Перепечатано из Collectivist Economic Planning, ed. F.A.Hayek (London: George | |
1Есть все основания полагать, что мы наконец входим в эру аргументированного обсуждения того, что длительное время некритически считалось реорганизацией общества на рациональной основе. Более полувека шло непрерывное распространение веры в сознательное регулирование всех общественных дел, которое непременно окажется более успешным, чем кажущееся случайным взаимодействие независимых индивидов. В итоге сегодня вряд ли Однако в настоящее время уже ясно и это, Если бы всё обстояло так, тогда экономистам нечего было бы сказать об осуществимости подобных предложений, 2Не всегда очевидно, основано ли столь широко распространённое мнение на твёрдом убеждении, что в социалистическом мире не было бы никаких экономических проблем, или же оно просто показывает, что придерживающиеся его люди не знают, что такое экономические проблемы. Вероятно, чаще всего справедливо последнее. И это вовсе не удивительно. Крупные экономические проблемы, которые видит экономист и которые, утверждает он, придётся решать Несомненно, если выразить это в столь общем виде, то все с готовностью согласились бы, что такая проблема существует. Но лишь немногие осознают, что она коренным образом отличается не только по трудности, но Проблемы, с которыми пришлось бы столкнуться руководителю всей экономической деятельности общества, только в том случае были бы похожи на те, что решает инженер, если бы иерархия различных потребностей общества по их важности была установлена таким однозначным и абсолютным образом, что всегда обеспечивала бы средства для самой первой из них, невзирая на затраты. Если бы он мог решить сначала, как лучше всего удовлетворить наиболее важную потребность — скажем, произвести необходимое количество продовольствия, — как если бы эта потребность была единственной, и думать о снабжении одеждой только в том случае, если и когда для этого оставались бы средства после полного удовлетворения нужд в продовольствии, тогда никакой экономической проблемы не возникало бы: ведь в этом случае осталось бы только то, что не могло использоваться для первой цели — то ли потому, что это нельзя было превратить в продовольствие, то ли потому, что оно было уже больше не нужно. Критерий был бы прост: произведено ли максимально возможное количество продовольствия и не могло ли применение иных методов дать его больше. Однако задача потеряет свой чисто технический характер и станет по природе совершенно иной, если условием будет поставлено, чтобы по возможности больше ресурсов было оставлено для других целей. Тогда возникает вопрос, что это такое — большее количество ресурсов. Если один инженер предлагает метод, оставляющий для иных целей много земли, но совсем мало рабочей силы, тогда как другой инженер " метод, оставляющий много рабочей силы и мало земли, то как можно решить при отсутствии какого-либо эталона для оценки, что считать большим количеством? При наличии только одного фактора производства это можно было бы однозначно определить чисто технически, потому что тогда главная проблема по всем направлениям производства вновь свелась бы к получению максимального объёма продукции от данного количества одинаковых ресурсов. Оставшаяся экономическая проблема — сколько производить по каждому направлению — была бы в этом случае крайне простой и малозначащей. Такая возможность, однако, исчезает, как только появляются два или более факторов. Экономическая проблема, следовательно, возникает, как только различные цели начинают конкурировать за имеющиеся ресурсы. Признаком её присутствия является то, что издержки приходится принимать в расчёт. Издержки в данном случае, как и всегда, означают просто выгоды, которые были бы извлечены при использовании данных ресурсов в иных целях. Не имеет большого значения, будет ли это просто использование части рабочего дня для восстановления сил или использование материальных ресурсов для производства Как уже говорилось, то, что при нынешнем порядке вещей такие экономические проблемы не решаются с помощью чьей-либо сознательной воли, приводит к тому, что большинство людей не осознает их существования. Решения о том, когда и сколько производить, " это экономические решения в строгом смысле. Однако принятие такого решения (decision) отдельным индивидом есть только часть решения (solution) экономической проблемы. Принимающий такое решение человек принимает его на основе данных цен. Тот факт, что своим решением он в определённой, возможно, очень малой степени влияет на эти цены, не окажет воздействия на его выбор. Другая часть проблемы решается функционированием системы цен. Но она решается способом, выявляемым лишь при систематическом изучении работы такой системы. Уже высказывалась мысль, что для работы этой системы совершенно необязательно, чтобы Реальное положение дел здесь хорошо отражено в расхожих оценках сравнительных достоинств экономиста и инженера. