Дмитрий Валерьевич Ефременко:
Введение в оценку техники.
Глава 4. Философские основания оценки техники

4.1. Понятие техники. Техника как медиум

Первый шаг к раскрытию философской проблематики оценки техники можно сделать, отталкиваясь от терминологического анализа. Как видно из предыдущих глав, автор в качестве базисного принимает получивший наибольшее признание термин Technology Assessment — «оценка техники». Этим термином обозначается прежде всего соответствующая отрасль междисциплинарных исследований последствий научно-технического развития. Оценка техники как исследование есть определённого рода рефлексия над феноменом техники и научно-технической деятельности, а именно рефлексия, связанная с соотнесением с определёнными ценностями или даже с целой ценностной иерархией.

В литературе по философии техники уже неоднократно обращалось внимание на то, что английское слово «technology» допускает расширительное толкование, охватывая понятия «техника» и «технология» ¹⁵⁷. Различение этих понятий является одной из важных тем дискурса философии техники. Например, В. М. Розин рассматривает технику как артефакт (совокупность артефактов), нечто созданное человеком при помощи специальных знаний ¹⁵⁸. Вместе с тем, не всякий артефакт есть техника — к числу артефактов относятся также знаки. Можно поэтому говорить о «родовой» близости технического и семиотического. Как артефакт, техника выполняет прежде всего инструментальную функцию, служит удовлетворению каких-то потребностей. Совокупность артефактов — это самостоятельная реальность, определённый способ существования человека в техническом мире, а также специфический (инженерный) способ отношения человека к миру.

Технология в узком смысле понимается В. М. Розиным как организация технической деятельности; феномен последних трёх десятилетий — технология в широком смысле — рассматривается как совокупность принципов, образующих своего рода техносферу, состояние которой определяется технологией в узком смысле и социокультурными процессами.

О чём же, собственно, должна идти речь в случае оценки техники? В принципе трактовка техники здесь максимально широкая, включающая как артефакты (искусственные предметные системы), так и технологии, когнитивные, материальные и организационные факторы технической деятельности. Самым существенным при этом является рассмотрение техники в развитии и взаимодействии с обществом и природой. Абстрактное или статичное рассмотрение техники, где объект (артефакт или технология) противопоставлен субъекту деятельности, имеет в рамках оценки техники очень ограниченное значение, в основном лишь как один из этапов анализа соответствующей проблемы.

Предметом оценки техники является научно-техническое развитие и его последствия. Однако и само это развитие не может рассматриваться абстрактно или односторонне, только как научно-технический прогресс. Анализ процессов получения нового знания и его применения для производства технических артефактов, разработки качественно новых и совершенствования уже имеющихся технологий, описание этих процессов с точки зрения роста технического могущества человечества не являются достаточными в случае оценки техники. Необходимым здесь становится понимание технического развития как процесса изменения техники, сопряжённого с изменениями в природе и обществе. Суть этого понимания лаконично сформулирована Ж. Бодрийяром: «Люди и техника, потребности и вещи взаимно структурируют друг друга — к лучшему или к худшему» ¹⁵⁹.

Говоря об изменениях самой техники, природы и общества, необходимо обратить внимание на отличие результатов технической деятельности от её воздействий и последствий. Результат есть реализованная цель, итог некоторого целесообразного действия, полное или частичное достижение того положения вещей, которое мыслилось изначально (например, в техническом проекте). Помимо результата, с течением времени выявляется серия воздействий и последствий, из которых часть можно было предвидеть в замысле целесообразного (инструментального) действия, тогда как другая их часть характеризуется как вторичные, побочные или непредвиденные последствия. Последствие, таким образом, есть изменение реальности по причине инструментального действия, которое не было целью этого действия и которое может обнаруживать себя до и после достижения результата. Иначе говоря, сфера последствий даже после достижения результатов остаётся сферой неопределённости, сферой возможностей и рисков.

Категории «результата» и «последствия» выражают два наиболее важных аспекта технической деятельности — целерациональность и коммуникационность. Последний аспект, в котором обнаруживается близость техники и знаковых систем, следует рассматривать в плане воздействия технического развития на процессы социальной коммуникации. Иначе говоря, техника в дальнейшем рассмотрении будет пониматься нами не как объект, противостоящий субъекту, и не как противоположность естественного искусственному (сейчас грани между тем и другим все более стираются), но как медиум ¹⁶⁰, активная окружающая среда, в которую человек погружён и частью которой он во всё большей степени становится. Можно сказать, что эта среда не просто активна, но агрессивна, что она поглощает и подменяет собой природную окружающую среду, а также воздействует на общество и происходящие в нём процессы.

Понимание техники как медиума означает, что техника (техносфера) не только не является обособленной от социальной системы, но и не может рассматриваться в качестве автономной подсистемы, подобно науке, экономике или политике. Миссия техники заключается в ином. Техника выступает в качестве коммуникационной связующей ткани, воспринимающей исходящие от подсистем общества или от отдельных социальных акторов импульсы. Но техника — это активный медиум, способный не только воспринимать, но и аккумулировать, преобразовывать, ретранслировать эти импульсы, придавать новое качество и иной темп социальной коммуникации. Технике присуща динамика, создающая впечатление об автономии и эволюционном характере технического развития. Однако это только впечатление, поскольку технические артефакты и технологии, абстрагированные от социального контекста их применения, — всего лишь потенциальные функции, тогда как реальная функция связана с конкретным, социально обусловленным способом применения. Следовательно, технические возможности всегда могут быть поняты как возможности социальной деятельности и коммуникации.

