Сергей Борисович Чернышёв: Корпоративное предпринимательство: от смысла к предмету. Лекция 8. Предпринимательство как метаисторическая форма деятельности

1. Бизнес как форма деятельности

Если верить моему коллеге П. Г. Щедровицкому ¹, г-н Шумпетер ² (которого я в оригинале не читал) ещё в начале века ввёл представление о разграничении между бизнесом и предпринимательством, которое очень близко моему пониманию этого вопроса.

Чтобы иметь выразительные средства для разграничения классической экономической деятельности и постфукуямовской, постисторической, я определю понятия «бизнес» и «предпринимательство» неким специальным, быть может, не вполне традиционным образом. Я буду готовить понятийные болванки, заготовки, чтобы уловить Бойского и «прищучить» его гораздо «круче», чем это сделала Комиссия по бирже и ценным бумагам. Возможно, ему следует предъявить значительно более серьёзные обвинения, и если он уже вышел из тюрьмы — надо подумать, не привлечь ли его к ответственности вновь. А может быть, наоборот, он пострадал невинно. С этим мы должны разобраться.

Итак, для простоты я буду называть «бизнесом» совокупность всех экономических форм деятельности. Это все мыслимые формы в рамках игры под названием «рынок», где выигрышем являются «деньги». Я уже говорил, что есть три класса экономических форм деятельности: в рамках игры на деньги мы различаем товарную, торговую и финансовую формы.

Товарная форма деятельности состоит в том, что надо где-то достать фишки для игры (первоначальное накопление) либо взять их в кредит, потом на эти фишки купить сырьё, рабочую силу, средства производства, произвести некий товар, продать его и получить от этой продажи больше фишек, чем их было первоначально, вернуть кредит и остаться в выигрыше. Но есть и более прогрессивный тип бизнеса — торговая форма деятельности, когда нужно достать или занять фишки, купить на них нечто и, не производя ничего, не мучаясь, сразу продать его таким образом, чтобы от продажи осталось больше фишек, чем было первоначально. Наконец, самая прогрессивная форма деятельности — финансовая — заключается в том, чтобы не связываться не только с производством, но и с торговлей: достать, занять или купить некоторое количество фишек и тут же перепродать их нуждающимся в капитале производителям или торговцам, но несколько подороже.

Совокупность всех этих форм я и буду называть «бизнес». Кем в этом смысле является для меня бизнесмен? Некто Джон Буль или Браун родился и вырос в семье сосисочного короля. Отец, умирая, завещает ему свой бизнес. Кроме этой фирмы, в графстве имеется ещё 38 частных предприятий, производящих сосиски. Форма деятельности у них, по большому счёту, одна и та же. Они, наверное, могут даже мясо покупать у одних и тех же торговцев и использовать одни и те же типы машин. Сосисочный бизнес требует для достижения успеха производить сосиски либо лучшего качества (чтобы у меня их покупали по той же цене, но в большем количестве), либо дешевле, чем у конкурентов, — к примеру, наняв рабочих-китайцев.

Иными словами, мы вступаем в мир готовых форм экономической деятельности, занимаем одну из готовых форм и в рамках этой формы соревнуемся с людьми, которые являются носителями той же самой формы, пытаясь выиграть за счёт факторов количественного характера: быстрее отталкиваемся при старте, энергичнее бежим, ниже пригибаемся, прыгая через барьер, и так далее.

2. Предпринимательство как форма деятельности

Что такое предпринимательство с этой точки зрения? Я не смогу вам дать сегодня окончательного определения. Приведу лишь наводящие соображения.

Мой старый знакомый (назовём его Илья) был специалистом по информатике, юристом по образованию и бизнесменом по своему опыту — он руководил одним из головных предприятий Госкомитета по вычислительной технике и информатике ещё при советской власти. «Крутая» экономическая судьба в лице компетентных органов выкинула его в 1990 году за пределы отечества. Правда, в 1993 году власти сняли с него обвинения и извинились. Он открыл свой офис в Вене, затем другой — на Мальте. Когда мы с ним увиделись, я выяснил, что он открыл уже двадцать маленьких предприятий по всему миру — в Южной Африке, на Тайване, в Кремниевой долине, в Болгарии, Норвегии, Израиле.