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что для большинства людей инженер — это человек, который действительно делает дело, а экономист — это гнусный субъект, который, сидя в своём кресле, разглагольствует, почему усилия инженера, предпринимаемые из самых лучших побуждений, идут прахом. И в известном смысле это не так уж далеко от правды. Но абсурдно думать, что силы, которые экономист изучает и которым инженер, скорее всего, не придаёт значения, действительно не важны и на них не надо обращать внимания. Требуется специальная подготовка экономиста для того, чтобы увидеть, как спонтанные силы, ограничивающие амбиции инженера, сами обеспечивают способ решения проблемы, которую иначе пришлось бы решать сознательно. 3Помимо заметно возросшей сложности современной техники производства есть, однако, другие причины нашего сегодняшнего неумения замечать существование экономических проблем. Так было не всегда. В течение сравнительно короткого периода в середине прошлого века широкая публика видела и понимала экономические проблемы, несомненно, намного лучше, чем теперь. Но классическая система политической экономии, чьё необычное влияние способствовало такому пониманию, опиралась на ненадёжные и частично на явно ложные основания; она достигла своей популярности ценой сверхупрощения в некоторых вопросах, оказавшегося губительным. И лишь много позднее, после того, как её учение утратило своё влияние, постепенная перестройка экономической теории показала, что недостатки основных понятий классической политической экономии обесценили её объяснение функционирования экономической системы в гораздо меньшей степени, чем это казалось вначале. Но в этот промежуточный период был нанесён непоправимый ущерб. Падение классической системы привело к дискредитации самой идеи теоретического анализа и была предпринята попытка заменить простым описанием экономических явлений понимание их причин. Вследствие этого было утрачено достижение целых поколений учёных " понимание природы экономической проблемы. Интересовавшиеся ещё общим анализом экономисты были слишком озабочены восстановлением чисто абстрактных основ экономической науки, чтобы оказывать заметное влияние на мнения относительно политики. В основном Нетрудно понять, почему так должно было случиться. Во всех науках, кроме имеющих дело с общественными явлениями, опыт показывает нам только результат процессов, которые мы не можем непосредственно наблюдать Однако в общественных науках положение прямо противоположно. С одной стороны, эксперимент невозможен и, следовательно, мы не располагаем сведениями о чётких регулярностях в сложных явлениях, как в естественных науках. Но, с другой стороны, положение человека посередине между естественными и социальными явлениями — по отношению к первым он есть следствие, а по отношению ко вторым — причина — приводит к тому, что наиболее важные опорные факты, нужные нам для объяснения социальных явлений, частью принадлежат к общему опыту, а частью к «материи» нашего мышления. В общественных науках именно элементы сложных явлений известны абсолютно бесспорно. В естественных науках о них в лучшем случае можно только высказывать догадки. Существование таких элементов настолько достовернее, чем любые регулярности в порождаемых ими сложных явлениях, что именно они и составляют подлинно эмпирический фактор в общественных науках. Вряд ли можно сомневаться, что серьёзная путаница, касающаяся логической природы двух групп дисциплин, связана именно с тем, что в их доказательствах эмпирический элемент занимает разное место. Очевидно, что и общественные и естественные науки должны пользоваться дедуктивными умозаключениями. Существенное различие между ними состоит в том, что в естественных науках процесс дедукции должен начинаться с 4В