Дуглас Норт

Дуглас Сесил Норт родился 5 ноября 1920 года в Кембридже, штат Массачусетс, США. Закончил Калифорнийский университет в Беркли (The University of California, Berkeley), там же в 1942 году получил степень бакалавра, а в 1952 году степень доктора. Был профессором Вашингтонского университета в Сиэтле (University of Washington) и Университета Вашингтона в Сент-Луисе (Washington University in St. Louis). Также занимал разные административные посты. Длительное время был членом Совета директоров Национального бюро экономических исследований, в 1960-х годах одним из издателей «Journal of Economic History». Лауреат Нобелевской премии по экономике 1993 года (совместно с Робертом Фогелем) «За возрождение исследований в области экономической истории, благодаря приложению к ним экономической теории и количественных методов, позволяющих объяснять экономические и институциональные изменения». Ушёл из жизни 23 ноября 2015 года в Бензи, штат Мичиган, США, в возрасте 95 лет.

Дуглас Норт, наряду с Александром Гершенкроном и Саймоном Кузнецом, стоял у истоков современных исследований в области экономической истории. Но если ранние работы Норта были посвящены, главным образом, конкретным экономическим проблемам, как например динамика цен и заработной платы в средневековой Англии [The Rise of the Western World: A New Economic History (With R. P. Thomas). — Cambridge (MA): 1973], рост благосостояния американцев в XVII–XIX веках [Growth and Welfare in the. American Past: A New Economic History. — Englewood, 1966] или оценка эффективности океанского судоходства [Sources of Productivity Change in Ocean Shipping. 1600–1850. // Journ. Polit. Econ. 1968. Vol. 76. P. 953–970], то впоследствии он одним из первых стал проводить межстрановые сопоставления и количественные оценки различных стратегий экономического роста [Structure and Change in Economic History. — New York, 1981].

От большинства других экономических историков Дугласа Норта отличает стремление не столько к количественным и статистическим оценкам экономических параметров и не к построению контрфактических моделей, а к анализу реальных исторических явлений и событий и поиску их объяснений. Инструментом такого рода анализа является для него аналитический аппарат новой институциональной экономической теории. В центре этой исследовательской традиции находится понятие института, то есть «правила игры в обществе; более формально: созданные людьми ограничения, которые придают форму человеческим взаимодействиям и структурируют стимулы в области политического, социального и экономического обмена» [Transaction Costs, Institutions and Economic Performance. — San Francisco, 1992].

Существование правил игры необходимо в любом сложно устроенном обществе, где сосуществование индивидуальных интересов и их согласование не может осуществляться без общепринятых норм, надёжных соглашений и соответствующих им властных структур и аппарата принуждения. Именно в силу такого употребления и структурирования условий экономической деятельности институты могут выполнять свою основную задачу — уменьшать неопределённость общественной жизни. Кроме того, в реальной жизни невозможно существование совершенных рынков, какими их описывают стандартные неоклассические модели, — в реальности трансакционные затраты никогда не равны нулю. Создавая предсказуемую социальную среду и упорядочивая распределение информации, институты могут способствовать более эффективному и целенаправленному использованию материальных ресурсов благодаря экономии на трансакционных затратах, в первую очередь затратах на измерения и поиск информации. Несмотря на то что основная задача экономической деятельности — максимально удовлетворять собственные потребности в условиях ограниченности ресурсов, остаётся неизменной в любой экономической системе и в любой стране, способы решения этой задачи были существенно различными в разных странах и в разные времена. Разными развитые экономики делают национальные, культурные, исторические традиции, то есть различия их институтов. С другой стороны, сложные экономические системы с современной институциональной структурой сами сложились в ходе длительного процесса эволюции, изучение которого и составляет предмет исторического исследования. Поэтому в центре научных интересов экономического историка должна, с точки зрения Дугласа Норта, стоять эволюция институциональной структуры, поскольку от неё зависит как правильное понимание событий прошлого, так и анализ причин настоящего положения тех или иных стран.

В работе [The Rise of the Western World: A New Economic History (With R. P. Thomas). — Cambridge (MA): 1973] эволюция институциональной структуры ведущих стран Европы (Англии, Испании, Голландии, Франции) начиная с X века изучается и объясняется с помощью традиционных экономических методов — в зависимости от эволюции относительных цен. Отталкиваясь от общепринятых экономических концепций и оценивая такие показатели, как динамика численности населения, размеры реальных и номинальных доходов, цены на сельскохозяйственную продукцию начиная с XIII века, авторы не ставят под сомнение общую рациональность экономической системы, исходя из того, что в обществе складываются именно те институты, которые способствуют его максимальной экономической эффективности. Однако как объяснить в таком случае то, что, например, экономическое развитие Испании и Англии, обладавших в XVI веке сопоставимыми людскими и материальными ресурсами, оказалось столь различным, что уровни их экономического развития вскоре стали несопоставимыми? Почему в Испании не только сохранились, но и упрочились те институты, существование которых было явно неэффективным с точки зрения задач её экономического развития в роста?

Теоретическому объяснению расхождений эволюции институциональных структур посвящены позднейшие работы Норта [Structure and Change in Economic History. — New York, 1981; Institutions, Institutional Change and Economic Performance. — Cambridge (MA): 1990]. Причины таких расхождений он видит не в сдвигах экономических показателей, он рассматривает их в рамках более широкого социокультурного контекста и объясняет как наличием старых установок и традиций (то есть неформальных институтов), направляющих эти сдвиги, так и определёнными политическими интересами, которые преследуются в ходе тех или иных изменений правил экономической «игры». Направление институциональных сдвигов, полагает Норт, зависит от многих факторов, в числе наиболее важных из которых — ограниченность рациональности экономических систем и исторически сложившиеся соотношения сил сторон, выражающих те или иные интересы в ходе своеобразного политического «торга». Так, если в государственной политике превалируют соображения выгоды власти предержащих, то это приводит к гипертрофии государственно-бюрократического аппарата и парализации экономического интереса, как это было в Испании XVI–XVIII веков. Напротив, экономические институты таких стран, как Англия и Нидерланды, Соединённые Штаты Америки, эволюционировали в сторону всё большего стимулирования частного интереса путём введения принципа личной свободы (раннее формирование гражданских обществ), мобилизации больших капиталов (первые акционерные общества), удешевления и облегчения доступа к коммерческой информации (печать, организованные рынки), лучшего распределение рисков (страхование, фондовые биржи). Такая сложившаяся и устойчивая институциональная структура привела к тому, что эффективность тех же производственных ресурсов и затрат оказалась в этих странах куда выше, чем в той же Испании Нового времени или, например, в нынешних странах Латинской Америки.

Исследование Дугласом Нортом роли экономических институтов в экономической системе оказалось, таким образом, на стыке нескольких дисциплин: правовые нормы и политические расклады в ходе исторического развития анализируются с точки зрения их экономической эффективности, с использованием аппарата исследований процессов торга и теории игр. Этот подход оказался весьма плодотворным как для исторических исследований — в качестве объяснения разнообразия путей исторического развития экономических систем с точки зрения сравнительной эффективности их институтов, так и для экономической теории, поскольку он предоставил обширный эмпирический материал для приложения аналитических приёмов новой институциональной школы.