Владислав Васильевич Чешев:
Техническое знание.
Глава II. Техника в структуре человеческой деятельности

§ 1. Деятельность как форма человеческой активности. Деятельность и поведение

Вопрос о природе техники является центральным в философии техники, и его обсуждение в настоящее время принято связывать с рассмотрением понятием «техносфера» ⁶⁸. Техносфера в целом и техника в узком смысле как её составная часть созданы человеком, они есть результат его преобразовательной активности. Известно однако, что и животные преобразуют естественную среду самим фактом своей жизнедеятельности. В. И. Вернадский указывал на фундаментальную роль живых организмов в геологических процессах. В качестве примера можно указать на роль биологических процессов на Земле в создании углеводородного сырья, играющего столь значительную роль в жизни современного техногенного общества. Подобные факты порождают соблазн поиска технических элементов в процессах бессознательной жизни, в частности, в тех поведенческих приёмах, которые сложились в мире животных в процессе эволюции. С одной стороны, активность животных не носит целесообразного характера. Тем не менее, с другой стороны, можно уподоблять действия животных некому набору технологических операций и утверждать, что в активности животных находит своё выражение бессознательная «техника жизни». Чтобы внести ясность в эту проблему и выделить техническую сферу как исключительное достояние человеческой жизни, необходимо обратиться к рассмотрению эволюционной грани, отделяющей активность животных, в том числе и гоминидных предков человека, от собственно человеческих форм активности, рождающих техническую сферу. Иначе говоря, необходимо обратиться к анализу деятельности как форме активности, качественно отличающейся от поведенческих действий животных.

Категория «деятельность» широко используется в исследованиях разного рода. На это понятие опиралась, в частности, культурно-историческая школа советской психологии начиная с работ Л. С. Выготского, опубликованных ещё в 20–30-е годы XX столетия ⁶⁹. Исследованием деятельности занимаются также эргономика, праксеология, научная организация труда, методология науки, инженерной деятельности и другие. ⁷⁰ Указанное понятие проникло фактически во все отрасли знания, в той или иной степени занятые исследованием человека, человеческого сознания, его познавательной и, в ряде случаев, профессиональной деятельности. В психологии понятие «деятельность» может использоваться не только для построения концепции сознания, но и для развития концепции личности и человеческого поведения. Разумеется, всякий раз преследуются разные цели и исследуются разные стороны деятельности ⁷¹. Эргономика, праксеология, научная организация труда, исследуя человеческую деятельность, ищут принципы её рациональной организации и способы повышения её эффективности. В методологии и теории познания категория «деятельность» позволяет решить ключевые вопросы происхождения, строения и функционирования познавательной деятельности. Отрасли знания, занимающиеся антропосоциогенезом, стремятся на основе понятия «деятельность» обнаружить принципиальные и наиболее существенные факторы становления человеческого общества ⁷².

Широкое распространение понятия «деятельность» нельзя объяснить модой. Причина его разностороннего использования в его универсальности и в том, что в различных областях знания есть проблемы, решение которых — или, по крайней мере, надежда на решение которых — связаны с исследование этой универсальной формы человеческой активности. На полифункциональность понятия «деятельность» указывал Э. Г. Юдин, выделивший следующие функции деятельности в процессе её познания: 1) деятельность как объяснительный принцип; 2) деятельность как предмет объективного научного познания; 3) деятельность как предмет управления; 4) деятельность как предмет проектирования; 5) деятельность как ценность ⁷³. Нас будут интересовать два взаимосвязанных аспекта исследования деятельности. Один из них касается самой сущности деятельности и её структурного расчленения. Другой касается использования представлений о деятельности в качестве объяснительного принципа. В последнем случае деятельность рассматривается как причина тех или иных особенностей человеческой психики, поведения, познания и тому подобного.

Построив ту или иную модель деятельности, исследователь использует её для решения собственных проблем. Поскольку отдельные отрасли знаний решают разные задачи, то они создают различные модели деятельности. Однако наряду с разработкой специальных концепций деятельности столь же необходимым является построение достаточно общей концепции, способной служить основанием и объяснительным принципом при изучении различных её форм. Тенденция к построению универсальной модели деятельности обнаруживает себя в целом ряде исследований. Такие попытки можно найти, в частности, в работах А. Н. Леонтьева, М. С. Кагана, Э. С. Маркаряна, Т. Котарбинского. В этой связи представляет интерес то положение, которое сложилось в процессе разработки категории «деятельность».

В психологических исследованиях получила распространение модель деятельности, предложенная А. Н. Леонтьевым. Для А. Н. Леонтьева формы деятельности представляют собой простые структурные составляющие, на которые распадается человеческая жизнь: «… что такое человеческая жизнь? Это есть совокупность, точнее, система сменяющих друг друга деятельностей» ⁷⁴. Отсюда и определение деятельности, даваемое А. Н. Леонтьевым: «Деятельность есть молярная, не аддитивная единица жизни телесного, материального субъекта. В более узком смысле, то есть на психологическом уровне, это единица жизни, опосредованной психическим отражением, реальная функция которого состоит в том, что оно ориентирует субъекта в предметном мире» ⁷⁵.

В качестве основной «конституирующей» характеристики деятельности А. Н. Леонтьев называет её предметный характер и указывает при этом, что «дальнейшая эволюция поведения и психики животного может быть адекватно понята именно как история развития предметного содержания деятельности» ⁷⁶. В структуре деятельности А. Н. Леонтьев выделяет цепочку «деятельность — действие — операция», которой ставится в соответствие другая цепочка «мотив — цель — условие». В результате деятельность приобретает как бы двухслойный характер. Она складывается из «внешних» и «внутренних» (психических) процессов, связанных между собой по принципу «интериоризации — экстериоризации».

Концепция деятельности, разработанная А. Н. Леонтьевым, является довольно универсальной и в то же время достаточно конкретной и детализированной, чтобы служить основанием психологических исследований. Универсализация понятия «деятельность» в психологии обусловлена тем, что внешняя активность человека осознается им и, чаще всего, планируется до того, как совершается. Однако, если руководствоваться этим признаком, присущим человеческим действиям, то всякое сознаваемое действие должно отождествляться с деятельностью. Такой подход может привести к значительным трудностям при решении ряда вопросов. Например, сознание необходимо объяснить через деятельность, в то время как признаком деятельности, принимаемым явно или неявно и позволяющим распознавать её, является сознательный характер человеческой активности. Следует поэтому выявить феномен деятельности как таковой, отделив активностьдеятельность от других форм активности человека.

Человеческая деятельность возникла на основе биологических форм активности. Поиск характерных черт деятельности необходимо начинать с её сопоставления с действиями животных, направляя анализ не только на общие для них черты, но и на те коренные отличия, которые характеризуют активность животных и деятельность человека. Изучая различные формы активности животных, этологи определяют их как поведение. Общепринятой теоретической дефиниции поведения у них нет, хотя границы поведения могут быть очерчены. Н. Тинберген определяет его следующим образом: «Грубо говоря, поведение — это движения животных. Но не только бег, плавание, ползание и другие виды перемещений. В поведение следует включать и движения, когда животные едят, спариваются и даже дышат. Но и это не все: едва заметные движения частей тела, чтобы, например, навострить уши или издать звук, тоже входят в понятие поведения животного. А у многих животных есть нечто, похожее на нашу способность краснеть от стыда … В целом, мы склонны называть поведением разнообразные движения или их изменения, в том числе и полную неподвижность — короче говоря, все внешние характеристики движения» ⁷⁷.

Биологическое поведение и деятельность человека имеют некоторые общие черты, а именно и то, и другое проявляется как комплекс действий, выполняемых естественными органами субъекта действия. Характерно, что как в первом, так и во втором случае эти действия носят целенаправленный характер, хотя у животного и у человека эта целенаправленность не одинакова. Действия животных не преследуют сознательной цели. Чаще всего они являются результатом приспособления к среде.

Показательным примером может служить поведение самца колюшки в процессе созревания икринок. Н. Тинберген описывает его действия следующим образом: «Существует такая маленькая рыбка — колюшка. Её самец строит трубчатое гнездо, а потом, заставив одну или несколько самок отложить в него икру, охраняет его и при этом ведёт себя любопытнейшим образом: плавает вокруг, затем ныряет, поворачивается к гнезду головой и, оставаясь на одном месте около 30 секунд, быстро и ритмично двигает плавниками, направляя в гнездо воду. Почему колюшка проделывает всё это? Несколько несложных экспериментов дают до смешного простой ответ. Обмахивая гнездо, самец вентилирует икру — снабжает её аэрированной водой. Если самца удалить, икра погибнет» ⁷⁸.

Самец колюшки поступает целенаправленно, с человеческой точки зрения можно было бы сказать — умно. Н. Тинберген расценивает его действия как поведение и у этого поведения конкретная цель — усиленное снабжение икринок кислородом. Эта цель достигается интенсивной подачей свежей воды. Однако действия этой рыбки не являются сознательными, так как в её психике нет понятия кислорода и нет представления о связи её действий с потреблением кислорода икринками. Скорее всего она «знает», что в описанной ситуации она должна вести себя именно так, по «не знает» — почему, хотя гипотеза о направленности поведения колюшки хорошо подтверждается её последующим поведением: «Как и следовало ожидать, по мере развития икринок потребление кислорода возрастает и интенсивность обмахивания увеличивается. Примерно в середине этого периода заботы о потомстве самец делает несколько дополнительных отверстий в крышке гнезда» ⁷⁹. Так или иначе, независимо от акта сознания, действия рыбки направлены на достижение определённого результата и в этом смысле могут быть названы целенаправленными.

Действия, обеспечивающие усиленное снабжение икринок кислородом, мог бы осуществлять и человек, регулирующий процесс размножения рыб в аквариуме, на рыбном заводе и так далее. Но его действия, как бы они ни осуществлялись, то есть посредством искусственных приспособлений или путём перемешивания воды руками, не будут носить поведенческий характер. Они должны классифицироваться как деятельность, причём главным признаком, по которому совокупность его движений может быть отнесена к деятельности, служит не столько применение средств труда, сколько сознательно целесообразный характер действий. Мышление человека позволяет найти средства, опосредующие движение к цели. На это обстоятельство, как известно, указывал К. Маркс, когда подчёркивал, что даже самый плохой архитектор отличается от пчелы тем, что он действует сообразно с заранее поставленной сознательной целью и строит в сознании идеальный образ будущего продукта, прежде чем приступит к действиям ⁸⁰.

Рациональный, осознанный характер действий — один из существенных признаков деятельности ⁸¹. С ним связана другая характерная черта — применение искусственных средств труда. К. Маркс представлял предметную деятельность в форме трудового процесса и указывал, что «употребление и создание средств труда, хотя и свойственны в зародышевой форме некоторым видам животных, составляет специфически характерную черту человеческого процесса труда» ⁸². При этом следует подчеркнуть, что процесс изготовления искусственных средств труда свидетельствует о его осознанно целесообразном характере и не отделим от этой характеристики деятельности. В противном случае было бы трудно обнаружить качественную грань, разделяющую деятельность и поведение. В частности, если отвлечься от рациональной составляющей деятельности, то процесс изготовления искусственных средств труда может быть представлен как более сложная поведенческая реакция, складывающаяся из ряда действий, в которой предшествующие акты активности подготавливают последующие, тем более что поведенческие действия, внешне напоминающие процесс изготовления орудий труда, можно обнаружить у некоторых животных. Например, галапагосский дятловый вьюрок, срывающий длинную колючку для того, чтобы с её помощью извлекать личинки насекомых из глубоких трещин в коре деревьев, в некотором смысле «изготавливает» средство труда. Сам акт выбора и присвоения природного предмета для использования его в качестве орудия ведёт к изменению естественного состояния этого предмета.

С внешней стороны можно найти нечто общее в действиях, сопровождающихся использованием орудий, как у человека, так и у животных (во всяком случае на ранней стадии становления труда). Однако всякий раз это «внешнее» выражение активности. В реальных актах жизнедеятельности оно дополняется «внутренними» психическими процессами, непосредственно направляющими как действия животных, так и действия человека. Поэтому и поведение, и деятельность необходимо рассматривать как единство внешнего и внутреннего, то есть рассматривать в органической связи действия, совершаемые субъектом, и психические процессы, дополняющие эти действия. Различие между поведением и деятельностью можно найти, если принять во внимание их двухслойное, двухплоскостное строение и сопоставить как внешний, так и внутренний план активности, характерный для деятельности и для поведения ⁸³.