сущности, наиболее мощная школа социализма из всех, что до сих пор видел мир, во многих отношениях является детищем подобного рода историцизма. Хотя Карл Маркс в Тот факт, что наиболее влиятельная школа социализма была так тесно связана с общими антитеоретическими тенденциями в общественных науках, со временем оказал глубокое воздействие на всё дальнейшее обсуждение реальных проблем социализма. Весь этот подход не только породил характерную неспособность увидеть хоть Позиция Маркса по этому вопросу долго воздействовала на социалистов его школы. Строить предположения о реальной организации социалистического общества значило для незадачливого автора немедленно заработать клеймо «ненаучности», самого страшного обвинения, которому мог подвергнуться член «научной» школы социализма. Но даже за пределами лагеря марксистов общее происхождение всех современных разновидностей социализма от некоего, по сути исторического, или «институционального», взгляда на экономические явления привело к успешному удушению всех попыток рассмотреть проблемы, которые пришлось бы решать социалистической политике. Как мы увидим, только в ответ на критику извне была в конце концов предпринята такая работа. 5Мы достигли теперь момента, когда становится необходимо чётко разделить несколько различных аспектов программы, которую мы до сих пор всю целиком определяли как социалистическую. Что касается начальной части того периода, когда росла вера в централизованное планирование, исторически оправданно будет поставить без особых оговорок знак равенства между идеей социализма и идеей планирования. В той мере, в какой затрагиваются основные экономические проблемы, это справедливо и по сей день. Необходимо всё же признать, что во многих других отношениях социалисты и прочие современные сторонники планирования имеют полное право заявлять, что не несут никакой ответственности за программы друг друга. Здесь нам следует разграничить цели и средства, предлагавшиеся либо фактически необходимые для достижения поставленных целей. Существующая по поводу этого двусмысленность возникает потому, что необходимые для достижения целей социализма в более узком смысле средства могут использоваться и для других целей и что интересующие нас проблемы возникают Общая цель всего социализма в более узком смысле — «пролетарского» социализма — есть улучшение положения неимущих классов общества путём перераспределения дохода, получаемого от собственности. Это подразумевает коллективную собственность на материальные средства производства, а также коллективистское управление и контроль над их использованием. Те же коллективистские методы можно, однако, поставить на службу совершенно другим целям. Аристократическая диктатура, например, может использовать те же методы для обеспечения интересов какой-либо расовой или иной элиты, а также для достижения С точки зрения задач научной дискуссии весьма удачно, что можно не только в теории, но Общее условие, необходимое для достижения распределения доходов, не зависящего от индивидуальной собственности на ресурсы — ближайшей общей цели социализма и других антикапиталистических движений, состоит в том, что власти, определяющие принципы такого распределения, должны осуществлять также контроль над ресурсами. Так, каким бы ни было содержание данных принципов распределения, идей справедливого или, 6Поскольку дальше нас будут интересовать только методы, которые должны применяться, а не поставленные цели, с этого момента удобнее использовать термин «социализм» в более широком смысле. В этом смысле он охватывает, следовательно, все случаи коллективистского контроля над производственными ресурсами независимо от того, в чьих интересах этот контроль осуществляется. Однако, хотя мы Программа, которая одновременно наиболее широко отстаивается и prima facie (на первый взгляд [лат.] — По этой причине необходимо с самого начала учитывать имеющиеся альтернативные варианты и на каждой стадии обсуждения внимательно следить, проистекает ли какая-либо конкретная проблема из предпосылок, лежащих в основе всякой социалистической программы, или они обусловлены допущениями лишь Общество такого типа, где всё управляется централизованно, можно считать крайним случаем в длинном ряду систем с меньшей степенью централизации. Уже обсуждавшаяся более известная разновидность социализма идёт несколько дальше в направлении