На мой вопрос, зачем ему это надо, он ответил: «Способ, каким я делаю бизнес, если осуществлять его целиком в любой из этих стран, был бы там незаконным, потому что есть некоторые элементы, которые запрещены законодательством данной страны. Поэтому я размещаю свой бизнес по частям таким образом, чтобы каждая его часть всегда была законна в той стране, где размещается». Его деятельность становится «чистой» благодаря тому, что построенную схему он делает транснациональной. Она становится законной, потому что любая её часть законна в том месте, где осуществляется. Но невозможно все части его схемы собрать вместе в одной из стран. Это наводит на мысль, что здесь мы сталкиваемся с неким новым феноменом, который не является чистым бизнесом.

Ещё один феномен, известный всем нам. На современном так называемом «рынке» присутствует новый игрок — государство. Он играет странным образом — то и дело неожиданно принимает законы, которые меняют сами правила экономической игры. И каждое изменение правил приводит к тому, как я уже говорил, что разоряется большая группа игроков; другая группа, которую государство назначает выигравшими, естественно, выигрывает; а третья группа, которую государство не назначало, внезапно пользуется изменениями правил таким образом, что безумно наживается, а потом государство спохватывается и говорит: «Ай-яй-яй! Мы это не продумали. Мы этого не имели в виду. Ай, какие они нехорошие!

Давайте срочно примем закон, затыкающий эту лазейку».

Есть категория игроков, которые тем или иным образом заранее узнают о грядущих изменениях правил игры на рынке. Каждое изменение уничтожает старые и создаёт новые экологические ниши, где некоторое время могут привольно жить и плодиться популяции бизнесменов. Эти люди заранее устремляются в открывшуюся экологическую нишу и начинают там бурно размножаться. Они оказываются в роли сосисочного короля в новой местности, где ещё нет ни одной сосисочной фабрики, и первое время могут продавать свой товар по завышенной цене — его всё равно будут покупать.

Эта категория игроков узнает заранее от государства, каковы будут новые правила, и заранее к ним готовится. Злые языки даже поговаривают, что это просто ставленники, или представители, или родственники законодателей и что это игра в одни ворота, просто новый способ легального обогащения чиновников, которые вместо того, чтобы брать взятки, сами себе устраивают новые правила и потом по ним тут же быстро выигрывают.

Представьте себе шахматную партию, в которой я объявил, что ладья может ходить, как конь. Ход при этом, естественно, мой, я хожу ладьёй, как конём, и ставлю мат сопернику. Если я имею право менять правила, я всегда буду выигрывать.

Но для нас особый интерес представляет другая категория игроков — те, кто просчитывает такие последствия новых правил, которые государство не имело в виду. Всякое изменение правил в сложной игре приводит к тому, что возникают новые типы комбинаций, стандартных эндшпилей и выигрышных стратегий. И эти игроки в рамках новых правил конструируют себе принципиально новые экологические ниши, которых законодатели не имели в виду и не предвидели.

Но в этих новых нишах они ведут себя вовсе не как классические бизнесмены. Как только их там достают, они оттуда убегают. Что значит «достают»? Вас могут «достать» три типа субъектов. Либо потенциальные конкуренты, которые тоже увидели нишу и прибежали туда вслед за вами. Либо государство, которое поняло свой законодательный промах и стремится запретить либо намертво зарегулировать несанкционированный бизнес. Либо бандиты, которые заметили ваше процветание, пришли и сказали: «Братву на зоне надо греть».

