Стивен Прист:
Теории сознания.
Глава 5. Функционализм: Патнэм и Льюис

Функционализм — это теория, согласно которой находиться в ментальном состоянии значит находиться в функциональном состоянии. Функциональное состояние — это состояние, которое можно индивидуализировать или выделить благодаря его каузальным отношениям; поэтому ментальное состояние обусловливается конкретной разновидностью причины, скажем, сенсорными данными на входе (sensory input), и имеет конкретную разновидность следствия, скажем, некоторое поведение на выходе (behavioural output). Кроме того, ментальные состояния также каузально связаны друг с другом. Всю совокупность каузальных отношений, в которые вступает данное ментальное состояние, называют «каузальной ролью» этого состояния или иногда «функциональной ролью». Любой конкретный вид ментального состояния характеризуется конкретным видом функциональной роли. Быть в конкретном ментальном состоянии — именно конкретном — значит играть конкретную функциональную роль — именно эту функциональную роль.

В определённом смысле функционализм представляет собой попытку обойти проблему сознания и тела. Он предоставляет философский каркас, в рамках которого можно разработать научную психологию без обращения к онтологии личности.

Примечательно, однако, что многие функционалисты также являются и материалистами. Многие люди полагают, что если ответить на вопрос «Для чего нужно сознание?», то это будет ответом к на вопрос «Что такое сознание?», и вместе с тем они считают, что ментальные состояния — это физические состояния и что личность представляет собой лишь очень сложный физический объект. Поэтому прежде всего необходимо сказать несколько слов об отношении между функционализмом и материализмом.

Функционализм и материализм — это не одна и та же теория. Функционализм представляет собой теорию, согласно которой ментальное состояние есть, в сущности, следствие некоторых перцептивных данных на входе и причина некоторого поведения на выходе. Ментальные состояния, кроме того, выступают причинами и следствиями друг друга. Материализм же представляют собой теорию, согласно которой каждое ментальное состояние тождественно некоторому физическому состоянию, скажем, состоянию мозга или всей центральной нервной системы. Ясно, что функционалисту может показаться привлекательной материалистическая трактовка личности, поскольку состояния мозга, видимо, хорошие кандидаты на роль следствий сенсорных входных данных и причин поведенческих выходных данных. Ясно, к тому же, что состояния мозга находятся в каузальных отношениях друг к другу. Важно отметить, однако, что функционализм per se ¹⁸ логически не влечёт за собой материализм. Из того факта, что существуют ментальные состояния, выполняющие каузальную роль определённого рода, логически не следует, что эти ментальные состояния суть физические состояния. То, что они являются физическими состояниями, например состояниями мозга есть научная гипотеза, а не необходимое следствие функционализма.

Функционализм действительно влечёт за собой материализм, если добавить всего лишь одну посылку, а именно что все причины и следствия суть физические причины и следствия. Стало быть, если в каузальные отношения могут вступать только физические сущности — физические состояния, события, объекты и так далее, — то в случае истинности функционализма истинен и материализм. Следствием функционализма является утверждение, что каждое ментальное состояние есть одновременно и причина, и следствие. Новая посылка гласит, что только физические состояния могут быть причинами, или следствиями, или тем и другим. На этом основании можно заключить, что если функционализм истинен, то каждое ментальное состояние есть физическое состояние, а это и есть материалистическая точка зрения.

Посылка о том, что причина и следствие могут быть только чем-то физическим, нуждается в обосновании, но здесь можно привести два соображения в её пользу. Мы уже видели в главе, посвящённой дуализму, что существует метафизическая проблема: как качественно разные субстанции могут каузально взаимодействовать? Если ментальные причины и следствия суть физические причины и следствия, тогда данная проблема не встает. Вместе с тем нефизическая причина, имеющая физическое следствие, или нефизическое следствие физической причины не могли бы быть включены в известную нам систему научных законов. Подобные отношения находились бы в вопиющем противоречии с любым естественнонаучным взглядом на вселенную. Они были бы «чем-то новым под солнцем». И несмотря на это, я не вижу ни одного убедительного и решающего аргумента в пользу тезиса о том, что каузальные отношения имеют место только между физическими сущностями.

Поэтому функционалисты делятся на материалистов и тех, кто не чувствует себя приверженцем какой-либо определённой онтологии сознания. Все функционалисты придерживаются той точки зрения, что конкретный вид ментального состояния может быть реализован множеством различных способов.

Например, с позиции функционализма ощущать боль (being in pain) — значит находиться в некотором функциональном состоянии. Ощущать боль — значит находиться в состоянии, которое возникает как следствие входных данных и служит причиной поведенческой реакции на боль. Подобное объяснение истинно для любых существ, способных ощущать боль: людей, кошек, собак, марсиан. Однако то, как реализуется это состояние, может существенно различаться в зависимости от строения этих существ. Боль может быть реализована путём возбуждения С-волокон в центральной нервной системе человека, но способ их стимуляции у собак может быть физиологически иным. Возможно, у марсиан нет С-волокон или даже нет центральной нервной системы.

