытия. Эти идеологические продукты производятся и воспроизводятся для разных потребителей идейной пищи, одни для всех (как религиозные учения), другие — для избранных (как философские концепции). Но качественно они суть явления одной природы. Их социальная функция — дать людям априорный интеллектуальный аппарат восприятия окружающего их мира и интеллектуальной ориентации в нём.

Будучи необходимым и полезным на начальных этапах формирования сознания людей и их объединений, этот аппарат со временем разрастается и приобретает мощь клетки для сознания людей. Будучи вынужден в какой-то мере и на какое-то время уступить научному познанию и поделив с ним власть над душами людей, он в конце концов вновь возвращается к своему изначальному всевластию на новой ступени. А пока классическими образцами отношения между идеологией и научным познанием могут служить костры инквизиции прошлого, а в наше время — идеологические оргии в коммунистических странах и антикоммунистические оргии в западных странах в период «Холодной войны» и особенно после поражения коммунистического социального строя в европейских странах советского блока. Другая черта, отличающая идеологическое мышление от научного, пристрастность.

Задача идеологической сферы — самосохранение общества, защита его социальной организации и сложившегося образа жизни населения, а также защита от врагов. Естественно, в содержание идеологии должна входить апологетика существующего социального строя, создание образов врагов как носителей зла, выработка у людей определённого субъективного отношения к явлениям бытия (определённой системы их оценки), а также определённой системы ценностей, которая призвана придать смысл жизни людей и влиять на поведение их как членов общества. Проведите хотя бы самое примитивное исследование идейного состояния населения западных стран, и вы установите факт (впрочем, очевидный и без исследования), что сознание западных людей битком набито не только априорными штампами в отношении всех наиболее важных явлений бытия, но и априорными оценками этих явлений.

Идеологические учения создаются для широких слоёв населения, а не для профессиональных исследователей. Они неоднородны, различаются по степени трудности, вернее — по степени запутанности, словесных ухищрений, суемудрия. Тем не менее все они сочиняются с расчётом на то, чтобы у них были потребители и чтобы потребители соответствующих уровней смогли что-то «проглотить» и «переварить». На низшем, а значит, на самом широком уровне они должны легко запоминаться, быть образными и общедоступными, производить впечатление на чувства, должны отвечать каким-то желаниям людей, сулить исполнение желаний, создавать иллюзию понимания и приобщённости к высочайшей мудрости, интриговать, мистифицировать. Даже тогда, когда они сочиняются мыслящей элитой и вроде бы предназначаются для избранных (вроде гегельянства, марксизма, разного рода модных философских концепций XIX и XX веков), они исполняют идеологическую функцию, поскольку из них извлекаются отдельные слова, изречения и сравнительно простые для запоминания тексты, которые пускаются в идеологический оборот.

Тучи интерпретаторов работают над этим. Их продукция тоже кажется для довольно широких кругов понятной и дающей успокоительные объяснения. Успокоительные в том смысле, что люди, воспринявшие их, считают, что теперь им «всё понятно». Идеологические учения, на каких бы словесных высотах они ни возникали, должны быть так или иначе «заземлены», то есть должны опуститься на уровень обывательского мышления или, что то же самое, поднять обывательское мышление на уровень воображаемых высот мышления идеологического. Так было в отношении марксизма в Советском Союзе. Ясность и понятность идеологических феноменов является, однако, иллюзорной, что тоже входит в число черт идеологии. Идеология возникает на сравнительно высоком уровне менталитета, о чём говорит состав языковых выражений, которыми она оперирует: «вселенная», «вечность», «разум», «бог», «движение», «дух», «человек», «власть», «добро», «зло», «судьба» и так далее. Все эти выражения изобретались и до сих пор циркулируют на дологическом и внелогическом уровнях. Все они нуждаются в особых истолкованиях (в интерпретации), чтобы создавать иллюзию осмысленности и понятности. И эту функцию выполняют профессиональные идеологи всех сортов, начиная от самых примитивных попов и заканчивая рафинированными теологами и философами, засоряющими мозги людей заумной и, как правило, логически бессмысленной фразеологией.

Идеология претендует на статус истины, причём истины наивысшей. И когда-то она имела на то основания, когда люди ещё не очень далеко ушли от животного состояния, когда не было ещё науки и идеологи возвышались над прочими собратьями именно в отношении познания реальности и развитости интеллекта. Но эти времена прошли, по крайней мере — в развитых обществах современности. Фактически же идеология заключена в пределы от очевидных истин до тотальной фальсификации всего, что касается познания явлений бытия. То, на что мы привыкли смотреть свысока в бормотаниях и жестах мудрецов примитивных народов, в современных обществах развилось в космически огромный мир идеологического оболванивания сотен миллионов людей. В идеологии есть отдельные элементы, которые имитируют истину, создают впечатление истины. Есть даже отдельные истинные утверждения. Но в целом и в основном в ней доминирует то, что уводит от реальности и создаёт картину нереального, вымышленного мира. Эта картина не есть ложь, к ней просто неприменимы понятия истинности и ложности. Это — явление качественно иного рода.

Идеологическая картина не мешает людям в их повседневной жизнедеятельности. В большинстве случаев люди даже не отдают себе отчёта в том, что они находятся в поле её влияния (заключены в идеологическую клетку). Идеологическое мышление даёт о себе знать не в каждом слове и не в каждой фразе. Зачастую люди живут так, как будто никакой идеологии вообще нет. Им не приходится предпринимать попытки преодолевать поле идеологии, подобно тому, как они живут в поле физического тяготения и выполняют свои жизненные функции привычным образом. Но идеологическое поле может обнаружить себя именно в одном слове и в одной фразе — всё зависит от того, что это за слово и что за фраза и в какой ситуации они высказываются. Сколько людей было убито, сожжено и посажено в тюрьмы за такие слова! Вымышленный мир, изобретаемый идеологами, создаётся так, чтобы он походил на настоящий, включал в себя элементы реальности, не мешал людям исполнять их житейские функции. Более того, он создаётся так, чтобы в какой-то мере облегчал людям жизнь, избавляя от необходимости размышлений, колебаний, трудных решений, излишних тревог.

Для подавляющего большинства людей это — благо. Без этого не просто людям было бы хуже жить, без этого общество вообще не смогло бы долго существовать. Идеологическое учение есть не просто сказка о бытии, а руководство к поведению людей. Оно в этой роли по самой своей сути должно быть догматичным и априорным, установочным независимо от изменений и вариаций реальных ситуаций. Оно даёт правила поведения людей в определённых ситуациях без научного понимания этих ситуаций, можно сказать — вслепую (без раздумий). Потому идеология не терпит критики в свой адрес и реформ. После того как она сложилась на основе какого-то познания и жизненного опыта, она должна функционировать в неизменном виде как вневременная истина, имеющая априорную силу. Классическим примером на этот счёт могут служить великие религии. Отказ от привычной идеологии повергает людей в состояние идейного хаоса и растерянности. Они сами не в состоянии выработать объективное понимание ситуации и соответствующие правила поведения.

Грандиозный пример этому даёт советское население после отмены марксизма-ленинизма в качестве государственной идеологии (в годы «перестройки» и контрреволюции после 1985 года). Идеологическое мышление является нелогическим с точки зрения формального аппарата — дологическим, антилогическим и псевдологическим. Поясню, что это значит.

Логическое и идеологическое мышление

Обычно мышлением называют то, что происходит в человеческом мозгу, деятельность мозга. Это довольно неопределённо. Я в деятельности мозга выделяю оперирование знаками и называю это знаковым мышлением. В рамках знакового мышления я выделяю логическое и идеологическое мышление как различные его формы, части, аспекты. Нормальное знаковое мышление современного, достаточно развитого человека есть смесь этих форм в различных пропорциях и комбинациях. Я буду рассматривать их здесь в абстрактном («чистом») виде, чтобы определить специфику идеологического мышления.

Логическое мышление есть мышление по правилам логики и методологии науки. Логическая «техника» (логический аппарат) есть совокупность средств и правил научного исследования объектов, есть «техника» достижения, фиксирования и использования научной истины. Не следует думать, будто все люди владеют этой техникой одинаково и будто во всех случаях оперирования языком люди пользуются ей. Обычно люди очень редко пользуются логической техникой, а если пользуются, то на довольно примитивном уровне и неосознанно. Лишь немногие специалисты пользуются ей на высоком уровне и осознанно. Причём даже они пользуются ей чаще в силу привычки, приобретённой в процессе обучения, не отдавая себе отчёта в сущности применяемых средств. Я в своё время измерял степень логичности (отношение числа логических операций к длине текстов) различных категорий текстов и установил, что у писателей, политиков, журналистов и представителей других профессий, много пишущих и много говорящих, степень логичности ничтожно мала (порою — близка к нулю).

Техника (аппарат) идеологического мышления определяется функциями идеологии в обществе. Идеология, как таковая, ничего не исследует (не познает). Если какие-то идеологи занимаются исследованиями, они это делают не в качестве идеологов. Идеология использует результаты чьих-то познаний, перерабатывает их с целью выполнения своих профессиональных обязанностей, используя свои профессиональные средства (технику). Систематического научного описания этих средств (техники, аппарата идеологии) не существует. Причины такого состояния — это не так-то просто сделать, а общественная заинтересованность в этом отсутствует. Даже наоборот, имеет место сильнейшая заинтересованность в том, чтобы это не делалось. Читатель скоро сам поймёт почему. Чтобы дать систематичное научное описание техники идеологического мышления, надо сначала построить систематичное описание техники логического мышления, то есть дать систематическое построение логики и методологии науки. А как обстоит дело с этим, я уже говорил. Надо, затем, в каждом шаге изложения теории логического мышления указать возможные нарушения правил логики и показать, как эти нарушения осуществляются технически. Надо, таким образом, построить своего рода теорию антилогики, которая и будет описанием аппарата идеологического мышления. Так что читатель, я думаю, уже догадался, почему нет общественной заинтересованности в научном изучении и систематическом описании техники идеологического мышления: это выглядело бы как создание учебников для воров, убийц, насильников, мошенников, и так далее.

Техника идеологического мышления, взятая в «чистом» виде, есть техника эксплуатации результатов познания в интересах искажения реальности, обработки масс людей и манипулирования ими. Приведу несколько примеров, поясняющих сказанное выше. Логическое мышление оперирует строго определёнными понятиями, которые имеют смысл независимо от их употребления в конкретных знаковых контекстах. Оно стремится к точным и однозначным определениям понятий, без которых немыслимо никакое научное исследование. Иначе обстоит дело с языком идеологического мышления. Употребляемые им языковые выражения неопределённы по смыслу, многосмысленны, нуждаются в дополнительном истолковании, меняют смысл в зависимости от истолкования. Идеологически мыслящие люди научаются манипулировать (жонглировать) словами не как понятиями с определённым смыслом, а как особыми объектами в определённых словесных ситуациях. Они научаются помещать их в связи с другими словами, которые признаются каким-то кругом людей в качестве осмысленных.

Например, все основные термины социологии («общество», «государство», «демократия», «капитализм», «коммунизм», «тоталитаризм», «рынок», «культура» и так далее) не имеют устойчивого, однозначного и строго определённого смысла. Употребляющие их знают, в каких словесных ситуациях и как их принято употреблять. И этого для них достаточно, чтобы быть признанными в определённых кругах словесных жонглеров такого рода в качестве знатоков проблем, о которых идёт речь. Эти люди делают тем самым нечто подобное тому, что делали в своё время колдуны, шаманы, жрецы и тому подобные бормотатели бессмысленных звуков. Только их уровень бормотания значительно выше. В их бормотании время от времени мелькают осмысленные слова и фразы, создающие видимость логического мышления.

