Александр Александрович Зиновьев:
Логическая социология. 1. Предмет и методы логической социологии

Я мыслю логическую социологию (ЛС) как науку о языке и методах исследования социальных объектов (СО). Но это ещё не определяет специфику ЛС. ЛС рассматривает предмет своего внимания с логической точки зрения. Но и это ещё не достаточно для определения её специфики. Для характеристики фактического состояния языка и методов социальных исследований с логической точки зрения никакая особая наука не требуется. Тут и без особой науки очевидно, что языковые и исследовательские средства сферы размышлений, разговоров и сочинительства на темы о СО, как правило, не удовлетворяют критериям логики и методологии науки, находятся на некотором дологическом уровне. Задача ЛС, в моём представлении, гораздо серьёзнее: осуществить логическую обработку этих средств, усовершенствовать их так, чтобы они стали соответствовать критериям логики и методологии науки. Таким образом, ЛС должна быть наукой не описательной, а изобретательной. Она должна изобрести особый язык и особую методологию для исследования СО, удовлетворяющие требованиям логики, — изобрести их по правилам (приёмам) логики.

Чтобы успешно выполнить эту задачу, необходимо, во-первых, быть специалистом в области логики и, во-вторых, достаточно много знать о СО, то есть быть также специалистом в области социологии. Это — работа с целью разработки не логики, а социологии. Это — разработка особой социологической теории, которая могла бы послужить в интересах исследования СО. Но сама эта теория должна быть построена с помощью логических средств. Каких именно? В готовом виде таких средств в логике просто нет. Развитие логики, непомерно раздутое в пропаганде, на самом деле оказалось весьма однобоким, ограничившись самыми примитивными логическими знаками. К тому же логикой завладели ложные философские концепции, исключавшие разработку её в интересах опытных наук. Содержательный аспект логических объектов (знаков, операторов, операций) просто выпал из поля внимания логиков. А в так называемой философии естествознания, где этот аспект рассматривался в связи с методологическими проблемами конкретных опытных наук (в особенности — физики), полностью игнорировался логический (формальный) аспект. Так что мне пришлось радикально пересмотреть состояние исследований в сфере логики и методологии науки, выработать свою собственную логическую концепцию и расширить сам аппарат логики с ориентацией на методологические проблемы социальных исследований. Читателя, интересующегося результатами моих исследований, отсылаю к сборнику моих логических сочинений «Очерки комплексной логики» (Эдиториал УРСС. — Москва, 2000). Здесь же ограничусь краткими пояснениями.

Согласно моей концепции логики, предмет логики — язык. Но не изучение языка (языков) таким, каким он является сам по себе, независимо от науки логики, а особого рода работа в сфере языка, заключающаяся в обработке определённого рода компонентов языка, в усовершенствовании их и в изобретении новых, а также в разработке особых правил оперирования ими. Логика не открывает эти правила как уже существующие в языковой практике независимо от того, изучает их кто-то или нет. Она изобретает их и вносит в языковую практику в качестве искусственно изобретённых средств оперирования языком. Даже законы силлогистики не были открыты Аристотелем в готовом виде в практике языка, а изобретены им. И с этого начала существование логика как особая наука. При этом логика начинала и начинает не на пустом месте. Она исходит из стихийного языкового творчества людей. Так, в языковой практике уже употреблялись какие-то знаки, которые мы в русском языке сейчас выражаем словами «все», «некоторые», «не» и «имеет признак» или «есть». Но они употреблялись в примитивных и смутных формах. Аристотель, создав силлогистику, фактически впервые в истории человечества дал профессиональное определение свойств этих знаков (логических операторов).

Аристотель сам не понял суть своего открытия. И до сих пор силлогистика остаётся непонятой в массе логиков, не говоря уж о прочем человечестве. В самом деле, возьмём самый широко известный силлогизм: «Все люди смертны, Сократ есть человек, значит, — Сократ смертен». Что придаёт силу этому умозаключению? Посмотрите на то, что написано по этому поводу в логических и философских сочинениях! Лишь в начале 1960-х годов я дал такой ответ на этот вопрос о природе законов логики вообще: это умозаключение имеет силу, поскольку таковы неявные определения логических знаков, упомянутых выше.

Логической социологией я называю логическую обработку языка, на котором люди думают, говорят, пишут, слушают и читают о социальных объектах, то есть о человеческих объединениях и о людях как о членах таких объединений, а также логическую обработку методологии исследований таких объектов. В необходимости такой обработки я убедился, когда начал более или менее систематически обдумывать ту информацию, которая у меня накопилась о советском социальном строе, о социальном строе современных западных стран и о том эволюционном переломе в истории человечества, который произошёл во второй половине XX века. При этом я установил, что вся сфера сочинительства и разговоров на темы о социальных объектах, а также профессиональных исследований этих объектов находится в ужасающем с точки зрения логических критериев состоянии, можно сказать — находится на дологическом уровне познания. Как профессиональный логик я знал, что сама логика находилась в таком состоянии, что в ней мало что можно было использовать для подъёма социальных исследований на логически удовлетворительный уровень даже при искреннем стремлении осуществить это на деле.

Мне пришлось расширить сферу внимания логики с ориентацией на язык опытных наук, включая науки социальные. Я имею в виду множество языковых выражений, фигурирующих в нынешнее время в опытных науках и в общеразговорных языках. Я их называю логическими терминами (в отличие от логических операторов), поскольку они могут быть определены достаточно полно и точно лишь в сфере профессиональной логики, а в отличие от логических операторов для определения их необходимо установление их смысла. Приведу примеры таких терминов: предмет, признак, событие, состояние, организация, порядок, движение, изменение, переход, объединение, группа, комплекс, скопление, иерархия, качество, количество, величина, степень, структура, отношение, связь, прогресс, регресс, эволюция, развитие, скачок, тип, часть, целое, клеточка, необходимость, случайность, возможность, закон, время, пространство, настоящее, прошлое, будущее, становление, интеграция, дезинтеграция, подъём, спад, простое, сложное, содержание, форма, норма, отклонение, дивергенция, конвергенция, сущность, явление и тому подобное. Такого рода общих языковых выражений насчитываются многие десятки. Они употребляются с весьма смутным смыслом, просто как слова общеразговорного языка, а не как научные термины, в лучшем случае — как термины той или иной конкретной сферы науки. Многие из таких слов фигурируют в философских и социологических сочинениях как специальные термины (например, как «категории» диалектического материализма). Но мне не встретился ни один случай, когда они были бы определены в соответствии с критериями логики. Впрочем, в самой логике и методологии науки положение таково, что найти там такие критерии невозможно.

В работе «Основы комплексной логики», которая включена в упомянутый выше сборник моих логических сочинений, я предложил логическую обработку довольно большого комплекса логических терминов, относящихся к пространству, времени, движению, эмпирическим связям и так далее. Эта терминология плохо определена или совсем не определена, многосмысленна, неустойчива, логически не связана в должные комплексы. Это служит основой для разного рода спекуляций вроде идей замедления и ускорения времени, обратного хода времени, различного хода времени в разных местах, искривления пространства, особой логики микромира, и так далее. Весь этот бред навязывается человечеству со ссылками на новейшие достижения науки. Попробуйте, спросите у того, кто утверждает, например, будто время где-то идёт быстрее (или медленнее), чем на нашей планете, что это означает. Он должен будет сказать вам, что где-то проходит больше (или меньше) времени, чем на Земле, за одно и то же время. Обратите внимание, за одно и то же время! Без таких слов понятия «быстрее» и «медленнее» лишены смысла. Аналогично обстоит дело со всеми словесными трюками, которыми в нынешнее время засоряют мозги людей от имени высокой науки.

Раздел логики, занимающийся обработкой логических терминов, образует логическую онтологию (в моей терминологии). Другой аспект расширения содержания науки логики — логическая обработка методов научного исследования, применяемых в опытных науках. Я называю этот раздел расширенной логики логической методологией. В ней методы исследования рассматриваются лишь в той мере, в какой это связано с обработкой логических понятий особого рода, например таких: простое и сложное, часть и целое, закон и проявление, абстрактное и конкретное, клеточка, эмпирическая связь, и так далее. Чтобы дать логически корректное определение таких понятий, необходимо исследовать и описать какие-то исследовательские операции.

Поясню сказанное на простом примере. Выражение «Событие А есть физическое (эмпирическое) следствие события В» является сокращённой записью определённого множества описаний исследовательских операций, в которое входит описание такой операции. Наблюдаются (выбираются или создаются в эксперименте) последовательные во времени ситуации, которые одинаковы во всём, за исключением того, что в первой имеет место (происходит) событие В, но нет события А, а во второй вслед за В происходит А.