4.2. Происхождение и смыслы понятия «оценка техники»

Английское слово assessment означает оценку как определённое нормативное действие; в другом контексте оно означает стоимостную оценку, производящуюся, например, при определении размера налога. Не будет лишним указать и на его происхождение от латинского глагола assidere — сидеть на скамье подсудимых (отсюда же происходит французское cour d’assises — суд присяжных).

Если мы обратимся к немецкоязычной литературе по интересующей нас проблеме, то встретимся с тремя терминами, каждый из которых является по сути аналогом Technology Assessment, но с различными смысловыми оттенками, не всегда с лёгкостью передаваемыми в русском языке. Во-первых, это буквальный аналог — Technikbewertung, использовавшийся, в частности, философами из группы Союза Немецких инженеров (VDI), которые в сотрудничестве с другими специалистами разрабатывали директиву VDI «Оценка техники: понятия и основания». Правда, аспект соотнесения с ценностями (Werte) в этом слове даже более очевиден, чем в исходном английском аналоге.

Более употребительным в настоящее время является термин Technikfolgenabschdtzung, делающий упор на аналитической оценке последствий техники, в отличие от непосредственных результатов, на достижение которых изначально ориентирована технология или технический проект. Некоторые авторы (Х. Ленк, Ф. Рапп, Г. Рополь) указывают на недостаток этого термина, поскольку он имеет дескриптивно-прогностическое, но не нормативное значение ¹⁶¹. Наконец, в последнее время получает распространение термин Technikfolgenbeurteilung, буквально переводимый как «суждение о последствиях техники». Этот термин используют, в частности, А. Грунвальд и К. Гетман, подчёркивая тем самым акцент интерсубъективности, а также возможность двоякого истолкования суждения как описания и как предписания ¹⁶².

Во французском языке чаще всего применительно к оценке техники используется термин Evaluation des choix scientifiques et technologiques (оценка научных и технических альтернатив). Здесь акцент делается на проблеме выбора оптимального варианта технического развития (если, разумеется, выбор вообще возможен), а значит на первый план выходят критерии и субъектность выбора. Вопрос о том, кто и как принимает решения по вопросам технической политики, в какой степени на эти решения оказывает воздействие общественное мнение и насколько затем такого рода решения акцептируются обществом является одним из принципиальных в оценке техники.

В научной литературе на русском языке вплоть до настоящего времени отсутствует устоявшийся эквивалент термина Technology Assessment. Различные авторы характеризовали практически одну и ту же отрасль исследований и как «научно-техническое прогнозирование», и как «социальную экспертизу технических проектов», и как «оценку технологического риска» и тому подобное. Объяснение такого терминологического разнобоя лежит на поверхности: оценка техники в России до сих пор не институционализирована, отечественные авторы чаще всего выступали в качестве комментаторов и аналитиков зарубежного опыта. На наш взгляд, необходимо преодоление этого недостатка как в институциональном плане, так и путём введения единого термина «оценка техники» (без излишних «рамочных» ограничений предметной области, например, социальными или экологическими последствиями технического развития).

4.3. Может ли оценка техники основываться на каузалистической теории?

Для понимания возможностей и перспектив оценки техники чрезвычайно важно прояснить вопрос о том, может ли это направление междисциплинарных исследований последствий научно-технического развития опираться на какую-либо каузалистическую теорию. Каузализм представляет собой течение, ориентированное на выявление и последующее использование закономерностей, с помощью которых возможно адекватное описание и предсказание развития (в данном случае — научно-технического развития) и его последствий. Поиск такого рода закономерностей может идти в разных направлениях: законы общественного развития, закономерности практической деятельности, имманентные технике закономерности, и так далее.

Рост надежд на почти безграничные возможности каузалистических теорий относится к эпохе перехода от традиционной к техногенной цивилизации и утверждения новой механистической картины мира. Применительно к практической деятельности этот подход в общих чертах описан ещё Р. Декартом в «Рассуждении о методе». Декарт писал: «Эти основные [физические] понятия показали мне, что можно достичь знаний, весьма полезных в жизни, и что вместо умозрительной философии, преподаваемой в школах, можно создать практическую, с помощью которой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звёзд, небес и прочих окружающих нас тел, так же отчётливо, как мы знаем различные ремёсла наших мастеров, мы могли бы, как и они, использовать эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и владетелями природы» ¹⁶³. В этом фрагменте Декарт выводит за пределы проблемного поля чисто техническую деятельность (деятельность ремесленного мастера), полагая исчерпывающим её описание по схеме: цель — наличие условий — знание причинно-следственных связей — использование необходимых средств — результат. Точнее, Декарт считает возможным при условии открытия основных законов или понятий «практической философии» редуцировать к этой схеме деятельность любого уровня сложности.