Обычным приёмом идеологического мышления является такой. В сложном, многостороннем и изменчивом явлении выделяются отдельные черты, удобные с точки зрения пропаганды. Эти черты непомерно раздуваются. К ним сводится сущность явления. При этом используются отдельные факты, ссылка на которые придаёт видимость правдивости описания явления. А в результате получается извращённая и тенденциозная его картина. Этот приём широко использовался в советской антизападной пропаганде. И в ещё большей степени использовался и используется в западной антисоветской и антикоммунистической пропаганде. Сущность коммунистического социального строя при этом сводилась и сводится к репрессиям сталинского периода и к сталинистской организации системы власти. Авторы идеологических речей и сочинений стремятся придать своим утверждениям видимость доказательных, как это требуется принципами логического мышления. Обычными при этом являются ссылки на конкретные примеры. Согласно правилам логики отдельные конкретные примеры не могут служить доказательством общих утверждений. В лучшем случае они могут служить аргументами при их опровержении, да и то не всегда (в первой части мы рассмотрели ситуации, когда это не имеет силы). Точно так же обычным является стремление придать видимость логической последовательности фактически логически бессвязному потоку слов. И на этот счёт имеются разнообразные приёмы, в частности — подмена понятий и ссылки на авторитеты.

Исторически идеологическое и логическое мышление возникали как нечто единое, как недифференцированное знаковое мышление. Со временем они стали выделяться из общей среды знакового мышления и как-то различаться. Идеологическое мышление возникло на таком уровне знакового мышления, когда стали возможны логические ошибки, но ещё не выработалась способность их обнаружения и исправления, когда обнаружилась полезность логических ошибок и возникла возможность развивать знаковое мышление независимо от логического.

Вместе с тем идеологическое мышление сохранило генетическую связь с логическим и претензии на логичность. Будучи антиподом логического мышления, оно стремится выглядеть логическим, имитируя его. Оно нарушает правила логики, используя сами правила логики. Оно продуцирует ложь, используя истину. И на этом пути оно достигло высоких результатов, порою — виртуозных. Более того, оно в качестве средства манипулирования людьми, «промывания» мозгов в массе своей неизмеримо превзошло логическое мышление. Оно стало всеобъемлющим, овладев сознанием не только широких слоёв населения, но и правящей и интеллектуальной элиты. Логическое мышление стало единственной защитой от засилия идеологического. Да и то защитой весьма слабой, ибо даже в тех случаях, когда оно достигает высокого уровня, оно так или иначе погружается в трясину идеологического и эскплуатируется последним.

В настоящее время происходит тотальная фальсификация истории и современной ситуации на планете. В неё вовлечены десятки (если не сотни) тысяч специалистов и мощнейшие средства массовой информации. И осуществляется она с помощью высокоразвитой техники идеологического мышления.

Идеология и реальность

Со временем Наполеона, который с презрением относился к идеологии и идеологам, пошла традиция смотреть на идеологию как на ложное, извращённое отражение реальности. В справочниках и словарях часто идеология так и определяется как ложное учение. Я такой взгляд на идеологию отвергаю. Но я тем самым не хочу сказать, будто идеология даёт истинное отражение реальности. Такое утверждение тоже было бы ложно.

Есть иной подход, а именно — что идеология ни истинна, ни ложна. Её вообще нельзя рассматривать с точки зрения истинности и ложности. Отдельные фрагменты, будучи взяты сами по себе, то есть вне их идеологической среды и исключительно с точки зрения и отношения к реальности, могут оказаться истинными или ложными. Подходить же к идеологии в целом с критериями истинности и ложности — это всё равно как рассматривать картины Пикассо, Кандинского и ряда других художников XX века того же рода с точки зрения их адекватности какой-то якобы изображаемой реальности. В отношении идеологии и её частей уместна оценка в соответствии с критериями эффективности воздействия их на умонастроения и поведение людей. При этом утверждения идеологии не непосредственно соотносятся с реальностью, а опосредованно, то есть в качестве факторов поведения людей и их объединений вплоть до целых стран и народов.

Идеология извращает реальность. Но она это делает в основе своей не в силу дурных намерений и глупости, а в силу своей роли и средств исполнения роли, то есть изобразительных средств. Лишь на этой морально безупречной основе развивается практика сознательного извращения реальности и система приёмов для этого. При этом идеология переходит в пропаганду. В сфере идеологии начинают доминировать специалисты, готовые проводить любую пропагандистскую линию за те блага, какие даёт им их профессия и положение в обществе, и из корыстных и карьерных соображений.

В случае с коммунистической идеологией продолжателями дела её основателей стала огромная армия беспринципных прохвостов, а законными наследниками великих основателей идеологии западнизма стали интеллектуальные пигмеи, безнравственные шкурники и карьеристы. И это не есть некое перерождение. Это — результат естественно-исторического развития самой идеологической сферы в силу её объективных законов.

Жизненные ценности

Жизненные ценности — это то, что люди считают важным для их жизни, что образует цели и мотивы их деятельности, о чём они мечтают и к чему они стремятся, достижение чего образует смысл их жизни. Жизненные ценности можно классифицировать во многих разрезах, в том числе на фундаментальные (первичные) и производные (вторичные), индивидуальные и общественные, реальные и символические, естественные и искусственные. Эти разрезы не исключают друг друга, так что одни и те же ценности могут фигурировать в различных категориях. Фундаментальные индивидуальные ценности касаются естественных потребностей людей в пище, одежде, жилье, семье, общении, здоровье, развлечениях, отдыхе и так далее и средств их удовлетворения. Как показывает опыт, эти ценности не всегда очевидны. Люди привыкают к ним как к чему-то само собой разумеющемуся, как к дарам природы. И тем более люди, как правило, не отдают себе отчёта в том, какой ценой и благодаря каким средствам достигаются эти ценности. А порою люди умышленно отвлекаются от понимания этих средств, ибо оценка их людьми часто не совпадает с оценкой благ, какие благодаря им достигаются. Если бы западным людям систематически разъясняли, каким путём достаются им жизненные блага и какую цену им приходится за них платить, то обаяние этих благ резко сократилось бы.

Одна из задач идеологии и заключается в том, чтобы объяснить людям, какими ценностями они обладают или могут обладать в их обществе и благодаря чему. Разумеется, объяснить не на уровне объективной науки, а именно идеологически, то есть идеализируя как сами ценности, так и пути их достижения. Осознание ценностей общества массой населения и принятие их не есть одноактная операция. У людей так или иначе наступает усталость к пропаганде, развиваются критические умонастроения, люди быстро привыкают к тому, что имеют, и забывают о том, чему они обязаны тем, что имеют, а в случае ухудшения жизненных условий начинают приписывать причины ухудшения основам своего общества. Короче говоря, состояние умов и чувств людей подвержено влиянию множества факторов. Задача идеологии — постоянно поддерживать нужное идейно-психологическое состояние общества, вырабатывать и поддерживать в людях иммунитет в отношении чуждых обществу влияний, изо дня в день вбивать в головы людей свою систему ценностей. Индивидуальные ценности — это то, к чему люди стремятся добровольно, они жаждут иметь их. Людей даже приходится сдерживать в этом их рвении силою власти, права, общественного мнения и другими средствами. Общественные же ценности связаны с интересами человеческих объединений и с обязанностями граждан по отношению к этим объединениям. Добровольно и бескорыстно к этим ценностям стремятся лишь одиночки, выпадающие из нормы. Это — общее правило. Люди охотно стремятся к этим ценностям, если они лично вознаграждаются за это властью, карьерой, богатством, почётом, известностью, увлекательностью жизни и работы. За всё это идёт не менее ожесточённая борьба, чем за доступ к ценностям индивидуальным.

Ценности разделяются на естественные и искусственные. Первые рождаются из опыта жизни и подкрепляются им. Вторые же возникают из стремления ограничить негативные следствия первых. Они изобретаются отдельными представителями рода человеческого и навязываются прочим людям путём проповеди, пропаганды и даже насилия. К их числу относятся моральные и духовные ценности. Они изобретаются с целью ограничить негативные проявления человеческой натуры, облагородить и скрыть суть естественных ценностей, дать людям, которым естественные ценности доступны в ничтожной мере, компенсацию и утешение. Эти ценности принимались людьми отнюдь не с распростёртыми объятиями и не с ликованием. Христианская церковь и власти прибегали к необычайным жестокостям, чтобы хотя бы немного повысить нравственный уровень масс населения. Наиболее важная производная ценность — деньги и всё то, что может быть превращено в деньги и принести деньги. Деньги суть универсальная ценность, то есть символ, аккумуляция и возможность реализации любых ценностей.

Начиная с некоторого уровня они становятся самоценностью, придавая полностью извращённый характер всей системе ценностей. На эту тему написано и сказано, пожалуй, больше, чем на любую другую социальную тему. Слово «извращённый» я здесь употребляю не в морализаторском негативном смысле, а как обозначение обычных в общественной жизни и эволюции превращений социальных феноменов. Вторая производная ценность, конкурирующая с деньгами, — власть над другими людьми. И третья — слава. На эти темы сказано и написано тоже более чем достаточно. Надо различать ценности и идеалы. Ценности — это то, что люди ценят, а идеалы — то, к чему стремятся. Ценности существуют. Не все ими обладают в одинаковой мере. Для кого-то приобретение их может стать идеалом жизни. Но идеал — то, что ещё не существует или чем люди ещё не обладают, но что они хотели бы осуществить или иметь.

Идеалы бывают индивидуальные и общественные. Разработка последних и навязывание их обществу есть задача идеологии и культуры. Идеалом в коммунистическом обществе было всеобщее благополучие, равенство и справедливость. Это считалось достижимым путём ликвидации капитализма. Идеалом в идеологии западнизма является сохранение, упрочение и навязывание всему человечеству ценностей западнизма. И где-то на заднем плане и между прочим мелькают те же идеалы коммунизма. Поскольку в качестве идеалов рассматривается существующее социальное устройство с его системой ценностей, то западное общество не имеет идеалов в строгом смысле слова, то есть как чего-то такого, чего в реальности нет, но на достижение чего общество ориентируется и толкается своей идеологией.

Суперуровень общества. Социальные классы

Суперуровень общества образуют явления, которые возникают на основе микроуровня и макроуровня, в зависимости от них и под их влиянием, но не сводятся к ним. Они не входят в компоненты социальной организации общества на микроуровне и макроуровне или выходят за их рамки. Они возникают, надо думать, уже на ранних стадиях развития обществ и в сравнительно простых и небольших обществах. Но они становятся значительным и влиятельным компонентом их структуры лишь в достаточно больших и сложных обществах.

В современных огромных и высокоразвитых обществах они достигают таких масштабов и такого влияния на их жизнь, что во многих отношениях они начинают доминировать над явлениями других уровней. Суперуровень общества образует определённая структура его членов, конкретнее говоря — социальные классы и слои и социальные объединения. Уточним эти понятия. Социальные классы суть частный случай классов (множеств) логических. Последние образуются так. Выделяются (абстрагируются) какие-то общие (сходные) признаки многих объектов и строятся языковые выражения типа «Класс (множество) А», где слово «класс» (или «множество») играет роль особого логического оператора (классообразующего оператора), а «А» есть языковое выражение (термин), которое обозначает объекты, обладающие выделенными общими признаками. Например, «Класс деревьев», «Класс чисел», «Класс рабочих», «Класс пенсионеров», «Класс безработных». В разговорном языке оператор «Класс» обычно опускают или о нём вообще ничего не знают и употребляют общие слова во множественном числе, например — «столы», «деревья», «рабочие», «пенсионеры», «безработные». Свойства оператора «Класс» определяются в логике (я построил для этого особую теорию).

Важно иметь в виду, что при образовании логических классов оставляется без внимания всё то, что касается отношений между объектами, включаемыми в класс (между элементами класса), и отношений между элементами различных классов. Повторяю и особо подчёркиваю, что здесь слово «Класс» играет роль логического оператора, оно не обозначает никакие объекты, не является термином и понятием. Социальный аспект классификации социальных объектов предполагает логический, но не сводится к нему. В этом аспекте слово «Класс» употребляется не как логический оператор, а как особый термин (понятие), обозначающий какие-то социальные объекты. Какие именно, это должно быть определено в рамках социального исследования, а не в логике. Как делалось и делается это в фактических сочинениях, другое дело. Важно то, что обычно рассмотренные аспекты не различаются и смешиваются. Различные авторы дают различные определения социальных классов, обвиняя друг друга в неправильном понимании их, хотя дело тут всего лишь в различии словоупотребления. Конечно, и в этих проблемах имеют место правильность и неправильность понимания, но они относятся к «повороту мозгов», то есть к тому, как понимается реальность, отражаемая в той или иной терминологии.