Обратимся к терминологии, относящейся к СО, то есть к сфере социальных исследований. В неё включаются такие, например, термины: социальный индивид, группа, класс, общество, власть, управление, государство, право, закон, хозяйство, экономика, собственность, деньги, партия, диктатура, демократия, стоимость, прибыль, рентабельность, менталитет, религия, идеология, коллектив ит. д. Вся эта терминология, если её рассмотреть с точки зрения требований научного подхода к социальным явлениям, не удовлетворяет логическим критериям. Об этом говорит хотя бы тот факт, что нет единых и общепризнанных определений смысла этих слов. Насчитываются десятки различных определений только в самой сфере профессиональной науки. В подавляющем большинстве случаев употребляющие эту терминологию люди даже не в состоянии объяснить смысл этих слов самих по себе, довольствуясь лишь их контекстуальным смыслом, то есть заученным их употреблением в подходящих наборах фраз. Это объясняется не столько тем, что люди всего лишь не могут договорится об однозначности понятий, сколько тем, что люди вообще не владеют логической техникой определения научных понятий.

Задача ЛС — обработать эту терминологию и ввести новую по мере надобности. Фундаментальные принципы обработки тут те же самые, что и в логике, поскольку и тут приходится иметь дело с языковыми выражениями. Но тут имеет место отличие от логики. Во-первых, в ЛС предполагается, что логика уже в достаточно значительной мере разработана в том направлении, о котором говорилось выше. В частности, разработана теория определения терминов, в которой описаны виды определений, без которых невозможно дать научные определения основных социологических понятий. Построена логическая онтология, в которой определены комплексы логических понятий, относящихся к изменениям объектов, к пространству и времени, к эмпирическим связям, к эмпирическим законам и так далее. Во-вторых, ЛС предполагает достаточное знакомство с социальными объектами и с результатами их познания, то есть с состоянием социологических исследований. Если ЛС уже разработана достаточно основательно, она может стать учебной дисциплиной в начальном социологическом образовании студентов. Но если речь идёт о её первичном создании (об её изобретении), то знакомство с состоянием социальных исследований и его критическое преодоление есть условие построения ЛС.

И, в-третьих, логическая обработка языка и методов социальных исследований означает выход за рамки логики в сферу методологии социологии. Логика, сыграв свою роль, тут как бы поглощается конкретной методологией социологии и, затем, конкретным содержанием социологической теории.

ЛС есть исследование СО, но не сама по себе и не непосредственно, а как часть более обширной сферы социальных исследований. Напоминаю, её непосредственный предмет — язык и методы социальных исследований. Как особая исследовательская деятельность она имеет свои особые правила (законы). В методологии науки до сих пор имеет силу предрассудок, будто законы познания суть отражения законов познаваемого бытия. В результате методология науки превращается в популяризацию содержания конкретных наук, в «философствование» (в общие разговоры) по поводу конкретных открытий науки. Законы ЛС не являются отражением законов бытия. Они вообще ничего не отражают. Они суть законы самой деятельности людей по отражению (познанию) законов бытия. ЛС не есть пересказ и не есть некое обобщение результатов социальных исследований. Она сама делает (по идее) научные открытия, которые не может делать никакая другая наука, и делает это по законам (правилам) логики и методологии, а не по законам изучаемых СО.

Отталкиваясь от некоторых знаний о СО и приобретая о них некоторую информацию по мере надобности, что в нынешнее время информационной избыточности не представляет трудности, ЛС осуществляет свою исследовательскую работу логическими методами. Для исследователя в данном случае достаточно иметь голову на плечах, правда — голову, специально обученную и подготовленную к этому. Работа исследователя в этом случае сродни работе математика и физика-теоретика. Отличие в нынешних условиях (как в математике, так и в социологии) состоит в том, что исследователь в ЛС ещё должен сам изобретать свой аппарат исследования. Продукт его творчества должен сам становиться аппаратом для этого творчества. Эта ситуация подобна ситуации в современной логике. Более того, ЛС с этой точки зрения выступает как дополнение к логике.

Основные методы ЛС суть методы определения понятий, мысленного эксперимента и комбинаторики. В первом случае имеется в виду не просто сумма определений множества слов, а комплекс взаимосвязанных определений, упорядоченных в единую теоретическую конструкцию — в своего рода дефинитивную теорию, которая по идее должна послужить самым фундаментальным разделом социологии. Задача её — определить сферу объектов, подлежащих исследованию. Тут исследователь принимает сознательно-волевое решение выделить эти объекты и в дальнейшем не выходить за эти рамки, не искать какие-то более глубокие закономерности, причины, основы интересующих его объектов, чем те, которые описываются в ЛС. Тут исследователь поступает не по принципу «Посмотрим, что творится в сфере СО!», а по принципу «Я выделяю для исследования то-то и за эти рамки не выхожу!»

В ЛС описываются самые глубокие основы социальных механизмов. Эти основы не есть нечто спрятанное в секретных учреждениях и документах, вознесённое на высшие высоты социальной иерархии или утопленное в неких толщах народной жизни. Они суть нечто в высшей степени будничное, обыденное и вроде бы очевидное. Ум исследователя тут нужен для того, чтобы заметить это, оценить и зафиксировать в форме теории рассматриваемого типа. Тут определения человека как социального существа, человеческого объединения, социальной организации, власти, управления, социальных клеточек, бизнеса, хозяйства, менталитета, идеологии, собственности, права и прочих СО должны быть построены так, чтобы тем самым фиксировались фундаментальные социальные законы. Последние по самой своей природе таковы, что для обнаружения их нужна именно логическая обработка общедоступной информации.

Ко второй категории методов ЛС относятся методы мысленного эксперимента. Мысленный эксперимент заключается в том, что исследователь мысленно осуществляет операции с изучаемыми объектами, подобные тем, какие совершают учёные в опытных науках в своих лабораториях. Эти операции суть познавательные: конечной целью их являются знания об объектах, что бы при этом ни делалось с объектами. Особенность социальных исследований с этой точки зрения состоит в том, что они осуществляются как допущения относительно мыслимых объектов и логические рассуждения. Рассмотрим такой простой пример. Допустим, что некоторый человек вынужден наниматься на работу с целью заработать на жизнь. Допустим, что он имеет возможность выбирать из двух мест, которые одинаковы во всём, кроме размера заработной платы. Допустим, что человек вполне нормален и умеет оценить ситуацию выбора правильно. Какое место работы он выберет? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо в явном виде сформулировать некоторые фундаментальные утверждения, определяющие человека как социального объекта (социального атома). Среди них — закон экзистенциального эгоизма, согласно которому человек как социальный атом не действует во вред себе, что он отдаёт предпочтение тому, что в его интересах. И теперь вы чисто логически можете сделать вывод, что наш гипотетический человек предпочтёт то место работы из двух, на котором заработная плата выше.

В этом аспекте ЛС есть гипотетическая теория. Задача исследователя при этом не ограничивается операциями мысленного эксперимента. Он ещё должен изобрести особые правила в дополнение к правилам логики, позволяющие выводить логические следствия из получаемых в мысленном эксперименте знаний. Такие правила могут быть взяты из математики, если подходящий раздел уже создан в ней. Но при всех обстоятельствах эти правила должны быть привнесены извне применительно к характеру знаний.

Наконец, к третьей категории методов ЛС относятся такие, которые я объединяю под названием «социальная комбинаторика». Суть их заключается в том, что, отталкиваясь от некоторых наблюдений эмпирических фактов, выяснять затем все логически мыслимые «чистые» (абстрактные) варианты тех или иных СО. Установив эти варианты, мы можем с полной уверенностью утверждать, что в реальности возможны частные случаи соответствующих СО только в рамках этих вариантов и их логически допустимых комбинаций. Таким образом, результаты ЛС имеют априорный и, следовательно, прогностический характер.

Если точно определены все необходимые понятия (а это — совокупность утверждений, имеющих статус аксиом) и выполнены требования мысленного эксперимента (а это — совокупность допущений, позволяющих выделить объекты в «чистом» виде), то становится возможным выяснить все логически мыслимые характеристики объектов, их границы и варианты. Тем самым создаётся методологическая основа для научного подхода к СО. Напоминаю, что СО суть люди как социальные атомы, то есть как существа, обладающие сознанием и поступающие сознательно, и объединения людей, организующиеся и живущие по правилам сознательных действий. И в отношении к ним отмеченный априоризм ЛС является не только допустимым, но необходимым для их научного понимания. Что бы люди ни делали и что бы с ними ни происходило, но раз мы построили точное определение исходных понятий ЛС (включая определение СО), мы для своего исследования выделили именно то, что заключается в рамки априоризма ЛС. Иное дело — насколько удачно мы сделали этот выбор с точки зрения использования результатов ЛС. К этой проблеме мы обратимся лишь после изложения основ ЛС.