Процессы, выражающие поведение животного, могут быть описаны по схеме «мотив (стимул) — ситуация — действие (реакция)». Установка на то или иное поведение обнаруживает себя через внутреннее состояние животного и реализуется посредством внешней активности. Так, поиск пищи стимулируется чувством голода, которое просыпается в животном. Половая активность также пробуждается внутренним состоянием животного. Но внутренняя мотивация не бывает совершенно спонтанной, она стимулируется также внешними обстоятельствами. В сложной ситуации внешние стимулы могут изменять мотивы поведения, и стремление к поиску пищи может быть подавлено более сильным мотивом — ощущением опасности. Животное будет реагировать в этом случае не на пищу, а на сигнал опасности. В конечном счёте мотивы поведения возникают при взаимодействии внутреннего состояния животного и внешней среды. Например, половая активность большинства животных проявляется в определённое время года под воздействием внешних факторов: длительность светового дня, температура воздуха и тому подобное.

Животное не осознает своего поведения и не ставит сознательных целей в форме предвидимого будущего. Поэтому его поведение ситуативно и основная связь, фиксированная в психике животного и передаваемая генетически, — это связь «ситуация — действие». Она программируется, закладывается в механизмы поведения животного в форме видовой программы, или в некоторых пределах вырабатывается и закрепляется в процессе накопления прижизненного опыта. При этом понятие «ситуация» не сводится к произвольному набору внешних факторов, воспринимаемых животным. Одни и те же внешние признаки могут быть совершенно безразличны животному в одних условиях и, наоборот, иметь крайне существенное значение при других условиях, порождённых сменой мотивов поведения. Животное реагирует на среду избирательно, поэтому внешняя ситуация будет представать для животного как совокупность внешних факторов, от которых зависит реализация вполне определённой поведенческой программы.

Реагирование на внешнюю ситуацию означает, что всякое действие закрепляется в структуре поведения животного в связи с ситуацией, и, наоборот, «ситуативный образ» закрепляется в тесной связи с комплексом действий. Восприятие той или иной ситуации, совершающееся под воздействием мотива поведения, является инструментом, включающим требуемый комплекс действий. Совокупность действий может представлять собой довольно сложную программу, смена действий внутри которой осуществляется в соответствии с изменением ситуации. И. Тинберген описывает охоту самки роющей осы как характерный пример поведения, состоящего из ряда сменяющих друг друга действий. Сначала самка летит на медоносный участок и осуществляет поиск «мишени». Обнаружив пчелу, оса «зависает» с подветренной стороны и нападает на пчелу, если почувствует её запах. Если же найденная мишень не источает запаха пчелы, то оса улетает, не совершив нападения ⁸⁴.

Устойчивая, доводимая до уровня безусловного рефлекса связь между ситуацией и комплексом действий — наиболее существенная и характерная черта поведения, отличающая его от деятельности. Такой механизм управления обеспечивает животному достижение нужного результата, то есть насыщение, спаривание, бегство от опасности и тому подобное. Гарантия этого заложена, с одной стороны, в самой среде, в её консервативности, а с другой — в приспособленности действии животного к условиям существования. Реагируя на среду, животное находит в ней, как подчёркивают этологи, ключевой раздражитель, играющий роль основного внешнего стимула. Последовательность действий животного оказывается как бы непосредственной реакцией на этот внешний фактор, выполняющий функцию «спускового крючка». Существование такого раздражителя служит подтверждением ситуативности поведения животного, его неспособности разумно сопоставлять желаемый результат, реально сложившуюся ситуацию и характер действий. Поэтому животное, приступая к действиям, реагирует не только на ситуацию в целом или её частные особенности, сколько на воздействие ключевых раздражителей. Последние представляют собой, как правило, существенно важные факторы внешней среды, а успех действий, пробуждаемых ключевым раздражителем, основан на том равновесии среды и характера действий, который достигается в процессе эволюции и естественного отбора.

Реагирование на ключевой раздражитель может вести к «осечкам» в поведении, которое оказывается иногда неадекватным наличной ситуации. Н. Тинберген рассказывает о случае на пляже, когда молодая чайка начала клевать красную болячку на коленке девочки ⁸⁵. Поведение чайки объясняется тем, что птенцы чайки клюют красное пятно на клюве родителей, давая сигнал к кормлению. Известны случаи «осечки», когда курица «усыновляла» котят, подложенных ей вместо вылупившихся птенцов. Чайка при высиживании садится на сверхкрупное яйцо, хотя рядом в гнезде будут лежать натуральные яйца нормального размера. Примером подобной осечки может служить вскармливание птенца кукушки (подкидыша), который выталкивает из гнезда птенцов птиц, ухаживающих за кукушонком, и тому подобное.

Животные предстают в этой связи как сложные и хорошо настроенные машины, реагирующие избирательно на определённые факторы внешней среды. Стабильность среды является условием, обеспечивающим адекватность соответствующих форм поведения. Поэтому «осечки» случаются чаще всего в условиях, когда ключевой раздражитель предлагается нами искусственно, при фактической подмене ситуации, или в силу неожиданных и катастрофических изменений во внешней среде. Н. Тинбер-ген замечает, что «сколь ни удивительны рассматриваемые нами процессы восприятия, но то, чего в конце концов достигают с их помощью животные, представляется намного более примитивным, чем наши собственные возможности, ибо, как мы видели, поведение животных даст иногда осечку. Впрочем, оценивая это явление, мы не должны забывать, что большинство осечек происходит лишь при нарушении естественной обстановки, окружающей животное. Как ни рискованно, казалось бы, полагаться на систему ключевых раздражителей, фактически этот риск невелик, и мы должны признать, что система работает исключительно хорошо» ⁸⁶.

Развитие эмоционально-психических способностей у животных сделало их поведение более гибким и обеспечило, с одной стороны, более эффективное и многофакторное взаимодействие с внешней средой. С другой стороны, психические способности повысили возможности коммуникаций между особями в сообществе и, тем самым, обеспечили достаточно сложную организацию как самого сообщества высших животных, так и управления имени Но фундаментальные принципы организации поведения животных сохранялись на всех этапах эволюции. Качественный скачок в эволюции связан с формированием новой формы активности, которая может быть названа предметной деятельностью или просто деятельностью. Основанием для становления деятельности стал определённый уровень развития, выразившийся, в частности, в так называемой гоминидной триаде, то есть совокупности таких признаков биологического вида как прямохождение, строение кисти руки и развитие головного мозга. Сами механизмы становления деятельности являются среди антропологов предметом острых дискуссий. Мы ограничимся указанием на то, что между поведением и деятельностью имеется генетическая связь, так как первоначально формы деятельности вырастали из сложных форм поведения, и предположение о другом пути возникновения деятельности следует считать маловероятным. Поскольку принципиальные характеристики поведения зафиксированы, обратимся к существенным чертам деятельности.

Прежде всего необходимо фиксировать изменение внешнего плана активности. Оно состоит в том, что действия, осуществляемые в процессе деятельности, являются предметными действиями. Этот признак лежит как бы на поверхности рассматриваемого явления ⁸⁷. Предметный характер деятельности выражается не только в её направленности на тот или иной предмет, в стремлении овладеть предметом, изменить его свойства и тому подобное. Активность субъекта становится предметной по мере формирования в ней качественно нового содержания, сущность, которого заключается в том, что результаты деятельности достигаются за счёт взаимодействия предметов, вовлечённых в действия субъектов. Человек воздействует предметом на предмет и этот способ достижения цели определяет собой главную предпосылку превращения орудийной активности животного в деятельность человека. При этом акты деятельности, в отличие от актов поведения, не связаны непосредственно с ситуативными факторами внешней среды. Они могут различным образом локализоваться в пространстве и во времени.

Относительная независимость действий человека от состояния естественной среды достигается за счёт того, что он создаёт искусственную среду, обеспечивающую реализацию деятельности. Формирование этой среды начинается с объектных (предметных) структур практики, складывающихся в процессе осуществления актов предметной активности. Взаимодействие предметов в этих структурах становится центральным звеном практического действия, обеспечивающим требуемый результат. Предметный характер деятельности выражается в этой связи не в самом факте использования тех или иных орудий, но в отборе, совершенствовании и целенаправленной организации предметных структур действия.

Становление активности человека, основанной на использование указанных структур, сопровождается перестройкой процесса управления действиями субъекта. Изменение внутреннего плана активности начинается с регистрации в психике субъекта взаимосвязи «действие — результат» (или «действие — желаемый результат»). Использование этой связи является инструментом закрепления искусственных форм деятельностного отношения к природе, управление которым не может быть ситуативным. Деятельность нельзя строить на основе связи действий естественных органов с природной средой, в которой присутствует доминирующий стимул (ключевой раздражитель). Непосредственным стимулом к действию становится цель или, иначе, мотив, осознанный как цель, трансформированный в цель. Целеполагание, осуществляемое мышлением человека, оказывается внутренним психическим процессом, сопровождающим практическую деятельность. Всякий её акт становится сознательным, и выполнение действий теряет характер рефлекторных реакций, вызываемых последовательной серией внешних раздражителей. Понятие деятельности нельзя в этой связи ограничивать совокупностью движений естественных органов субъекта, так как оно включает в себя процесс сознательной организации её предметной структуры.

Сознание субъекта есть тот элемент, который, вырастая отчасти из действий над объектной структурой и соединяясь с ними, превращает их в деятельность. Вне сознания и сознательной постановки цели нет деятельности. Зарождение же сознания (мышления), по крайней мере, на первых этапах развития человеческого общества, связано не только со становлением знаково-символических средств регулирования поведения, но и с регистрацией многообразных и нередко сложных связей между действием и результатом в условиях, когда действия субъекта все более опосредуются предметной структурой практики, все в большей степени становятся действиями над этой предметной структурой. В рамках рассматриваемых представлений постановка вопроса о том, что возникает раньше — сознание или деятельность, лишается смысла. Сознание является необходимым конституирующим признаком деятельности. Возникновение сознания и возникновение деятельности представляет собой в сущности один и тот же процесс, рассматриваемый с разных сторон. Противопоставление сознания и деятельности может возникнуть вследствие разграничения внешнего и внутреннего, то есть действий, совершаемых субъектом, и психических процессов, сопровождающих эти действия. Рассмотрение деятельности как единства внутреннего и внешнего снимает эту проблему. Внешняя активность, не имеющая сознательного характера, не является деятельностью.

Становление мышления и сознания не сводится к регистрации индивидом связи действия и результата и использованию этой связи для построения системы действий. Формирование сознания представляет собой сложный общественный процесс, ядром которого являются кристаллизация культурных смыслов и использование знаковых средств для их регистрации и трансляции, а также развитие коммуникационных связей между индивидами, основанное на использовании знаковых средств, и так далее. Однако начальным пунктом исследования становления сознания является ассимиляция гоминидными сообщества деятельностной формы активности, чем собственно и был «дан старт» социогенезу. По этой причине исследование природы сознания и мышления связано с рассмотрением становления деятельности как единства внешнего и внутреннего, в ходе которого правомерно отвлечься от некоторых сторон филогенеза общественного сознания. Следует подчеркнуть, однако, что интериоризация внешней активности, осуществляемая при переходе от форм поведения к формам деятельности, не есть её механическое перенесение в психику, так как психические процессы приобретали новые свойства в ходе становления деятельности. Если представить деятельность как единство внешнего и внутреннего планов активности, то получится следующая цепочка взаимосвязанных актов: «постановка цели деятельности (желаемого результата) — организация предметной структуры деятельности — осуществление деятельности (действия) — результат». Сопоставляя полученный и желаемый результат, можно вносить коррективы в процесс организации и осуществления деятельности.

Для современного состояния исследования деятельности важное значение имеет вопрос: является ли деятельность универсальной формы активности человека, вытеснившей все другие? Можно ли считать, что всякая активность человека осуществляется по деятельностной схеме или в жизни человека сохранились и другие формы активности, изменившие свой облик под воздействием деятельности и человеческого сознания?

Взгляд на деятельность как универсальную форму активности человека широко представлен в работах А. Н. Леонтьева, М. С. Кагана, Э. С. Маркаряна. Такая позиция имеет под собой определённые основания. Тем не менее она растворяет все виды активности человека в одном понятии «деятельность», лишая исследователя возможности дифференцировать разные формы активности и отделить от них деятельность как таковую. Включённость деятельности в социальную среду, в которой есть иные формы активности, обнаруживает себя через процесс целеполагания. В частности, можно провести различие между целью деятельности в строгом смысле и множеством других целей, реализуемых субъектом посредством осуществления деятельности. Если речь идёт о предметной деятельности, то её цель выступает в форме ожидаемого изменения в предметной среде, иначе говоря, в форме непосредственных материальных преобразований. Так, непосредственная цель деятельности сапожника состоит в том, чтобы пошить сапоги, получить материальный продукт, материальный результат. Этой цели подчинена предметная структура и характер его действий в рамках этой структуры. Но от цели профессиональной деятельности сапожника необходимо отличать цели самого сапожника как общественного субъекта, как производителя материальных ценностей. Для него пошив сапог может быть средством к существованию, способом добиться признания своего профессионального мастерства, способом оказать помощь кому-либо и тому подобное. Общественные цели субъекта чаще всего не тождественны конкретным целям его деятельности. Цели конкретного вида предметной деятельности достаточно узки, так как они направлены только на определённые изменения предметов. Цели же субъекта могут быть значительно шире и его деятельность выступает инструментом достижения более широкого экономического, политического, идеологического, нравственного и другого результата, который зависит от включённости деятельности в социальное целое, от функционирования в этом целом как самой деятельности, так и её продуктов.