Понятие социального класса может быть определено, как и прочие социологические понятия, средствами экспликации. Тут возможны различные варианты. Чтобы установить, какой из них предпочтительнее, надо принимать во внимание следующие обстоятельства. В современном развитом обществе число возможных логических классов огромно, в десятки (если не в сотни) раз превосходит число таковых в обществе прошлого века. Логическая классификация при этом может осуществляться во многих различных измерениях, так что одни и те же объекты могут оказаться в различных логических классах. Сами объекты могут обладать признаками, позволяющими относить их к различным и даже взаимоисключающим логическим классам. Например, логические классы начальников и подчинённых вроде бы не пересекаются, а человек может быть начальником в одном отношении и подчинённым в другом. Чтобы избежать противоречия, нужно принимать во внимание случаи относительности признаков, по которым образуются логические классы. Можно перечислить признаки социальных объектов, из числа которых выбираются те, которые включаются в определение понятия социального класса.

Напоминаю, что не всё, что нам известно или может быть известным о социальных классах, должно включаться в определение самого общего понятия «социальный класс». И надо различать это общее понятие и понятия отдельных видов социальных классов. Задача общего понятия — указать, по каким критериям (по каким признакам) надо строить определения видов социальных классов общества. Я считаю, что в один социальный класс должны включаться члены общества, занимающие сходное положение в социальной организации общества (в деловых клеточках, в основных сферах). Их должно быть достаточно много, чтобы они стали заметным явлением в жизни общества, и их роль при этом должна быть достаточно важной. Их социальная позиция должна быть признана обществом и узаконена в той или иной форме, на том или ином уровне государственности или другими организациями общества, уполномоченными государством на такое узаконивание.

Упомянутое узаконивание логических классов в качестве классов социальных особенно важно для определения последних. Я считаю, что логически и, надо полагать, исторически исходным разделением членов общества на социальные классы явилось разделение на класс правителей (властителей) и класс управляемых (подвластных). Одной из фундаментальных акций государства является именно узаконивание основных логических классов и даже создание таковых. Так что не государство явилось следствием разделения общества на классы, а, наоборот, возникновение государства одновременно означало и имело следствием установление социальных классов. При этом на представителей различных классов накладывались определённые обязанности и ограничения, представителям каких-то классов предоставлялись особые права и привилегии — узаконивалось классовое неравенство. Устанавливались определённые отношения между классами и между классами и государством. И это играло решающую роль в закреплении социальной организации общества. Все это так или иначе фиксировалось в документах, имевших юридическую силу. Так, например, в феодальных обществах были узаконены сословия дворян, крестьян, мещан, и так далее. Но не только в них. В советской конституции было зафиксировано разделение граждан на рабочих и крестьян, а также интеллигентскую прослойку.

В официальных документах советские люди на вопрос о социальном положении называли также класс служащих. И в современных западных странах существуют бесчисленные юридические законы, фиксирующие социальное положение (то есть классовую принадлежность) граждан. Это — одно из оснований налоговой системы. Кроме того, существует педантично разработанная система разного рода официальных документов об образовании и квалификации, без которых, как правило, невозможно заниматься соответствующей деятельностью. И вообще, современная правовая система, узаконивающая классовый статус граждан, превосходит аналогичные законы прошлого в той же мере, в какой современное общество превосходит общества прошлого по степени внутренней развитости. Обычно (чаще неявно) предполагают, что между представителями социального класса имеют место более или менее устойчивые связи, например, совместное времяпровождение, родственные связи. Предполагают сходство в образе жизни, в уровне культуры и в других отношениях. Иногда предполагают организации, объединяющие какие-то части логических классов для каких-то совместных действий в защиту общих интересов и наличие таких интересов, например — партии, профсоюзы, стачечные комитеты, и так далее, ведущие борьбу против увольнений, за повышение заработной платы, за улучшение условий работы. И это действительно так. Но это не следует включать в само определение понятия.

Социальный класс не есть множество однородных людей. Он имеет более или менее сложную структуру. Например, класс государственных служащих представляет иерархию социальных позиций. Но и это не следует включать в определение понятия социального класса. Это всё есть результат познания уже определённого объекта. Данная выше экспликация понятия социального класса не охватывает все возможные логические классы социальных объектов. Это не означает, что неохваченные определением логические классы не существуют и не играют важную роль в жизни общества. Какие-то из них могут играть более важную роль и быть более многочисленными по числу элементов (включаемых в них членов общества), чем некоторые социальные классы. Из этого следует лишь то, что для обозначения их требуется другое понятие. Можно, конечно, поступить так: назвать социальными классами любые логические классы социальных объектов. Но тогда придётся вводить различия между социальными классами и закреплять их особой терминологией, что не меняет сути дела.

Я предпочёл изложенный выше вариант, чтобы сохранить принятый стандарт в определении феноменов социальной организации общества. Социальные классы в моём определении становятся благодаря узакониванию компонентами социальной организации общества на суперуровне.

Социальные слои

От социальных классов я отличаю социальные слои. Социальный слой (в моём определении) есть логический класс социальных объектов, который не узаконен юридически, но не противоречит юридическим законам. Хотя он не признается юридически, он признается фактически как самими представителями слоя, так и другими (не обязательно всеми) членами общества. Слой охватывает лишь часть членов общества, является достаточно устойчивым. Признаки, по которым образуется логический класс членов слоя, должны быть социальными и указаны так, чтобы относительно по крайней мере большинства членов общества можно было установить, относится он к этому слою или нет. Конечно, между слоями могут быть довольно неопределённые пограничные зоны, когда в отношении каких-то людей могут быть колебания.

С моей точки зрения, разделение населения на социальные слои происходит в соответствии с социальным статусом членов общества. При этом социальным статусом я называю совокупность признаков, определяющих положение человека в обществе. В число этих признаков включаются такие: размер собственности и дохода, положение на иерархической лестнице социальных позиций, престижный уровень профессии, образование, уровень культуры, сфера общения, связи, перспектива роста, перспектива для детей и другие. Переход одного слоя в другой, более высокого или более низкого уровня, образует вертикальную динамику населения. Она различна в различных обществах. Она была очень высокой в коммунистических странах в начальные годы их истории, потом заметно снизилась. Это — общий социальный закон: в сложившихся обществах вертикальная динамика населения имеет тенденцию к снижению.

В социальный слой включаются не только главы семей, но и все прочие их члены. Слой имеет тенденцию к замыканию и самовоспроизводству. В нём складываются свои традиции, эстетические и моральные принципы, личные контакты и многое другое, что делает его сравнительно автономным социальным целым. Он имеет иерархическую структуру в зависимости от статуса членов. Социальные слои образуются в различных измерениях общества. Но включать знания обо всём этом в определение понятия социального слоя не следует, ибо это будет превышением полномочий определения как особой логической операции. Все это следует учитывать в описании конкретных слоёв того или иного общества.

Не всякий логический класс есть социальный слой. Например, в обществе западного типа бессмысленно логический класс частных собственников рассматривать как слой, поскольку почти все взрослые члены общества в какой-то мере обладают частной собственностью. Зато вполне правомерно говорить о слое богатых людей, установив в качестве критерия зачисления людей в этот слой некоторую минимальную величину материальных богатств (частной собственности). Не образует социальный слой логический класс уголовных преступников, ибо их статус противоречит юридическим законам. Не является социальным слоем логический класс женщин, ибо определяющий признак класса не является характеристикой социального статуса женщин.

Социальные объединения

Объединение объектов есть какое-то число (два и более) объектов, между которыми имеют место какие-то эмпирические связи, каждый из которых как-то зависит от других, так что они образуют некоторое целое. В случае социальных объединений члены объединения осознают себя в качестве таковых и выполняют в объединении какие-то функции. Они зависят от других членов объединения, как-то связаны с ними. Социальные объединения могут быть узаконенными или неузаконенными. Во втором случае они должны быть признаны фактически каким-то образом. Социальные объединения весьма разнообразны по типам — клики, касты, кланы, союзы, партии, движения, и так далее. Они весьма интенсивно изучаются в современной социологии. И мы уже на эту тему говорили выше и будем говорить в дальнейшем.

Распределение членов общества. Распределение материальных благ

В современных больших обществах многие миллионы людей занимают какие-то социальные позиции. Сложилась грандиозная система подготовки людей для занятия этих позиций — для замены отработанного человеческого материала новым и для занятия вновь образующихся позиций. Тут имеет силу социальный закон соответствия людей занимаемой ими позиции. В реальности этот закон действует как ожесточённая борьба людей за лучшие места в системе социальных позиций. В ход идут все доступные средства. Преимущества в этой борьбе имеют не некие абстрактно лучшие, а те, у кого более выгодные данные с точки зрения конкретных условий борьбы за конкретные места. Разумеется, тут можно установить определённые закономерности, что и делают специалисты в «конкретной» социологии.

Например, они выяснили, что общество равных возможностей есть идеологически-пропагандистская сказка, что «вертикальная динамика» в современных обществах (переход из низших слоёв в высшие) не так уж велика и она имеет тенденцию к снижению, что принадлежность семьи к определённому слою играет большую (если не решающую) роль в жизненном успехе вступающих в жизнь новых поколений. Но такого рода «открытия» очевидны и без специальных исследований. Полагаю, что никакого единого для всех членов общества принципа распределения жизненных благ («по труду» и «по потребностям», о них будем говорить дальше) не существует. В реальности идёт борьба за жизненные блага, в которой каждый стремится использовать своё социальное положение, свои силы и способности. Одни делают это, используя приобретённое или унаследованное имущество и капитал, другие — делая служебную карьеру, третьи — продавая свои способности, четвёртые — добиваясь успеха в творчестве, пятые — улучшая квалификацию, шестые — грабя и воруя, седьмые — организуя дело, короче говоря, добывая блага теми путями, какие доступны для них в обществе. В современном обществе таких путей не счесть.

Развивается система принципов распределения, вплетённая в общий процесс жизнедеятельности людей. Опытным путём и в результате борьбы интересов находятся какие-то нормы вознаграждения за конкретные виды деятельности. Тут имеются свои частные принципы, имеющие силу в узких пределах. Например, человек, занимающий более высокий пост, чем другой человек в рамках одной и той же сферы оплаты, должен получать больше, чем второй. И мало кто оспаривает этот принцип. Недовольство возникает тогда, когда нарушается некоторая норма в разнице оплаты. Точно так же считается само собой разумеющимся то, что предприниматель, лучше других организовавший бизнес или использовавший конъюнктуру, имеет и более высокий доход. Неизбежная в развитом обществе иерархия социальных позиций, источников доходов и способностей людей урывать для себя доли жизненных благ порождает неравенство в распределении. В обществе возникают силы, стремящееся ограничить крайности неравенства и делающие в этом направлении что-то реальное. Но как показывает опыт истории, успехами на этот счёт человечество похвастаться не может и вряд ли когда-либо сможет.

Самых больших успехов в этом отношении добились в коммунистических странах. Но и в них по мере улучшения общих условий жизни неравенство в распределении благ стало увеличиваться и достигло довольно значительного уровня. Неизбежным следствием неравенства в распределении жизненных благ является возникновение класса богатых. К этой теме я вернусь ниже. В системе распределения благ надо различать уровни не только в величинах долей благ, достающихся членам общества, но и в следующем смысле. Первичным уровнем распределения (или первичным распределением) я называю нахождение благ в собственности и поступление благ в собственность конкретных юридических субъектов общества, то есть конкретных членов общества, конкретных групп людей или организаций, которые вправе распоряжаться этими благами по своему усмотрению (разумеется, в рамках юридических норм). Вторичным уровнем распределения (перераспределением) я называю такой, на котором первичные владельцы благ сами становятся источниками приобретения благ другими людьми. Первичные владельцы благ тратят их в своих личных целях так, что распределяют какую-то часть своих владений между другими людьми.