Ментальное состояние одного типа может иметь разные способы реализации, и, в принципе, реализация не обязательно должна быть физической. Представим, что вы и я, в сущности, души или сознания. В этом случае состояние боли могло бы быть реализовано как внутреннее духовное или ментальное событие при условии, что оно возникало как следствие доступных определению перцептивных данных на входе и было причиной определённого поведения на выходе, а также находилось в необходимых каузальных отношениях с остальными нашими ментальными состояниями. Это как раз и есть то, что я имел в виду, когда говорил, что функционализм в некотором смысле обходит проблему сознания и тела. Быть в ментальном состоянии — значит быть в функциональном состоянии. Из чего логически следует, что существо любого вида, способное находиться в этом функциональном состоянии, способно находиться и в соответствующем ментальном состоянии. И не так важно, из чего сделано это существо, при условии что в нём может быть реализовано данное состояние.

Если тезис о физическом характере всех причин и следствий ложен, то функционализм логически совместим со всеми описанными в этой книге теориями сознания, за исключением логического бихевиоризма. Функционализм вполне совместим с дуализмом сознания и тела, идеализмом, нейтральным монизмом и феноменологией. (Обратите внимание на то, что все ментальные состояния могли бы быть физическими состояниями, даже если не все причины и следствия носят физический характер, поэтому функционализм совместим всё же с материалистической трактовкой личности, даже если материалистическая посылка относительно причин и следствий ложна.)

Функционализм оказывается логически несовместимым с логическим бихевиоризмом по той причине, что, как мы видели в главе 2, согласно логическому бихевиоризму, быть в некотором ментальном состоянии — значит быть в некотором поведенческом состоянии. Обладание сознанием означает либо определённое поведение, либо склонность к определённому поведению. А это совершенно несовместимо с функционализмом. Функционалисты определяют ментальное не как поведение, но как причину поведения. С логической точки зрения, если A есть причина B, а B — следствие A, то A и B не тождественны. Только различные сущности могут находиться в каузальных отношениях.

Функционализм формировался как теория сознания двумя, в известной степени, независимыми путями. Как мы видели в главе 4, среди причин создания теории тождества сознания и мозга было желание преодолеть один из недостатков логического бихевиоризма. Сторонники этой теории полагали, что логико-бихевиористский анализ, вероятно, можно провести лишь в отношении одного важного подкласса ментальных состояний — диспозиционных состояний, то есть убеждений, намерений, мотивов и желаний. Однако им не казалась интуитивно правдоподобной та точка зрения, что и случающиеся время от времени ментальные состояния носят лишь поведенческий характер. Мысли и эмоции, к примеру, трактовались ими не как поведенческие состояния, но как состояния мозга. Так, в частности, один из теоретиков тождества сознания и мозга, австралийский философ Дэвид Армстронг, убедительно доказывал, что сознание является не поведением, а внутренней причиной поведения (внутренней физической причиной поведения). Армстронг, безусловно, материалист, но в своей важной статье 1970 года «Природа сознания» («The Nature of Mind») он выдвигает доводы в пользу функционалистского материализма. Он соглашается с бихевиористами в том, что понятие сознания логически связано с понятием поведения, правда, связано не отношением тождества. Сознание он определяет как то, что вызывает поведение. В статье Армстронга формулируются главные положения функционализма: индивидуализация ментальных состояний по их каузальным отношениям и отождествление их с функциональными состояниями.

Другим направлением в новейшей интеллектуальной истории, приведшим к функционализму, были исследования по искусственному интеллекту. В частности, английский математик и теоретик вычислительных систем Алан Тьюринг опубликовал в философском журнале «Майнд» («Mind») в 1950 году оказавшую значительное влияние статью «Вычислительные машины и интеллект» («Computing Machinery and Intelligence»). В этой статье Тьюринг стремится обосновать логическую возможность машинного интеллекта, и отчасти его стратегия обоснования связана с изобретением теста, который впоследствии стал известен как «тест Тьюринга».

Этот тест предоставляет критерий, позволяющий решить, обладают ли компьютеры интеллектом. Суть его состоит в следующем. Сначала в одну комнату помещаются мужчина и женщина, которые должны отвечать на вопросы, задаваемые им человеком, находящимся в отдельной комнате. Ответы передаются в печатном виде или посылаются с помощью телепринтера тому, кто задаёт вопросы, и он должен по каждому ответу определить, кто ответил на вопрос — мужчина или женщина. Затем женщину сменяет компьютер. В этом случае спрашивающий должен по каждому ответу установить, кто ответил на вопрос — мужчина или компьютер. И по тому, насколько чаще ему удастся выносить правильные решения в случае компьютера, нежели в случае женщины, нам следует судить об интеллекте компьютера.