Различие целей деятельности и целей субъекта может означать, что активность субъекта не ограничивается чисто деятельностными процессами. Во всяком случае некоторые его цели, например, оказание помощи, достижение признания мастерства и так далее, есть выражение социальных форм поведения, выражение отношения субъекта к социальной среде. Сторонники концепции универсальности деятельности могли бы утверждать, что в подобных ситуациях мы имеем дело с различными видами деятельности, в которые вовлекается субъект, и каждая из этих форм деятельности преследует свои цели. В результате пришлось бы признать существование нравственной (и, быть может, безнравственной) деятельности и тому подобное. В противовес этому рабочий, выполняющий свою функцию на производстве, осуществляет определённый вид профессиональной деятельности. Но он может выполнять своё дело аккуратно, с высоким качеством, чувствуя удовлетворение от хорошо сделанной работы, а может делать своё дело небрежно, без желания и даже прогуливать и отлынивать от работы. В этих случаях мы имеем дело с двумя разными типами отношения к производственной деятельности. В первом случае в отношении субъекта деятельности к своим обязанностям находит выражение не только стремление обеспечить себя средствами к поддержанию жизни, но и представление о труде как высокой нравственной ценности. Во втором случае труд является для субъекта неприятной повинностью и его нравственные установки прямо противоположны первому. Подвести под категорию «деятельность» эти два типа отношения к труду довольно сложно. В этом случае нельзя даже утверждать, что наши субъекты осуществляют определённую сознательную цель, например, хорошо (или плохо) относится к труду. Нравственные принципы действуют иначе, нежели целевые установки деятельности, так как они играют в поведении роль «категорических императивов», действующих иногда помимо сознания и не требующих для себя рационального обоснования в момент совершения действия.

Для обозначения различных типов отношения к нравственным ценностям традиционно употребляется термин «поведение», и в нашем примере можно говорить при определённых условиях о нравственном или безнравственном поведении личности. Верно, что употребление различных терминов для обозначения тех или иных явлений не является решающим аргументом для признания их качественного различия. Однако использование термина «поведение» — только внешний признак того, что мы действительно имеем дело с формами активности, которые существенно отличаются от деятельности и которые целесообразно обозначать термином «поведение». В соответствии с этим мы полагаем, что в социальной активности человека необходимо различать поведение и деятельность.

Главной причиной отождествления поведения и деятельности является, по-видимому, то обстоятельство, что как человеческая деятельность, так и человеческое поведение являются осмысленными и осуществляются при участии сознания. Сознание, возникшее как неотъемлемый элемент деятельности, проникло во все формы активности субъекта, сделав их внешне похожими на деятельность. Однако в активности разумного существа можно найти черты, характерные для поведенческих реакций, и обнаружить действия, построенные но «поведенческой схеме». К такому типу действий относится отдельные действия для удовлетворения биологических потребностей, которые не затронуты или слабо культурой и осуществляются преимущественно на рефлекторном уровне. Впрочем, биологические формы поведения не представляют существенного значения для обсуждаемой здесь проблемы. Гораздо важнее проследить соотношение поведения и деятельности на социальном уровне с тем, чтобы дать ответ на вопрос: действительно ли социальная активность субъекта складывается целиком из различных видов деятельности, или правильнее говорить о некотором синтезе поведения и деятельности, в условиях которого поведение приобрело новые черты, не свойственные поведению животных.

Существенными признаками деятельности являются наличие сознательной цели и предметный характер действия, то есть построение и использование субъектом деятельности предметных структур, опосредующих достижение цели. Непосредственная цель деятельности определяет её строение ⁸⁸, точнее, строение её предметной структуры. В этом смысле деятельность представляет собой подобие машины, так как все действия внутри неё строго регламентированы целью, и если требуемые условия имеются в наличии, то осуществление деятельности с необходимостью ведёт к достижению намеченного результата. Для организации и осуществления актов деятельности первостепенное значение имеет «техническая» сторона, то есть способ организации её предметной структуры. Последующее функционирование полученного продукта существенно для субъекта деятельности как социального существа, но несущественно для самой деятельности как процесса. Деятельность реализовала свою непосредственную цель и этим исчерпала свою функцию.

Иначе обстоит дело с поведением. Осмысленность действий изменила характер поведения, но сохранила некоторые признаки его структурной организации, которые были обнаружены на уровне поведения животных. Для разумного существа также возможно реагирование по схеме: «мотив (стимул) — ситуация (среда) — действие (реагирование)». Существенное отличие сознательного поведения человека от поведения животных заключается здесь в том, что как внешние, так и внутренние факторы поведения носят преимущественно социальный, а не биологический характер, тем более, что удовлетворение биологических нужд осуществляется в основном в социально опосредованных формах. Внутренним фактором поведения может быть определённая нравственная установка. Она детерминирует выбор действий в соответствующих ситуациях. Если один человек равнодушно проходит мимо гибнущего существа, хотя оказание помощи не связано для него с риском или большими затратами сил, а другой оказывает помощь, рискуя жизнью, то различие в действиях того и другого трудно постичь, если пользоваться деятельностной терминологией. Она мало чем поможет в анализе существа дела, ибо речь идёт о различных формах поведения, обусловленных различным состоянием внутренней мотиваци-онной сферы, различными установками, определяющими реагирование субъектов на ситуацию.

Социальные мотивы, определяющие человеческое поведение, могут быть различными: жажда справедливости, добра, поиск истины, жажда обогащения, власти и так далее. Эти мотивы преломляются в личной психологии субъекта, сформировавшейся в связи с его социальным положением в обществе. Они могут быть сильнее биологического инстинкта поддержания жизни. Так, Сократ, избрав определённый тип поведения, неуклонно осуществляет его и отказывается изменить ему даже на суде, ясно сознавая, что этим он обрекает себя на смертный приговор. Социально нравственный мотив торжествует здесь над биологическим.

Социально мотивированное поведение всегда выражается в определённой совокупности поступков (действий) субъекта. Но поведенческий мотив не всегда превращается в сознательную цель. Поэтому поведенческие действия не всегда осознаны и не всегда являются заранее спланированной последовательностью действий. Например, посетитель, раздраженный бюрократической волокитой, резко хлопает дверью или швыряет что-либо на пол, не осознавая характера своих действий и не преследуя сознательной цели. Отчаяние может подавить человека, а может и удесятерить его силы так, что он бросается на врагов, оставив без внимания арифметический подсчёт сил, и прокладывает путь к свободе своей решительностью, натиском и энергией. Можно приводить множество случаев, когда социально, или биологически мотивированные действия носят характер поведения, цели которого не сознаются в момент действия, хотя эти действия, несомненно, выражают внутренние установки субъекта.

Рассмотренные случаи относятся к ситуативным действиям, совершаемым в состоянии аффекта. Однако и сознательное целенаправленное поведение, складывающееся из ряда последовательных действий, как правило не теряет ситуативного характера и не превращается в рациональное предметное действие. Планирование действий, осуществляемое человеком при целенаправленном поведении, лишь по внешней видимости напоминает планирование деятельности. Если планирование деятельности означает построение предметной структуры, обеспечивающей достижение цели за счёт связи её элементов, то планирование поведения означает лишь предвидение возможных будущих ситуаций и «проигрывание» различных поведенческих действий в этих ситуациях в зависимости от мотивов, целей, внутренних установок. При этом ситуации не создаются субъектом, а являются для него «внешней средой», к которой он адаптируется, которой он в некоторых случаях противостоит, утверждая новый тип поведения, новые нравственные ценности и тому подобное.

Характерным примером, иллюстрирующим эту мысль, является поведение известного литературного героя — принца Гамлета из одноимённой трагедии В. Шекспира. В каждый момент развёртывающихся событий действия Гамлета осмысленны. Но они не образуют связной цепочки, каждый элемент которой способствовал бы достижению цели. Вся совокупность поступков датского принца не носит характера деятельности, а является типичным примером поведения, мотивированного как личными обстоятельствами, так и сознанием недопустимости нравственного и интеллектуального разложения королевской власти. Переживание Гамлетом сложившихся обстоятельств ведёт к формированию основного принципа поведения героя — противостоять королю нравственно и интеллектуально. Это оказывается для Гамлета важнее, чем тривиальное убийство или заговор, хотя сам Гамлет не может осознать, почему он не в силах взяться за кинжал. Но поскольку принцип поведения задан, то Гамлет ведёт себя в каждом конкретном случае соответственно этому принципу, находя как бы автоматически нужные действия. Так происходит в галерее при инсценированном свидании с Офелией, в покоях матери, на похоронах Офелии и так далее. Однако это не исключает и таких действий со стороны Гамлета, которые можно представить как аналог деятельности. К таковым могут быть отнесены как его притворное безумство, так и ловушка, которую он устраивает королю с помощью приезжих артистов. Трагедия завершается смертью главных героев. Желание Гамлета исполнено, король убит, и отомщен безвременно погибший и любимый им отец. Но исполнение этого желания нельзя назвать результатом целесообразной целенаправленной деятельности.

В активности человека можно, таким образом, выделить деятельность и поведенческие акты. Особенностью поведения является то, что оно строится как реагирование на ситуацию даже в тех случаях, когда оно осознано и целенаправлено. Внешние обстоятельства выступают здесь как внешние условия, которые субъект может использовать, но не может изменить. Деятельность же достигает своей цели посредством создания объектной структуры, опосредующей движение к намеченному результату. Деятельность более рассудочна, в ней всегда присутствует ясно сформулированная цель, и успех или неуспех деятельности определяется тем, насколько соответствует намеченному результату организация её объектной структуры, её техническая сторона. Поведение же более эмоционально, оно основывается на переживании условий существования и далеко не всегда осознает свои внутренние мотивы и не всегда ясно формулирует свои цели.

Различие поведения и деятельности не означает, что в жизни субъекта деятельностные и поведенческие акты противостоят друг другу и не связаны друг с другом. Наоборот, они определённым образом соединены в активности субъекта, сохраняя свои специфические черты. С одной стороны, поведение и деятельность влияют друг на друга, так как особенности профессиональной деятельности воздействуют на психологию индивида, его ценностные установки и тому подобное, а индивидуальные психические особенности человека влияют на выбор профессиональной деятельности; с другой — поведение и деятельность соединяются друг с другом в процессе достижения цели. Деятельностные и поведенческие акты могут совершаться одновременно или чередоваться, причём непосредственная функция деятельности всегда состоит в достижении конкретных предметных результатов. Возможно, видимо, и перерождение тех или иных деятельностных актов в поведенческие по мере создания и стабилизации искусственной среды обитания. При этом поведение, в отличие от деятельности, выступает как совокупность действий, непосредственно обусловленных переживанием, волей, эмоциями субъекта, в более широком смысле — его жизненными установками, его жизненной позицией.

Деятельность представляет собой уникальное явление, лежащее в основании человеческой жизни и человеческого сознания. Но оно не универсально в том смысле, что не исчерпывает всех форм активности социального субъекта. Нельзя любое проявление активности отождествлять с деятельностью. Наоборот, необходимы дифференциация форм активности человека, исследование их с точки зрения внутреннего содержания и внешнего проявления. Отсутствие такой дифференциации является одним из основных препятствий на пути исследования деятельности. Наша задача состояла в том, чтобы указать на те признаки, которые могли бы привести к концептуальным моделям деятельности и поведения. Выявление специфических характеристик деятельности послужит в дальнейшем основанием для анализа методологической функции категории «деятельность» и для решения ряда методологических вопросов технических наук.

§ 2. Техносфера как воплощение мира деятельности

Обращение к деятельности как форме активного отношения человека и человеческого сообщества к природному миру, качественно отличной от поведения, даёт теоретическое основание для решения ряда вопросов, касающихся природы техники и технического знания. Продуктивное использование названного понятия начинается с разграничения субъективной и объективной составляющей в содержании деятельностного процесса. С одной стороны, всякое предметно-практическое действие организовано человеком и приспособлено к реализации той задачи, которая изначально имелась в виду при постановке цели деятельности. С другой стороны, в деятельностный процесс вовлечена природа через взаимодействия и через свойства предметов деятельности. Эта сторона дела прекрасно отмечена афоризмом Б. Бэкона: «В действии человек не может ничего другого, как только соединять и разъединять тела природы. Остальное природа совершает внутри себя» ⁸⁹.