Социальные объекты

Выполняя свою функцию по обработке понятийного аппарата и методологии социальных исследований, логическая социология должна создавать своего рода социологическую теорию, то есть рассматривать социальные объекты.

Социальные объекты относятся к числу эмпирических, то есть ощущаемых, воспринимаемых, наблюдаемых с помощью органов чувств, вещественных (материальных), локализованных в пространстве и времени, возникающих и исчезающих, изменяющихся и так далее. К ним относится всё то, что имеет силу для эмпирических объектов вообще. Приведу некоторые логические понятия на этот счёт, важные для дальнейшего изложения.

Надо различать социальные индивиды и их множества (логические классы). Понятие множества характеризует их с точки зрения их численности. Число людей, например, огромно — сейчас на планете живёт до шести миллиардов человек. Число различных стран и народов довольно велико, но намного меньше, чем людей. Число западных стран можно сосчитать на пальцах. А США, Россия, ООН, НАТО, человечество, и так далее — существуют в единственном экземпляре. Понятие множества не предполагает никаких отношений и связей между входящими в него индивидами.

Помимо понятия множества я ввожу понятие скопления. При этом я имею в виду множество объектов, оказавшихся по каким-то причинам в определённое время в некотором ограниченном пространстве. Например, это может быть толпа, очередь, демонстрация, собрание, и так далее. Понятие скопления не предполагает (но и не исключает) какие-то отношения и связи между членами скопления, фиксируя лишь совместность и сосуществование их.

Я ввожу, далее, понятия отношения, структуры, зависимости, организации и другие, необходимые для определения понятия объединения социальных объектов. Говоря о человеческих объединениях, я предполагаю, что имеется в виду не только множество людей и их скопление в определённом пространственно временном объёме, но и то, что между людьми имеют место определённые отношения и связи, что они как-то структурируются, то есть занимают определённые позиции в объединении, что их жизнь упорядочена, организована.

Логическая социология ориентирована на человеческие объединения. При этом люди и их объединения рассматриваются не со всеми их свойствами, а лишь с некоторыми избранными. От прочих же свойств происходит отвлечение. Каковы эти избранные свойства?

Всё в мире есть результат комбинирования некоторых элементарных частичек — атомов. Я принял это допущение в отношении социальных объектов. Что считать социальными атомами, это напрашивается само собой: людей. Но не просто людей со всеми теми свойствами, какие вообще у них можно обнаружить, а лишь с такими, которые непосредственно играют социальную роль и учитываются в определении человека как социального атома. Человек в этом качестве не делится на части, которые сами суть социальные объекты. Он в этом качестве состоит из тела, способного выполнять необходимые для его существования действия, и особого органа, управляющего телом, — сознанием. Задача сознания — обеспечить поведение тела, адекватное условиям его жизни, и его самосохранение.

Социальных атомов много. Они как-то различаются. Но в логической социологии принимается во внимание лишь наличие у них тела и сознания. При этом предполагается, что способности того и другого у всех нормальных атомов практически одинаковы. Отклонения от норм во внимание не принимаются. Такое осреднение не есть всего лишь научная абстракция (допущение). Оно имеет место до известной степени и в реальности. Социальные атомы различаются лишь по положению в скоплениях себе подобных и по функциям в этих скоплениях. Например, логическая социология не интересуется индивидуальными особенностями, благодаря которым один атом стал президентом страны, а другой — мусорщиком. Для неё важно лишь то, что существуют различные социальные позиции, на которые как-то попадают различные социальные атомы, способные выполнять различные функции.

Хотя человечество добилось баснословных успехов в познании бытия, до сих пор живёт и даже преобладает взгляд на человеческое сознание как на особую идеальную (нематериальную) субстанцию, принципиально отличную от субстанции материальной (вещной). Это разделение духа и материи и лишение духа материальности из религии перешло в идеалистическую философию (или наоборот?), а из идеалистической философии — в «перевёрнутом» виде в философский материализм. На самом деле сознание людей (мышление, дух) есть явление не менее материальное, чем прочие явления живой и неживой природы. Никакой бестелесной (нематериальной, идеальной) субстанции вообще не существует.

Сознание есть состояние и деятельность мозга человека со связанной с ним нервной системой. Идеи (мысли) суть состояния клеток мозга и комплексы вполне материальных знаков. И если люди при рассмотрении и переживании идей отвлекаются от всего этого или не отдают себе в этом отчёта, если они абстрагируют лишь один аспект идей, а именно — аспект отражения мозгом и знаками явлений реальности, или сосредоточивают лишь на нём внимание, то это не означает, будто идеи на самом деле таковы. Таким путём можно навыдумывать любое число неких бестелесных субстанций, абстрагируя отдельные признаки предметов и приписывая им самостоятельное существование (длина, скорость, сила, и так далее). Надо заметить, что в нынешнее время многие учёные на высотах науки в этом отношении ничем не отличаются от дикарей, попов и философов.

В человеческом сознании надо различать содержание (образы мысли) и «аппарат». Обычно, говоря о сознании людей, имеют в виду содержание сознания и игнорируют аппарат сознания, без которого это содержание не существует. Положение тут подобно тому, как если бы мы захотели сохранить написанное на холсте масляными красками изображение, уничтожив материальные холст и краски, или сохранить описание событий в книге, уничтожив бумагу и типографскую краску, благодаря которой напечатаны буквы.

Аппарат сознания человека состоит из чувственного, биологически прирождённого и передаваемого по биологическому наследству аппарата и знакового, искусственного, не прирождённого и не передаваемого по биологическому наследству аппарата. Первый состоит из головного мозга, нервной системы и органов чувств. Он неотделим от человеческого тела, есть часть тела. Он обладает способностью создавать в себе чувственные образы явлений реальности (ощущения, восприятия), хранить их в себе (память), воспроизводить без непосредственного воздействия явлений внешнего мира, комбинировать из имеющихся образов новые (воображение, фантазия) ит. д. Этот аппарат изучается психологами и физиологами. Второй (знаковый) аппарат возникает на основе первого (чувственного), предполагает его в качестве необходимого условия и средства, переплетается с ним. Чувственный аппарат испытывает влияние знакового. По мере разрастания знакового аппарата роль его в сознании людей становится настолько значительной, что он становится доминирующим.

Суть знакового аппарата заключается в том, что люди с помощью чувственного аппарата устанавливают соответствие между различными явлениями реальности и оперируют одними из них как своего рода заместителями или двойниками других. Со временем изобретаются или отбираются особого рода предметы, удобные для этой цели. Они отделимы от человека, легко воспроизводимы, могут накапливаться из поколения в поколение. Изобретаются правила оперирования знаками. Этим правилам обучаются с рождения. Они не наследуются биологически. В своём чувственном аппарате люди оперируют чувственными образами знаков как заместителями обозначаемых ими предметов. На рассмотренной основе развивается язык и способность оперировать языковыми знаками по особым правилам, высшим уровнем которых являются логические правила.

Знаки, включая знаки языка, суть все без исключения материальные (вещественные, ощутимые, видимые, слышимые) явления. Никаких нематериальных знаков не существует. Возможно такое, что из данных знаков образуется новый знак или с их помощью изобретается новый знак, для которых нет реального предмета или предмет остаётся лишь воображаемым («круглый квадрат», «всемогущий Бог»). Но невозможно такое, чтобы знак был нематериален, то есть невидим, неслышим, неосязаем.

Будем называть сознательным такое действие (поступок) человека, когда человек до совершения этого действия имеет в сознании цель действия, то есть осознает, в чём именно должно заключаться действие, и рассчитывает на определённый результат действия. Совокупность действий человека образует его поведение. Поведение человека включает в себя сознательные действия, но не на сто процентов состоит из них. Люди в значительной мере действуют непроизвольно, наугад, животнообразно. Так что можно говорить лишь о степени сознательности поведения. Эта степень достаточно велика, чтобы положить между животными и людьми непреодолимую для первых преграду и породить новое качество в эволюции живой материи. На мой взгляд, именно достаточно высокая степень сознательности поведения образует самое глубокое основание качественного «скачка» человека в эволюции живой материи. Во всяком случае, вся социальная эволюция начинается с этого.