Итак, каковы бы ни были достоинства или недостатки теста Тьюринга как критерия искусственного интеллекта, его связь с функционализмом состоит в следующем. Состояния компьютера, выполняющего некоторую программу, определяются по отношениям между входными данными и между выходными данными и по их отношениям друг к другу. Программное (software) описание операций компьютера является функционалистским описанием, ибо сводится к следующему: если получены такие-то входные данные, то возникает такое-то состояние, или если машина находится в одном состоянии, но входные данные не поступают, то она переходит в новое состояние, и так далее. Важно, что таким образом можно функционально описать систему, не принимая никаких онтологических обязательств относительно того, как реализуется выполнение подобной программы. Программные описания являются функционалистскими описаниями, и это служит вторым важным импульсом для разработки функционализма как теории осознания.

Далее я рассмотрю деятельность двух философов, каждый из которых пришёл к функционализму своим путём. Это современные североамериканские философы Хилари Патнэм и Дэвид Льюис.

Патнэм

Состояния мозга и состояния боли

Патнэм начинает свою статью «Природа ментальных состояний» ¹⁹ с доказательства того, что теорию тождества сознания и мозга нельзя отбросить на априорных основаниях. Он обращается к конкретному вопросу, а именно: является ли боль состоянием мозга? (Патнэм употребляет термин «мозг» широко — для обозначения центральной нервной системы в целом. Его интересует не отчасти эмпирический вопрос: с какой частью центральной нервной системы следует отождествлять боль?, — но философский вопрос: может ли боль значимым образом быть отождествлена с какой-либо из частей этой системы?) Он заключает, что если понятия «боль» и «состояние мозга» имеют в обыденном языке различные значения, отсюда ещё не вытекает, что боль не является состоянием мозга. Если понятия семантически различны, отсюда ещё не следует, что они не обозначают одно и то же состояние.

В этом отношении и до этого момента позиция Патнэма полностью согласуется с позицией Плейса, рассмотренной в главе 4. Для того чтобы убедить нас в том, что теорию тождества сознания и тела нельзя опровергнуть на априорных семантических основаниях, Патнэм проводит одну аналогию. К примеру, истинно (является физической истиной), что температура есть средняя кинетическая энергия, но ведь очевидно, что понятия «температура» и «средняя кинетическая энергия» не означают одно и то же. Тот факт, что эти понятия различны, отнюдь не фальсифицирует указанную физическую истину, поскольку, фактически, данные понятия обозначают одно и то же. Человек может знать, что некий предмет обладает определённой температурой, но не знать, что температура тождественна средней кинетической энергии, однако это не мешает средней кинетической энергии быть именно тем, чем является температура. Сходным образом, человек может знать, что ощущает боль, но при этом не знать, что его мозг находится в определённом состоянии, что, согласно Патнэму, вовсе не даёт основания утверждать, что боль этого человека не тождественна состоянию мозга. Оно-то как раз и может быть тем, чем является его боль. Из различия понятий ничего не следует относительно различия вещей. Из чисто семантических посылок нельзя сделать обоснованных онтологических выводов. Что чему тождественно, согласно Патнэму, должно устанавливаться эмпирическим или научным образом, а не a priori.

До сих пор Патнэм защищал теорию тождества сознания и мозга, но только против априорных возражений. Фактически же Патнэм отнюдь не считает теорию тождества сознания и мозга наилучшей теорией сознания: на его взгляд, функционализм лучше. После того как мы установили, что такое функционализм, мы можем выяснить, совместим ли он с теорией тождества сознания и мозга.

Патнэм кратко формулирует свою теорию следующим образом: «По сути, моя стратегия обоснования того, что боль «не есть» состояние мозга, будет опираться не на априорные основания, а на тот факт, что другая гипотеза является более правдоподобной … Я выдвигаю гипотезу, что боль или состояние боли — это функциональное состояние всего организма» (Ук. изд., с. 58–59).

Обратите внимание на то, что Патнэм называет своё положение «боль есть функциональное состояние всего организма» гипотезой. Это всецело согласуется с другим его тезисом, а именно: вопрос о том, что чему тождественно, — это вопрос эмпирический. Гипотеза представляет собой утверждение или набор утверждений, которые могут оказаться истинными или ложными. Эмпирическая, или научная, гипотеза характеризуется тем, что её можно верифицировать или фальсифицировать с помощью научного наблюдения. Функция философии состоит в отстаивании не совершенных, по научным меркам, гипотез, а гипотез-планов (Ук. изд., с. 58), которые можно сделать более точными и проверяемыми с помощью естественных наук. То, что боль — функциональное состояние, и есть одна из таких гипотез-планов. Что же это означает, что ментальное состояние есть функциональное состояние?

Машины Тьюринга

Для того чтобы понять теорию Патнэма, нам следует разобраться в понятии «машина Тьюринга» и в более общем понятии «вероятностный автомат». В широком смысле машина Тьюринга представляет собой простой компьютер, в который входят устройства ввода и вывода информации, а также механизм для внутренней обработки этой информации. В любой момент времени машина Тьюринга находится в конкретном состоянии обработки информации, которую она получает, механически сканируя ленту, разделённую на квадраты. Она манипулирует символами, записанными в квадратах, стирая некоторых из них и заменяя на другие, а также выводит результат на печатающее устройство. Набор возможных состояний, в которых может находиться машина Тьюринга в процессе обработки некоторой определённой порции информации, представлен машинной таблицей.