Мысль о том, что в предметную практику человека вовлечена природа с её закономерностями, была высказано давно, можно сказать с первых шагов становления философского умозрения, а также научного и технического мышления в Европе. Например, о том, что архитектор подражает природе и использует предоставляемые ей возможности, писал ещё М. Витрувий. Однако признание факта органической связи природных закономерностей и действий человека принимает характер мировоззренческой и методологической установки только в период интенсивного развития науки и техники, начавшего в эпоху европейского Возрождения. Названная сторона дела вполне очевидным образом представлена в мировоззрении и деятельности учёных Возрождения и Просвещения. Об этом писал Л. Б. Альберти, известный автор книг о зодчестве, указывая на необходимость собирания практического опыта для познания природы. Та же самая установка сознания реализована в творчестве Г. Галилея и представлена в последующем в форме философско-методологического принципа в творчестве Ф. Бэкона. На деятельностном освоении природы настаивал К. Маркс, обратившийся в своё время к деятельной природе человека: «Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление предметной истинностью, — вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. На практике должен доказать человек истинность, то есть действительность и мощь, посюсторонность своего мышления» ⁹⁰.

В современной философско-методологической литературе на важность разграничения субъектной и объектной составляющих деятельности при анализе становления научных понятий указывает В. С. Стёпин: «Предметная сторона практики всегда имеет диалектический двойственный характер: будучи особой сферой деятельности человека, она вместе с тем является частью процессов объективного мира, не зависящего от человека; будучи результатом активности субъекта, она вместе с тем является естественным взаимодействием объектов, которые протекают в соответствии с законами материального мира» ⁹¹.

Диалектику субъективной и объективной составляющей предметного действия необходимо иметь в виду не только при рассмотрении становления научных понятий. Она имеет столь же фундаментальное значение для становления технических средств деятельности, системную совокупность которых можно в первом приближении назвать техносферой. Весь мир искусственного, порождённый человеческой деятельностью, мир, так далеко отстоящий от природных условий жизни становящегося человечества, есть своеобразный синтез природного и человеческого, объективного и субъективного, естественного и искусственного в строгом смысле этих слов. В онтологическом плане для становления мира техносферы одинаково важны обе названные составляющие. Однако при изучении деятельной составляющей человеческой истории на первый план выходит субъективная сторона процесса, именно, действия человека, накопление и развитие им опыта предметного действия, а также те мотивации, которые толкали его к развитию сферы технического (деятельного) опыта человека.

Исторически обозримое появление технических средств в человеческом обществе начинается с первых каменных орудий, условно говоря, с шельского рубила, представлявшего собой слегка обработанный кусок кремния, имевший универсальное назначение. Оно могло использоваться как ударный инструмент, режущий, колющий, скоблящий и тому подобный. Простые каменные орудия труда уже представляли собой элементы формирующейся техносферы. Однако её становление и вещественное наполнение даже на первом этапе нельзя представить исключительно как совокупность ручных орудий труда. Сфера деятельности даже в зачаточном состоянии представляет собой целостную и развивающуюся систему, элементы которой объединены её целевым назначением. Использование рубила предполагает вовлечение в деятельностный процесс других предметов, которые преобразуются в полезный для человека продукт. Такими предметами могут быть объекты растительного мира, в той или иной форме утилизируемые человеком, добытые и употребляемые в пищу животные, предметы природы, используемые для обустройства стоянки, жилища, очага и так далее. Иначе говоря, в какой-то степени человек начинает видеть природу сквозь призму деятельности, то есть видеть в ней то, что может служить ему и его преобразующему действию, не вступая при этом в противоречие ни с первобытным анимизмом, ни с более поздним мифологическим сознанием.

В широком смысле природа есть объект, на который направлено действие человека, но масштабы его воздействия на природу всегда исторически ограничены как наличными материальными возможностями, так и целями его деятельности. Тем не менее, можно сказать, что предметы, на которые направлены действия человека, актуально или потенциально вошли в его деятельностный мир, даже если он продолжает относиться к ним как предметам природы, то есть как к предметам, которые им не созданы, но существует сами по себе. Впрочем, в мифологическом сознании те или иные объекты или свойства природы представлены нередко как сотворённые мифическим создателем именно для того, чтобы обеспечить существование человека. Этим обстоятельством как бы отражена та тень, которую деятельность как форма активности отбрасывает на представление о мире природы. Однако нас здесь должно интересовать не столько воздействие деятельности на сознание, сколько формирование в процессе деятельности материальной предметной среды, вне которой становится невозможной жизнь человеческого сообщества.

Как уже указывалось, первой и активной компонентой названной предметной среды стали различные орудия, используемые человеком. Они получили название техники, технических средств, хотя Античность, с которой связано происхождение термина, обозначала термином «технэ» прежде всего умение, навыки в изготовлении чего-либо. В таком употреблении термина есть свой глубокий смысл. Дело в том, что орудия сами по себе ничего не производят, они есть средства деятельности и лишь включённые в контекст деятельности они реализуют свои «технические свойства». Однако производящая деятельность целесообразна и подчинена этой цели как некоему закону. Структуру производящей деятельности, подчинённой некоей цели материального преобразования, удобнее всего обозначить термином «технология», которая есть сумма ряда действий-операций над исходным преобразуемым предметом. По сути становление предметной деятельности всегда представляло собой одновременное нахождение некоего технологического процесса или технологической операции и средств их реализации. Либо в обратном порядке, именно, манипуляции с некоторым найденным ранее средством (например, слегка обработанным куском кремния) позволяли найти новые операции обработки. В ходе поиска и реализации операций преобразования предмета идёт дифференциация орудий, то есть развитие технических средств, техники в узком смысле этого слова.

Можно сказать, что в техническом плане становление деятельности начинается с открытия разного рода специализированных воздействий на обрабатываемые предметы. Эти воздействия предстают как взаимодействия предметов в ходе деятельного процесса, и сами это взаимодействия определённым образом структурируется, то есть складывается предметная структура, в рамках которой и осуществляется процесс преобразования, то есть некоторый технологический процесс. Совокупность элементов этой структуры не ограничивается инструментами, активно воздействующими на обрабатываемые предметы, но в их совокупность могут входит разного рода вспомогательные технические средства, например, обеспечивающие безопасность труда в современных условиях, снижающие вредное действие на человека и окружающую среду и тому подобное. Так или иначе ядром, сердцевиной преобразующей деятельности является технологический процесс, для реализации которого могут применяться те или иные технические средства, причём последние могут сильно отличаться друг от друга. Резать можно каменным или стальным ножом, токарным резцом, стеклом, алмазом и так далее. Подобным образом нагревать и плавить материал или теплоноситель можно в печи, использующей каменный уголь, газ или нефтепродукты.

Технический прогресс совершается посредством изменения по меньшей мере двух его составляющих, именно, через поиск новых технологий и через поиск средств их реализации, причём в последнем случае речь идёт не только о средствах реализации новых технологий, но также и о новых средствах реализации известных технологий, резко повышающих эффективность производственного процесса. Например, крупным шагом в развитии хозяйственной деятельности человека было открытие процесса выплавки металла. Природная суть технологии заключается в раскислении окиси железа при нагревании руды в смеси с содержащими углерод компонентами. Но на разных стадиях применялись различные средства осуществления этого процесса, определявшие и особенности самой технологии. На первых порах при относительно низких температурах, достигаемых в кричных печах, получали не жидкий металл, а крицу, из которой ударным механическим способом раз за разом выбивались шлаки. Многократно повторённый процесс приводил к получению заготовки, пригодной для ковки железных изделий. Современный процесс получения металла разбит на две стадии: первичный передел руды в доменных печах, завершающийся выплавкой чугуна, и вторичный передел чугуна в сталь, совершающийся в сталеплавильных печах различной конструкции. Эти процессы несопоставимы по своим масштабам и качеству (температура, чистота металла и тому подобное) с первыми шагами металлургии, хотя в принципе суть технологического процесса осталась той же самой.

Технологический опыт составляет фундаментальную часть технического оформления сферы деятельности. Неудивительно, что средневековые цеха тщательно охраняли свои секреты, то есть применяемые технологии, а также реализующие их инструменты и приёмы труда. При этом в сферу технологии входят не только способы преобразования материалов, как это имеет место в металлургии, но преобразования веществ (химические технологии), преобразовании информации, энергии, различные биохимические и биогенетические технологии и тому подобное. Такое сложное сооружение как единая энергетическая система предстаёт одновременно как средство реализации технологии получения и передачи электрической и тепловой энергии, а сеть Internet в определённом аспекте предстаёт как техническое средство, реализующее современные технологии получения, переработки и передачи информации. Так или иначе, развитие материальных средств, которые мы привыкли называть техникой, происходит в органической связи с развитием технологий. По сути это единый процесс, но если сами технологические процессы оживают в процессе деятельности, в процессе производства, то набор технических средств становится видимым и наглядным, когда остановлен технологический процесс. Тогда мы видим как бы омертвленную технику в виде бездействующих станков, стоящих трамваев, автомобилей, видим опоры электропередач, антенны, мосты, железнодорожные пути и тому подобное.

Технология как бы замирает в технических средствах, в них же они и оживает. В этом смысле мир техники предстаёт как овеществлённая, иначе говоря, опредмеченная технология. Неудивительно, что в процессе теоретического осмысления сущности мира техники, начавшегося с сочинения Э. Каппа, термин «техника» использовался преимущественно в этом узком смысле, то есть им обозначали прежде всего материальные средства деятельности, материальные средства труда. В настоящее время в объём используемого названным образом термина должно быть включено по сути бесчисленное множество инструментов, приборов, сооружений, начиная от ручных средств труда, датчиков, инструментов контроля и так далее, до автоматизированных комплексов в машиностроении и сложных транспортных систем, энергетических систем, систем связи и так далее. В названном смысле мир техники сегодня чрезвычайно велик и, как утверждает некоторые исследователи, по своему объёму техническая реальность вполне сопоставима с природной действительностью ⁹².

В традиционном использовании термина «техника» принимались во внимание два наиболее значительных признака техники: её искусственность (технические средства изготовлены человеком) и использование техники как средства преобразовательной деятельности. В марксистской литературе при рассмотрении мира техники вначале имелась ввиду преимущественно производственная деятельность, но со временем такое функциональное ограничение было снято и в объём обсуждаемого понятия вошла бытовая техника, военная техника и тому подобное. ⁹³

Тот факт, что технические средства сами являются продуктом предметно-преобразующей деятельности, позволяет соотнести с техникой и другие продукты деятельности. Действительно, объекты, на которые направлена человеческая трудовая деятельность, превращаются в продукты, в изделия, которые наполняют мир человеческой жизни. Речь идёт как о специальных инструментах деятельности, развивающейся в социальном теле, так и о множестве предметов, наполняющих быт отдельного индивида, семьи, деревенского поселения, города и так далее. В сочинениях, посвящённых проблемам техники, предметы быта не было принято относить к техносфере. В частности, к технике не относят многие предметы домашнего обихода. Никто не называет техникой столовую посуду или даже посуду для приготовления пищи, к технике не относят также и столовые приборы или, например, домашнюю или офисную мебель. Домашняя утварь, посуда и так далее рассматривались скорее как атрибуты материальной культуры. Такой подход вполне оправдан, поскольку названные предметы органично вписываются в быт и несут на себе отпечаток культуры, они свидетельствуют о степени её развития через образ жизни людей. С другой стороны, все эти предметы есть результат деятельности, оснащённой необходимыми техническими инструментарием, они представляют собой материальные продукты «технэ», то есть продукты определённым образом организованных технологических процессов. Принято говорить о ювелирной технике в смысле техники огранки драгоценных камней, и по качеству огранки судить о техническом уровне работы мастера. Однако никто не назовёт техникой само ювелирное украшение, как не называют техническими средствами ни мебель, ни кухонную посуду в отдельной квартире, хотя последняя является средством приготовления пищи.

Названные предметы выведены из сферы общественно организованной трудовой деятельности. Они являются необходимыми элементами культурных форм жизни человека и это культурное бытие подобных вещей гораздо более важно, нежели тот факт, что всякая вещь в том или ином отношении выступает материальным средством деятельности в том или ином жизненном процессе. Поэтому их нельзя включать в мир техники в узко понимаемом смысле этого слова. Но они могут быть включены в более широкое целое именно как продукты технологических процессов, как продукты технически организованной деятельности. На включении продуктов производства в техническую реальность настаивает Б. И. Кудрин и можно согласиться с тем, что мир производственно-технической деятельности запечатлевает себя в своих продуктах, и в этом смысле, а не только как средства жизнедеятельности, продукты производственно-деятельного процесса также могут быть отнесены к техносфере, но не к технике в более строгом смысле этого термина. Подвижность грани между собственно техникой и «нетехническими продуктами» обнаруживается через то обстоятельство, что сложные предметы современного быта (телевизор, холодильник, электрическую или волновую печь и тому подобное.) называют бытовой техникой. В ещё большей степени генетическая связь между техническим миром производства и его продуктами проявляется с момента рождения автомобиля, который используется как средство транспорта не только в производстве, но и в повседневной жизни, не направленной на осуществление трудовых процессов. Иначе говоря, весь мир искусственных предметов есть часть техносферы. К тому же эти продукты не самовоспроизводящиеся, их замена, восстановление или ремонт возможны лишь в контекесте «жизни» техносферы в целом, поддерживаемой человеческой деятельностью.