децентрализации. Но она всё же предусматривает планирование в широком масштабе — детальное руководство единой центральной властью практически всей производственной деятельностью. Здесь нас не интересуют ранние системы более децентрализованного социализма вроде гильдейского социализма или синдикализма, поскольку сейчас, видимо, стало уже общепризнанным, что они не предлагали вообще никакого механизма рационального управления экономической деятельностью. Однако уже ближе к сегодняшним дням, опять-таки главным образом в ответ на критику, среди мыслителей-социалистов возникла тенденция вновь вводить в свои схемы некоторую степень конкуренции с тем, чтобы преодолеть сложность, которая, по их признанию, возникла бы в случае полностью централизованного планирования. На данной стадии нам не надо подробно рассматривать возможные формы соединения конкуренции между отдельными производителями с социализмом. Это будет сделано позднее 82. Однако знать о них надо с самого начала — по двум причинам. 7В отсутствие такого централизованного контроля над средствами производства планирование в том смысле, в каком употребляем этот термин мы, перестаёт быть проблемой. С этим, вероятно, согласилось бы большинство экономистов всех лагерей, хотя многие другие люди, верящие в планирование, ещё думают о нём как о В рамках данного обсуждения социализма невозможно далее вникать в эту вполне самостоятельную проблему — о государственном вмешательстве в капиталистическом обществе. Она упомянута здесь только для того, чтобы ясно сказать, что мы исключаем её из своих рассуждений. С нашей точки зрения, общепринятый анализ показывает, что такое вмешательство не даёт альтернативы, в пользу которой мог бы склониться рациональный выбор или от которой можно было бы ожидать стабильного и удовлетворительного решения какой-либо из проблем, Здесь снова, однако, нужно предостеречь от неверного толкования. Сказать, что упомянутое нами частичное планирование иррационально, всё же не равнозначно утверждению, что единственная форма капитализма, допускающая рациональную защиту, есть полное laissez-faire в традиционном понимании. Нет никаких оснований предполагать, что исторически данные правовые институты непременно являются наиболее «естественными» в каком бы то ни было смысле. Признание принципа частной собственности никоим образом не подразумевает, что конкретное определение границ содержания этого права в том виде, как это установлено существующими законами, является единственно правильным. Вопрос, какова самая подходящая стабильная правовая рамка, способная обеспечить наиболее ровное и наиболее эффективное действие конкуренции, чрезвычайно важен. Надо признать, к сожалению, что экономисты им пренебрегали. Но с другой стороны, признать возможность изменений в правовой рамке — не значит допустить возможность иного типа планирования в том смысле, в каком мы до сих пор употребляли это слово. Здесь есть существенное различие, и его нельзя упускать из виду. Это различие между стабильной правовой рамкой, обеспечивающей все необходимые побудительные мотивы для адаптации частной инициативы к любым изменениям, и системой, где подобная адаптация осуществлялась бы центральным руководством. Именно это представляет реальную проблему, а не выбор: поддержание существующего порядка либо введение новых институтов. В Не может быть сомнений, что планирование последнего рода связано с переменами такого свойства и размаха, которые до сих пор не встречались в истории человечества. Иногда высказывается мнение, что происходящие сейчас изменения — это всего лишь возврат к социальным формам доиндустриальной эпохи. Но такое представление ошибочно. Даже во времена расцвета средневековой цеховой системы, когда существовали самые широкие ограничения коммерции, они не применялись как средство фактического управления индивидуальной деятельностью. Они, конечно же, создавали далеко не самую рациональную стабильную рамку для индивидуальной деятельности, какую можно было бы придумать. Но по сути они были такой стабильной рамкой — и только; внутри же неё текущая деятельность по индивидуальной инициативе имела полный простор. В своих попытках использовать старинный аппарат рестрикций в качестве орудия для практически каждодневных приспособлений к происходящим изменениям мы уже зашли намного дальше по пути к централизованному планированию текущей