Для машины Тьюринга характерно, что если она находится в каком-то определённом состоянии, то отсюда с достоверностью следует, что затем она перейдёт в другое определённое состояние. Другими словами, машина Тьюринга представляет собой детерминистскую систему. Вероятность её перехода в определённое состояние из предыдущего равняется единице, а вероятность того, что она этого не сделает, равняется нулю. В случае же вероятностного автомата, не являющегося машиной Тьюринга, вероятность его перехода из одного состояния в другое чётко определённое состояние находится где-то между единицей и нулем, поэтому все подобные системы не являются детерминистскими. Мы можем сформулировать данное положение следующим образом: все машины Тьюринга суть вероятностные автоматы, но не все вероятностные автоматы суть машины Тьюринга.

Патнэм считает, что вероятностные автоматы представляют собой хорошие модели для изучения организмов, поэтому его разновидность функционализма в философии сознания иногда называют функционализмом машины Тьюринга. Он вносит некоторые уточнения в идею вероятностного автомата, чтобы адаптировать её к своей теории. В частности, предполагается, что на входе мы имеем сенсорные данные (sensory inputs), a на выходе — двигательные (motor outputs). С точки зрения психологии сенсорные входные данные поступают от пяти органов чувств, а двигательные выходные данные представляют собой телесные движения, к которым относится, к примеру, дыхание. Патнэм также вводит понятие «инструкция», сообщающее нам вероятность перехода вероятностного автомата из одного состояния в другое.

Важно понимать, что вероятностный автомат представляет собой теоретическую сущность, которая может быть реализована физически различными способами. Одна и та же физическая система может быть реализацией нескольких различных вероятностных автоматов, а один теоретический автомат может быть реализован в нескольких различных физических системах. Описание вероятностного автомата могло бы быть описанием, к примеру, кота, робота или человеческого существа. Вероятностный автомат мог бы быть реализован (чтобы не оставаться чисто теоретическим) любым из этих способов. Патнэм, преследуя свои цели, допускает, что нам известна физическая реализация устройств входа и выхода, но не известна внутренняя реализация состояний автомата. Это соответствует тому, что мы приблизительно знаем, к примеру, связанные с человеческой болью «входные» и «выходные данные», но не знаем, что такое боль. О состоянии же, в котором находится вероятностный автомат, нам известно только то, что сообщает его «машинная таблица».

Наконец, прежде чем мы сможем разобраться в функционализме Патнэма, нам необходимо уяснить ещё одно понятие. Это понятие «описания» системы. Патнэм определяет его следующим образом: «Описанием S, где S — система, является любое истинное утверждение о том, что S имеет различные состояния S₁, S₂ … S_n, такие, что их связи друг с другом, с двигательными выходными данными и с сенсорными входными данными определяются вероятностями перехода, задаваемыми такой-то машинной таблицей» (Ук. изд., с. 59).

Таким образом, описание является утверждением относительно физической системы, которую Патнэм обозначает как S и которая является реализацией, по крайней мере, одного вероятностного автомата. Описание, чтобы быть таковым, должно быть истинным утверждением и должно сообщать о различных состояниях системы S, которые обозначаются Патнэмом как S₁, S₂ … S_n. В машинной таблице вероятностного автомата перечисляются вероятности перехода машины в некоторое (конкретное) состояние из какого-то другого состояния. Такая машинная таблица, основанная на истинности конкретного описания, называется Патнэмом «функциональной организацией системы S».

Ясно, что в любой данный момент времени в описании будет сообщаться обо всём числе состояний S₁, S₂ … S_n, в которых находится машина. Патнэм называет это «совокупным состоянием» системы. Теперь мы в состоянии понять функционализм Патнэма.

Функциональные состояния

Утверждение о том, что состояние боли — это функциональное состояние, состояние всего организма, может быть разбито на четыре отдельных утверждения. Я рассмотрю каждое из них по очереди.