Особым компонентом искусственного мира деятельности, в котором обитает человек, являются материалы. Человеческая деятельность с первых её шагов была связана с поиском в природе материалов, пригодных для изготовления орудий, предметов быта и так далее. В каменном веке это был отбор кремния и кремниевых залежей. Появление лука потребовало отбора подходящих растений для упругой луки и необходимого материала для тетивы. Строительство жилья и средств передвижения в виде, например, лодки той или иной конструкции потребовало умения выбирать подходящие деревья и умения доводить материал до необходимых кондиций (чистить от коры, сушить, обжигать и тому подобное). Не приходится много говорить о важности выбора и приготовления материала для изготовления музыкальных инструментов и так далее. Часть необходимых материалов давала утилизации добываемых или выращиваемых животных, другая часть — из переработки растений и так далее. Важно, что по мере развития деятельности начинается и совершенствуется приготовление искусственных материалов для изготовления тех или иных объектов.

В древней истории человечества отмечен прогресс в области материалов условным разделением каменного, бронзового и железного веков, как исторических этапов развития хозяйственно-технической деятельности, использующей качественно различные материалы и приобретающей по этой причине весьма различные технико-технологические возможности. Многообразие материалов современного производства не поддаётся описанию, все разветвлённые виды деятельности располагают большим множеством искусственно приготовленных материалов, начиная от искусственно разводимых бактерий и до разнообразных сталей и сплавов, полимеров, искусственных тканей и тому подобного.

Можно приводить бесчисленное множество примеров из весьма различных областей деятельности, где материалам принадлежит или принадлежала решающая роль, начиная от модной одежды, когда модельеры достигают успеха благодаря применению новейших тканей, и завершая областями производства, от которых зависит хозяйственное развитие и безопасность общества. В период первой промышленной модернизации России, предпринятой Петром I, стране потребовалось огнестрельное оружие, для которого нужен был в большом количестве качественный металл. Для решения этой задачи появились металлургические заводы на Урале. Ещё более сложные задачи по поиску и приготовлению нужных материалов встали перед обществом в период советской индустриализации, при освоении космоса, в сфере микроэлектроники и так далее. Задачи такого рода непрерывно сопровождают научно-техническое развитие человечества во все периоды его развития и особую остроту они приобрели с момента становлении индустриального общества. В конечном счёте, материалы представляют собой неотъемлемую часть того, что здесь названо нами техносферой.

Хозяйственная деятельность человека, в особенности промышленное производство сопровождается большим количеством отходов, загрязняющих биосферу выбросов и так далее. На включении их в состав технической реальности вполне правомерно, на наш взгляд, настаивает Б. И. Кудрин. Действительно, если в естественноискусственный мир техносферы включены продукты, производимые при реализации технологических процессов, то должно быть признано и существование её побочных и часто нежелательный «продуктов» в виде отходов, выбросов, шлаков, тереконов и других воздействий на окружающую среду, в частности, воздействий на космические параметры земной оболочки (озоновый слой). Тем более, что это воздействие техносферы на биосферу, геоклиматические характеристики природного окружения, состав атмосферы и другие составляющие оболочки Земли приняло глобальный характер, оцениваемый иногда как экологическая катастрофа.

Таким образом, в состав техносферы в нашем понимании вошли средства деятельности (собственно техника по Б. И. Кудрину), технологии, материалы, продукты производящей деятельности и отходы. В этой связи необходимо пояснить употребление терминов. Как уже отмечалось, названные пять элементов техносферы Б. И. Кудрин обозначает термином технетика, рассматривая её как часть технической реальности, в состав которой (технической реальности) должны войти документы, несущие информацию о технетическом мире. То, что названный автор называет технетикой, названо нами техносферой, то есть материальной действительностью, которая порождена человеческой деятельность и образует, наряду с другими составляющими, мир искусственного, в котором осуществляется жизнь человека и его производящая (хозяйственная) деятельность. Причина предложенного нами использования термина «техносфера» вместо термина «техника» в том, что принятие терминологии Б. И. Кудрина означало бы принятие его концепции в целом.

Между тем, соглашаясь с его концепцией техноценозов как перспективного и продуктивного подхода к описанию всей той действительности, которую мы связывает с прилагательным «техническая», мы находим весьма дискуссионными мировоззренческие и даже историософские выводы, предлагаемые создателем технетики как науки о техническом. По этой причине объём понятия «техносфера» представлен нами в рассмотренных выше границах и в соответствующем значении. Такое употребление предопределено концептуальной установкой, согласно которой техносфера порождена деятельностью и есть овеществлённой и живой мир деятельности. Природа деятельности, как отмечено в предшествующем разделе, должна быть осознана как сфецифическая форма активности, освоенная в силу комплекса эволюционных причин только видом Homo sapiens, и ставшая на Земле средством жизни только этого вида.

Сегодня мир искусственного принял глобальный характер, что даёт основание некоторым исследователям, как уже указывалось, называет техносферой всю оболочку Земли, преобразованную технической реальностью. В этом наступлении технической реальности Б. И. Кудрин видит проявление закономерностей эволюционного процесса, совершающегося хотя и при помощи человека, но ставящего человека скорее на место средства, а не цели развития. Однако подобный технократический взгляд на развитие технического мира далеко не бесспорен. Как уже указывалось в первой главе, мир техники и все сопровождающие его становление следствия порождены человеком, его предметно-преобразующей деятельностью. Поэтому место техносферы в социально-природном мире должно определяться через представление о человеке, о его способе существования и перспективах развития человечества. Иначе говоря, в мировоззренческом плане антропология должна предшествовать философии техники.

В этом плане особенно важным становится выяснение причин стремительного и, можно сказать, угрожающего развития техносферы в последние три столетия в так называемом модернизированном обществе. Мир техники со всеми названными выше компонентами техносферы окружает человека с первых шагов социогенеза. Масштабы его роста и влияния на природную среду возрастали постепенно и вплоть до наступления индустриальной эры не имели угрожающего характера. Более того, техносфера традиционного аграрного общества не была враждебна ни человеку, ни природе даже в тех случаях, когда человек активно и масштабно вмешивался в природные процессы через вырубку лесов под пашню, строительство плотин и ирригационных систем и тому подобное. В конечном счёте искусственная техническая среда встраивалась в ландшафт, в какой-то мере определялась ландшафтом, но не ставила своей задачей коренное изменение природной среды.

Иная ситуация начала складываться в процессе становления капитализма в Европе, и эта ситуация порождена не законами техноэволюции, но новой ментальностью «фаустовского духа» европейской культуры (О. Шпенглер). Ненасытная жажда освоения и преобразования природы, проснувшаяся во времена Возрождения и выраженная в частности в сочинениях Ф. Бэкона и в других произведения гуманистов и просветителей, была инициирована самоутверждением человека, самонадеянным антропоцентризмом, выразившимся в конечном счёте в стремлении ко всё большему комфорту и гедонизму в повседневной жизни, толкающему человека к техническому изобретательству за счёт познания и преобразования природы. В сфере экономики это стремление было поддержано стремлением к максимизации прибыли, осуществляемой в том числе за счёт новейших изобретений, основанных на познании природы. Добившись преимущества за счёт технического превосходства, западный мир бросил глобальный вызов другим обществам, стремление которых сохранить себя в истории привело к соответствующей реакции. Точнее сказать, на этот вызов смогли ответить общества, не успевшие стать бессильными донорами западного мира и сохранившими внутренний потенциал для того, чтобы встать на путь технического прогресса. Подобный ответ в том или иной традиционном обществе сопровождался и сопровождается сложными социальными процессами, изменениями не только в социальной структуре, порождаемыми новыми формами хозяйствования и способами вовлечения населения в хозяйственную деятельность, но также и культурными процессами, обеспечивавшими соответствующее изменение ментальности и формирование общественной мотивации к ускоренному техническому прогрессу. Одним из исторических примеров подобного рода была индустриализация в СССР, осуществлённая в кратчайшие сроки и с максимальным напряжением сил общества. Другие примеры дают Япония, Китай, Индия и ряд других неевропейский стран, вступивших на путь технического прогресса.

Техносфере присуща своя внутренняя логика развития, например, ценологические закономерности, на которые указывает Б. И. Кудрин ⁹⁴. Однако определённые внутренние закономерности не отменяют того факта, что техносфера возникает как продукт человеческой предметно-практической деятельности ⁹⁵. Предметно-преобразующая деятельность человека находит своё воплощение в становлении деятельности и принципиальные вопросы, касающиеся дальнейшей судьбы технического мира, есть вопросы, связанные с роль практической деятельности в жизни человека. Вне человеческой деятельности техническая сфера может только разрушаться, а её воспроизводство неотделимо от формирования мотиваций жизни, преобразующихся при определённых обстоятельствах в цели деятельности. Технический мир оказывает воздействие на формирование жизненных мотиваций человека по принципу обратной связи, но нельзя утверждать, что техническая среда задаёт эти мотивации. Их формирования происходит в сфере культуры, которая как целое имеет свой статус в обществе и имеет функцию хранителя генотипических социокультурных признаков общества. Столкновение исторических культурных мотиваций с разрушительным воздействием потребительской установки, поддержанию которой способствовало бурное научно-техническое развитие, остро переживалась ответственными философами XX века и обсуждалась как проблема взаимодействия культуры и техники.

В этой связи можно утверждать, что импульсы к развитию мира техники формируются на пересечении сферы действия культуры, определяющей ментальные установки общества, и собственно предметной деятельности, создающей материальные условия для воспроизводства общества как целого. Поэтому сохраняет свою актуальность вопрос о том, какую роль играет предметная деятельность в жизни общества, способна ли она диктовать ментальные установки и тем самым определять жизненный путь общества, как это представлялось, например, в марксизме.

Воздействие предметной деятельности на жизнь человеческого сообщества бесспорна уже по той причине, что она в совокупности с другими факторами эволюции дала старт социогенезу. Как указывалось ранее предметная деятельность как способ взаимоотношения с окружающей средой, освоена только видом Homo sapiens. Однако предметная практика не исчерпывает сущности жизни сообщества. В широком смысле предметная деятельность есть средство жизни, точнее, средство социально организованной жизни. Другим фактором является мир культуры, организующий социальное поведение и непосредственно отвечающий за мотивации социального поведения индивида. По этой причине, как уже сказано, положение и роль техносферы должны оцениваться через соотношение мира культуры и мира деятельности.

Деятельность создаёт искусственный мир, в котором осуществляется жизнь человеческого сообщества, являющего собой высшую и доминирующую форму организации жизни на Земле. Однако сама жизнь создаётся не деятельностью, она начинается с биологических форм (биологических сообществ) и продолжается в культурных формах. Деятельность и создаваемый ей мир техносферы предстают как средство социальной жизни человека, её инструмент. Если техника приобретает доминирующую и даже демонизирующую роль в жизни общества, то причина такого положения заключается в характере культуры, точнее, в характер мотиваций, являющихся ведущими в обществе. В частности, в техногенной цивилизации Запада развитие техносферы приобрело угрожающий характер в силу тотальной установки на материальное потребление как доминанту человеческой жизни и связанные с ним удовольствие и комфорт ⁹⁶. Хотя установка на удовольствие и комфорт не была основанием протестантской трудовой этики, которую М. Вебер называет одним из генетических источников «духа капитализма», она утвердилась по мере развития индустриального общества Запада. Иначе говоря, техносфера рождена социальной жизнь человека, которая не может совершаться вне техносферы. Но на процессы развития последней решающим образом сказываются социальные мотиации, формирующиеся в мире культуры. Естественно-искусственный мир техносферы органично включён в процесс социальной жизни, и характер развития техносферы зависит от выбора обществом своей исторической жизненной траектории. Однако это не значит, что техносфера диктует обществу смысложизненные ценности. Окончательный жизненный выбор совершается в сфере культуры и человеческого сознания, вне которых вообще нельзя говорить о человеческой социальности.