Люди, зарабатывающие колоссальные суммы денег и обладающие гигантскими состояниями, в одиночку не могут их «проесть». За их счёт «пасется» множество других людей, так что они становятся своего рода пунктами перераспределения первичных благ. На уровне перераспределения развивается своя иерархия и сеть перераспределений. Обычно распределение благ рассматривается с точки зрения долей благ, достающихся членам общества. Такой подход односторонен и далеко не всегда уместен. В рассмотренном случае с перераспределением благ мы должны из суммы благ, достающихся отдельным лицам, вычесть часть, которую они должны отдать другим, чтобы воспользоваться какой-то частью своих владений.

Огромное количество членов общества формально имеет сравнительно небольшие доходы, но фактически пользуется неизмеримо большими благами. Это, например, представители органов власти, использующие государственные средства в своих личных интересах. Так, в коммунистических странах работники аппарата партии и государства имели сравнительно небольшие заработные платы, а фактически распоряжались благами более значительными. Я считаю для такого рода случаев ввести другой критерий распределения благ, а именно — величину трат общества на того или иного конкретного человека. Этот критерий применим к довольно большой части членов западных обществ, а в коммунистических странах он являлся не менее важным, чем критерий величины благ, достающихся в личное владение.

Типы обществ

Общества различаются по многим признакам, в том числе по типам социальной организации. Известные классификации не могут считаться научными, поскольку не удовлетворяют логическим требованиям классификации. В частности, так называемый первобытно-общинный строй вообще характеризует не общество, а предобщество. Никакого рабовладельческого типа общества в смысле типа социальной организации не существует хотя бы потому, что рабы не являются членами общества они суть элементы материальной культуры наряду с домашними животными и орудиями труда (по Аристотелю, говорящие орудия).

В США, например, имело место рабовладение, но общество относилось к западному (капиталистическому и демократическому) типу. С точки зрения типа социальной организации общества различаются, например, на такие, в которых доминирует государственность (например, дореволюционная Россия), такие, в которых доминирует экономика (например, США), и такие, в которых доминирует идеология (например, Иран).

Сложные общества

Развитые общества, за исключением некоторых случаев, имеют сложную территориальную структуру, то есть разделяются на территориальные части, которые, в свою очередь, разделяются на более мелкие части вплоть до минимальных. Все эти части в идеале должны быть социально однородны, то есть ни одна территориальная часть не должна господствовать над другой. Разумеется, в реальности принцип социальной однородности общества часто нарушается в силу каких-то обстоятельств. Но это не отменяет сам принцип как характеристику общества в «чистом» виде. Сложное общество образуется из слияния двух или более обществ в одно или в результате дифференциации одного общества на части.

В первом случае новое объединение приобретает черты полноценного общества, а вошедшие в его состав общества теряют какие-то признаки общества и какие-то сохраняют в той или иной форме. Такими сложными является большинство современных обществ. Следы их образования очевидны в их административно-территориальной структуре (штаты в США, земли в Германии, в Великобритании округа, во Франции регионы и департаменты, в Италии регионы и провинции и так далее).

Во втором случае в рамках общества образуются части, подобные тем, какими становятся общества, объединившиеся в одно целое общество. Эти части суть потенциальные общества, которые при случае могут стать самостоятельными обществами. В сложных обществах происходит какое-то усложнение социальной организации сравнительно с частями, например образование уровней местных властей. Однако тут не происходит качественных изменений, выходящих ощутимым образом за рамки общества. Сложное общество остаётся обществом. Империи являются сложными человейниками. Социальный тип империи определяется типом метрополии. Эти объединения я не рассматриваю.

Верхняя эволюционная граница общества

Существует не только нижняя эволюционная граница общества, не достигнув которой человейник не приобретает качество общества, но и верхняя граница, перейдя которую человейник утрачивает это качество.

Развитие общества, как и любого эмпирического объекта, не безгранично. Не всё, что возникает в процессе эволюции человечества, может быть ассимилировано обществом в качестве его органического элемента. Не всё, что порождается самим обществом, может быть удержано в его рамках. В процессе эволюции человечества в эпоху обществ уже возникли, развиваются, накапливаются и набирают силу явления, которые не укладываются в рамки такого социального качества, называемого обществом. Само общество порождает отрицающие его явления. Верхняя эволюционная граница всякого социального объекта есть предел развития явлений, образующих его нижнюю границу, то есть предел развития того, что изначально образует качество объекта. Этот эволюционный закон имеет полную силу в отношении общества. Верхнюю границу общества образует предельное развитие потенций человейника на основе его социальной организации в качестве общества.

Человейники далеко не всегда достигают этой границы (потолка развития). Как правило, они её не достигают, подобно тому, как ничтожная часть людей доживает до предела биологических возможностей. Жизнь общества может быть оборвана искусственно, какими-то внешними факторами, например в результате поражения в войне. Общество может оказаться в русле эволюции иного типа и подвергаться его влиянию.

Общество может по одним линиям достигать верхней границы и даже преодолевать её, а по другим линиям не достигать её. В обществе может начаться попятный процесс, деградация. Лишь в идеале можно сказать, что общество достигло верхней границы (потолка), когда все основные компоненты его социальной организации полностью исчерпали свои потенции. Наличие верхней границы общества не означает, будто невозможна социальная организация иного типа, на основе которой может происходить дальнейшая эволюция человейников. Наоборот, я утверждаю, что возможен качественно новый, более высокий уровень социальной организации человейников сравнительно с обществом — уровень сверхобщества. Более того, он не просто возможен, он является реальностью.

Цивилизация

Общества возникают, организуются и эволюционируют не изолированно друг от друга, а в более обширной среде миров, которую я называю цивилизацией. Возникновение цивилизаций связано с возникновением обществ. Становясь доминирующим фактором в тех или иных мирах человейников, общества преобразовывали эти миры в цивилизации. А цивилизации, со своей стороны, становились колыбелью и средой жизни обществ — тут зависимость взаимная. Цивилизация есть сложный исторический феномен, при рассмотрении которого надо принимать во внимание следующие его аспекты:

• определённое множество человеческих объединений, живущее совместной исторической жизнью и являющееся творцом и носителем цивилизации;
• определённые результаты их совместной жизнедеятельности, воплощающиеся в системе власти, хозяйстве, верованиях, культуре, характере человеческого материала и образе жизни населения объединений;
• превращение этих результатов, упомянутых выше, в основной фактор дальнейшей совместной жизни и эволюции этих человеческих объединений;
• условия возникновения, эволюция и границы цивилизации.

В этих четырёх аспектах я и рассматриваю цивилизацию как особый социальный феномен, несводимый к другим. Поясню приведённые аспекты несколько подробнее.

Пункт первый. Человеческие объединения, о которых идёт речь, возникают, живут и умирают в определённом пространственно-временном объёме, занимаемом множеством объединений в целом. Некоторые из них существуют одновременно, другие — в разное время. Но время жизни каждого хотя бы частично совпадает со временем жизни (по крайней мере, одного) другого члена множества, так что суммарное время жизни множества в целом есть непрерывный исторический интервал, имеющий начало, продолжительность и конец. Без этого невозможна совместная жизнь этих объединений. Продолжительность интервала — века, если не тысячелетия. Аналогично с пространством. Каждое объединение множества соприкасается в пространстве по крайней мере с одним другим, так что образуется единое жизненное пространство множества в целом. Оно может изменяться со временем по размерам и положению на планете, но при этом целостность предполагается как условие возникновения цивилизации. Если последняя уже сложилась, возможны разрывы пространства. Но так или иначе должны сохраняться возможности для регулярных коммуникаций по крайней мере для определяющей части членов множества.

Рассматриваемые объединения в силу каких-то исторических причин вынуждаются жить совместной жизнью достаточно долго, чтобы зародились предпосылки и основы их цивилизации. Каждое из объединений рассматриваемого множества на какое-то время образует организованное по социальным законам целое со своим органом власти и управления, хозяйством (экономикой), верованиями (идеологией), языком, культурой, психологией, образом жизни. Но само это множество объединений не есть единое объединение того же рода, что и каждое входящее в него объединение по отдельности. Это множество имеет новую структуру и иные отношения между его членами, чем структура и отношения между компонентами каждого члена множества по отдельности. Например, множество объединений, участвовавших в создании западноевропейской цивилизации, само не есть человеческое объединение того же рода хотя бы потому, что образующие его объединения жили в разные столетия и для них не было единого органа власти и управления. Грубо говоря, стадо коров не есть корова.

Пункт второй. Между объединениями рассматриваемого множества имеют место различного рода контакты, взаимодействия, связи. Какая-то часть из них живёт совместной исторической жизнью. Эта часть меняется, одни объединения исчезают, другие появляются, между какими-то обрываются связи, и так далее. Но во все периоды имеет место какая-то совместность и преемственность — историческая совместность. Взаимоотношения в этой совместности разнообразны: союзы, слияния, разделения, войны, покорение одних другими, поглощение, разрушение, короче говоря, всё то, что образует их конкретную историю. В результате совместной жизни они оказывают влияние друг на друга, одни что-то заимствуют у других или навязывают им что-то своё. Таким путём они совместными усилиями создают нечто общее, что в тех или иных формах и размерах развивается у них по отдельности, делает их сходными в этих отношениях социально родственными. Эти сходные черты суть именно результат совместной жизни, они не могли бы у них появиться, если бы они жили изолированно друг от друга. Эти сходные черты охватывают все основные аспекты объединений: власть, хозяйство, идеологию, культуру.

Пункт третий. Результаты совместных усилий рассматриваемых объединений закрепляются в какой-то части объединений множества в каждом по отдельности, вынуждая их уподобляться друг другу и обогащая каждое из них этими социальными изобретениями, а не откладываются где-то вне их. Подчёркиваю, результатом совместных усилий объединений рассматриваемого множества является определённый эволюционный процесс человеческих объединений — социальный прогресс. Достигнув достаточно высокого уровня, достижения этого процесса сами становятся наиболее важным фактором, удерживающим отдельные объединения в составе множества и определяющим характер объединений. Результаты этого процесса складываются в целостную социальную систему, которая становится основой социальной системы объединений множества по отдельности. Они становятся социально однотипными и воспроизводятся в этом качестве. Так складывается зрелая цивилизация. Одно дело — цивилизация в начале жизненного пути, другое дело — в зрелом состоянии. В зрелом состоянии в рамках данной цивилизации могут иметь место конфликты, завоевательные войны, ненависть, и так далее, а не только некая гармония. Последняя появляется тут лишь частично и на миг. Так что не следует строить иллюзий насчёт того, что цивилизация есть абсолютное благо.

Пункт четвёртый. Цивилизация есть явление историческое — возникает, живёт, совершенствуется, изменяется и погибает. Она возникает и живёт при определённых условиях, в число которых включаются размеры объединений, степень их сложности, состояние материальной культуры, характер человеческого материала, возможности автономного существования сравнительно больших регионов длительное время и многое другое. Тут есть свои границы. Эти условия выполнялись далеко не всегда и не везде. Так что возникновение цивилизаций в прошлом не было абсолютной необходимостью. Далеко не любые скопления людей были способны создать или сохранять цивилизацию.

Цивилизации возникали и жили в более обширной социальной среде. В этой среде люди создавали и другие формы социального бытия, отличные от цивилизации, — союзы племён, государственно организованные общества, империи с иерархией народов и другие. Такого рода явления и тенденции захватывали и регионы цивилизаций. Так что абсолютно «чистых» форм цивилизаций никогда не было. Все конкретные цивилизации возникали и жили как смешения черт различных форм человеческих объединений. Различные признаки цивилизаций «растворялись» в массе других социальных явлений, модифицировались под их воздействием, принимали чуждые их природе формы и порождали имитации. Так что выделение цивилизаций в «чистом» виде есть довольно сложная абстракция, требующая профессиональных усилий и умения исследователей.