1. Первое утверждение Патнэм считает тривиальной истиной: «Все организмы, способные ощущать боль, есть вероятностные автоматы» (Ук. изд., с. 60). Данное утверждение есть тривиальная истина, поскольку, по мнению Патнэма, всё, что угодно, можно истинным образом описать как вероятностный автомат. Он не обосновывает это довольно огульное утверждение, но, думаю, имеет он в виду следующее: всё находится в цепи причин и следствий, и, будучи опосредующим звеном между этими причинами и следствиями, оказывает влияние на характер каузальных последовательностей. Короче говоря, всё, что угодно, можно рассматривать либо как систему, либо как часть системы и моделировать, используя различия между входными данными, их обработкой и выходными данными. Во всяком случае совершенно очевидно, что любой организм, ощущающий боль, является вероятностным автоматом в патнэмовском смысле, если — а это похоже на правду — все организмы, ощущающие боль, находятся в каузальном взаимодействии со своим окружением, то есть если их состояния являются следствиями определённых входных данных и позволяют вызывать определённые выходные данные. Если это верно, то первая часть утверждения «боль есть функциональное состояние» более или менее бесспорна.
2. Во-вторых, Патнэм утверждает, что: «Любой организм, способный ощущать боль, имеет, по крайней мере, одно описание определённого вида (то есть способность ощущать боль «есть» обладание функциональной организацией соответствующего вида» (Ук. изд., с. 60). Здесь содержится два утверждения, каждое из которых можно прояснить, используя характеристику вероятностного автомата, данную Патнэмом. Существование описания состояний организма, способного ощущать боль, вытекает из того факта, что подобные организмы являются вероятностными автоматами, а все вероятностные автоматы обладают описаниями своих состояний. Отсюда следует, что способность ощущать боль — это обладание определённым видом функциональной организации, но при том условии, что боль является состоянием организма. В этом, полагаю, можно уступить Патнэму, поскольку, опять же, является относительно бесспорным то, что боль — это состояние некоторого вида. Функциональная организация представляет собой множество возможных состояний системы, которые специфицируются в машинной таблице системы, и потому Патнэм утверждает, что боль — это одно из таких специфицируемых состояний. Обратите внимание, что способность иметь боль отождествляется с функциональной организацией по той причине, что функциональная организация системы есть то, на что способна система, то есть множество возможных состояний, в которых она способна находиться, согласно определённому описанию. Обладание определённой функциональной организацией не отождествляется с болью. Боль — это функциональное состояние.
3. Третья часть гипотезы следующая: «Ни один организм, способный ощущать боль, не предполагает разложения на части, которые по отдельности имеют описание указанного в пункте 2 вида» (Ук. изд., с. 60). Это предложение добавлено с тем, чтобы исключить определённую возможность, а именно что субъект боли, то есть система, ощущающая боль, мог бы и не быть единой системой. Поскольку Патнэм стремится смоделировать поведение только единого организма, ему необходимо исключить из рассмотрения такие «организмы» (если их вообще можно считать организмами), как пчелиный рой (Ук. изд., с. 61). Пункт [3] гарантирует, что ни одна составная часть организма сама не является организмом или, если следовать модели, ни одна подсистема данной системы не принадлежит к тому виду, который охватывается описанием этой системы.
4. Завершающее и ключевое утверждение следующее: «Для каждого указанного в пункте 2 описания существует подмножество сенсорных входных данных, таких, что организм, имеющий такое описание, ощущает боль тогда и только тогда, когда некоторые из его сенсорных входных данных принадлежат к этому подмножеству» (Ук. изд., с. 60). Напомним, что в описании вероятностного автомата состояния системы специфицируются не только по их отношению друг к другу, но и по их отношению к входным и выходным данным. Поэтому возможно отличить одно состояние от другого не только по их взаимным отношениям, как то: состояние B — это состояние, находящееся между состоянием A и состоянием C, и так далее, но также по их отношениям к входным и выходным данным — так, состояние A наступает как следствие входных данных 1, и оно причинно обусловливает выходные данные 0. Любое конкретное состояние можно охарактеризовать в терминах входных данных (которые являются его предпосылкой) и выходных данных (для которых оно является предпосылкой). Если сказанное верно, то из этого следует, что определённые состояния будут таковы, что система будет находиться в одном из них, когда она получает определённые входные данные и выдаёт определённые выходные данные, и будет находиться в этом состоянии только тогда, когда получает эти входные данные и выдаёт эти выходные данные.

Патнэм утверждает, что боль как раз и есть такое состояние или, точнее, ощущать боль — значит находиться в таком состоянии. Фактически это наиболее радикальная позиция в философии сознания. Если боль есть функциональное состояние всего организма, то она уже не может быть только состоянием мозга или центральной нервной системы. Согласно Патнэму, она даже не должна быть таковой. Для функционалистских целей мы можем заключить в скобки или оставить в стороне различные способы «реализации» боли в организме. Мы можем специфицировать боль по её отношению к определённым входным и выходным данным и другим функциональным состояниям системы.

Патнэм даже утверждает, что «гипотеза о функциональных состояниях совместима с дуализмом» (Ук. изд., с. 61). Теперь уже должно быть ясно почему. Если вероятностный автомат имеет соответствующие входные и выходные данные и если его функциональные состояния специфицируемы с помощью некоторого описания, то не так уж и важно, являются ли эти функциональные состояния состояниями сознания (mind), мозга, души или какой-либо иной составляющей организма. Тем не менее хочу подчеркнуть, что функционализм ни в коем случае не является несовместимым с материализмом и что многие функционалисты являются материалистами. Вспомним, что, с точки зрения Дэвидсона, только физические состояния (или события) могут вступать в каузальные отношения. Любой, признающий это, будет думать, что функционализм только в том случае истинен, если истинен материализм, поскольку если некоторое состояние появляется при некоторых входных данных или ведёт к некоторым выходным данным, то оно причинно обусловливается этими входными данными и причинно обусловливает эти выходные данные. Если только физические состояния могут быть причинами и следствиями, а функциональные состояния суть причины и следствия, то функциональные состояния суть физические состояния. Однако допущение, что все причины и следствия суть физические, ни в коей мере не является бесспорным.