деятельности, чем когда бы то ни было раньше. Если мы последуем по пути, на который встали, если мы попытаемся действовать последовательно и бороться с саморазрушительными тенденциями, заключёнными в любом изолированном акте планирования, мы точно пустимся в эксперимент, не имевший до настоящего времени исторических параллелей. Но даже на нынешней стадии мы уже зашли слишком далеко. Чтобы правильно оценить перспективы, необходимо осознать, что наша нынешняя система, загромождённая попытками частичного планирования и рестрикциями, почти настолько же далека от любой системы капитализма, которую можно было бы рационально защищать, как и от любой последовательной плановой системы. При любом исследовании возможностей планирования важно осознать, что считать альтернативой этому капитализм в его сегодняшнем виде — заблуждение. Мы, безусловно, настолько же далеки от капитализма в его чистой форме, насколько и от любой системы централизованного планирования. Мир сегодня — это просто интервенционистский хаос. 8Классическая политическая экономия потерпела крах главным образом потому, что не смогла положить в основу своих объяснений фундаментального феномена ценности тот же анализ побудительных причин экономической деятельности, который она столь успешно применила к более сложным явлениям конкуренции. Трудовая теория ценности была скорее результатом поиска некоей иллюзорной субстанции ценности, нежели анализом поведения экономического субъекта. Решающий шаг в развитии экономической теории был сделан, когда экономисты задались вопросом, каковы в точности условия, заставляющие индивидов вести себя по отношению к благам определённым образом. Постановка вопроса в такой форме сразу же привела к признанию, что придание определённого значения, или ценности, единицам различных благ есть необходимый шаг в решении общей проблемы, возникающей везде, где множество целей конкурирует за ограниченное количество средств. Вездесущность проблемы ценности, где бы ни протекала рациональная деятельность, была основным фактом, от которого могло отправляться систематическое изучение тех форм, в каких подобная деятельность могла проявляться при различных вариантах организации экономической жизни. В определённом отношении проблемы централизованно управляемой экономики с самого начала заняли видное место в изложениях современной экономической теории. Было, очевидно, настолько проще рассматривать фундаментальные проблемы, предполагая существование только одной последовательно применяемой шкалы ценностей, чем предполагая множественность индивидов со своими собственными шкалами, что в ранних разработках новых теоретических систем допущение коммунистического государства употреблялось часто — Тем не менее очевидно, что по мере того, как с успехами в изучении конкурентной системы выявлялась сложность спонтанно решаемых ей проблем, экономисты начинали всё более и более скептически относиться к возможности решения тех же проблем сознательным путём. Пожалуй, следует отметить, что ещё в 1854 году наиболее известный из предшественников современной школы «предельной полезности», немец Герман Г. Госсен пришёл к выводу, что замышляемая коммунистами центральная экономическая власть вскоре обнаружила бы, что поставила перед собой задачу, совершенно непосильную для отдельных людей. 84 Позднее экономисты современной школы часто указывали на тот пункт, который Госсен положил в основу своего возражения, — трудность рационального расчёта при отсутствии частной собственности. Особенно чётко это выразил профессор Кэннан, подчеркнув, что цели социалистов и коммунистов могут быть достигнуты только путём «отмены как института частной собственности, так и практики обмена, без которых ценность, в любом разумном смысле слова, не может существовать». 85 Однако, помимо общих формулировок подобного рода, критическое изучение возможностей социалистической экономической политики не слишком преуспело по той простой причине, что по поводу путей преодоления этих проблем не существовало никаких конкретных социалистических предложений, которые можно было бы исследовать. 