Возможно ли однако в анализируемом нами контексте ставить вопрос о выявлении закономерностей или разработке единой исследовательской методологии для оценки техники? Можем ли мы в принципе рассчитывать на нечто подобное «практической философии» Декарта, пусть даже применяемой лишь к последствиям техники? На это можно было бы надеяться, если бы, например, развитие техники описывалось законами, имманентными самой технике. Одну из интересных попыток в данной области представляет теория технетики Б. И. Кудрина, активно обсуждаемая в последние годы отечественными специалистами по философии техники. Технетикой Кудрин называет науку о «технической форме существования (движения) материи» ¹⁶⁴. Кудрин полагает, что техническое развитие — это процесс, где техническое порождается техническим, и, следовательно, оно может быть описано при помощи законов, аналогичных законам биологической эволюции. Подобно биоценозам существуют техноценозы, популяции технических изделий. Подобно естественному отбору, в мире техноценозов существует информационный отбор. А раз это так, то вполне естественными являются и рекомендации, которые давал Б. И. Кудрин в одной из своих лекций конца 1980-х годов: «Принятие любых политических, экономических, технических решений на уровне государства или на ином уровне, определяющем построение и обеспечение функционирования отрасли, предприятия, города, села — любого техноценоза должно проводиться с учётом области действий и ограничений, накладываемых информационным отбором. Госплану СССР, министерствам и ведомствам следует руководствоваться запрещениями, накладываемыми теорией. Совету министров СССР не следует рассматривать любые предложения, а Верховному Совету — соответствующие статьи закона, противоречащие техноэволюции. Ведь запрещаю не я, а законы природы» ¹⁶⁵. Итак, если декларации автора технетики обоснованны, то остаётся лишь воспользоваться его теорией, которая сделает предсказание и оценку технического развития рутинной, по сути дела механической процедурой. Во всяком случае мы могли бы с уверенностью говорить о том, что будет происходить в собственно технической сфере.

К сожалению, именно в контексте проблематики оценки техники обнаруживается неудовлетворительность такого рода теоретических попыток. Не отрицая эвристической ценности подхода Б. И. Кудрина, следует подчеркнуть, что этот подход не даёт адекватного описания технического развития как процесса социального изменения, в котором помимо достижения непосредственного результата (по Кудрину: порождения технического техническим) раскрывается широкий спектр воздействий и последствий. Собственно, Б. И. Кудрин сам признает, что его теория как бы исключает человека из рассмотрения ¹⁶⁶, тогда как центральной проблемой оценки техники являются последствия для жизненного мира человека. Кроме того, эволюционная теория в биологии не позволила пока предсказать появление ни одного нового вида. Но более важно другое — Кудрин игнорирует наиболее важный аспект социальной коммуникации в техническом развитии. В конечном счёте речь идёт о принципиальном расхождении в видении самой техники, которая с нашей точки зрения выступает в качестве коммуникационной связующей ткани, воспринимающей исходящие от подсистем общества или от отдельных социальных акторов импульсы.

Следует подчеркнуть, что среди специалистов по оценке техники каузалистические представления имеют мало сторонников. В основном это те, кто предъявляет завышенные требования к теории систем как методологии, универсально применимой в рамках оценки техники. Немецкий специалист в области оценки техники Х.-Й. Буллингер выражает эту точку зрения следующим образом: «мы полагаем, что … теория систем ориентирована на то, чтобы качественные взаимосвязи однажды суметь выразить количественно» ¹⁶⁷. Здесь указан не только общий методологический подход, но и тот «идеал», на который должна ориентироваться оценка техники — квантификация, описание на языке математики.

Разумеется, значение системного подхода для ТА-исследований трудно переоценить. Институциональная история оценки техники также показывает, что многие авторитетные ТА-организации возникли на основе групп системного анализа, а для многих системноаналитических институтов оценка техники относится к числу исследовательских приоритетов. Тем не менее оценку техники нельзя рассматривать лишь как одно из приложений системного подхода хотя бы потому, что её задачи выходят за рамки описания тех или иных воздействий технического прогресса. Оценка техники в современном её понимании предполагает нормативное суждение, а не только дескриптивный анализ. Да и для этой цели теория систем может служить лишь в качестве общей методологической рамки. Как подчёркивает академик Д. М. Гвишиани, «системный подход … выступает как одно из общенаучных методологических направлений. Это означает, что он ориентирован не какую-либо специальную науку, а на науку в целом, на интеграцию достижений общественных, естественных и технических наук, а также опыта практической деятельности, прежде всего в области организации и управления» ¹⁶⁸.

Нельзя также недооценивать фактор наличия различных стратегий в рамках системного подхода применительно к междисциплинарному анализу научно-технического развития и его последствий. Так, обращение к системным представлениям Н. Лумана ¹⁶⁹ направит исследователей по пути, существенно отличающемуся от той версии системного подхода, которую отстаивает Г. Рополь ¹⁷⁰, или, например, от трактовки Л. В. Канторовича ¹⁷¹. При этом, однако, результаты исследования не могут быть отклонены лишь на том основании, что на его начальной стадии был сделан субъективный выбор в пользу одной из возможных исследовательских стратегий в рамках системного подхода.

Если же речь идёт о конкретных методах исследования, то методический плюрализм является наиболее важной особенностью оценки техники. Прикладной системный анализ занимает почётное место в методическом инструментарии оценки техники, но ни в коем случае не претендует на монополию. То же самое относится и к количественным методам, включая системное моделирование (подробнее см. гл. 5).