В конкретной истории бывает так, что продукты жизнедеятельности множества человеческих объединений, создавших некоторую цивилизацию, сохраняются и развиваются дальше другими человеческими объединениями после распада, упадка и гибели этой цивилизации. Процесс жизни цивилизации может происходить одновременно с процессом объединения создавшего её множества объединений в целое иного социального типа, чем цивилизация. Эволюция цивилизации может способствовать этому и завершиться такой социальной организацией. История человечества не исчерпывается историей цивилизаций. Последняя есть лишь частичка и один из аспектов реальной истории. Цивилизация не есть нечто раз и навсегда данное и застывшее. Она изменяется со временем. Это может происходить в силу воздействия внешних факторов и в силу внутренних законов эволюции.

Цивилизация может быть разрушена силами извне. Но она может изжить себя и вследствие внутренней эволюции. Условия возникновения и существования цивилизации суть точно так же явления исторические. С изменением условий должно происходить приспособление стран и народов, образующих данную цивилизацию, к новым условиям с целью выживания. По мере роста числа людей в объединениях, усложнения системы их управления, усложнения материальной и духовной культуры, усиления угрозы извне, усовершенствования средств коммуникации и изменения других факторов исчезли условия для возникновения новых цивилизаций. И в наше время они, на мой взгляд, исчезали полностью. Сохранившиеся цивилизации, включая западноевропейскую, обречены на исчезновение. На их место приходят социальные феномены иного рода, более адекватные современным условиям на планете. В наше время во всех аспектах человеческой жизни уже не осталось никаких возможностей для автономной эволюции человеческих объединений в течение длительного времени. Даже в случае подходящих условий в каком-то регионе планеты цивилизация не может возникнуть в силу неспособности противостоять внешним воздействиям своими силами, без участия в мировом сообществе.

Эволюция западной цивилизации

Уже в начале нашего века было распространено мнение, будто западноевропейская цивилизация уже исчерпала себя, будто начался её закат и дни её сочтены. Но шли годы, а она не только не увядала, а, наоборот, как будто начала переживать новую молодость. Тем не менее идея её конца не забылась совсем. Она вновь стала появляться в той или иной форме.

На мой взгляд, в идее конца западноевропейской цивилизации есть доля истины: она действительно не вечна. Но она является уникальной сравнительно с прочими видами цивилизации в том отношении, что она убивает сама себя и делает это на пути баснословного прогресса. Она породила предпосылки и возможности для подъёма человечества на новую, более высокую эволюционную ступень. В рамках западной цивилизации зародились и развились две линии социальной эволюции человечества — западнистская и коммунистическая. Первая сформировалась в наиболее «чистой» форме в США. Она затем оказала сильное влияние на Западную Европу, а после Второй мировой войны фактически овладела всем западным миром.

Вторая реализовалась впервые в истории человечества в России. Она реализовалась в виде образования человейника коммунистического типа — Советского Союза. Последний оказал значительное влияние на весь ход мировой истории, стал образцом для значительной части человечества. Западнизм и коммунизм возникли как антиподы и вместе с тем как конкурирующие варианты эволюции человечества. Они оба шли в одном и том же направлении эволюции, во многом уподобляясь друг другу настолько, что целый ряд западных теоретиков выдвинули концепцию их сближения. Каждый из них содержал в себе какие-то элементы и потенции другого. В каждом из них происходило одновременно два тесно связанных процесса, один из которых относился к истории обществ, а другой — к истории сверхобществ. Причём эти процессы протекали в них в каких-то отношениях противоположно, в одном — в условиях чрезмерной бедности и непреходящих трудностей, в другом — в условиях чрезмерного богатства и баснословных исторических удач.

Западный и коммунистический миры стали «точками роста» в эволюции человечества. Между ними шла непримиримая борьба за роль лидеров мирового эволюционного процесса и за мировую гегемонию. Эта борьба образовала основное содержание социальной жизни человечества в XX веке, особенно во второй его половине. Ещё не так давно на роль лидера мировой истории претендовал коммунистический мир, возглавлявшийся Советским Союзом. И не без оснований. Лозунг «Да здравствует коммунизм — светлое будущее человечества» выглядел совсем не утопически. Огромная часть человечества верила в то, что дни капитализма сочтены и что будущее принадлежит коммунизму. После победы Запада в «Холодной войне» против советского блока положение в мире существенно изменилось. Историческую инициативу и лидерство в эволюционном процессе на планете захватил западный мир, возглавляемый США.

Западнистский вариант эволюции человечества стал выглядеть как более перспективный, чем вариант коммунистический. Но торопиться с категорическими выводами не следует. Победа западнистского варианта ещё не является окончательной и бесповоротной. Ещё живы остатки коммунизма в регионе бывшего Советского Союза. Ещё рано исключать их влияние на ход истории и хотя бы частичное оживление и даже возрождение. Ещё живёт и усиливается коммунистический Китай с его более чем миллиардным населением. Ещё сильны антизападные силы на планете, особенно в мусульманском мире. Короче говоря, ещё предстоит длительная борьба, в которой западному миру для полной победы потребуется не одно десятилетие, и исход этой борьбы не предрешён фатально. Но при всех вариантах имеет место неумолимая тенденция эволюции человечества от эпохи обществ к эпохе сверхобществ.

Сверхобщество

Социальный объект А будем называть сверхобъектом по отношению к социальному объекту Б и употреблять выражение «сверх-Б», если, и только если объект А содержит в себе в снятом виде основные (определяющие) признаки объекта Б. В сверхобъекте можно различить две части — базисную и надстроечную. В первую входят свойства объекта Б, содержащиеся в А в снятом виде, во вторую входит то, что вырастает на основе первой и образует новое эволюционное качество А. Разделение на базисную и надстроечную части не есть какая-то чётко обозначенная граница. В реальности могут быть многочисленные явления, в которых перемешаны базисные и надстроечные компоненты. Так что эти части приходится мысленно собирать «по крупицам» в целое. Способ мысленного разделения таков: мы должны сравнивать соответствующие элементы объекта и сверхобъекта и устанавливать, что именно во втором имеется, для чего в первом нет аналога.

Например, сравнив положение президента страны в обществе и в сверхобществе и обнаружив, что во втором случае он фактически подчиняется какой-то негосударственной власти, мы можем отнести эту власть к надстроечной части. Сверхобщество по определению есть человейник, который является диалектическим отрицанием общества, содержит в себе общество в снятом виде, является человейником более высокого уровня организации, чем общество. Верхняя граница общества не есть нижняя граница сверхобщества. Последняя есть то, чем сверхобщество отличается от общества, в чём именно первое возвышается над вторым как более высокий «этаж» эволюционной иерархии. Трудность в установлении нижней границы сверхобщества состоит в том, что явления общества и сверхобщества в реальности могут быть перемешаны, явления сверхобщества ещё рядятся в одежды явлений общества и выглядят как продолжение и разновидности их, разбросаны, погружены в совокупность конкретных исторических событий. Сверхобщества возникают в среде из обществ, на их основе, с использованием их материала и опыта. Но это не означает, будто одни и те же человейники обязательно проходят в своей эволюции или в принципе могут пройти три стадии — предобщества, общества и сверхобщества. Такого эволюционного закона нет.

Возможно также то, что сверхобщество формируется, одновременно развивая в себе в снятом виде компоненты общества, как это имело место, например, в Советском Союзе. Но и эта возможность не есть социальный закон. Тем более советское сверхобщество использовало опыт российского и западных обществ, а также строительный материал России. Между эпохой обществ и эпохой сверхобществ нет абсолютно строгой границы. Они как бы накладываются друг на друга. Одна ещё продолжается, а другая в то же время и в том же социальном пространстве начинается. Должно пройти историческое время, прежде чем для многих станет очевидно, что новая эпоха уже наступила. Отношение сверхобщества к предобществу, таким образом, характеризуется как отрицание отрицания. Неизбежным следствием отрицания общества является утрата ряда достижений эпохи обществ — никакой прогресс в одних отношениях не происходит без регресса в других. А неизбежным следствием отрицания является «возврат» человейников по ряду признаков к предобществу, причём не по второстепенным признакам, а по определяющим нижнюю границу сверхобщества. Эпоха сверхобществ ещё только наступает. Это — будущее человечества. Каким оно будет? Прежде чем перейти к рассмотрению этой проблемы, сделаю методологическое отступление.

Проблема будущего

О будущем люди думали и говорили испокон веков. Но говорить и думать о будущем социальном строе человейников люди начали сравнительно недавно. Первыми мыслями такого рода, оставившими заметный след в истории человечества, были «Утопия» Томаса Мора и «Государство Солнца» Томазо Кампанеллы. Историческое расстояние между ними более ста лет, а их имена пишутся обычно рядом так, как будто никакого времени не проходило. Следующий шаг в этом направлении сделали домарксовские социалисты и коммунисты Сен-Симон, Фурье, Оуэн и другие. И опять-таки на этот шаг ушло не одно столетие. И самый значительный шаг связан с именем Маркса. Он стал основоположником самой грандиозной идеологии социального будущего человечества. Более чем на столетие эта идеология овладела умами и чувствами многих миллионов людей на планете, оказав значительное влияние на социальную эволюцию западного мира и всего человечества.

Марксистское учение о будущем (для того времени) «полном коммунизме» стало наиболее важной частью идеологии коммунистических стран. После Второй мировой войны на Западе возникла особая сфера сочинительства, получившая название науки о будущем — футурологии. В большом количестве стали появляться романы и фильмы, посвящённые будущему и относимые к категории научно-фантастических. А основы фантастики оказались теми же, что и основы религиозного мракобесия прошлого, искажение законов природы и логики. Ни в одном сочинении на тему о будущем я не встречал определения понятия будущего и описания свойств суждений (высказываний, утверждений) о будущем, то есть предсказаний или прогнозов будущего. Будущее считается чем-то очевидным и само собой разумеющимся: это — то, что будет существовать и происходить после того времени, в которое заходит речь о будущем и которое считается настоящим. Но ясность тут кажущаяся. Можно ли отнести к будущему завтрашний день? А предстоящий год? Или десятилетие? Смотря для кого и смотря с какой точки зрения. Тут примитивной очевидностью нельзя удовольствоваться. Тут требуется уточнение понятий. Аналогично обстоит дело с прогнозами. Можно ли считать прогнозом утверждение кандидата в президенты, что в будущие два-три года благодаря его умной политике безработица сократится вдвое? Можно ли считать прогнозом утверждение мудреца, что рано или поздно наша планета разрушится?

Необходимо хотя бы кратко сказать о логическом аспекте такого рода проблем, ибо без соблюдения элементарных правил на этот счёт всякие разговоры о будущем превращаются в словоблудие. В основе многочисленных предрассудков и заблуждений людей лежит логическая ошибка, которая заключается в следующем. Люди мысленно выделяют (абстрагируют) какое-то свойство эмпирических предметов, наделяют это свойство самостоятельным (отдельно от предметов) существованием и рассматривают его так, будто оно само есть эмпирический предмет.

Такую ошибку совершают не только невежественные дикари, но и высокообразованные учёные XX века. Это они (учёные) приписали пространственным и временным отношениям эмпирических предметов свойства самих этих предметов приписали времени способность ускоряться, замедляться, останавливаться, различно течь в разных местах, а пространству приписали способность сжиматься, растягиваться и искривляться. Но поставьте простой вопрос: что значит — время замедляется или ускоряется? Согласно смыслу понятий ускорения и замедления, которые были выработаны в отношении перемещения и вообще изменения эмпирических предметов, это означает, что за одно и то же время (заметьте: одно и то же время!) проходит разное время. Логическое противоречие очевидно. Но чтобы спрятать его, запутать банальную с логической точки зрения ситуацию и создать видимость необычной сложности и таинственности, погружают проблему в безудержное словоблудие за счёт достижений науки.

Аналогично обстоит дело и с другими «открытиями» современной физики в отношении пространства и времени. Нарушение законов логики тут культивируется специально виртуозами словоблудия за счёт науки. Вся совокупность языковых выражений, относящихся ко времени и пространству, образуется так (с логической точки зрения), что в самих времени и пространстве невозможно обнаружить ничего такого, что не привносится способами измерения временных и пространственных отношений эмпирических явлений. Если достаточно строго выявить (эксплицировать) логический аспект этих языковых выражений, можно логически строго доказать (именно доказать!), что все разговоры о некоем ускорении, замедлении, обратном ходе времени суть логически бессмысленны или ложны.