86 Только в начале нынешнего века сделанное видным голландским экономистом Все последующие обсуждения экономических проблем социализма перед Первой мировой войной более или менее ограничивались доказательством того, что по меньшей мере такие основные ценовые категории как заработная плата, рента и процент должны будут фигурировать в расчётах планирующей власти в той же форме, в какой они присутствуют сегодня, и будут определяться, по сути, теми же факторами. Современное развитие теории процента сыграло особо важную роль в этой связи и после 9Когда с окончанием войны Кроме России, где скорость перемен в первые послереволюционные годы почти не оставила времени для спокойных размышлений, в основном в Германии и ещё больше в Австрии эти вопросы дебатировались наиболее серьёзно. Особенно в Австрии, социалисты которой долго играли ведущую роль в теоретической разработке социализма Среди всех этих ранних разработок социалистических авторов наиболее интересной во многих отношениях и, в любом случае, наиболее характерной для всё ещё очень ограниченного осознания затрагиваемых здесь экономических проблем является книга Отто Нейрата, которая появилась в 1919 году. В ней автор попытался показать, что опыт военных лет выявил возможность обходиться без всякого учёта ценности при регулировании предложения предметов потребления и что все расчёты центральных планирующих органов должны и могут проводиться in natura, то есть что эти расчёты не должны вестись на основе какого-либо общепринятого мерила ценности, а можно производить их в натуральном выражении 92. Нейрат совершенно не заметил непреодолимых трудностей, которые отсутствие стоимостных расчётов создаст на пути любого рационального экономического использования ресурсов, и даже, видимо, считал это преимуществом. Столь же суровая критика применима В Германии в центре дискуссии оказались предложения «комиссии по социализации», созданной для обсуждения возможностей перехода от частной промышленности к государственной собственности и контролю. Именно в связи с деятельностью этой комиссии или её замыслами такие авторы как Э. Ледерер, Э. Хайманн и злополучный В. Ратенау разработали планы социализации, ставшие главной темой обсуждения среди экономистов. Для нас, однако, эти предложения менее интересны, чем их австрийские аналоги, поскольку они не предусматривали полностью социализированной системы, но в основном касались проблем организации отдельных социализированных отраслей при системе, остававшейся в остальном конкурентной. В силу этого их авторам не приходилось сталкиваться с главными проблемами подлинно социалистической системы. Тем не менее они важны как симптомы состояния общественного мнения того времени 10Австрийский экономист Людвиг фон Мизес первым сформулировал главную проблему социалистической экономики в такой форме, чтобы она никогда больше не исчезала из дискуссий. В этом его немалая заслуга. В статье «Экономический расчёт в социалистическом обществе», появившейся весной 1920 года, он показал, что возможность рационального расчёта в нашей нынешней экономической системе основана на том, что цены в денежном выражении обеспечивают необходимое условие, позволяющее такой расчёт осуществлять. 94 Наиболее важным моментом, в котором профессор Мизес пошёл значительно дальше своих предшественников, было подробное доказательство того, что экономичное использование имеющихся ресурсов возможно, только если цены устанавливаются не на одни лишь конечные продукты, но Хотя работы профессора Мизеса несомненно содержат наиболее полное и успешное изложение того, что с тех пор стало главной проблемой, и хотя вплоть до настоящего времени они оказали самое сильное влияние на все последующие дискуссии, интересным совпадением является то, что примерно в то же время два других выдающихся автора независимо пришли к очень схожим выводам. Первым был великий немецкий социолог Макс Вебер. В своём великолепном сочинении «Wirtschaft und Gesellschaft» («Хозяйство и общество»), изданном посмертно в 1921 году, Вебер специально рассматривал условия, позволяющие принимать рациональные решения в сложной экономической системе. Как и Мизес (чья статья, по его признанию, стала ему известна, только когда его собственный труд был уже подготовлен к печати), Вебер настаивает, что расчёты in natura, предлагавшиеся ведущими защитниками плановой экономики, не смогут обеспечить рационального урегулирования проблем, которые придётся решать властям в подобной системе. Он особо подчёркивал, что рациональное использование и поддержание капитала можно обеспечить только в системе, основанной на обмене и использовании денег, и что