Ещё более существенной является проблема обоснования системноаналитических высказываний, в особенности тот её аспект, который связан с нормативным базисом такого обоснования. Этот базис определяет пределы системноаналитических высказываний, что является необходимой предпосылкой системноаналитического исследования: «Когда обо всём, что угодно, можно утверждать, что это система, то из такого утверждения не извлекаются никакие следствия» ¹⁷². Такого рода ограничение связано, во-первых, с природой исследуемого объекта. Во-вторых, оно связано с субъективными (конвенциональными) ограничениями, позволяющими представить данный объект в качестве системы, провести различение системы и системной среды. В-третьих, важную роль в этом ограничении играет интерсубъективное признание исследователями норм научности и обоснованности. Учитывая фундаментальный характер указанных проблем, каузалистические интерпретации системного подхода и его применения в рамках оценки техники на наш взгляд являются необоснованными. Равным образом представляются неоправданно оптимистическими надежды некоторых авторов ¹⁷³ на радикальный прогресс теории систем, который когда-нибудь позволит охватить и адекватно описать все системные взаимосвязи общества.

Очень перспективным на наш взгляд является рассмотрение проблематики последствий технического развития с позиций синергетики «как междисциплинарного постнеклассического направления исследований явлений самоорганизации в открытых нелинейных, неравновесных системах самой разной природы» ¹⁷⁴. К сожалению, в рамках оценки техники на современном этапе её развития синергетика до сих пор не встретила должного отклика, и вспоминают о ней чаще всего тогда, когда анализируют нелинейные (хаотические) системы, а также конкретные синергетические воздействия того или иного вида техники. Пока большинство специалистов по оценке техники готовы видеть в синергетике лишь вспомогательный прикладной метод системного прогнозирования ¹⁷⁵. Однако было бы неправильно впадать в другую крайность, рассматривая синергетику как потенциальную каузалистическую (если этот эпитет можно применить к учению о самоорганизации) теорию ¹⁷⁶. С нашей точки зрения, будущее как оценки техники, так и синергетики состоит в их интеграции на основе коммуникационно-деятельностной познавательной парадигмы ¹⁷⁷.

Для развития оценки техники на современном этапе характерно определённое смещение акцентов, отказ от поиска единых теоретико-методологических оснований, стремление ограничить её дискурс социальными, экологическими и этическими проблемами. Так, в одной из новейших обобщающих работ философская проблематика оценки техники сводится к возможностям прогнозирования последствий техники, нормативным и этическим аспектам оценки, вопросам общественного участия и социальной акцептации технико-политических решений ¹⁷⁸. С нашей точки зрения, оценка техники открывает больше возможностей для философского дискурса, включая онтологию и эпистемологию техники.

4.4. «Новая социальная философия как оценка техники» Х. Сколимовски. Онтологическая аргументация

Одним из ярких примеров развития философского дискурса является оригинальная концепция, выдвинутая Х. Сколимо вски в статье «Новая социальная философия как оценка техники» ¹⁷⁹, которая была написана в начале 1980-х годов. В современной литературе по оценке техники, где доминирует ограничительно-инструментальная трактовка ТА, эта работа Х. Сколимовски цитируется редко, и в основном как эпизод в дискуссии по проблемам оценки техники. Однако это не вполне справедливо, поскольку идеи Х. Сколимовски несомненно философски значимы. Суть их в следующем.

Сколимовски исходит из того, что предпосылкой контроля и управления техническим развитием является понимание природы техники. Однако фактически наши попытки управлять техническим развитием оказываются приблизительными и несистематическими, основанными на неадекватных представлениях о сущности техники и обычно предпринимаются a posteriori, часто, когда уже слишком поздно. Сколь бы много мы не знали о ней, техника постоянно ставит все новые и неожиданные проблемы перед нашим пониманием и практикой.

Одна из принципиальных трудностей, на которую в первую очередь указывает Сколимовски, состоит в том, что природа технического знания претерпевает глубокие изменения в ходе развития, сфера действия техники постоянно расширяется и одновременно возрастает значение порождённых этим концептуальных и моральных проблем.

Проиллюстрировать всю сложность этой проблематики можно на примере автомобиля. Во второй половине XIX века заманчивая идея создать безлошадное средство передвижения захватила умы изобретателей. Над её осуществлением одновременно работали многие изобретатели, так что трудно определить, кому из них принадлежит приоритет в создании автомобиля. В конце концов идея автомобиля стала действительностью. Изобретение покинуло мастерскую изобретателя, и безлошадные экипажи начали ездить по улицам. С этого момента автомобиль сделался предметом общественного интереса, а вскоре — символом социального благосостояния. Постепенно, однако, автомобиль становился всё более доступным для общества в целом, превратившись в конечном счёте в потребность. Одновременно он стал играть ряд символических ролей — роль символа власти, сексуального символа и так далее. Через некоторое время автомобиль сделался экономической детерминантой, изменяя структуру промышленности таким образом, что президент «Дженерал Моторс» имел достаточно оснований заявить: «что хорошо для «Дженерал Моторс» — хорошо для Америки». Наряду с этим, наличие миллионов моторных автомобилей начало преобразовывать структуру городов: появились пригороды и торговые центры, существенно изменились функции центральной части мегаполисов.