§ 3. Инженерная деятельность и технические знания

Техносфера представляет собой часть предметной среды, в которой живёт человек. В то же время она оказывается средством воспроизводства материальной культуры, материальных условий жизни общества. Технический мир не способен к самовоспроизводству без участия человека. Как материальные средства, так и навыки деятельности должны передаваться от поколения к поколению. На основе трансляции деятельностного опыта и для целей такой трансляции формируются знания о техносфере, обращённые прежде всего к её ядру, то есть к знанию способов (технологий), а также строения и свойств собственно технических средств и материалов, необходимых для соответствующих ветвей деятельности. Эти знания прошли определённые стадии в своём развитии, о которых будет идти речь в последующем. Здесь же следует отметить, что развитие и специализации различных сфер практической деятельности с необходимостью приводит к появлению специалистов, обладающих знаниями, необходимыми для реализации соответствующей деятельности. В различные периоды истории человеческой практики такие специалисты имели определённый общественный вид и занимали соответствующую социальную нишу. Например, для аграрного производства Средневековья характерными фигурами являлись средневековый ремесленник, деревенский кузнец и так далее. Эпоха индустриализации породила особую профессиональную группу инженеров, эти «жрецов машины» по словам О. Шпенглера. Технические знания сегодняшнего дня, передаваемые в рамках высшего технического образования, являются средством инженерной деятельности, и по характеру этой деятельности можно будет судить и о содержании и об особенностях технического знания.

Характерная черта технического опыта и технического знания, на которую следует указыва в интересах дальнейшего рассмотрения проблемы, заключается в том, что технические знания обращены к практике, которая, как уже указывалось, представляет собой единство объективного и субъективного начала. Значение этого структурного расчленения предметного действия заключается в том, что оно позволяет указать на объектную область технического знания, на исследуемую им реальность. Если для естественных наук предметные структуры практики (предметные структуры эксперимента) служат средством поиска природных закономерностей, то технические знания интересуются предметными структурами как таковыми. Можно утверждать, что технические знания направлены прежде всего на изучение предметных структур практики, в частности, на изучение принципов организации предметных структур, предметов, пригодных для практических целей, способов их связи и тому подобное. Они отражают, можно сказать, субъективную составляющую практики, те способы соединения и разъединения предметов, на которые указывал Ф. Бэкон. Закрепить найденный опыт в виде технологий, устройств и материалов — такая задача стояла первоначально перед техническим опытом и техническими знаниями. При этом техническое знание должно было фиксировать те свойства и структуры, которые составляют техническую сторону деятельности и наличие которых обеспечивает успех того или иного специфического вида деятельности.

В таком контексте можно сформулировать цели инженерной деятельности, которая с первых шагов своего возникновения связана как с организацией и воспроизводством устоявшихся форм предметной деятельности, так и с проектированием и практическим созиданием новых её видов. Внешние функции инженерной деятельности определены задачами организации технической (технологической) стороны производственного процесса.

Типичной задачей инженерной деятельности является создание (проектирование) технических устройств, приспособлений, разного рода сооружений: «Инженер должен решать задачи, которые формулируются обычно в виде общих требований к функциям, выполняемым прибором. Задача инженера — реализовать эти требования в конкретном устройстве (сооружении или технологическом процессе), которое даёт нужный техникоэкономический эффект» ⁹⁷. Эта характеристика в принципе верно отражает функцию инженерного дела, состоящую в проектировании и воспроизводстве технической стороны деятельностного процесса. Так как трудовые действия субъекта приспособлены к объектным структурам деятельных актов, то в центре внимания инженера оказываются указанные структуры, их отдельные элементы, технология создания тех или иных объектов и тому подобное. По этой причине инженерное дело традиционно концентрировалось вокруг проектирования устройств и сооружений и практической реализации проектов. Э. Крик отмечает, что инженер «стремится создать реальный прибор, устройство или разработать процесс, полезный людям… Инженер создаёт все это в процессе работы, называемой проектированием… Процесс проектирования составляет саму суть инженерного дела» ⁹⁸.

В качестве особой профессии инженерное дело складывалось в процессе становления индустриальной фазы развития западного общества и привлечением научного знания для решения производственно-технических задач ⁹⁹. Однако ряд задач, решением которых занята инженерия, возникли на более ранних стадиях развития предметно-деятельностной практики человека. Речь идёт о проектировочных процессах и организации процесса выполнения проекта в некоторых видах деятельности, прежде всего, в строительстве и архитектуре. Сами процедуры проектирования имели место далеко не во всех производствах, в частности, нет оснований говорить о проектировочной деятельности в ремесленном производстве. Здесь воспроизводились навыки, а конструктивные изменения вносились в процессе самого производства и представали как модификации изготавливаемого продукта ¹⁰⁰. Однако отделение функции проектирования от непосредственного исполнения проекта имело место в отдельных сферах деятельности задолго до становления инженерии, опирающейся на научное знание.

Таким образом, если на первых этапах становления предметной деятельности функции проектировщика и непосредственного исполнителя не расчленялись, то по мере дифференциации деятельности, развития и усложнения её предметных структур возникла потребность в специалистах, способных проектировать технические средства производственных процессов. При этом, как уже отмечено, ремесленное производство, получившее широкое развитие ещё в рабовладельческих государствах, само по себе инженерную профессию не порождает. Объяснение этому обстоятельству можно найти в том, что в ремесленном производстве средства труда находятся в руках непосредственного производителя, и он сам занимается организацией и выполнением работ. Опыт и мастерство хранятся здесь узким кругом людей и передаются от поколения к поколению. Зато фигура инженера появляется там, где производимые работы по своему характеру не могут быть осуществлены одним человеком, а требуют кооперации разных работников. Здесь возникает необходимость в человеке, хорошо знающем техническую сторону дела, способном управлять ходом работ и контролировать процесс изготовления продукта в соответствии с задуманным проектом.

Уже в Античности имеет место необходимость выполнять работы, выходящие за пределы ремесла, например, заниматься сооружением храмов, крепостей, дорог, мостов, жилых домов, водопровода, военных машин и укреплений. Здесь появляются специалисты, в чём-то предвосхищающие будущего инженера. Такими специалистами были прежде всего строители, среди которых и появляется фигура архитектора, выполняющего, можно сказать, функцию инженера своего времени.

Характерным примером решения инженерной задачи в античную эпоху можно считать, например, строительство неким Мандроклом моста через Боспор для войск царя Дария, направляющегося войной на скифов (513 год до Новой эры). Как свидетельствует Геродот, Дарий щедро одарил Мандрокла, а сам Мандрокл считал, что он стяжал славу для самосцев (остров Самос — родина Мандрокла) строительством моста ¹⁰¹.

Существует предположение, что и Фалесу Милетскому приходилось заниматься инженерными задачами, например, выполнять роль маркшейдера при прокладке водопроводного туннеля. В целом же функции античного инженера-архитектора, характер выполняемых им работ и характер его знаний подробно описаны Витрувием в его трактате «Десять книг об архитектуре».

При рассмотрении развития подобной протоинженерной деятельности обращают на себя внимание следующие обстоятельства. Во-первых, весьма многогранный характер деятельности архитектора, который не только занимается собственно архитектурными и строительными задачами, но участвует во множестве различных производств от строительства гражданских и культовых зданий до сооружения дорог, водопроводов, фортификационных сооружений, военных машин, устройств для выработки краски и так далее. Во всяком случае именно такое представление о деятельности архитектора даёт трактат Витрувия. Во-вторых, деятельность архитектора-проектировщика античного и средневекового периода почти не связана с достижениями естествознания. Научное знание того времени не могло найти практического применения уже потому, что оно не было для этого пригодно, в то время как инженерное дело XVIII века уже широко опирается на науку.

Последнее обстоятельство порождало в ряде случае представление, что задача инженера — применение на практике достижений науки. Но в этом суждении скрывается существенная неточность. С первых этапов своего развития протоинженерная деятельность направлена на проблемы практики, решение которых может быть получено как на основе научного знания, так и без его использования, ибо методы решения технических задач были различными в различные периоды его развития. Поэтому донаучная инженерная деятельность, как и ремесленная и производственная практика, могла развиваться длительное время независимо от успехов или неудач теоретического и экспериментального естествознания. Технические успехи, которыми сопровождалось развитие общества, не всегда стояли в прямой связи с успехами науки. Э. Крик отмечает, что «инженер нужен обществу не исключительно для применения на практике достижений науки; он решает возникшие задачи и в процессе таких решений использует, если это необходимо, научное знание» ¹⁰². Подобным же образом Д. К. Фейб-лмен подчёркивает, что технология «возникла как попытка удовлетворить практическую потребность без использования наук… технология может быть и без науки, так было фактически тысячелетиями» ¹⁰³.

Способность инженерии (по крайней мере, в прошлом) решать свои задачи без непосредственного обращения к научному знанию ведёт к постановке вопроса о том, на какие знания опирается инженерная деятельность в целом. Должны ли они быть знаниями о природе, подобными античной натурфилософии, или инженерия вырабатывает другие знания, более или менее независимые от достижений естествознания и натурфилософии.

Особенности знания, используемого практиками, отмечались в той или иной форме с давних пор. В сочинениях Аристотеля проводится различие между знаниями практика и, знаниями теоретика (философа). Практики владеют опытом и искусством. Опыт — это знание единичного, на нём основывается умение осуществлять те или иные действия по отношению к отдельным предметам с практической целью. Искусство — знание общего, и поэтому оно есть знание причин единичного: «Имеющие опыт знают «что» но не знают «почему»; владеющие же искусством знают «почему», то есть знают причину … А ремесленники подобны некоторым неодушевлённым предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная (как, например, огонь, который жжет); неодушевлённые предметы в каждом таком случае действуют в силу своей природы, а ремесленники — по привычке» ¹⁰⁴.

Признак владеющего искусством, по мнению Аристотеля, — способность научить: «Наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлечённым знанием и знают причины. Вообще признак знатока — способность научить, а потому мы считаем, что искусство в большей мере знание, нежели опыт, ибо владеющие искусством способны научить, а имеющие опыт не способны» ¹⁰⁵. От опыта и искусства отличается наука, занимающаяся «первыми причинами и началами». Науки об умозрительном, как отмечает Аристотель, выше искусств творения ¹⁰⁶.

Противопоставление опыта, искусства и науки о первых причинах, сделанное Аристотелем, отражает, на наш взгляд, некоторые особенности знаний, используемых человеком. Умение ремесленника осуществлять те или иные действия могло базироваться на опыте, который, принимая консервативные формы, мог повторяться с механической затверженностью. Знание такого уровня носило по большей части рецептурный характер. Оно представляло совокупность предписаний, выполнение которых должно было вести к намеченному результату.

Практическая деятельность не могла однако ограничиваться знаниями такого типа. Для ремесленника, и в ещё большей степени для инженера, важно было знать основания производимых ими действий. Для этого нужно было выявить связи и отношения предметов в актах деятельности с тем, чтобы получить объяснение получаемым результатам и иметь основания для целенаправленной перестройки предметного содержания деятельности с целью достижения требуемого результата. К этим знаниям могла присоединяться или не присоединяться картина мира, создаваемая в античной философии. Во всяком случае, философия ориентировалась на познание мира самого по себе, а не на познание основ практического действия.

Определённые черты аристотелевского разграничения научного и практического знания можно обнаружить, хотя и в новой форме, в современных условиях. В настоящее время встречается, по крайней мере, три различных подхода к оценке сущности технического знания.

В одном случае его противопоставляют науке, считая, что оно является предписанием к деятельности и не содержит в себе теоретического слоя, характерного для научного знания. В другом случае технические науки относят к прикладному естествознанию, рассматривая их как приложение естественнонаучного знания к практике. Наконец, можно исходить, из того, что технические науки представляют собой своеобразную отрасль научного знания (нечто подобное аристотелевскому искусству), не тождественную ни естествознанию, ни эмпирической констатации практического опыта. Эти точки зрения находят в той или иной степени отражение в исследованиях, направленных на выявление специфики технического знания.

В зарубежной методологии науки, находившейся под влиянием идей неопозитивизма, практически не уделялось никакого внимания вопросам методологии технического знания. Однако в работах ряда исследователей, воспринявших идеи К. Поппера и основные положения постпозитивизма., уделено значительное внимание методологическому анализу технического знания. Об этом свидетельствует ряд публикаций по указанным вопросам ¹⁰⁷.

Наиболее характерное разграничение, принятое в работах зарубежных методологов, — это выделение чистой науки, прикладной науки и технологии ¹⁰⁸. В статьях, написанных на английском языке, отсутствует понятие «технические науки». Оно замещается довольно универсальным понятием «технология» (technology), обозначающим одновременно как сферу деятельности человека, так и совокупность знаний, обслуживающих эту деятельность. Следует отметить присущее почти всем исследователям стремление разграничить науку и технологию как различные сферы деятельности, связанные друг с другом, но имеющие в то же время свои самостоятельные пути развития.

Наиболее энергично эту точку зрения выражает X. Сколимовски, который указывает на различие целей науки и технологии и различные критерии, характеризующие прогресс в той или иной области. Задачей технологии является увеличение эффективности производства, в то время как цель науки состоит в отыскании истины. Различие в критериях прогресса X. Сколимовски рассматривает как главное основание для различения науки и технологии: «Мой тезис состоит в том, что технологический прогресс есть ключ к пониманию технологии. Вне понимания технологического прогресса нет понимания технологии и теряет смысл философия технологии. Попыткам, имеющим своей целью свести технологию к прикладной науке, недостаёт ощущения специфики проблемной ситуации, присущей технологии» ¹⁰⁹. Критерии технологического прогресса могут быть различным в различных отраслях техники, но общая черта всех видов технологии — стремление к эффективности: «Технологический прогресс может быть описан как стремление к эффективности в производстве продуктов определённого типа» ¹¹⁰.