Можно доказать, например, что время необратимо, что за данное время проходит именно это время, что прошлое невозвратимо и возврат в прошлое логически (а значит, и эмпирически) невозможен, что время непрерывно, что остановить ход времени невозможно, как и побывать в прошлом и в будущем и вернуться из них обратно. Удивительно то, что сильные мира сего, поощряя всяческий бред насчёт времени и пространства, сами никогда не посылают своих представителей в будущее, чтобы выработать наиболее разумную программу действий, и не предпринимают никаких махинаций с пространством и временем, чтобы в считанные секунды оказаться на других планетах, где, согласно бредовым идеям «гениев» современной науки, должна быть ещё более высокоразвитая цивилизация, чем наша земная.

Физическое и социальное время

Надо различать логический (можно сказать — физический) и социальный аспект понятий времени. В первом аспекте предполагаются какие-то эмпирические (наблюдаемые, физические) события и их последовательность в качестве опорных точек для абстрагирования, осознания и измерения времени, но сами эти события не являются объектами исследования. В социальном же смысле предполагается, что время как-то осознается людьми, принимается во внимание и измеряется, но внимание ориентируется на реальную жизнь людей во времени.

Рассмотрим это на понятиях прошлого, настоящего и будущего. В физическом аспекте вводятся и употребляются понятия одновременности и последовательности событий во времени (раньше, позже). В разговорной практике, когда говорят о прошлом, имеют в виду события, имевшие место до времени, в которое говорят о прошлом и которое считают настоящим, а говоря о будущем, имеют в виду события после этого настоящего. При этом смысл временных понятий зависит от ситуации. Прошлым может быть вчера, прошлый год, прошлое столетие. Будущим может быть завтра, будущий год, будущее столетие. Настоящим может быть сегодня, текущий год, текущее столетие. В таком словоупотреблении термины времени обозначают именно время. Будем в таком случае говорить о прошлом, настоящем и будущем времени или о физическом прошлом, настоящем и будущем.

Для отношения прошлого, настоящего и будущего в социальном смысле мало сказать, что они следуют друг за другом во времени. Тут предполагается некий эмпирический субъект, который живёт во времени, осознает свою жизнь во временном аспекте и как-то учитывает это в своей жизнедеятельности. Таким субъектом является человек и объединение людей, живущее как единое целое. Назовём его социальным субъектом. Для него прошлое, настоящее и будущее суть его жизнь в различные периоды времени, а не сами эти периоды времени, как таковые. Это — его состояния в физическом прошлом, настоящем и будущем. Различия этих состояний определяются не периодами времени, а факторами жизни социального субъекта. Он осознает свою жизнь, используя понятия времени, осуществляя деление времени и измеряя время. Но деление времени этим субъектом на прошлое, настоящее и будущее определяется не часами и календарём, а этими эмпирическими факторами. Оно может совпадать с календарными датами и может специально к ним приурочиваться, но как символическое явление или случайное совпадение. Будем в таком случае говорить о прошлом, настоящем и будущем состояниях социального субъекта или о социальном прошлом, настоящем и будущем.

Исходным для понимания социального прошлого, настоящего и будущего является понимание настоящего. Для социального субъекта физическое настоящее не есть лишь миг, не имеющий протяжённости. Для него это протяжённый временной интервал, в котором он рассчитывает и совершает свои действия так, как будто время не уходит в прошлое и не приходит из будущего, как будто время есть нечто застывшее. Эту свою жизнь он считает настоящим по отношению к тем событиям в физическом прошлом, о которых он помнит или узнает от других, но которые не принимает в расчёт в настоящем, а также по отношению к событиям, которые мыслимы в физическом будущем и с которыми он тоже не считается как с реальностью в его настоящем. Для него настоящее время неразрывно связано с его определённым состоянием, определённым образом его жизнедеятельности. Именно факторы этого состояния определяют границы его социального настоящего в физическом времени.

Социальным прошлым для данного социального субъекта является его состояние в физическом прошлом, которое уже не включается в его социальное настоящее, а социальным будущим — его состояние в физическом будущем, которое ещё не включается в его социальное настоящее, но предполагается, что оно придёт на смену ему. Грань между социальным настоящим, прошлым и будущим не является чётко определённой и одинаковой для всех. У различных субъектов разделение социального времени различно. У одних и тех же субъектов это разделение имеет место по многим линиям, причём различно. Однако так или иначе образуются какие-то суммарные и символические рубежи. Они возникают не из физического времени, в котором в самом по себе ничто не возникает и никакого деления на части нет в силу самих наших логических средств фиксирования времени, а из событий в реальной жизни социальных субъектов. То, что данный субъект воспринимает как границы между его прошлым и настоящим и между настоящим и будущим, суть некоторые узловые пункты его эволюции во времени.

Люди, повторяю, осознают своё социальное будущее не по часам и календарю, а по качественным переломам в их жизни. Они приурочивают эти переломы к символическим датам физического времени, что играет организующую роль в историческом процессе, а не просто роль точки отсчёта времени.

Устремлённость в будущее

По мере прохождения физического времени социальное настоящее сдвигается в физическое будущее. Интервал физического будущего, включаемого в настоящее, может увеличиваться. Это означает, что люди всё дальше и дальше заглядывают в физическое будущее, всё больше в своей жизнедеятельности ориентируются на предполагаемые в будущем события, в наступлении которых они более или менее уверены. Они как бы устремляются в будущее. Для них ход исторического процесса как бы ускоряется. Но возможно и такое, что по мере перемещения социального настоящего в физическом времени граница физического прошлого, включаемого в социальное настоящее, остаётся той же или сдвигается настолько медленно, что расширение социального настоящего происходит в основном за счёт физического прошлого. Ход исторического времени как бы замедляется. Возможно даже такое, что в настоящее начинают включать факторы ещё более отдалённого прошлого, и тогда социальное настоящее как бы устремляется в прошлое. Возможно также такое, что у людей вообще не появляется или исчезает отношение к своему социальному бытию как к бытию в социальном времени. Их жизнь при этом есть бытие в бесконечно (в их восприятии) длящемся социальном настоящем. В этом случае возникает ситуация, которую можно считать остановкой исторического времени для данной человеческой общности.

Физическое время при этом проходит, но люди не переживают свою жизнь как ориентированную в будущее. Подавляющее большинство народов, живших и живущих на планете, является именно таким. Устремлённость в будущее не есть некое ускорение физического времени последнее невозможно логически, а значит, и эмпирически. Определите понятие ускорения, и вы сами заметите абсурдность применения его к самому времени. Это — определённое состояние социального субъекта. Оно — не извечное и всеобщее, а сравнительно молодое, исключительное и временное явление. Оно есть изобретение западноевропейской цивилизации. Запад не всегда был устремлён в будущее. Как и прочие, западные народы жили настоящим. Христианская религия вообще снимала проблему будущего как проблему социальную, отнеся её в сферу загробного бытия и религиозной морали. Практические расчёты не выходили за рамки жизни в настоящем.

Начало ориентации Запада на будущее относится, по всей вероятности, к эпохе Возрождения, когда будущее, как фактор социальный, было из сферы потустороннего спущено на землю, в обычную человеческую жизнь в настоящем. Возврат в физическое прошлое логически (а значит, и эмпирически, в реальности) невозможен. Время необратимо: если некоторый момент или интервал времени следует за другим относительно любого способа установления временного порядка событий, то невозможно, чтобы отношение интервалов переменилось на противоположное. В социальном же настоящем для данного социального субъекта возможно оживление и возрождение явлений, которые считались явлениями социального прошлого, так что эволюция этого субъекта воспринимается как устремлённость в социальное прошлое.

Повторяю, никакого ускорения, замедления, остановки и обратного хода физического времени не происходит. Тут в жизни социальных субъектов происходит нечто такое, что связано с их памятью о прошлом, со способностью сохранять традиции и избегать новшеств, со способностью предвидеть будущие события и последствия своей деятельности, со способностью считаться с ними в их настоящем. Это происходит в их социальном настоящем, которое может охватывать жизнь множества поколений в течение десятилетий, столетий и порою тысячелетий. Высокого уровня устремлённость в будущее достигла в Советском Союзе в сталинские годы. Основная масса населения жила будущим в полном смысле слова. Подчёркиваю, не просто мечтала (мечтали-то не все, и даже не большинство, а немногие!), именно жила. Весь образ жизни их был построен так, что исследователь, наблюдающий их как независимое от него, объективное явление бытия, должен был бы обнаружить фактор устремлённости в будущее (для наблюдаемых людей, а не для исследователя!) как существенный социальный фактор, игнорируя который он не смог бы объяснить поведение этих людей. В послесталинские годы начался этот спад в этом отношении. К концу брежневского периода спад завершился идейным кризисом советского общества и после 1985 года полным идейным крахом.

В посткоммунистической России устремлённость в будущее вообще исчезла как социально значимое явление. Развитие коммунистического социального строя в Советском Союзе в большой степени стимулировало устремлённость в будущее во многих странах мира, включая западные страны. Коммунизм становился реальным образцом для многих народов и реальной угрозой существованию западного образа жизни. С этой угрозой приходилось считаться как с явлением из потенциального будущего. Осознавали люди это или нет, фактически их жизнь как массовое и целостное образование так или иначе пропитывалась этим фактором. После Второй мировой войны угроза усилилась и породила «Холодную войну», которая по силе устремлённости в будущее сопоставима с такой устремлённостью в Советском Союзе в сталинские годы. Этот процесс наложился на экономический, научно-технический, культурный и так далее прогресс на Западе. Проблема будущего приобрела такой вид и заняла такое место в общественном сознании и во всем образе жизни на Западе, какого не наблюдалось тут до сих пор. Западное общество в своём переживании времени устремилось в будущее настолько, что потеряло способность удержать в сознании и в самой жизни мелькающее настоящее.

Идея некоего исторического ускорения времени овладела умами и чувствами миллионов людей, приняв идеологически извращённые и гипертрофированные формы и размеры. Победа Запада в «Холодной войне» не принесла успокоения. Наоборот, идея ускорения хода истории приняла шизофренический характер, заразив всё человечество. Поскольку Запад похоронил самую надежду на некое светлое коммунистическое будущее и приоткрыл завесу, скрывающую реальное будущее, в мире началась своего рода историческая паника.

Миллиарды людей ринулись приспосабливаться в жизни в их настоящем в соответствии с представлениями о надвигающемся реальном будущем и с тревогой за судьбу своих потомков в нём. Как реакция на это состояние, усилилась и противоположная ему устремлённость в прошлое. Произошла как бы дифференциация человечества в его отношении к социальному времени на устремлённых в будущее и устремлённых в прошлое. От того, какая тенденция восторжествует, зависит судьба человечества. На мой взгляд, Запад перехватил у коммунистического мира инициативу в устремлённости в будущее, придав самой устремлённости свой вид. Будучи порождена характером настоящего данного социального субъекта, устремлённость в будущее становится одним из факторов, стимулирующих эволюцию этого субъекта. Ослабление и исчезновение устремлённости в будущее является признаком стагнации социального субъекта.

Прогнозы будущего

Предсказания или прогнозы будущего суть суждения (высказывания, утверждения), которые обладают такими признаками. Во-первых, в них говорится, что что-то будет иметь место или произойдёт в будущем. Во-вторых, они относятся к числу эмпирических суждений, то есть таких, которые подтверждаются или опровергаются не путём логического доказательства, а путём сопоставления с эмпирической реальностью. Они высказываются во время, когда такая реальность ещё не существует. Это означает, что в это время они не являются ни истинными, ни ложными. Они в это время оцениваются как обоснованные или необоснованные, как более или менее вероятные, как более или менее надёжные, как принимаемые на веру. Когда наступает время, к которому они относятся, то говорят, что они подтверждаются или не подтверждаются, сбываются или не сбываются, сбываются приблизительно или частично. Если прогноз сбылся, это не означает, что он был истинным в то время, когда высказывался. Если прогноз не сбылся, это не означает, что он был ложным во время, когда он высказывался. Да и во время, к которому относится прогноз, его нельзя оценивать как истинный или ложный. Только лишив его статуса прогноза, то есть изъяв из него суждение о данной реальности, можно такое суждение оценивать как истинное или ложное. Не любые суждения, в которых фигурирует будущее время, суть прогнозы.