Если такое счастье обламывается заурядному бизнесмену (если он случайно оказывается монопольным производителем сосисок в заповедном краю, где их до того и в глаза не видели), то, когда к нему приходит государство и требует дополнительных налогов, он отвечает: «Ну что поделать! Я человек законопослушный, буду платить новые налоги». Когда приходит конкурент, он говорит: «Ну что поделать! Я буду с вами конкурировать. Это раньше я был один и у меня была монополия». Когда приходят бандиты, он вздыхает: «Ну что тут поделать, надо делиться»… Так поступают бизнесмены, но не так поступают предприниматели.

Предприниматель тут же изобретает новую схему деятельности, которая опять делает его одиноким сверхприбыльным монополистом. Он тут же устремляется в новую часть пространства метаэкономических схем, в которой ещё нет государственного регулирования и налогов, ибо оно её не заметило; нет конкурентов и нет бандитов, потому что они ещё не спохватились. Как только туда приходит кто-то из указанных трёх субъектов, он без особого сожаления покидает и эту территорию и опять строит новую схему деятельности, которую всегда собирает не только из классических экономических форм, но и из сконструированных им ранее схем, используя их как новые элементы предпринимательского конструктора. Рыночные закономерности и законодательные акты государства он рассматривает не как внешние ограничения, а как элементы, учитываемые и используемые им в своей конструкторской деятельности.

3. Современное государство и предприниматели. Две линии поиска метаисторических форм

Таким образом, первоначальное представление о бизнесе и предпринимательстве наводит на мысль о том, что действительно такой зверь, как предприниматель, — не простой участник игры под названием «экономика». Это конструктор, который ко всей игре относится едва ли не как её создатель или равноправный сочинитель правил. Он ведёт себя так нагло, будто стоит, как минимум, на той же высоте, что и современное государство, регулирующее экономику, и de facto часто его даже опережает. Любой государственный акт, направленный на цели, намеченные законодателями, он обращает в свою пользу, причём таким образом, который не имели в виду его сочинители.

Так происходит и в США. Возможно, Бойский тоже оказался на шаг впереди. Но, может быть, соперники, с которыми он имел дело, были не совсем государственными, и даже совсем не государственными. Возможно, он слишком широко шагнул.

В связи с этим очень важно разобраться: каким же образом современное государство как субъект, который устраивает правила игры, разбирается с предпринимателями? Что оно с ними делает? Во-первых, может ли оно в принципе с ними что-то сделать? Во-вторых, если да, то способно ли оно только на санкции или может их использовать неким образом для своих нужд?

Для тех, кто успел запутаться в целях и средствах, напомню кратко, зачем мы всем этим занимаемся. Я ввёл первое разграничение между бизнесом и предпринимательством, имея в виду, что если нам повезёт, мы также сможем ввести подобное различение между традиционными формами организационной деятельности в рамках аппарата и какими-то современными формами корпоративного принятия решений. Для этого мы должны точнее понять, могут ли они существовать, и если могут, то как они выглядят. Потом нам следует поискать в окружающей среде этих суперменеджеров корпоративного будущего, и понять их перспективы, а также понять, есть ли у нас шансы стать одними из них.

Я буду пытаться найти этих загадочных суперменов, то есть разоблачить масонский заговор современных корпорантов, двумя способами, как уже говорилось. Сформулируем эти два пути, на которых мы будем ловить жидомасонов от менеджмента.

Первый способ состоит в следующем. Если утверждается, что могут существовать метаисторические формы деятельности, стоящие в некотором смысле над миром современных экономических и политических форм, то я как теоретик должен предложить их описание (в чём они состоят, откуда берутся). То есть нужно для начала опровергнуть Фукуяму и объяснить, что история на сникерсах не заканчивается, потому что возможны посткапиталистические формации № № 4,5, 6, до которых Фукуяма не додумался. И это мы сегодня начали делать.