Сознательное действие не всегда рационально (разумно) в смысле соответствия условиям и успеха. Действие может быть сознательным и в то же время нерациональным (неразумным), то есть безуспешным, неудачным и даже вредным для человека. Действие может быть бессознательным, но рациональным в смысле соответствия условиям и успеха. Сознательность действий не даёт автоматически гарантий, что поведение людей будет в таких случаях мудрым и успешным. Глупость, ошибки и неудачи в поведении людей суть столь же обычные проявления сознательности, как и умность, правильность и успешность. Сознательность действий есть прежде всего появление в действиях живых существ нового ингредиента — сознания. А то, что это послужило основой колоссального прогресса обладающих сознанием существ сравнительно с прочим животным миром, это явилось результатом истории, а не исходным пунктом. В этом «скачке» прогресс не был запланирован.

Сознание является фактором человеческих действий не само по себе, а посредством эмоционально-волевого механизма. Этот механизм является продуктом биологической эволюции людей. Он становится компонентом человеческой деятельности благодаря сознанию.

Люди выделились из животного мира и образовали качественно новый уровень в эволюции живой материи благодаря сознанию и сознательному поведению. На этой основе у них развились три способности, сыгравшие и продолжающие играть решающую роль в их эволюции. Это, во-первых, способность сохранять, накапливать и использовать результаты и средства познания окружающего мира независимо от биологически прирождённых средств. Это, во-вторых, способность сохранять, накапливать и изобретать материальную культуру независимо от биологических способностей и готовых даров природы. Это, в-третьих, способность само организовываться независимо от биологически наследуемой способности поведения.

Объединением множества предметов в единое целое называют такое скопление предметов в ограниченном пространственном объёме, которое существует (воспроизводится) достаточно длительное время, причём — благодаря взаимосвязям этих предметов. Объединения людей образуются и сохраняются благодаря действию многочисленных и разнообразных факторов. От всех прочих объединений человеческие объединения отличаются тем, что в числе объединяющих факторов тут появляются факторы социальные. Со временем эти факторы становятся всё более и более значимыми и доминирующими в комплексе объединяющих факторов, — возникают объединения социальные. В чём именно состоит специфика таких объединений?

Специфика таких объединений заключается в том, что в них среди объединяющих факторов фигурирует сознательное объединение людей как социальных атомов для совместных сознательных действий. А чтобы объединение как целое совершало сознательные действия, оно должно как целое обладать управляющим органом, сознанием. Для этого должно произойти разделение членов объединения на таких, которые становятся воплощением мозга объединения, и таких, которые становятся управляемым телом объединения. Часть членов объединения должна стать носителями и исполнителями функции сознания объединения.

Если в человеческом объединении не происходит рассмотренное выше разделение на управляющий орган и управляемое тело, оно оказывается нежизнеспособным. Управляющий орган должен быть один. Он может быть сложным, расчленённым на части, но он сам должен быть единым объединением. Если в объединении появляются два или более таких органов, возникают конфликты, объединение распадается или образуется какой-то неявный орган единства, подчиняющий себе явные, претендующие на эту роль. Борьба за единовластие в объединении есть форма проявления рассматриваемого закона. Образно говоря, Наполеон в армии должен быть один. Если их два, в армии идёт между ними борьба за первенство. Много Наполеонов делают армию небоеспособной. Это не дело характеров людей, а проявление объективных законов.

И управляемое тело тоже должно быть одно (едино) в том смысле, что в нём не должно быть части, которая не подлежит контролю управляющего органа. Если такая часть возникает, то подобное отклонение от закона сказывается на состоянии объединения и в конце концов как-то преодолевается (если, конечно, объединение не погибает). Бывают случаи, когда один и тот же управляющий орган управляет двумя и более объектами. Но это бывает в порядке исключения и временно. Или управляемые тела имеют какую-то компенсацию такого дефекта.

Помимо разделения членов объединения на управляющий орган и управляемое тело происходит разделение функций членов объединения в других аспектах. При этом способности, слитые в социальном атоме в единство, дифференцируются в качестве функций различных членов объединения, образующих органы целого.

Части объединения людей, регулярно выполняющие в нём определённые функции, становятся органами объединения. Между органами и исполняемыми ими функциями устанавливаются закономерные отношения. Назову два основные из них. Во-первых, орган и функция в идеале должны взаимно-однозначно соответствовать друг другу, то есть определённые функции должен выполнять определённый орган, а орган должен выполнять только эти функции. Во-вторых, между органом и функцией должно иметь место отношение взаимной адекватности. Тут тоже речь идёт о соответствии, но иного рода, а именно о том, насколько орган справляется с исполнением функции и насколько функция отвечает возможностям органа. Орган со временем изменяется, усложняется, увеличивается, совершенствуется. Изменяется и функция (усложняется, дифференцируется), а также условия её исполнения.

Так что адекватность органа и функции постоянно нарушается. Но действует и тенденция к её установлению. В реальности это происходит как борьба, полная драматизма и жертв.

Сложные социальные объекты суть комбинации социальных «атомов», воспроизводящие основные черты этих «атомов». Так что их можно рассматривать как эмпирически реализующиеся экземпляры из числа логически непротиворечивых вариантов. Законы образования сложных объединений, как и вообще социальные законы, универсальны, то есть имеют силу везде и всегда, где имеются соответствующие им условия. Например, фундаментальный закон дифференциации объединения на тех, кто выполняет функции управляющего органа (мозга, сознания), и тех, кто выполняет функции управляемого тела, имеет силу в отношении объединений из нескольких человек (минимум из двух) ив отношении объединений из сотен миллионов человек.

Социальные законы

Социальные объекты по нашему определению суть особого рода объединения людей и люди как члены этих объединений, как социальные атомы. Эти объекты не наследуются биологически. Они искусственно изобретаются, сохраняются (воспроизводятся) и эволюционируют благодаря сознательно-волевой деятельности людей. Это не означает, будто они суть продукты субъективного произвола людей. Существуют определённые объективные законы, с которыми так или иначе люди вынуждены считаться в своей жизнедеятельности в этом её аспекте. Эти законы объективны в том смысле, что не зависят от того, знают о них люди или нет (как правило, они о них не знают или не осознают их в качестве именно объективных законов). И что бы люди ни предпринимали, они не в силах отменить факт существования этих законов. Социальные законы суть законы организации людей в их объединениях и их поведения в аспекте этой организации и в её рамках, — это мы принимаем как определение выражения «социальные законы», а не как некое эмпирическое утверждение. Это означает, что мы в сфере социальных объектов по нашей воле исследователей выделим что-то и назовём это «что-то» словами «социальные законы». Ниже мы несколько подробнее поясним, что это такое.

Сначала уточним понятие объективного (или объектного) закона. Слово «закон» неоднозначно. В конкретных эмпирических науках и в методологии этих наук говорят о законах науки (или о научных законах). При этом имеют в виду определённого типа суждения об исследуемых объектах. То, о чём говорится в таких суждениях, называют законами объектов. Речь идёт об одном и том же, только в одном случае имеют в виду языковые выражения, а в другом — то, что в них фиксируется. При этом законами науки (законами объектов) называют суждения самого различного логического типа. В их число включают обобщения результатов наблюдений и экспериментов, которым приписывают какую-то особо важную роль в науке, утверждения о причинно-следственных связях, о строении объектов и так далее. Тем самым смешиваются различные с логической точки зрения языковые выражения и, соответственно, явления изучаемой реальности. Феномен закона науки (и закона объектов) остаётся непонятым в его отличии от других — от общего, причины, отношения, связи, и так далее.

Мы здесь законами науки (суждениями законов) будем называть такие суждения, которые явно или неявно предполагают определённые условия, при которых они всегда (универсально) истинны. Логическая структура ситуации при этом в явном виде имеет вид: если А, то В, где в А фиксируются условия, при которых В всегда истинно, а В фиксирует то, что мы называем законом объектов, о которых в В говорится. В языковой практике условия законов обычно не учитываются совсем или подразумеваются неявно как нечто само собой разумеющееся. В практике познания эти условия также зачастую подразумеваются, поскольку в реальности они существуют как нечто постоянное, или выявляются лишь частично, что не гарантирует универсальность закона. Это становится одной из причин разного рода явлений в познании, на которых мы здесь останавливаться не будем.