Например, суждение «А хочет в будущем году поступить в университет» относится вроде бы к будущему. Но оно не есть прогноз, так как оно на самом деле относится к настоящему и может быть проверено путём обращения к существующей реальности: для этого достаточно спросить Иванова, собирается он в будущем году поступать в университет или нет. А вот суждение «А в будущем году поступит в университет» есть прогноз, ибо будущий год ещё не наступил и доказать логически это суждение невозможно. Суждение же «А в будущем году либо поступит, либо не поступит в университет» не является прогнозом, так как оно логически истинно, то есть истинно в силу свойств логических операторов «либо» и «не» и может быть логически доказано. Прогнозы различаются по многим признакам, в том числе — по содержанию, по степени обоснованности, по методам обоснования. Одно дело предсказание моды женской одежды в предстоящем сезоне, и другое дело предсказание состояния человечества через сто лет. Одно дело — гадание о будущем по линиям на руке или по звездам, и другое дело — расчёты с использованием современной информационной технологии и с участием большого числа квалифицированных специалистов.

Степень обоснованности прогнозов колеблется в диапазоне от нуля до единицы, часто достигая нуля и никогда не достигая единицы. Она зависит от многих факторов, в том числе от характера объекта предсказания, от имеющейся информации, от отдалённости времени, к которому относится предсказание, от данных науки, и так далее. Человеческое поведение основывается на прогнозах достаточно высокой степени надёжности, но эти прогнозы сравнительно примитивны, и обоснованность их обычно не выражается явно или вообще сводится к привычке. Надо различать степень обоснованности прогнозов и степень доверия к ним людей. Одни прогнозы люди воспринимают как бесспорные, в других сомневаются, а в третьи вообще не верят. При этом степень доверия к прогнозам зависит не столько от степени их обоснованности, сколько от субъективного отношения людей к тому, что, как и кем предсказывается. Люди чаще верят в нелепые и необоснованные прогнозы, сильно воздействующие на их сознание и чувства, соответствующие их желаниям, ожиданиям, опасениям, и так далее, чем обоснованным предсказаниям, не соответствующим их умонастроениям и способностям понимания. В наш век баснословных научных открытий массы образованных людей больше верят средневековым и современным шарлатанам и всякого рода демагогам, чем трезво мыслящим учёным.

Феномен Кассандры сохраняет силу и в наше время. Всеобщая враждебность к научной истине в отношении социальных явлений есть один из самых поразительных (для меня) феноменов нашего времени, сопоставимый с аналогичной враждебностью к науке вообще в эпоху средневекового мракобесия. Прогноз будущего с таким «поворотом мозгов», о котором речь идёт в этой книге, руководствуется такими методологическими установками. Прежде всего должен быть чётко выделен социальный субъект (в рассмотренном выше смысле). Для нас это — наиболее развитые в социальном отношении человеческие объединения, играющие решающую роль в социальной эволюции человечества и в отношении которых есть основания предположить, что они эту роль не упустят в обозримом будущем.

Социальное будущее данного субъекта есть результат двух совокупностей факторов. К первой совокупности относятся факторы социального настоящего, материал субъекта и объективные социальные законы (о них речь специально пойдёт ниже). С этой точки зрения социальное будущее есть реализация тенденций и потенций настоящего. В этом, и только в этом смысле будущее предопределяется настоящим. В этом, и только в этом смысле будущее предсказуемо с нашим «поворотом мозгов».

Ко второй группе факторов, о которых идёт речь, относятся такие, которые не зависят от настоящего и не содержатся в нём. Их невозможно обнаружить путём анализа настоящего, поскольку их там вообще нет. От этих факторов зависит то, в какой мере и в какой форме реализуются потенции и тенденции настоящего, как будет жить материал настоящего, в какой форме проявляются объективные социальные законы. В этом смысле будущее не предопределено настоящим и не может быть предсказано с нашим «поворотом мозгов». Более того, исследование с такой ориентацией должно сознательно отвлечься от факторов второй совокупности. Так что его результат может быть лишь условным. С логической точки зрения результат этот будет иметь такой вид: если рассмотренные в прогнозе тенденции и потенции настоящего не встретят серьёзного препятствия в своём дальнейшем действии, то результатом их развития будет то-то и то-то.

Ход исторического процесса может быть нарушен и прерван непредвиденными обстоятельствами, но это не будет опровержением прогноза такого логического типа. Во всех известных мне прогнозах будущего социальных явлений будущее рассматривается как нечто статичное, как раз навсегда данное, как свершившееся, то есть вне времени. Такой подход оправдан в отношении индивидуальных событий, интересующих нас исключительно с одной точки зрения — совершаются (происходят) они или нет. Это, например, результат выборов президента или парламента, начало или исход войны. Но он непригоден в тех случаях, когда прогноз касается социальных субъектов, которым предстоит жить в будущем длительное время, — когда прогноз касается социального будущего.

Социальное будущее есть явление в физическом будущем относительно времени, когда делается прогноз. Но оно станет социальным настоящим для социального субъекта, к которому относится прогноз. В том будущем состоянии этот субъект будет воспроизводиться, изменяться и эволюционировать во времени. То, что решающим образом определит это состояние данного субъекта в его будущей жизни, зарождается и до известной степени формируется в его социальном настоящем. Задача прогноза в этом случае — не просто предсказать, произойдёт что-то или нет, а в том, чтобы выяснить, на какой основе будет происходить жизнь интересующего нас субъекта в социальном будущем. При такой ориентации исследования главная задача социального прогноза состоит не в гадании по поводу того, что будет в будущем такого, чего нет в настоящем, а в выделении в современной социальной реальности того эмбриона будущего, которого человечество уже носит в своём чреве, то есть в установлении и описании социальных явлений, уже зародившихся и существующих в настоящем и имеющих шансы сыграть решающую роль в будущей судьбе человечества.

Проекты будущего

Коммунисты не просто высказывали идеи относительно устройства человеческих объединений в будущем, но и выдвигали проекты переустройства реальности в соответствии с их идеалами. Особенно отчётливо это выразил Маркс. Он превратил проблему думания о будущем в проблему делания будущего по заранее придуманному проекту. Мыслители, говорил он, до сих пор стремились объяснить мир, задача же состоит в том, чтобы изменить его. Маркс и его последователи (особенно Ленин) разработали программу и стратегию преобразования социальной реальности по своему проекту. И это были не только слова. XX век был веком колоссальных успехов реального коммунизма. Последний стремительно овладевал планетой, угрожая существованию западного мира. Он на самом деле имел шансы стать будущим для всего человечества, как предсказывали коммунисты. Опасения одних и надежды других, что именно так и будет, доминировали в умонастроениях человечества.

Победа западного мира в «Холодной войне» против Советского Союза и возглавлявшегося им коммунистического мира, я полагаю, положила этому конец. Во всяком случае, надолго отложило реализацию этого идеала. Западные футурологи и в этом отношении последовали примеру марксистов. Они занялись не только прогнозированием будущего, которое им представлялось, естественно, не в коммунистическом, а в западообразном виде, но также разработкой проектов будущего и стратегии их осуществления. Возникли специальные учреждения для этого. Стали проводиться конференции на эту тему и публиковаться разного рода материалы. Деятельность футурологов в этом направлении, имея много общего с деятельностью коммунистов, отличается от неё по ряду признаков. В коммунистическом учении был один проект, в футурологии — множество. Коммунистический проект видел причину всех зол в социальном строе западных стран, видел спасение от этих зол и достижение всеобщего благоденствия в новом социальном строе, главный источник достижения этого — в совершенствовании социальных отношений, человека и условий труда.

Футурологические проекты игнорируют социальный строй вообще или обращают внимание лишь на его отдельные проявления, оставляя без внимания их причины. О переделке социального строя в них нет даже намёков — этот строй предполагается вечным и в основе своей неизменным. Главное средство преодоления всех зол и установления всеобщего благоденствия усматривается в научном и техническом прогрессе. Они исходят из убеждения, будто западный мир обладает технической и экономической мощью, достаточной для осуществления задуманных проектов. Коммунистический проект сыграл идеологическую роль в возникновении коммунистических обществ. Но последние оказались весьма далёкими от проекта. То же самое происходит с футурологическими проектами. Они возникают и функционируют как часть западной идеологии, как-то влияя на творцов истории. Но создаваемое благодаря усилиям этих творцов здание человечества оказывается лишь внешне и лишь по второстепенным признакам похожим на то, как оно изображается и проектируется футурологами. Хотя различие прогнозов и проектов будущего кажется само собой разумеющимся, практически они смешиваются. Проект будущего может включать в себя элементы прогноза, и наоборот. Тем не менее это — различные явления как с логической, так и с социологической точки зрения.

Прогноз есть явление в сфере познания, а проект — в сфере практической деятельности людей. Действия людей в соответствии с заранее намеченными планами (проектами) того, что они собираются создавать и вообще делать, есть обычное явление в человеческой жизни. Но в нашем случае речь идёт о проектах социальных, причём касающихся больших объединений людей, и даже всего человечества, и требующих для своей реализации огромных усилий большого числа людей в течение длительного времени. Самым грандиозным проектом такого рода в истории человечества является марксистский проект будущего коммунистического общества. В попытку реализации его была вовлечена чуть ли не половина человечества. И пока ещё рано говорить, что эта попытка провалилась полностью.

Социальный проект будущего в принципе не может быть наукой. Наука в данном случае может появиться только как опытная, то есть исходящая из факта существования человеческого объединения в реальности, а не только на бумаге. А проект создаётся тогда, когда такого объекта в реальности нет и нет стопроцентной гарантии, что он будет создан и создан именно таким, каким проектируется. Опыт реализации коммунистического проекта показал, что объект, создаваемый по данному проекту, в силу условий и объективных социальных законов оказывается весьма далёким от проекта.

У людей вообще возникает сомнение в том, что это и есть неизбежная реальность воплощения проекта в жизнь. Построить новое общество — это не дом построить! При построении социального проекта наука может использоваться, как это произошло с марксистским проектом, но лишь в той мере, в какой она подкрепляет соблазнительные обещания изобретателей проекта. Предвидение последствий реализации проекта ограничено интересами вовлечения масс людей в деятельность по преобразованию их объединения. Если людям сообщать всё то, что может предвидеть научное исследование в отношении последствий реализации проекта, он успеха иметь не будет. С этой точки зрения социальный проект есть явление идеологическое. Он играет роль средства манипулирования большими массами людей.

Делание будущего

Отдельно взятые сознательные действия людей характеризуются наличием цели, плана и управляемости. Разумеется, всё это — в той или иной степени. Множества сознательных действий множества людей, как-то связанных в единое целое и совершающихся во временной последовательности, образуют социальные процессы. Эти процессы можно рассматривать с точки зрения целенаправленности, плановости и управляемости. При этом предполагаются какие-то люди или объединения людей, которые определяют цели процессов, строят планы (проекты) достижения целей и предпринимают сознательные действия, имеющие целью управление людьми для осуществления этих планов. Когда такие свойства процессов выражены слабо или отсутствуют совсем, мы говорим, что такие процессы происходят как стихийные или как естественно-исторические. Кода степень целенаправленности, плановости и управляемости процессов оказывается достаточно высокой, мы говорим, что они являются сознательными. Все известные теории социальной эволюции исходили из явного или неявного взгляда на эволюцию человечества как на стихийный, непланируемый, неподконтрольный воле и сознанию людей естественно-исторический процесс. Этот взгляд сложился, когда люди слишком мало знали о закономерностях своей социальной жизни и имели слишком мало средств оказывать заметное влияние на её эволюцию и контролировать эту эволюцию.