Следует также указать на отношение патнэмовского функционализма к логическому бихевиоризму. Патнэм считает ошибкой отождествление боли с поведенческой реакцией на боль, и он отвергает кратко изложенный в главе 3 взгляд, согласно которому предложения о ментальных состояниях могут быть адекватно переведены в предложения об актуальном и возможном поведении. Подобно материалистам, он считает боль причиной определённого поведения, но утверждает, что причина представляет собой функциональное состояние всего организма.

Все же было бы более правдоподобно (plausible) отождествить ощущение боли не с самой этой предрасположенностью к определённому поведению, а с некоторым состоянием — состоянием мозга или функциональным состоянием, — которое объясняет эту предрасположенность (Ук. изд., с. 66).

Поскольку Патнэм считает, что боль «есть состояние получения организмом сенсорных входных данных, играющих определённую роль в функциональной организации этого организма» (Ук. изд., с. 65), то нам нужно больше узнать о функциональной организации. Таковая, естественно, будет варьироваться от системы к системе, но Патнэм выдвигает несколько интересных предположений о той функциональной организации, которая необходима, чтобы организм ощущал боль. Подобный организм должен обладать «функцией предпочтения» (Ук. изд., с. 60), то есть должен уметь отличать то, что ему благоприятно, оттого, что он стремится отвергнуть. Эта способность, так сказать, «встроена в» функцию боли. Он должен уметь обучаться на опыте, и это также входит в функцию боли. Кроме того, среди его входных устройств должны быть «болевые датчики», иначе организм, очевидно, никогда не мог бы находиться в функциональном состоянии, называемом «болью». Подобные датчики, к примеру, должны предоставлять организму информацию о наносимых ему повреждениях, что составляет часть выполняемой болью функции.

Патнэм полагает, что его функциональная теория ментальных состояний предлагает значительно более плодотворную, с точки зрения будущего прогресса психологии модель ментального, нежели теория тождества сознания и мозга. Мне видится в этом определённое достоинство: предположим, что мы желаем изучать боль с психологической точки зрения, не ограничиваясь при этом человеческой психологией. Может так оказаться, что различные организмы чувствуют боль, которую можно определить функционально, но эту боль отнюдь нельзя отождествить с каким-то особым типом состояний мозга у разных видов организмов. И может так показаться, что не столь уж много общего в состояниях нервной системы лягушки, цыпленка и человека, когда они ощущают боль. Функционалистская же модель предоставляет нам критерий для установления, является ли болью то, что все они испытывают. Функционализм, кроме того, согласуется с психологией, которая не отрывает мозг от всего остального и рассматривает организм в его взаимоотношениях с окружением.

В этом смысле функционализм, вероятно, имеет больше шансов скоррелировать свои данные с данными биологических и социальных наук, нежели психология, основанная лишь на теории тождества сознания и мозга.

Возможно, у читателя появилось ощущение, как и в случае с логическим бихевиоризмом и материализмом, что функционализм упускает из виду нечто существенное, а именно то, как переживается состояние боли. Ведь боль, в конце концов, является ощущением. В ответ функционалист, скорее всего, скажет: конечно, боль ощущается, но это не важно для понимания её функциональной роли. Боль следует определять в терминах входных и выходных данных и функциональных отношений к другим состояниям. Вероятно, стоит сделать паузу и спросить, могла бы боль выполнять такую функциональную роль, если бы не ощущалась как боль.

Льюис

В двух своих важных работах: «Психофизическая и теоретическая идентификации» («Psychophysical and theoretical identifications», 1972) и «Безумная боль и марсианская боль» («Mad pain and Martian pain», 1978) Дэвид Льюис выдвигает аргументы в пользу материалистической версии функционализма. В данном разделе я рассмотрю последнюю из этих работ.

Льюис полагает, что любая адекватная теория сознания должна быть одновременно материалистической и функционалистской. Она должна включать в себя положение о том, что любое ментальное состояние — это физическое состояние, и положение о том, что любое ментальное состояние есть функциональное состояние. Нас убеждают принять этот вывод, чтобы разрешить философскую проблему.

Проблема же заключается в следующем. Видимо, логически возможно, чтобы человек находился в ментальном состоянии определённого вида, скажем, в состоянии боли, и чтобы этому состоянию не было присуще ни одно из тех каузальных отношений, которые мы обычно связываем с состояниями такого рода. Также, видимо, логически возможно, чтобы какое-нибудь существо находилось в некотором ментальном состоянии и чтобы при этом были налицо все или большинство каузальных отношений, которые мы обычно связываем с нахождением в этом состоянии, но чтобы реализацией или коррелятом этого состояния не было что-то подобное состоянию центральной нервной системы, присущему человеку, когда он находится в такого рода ментальном состоянии. В первом случае человек находится в состоянии боли, но причины и следствия этого состояния внешне не проявляются. Во втором случае человек находится в состоянии боли, причины и следствия которого внешне проявлены, но он не находится в неврологическом состоянии, связанном с болью. Льюис считает оба эти случая вполне возможными.