Чтобы некоторое суждение (совокупность суждений) А приобрело статус научного закона, необходимо условие В установить (подобрать специально!) таким образом, чтобы А было истинно всегда при наличии условия В. Если при наличии условий В возможны случаи, когда А ложно, то А не может рассматриваться как закон, отвергается в качестве закона. В практике познания условия В устанавливаются всегда лишь частично и приблизительно. В ряде случаев они вообще являются воображаемыми, невозможными в реальности. В таких случаях суждения «А при условии В» вообще не верифицируются (не подтверждаются и не отвергаются) путём сопоставления с эмпирической реальностью. Их ценность устанавливается косвенно, то есть тем, что с их помощью получаются выводы, которые соответствуют или не соответствуют реальности. Они принимаются как аксиомы или на основе логических рассуждений, в которых А выводится из каких-то посылок, включая в них В. Условия А могут быть в той или иной мере достигнуты в эксперименте или выявлены в результате логической обработки данных наблюдений.

Надо различать общие черты (признаки) различных явлений и законы этих явлений. Для обнаружения общего необходимо сравнение по крайней мере двух различных явлений. Для выявления закона нужны логические операции иного рода. Закон может быть открыт путём изучения одного экземпляра явлений данного рода. Для этого нужен логически сложный анализ эмпирической ситуации, включающий отвлечение от множества обстоятельств, выделение непосредственно незаметного явления в «чистом виде», своего рода очищение закона от скрывающих его оболочек. Закон находится как логический предел такого процесса, причём — не как нечто наблюдаемое, а как результат логических операций. Законы эмпирических объектов вообще нельзя наблюдать так же, как наблюдаются сами эти объекты.

Законы не следует также смешивать с причинно-следственными отношениями, с необходимостью, сущностью, содержанием и другими явлениями бытия, фиксируемыми логическими и философскими понятиями. У всех у них различные функции в фиксировании результатов познания, они выражают различные аспекты познания, различно ориентируют внимание исследователей. Однако как в языковой практике, так и в сочинениях профессионалов, которые по идее должны были бы тут наводить порядок, царит на этот счёт невообразимый хаос.

Надо различать законы как таковые, фиксируемые в абстрактной форме (скажем, абстрактные законы), и их конкретные проявления в частных случаях. Условия закона в реальности и в исследовании её никогда не выполняются полностью, а порой не выполняются вообще. Одновременно действует множество законов, которые воздействуют на форму проявления друг друга и даже действуют порой в противоположных направлениях. Потому кажется, будто законы потеряли силу или их не было вообще. В реальности законы действуют как скрытые механизмы явлений и как более или менее явные тенденции.

Надо различать законы и следствия действия законов — закономерные явления. Люди, например, давно заметили регулярность смены времени суток и закрепили это знание в суждениях, выражающих уверенность в том, что на смену дня обязательно придёт ночь, а на смену ночи — день. Но это не значит, будто они открыли закон природы, вследствие которого происходит смена дня и ночи. Обычно эмпирические законы в том смысле, как мы рассмотрели выше, и закономерные явления не различают и в качестве суждений законов рассматривают обобщения наблюдаемых фактов, подкрепляемые многократными повторениями и не сталкивающиеся с противоречащими фактами. В практике познания такого рода «законы» часто опровергаются, и по сему поводу устраиваются сенсации, кричат о «революциях» в науке, о ломке «устаревших» представлений. С логической точки зрения, однако, в таких случаях лишь выясняется ограниченность простой неполной индукции и логическая ошибка необоснованности обобщения.

Объективные законы суть законы эмпирических объектов, но сами они эмпирическими объектами не являются. Они сами по себе не возникают, не изменяются и не исчезают. Это не значит, что они вечны и неизменны. Просто по самому смыслу понятий к ним нельзя применять понятия возникновения, изменения, исчезновения, неизменности, вечности. Они не имеют независимого от объектов существования. Об их существовании мы судим не путём их непосредственного наблюдения (их невозможно видеть, слышать, трогать руками), а по их проявлениям в ситуациях с эмпирическими объектами. Они открываются на основе наблюдений эмпирических фактов, но открываются благодаря особого рода интеллектуальным операциям.

Законы эмпирических объектов (законы бытия) не зависят от воли и желаний людей и вообще от чьей-либо воли. Если есть объекты, к которым они относятся, и есть необходимые условия, то они имеют силу, никто и ничто в мире не может отменить их действие. Можно ослабить их действие, скрыть, придать форму, создающую видимость их «отмены». Но они всё равно остаются. Они именно такими и открываются исследователями, чтобы быть универсальными в отношении соответствующих объектов при соответствующих условиях.

Социальные объекты суть объекты эмпирические. Значит, на них распространяется всё то, что говорилось об объективных законах. Но они обладают свойствами, отличающими их от всех прочих эмпирических объектов, а именно — они обладают интеллектом, волей, способностью ставить цели и добиваться их осуществления, способностью планировать свои действия и предвидеть их результаты, короче говоря — обладают тем, что называют субъективными факторами. Наличие этих факторов порождает трудности в отношении признания объективных социальных законов, аналогичных в рассмотренном выше смысле законам объектов неживой и живой до-человеческой (неразумной) природы. В самом деле, о каких независимых от воли и сознания людей законах может идти речь, если социальные объекты суть существа, наделённые волей и сознанием?

Особенность социальных законов, далее, состоит в том, в каком смысле они объективны. Тут мало признать объективность в том смысле, в каком мы признаем объективность законов и вообще явлений неживой и до-человеческой живой природы, то есть в смысле признания их существования вне сознания исследователей, независимо от воли и сознания исследователей. Проблема тут заключается в том, что социальные законы суть законы сознательной и волевой деятельности людей, но они при этом не зависят от сознания и воли людей. Кажется, будто одно исключает другое, будто тут имеет место логическое противоречие. На самом деле никакого противоречия нет. Здесь надо различать два различных явления, а именно отдельно взятые действия людей как эмпирические объекты и законы таких действий. Отдельно взятые социальные действия людей являются сознательно-волевыми, но законы этих действий таковыми не являются. Отдельные действия суть эмпирические явления, которые можно наблюдать непосредственно. Законы же их так наблюдать невозможно. Для обнаружения их, повторяю, нужна особая работа ума, особые познавательные операции.

С точки зрения этих операций и логических свойств суждений, получаемых посредством таких операций, нет принципиальной разницы между суждениями о законах физики, биологии и так далее и суждениями о социальных законах.

Классическим примером первых может служить закон механики: «Тело сохраняет состояние покоя или равномерного прямолинейного движения до тех пор, пока внешние силы не выведут его из этого состояния». Логическая структура его в явном виде такова: «Если на тело не действуют никакие внешние силы (условие А), то оно будет сохранять состояние покоя или прямолинейного равномерного движения [В]». Наблюдать ситуацию, фиксируемую в В, невозможно. Можно наблюдать только бесчисленные факты перемещения тел, причём с ускорением, с замедлением, по различным траекториям, с меняющимися траекториями и скоростями. Никто также не наблюдал то, о чём говорится в А, ибо на тела обычно действуют какие-то внешние силы. Это утверждение было изобретено впервые Ньютоном, причём изобретено не по правилам простой индукции, а по правилам мысленного эксперимента.

Возьмём для сравнения один из самых простых социальных законов: Если человек вынужден выбирать из двух вариантов поведения, которые одинаковы во всём, кроме одного признака, он выбирает тот из них, который лучше для него с точки зрения этого признака. В частности, если человек вынужден выбирать место работы из двух вариантов, которые одинаковы во всём, кроме зарплаты, и зарплата есть единственный источник существования для него, то он выберет тот вариант, где платят больше. В реальности такие условия выбора вряд ли могут встретиться. В реальности людям приходится выбирать из вариантов, различающихся по многим признакам, выбирать под давлением разного рода обстоятельств, а не только из расчёта на абстрактно лучший вариант. К тому же люди совершают ошибки в оценке ситуаций.

Объективность социальных законов вовсе не означает, будто люди не могут совершать поступки, не считаясь с ними. Как раз наоборот, люди их обычно вообще не знают и постоянно игнорируют их, поступая так, как будто никаких таких законов нет. Но люди столь же часто игнорируют законы природы, отчего последние не перестают существовать.

Возьмём такой простой пример для пояснения. Пусть некоторое множество людей решило создать группу с целью совместных действий, для которых требуется именно много людей. Это решение их сознательное и волевое. Но чтобы группа могла достаточно долго функционировать как единое целое и справиться с задачей, в ней должен быть руководитель или даже группа руководящая, причём руководитель должен быть достаточно компетентен (адекватен делу), как и прочие члены группы. И эти требования суть объективные законы организации и успеха дела.