Второй способ — более приземлённый, зато он поможет прагматически мыслящей части аудитории отнестись с бульшим вниманием к моим теоретическим конструкциям. Он заключается в том, чтобы постараться (в рамках проекта «Визит старой дамы» под руководством Тойво Глумова) выявлять следы прогрессоров сверхцивилизации Странников в интересующей нас сфере менеджмента и бизнеса. Я вам предложил историю с Айвэном Бойским как один из возможных случаев, который заслуживает расследования. Не ухватимся ли мы там за мелькнувший зелёный хвост, щупальце или клешню гуманоида?

Иными словами, второй способ состоит в том, чтобы исследовать нечто реально существующее, постараться среди современных форм корпоративного управления найти объективные тенденции, которые можно потрогать руками и которые наводят на мысль: мы действительно видим неких суперменеджеров, которые уже движутся в сторону изобретения метаисторических форм и вот-вот подомнут под себя элиту бизнеса.

4. Четыре сферы практического поиска метаисторических субъектов

В рамках второго способа поиска «странников» назову четыре сферы, в которых можно их поискать в первую очередь.

Первая сфера:

Можно впрямую заняться исследованием многих загадочных, необъяснимых феноменов современной западной экономики и посмотреть, где там техноструктура схлестнулась с финансовой олигархией (по Гэлбрейту). Увидим мы этот феномен или нет? И нам надо понять, кто берёт верх, и самое главное, за счёт чего. Какие способы (подножки, броски через бедро, тайные приёмы китайской эзотерической школы «Ба-гуа») используют современные суперменеджеры в борьбе с современными супербизнесменами?

Вторая сфера:

Можно проанализировать, что такое современный менеджмент. Есть огромное важное явление, которому 50–70 лет. На Западе оно называется менеджмент. Там оно живёт и развивается. И есть нечто у нас, которое называется так же. Наши граждане, ездившие на Запад, притащили оттуда в Россию кучу всяких блестящих штучек, стеклянных бус, «прибамбасиков» (переводные учебники, модные технологии) и начинают их здесь «внедрять». Сколько таких штучек — неизвестно. Внедрятся они здесь или нет — неизвестно. Но многие местные курсы менеджмента состоят в том, что предлагается набор разнообразных замечательных названий: те или иные программы «управления персоналом», учения махатм типа Дейла Карнеги ³, методы «нейролингвистического программирования», и так далее. Вам предлагают окрошку из подобных методов и программ и это называют «менеджментом».

Каково соотношение между явлением менеджмента, существующим там, и одноимёнными лекционными курсами, читаемыми здесь, — тоже специальный вопрос; но исследовать нужно то, что там, а не то, что здесь, ибо тамошний менеджмент органичен, он вырастает из экономических нужд, имеет свою историю. А наш эрэфский «менеджмент» — некая барахолка, неустоявшийся вещевой рынок, куда первые «челноки» тайными тропами приволокли первые партии малоизученного товара (условно говоря, «кока-колу» уже привезли, а о существовании «пепси-колы» мы и не подозреваем, поэтому «кока-кола» получает столь невероятное распространение).

Третья сфера:

Третья сфера поиска сверхцивилизаций. Можно исследовать попытки управленческих реформ-модернизаций советского государственного аппарата. В 1950–1980-е годы шла титаническая борьба за выживание, система всё время была на грани срыва. Неоднократно наше общество должно было обрушиться. (Оно-таки обрушилось в начале 1980-х.) Но оно должно было рухнуть ещё в 1950-е годы, — однако не падало. Каждый раз наш управленческий аппарат находил невероятный способ, изобретал новую организационную реформу и обходился в итоге без экономических форм деятельности. И мы не только не погибли, но установили паритет с США, стали сверхдержавой, одной из двух самых современных держав, создали ракетный ядерный щит и длительное время держались. Возможно, в рамках этих попыток мы найдём целые куски и фрагменты такого зазеркального исторического суперменеджмента, который по той или иной причине не смог в конечном счёте образовать целостную ткань общественных отношений, но который был, это точно. В рамках ВПК, могучих космических фирм, где создавались высокие технологии, возникали (а также заимствовались с Запада и адаптировались) формы управления XXI века, которые очень важно рассмотреть.