Безумец и марсианин

В целях разъяснения обоих случаев Льюис предлагает нам провести мысленный эксперимент. Вообразим себе человека, чья боль вызывается не нанесёнными его телу повреждениями, а физическим упражнением, которое заставляет его не стонать, а щелкать пальцами. Этот человек не терзается своей болью и не предпринимает усилий, чтобы избежать её.

Льюис называет это «безумной болью». И хотя человек в состоянии безумной боли имеет боль не в том же смысле, в каком её имеем мы с вами, тем не менее, он находится в состоянии боли. Имеется такой смысл «боли», в каком и о нём, и о нас можно сказать, что мы находимся в состоянии боли. Он ощущает свою боль, тогда как мы ощущаем свою.

Затем представим себе марсианина — физическое существо, которое, подобно нам, людям, корчится и стонет от боли. Боль марсианина вызывают вещи такого же рода, что вызывают и нашу боль, например пощипывание. Когда мы щиплем марсианина, он пытается остановить нас. Однако у марсианина нет центральной нервной системы. Вместо этого его состояние боли реализуется с помощью квазиньютоновской гидравлической системы заполненных жидкостью полостей. И хотя марсианин не находится в точно таком же состоянии боли, как мы с вами, тем не менее он находится в состоянии боли. Имеется такой смысл понятия «боли», в каком и о нём, и о нас можно сказать, что мы находимся в состоянии боли. Он ощущает свою боль, тогда как мы ощущаем свою.

Если читателя не выводят из терпения странные мысленные эксперименты в философии, то я бы сказал, что к ним можно относиться просто как к эвристическим приёмам. Льюис мог бы сформулировать свои концептуальные положения и без них. В философии одна из целей, которые мы ставим перед собой, — это установить a priori, что такое ментальные состояния, а для этого требуется рассмотреть не только эмпирические факты, но и логические возможности. Можно осмыслить идею боли, отвлекаясь от типичных для боли каузальных отношений или типичной для неё физической реализации, но это не означает признания существования этой логически возможной боли.

Материалистическая и функционалистская теория сознания Льюиса призвана отразить тот факт, что и наша боль, и безумная боль, и марсианская боль — это все разновидности боли. Пример безумной боли позволяет понять, что наличие у боли тех каузальных отношений, которые она действительно имеет, — это лишь случайный факт. Пример марсианской боли позволяет понять, что присущая боли физическая реализация также есть лишь случайный факт.

Следовательно, боль необязательно выполняет каузальную роль определённого вида и необязательно имеет физическую реализацию определённого вида. Теория Льюиса и призвана отдать должное обоим этим фактам. Теория тождества сознания и мозга предлагает решение проблемы безумной боли, но ей не удаётся решить проблему марсианской боли. Функционализм и логический бихевиоризм предлагают решение проблемы марсианской боли, но им не удаётся решить проблему безумной боли. Согласно теории тождества сознания и мозга можно утверждать, что безумная боль тождественна состоянию центральной нервной системы, так же как тождественна состоянию нервной системы моя или ваша боль. Согласно функционалистской теории можно определить марсианскую боль и нашу боль в терминах выполняемой ими каузальной роли, а согласно логическому бихевиоризму можно определить марсианскую боль и нашу боль в терминах соответствующего, связанного с болью поведения. Однако с точки зрения теории тождества сознания и мозга нельзя отождествлять марсианскую боль с состоянием нервной системы марсианина таким же образом, каким мы можем отождествлять нашу боль с состоянием нашей нервной системы, ибо у марсианина нет нервной системы. С точки зрения функционалистской теории нельзя определить безумную боль в терминах типичных для неё причин и следствий таким же образом, каким мы можем это сделать в отношении нашей боли, поскольку в обоих случаях причины и следствия значительно отличаются друг от друга.

Сходным образом, с точки зрения теории логического бихевиоризма, нельзя отождествить безумную боль с соответствующим поведением таким образом, каким мы можем это сделать в нашем случае, поскольку в этих случаях наблюдаются значительные различия в поведении, связанном с болью. Как представляется, и безумец, и марсианин демонстрируют некоторые проявления боли, но в этих проявлениях нет ничего общего. Боль безумца характеризуется правильной физической реализацией, но неправильными каузальными отношениями; боль же марсианина характеризуется правильными каузальными отношениями, но неправильной физической реализацией.

Каузальные роли

Теорию сознания, которой удаётся правильно охарактеризовать боль во всех трёх случаях, разрабатывал также Дэвид Армстронг, причём независимо от Льюиса. Согласно этой теории, понятие ментального состояния есть понятие состояния, которое подходит для того, чтобы его определёнными способами причинно обусловливали стимулы и другие ментальные состояния, и которое подходит для того, чтобы в сочетании и совместно с другими определёнными ментальными состояниями оно причинно обусловливало определённое поведение (Block, p. 218).