Они суть независящие от сознания и воли людей факторы их сознательно-волевой деятельности. Люди не в состоянии отменить эти факторы по своему произволу, как они не в состоянии отменить закон тяготения. Люди изобрели летательные аппараты, позволяющие преодолевать силу тяготения. Но это не означает, будто сила тяготения перестала действовать. Так и в сфере социальных явлений. Приняв решение назначить руководителем группы некомпетентного дурака и распределив обязанности членов группы, не считаясь с их квалификацией, люди тем самым не отменили упомянутый выше закон группировки и адекватности людей занимаемым должностям. Они создали группу, подобную летательному аппарату, построенному без учёта закона тяготения.

Вся история человечества полна бесчисленных примеров игнорирования законов организации государственности и экономики и негативных последствий этого. Это даёт основания теоретикам, идеологам и обывателям вообще отвергать социальные законы. Они представляют эти законы в виде неумолимых механизмов, которые действуют явно в каждом отдельном случае, и люди не могут их игнорировать. На самом деле люди, игнорируя (и в этом и только в этом смысле нарушая) одни социальные законы, действуют в силу каких-то других законов. В реальности одновременно действуют различные законы, так что каждый из них проявляется именно через массу отклонений и нарушений, как и законы природы. Если бы было возможно наблюдать механизмы природных законов изнутри их сферы, как мы это делаем в отношении социальных законов, мы увидели бы картину, аналогичную той, какую видим в общественной жизни.

Социальные законы универсальны, то есть одни и те же для всех времён и народов, где появляются социальные объекты, к которым они относятся, и соответствующие условия. Различны лишь конкретные формы их проявления и действия. Например, государственная власть организуется и функционирует по одним и тем же законам везде, где она возникает. Это не значит, что она везде одинакова. Она разнообразится в зависимости от различных факторов, достигает различных уровней развитости. Но законы, по которым это происходит, одни и те же. Поэтому исследователь, имеющий цель открыть именно социальные законы, а не что-то другое, вправе выбрать для наблюдения наиболее развитые и чётко выраженные образцы социальных объектов. Нелепо, например, брать для исследования законов государственности примитивные общества, разумнее для этой цели выбрать западные страны с высокоразвитой системой государственной власти.

Социальные законы суть самые глубокие механизмы социальных явлений. Авторы сочинений на социальные темы так или иначе говорят о язвах общества и ищут тех, кто виновен в них. Одни при этом называют в качестве источника зол диктаторов и тиранов, другие — капиталистов и феодалов, третьи — партии и организации вроде партий нацистов, партий коммунистов, органов государственной безопасности, четвёртые — экономический и технологический прогресс, пятые — чрезмерный рост населения, шестые — идеологию, седьмые — биологические законы, и никто не называет такой источник зол и таких тиранов человечества, какими являются объективные социальные законы. От этих зол и тиранов человечество не избавится никогда и ни при каких обстоятельствах. Меняя условия своей жизни, люди избавляются от одних тиранов такого рода, но с необходимостью попадают во власть других, порой ещё более жестоких. В мире никогда не было, нет и не будет идеального общества всеобщего благоденствия — не по произволу каких-то злоумышленников, а в силу объективных законов бытия.

Наше время даёт богатейший материал для познания социальных законов, близкий к лабораторным условиям. Мы являемся свидетелями крушения одних человеческих объединений и образования других. На наших глазах происходят стремительные и грандиозные социальные преобразования. Этот опыт позволяет пересмотреть традиционные и привычные социологические концепции, сложившиеся на основе опыта прошлых веков, отбросить многочисленные предрассудки, накапливавшиеся в сфере социальных исследований веками, и в том числе предрассудки в отношении к социальным законам.

Как уже было сказано выше, для обнаружения социальных законов требуются особые приёмы исследования. Самыми фундаментальными из них являются приёмы лабораторного эксперимента, то есть искусственное создание условий, при которых имеет силу закон в «чистом виде», приёмы отбора ситуаций, близких к условиям лабораторного эксперимента, и приёмы мысленного эксперимента. Лабораторный эксперимент в сфере социальных объектов затруднён или невозможен вообще, так что остаются главным образом второй и третий из упомянутых случаев. Иногда второй случай бывает весьма близок к лабораторному, как это было, например, в годы формирования русского коммунизма и как это можно наблюдать в современной (постсоветской) России. Но тем не менее и в этом случае приходится прибегать к приёмам мысленного эксперимента. Мысленно можно допустить любые условия. Но при этом далеко не всегда можно чисто логически выявить закон, как это, например, имеет место в случаях, когда требуются измерения и вычисления величин.

Необходимо различать социальные законы и то, что мы будем называть социальными нормами. Люди, как правило, не осознают социальные законы и вообще не имеют понятия о том, что таковые существуют в реальности. До сих пор нет признанной научной теории этих законов. Многие (если не большинство) теоретики отрицают их. Люди в своей жизнедеятельности так или иначе сталкиваются с ними, вынуждены как-то считаться с ними или испытывать последствия того, что не считаются с ними. Но при всех обстоятельствах они остаются факторами объективными. Социальные же нормы суть сознательно принимаемые решения людей, регулирующие их поведение, их взаимоотношения, структурирование и функционирование их объединений. К числу социальных норм относятся моральные и юридические нормы, правила этикета и другие. Социальные законы имеют силу, если есть соответствующие социальные объекты. Люди не в силах их отменить и изменить. Социальные нормы имеют силу, если приняты сознательные решения на этот счёт и при этом имеются силы, принуждающие людей к соблюдению их. Социальные нормы могут отражать какие-то социальные законы или ограничивать негативные последствия игнорирования социальных законов. Они могут быть отменены, изменены, заменены другими. С их участием и благодаря им могут создаваться социальные объекты. Например, без социальных норм не может сложиться государственная власть и общество в целом. Но при всех обстоятельствах социальные нормы суть факторы жизнедеятельности социальных объектов, а не объективные законы этих объектов.

Необходимо также различать социальные законы и то, что называют модным словом «модель». Это слово многозначно. Им называют общие теоретические конструкции, образцы для подражания и так далее. В методологии науки моделью для объекта А, который хотят изучить с какой-то точки зрения или который проектируют, называют другой объект В, который специально создаётся или отбирается с таким расчётом, чтобы, изучая его, получить желаемые знания об объекте А. При этом объект В должен быть подобен объекту А, и должны быть правила переноса знаний, полученных при изучении В, на объект А. Запись знаний о законах социальных объектов в некоторой социологической теории не есть модель этих объектов ни в каком из смыслов, в которых употребляется слово «модель». Случай с этим словом есть характерный пример тому, в каком ужасном с логической точки зрения состоянии находится терминология методологии в сфере социальных исследований.

Социальные законы разнообразны. Одни из них (самые фундаментальные) обнаруживаются уже при экспликации понятийного аппарата социальных исследований. Назовём их дефинитивными. Таковы, например, законы, касающиеся основных аспектов, уровней и сфер социальной организации человейников. Выявление других законов предполагает анализ сложных объектов. Назовём их аналитическими. Таковы, например, законы, касающиеся взаимоотношений различных компонентов социальной организации. Третьи фиксируют количественные характеристики объектов и их зависимостей. Обнаружение их предполагает эмпирические измерения и вычисления величин. Имеется группа законов, фиксируемых в той части логической социологии, которую мы называем социальной комбинаторикой. Эти законы являются априорными по отношению к эмпирическим исследованиям.

Число социальных законов не ограничено логически. Их открытие ограничено способностями и потребностями исследователей. Все типы законов, которые можно видеть в естественных науках, в принципе, могут быть открыты и в сфере социальных явлений. Это обусловлено тем, что типы законов характеризуются способами их открытия исследователями, которые (способы) изобретаются самими исследователями в соответствии с правилами логики и методологии науки.

Законы диалектики

В предыдущей статье речь шла о законах эмпирических объектов (об объективных или эмпирических законах). Согласно принятому там определению, сфера действия таких законов ограничена множеством эмпирических объектов определённого вида. Отсюда следует, что никаких всеобщих законов бытия, имеющих силу в отношении любых (всех) эмпирических объектов, не существует. Напомню, что законы, о которых идёт речь, предполагают условия. А условия законов объектов, принадлежащих к различным множествам, логически несовместимы в некое единое условие. Возможно, конечно, сформулировать утверждения, имеющие силу для всех эмпирических объектов. Но они будут либо логически противоречивыми (а значит, логически ложными), либо частями неявного определения понятия «эмпирический объект». Этому определению можно придать форму системы аксиом, из которых можно логически выводить истинные утверждения. Но все такие утверждения, включая неявные определения понятия, не являются эмпирическими законами в определённом у нас смысле. Их можно назвать дефинитивными законами. Но от этого их отличие от эмпирических (объективных) законов не исчезнет. Они не открываются в изучаемых эмпирических объектах, тогда как для открытия эмпирических законов должны быть уже даны эмпирические объекты определённого множества и должны быть даны обозначающие их понятия.