Все это медленно, но верно приводило к утверждению доминирующего стиля жизни, зависящего от условий и требований, вызванных экспансией автомобиля. Когда некоторая степень насыщения была достигнута, в центре внимания оказались загрязнение атмосферы и деградация окружающей среды. Таким образом, автомобиль начал создавать собственные экологические и экономические реалии — в дополнение к уже возникшим ранее экономическим и социальным реалиям. В 1970-е годы, в результате нефтяного кризиса, автомобиль (или по крайней мере зависимость общества от него) превратился также в политическую проблему ¹⁸⁰.

Итак, всего лишь одно изобретение в разное время вызвало к жизни множество разнообразных реалий. Но где заканчивается реальность автомобиля как технического изобретения и начинаются другие реалии? Здесь обнаруживает себя онтологическая проблема переноса феномена из одной области в другую, которую Сколимовски более подробно обсуждает в других работах ¹⁸¹, посвящённых проблемам истинности научного и технического описания.

Сколимовски начинает с простейшей схемы: в науке изначально задана некая реальность, и лишь затем следует описание этой реальности. Если второе соответствует первому — описание истинно. Иначе обстоят дела в технике. Здесь мы начинаем с проекта, идеи, описания желательного состояния дел, которые являются наброском желаемой новой «реальности». Например, прежде, чем автомобиль начал двигаться по улицам, это был проект, идея, но не реальность. Только когда безлошадный экипаж покинул мастерскую изобретателя, стало возможно говорить о возникновении новой реальности.

На примере автомобиля становится понятным, что нельзя полностью постичь значение техники и технических феноменов, если не учитывать всех порождаемых ими реалий. Изменение и расширяющаяся сфера действия техники, а также создаваемые или испытывающие её сильное воздействие реалии должны быть рассмотрены в связи с последствиями техники и особенно непреднамеренными последствиями.

Х. Сколимовски пишет: «Философы нашего времени, включая имеющих отношение к философии техники, ещё не осознали, что преобразующая сила феномена техники порождает беспрецедентные онтологические проблемы. Мы вновь вынуждены отвечать на извечный вопрос: что такое реальность? Когда Платон рассматривал парадоксы элейских философов, таких как Зенон и Парменид, он обнаружил, что задача постижения сути реальности столь велика, что он был вынужден создать свою собственную онтологию — универсум постоянных форм, которые являются корнем всего сущего. Метаморфозы реальности посредством техники ставят нас перед тем же самым вопросом, который преследовал Платона (и всех философов с тех пор): что есть реальность? Адекватный ответ на этот вопрос не может быть получен посредством перетасовки старых онтологических категорий. Те, кто жалуется, что философия закончилась, поскольку нет более новых задач для рефлексии, просто игнорируют новые реалии — человеческие и онтологические — созданные благодаря современным науке и технике. Я использую термин «созданные» преднамеренно, поскольку … идея о том, что мы просто открываем реальность есть устарелая концепция, которую мы должны отправить в архив истории» ¹⁸².

В связи с этим Сколимовски выдвигает идею метаморфирующего реализма, основанную на признании существования реальности, не зависящей от нашего восприятия. Но одновременно Сколимовски подчёркивает, что эта реальность не является нам ни в виде постоянных форм (эйдосов) a la Платон, ни в виде предельных эмпирических фактов. Эта реальность постоянно метаморфирует через наше знание, тонко трансформируется мыслью. Реальность никогда не даётся независимо от мысли; но она также не является фиктивным созданием мысли. Реальность всегда находится в состоянии становления или преобразования; лучше сказать — метаморфирования. Каждый акт восприятия и понимания является комплексным действием, которое непрерывно требует активной и преобразующей роли мысли. Различным видам реальности соответствуют разные вариации знания; на разных этапах человеческой истории реальность может быть расшифрована различными способами. Мысль и реальность непрерывно перетекают друг в друга. Развивающийся, непрерывно-становящийся универсум требует такой концепции реальности, которая непрерывно изменяется и метаморфирует; также требуется концепция знания, которая даёт вполне достаточную область действия творческим и преобразующим способностям человека.

Из приведённых рассуждений Х. Сколимовски уместно сделать вывод о технике как о мощнейшем факторе изменения жизненного мира человека, равносильном созданию новых реалий. Есть также все основания говорить о метаморфозах физической природы. Необходимо, однако, попытаться понять сущность онтологической миссии человека — сотворения новой реальности через технику. Традиция философии техники даёт здесь богатую пищу для размышлений.