Наиболее заметной особенностью этого определения является его функционалистский характер. Понятие ментального состояния есть понятие функционального состояния, поэтому понятие боли, например, есть, в сущности, понятие того, что выполняет определённую разновидность каузальной роли. Это важно отметить в дополнение к льюисовскому употреблению слова «подходящий» (apt). Ментальное состояние — это состояние, которое подходит или приспособлено для того, чтобы быть следствием определённых причин и быть причиной определённых следствий. Это важная составляющая его функционализма, поскольку он оставляет открытым вопрос о том, какого рода состояния подходят для того, чтобы состоять в этих каузальных отношениях.

Итак, если предположить, что возбуждение С-волокон в центральной нервной системе есть состояние, включённое в каузальные отношения, описание которых служит определением «боли», тогда боль является возбуждением С-волокон. И это потому, что «если понятие боли есть понятие состояния, выполняющего определённую каузальную роль, то любое состояние, выполняющее эту роль, есть боль» (Ibid., p. 218). Вот таким путём Льюис предлагает нашему вниманию теорию сознания, в которой взаимно увязаны материализм и функционализм.

Материалистический функционализм

Чтобы углубить наше понимание данной теории, следует провести важное различение. Хотя боль является состоянием центральной нервной системы, само понятие «боль» не является понятием о какой-либо части центральной нервной системы. Понятие «боль» есть понятие о том, что выполняет определённую каузальную роль — чем бы оно при этом ни было. Боль оказывается состоянием центральной нервной системы, поскольку именно центральной нервной системе случилось выполнять соответствующую каузальную роль. Если сформулировать иначе, то необходимым образом боль есть то, что выполняет каузальную роль, но случайным образом она есть состояние центральной нервной системы, ибо в действительности именно центральная нервная система выполняет эту каузальную роль. Понятие «боль» определяется функционально, а реализуется боль физически.

На этом основании Льюис чувствует себя вправе утверждать, что «боль могла бы и не быть болью» (Ibid., p. 218). Боль необходимым образом выполняет определённую каузальную роль, но выполнение этой каузальной роли могло бы осуществляться и не посредством возбуждения С-волокон. Боль не могла бы не быть тем, что выполняет соответствующую каузальную роль, но осуществление этой каузальной роли могло бы быть иным, нежели это имеет место в действительности.

Ясно, как подобный материалистический функционализм применим в случае человеческих существ. Боль в нашем случае — это, в сущности, то, что выполняет определённую каузальную роль: она есть следствие стимулов и других ментальных состояний и причина соответствующего, связанного с болью поведения. Боль в нашем случае реализуется, а потому находится в случайном тождестве с состоянием центральной нервной системы, то есть с возбуждением С-волокон.

Как же работает данная теория в случае марсиан?

Поскольку боль необходимым или существенным образом является тем, что выполняет определённую каузальную роль, это должно быть истинным во всех возможных мирах, в том числе и на Марсе. Марсианская боль, как и боль везде, есть состояние, которое подходит или приспособлено для того, чтобы быть определённым типом следствия или причины. Однако в случае марсиан осуществляется выполнение этой каузальной роли иначе. Если применительно к людям выполнение этой каузальной роли осуществляется посредством возбуждения С-волокон, то в случае марсиан этому служат изменения в гидравлическом давлении. Теория Льюиса, таким образом, охватывает и человеческий, и марсианский случаи. А как насчёт безумной боли?

Как может показаться, весьма очевидной трудностью для Льюиса является то, что он определил понятие «боль» в каузальных терминах, а в случае безумной боли необходимые каузальные отношения вообще отсутствуют. Вместе с тем, по определению, безумная боль — это в конце концов не боль, что идёт вразрез с нашими интуициями, ибо она ощущается как боль, или же в противном случае у безумца одновременно есть боль и нет её, что является противоречием. Фактически же это отнюдь не представляет трудности для Льюиса. Напомним, что Льюис, подобно Армстронгу, утверждает, что боль есть состояние, которое подходит для того, чтобы вызывать определённые следствия, но не для того, чтобы всегда и везде причинно обусловливать эти следствия. Итак, в мысленном эксперименте безумец ощущает боль, и это ощущение физически реализуется в некотором состоянии его центральной нервной системы. Но это состояние — возбуждение С-волокон — как раз и есть то состояние, которое подходит для того, чтобы вызывать следствия, составляющие каузальную роль боли в случае человеческих существ. Безумец находится в состоянии, которое подходит для того, чтобы вызывать следствие боли и для того, чтобы быть вызванным причинами боли, так что он испытывает боль. И чтобы это предложение было истинно в отношении него, эти каузальные отношения не должны иметь места в его конкретном случае. Разумеется, его случай нетипичен, но, тем не менее, это случай боли.

Вот таким образом Льюис изобретает материалистический функционализм, который отдаёт должное и каузальной роли, и физической реализации боли. Против его объяснения не следует выдвигать возражение (как это можно было бы сделать в отношении других объяснений), будто оно игнорирует феноменологические свойства боли. Безумная боль — столь же переживаемое ощущение, как и марсианская боль, и, конечно, наша боль. Как говорит Льюис: «Боль есть ощущение. Это, несомненно, бесспорно. Находиться в состоянии боли и ощущать боль — одно и то же» (Ibid., p. 222).