А между тем, именно на создание учения о всеобщих законах бытия претендует диалектика. Насколько основательны эти претензии? В эмпирической реальности постоянно наблюдаются явления, которые можно назвать явлениями (фактами) объективной диалектики. Это — возникновение, изменение, исчезновение, связи, противоположности, раздвоение эмпирических объектов. Мы вправе ввести соответствующие понятия и осуществить какие-то обобщения. Но мы вправе это сделать в рамках наблюдаемых явлений, а не для бытия вообще, без всяких ограничений.

Например, видя конкретные факты борьбы противоположностей, мы можем определить, что это такое, ввести в язык соответствующие обозначения и произвести какие-то обобщения наблюдаемых процессов возникновения противоположностей, их взаимоотношений, конфликтов и их разрешений. Но логически ошибочно утверждать, будто всем явлениям бытия свойственно такое. Из определения понятий такой вывод не следует. Зато можно показать, что такое чрезмерное обобщение на все бытие порождает логические противоречия. Если всем явлениям бытия свойственны единство и борьба противоположностей, то и объектам, которым не свойственны единство и борьба противоположностей, свойственны единство и борьба противоположностей. А это логическое противоречие означает, что рассматриваемое обобщение на все явления бытия ложно. Можно возразить, что объекты, которым не свойственны единство и борьба противоположностей, не существуют согласно нашему обобщению. Но в таком случае обобщение превращается в тавтологию: всем объектам свойственны единство и борьба противоположностей, за исключением тех, которым они не свойственны. Аналогично обстоит дело с прочими чрезмерными обобщениями фактов диалектики.

Сказанное не есть всего лишь словесная казуистика. Диалектика как учение есть языковая конструкция, и как таковая она должна строиться в соответствии с правилами логики. И, прежде всего, она должна быть логически непротиворечивой. Пренебрежение к логическому аспекту было и остаётся характерным для всех сочинений на тему о диалектике.

Логическая обработка понятий и утверждений, отражающих диалектику бытия, устанавливает сферу применимости и уместности диалектики как учения, удовлетворяющего критериям научности. Диалектика как учение очевидным образом лишена смысла в математике и вообще в «точных» науках, в которых объекты создаются определениями понятий. Но она правомерна в сфере эмпирических наук, объекты которых существуют независимо от того, исследует их кто-то или нет. Но даже и в этой сфере далеко не всегда есть надобность в диалектике и имеются условия для её применения. Условия применимости диалектики ограничены самими её понятиями.

Рассмотрим такой пример. Люди по опыту знают, что в объединении людей, рассчитанном на длительное существование и деятельность в качестве единого целого, должен образоваться управляющий орган из одного или нескольких членов объединения. Он должен взять на себя функции, аналогичные функциям мозга отдельно взятого человека. На долю прочих членов объединения выпадают функции управляемого тела. Если это не будет сделано, объединение будет нежизнеспособным, будет плохо функционировать и распадется. Выражаясь языком диалектики, тут происходит раздвоение единого: члены объединения разделяются на руководителей (управляющих), воплощающих в себе «мозг» объединения, и руководимых (управляемых), воплощающих в себе управляемое «мозгом» «тело» объединения. Первые сохраняют тело, вторые — мозг. Но в объединении происходит их разделение и воплощение в его различных частях. Эти части противоположны — одна управляет, другая управляется. Их функции и интересы в этом отношении противоположны. Вместе с тем они образуют единство. Одна часть нуждается в другой. Лишь в единстве они могут существовать как целое. И лишь в целом они оказываются противоположностями.

Анализируя такого рода сравнительно простые ситуации, я установил для себя следующее. То, что философы в весьма туманной (именно философской!) форме обобщают под именем законов диалектики, отчасти может быть понято как неявные определения понятий и логические следствия из этих определений (то есть как дефинитивные законы, по моей терминологии), а в другой части — как законы эмпирической комбинаторики. Поскольку я ограничивался сферой социальных объектов, я эти законы для себя назвал законами социальной комбинаторики.

Число законов диалектики (как социальной комбинаторики) ограничено способностями исследователя открывать их и потребностями исследования. В философии, включающей в себя диалектику, обычно в качестве законов диалектики называют такие:

• историчность и изменчивость объектов;
• взаимосвязь (включая причинную обусловленность);
• единство и борьба противоположностей;
• переход количественных изменений в качественные;
• отрицание и отрицание отрицания.

Фактически называются и другие законы, не удостаивая их звания законов, например — переход в противоположное состояние, мера, отчуждение, оборачивание и другие. Сделаю несколько замечаний по поводу упомянутых законов.

Говоря об эмпирических связях, чаще и больше говорят о причинах и следствиях. При этом отсутствуют точные определения понятий. Известно много десятков различных определений. Рассмотрим то, что обще большинству из них: признание того, что следствие во времени следует за причиной, и того, что причина так или иначе участвует в порождении и следствия.

По самим условиям социальной сферы методы выявления причинно-следственных связей применимы далеко не всегда и не так уж надёжны. А в случае сложных исторических событий, представляющих собой совпадение и переплетение многих миллионов и миллиардов событий в пространстве и времени, понятие причинно-следственных отношений вообще теряет смысл. В таких случаях имеет место переплетение бесчисленных причинно-следственных рядов. Одни из этих рядов не зависят друг от друга, другие сходятся, третьи расходятся, четвёртые затухают, пятые зарождаются и так далее. Индивидуальное историческое совпадение их в некотором пространственно-временном объёме само не есть причинно-следственный ряд, подобный входящим в него рядам, и не есть ни причина чего-то и ни следствие чего-то просто в силу определения самих понятий «причина» и «следствие» и методов выявления причинности. Методы обнаружения причинно-следственных связей к таким ситуациям в принципе неприменимы. Суждения, высказываемые в таких случаях в терминах причинности, в принципе не проверяемы.

В теоретических социальных исследованиях причинно-следственные связи занимают ничтожно мало места. Основное внимание уделяется связям структурным, функциональными другим, компоненты которых являются сосуществующими в пространстве и времени. При всех разновидностях эмпирических связей общим для них являются контакты объектов, в которых происходит отдача и получение вещества, энергии или информации. В случае социальных связей в контакты вступают люди и объединения людей, и связи их образуются, существуют и проявляются в сознательных действиях одних из людей и их объединений по отношению к другим. В этих контактах одни из компонентов связи отдают другим, а другие получают от них что-то, что необходимо и полезно для их существования, — вещи, себя, свои силы и способности, продукты своей деятельности. Величина отдаваемого равна величине получаемого плюс потери на акт передачи. Невозможно получить больше того, что могут отдать. Более сложный случай — обмен. Для него имеет силу закон эквивалентности. На этой основе развиваются все прочие виды социальных связей, включая структурные и генетические. Исследование их образует основное содержание всякой теоретической социологии, в том числе и нашей логической социологии.

Социальные объекты суть объекты исторические, то есть возникают в какое-то время, существуют в конечном временном интервале и в конце концов прекращают существование. Кажется естественным, что научный подход к ним должен заключаться в изучении конкретной истории их конкретных экземпляров. Но эта кажимость ошибочна. Не изучение конкретной истории даёт ключ к научному пониманию социального объекта, а наоборот, изучение сложившегося (до известной степени) объекта даёт ключ к научному пониманию конкретного исторического процесса его формирования. Надо знать то, что сложилось в результате исторического процесса, чтобы понять, как это происходило в истории.

Надо различать два вида подхода к социальным явлениям как к историческим — два вида историзма. Один из них можно видеть в истории как особой сфере науки. Её основная установка — выяснение того, что конкретно происходило в таких-то районах планеты в такое-то время. Второй вид историзма можно видеть в социологических концепциях, так или иначе учитывающих исторический характер социальных объектов, а также рассматривающих эти объекты с точки зрения их эволюции во времени. Тут не конкретное пространство и время принимается во внимание, а обобщённые пространственно-временные характеристики объектов того или иного рода.