Прежде всего, миссия технического сотворения может получить христианское толкование как сопричастность акту божественного творения, как «величайшее земное переживание смертных» (Ф. Дессауэр ¹⁸³). С. Н. Булгаков приходит к выводу о софийности человеческого творчества в науке, хозяйстве (куда включена и техника), культуре, искусстве. «Творчество в собственном смысле, создание метафизически нового, человеку, как тварному существу не дано и принадлежит только Творцу. Тварь же существует и действует в тварном мире, она не абсолютна и потому метафизически не оригинальна. Человек свободен — а постольку и оригинален — лишь в направлении своих сил, в способе использования своей природы, но самую эту природу, основу своего я, он имеет как данную, как сотворённую. Человеческое творчество создаёт не «образ», который дан, но «подобие», которое задано, воспроизводит в свободном, трудовом, историческом процессе то, что предвечно есть как идеальный первообраз» ¹⁸⁴. Тем не менее Булгаков не отрицает грандиозных масштабов изменения мира человеком: «Рядом с миром «естественным» созидается мир искусственный, творение человека, и этот мир новых сил и новых ценностей увеличивается от поколения к поколению, так что у нашего поколения, особенно сильно захваченного этим порывом, теряются уже всякие границы при определении возможного. «Мир пластичен», он может быть пересоздан, и даже на разные лады … Всё стало текуче, как будто окаменелые, застывшие продукты natura naturata растаяли или тают один за другим на наших глазах, разрешаясь в силы, в natura naturans, из которых может быть по желанию получаема различная natura naturata» ¹⁸⁵.

«Пересоздание мира» техническим образом может быть интерпретировано с позиций антропологизма. Например, Х. Ортега-и-Гассет исходит из того, что человеческое и природное бытие не совпадают полностью. «Вероятно, бытие человека отвечает тому странному условию, в силу которого в одних своих моментах он явно сродни природе, а во всех остальных — нет. Человек одновременно и естествен, и сверхъестествен. Это своего рода онтологический кентавр, одна половина которого вросла в природу, а другая выходит за её пределы, то есть ей трансцендентна» ¹⁸⁶. С этой точки зрения человек, «Я» должен реализовать свою трансцендентную сущность через реализацию некоторого проекта. Ортега рассматривает технику в качестве нейтрального средства реализации человеческого проекта, даже когда эффект этого проекта проявляется спустя длительное время. Техника для Ортеги есть способ раскрытия и проекции сущности человека в специфическом (техническом) отношении к миру.

Для М. Хайдеггера техника есть определённый способ раскрытия бытия, перехода потаённого в непотаенное, хотя и такой способ, который затемняет его сущность. Это уже существенно отличный подход, поскольку в хайдеггеровской интерпретации технической деятельности основное внимание сосредоточено на тайне бытия, на том способе, которым осуществляется раскрытие потаённости и на последствиях этого раскрытия. Центральной в онтологии техники Хайдеггера является идея постава (утвердившийся в нашей философской литературе перевод оригинального термина Gestell). Постав — это «собирающее начало той установки, которая ставит, то есть заставляет человека выводить действительное из его потаённости способом поставления его как состоящего-в-наличии. По-ставом называется тот способ раскрытия потаённости, который правит существом современной техники, сам не являясь ничем техническим» ¹⁸⁷. Иначе говоря, постав есть угрожающая объективация и автономизация отношения человека к миру через технику.

Позиция Х. Сколимовски представляется в каком-то смысле более радикальной и синтезирующей подходы М. Хайдеггера и Ортеги, поскольку он ведёт речь о метармофировании реальности (пусть даже человеческой реальности) в ходе технической деятельности. В самом деле, техническая деятельность, реализация какого-либо проекта есть создание новой реальности, в которой осуществляются некоторые потенции прежней реальности. Форма же их воплощения выражает сущность человека, но не человека вообще, а человека в конкретных обстоятельствах времени и места. Причём это не одномоментный акт, но, как показывает рассмотренный выше пример с автомобилем, исторический процесс метаморфирования, на разных стадиях которого по-разному обнаруживает себя сущность человека.

Можно сказать, что онтология техники в версии Х. Сколимовски снимает как ортегианскую трактовку «человек — онтологический кентавр» (поскольку исчезает чёткая граница между естественным и сверхъестественным, первой и второй природой), так и хайдеггеровскую трактовку миссии техники как раскрытия потаённости. Идея постава в таком случае должна получить иную интерпретацию: не как раскрытие потаённости мира путём перевода в состоящее-в-наличии, сколько как тот способ метаморфирования реальности, который во всё большей степени превращает и самого человека в своеобразный материал для метаморфоз.

Однако не оказываются ли сами человеческие реалии некой фикцией, поскольку не относятся к реальности в первичном смысле, по крайней мере, не являются изначально частью объективной реальности в физическом и научном исследовании? Для ответа на этот вопрос Х. Сколимовски считает необходимым дополнить идею метаморфирующего реализма эпистемологической аргументацией.

4.5. Эпистемологическая аргументация

В науке, — отмечает Сколимовски, — производство новых, более адекватных описаний, обнаружение новых истин, выполняется в процессе открытия. В технике, с другой стороны, процесс создания новых артефактов и новых реалий происходит через изобретения. Однако это противопоставление относительно. Так, в наиболее влиятельных концепциях и теориях физики XX века элементарные частицы (включая кварки) являются концептуальными конструктами par excellence. Сколимовски цитирует Эйнштейна: «Физические понятия — это свободные создания человеческой мысли, и, однако, как ни покажется странным, они безусловно определены внешним миром». Эти теоретические конструкты нельзя назвать открытиями — особенно такие сущности как кварки, которые вообще не имеют никакого эмпирического содержания. В этом смысле можно провести прямую аналогию между техническим изобретением и современной физикой.