Указывая на связь технологического и научного прогресса, X. Сколимовски подчёркивает, что технологические успехи могли достигаться и в ряде случаев достигаются и поныне независимо от прогресса науки. На эту сторону дела обращают внимание и другие исследователи. Дж. К. Фейблмен указывает, что «технология возникла из попытки удовлетворить практическую потребность без использования науки» ¹¹¹ и что в течение тысячелетий она могла существовать и существовала без науки. Причина этого положения усматривается им в том, что достижение практической пользы не находится в однозначной связи с достижением истины: «То, что польза не детерминируется теорией, может быть показано без труда. Несмотря на успех теории Коперника, улучшенной и дополненной Кеплером, Галилеем и Ньютоном, мы никогда не отказывались от использования концепции Птолемея при прокладывании курса наших судов или при регулировке часов» ¹¹².

Аналогичным образом М. Бунге отмечает, что теория, используемая для объяснения практических действий, может оказаться эффективной, хотя она являлась или является ложной. Эта возможность обусловлена тем, что в структуре ложной в целом теории может заключаться зерно истины, либо тем, что в технологическом процессе присутствуют эффективные операции, найденные независимо от теоретических построений: «Так, возможно производство превосходной стали посредством комбинации магических эскорциумов с операциями, предписанными ремеслом — как это было вплоть до начала XIX столетия. Также возможно улучшение состояния невротика посредством шаманства, психоанализа и других практических действий, пока эффективные средства, такие как внушение, кондишинг, успокоение, всё время комбинируются с ними» ¹¹³.

Возможность достижения практических успехов при отсутствии научно-теоретического объяснения используемых явлений означает, что технология обслуживается особым «практическим» знанием. В поисках особенностей этого знания И. Жарви указывает на различие двух видов знаний: знания «как сделать что-либо» (know — how) и знание «что есть некий объект» (know — what), полагая, что они являются обязательными частями человеческого знания ¹¹⁴. Технологию И. Жарви связывает со «знанием как», которое может обеспечить эффективность действий, в то время как основной характеристикой «знания что» является его истинность или ложность. Однако Жарви считает, что и технологическое знание можно рассматривать как часть истинного знания, которое аналогично фактуальным утверждениям типа «вода кипит при температуре 100° С»: «Истина не то же самое, что эффективность. И когда мы ведем речь о знании, мы обычно имеем в виду знание истины. Я же хочу сказать, что знание об эффективности также есть знание истины, даже если оно существует на необычном логическом уровне. Оно есть, так сказать, истинное знание о том, что является эффективным. Оно однако не является истинным знанием о том, почему это эффективно; оно ничего не объясняет. Но оно является тем не менее частью совокупной истины» ¹¹⁵.

И. Жарви не отождествляет, однако, технологическое знание с научным, оставляя за технологическим знанием в лучшем случае статус фактуальных утверждений. Несколько иной позиции придерживается Дж. К. Фейблмен. Он разграничивает чистую науку, прикладную науку и технологию. Если чистая наука развивается для удовлетворения потребности в знании, то «под прикладной наукой подразумевается использование чистой науки для какойнибудь практической цели» ¹¹⁶. Технология, в свою очередь, опирается на прикладную науку и «может быть в этой связи описана как дальнейший шаг в прикладных науках посредством улучшения инструментов» ¹¹⁷. Рассматривая взаимодействие чистой науки, прикладной науки и технологии, Дж. Фейб-лмен тем не менее отделяет технологическое знание от научного, полагая, что «технология гораздо более склонна к обнаружению эмпирических законов, нежели законов теоретических, законов, которые являются скорее генерализацией (обобщением) практики в отличие от тех законов, которые были открыты, а затем применены к практике» ¹¹⁸.

Точка зрения, рассматривающая техническое знание как научное, представлена в статьях М. Бунге. Он отмечает, что различие между технологией и наукой до сих пор представляется недостаточно чётко и не может быть ясно установлено, пока технологию принимают за искусство (ремесло), лишённое теории ¹¹⁹. При этом техническое знание в значительной мере отождествляется с прикладной наукой, теоретическое содержание которой тесно связано с практикой, так что «технологические знания, организованные в теории, обоснованные правила и данные являются в конце концов результатом приложения метода наука к практическим проблемам» ¹²⁰.

Существенная особенность, характеризующая подход М. Бунге к свойствам технического знания, состоит в следующем. Если X. Сколимовски, Дж. Фейблмен и И. Жарви связывают эффективность практических действий с эффективностью правил, используемых субъектом, то Бунге указывает, что «теория может быть плодотворной по отношению к действию либо потому, что она даёт знание относительно объекта действия, например, машин, либо потому, что она направлена на решения, которые предшествуют производству и использованию машин и направляют их» ¹²¹. В соответствии с этим Бунге выделяет субстантивные и оперативные технологические теории. Первые тесно связаны с естествознанием и направлены на рассмотрение «объектов действия». Вторые часто не имеют прямой связи с естественными науками и направлены на оптимизацию решений, касающихся действий человека: «Теория полёта относится к первому виду, в то время как теория, рассматривающая оптимальные решения относительно распределения самолётов над территорией, относится ко второму виду. Обе являются технологическими теориями, но тогда как теория первого вида является субстантивной, теория второго типа является по смыслу оперативной» ¹²².

Положительными сторонами позиции М. Бунге являются признание научного характера технических знаний и выделение «субстантивных теорий» как теорий тех объектов, которые используются в производственной деятельности человека. Однако он не ставит вопроса о специфических особенностях этих теорий и оставляет без внимания особенности структурной организации технического знания.

Интересы западногерманских исследователей традиционно концентрировались вокруг проблем «философии техники», одним из основателей которой был западногерманский инженер и философ Ф. Дес-сауэр ¹²³. Представители этого направления создавали в соответствии со своим мировоззрением философскосоциологическую концепцию техники и длительное время не уделяли внимания гносеологическим и методологическим проблемам технических наук. Однако эти вопросы были остро поставлены Г. Ленком на X Конгрессе западногерманских философов, обсуждавшем проблему «Природа и история» ¹²⁴. Г. Ленк, с одной стороны, подвергает критике сложившуюся традицию в западногерманской философии техники, находящую выражение в стремлении построить, как выражается Ленк, «глобальную однофакторную» теорию техники, основанную на едином (и единственном) сущностном понимании: «Сущностные, глобально-мононолистически-догматические построения традиционной философии техники не в состоянии охватить весь комплекс столь разнообразных проблем» ¹²⁵. С другой стороны, настаивая на необходимости разностороннего подхода к проблемам техники и технического знания, Г. Ленк подчёркивает, что сферой «технического» заняты лишь немногие философы и что занятия ей сохраняют, вплоть до сегодняшнего дня, характер случайного, попутного. Причину этого положения Г. Ленк видит в традиционной недооценке «практической ремесленной эмпирии», возникшей ещё в Античности и продолжающейся вплоть до настоящего времени ¹²⁶. В этой связи особый интерес представляет второй раздел доклада Г. Ленка, в котором он сопоставляет методы естественных и технических наук.

Сравнение методов естественных и технических наук Г. Ленк основывает на работах Дж. Агасси, X. Сколимовски, Л. Тондла, К. Тухеля, Ф. Раппа и других учёных. Г. Ленк отмечает, что «характер и цели естественнонаучного экспериментального исследования и технического конструирования ведут к их существенному различию, которым нельзя пренебрегать» ¹²⁷. Это различие, на которое часто указывают западные учёные, состоит собственно в противоположности практического действия (практического успеха) и научного знания. В этой связи, как утверждает Г. Ленк, «практическое использование теории не является доказательством её научности … Практический успех не является гарантией истины; эффективные технические правила не есть теоретические законы, хотя они, по всей возможности, основываются на законах природы, которые обеспечивают их эффективность; даже, напротив, только от эффективности, от знания об умении (know-how-Wissen), от технологических правил нет необходимого пути к теоретическому знанию, к знанию о всеобщих законах природы, так как успешное правило действия (know-how-Regel), в отличие от теоретического закона, опирается на множество различных оснований, как это показал Бунге» ¹²⁸.

Противопоставляя знания о природе и техническое умение, Г. Ленк не проводит различия между техникой, технической деятельностью и техническим знанием. Они не дифференцируются друг от друга, а рассматриваются интегрально как некая сфера, «технического», обозначаемая нередко собирательным термином «технология». Однако Ленк обращает внимание на то, что опора на всеобщие понятия «техника» и «технология» ведёт к утрате тонких различий между разными сторонами «технического» и их отношением к естествознанию. Он указывает, что необходимо, по крайней мере, «отличать основные технологические формы от конструктивных» ¹²⁹, в чём можно видеть стремление отделить знание об умении от знания об объектах. Г. Ленк отмечает, что «конструирование все сильнее опирается на субстантивное техническое знание. Различие между технологическим основополагающим исследованием и техническим созиданием зачастую сильно заострено» ¹³⁰. Тем самым Ленк указывает на важную роль технической науки в решении технических проблем. Один из выводов из сравнения методов технических и естественных наук состоит в том, что «генеральное противопоставление» «естественных наук» и «технического метода» едва ли пригодно за пределами самого первого грубого ориентирования» ¹³¹.

В статье Г. Ленка выражены многие общие черты подхода к рассмотрению сущности и роли технических наук, характерные для западногерманских исследователей. Об этом свидетельствует, в частности, доклад Ф. Раппа «Технологическое и научное знание», представленный на пятый международный Конгресс по логике, методологи и философии науки. Ф. Рапп утверждает, что «наше знание о физическом мире может быть разделено на технологическое и научное знание» ¹³². Далее он стремится найти особые черты технологического знания, отличающие его от научного. Он указывает, в частности, что «способ действия сложной технической системы не может быть сведён к простому (единственному) физическому принципу. Элементы целостной системы выполняют координированные задачи, в решение которых включаются разные научные законы. Только использование соответствующего научного знания, позволяющего сконструировать, изготовить и использовать эти элементы, является путём, обеспечивающим приспособление и обслуживание элементами друг друга в целях целостной системы» ¹³³.

Ф. Рапп отмечает, что концептуальный аппарат технологического знания является более конкретным и выражен в терминах непосредственного применения. Кроме того, «попытка разграничения научного и технологического знания может быть предпринята на основе терминов «естественное» (природное) и «искусственное», так как «технологическое знание предназначено для того, чтобы производить и использовать искусственные объекты» ¹³⁴. При этом Рапп подчёркивает, что указанное различие нельзя абсолютизировать, ибо «и наука и технология обращены к одному и тому же физическому миру, структура которого исследуется с точки зрения либо практической пользы, либо теоретической схематизации» ¹³⁵. Наконец, Ф. Рапп считает, что техническое знание может оказать услугу как критерий преемственности и развития в истории науки: «Созданное для практической пользы и опирающееся на мало изменяющийся в истории критерий эффективности, технологическое знание пригодно для различения типов преемственности (последовательной смены фактов) и прогресса в нашем понимании физического мира» ¹³⁶.

Своеобразную попытку построения теории технических наук предпринимает Г. Румпф, который ставит задачу следующим образом: «Научная теория технических наук должна заниматься вопросом, имеется ли система технических наук, доступная ограничению в целом или в определённых аспектах, и какие критерии определяют эту систему. При этом техническая наука должна быть противопоставлена другим наукам, прежде всего естественным наукам» ¹³⁷. Румпф опирается в общем-то на позитивистское представление о структуре научного знания, которое сводится им к совокупности высказываний об измеримых величинах: «Как и всякие другие науки, технические науки состоят из высказываний… О каком виде высказываний идёт речь и к какому языку принадлежат эти высказывания — это есть наиболее важный вопрос научной теории технических наук» ¹³⁸.

Поскольку логика является общим основанием для любой науки, то Г. Румпф отказывается искать специфику технических наук в каких-либо особых логических характеристиках технического знания. Их, вероятнее всего, нет. Поэтому он сопоставляет технические и естественные науки по тем объектным областям, к которым отнесены их высказывания, по характеру вопросов, на которые отвечают эти науки, по методу, наконец, по характеру их синтаксиса, семантики и прагматики.

Объектную область, к которой отнесены высказывания технических и естественных наук, Румпф связывает с инструментально измеримыми явлениями. При этом сферой технических наук являются преимущественно инструментально измеримые технические феномены: «Эти материальные, инструментально измеримые средства, то есть изготовленные приборы, процессы производства и получаемые инструментально измеримые явления, должны быть названы измеримыми техническими феноменами» ¹³⁹. Однако технические феномены составляют часть внешней природы и Г. Румпф приходит к выводу, что, «исходя из предметной области, невозможно провести генеральное разграничение естественных и технических наук» ¹⁴⁰.