Закон единства и борьбы противоположностей рассматривается как первопричина или первоисточник изменений объектов. Иногда случается так, что борьба противоположностей (например, классов) порождает какие-то изменения в жизни людей. Но так бывает далеко не всегда. И превращение борьбы противоположностей во всеобщий источник (двигатель) социальных изменений (включая развитие) есть типичный пример идеологического извращения реальности. Я принимаю законы раздвоения единого, поляризации частей, их противостояния и так далее в качестве законов социальной комбинаторики наряду с другими. Что касается причин (источников) изменений, то тут в каждом случае надо искать какой-то конкретный комплекс факторов. Никакого универсального, пригодного для всех случаев изменений объектов объяснения их причин не существует хотя бы уже потому, что реальные причины изменений в различных случаях могут исключать друг друга. И отыскание борьбы противоположностей в сочинениях марксистов сводилось к нескольким набившим оскомину примерам (буржуазия и пролетариат, помещики и крепостные, рабы и рабовладельцы и… плюс и минус в математике).

В философской диалектике возникновение нового качества рассматривается как качественный скачок, как перерыв непрерывного. Что из себя на самом деле представляет этот скачок, перерыв непрерывного процесса? На самом деле это есть процесс, происходящий в протяжённом временном интервале, а не нечто абсолютно внезапное, не требующее времени. Всякое изменение эмпирических объектов происходит во времени, то есть в течение временного интервала, превышающего некоторую минимальную величину. В истории человечества такие «скачки» растягиваются порой на многие десятилетия и столетия. Впечатление вневременного скачка создаётся по многим причинам. Исследователи обычно игнорируют в таких случаях фактор времени или отодвигают его на задний план, обращают внимание на конечный результат процесса и качественное отличие его от предшествовавшего состояния. Когда процесс завершается, промежуточные и частичные состояния, события и перемены исчезают в прошлое, и образуется как бы разрыв, создающий впечатление внезапности перемен. Сравнительно со временем существования объектов в рамках устойчивого качества время на переход в новое качество обычно невелико, выглядит как исторический миг. Элементы нового качества вызревают в рамках привычной среды, и люди не воспринимают их как приближение нового качества. Когда они осознают это, процесс уже в основных чертах завершается, перелом остаётся позади.

Эволюция социальных объектов включает в себя возникновение качественно новых, более высоких уровней организации. При этом имеет силу закон «снятия» или диалектического отрицания. Заключается он в следующем. Возникновение более высокого уровня организации социального объекта означает, что некоторые явления более низкого уровня исчезают («отрицаются»), а некоторые сохраняются в новом состоянии в «снятом» виде, то есть в виде, «очищенном» от их исторических форм, преобразованном применительно к новым условиям и «подчинённом» явлениям нового состояния. В таком «снятом» виде сохраняются те явления предшествующего состояния, без которых новый уровень невозможен. Отбрасываются те явления, которые препятствуют переходу на новый уровень. Так осуществляется историческая преемственность состояния и непрерывность процесса. Одновременно происходит перерыв непрерывности путём отбрасывания старого.

Если эволюция идёт дальше и происходит подъём на ещё более высокий уровень, происходит второе снятие и второе отрицание — отрицание отрицания. Поскольку социальная эволюция есть эволюция объединений наделённых сознанием существ, а возможности осознаваемых преобразований логически ограниченны, то отрицание отрицания выступает в некоторых чертах как отрицание каких-то черт предшествующего состояния, явившегося результатом первого отрицания, и как возврат к некоторым чертам состояния, предшествовавшего первому отрицанию, причём к чертам, отвергнутым первым отрицанием. В нынешнее время действие этого закона очевидным образом можно наблюдать в грандиозных масштабах в процессах, происходящих в бывшем коммунистическом и в западном мире.

В эволюции социальных объектов имеют место два аспекта — внешний и внутренний. В первом из них объекты эволюционируют как части более сложных объектов и под влиянием внешних факторов, а во втором — как автономные явления в силу внутренних закономерностей. Для характеристики второго аспекта употребляется понятие «развитие». Развитие объекта (в моём словоупотреблении) есть раскрытие или развёртывание его внутренних изначальных потенций. Эти потенции могут быть незначительными или значительными. Но не бесконечными. Они имеют потолок, исчерпываются.

Если социальный объект разрушается внешними силами, но сохраняются образовывавшие его люди и условия их выживания, то из остатков объекта в случае надобности возникает новый объект, максимально близкий по социальному качеству к разрушенному, — происходит социальная «реставрация» разрушенного. Действие этого закона можно наблюдать в нынешней России.

Эволюция социальных объектов есть процесс многомерный. В особенности это касается больших человеческих масс. В одной и той же массе людей одновременно происходят разнообразные эволюционные процессы, идущие в разных измерениях, в разных направлениях, порой — противоположных, по разным путям. Они переплетаются, взаимодействуют, препятствуют или способствуют друг другу, порой обособляются, обрываются.

Эволюционный процесс имеет определённую направленность. Она не есть результат некоего свободного выбора. Она определяется в результате ожесточённой борьбы различных сил в течение десятилетий и веков. В этой борьбе бывают периоды, играющие решающую роль в определении направления эволюции, — переломные эпохи. Если направление эволюции в основных чертах уже определилось, то вступают в силу объективные социальные законы, делающие степень предопределённости исторического процесса довольно высокой, порой близкой к фатальному максимуму.

Эволюция больших человеческих масс не есть процесс, одинаковый для всех их частей, происходящий с одинаковой скоростью и равномерно распределённый. Её можно представить себе в виде трясины, из которой вырастают и переплетаются побеги социальной жизни. Они как бы устремляются вверх, к солнцу. В этой трясине живой социальной материи образуются участки, которые становятся своего рода «точками роста». За ними тянутся и другие части этой материи.

Выше я очень сжато и упрощённо описал то, что может быть отнесено к объективной диалектике мира эмпирических объектов, социальных, в первую очередь. Всё это можно сформулировать в форме онтологических законов. Всё это далеко выходит за искусственно зауженные рамки нескольких признанных законов диалектики.

Историческая судьба диалектики сложилась драматично. Гегель, который сделал самый значительный вклад в диалектику, мистифицировал её также в большей мере, чем кто-либо другой. Он ограничил число законов диалектики несколькими, перечисление которых и стало основным содержанием текстов на эту тему. Маркс взял диалектику на вооружение в своих сочинениях и несколько рационализировал её. Но он не дал её систематического построения, ограничившись отдельными разрозненными замечаниями. Энгельс придал диалектике вид учения о всеобщих законах бытия, распространив её на сферы, где она была лишена смысла (даже на математику), и оторвав её от сферы социальных явлений, где она была бы на своём месте.

Обычным примером закона единства и борьбы противоположностей стали отношения плюса и минуса в математике и отношения пролетариата и буржуазии в социологии. В таком понимании из этого закона (как и из прочих) испарился всякий научный смысл. Преодолев гегелевскую идеалистическую мистификацию законов диалектики, марксизм принёс с собой материалистическую вульгаризацию их. Последователи Маркса и Энгельса связали диалектику с идеологией и политикой, изобразив её как оружие пролетариата, как «алгебру революции». В странах победившего коммунизма диалектика в предельно опошленном виде стала составной частью государственной идеологии. Нет ничего удивительного в том, что диалектика стала предметом всеобщего презрения и насмешек. Одно из величайших достижений в истории человеческого интеллекта было забыто, извращено, опошлено, во всяком случае — было исключено из арсенала орудий научного познания социальных явлений.

Пренебрежение к диалектике в современных социальных исследованиях не имеет никакого разумного оправдания. В реальной жизни очевидным образом происходит всё то, о чём говорили диалектики. Социальные объекты возникают исторически и со временем изменяются, причём порой так, что превращаются в свою противоположность. Они многосторонни, обладают одновременно различными свойствами, порой — противоположными. Они взаимосвязаны. Причины и следствия меняются ролями. Одни и те же причины порождают противоположные следствия. Развитие социальных объектов происходит путём дифференциации их свойств и обособления этих свойств в качестве особых свойств различных объектов, — происходит раздвоение единого. Всему есть своя мера, нарушение которой ведёт к разрушению объектов или к возникновению нового качества. Короче говоря, диалектики прошлого обратили внимание на реальные явления жизни и эволюции социальных объектов, а современные исследователи этих объектов, боясь упрёков в почтении к диалектике как идеологической доктрине, игнорируют это или не используют на уровне методологии научного познания, отрезая тем самым для себя возможность такого познания.