Силы человечества ещё были не настолько велики, чтобы допустить самую мысль о возможности сознательного управления ходом истории. Вернее, такая мысль возникала только в сказках, в религиозных учениях и в головах облечённых властью фанатиков. Человечество было раздроблено на огромное число враждующих объединений, и мысль о мировом единстве выглядела неосуществимой утопией. Существовали регионы с высокой степенью автономности эволюции. На значительные эволюционные перемены требовались века и даже тысячелетия. Даже марксизм, выдвинувший идею переделки социальной организации человеческих объединений в соответствии с заранее построенным проектом, фактически разделял рассматриваемый взгляд на эволюцию человечества. Он лишь приспосабливал идею сознательной переделки мира к некоему естественному ходу истории в соответствии с некими объективными законами, действующими якобы в пользу трудящихся. Эти типы процессов имеют общие черты. Но и различаются с точки зрения социальных законов, доминирующих в них.

В отношении планируемых и управляемых процессов доминирующими являются осознаваемые законы постановки целей, планирования и управления действиями множеств людей, вовлекаемых в них. В отношении стихийных (естественно-исторических) процессов доминируют неосознанные социальные законы, имеющие силу в отношении множеств действий людей в пространстве и времени, и в их числе законы диалектики и социальной комбинаторики, о которых мы говорили выше. В истории человечества происходило увеличение степени сознательности действий, а также масштабов таких действий. Такой же прогресс имел место в отношении сознательных процессов. Увеличивались масштабы планируемых и управляемых процессов и увеличивалась их роль в жизни людей. В наше время прогресс в этом отношении оказался настолько грандиозным, что охватил эволюцию человечества в целом, причём произошёл качественный перелом на этот счёт.

Рассмотренный выше взгляд на социальную эволюцию стал анахронизмом. Человечество вступило в эпоху, когда эволюционный процесс стал происходить в значительной степени не по своему капризу, не стихийно. Сознательный и планомерный элемент в нём приобрёл такую силу, что стал доминирующим в комплексе факторов эволюции. В связи с тем, что теперь в эволюционный процесс вовлекаются гигантские массы людей в качестве активных участников событий и гигантские ресурсы, субъективные факторы эволюции приобрели неизмеримо большее значение, чем раньше. Возросла степень запланированности, изученности и осознанности социальных явлений и поведения людей, возросла степень контроля над ходом процессов и следования планам. Неимоверно усилились средства манипулирования массами людей и коммуникации, а также средства решения проблем большого масштаба.

Возникли бесчисленные проблемы, которые в принципе не могут быть решены сами по себе, без участия огромных интеллектуальных сил и без использования огромных материальных средств (экологические и демографические проблемы, например). Все это в совокупности дало новое качество в самом характере эволюции человечества. Степень непредвиденности и неожиданности исторических событий резко сократилась сравнительно с резко возросшей степенью предсказуемости и запланированности. «Холодная война» Запада, возглавляемого США, против коммунистического Востока, возглавляемого Советским Союзом, была с самого начала запланированной операцией, а по затратам, размаху и результатам грандиозной операцией глобального масштаба. В ней было много незапланированного, непредвиденного и неподконтрольного, что неизбежно даже в мелких операциях. Но в целом и в главном, в определяющих ход процесса решениях стратегов войны она была именно такой, как я сказал выше. А самой грандиозной попыткой планируемой и управляемой социальной эволюции был коммунистический эксперимент в Советском Союзе. Чем бы он ни кончился, он оказал неизгладимое влияние на эволюцию всего человечества.

Происходящий на наших глазах эволюционный перелом происходит именно как сознательное и планируемое стремление организовать всё человечество по принципам западнизма и под эгидой Запада. Он происходит с использованием баснословных ресурсов, какие были немыслимы даже в первой половине века. Причём происходит настолько успешно, что уже возникла иллюзия полной подвластности хода истории воле и желаниям его вдохновителей и исполнителей. В сознательно проектируемом и делаемом по этому проекту будущем используется наука. Но какая наука и как используется? Научного понимания западнизма нет и вряд ли когда-либо будет в распоряжении творцов истории. Нет и научного понимания создаваемого человеческого объединения, поскольку оно ещё не создано, а то, что строится, научному изображению вообще не подлежит. Но есть совокупность знаний о том, как разрушать те или иные нежелательные социальные системы. Так, во второй половине XX века развилась советология, сыгравшая большую роль в разрушении Советского Союза и советского коммунизма. В ней не было никакого научного понимания коммунистического социального строя. Но оно и не требовалось. Более того, оно даже мешало. Чтобы убивать китов, не требуется биологическая наука о животных, нужна наука обнаружения, убийства и разделывания китов. В науку о строении и образе жизни китов не входит описание гарпуна и способа оперирования им.

Помимо науки разрушения, складываются науки созидания человеческих объединений в соответствии с практическими интересами созидателей и с конкретными условиями созидания, скажем практические науки. Так, реальный коммунизм в Советском Союзе не был построен в строгом соответствии с марксистским проектом и не в соответствии с научным подходом к коммунизму, а в соответствии с конкретными условиями страны и планами строителей. Пятилетние планы (пятилетки) не были проектами общества и фрагментами науки о нём. Это были конкретные планы деятельности, подобные проектам домов, заводов, каналов, и так далее, только более грандиозного масштаба. Они имели конкретные цели. Масштабы и характер их целей придавали им видимость реализации социального проекта. Но при этом создавалось нечто такое, чего не было ни в каком проекте, а то, что напоминало социальный проект, в реальности оказывалось чем-то качественно иным. Опыт практической деятельности, однако, закреплялся как особая наука и использовался в новых планах и их свершениях. В сознательном делании будущего используются, далее, многочисленные науки, касающиеся различных явлений природы, людей и отдельных явлений человеческой жизни. Это общеизвестно и очевидно.

Наконец, и отдельные элементы научного понимания социальных явлений используются так или иначе в составе всего того интеллектуального материала, который участвует в делании будущего. Можно сказать, что эти элементы научности содержатся в «растворённом» виде в этом материале, в который включается и идеология. Люди «глотают» частички научности, «пожирая» совсем не научную интеллектуальную «пищу», подобно тому, как они поедают витамины в составе привычной пищи, не подозревая об этом или не выделяя витамины из массы еды. Сказанное выше вовсе не означает, будто роль объективных социальных законов становится менее важной или исчезает совсем. Возрастает роль субъективных факторов, имеющих свои объективные законы. И роль последних возрастает. Их действие становится близким к их абстрактному описанию и к действию законов природы.

Например, раньше казалось, что чем больше и сложнее объединение людей, тем менее оно контролируемо. Это убеждение сложилось на основе условий своего времени. Тогда не принимали во внимание стремительный прогресс средств сбора, обработки и распространения информации, прогресс средств коммуникации, прогресс средств манипулирования массами людей и других факторов контроля над людьми. А в результате совокупного действия этих факторов степень контролируемости человеческих объединений резко возросла. Но это, повторяю, не означает, будто история стала жертвой произвола каких-то сил. Проектируемая и управляемая история имеет свои объективные законы, отличные от стихийного исторического процесса, но всё-таки законы. И следствием этих законов является, как бы парадоксально это ни выглядело на первый взгляд, возрастание степени вынужденности социальных действий людей и степени предопределённости эволюции человечества.

Творцы истории оказываются в гораздо большей мере детерминированными в своей деятельности по проектированию истории, чем ранее. Они сами управляются тем рулем истории, с помощью которого они управляют историей, в гораздо большей мере, чем их предшественники. Президенты могущественных стран нашего времени, наделённые колоссальной властью, не могут позволить себе капризы, бывшие обычными для королей и императоров прошлого. Рост сознательно-волевого аспекта социальности вполне уживается с ростом степени принудительности и непослушности исторического процесса в целом ряде его аспектов. Если бы во власти людей было исключить преступность, нищету, инфляцию, безработицу, войны и прочие общеизвестные язвы современного общества, они сделали бы это. Но пока это не в их силах. Приобретая власть над одними явлениями, люди порождают другие неподвластные им явления.

Современный человейник есть эмпирическая система из огромного числа различного рода явлений. Для её нормального существования требуется определённая мера того, что привносится сознательно-волевой деятельностью людей (скажем, искусственности), и того, что складывается само собой, независимо от этой деятельности (скажем, естественным путем). Для элементов системы требуется известная непредопределённость, свобода случайного выбора, достаточно широкий диапазон вариаций и колебаний (скажем, лифт). Это нужно в интересах самоорганизации, для сглаживания ущерба, привносимого сознательно-волевой, но отнюдь не всегда разумной активностью людей. В современном западном мире это условие уже нарушено. Тут происходит нечто подобное тому, что происходит с мощной рекой, загоняемой в бетонное русло и перегораживаемой плотинами. Какой-то прок от этого, конечно, есть — не зря же это делается. Но и потери неизбежны. Порою потери превосходят приобретения. В отношении проектируемой и управляемой истории потери уже начинают пересиливать приобретения. Не всё то, что планируется и делается для осуществления планов, делается к лучшему, на благо людей.

Человечество и входящие в него объединения людей не есть нечто однородное. Интересы людей и их объединений различны, зачастую противоположны. Проектируемость и управляемость эволюции в реальности осуществляются в борьбе враждебных сил, в пользу одних и во вред другим, причём с точки зрения интересов и соотношения сил в настоящем, не считаясь с последствиями в будущем. В 1917 году в России начался грандиозный исторический эксперимент по созданию коммунистического общества, во многом оказавшийся успешным. Одновременно становилось всё более очевидным, что самые соблазнительные идеалы коммунистического проекта практически невыполнимы, а те, которые оказались выполнимыми, порождали негативные следствия, непредусмотренные в проекте. Если советские коммунисты стремились перестроить весь мир по коммунистическому образцу, то после сокрушительного поражения советского коммунизма западный мир перехватил инициативу и начал преобразование образа жизни народов и стран планеты по своему, западному образцу. Но и он подвластен тем же самым объективным законам социальной эволюции, как бы велика ни была степень её проектируемости и управляемости. Активные и могущественные творцы современной истории, действуя в своих интересах, упорно загоняют поток истории в ограниченное искусственное русло, исключая всяческими мерами неподконтрольные ответвления от основного течения. Тем самым они делают исторический поток предопределённым, а значит, уже независящим от их воли. Задача их сознательно-волевой деятельности сводится теперь к тому, чтобы достроить до конца единственное искусственное русло исторического потока, охранять его, следить за тем, чтобы в нём не возникали трещины, чтобы какие-нибудь злоумышленники не проделали дыры в нём.

Средства массовой информации запугивают общество последствиями вторжения в биологический механизм наследственности людей и в механизм развития зародышевых клеток зрелых организмов. Но уже произошло нечто более страшное, а именно — люди вторглись в механизм социальной эволюции человечества. Разрушительные последствия этого вторжения дают знать о себе очевидным образом уже теперь, а о причинах их не говорится ни слова. Более того, выяснение этих причин и предание их широкой гласности является фактически запретным или настолько затруднённым, что те сведения, которые как-то доходят до сознания масс, остаются без всяких последствий.

Последующее изложение

В дальнейшем мы сначала рассмотрим социальный феномен, который я называю западнизмом. Западнизм вызрел в рамках западной цивилизации и стал основой, средой, условием, предпосылкой и так далее эволюции западного мира в направлении сверхобществ западного (западнистского) типа. Описание западнизма будет, с одной стороны, описанием обществ в их самой развитой форме, а с другой стороны — описанием предпосылок западнистского сверхобщества.

Затем мы рассмотрим эволюционный прорыв в будущее, осуществлённый Советским Союзом, и советский коммунистический эксперимент, в котором черты сверхобщества обнаруживаются в самом простом и ясном виде, порою близком к лабораторному образцу. И в последней части книги мы рассмотрим западнистский путь к сверхобществу, уже достаточно явный и доступный для наблюдения. Я не рассматриваю попытку построения сверхобщества в гитлеровский период в Германии и других странах под властью Германии, поскольку она была гибридом коммунистического и западнистского вариантов и не успела оформиться достаточно определённо.