В результате, полагает Сколимовски, мы все более и более убеждаемся, что фраза «объективное описание действительности» в какой-то мере является фиктивной. Мы накладываем сеть изобретённых нами понятий на «реальность» и обнаруживаем, что наши теории и весь концептуальный аппарат дают нам возможность вести научный поиск. Иначе говоря: наблюдатель и наблюдаемый сливаются неотличимо, а значит идею «объективной реальности» можно отбросить. Мы не имеем доступа к такой вещи как объективная реальность; мы всегда пропускаем её через нами созданные искусственные концепции и теории.

Из этого следует, что вся познанная реальность является искусственной, или очеловеченной (man-made). Все существующее вне нашего знания не является для нас реальностью. При этом техника создаёт собственное подмножество реалий. Таким образом, Сколимовски формулирует особую эпистемологическую позицию, называя её креационистской эпистемологией. Эта эпистемология призвана дополнить и поддержать идею метаморфирующего реализма.

В связи с этим Х. Сколимовски обращает внимание на ещё одну эпистемологическую дилемму. Широко распространено стремление свести техническое знание к другой разновидности знания, в то время как оно есть знание sui generis, которое нужно понимать в его собственных терминах. Техника репрезентирует преобразующую и нормативную форму знания. Её преобразующая сила столь громадна и её возможности для изменения жизненного мира человека столь значительны, что эти атрибуты делают технику беспрецедентным явлением в истории. И если для понимания природы науки, как настаивают К. Поппер и Т. Кун, необходимо понять природу её роста, то для понимания природы техники нужно понять природу последствий, которые она вызывает. Причём эти последствия никогда не являлись только объективным преобразованием материи. Техника есть нормативная форма знания, хотя Сколимовски идёт ещё дальше, постулируя нормативность любого знания.

Креационистская эпистемология даёт основания сделать вывод о том, что исходным пунктом исследования последствий техники должен быть анализ когнитивных факторов технической деятельности. Практически к той же идее (хотя и весьма отличным от Х. Сколимовски путем) приходит Х. Шпиннер, который в качестве альтернативы традиционным типам исследования последствий техники (инженерно-научные, философско-гуманитарные, социологические) предлагает обратиться к когнитивным фундаментальным исследованиям техники. По мнению Шпиннера, «современное изменение порядка знания, то есть нормативного назначения и фактических условий производства, обработки, распределения, применения и реализации знания — через научно-технический прогресс, а также последствия технизации знания и через знание являются основным полем новейших исследований места и роли знания в информационную эпоху» ¹⁸⁸. Близкие к этому идеи высказывает и В. М. Розин, разъясняя понятие «технологии в широком смысле» ¹⁸⁹.

Онтологическая и эпистемологическая аргументация позволяет Х. Сколимовски обосновать свой проект оценки техники. Он характеризует её прежде всего как социальную оценку, но также и как философский метод анализа. Для решения своих задач ТА должна соответствующим образом учитывать непрерывные метаморфозы технического феномена. Эти метаморфозы производят новые реалии. Адекватная оценка техники должна базироваться на адекватном понимании технической реальности и технического знания. Онтологические и эпистемологические проблемы имеют основополагающее значение для оценки техники, и потому она в большей мере является философской дисциплиной, чем экономической или собственно технической. Из трактовки технического знания и знания вообще как нормативного следует, что оценка техники также должна быть нормативной, что она может в этом качестве стать основой новой социальной философии. Тем самым Сколимовски стремится противопоставить идеальную оценку техники прежней социальной философии, которая может рассматриваться только как подсобное средство анализа технического прогресса, поскольку стремится к рациональному объяснению роли техники в так называемых объективных условиях. Только новая социальная философия сможет иметь дело с создаваемыми техникой различными реалиями. Только у этой новой философии будет достаточно оснований говорить: это — неправильно, а это — правильно — по таким-то и таким-то (нормативным) основаниям.

До завершения проекта оценки техники как новой социальной философии остаётся сделать лишь самое «малое» — создать нормативную концепцию общества, сформулировать общественный идеал и затем соотнести результаты и последствия технических изменений (метаморфоз реальности через технику) с этим идеалом. Тем самым, полагает Сколимовски, оценка техники сможет выполнять функции фильтра и селектора в отношении технических (и вероятно не только технических) инноваций, утраченные с переходом от традиционной культуры к культуре техногенной цивилизации. Неотъемлемой частью этого фильтра будут моральные ценности. Без моральных ценностей не может быть реализован общественный идеал, без них невозможна и полноценная оценки техники. Инструментальные ценности и аналитический расчёт издержек и прибылей могут использоваться как базис TА, но если этим ограничиться, то результатом станет упрощённая и поверхностная оценка техники.

Сколимовски предлагает три основных методологических критерия оценки последствий технического развития — «Законы Сколимовски для оценки техники»:

1. Не существует системы (за исключением человеческого мышления), способной адекватно себя оценивать.
2. Все подлинные оценки должны завершаться ценностными суждениями.

Реальная «экспертиза» в оценке техники является социальной и моральной, наравне с технической или экономической.

На наш взгляд, основная слабость предложенного Х. Сколимовски проекта оценки техники состоит в том, что постулат о нормативном характере всякого знания трансформируется в требование разработки нормативной социальной теории, благодаря которой оценка техники могла бы выступить в качестве «инновационного фильтра». Онтологические и эпистемологические основания концепции оценки техники в версии Х. Сколимовски позволяют выстроить минимальный философско-методологический каркас («законы Сколимовски для оценки техники»), но отнюдь не каузалистическую социальную теорию. Последнее, однако, не исключает возможность разработки специальных норм для оценки техники как фактора рационализации технико-политической деятельности.