потери, обусловленные невозможностью рационального расчёта в полностью социализированной системе, могут быть настолько велики, что не позволят сохранить нынешнее число жителей густонаселённых стран. «Здесь не помогает предположение, что со временем какая-либо система расчёта будет найдена или изобретена, стоит только попытаться и взяться за проблему безденежной экономики всерьёз: это фундаментальная проблема любой полной социализации, и, безусловно, невозможно говорить о рационально «планируемой экономике», поскольку никакие средства построения «плана» неизвестны, а это и есть вопрос, от решения которого зависит всё» 95. Практически одновременно эти же идеи развивались в России. Здесь летом 1920 года в течение короткого периода после первых военных успехов новой системы, когда в виде исключения стала возможной публичная критика, Борис Бруцкус, видный экономист, известный в основном своими работами по аграрным проблемам России, в серии лекций подверг подробной критике доктрины, определявшие действия коммунистических правителей. Главные выводы этих лекций, опубликованных в русском журнале под заголовком «Проблемы народного хозяйства при социализме» и ставших доступными для широкой публики лишь много лет спустя в немецком переводе 96, поразительно напоминали идеи Мизеса и Макса Вебера. И это несмотря на то, что они были сделаны на основе изучения конкретных проблем, с которыми в то время сталкивалась Россия, и несмотря на то, что они были написаны тогда, когда их автор, оторванный от всех связей с внешним миром, не мог узнать о подобных же усилиях австрийских и немецких учёных. Как 11В известной мере надо отдать должное и Максу Веберу, и профессору Бруцкусу за то, что они независимо друг от друга выделили центральную проблему экономики социализма. Однако более полное и систематическое изложение принадлежит профессору Мизесу, особенно в его большой работе "Die Gemeinwirtschaft" (в английском переводе — «Социализм». — Примечания научный редактор), — именно оно оказало определяющее влияние на общее направление дальнейшей дискуссии на континенте. В годы непосредственно после публикации статьи Мизеса было предпринято несколько попыток прямо ответить на его вызов и показать, что его основной тезис ошибочен и что даже в строго централизованно управляемой экономической системе ценности могли бы точно определяться без каких-либо серьёзных затруднений. Однако, хотя дискуссия по этому вопросу тянулась несколько лет, в ходе которых Мизес дважды отвечал своим критикам 97, становилось всё более ясно, что его главный тезис нельзя опровергнуть, поскольку речь идёт о строго централизованно управляемой и планируемой экономике того типа, что изначально предлагало большинство социалистов. Основная часть высказанных поначалу возражений фактически представляла собой мелочные придирки к словам Однако это не означало, естественно, отречения от поиска пути реализации социалистических идеалов даже в том случае, если согласиться с главным тезисом профессора Мизеса. Его основной целью было перенести внимание с того, что до тех пор общепризнанно считалось наиболее осуществимой формой социалистической организации, на исследование альтернативных программ. Можно выделить два основных вида реакции среди тех, кто соглашались с его центральным тезисом. Реакция второго рода на критику профессора Мизеса состояла в том, чтобы считать её обоснованной только в отношении определённой формы социализма, против которой она и была в основном направлена, и постараться создать другие схемы, неуязвимые для такой критики. Очень большая и, вероятно, наиболее интересная часть более поздних дискуссий на континенте шла именно в этом направлении. Наметились две основные тенденции в такого рода поисках. С одной стороны, были предприняты попытки преодолеть возникающие здесь трудности посредством ещё большего усиления элемента планирования, чем предусматривалось раньше, полностью устранив свободный выбор потребителя и свободный выбор рода занятий. С другой стороны, стали пытаться вводить те или иные элементы конкуренции. В различных разделах «Коллективистского экономического планирования» рассматривается, насколько эти предложения действительно преодолевают все имеющиеся трудности и насколько они практичны. | |
Примечания: | |
---|---|
Список примечаний представлен на отдельной странице, в конце издания. | |
Оглавление | |
| |