Дополнительные критерии разграничения естественных и технических наук он ищет в характере вопросов, на которые отвечает наука, подчёркивая, что «наука более всего связана с вопросом «как может быть что-либо сделано» ¹⁴¹. В конечном счёте между естественными и техническими науками Румпф усматривает много общего. Но в каждой из сфер сопоставления им обнаруживаются те или иные особенности, характерные для технических наук. Взятые в совокупности, они позволяют провести грань между естественными и техническими науками. Но эта грань оказывается у Румпфа весьма нечёткой. Не удивительно, что он вынужден обратиться к внешнему функционально-прагматическому критерию различения, характеризуемому той целью, которую ставит перед собой техническая наука: «Принципы селекции в технических науках ориентированы на прагматические цели, лежащие за пределами науки, в физике — напротив, ориентированы на научный прогресс» ¹⁴².

Не вдаваясь в те или иные частные вопросы и разного рода тонкости в разграничении технологического и научного знания, технических и естественных наук, которые выявляются зарубежными авторами и которые могут быть предметом дискуссии, мы хотим отметить следующее. В рассмотренных публикациях практически отсутствует постановка вопроса об объекте и предмете технических наук, и отсутствуют попытки анализировать внутреннюю структуру технического знания, его эмпирический и теоретический слой. Причина такого положения в интегральном, недифференцированном противопоставлении «технологии» и «науки», в ходе которого под технологией в гораздо большей степени подразумевается деятельность с её особыми целями и средствами, нежели техническое знание в строгом смысле слова. Не удивительно, что внимание этих исследователей привлекают методологические различия, характеризующие научную и техническую деятельность и соответственно различие между знаниями об умении (знания «как») и знаниями об объектах природы (знания «что»).

Иное положение сложилось в исследованиях, проводимых в ГДР ¹⁴³. Здесь попытки отделить технические науки от естественных и общественных наук и найти своеобразные черты технического знания связываются с поиском особых технических закономерностей. Большинство исследователей из ГДР полагают, что найти эти закономерности — значит определить предмет технических наук, и принимают как постулат, что особые технические закономерности существуют. Г. Банзе указывает: «Среди марксистских философов имеется единство в том, что предметом технических паук является техника» ¹⁴⁴. Поэтому главной задачей оказывается для него определение сущности техники и тех её особенностей, которые могут быть представлены как технические закономерности. Г. Банзе склоняется, видимо, к такому пониманию закономерных связей, фиксируемых техническими науками, которое выражено авторами книги «Специфика технических наук» ¹⁴⁵. В частности, он подчёркивает, что технические законы выступают как связь структуры и функции объекта: «Задача техники посредством своей структуры осуществить определённую заранее установленную функцию… Только если эти элементы связаны друг с другом предварительно установленным способом, возникший способный функционировать токарный станок может реализовать эту предписанную функцию. Такое соподчинение является, по моему мнению, выражением специфики технического закона» ¹⁴⁶.

В таком же плане обсуждается проблема технических наук и другими авторами. Г. Хохмут ставит вопрос следующим образом: «Идет ли речь в случае законов, действующих в технических объектах и способах исключительно о законах природы, которые там только технически применены, или о законах, которые действуют там «дополнительно к природным законам или частично даже «вместо» законов природы?» ¹⁴⁷. Далее он утверждает, что «человек непосредственно устанавливает и использует объективные закономерности между техническими системами и их элементами, между этими элементами, между структурой этих систем и применяемыми материалами и другие закономерности, которые являются необходимыми и существенными… Поскольку он создаёт посредством своей материально-практической деятельности закономерные взаимосвязи, которые не только не существуют в природе, но даже есть нечто большее, нежели только новая комбинация законов природы, постольку здесь идёт речь о законах техники» ¹⁴⁸. Кроме того, «если даже эти взаимосвязи имеют в основании закон природы, то сами они не являются однако законами природы а также и комбинацией этих законов» ¹⁴⁹.

Подобным образом ставится и решается проблема Г. Громаном и В. Хэнляйном. Они отмечают, что «спорный пункт заключается главным образом в вопросе, идёт ли здесь речь об относительно самостоятельных качественно особых объективных законах техники, и если да, то какие связи удовлетворяют признакам объективного закона» ¹⁵⁰. Полагая, что признание объективных законов есть решающий признак для определения специфики технического знания, Г. Громам и В. Хэнляйн указывают, что «при проектировании как структуры, так и способа функционирования технических систем их элементы должны быть с необходимостью подчинены движениям, которые качественно отличаются от действия законов природы. В этой области следует, по нашему мнению, искать законы техники» ¹⁵¹. Постановку проблем такого рода можно также найти в работах других авторов.

Исследователей из ГДР нельзя упрекнуть в одностороннем преувеличении методологических различий между инженерной деятельностью и естественнонаучным исследованием. Они стремятся найти точки соприкосновения между ними, но их подход более «онтологичен», так как направлен на поиск объективных специфических закономерностей, с которыми они стремятся связать специфику технического знания. С одной стороны, такой подход оправдан, ибо изучение технических устройств и технологических процессов ведёт к выявлению особых технических показателей и связей между ними; с другой — природа этих связей может быть выявлена только через изучение структуры технического знания и характерного для него способа построения теоретических описаний. Между тем именно структура технического знания, характер используемых им понятий, зависимость концептуального аппарата технических наук от решаемых задач — все это остаётся за границами анализа и в этом главный недостаток развиваемого исследователями ГДР подхода к решению проблем методологии технических наук.

В советской литературе обсуждение специфики технических наук связывается чаще всего с вопросом об объекте и предмете технических наук. Существуют различные подходы к решению этого вопроса. Большинство исследователей проводят различие между объектом и предметом технических наук, причём объектом этих наук называют технику. Г. И. Шеменев указывал, что «понятие техники является основополагающим для технического знания в целом и для отдельных наук, изучающих ту или иную её сторону. Очевидно, что оно относится к числу фундаментальных понятий в технических науках» ¹⁵². В этой связи он определял технику как «материальные устройства, создаваемые обществом путём использования вещества и процессов природы, с целью непосредственного облегчения и повышения эффективности трудовой деятельности» ¹⁵³. Аналогичной позиции придерживался Б. С. Украинцев: «Теоретический анализ и формулировка объективных законов техники — компетенция технических наук» ¹⁵⁴. Л. И. Уварова отмечает, что «объектом исследования технических наук является техника во всех её проявлениях» ¹⁵⁵. Наконец, Ю. С. Мелещенко писал, что «объектом технических наук является техника, а если подходить несколько шире, то и технологические процессы» ¹⁵⁶.

Указание на технику как объект технического знания требует определения объёма понятия «техника». Однако ограниченность представлений об естественно-искусственной мире техносферы приводила также и к неадекватным представлениям предмета и задач технических наук. Например, в задачу технических наук нередко включали создание технических устройств и технологических процессов, что в общем-то не является функцией науки. Наука должна давать знания, которые, в свою очередь, могут быть одним из средств проектирования. Задачи проектирования (конструирования, расчёта и так далее.) нельзя смешивать с задачами технических наук. И, тем не менее, чаще всего приходится сталкиваться с расширительным толкованием их функций, включающим в себя различные задачи инженерно-технической деятельности. В результате у одного и того же автора можно встретить целый ряд различных суждений о технических науках, создающих некоторую неопределённость в понимании их предмета. Г. И. Шеменев указывает, что «техническое исследование включает в себя исследование законов естествознания под углом зрения возможности их использования для создания искусственных материальных устройств», и в то же время утверждает, что «техническое знание представляет собой теоретическое исследование и описание технических средств и устройств» ¹⁵⁷. Наряду с этим указывается, что «совокупность знаний, охватывающая теории создания и использования технических средств и устройств во всех разделах техники, составляет область технического знания» ¹⁵⁸.

Наконец, в определении технических наук говорится, что «технические науки являются системой теоретического знания, функция которого состоит в разработке идеальных моделей искусственных материальных средств» ¹⁵⁹. Этому соответствует определение предмета технических наук, даваемое Г. И. Шеменевым: «Предмет технических наук состоит в разработке идеальных моделей искусственных материальных средств, повышающих эффективность деятельности человека или целенаправленно преобразующих её, а также способов материализации этих теоретических моделей и последующего их использования» ¹⁶⁰.

В характеристике содержательных особенностей технического знания, даваемой Г. И. Шеменевым, отсутствует, к сожалению, строгая субординация различных сторон и функций технического знания. По этой причине оказывается затруднительным точное отграничение его задач и содержательных границ, а в определении предмета технических наук фигурируют задачи инженерно-проектировочной деятельности. В этой связи весьма уместно замечание К. Б. Карандеева и М. А. Розова о том, что одной из типичных ошибок в определении предмета науки, в особенности в тех областях, где ещё недостаточно развиты теоретические исследования, является слишком широкое понимание задач науки, смешение науки с практической деятельностью вообще ¹⁶¹.

Попытку определить предмет технических наук на основе интегрирующей функции технического знания предпринял Б. С. Украинцев. Однако и он делает акцент на законы преобразования предметной среды, характерные для практической деятельности человека в целом: «Теоретическое знание технических наук сознательно выбирает своим предметом законы взаимодействия человека с природой, преобразование природы по воле человека и превращения природной материи и энергии в искусственные средства достижения целей общественного человека» ¹⁶². В то же время, как уже указывалось, в компетенции технических наук оказывается «анализ и формулировка объективных законов техники».

Характерный пример чрезмерного расширении спектра функций технических наук даёт точка зрения В. Д. Комарова, который называет предметом технических наук «поиск и материализацию технических идей в принципе» ¹⁶³. Одновременно указывается, что технические науки являются «теорией успешного целенаправленного действия», «теорией использования объективных природных закономерностей в технических устройствах», что они «система научных теорий и принципов о том, как «стыкуются» знания естественных, общественных и технических наук в творческой деятельности человека», что они так же «науки об оптимальных связях между природными и общественными явлениями» и «изучают законы и способы наилучшего приспособления объекта к субъекту и обратно» ¹⁶⁴. В определении же предмета технических наук указывается, что они имеют «своим предметом разработку и изучение общих принципов, законов использования и методов построения и функционирования технических систем на основе изучения свойств и законов природы для удовлетворения созревших общественных потребностей» ¹⁶⁵.

Крайняя многосторонность в понимании предмета и функций технических наук, бытовавшая в нашей литературе на первом этапе исследования технического знания, только затрудняла построение его целостной картины. Во всяком случае, изучение конкретных технических структур и изучение процессов их создания, тем более законов взаимодействия человека и природы, — не одно и то же. Более последовательная позиция, основанная на различении задач технических паук и задач инженерной деятельности, проводилась Ю. С. Мелещенко. Однако и он не избежал двойственности в понимании предмета технических наук, поскольку не нашёл способа соединения естественнонаучного описания со специфическим инженерным подходом к объектам деятельности. В результате он указывает как на природные закономерности и процессы, так и закономерности, «внутренне присущие самим техническим системам»: «Предметом технических наук являются природные процессы и закономерности, действующие в особых условиях, в условиях искусственно созданных систем, которые позволяют целенаправленно, во имя потребностей человека применять и использовать эти процессы, законы, а также материалы природы» ¹⁶⁶.

Краткий обзор работ, посвящённых особенностям технических наук, указывает на то, что для решения вопроса об объектах и предмете технического знания необходимо прежде всего сформулировать методологическую позицию, содержащую в себе исходные принципы анализа структуры и генезиса технического знания. Необходимо ещё раз отметить, что, решение методологических проблем технических наук тесно связано с категорией «деятельность», причём здесь имеется в виду, главным образом, предметная, материальнопрактическая деятельность.

Инженерно-техническая деятельность, в отличие от непосредственных актов производственной деятельности, направлена на реконструкцию форм практики и проектирование её новых форм. Поэтому объектом техническою знания в широком смысле является предметная практика человека, понимаемая как единство субъектной и объектной сторон. Техническое знание направлено на исследование предметных структур практики и совокупности действий субъекта, обеспечивающих использование указанных структур в соответствии с их назначением. Предметные структуры могут, в свою очередь, распадаться на отдельные элементы, и объектами тех или иных сфер технического знания становятся конкретные структурные единицы, их взаимосвязи, взаимодействия и тому подобное.

На основе подобного расчленения возможна классификация объектов технического знания и отраслей технического знания. В последующем нас, однако, будут интересовать принципиальные вопросы, касающиеся природы и генезиса технического знания. Общее решение этих вопросов не зависит от того, на какие структурные элементы может быть расчленена производственная деятельность и создаваемая ей техносфера, ибо гносеологические принципы описания объектов практики являются общими для всех объектов технического знания.