4.6. Философские основания исследования последствий научно-технического развития

Анализ и сопоставление различных точек зрения позволяет уточнить нашу интерпретацию философских оснований исследований последствий научно-технического развития. Научно-техническое развитие необходимо рассматривать в более широком контексте, чем научно-технический прогресс. Научно-техническое развитие представляет собой наиболее важную составляющую процессов качественного преобразования (метаморфирования) реальности, включая естественную окружающую среду, социальные структуры и коммуникации, и, наконец, самого человека, его физическую конституцию и сознание. В этих метаморфозах реальности техника выступает в качестве активного медиума, коммуникационной связующей ткани, воспринимающей, аккумулирующей и ретранслирующей импульсы, исходящие от подсистем общества или от отдельных социальных акторов.

Техногенная цивилизация характеризуется тотальной рефлексивностью, являющейся важным фактором метаморфирования человеческой реальности. Согласно Э. Гидденсу, «рефлексивность современной общественной жизни обусловлена тем, что социальная практика постоянно проверяется и преобразуется в свете поступающей информации и таким образом существенно меняет свой характер … Все формы общественной жизни частично конституируются самим знанием о них действующих лиц … Во всех культурах социальная практика регулярно изменяется в свете постоянно внедряющихся в неё открытий. Но только с наступлением эры модернити пересмотр правил настолько радикализуется, что применяется (в принципе) ко всем аспектам человеческой жизни, включая технологическое вмешательство в материальный мир» ¹⁹⁰.

Таким образом, огромную роль в метаморфировании реальности играют когнитивные факторы. Эта взаимосвязь не может быть описана линейно и детерминистски. Новые идеи технических действий, инноваций и так далее. обусловлены прежними метаморфозами реальности и в свою очередь обусловливают последующие метаморфозы. Но и само знание об этих изменениях способствует дальнейшему метаморфированию ещё более существенно, что непрерывное накопление и взаимное влияние единичных метаморфоз, в основе которых лежат рациональные идеи, в совокупности изменяют мир всё более иррациональным образом, загоняя человечество в тупик неопределённости. И речь здесь, конечно, идёт не только о технике.

Если обратиться к анализу экономической динамики, механизм которой, согласно Й. Шумпетеру, основан на создании новых комбинаций основных экономических, социальных, технологических, политических и иных факторов, за которыми стоит бесчисленное многообразие решений миллиардов людей, то и здесь, как подчёркивает Х. Крупп, мы увидим мир, в котором «не существует никакого стационарного состояния, никакого гомеостаза, никакого равновесия» ¹⁹¹.

Характерные особенности современного глобального экологического кризиса также в полной мере позволяют говорить о метаморфировании человеческой реальности как о неравновесном, синергетическом процессе. Авторы известной работы «Экологические проблемы: что происходит, кто виноват и что делать?» (под редакцией В. И. Данилова-Данильяна) так описывают этот кризис: «Вся совокупность данных свидетельствует о том, что на нашей планете уже в течение века происходят грандиозные и быстрые изменения окружающей человека среды, несомненно обусловленные его хозяйственной деятельностью. Особенно быстро изменения происходят после 1950 года. Они наблюдаются во всех масштабах — глобальном, региональном и локальном; характерны для всех сред — литосферы, гидросферы, атмосферы и даже ближнего космоса. Эти изменения вторглись в саму жизнь: в круговорот биогенов, в экосистемы, сообщества организмов, виды, популяции, затронули множество организмов и их генетические программы, а главное самого человека, его экономические, социальные и политические структуры, его сознание, здоровье и генетическую программу» ¹⁹².

С каждой новой метаморфозой человек меняет своё собственное положение, причём, если рассматривать этот процесс целостно, в сторону меньшей свободы своих возможных последующих действий. Так, множество технических решений вынуждаются предыдущими техническими, экономическими или политическими решениями ¹⁹³. Осознание этой экзистенциальной дилеммы и связанного с ней риска побуждает человечество к поиску выхода, какого-либо универсального или хотя бы паллиативного решения (например, применительно к технике). И если в прошлом традиционная культура действовала как фильтр в отношении инновационных импульсов, то в наше время само воспоминание об этом должно служить аргументом в пользу сторонников контроля и управления техническим развитием. Однако огромную опасность таят в себе наиболее очевидные решения, связанные с разработкой и насильственным насаждением нормативных социальных теорий. Такие теории, как это видно на примере вульгаризированного марксизма, означают редуцированную картину мира, в которой контроль и управление техническим развитием оказываются одной из функций тотальной системы контроля и управления. По сути дела, речь здесь идёт о попытке практической реализации утопии (технократической, эгалитарной или любой иной).

Очевидно, что претендующая на эффективность попытка управления техническим развитием не может базироваться на заведомо иллюзорных философских и теоретических основаниях. Необходимым в данном случае является как минимум стремление к более адекватному описанию и анализу феномена техники и её последствий. Фактически же на повестку дня возникает вопрос о новом типе рефлексивности — о рефлексивном самоконтроле общества. Вкладом в решение этой задачи является оценка техники.