Наконец, четвёртая сфера отлова Странников, к которой мы и обратимся начиная со следующей лекции. Можно исследовать ряд наиболее продвинутых направлений в послевоенной советской управленческой науке — отечественном аналоге западного менеджмента. Но в отличие от него она выросла из наших потребностей, создана нашими людьми, и поэтому мы о ней больше знаем.

5. «Дело Бойского» и структурные реформы в американской экономике

А в оставшееся время лекции я постараюсь сделать несколько шагов по раскручиванию «дела Айвэна Бойского». В предложенной классификации это соответствует первому направлению поиска.

Как я уже говорил, похоже, что корпорация «Дрэксел, Бернхэм и Лэмбиар» вознамерилась скупить на корню бульшую часть американского бизнеса. Больше того, оказалось, что в этом благородном устремлении они столкнулись — ни много ни мало — с самой «Мерилл Линч», одной из крупнейших финансовых империй современности. И хотя в конечном счёте выяснилось, что «Мерилл Линч» выиграла, но, может статься, это пиррова победа? По крайней мере, страсти вокруг той истории почти десятилетней давности продолжают кипеть.

Я напоминаю главные вопросы:

1. Кто и каким образом ухитрился поймать и оштрафовать человека, у которого только карманных денег оказалось в два раза больше суммы, составляющей весь годовой бюджет Комиссии биржевых ценных бумаг, а личный капитал — раз в двадцать больше?
2. Что, собственно, ему инкриминировалось? На что похоже это самое insider trading? Кто проведёт границу между информацией, сделки на основе которой законны, и информацией, использование которой в сделках незаконно? Ведь Бойский торговал не стратегическими секретами, а всего-навсего каким-то образом раньше других узнавал, на кого корпоративные рейдеры осуществят налёт, — обычное дело!
3. Откуда взялись те безумные деньги, которые выкладывались на бочку при корпоративных захватах? Подсчёт показал, что годовой бюджет волны захватов составил 180 миллиардов долларов. И если журналистский ответ на этот вопрос правилен, и эти средства мобилизовывала корпорация Дрэксел в основном за счёт своих действий на рынке «мусорных акций», то вопросы продолжают множиться… И в конце концов, доходят до главного:
4. Зачем ненормальным людям из Дрэксел привлекать средства, условно говоря, под 6 процентов, а покупать корпорации, которые дают 3 процента дохода? Разве это не лучший способ разориться?

Думаю, полное исследование этой истории могло бы лечь в основу шестисеместрового курса лекций «Современный западный бизнес». Я же как дилетант просто укажу на одну из возможных интерпретаций этих событий.

Идёт структурная реформа в американской экономике (по крайней мере, все говорят, что она идёт). Что это значит? Имеется старый традиционный дряхлый бизнес, который требует кучу энергетических и сырьевых ресурсов, даёт мало прибыли и становится всё менее конкурентоспособным. И тогда он начинает постепенно исчезать с территории США. Например, судостроение исчезает, но появляется в Японии. Потом оно исчезает и оттуда, но появляется ещё где-то — в Малайзии или Либерии. Одно за другим традиционные направления бизнеса покидают территорию США. Соответствующие фирмы разваливаются (правда, каким-то образом миллионы безработных не оказываются на улице).

Есть два пути структурных реформ.

Путь № 1 нам хорошо известен. Создаётся огромное министерство структурных реформ в экономике. Оно составляет пяти- либо семилетний план реформ. Оно разверстывает все существующие корпорации на те, которые надо расформировать немедленно, те, которые можно ликвидировать через пять лет, и те, которые можно через десять. Создаётся Федеральное бюро занятости, которое решает вопрос о том, куда девать освобождающихся работников — то ли их переучивать, то ли на сосиски пустить, то ли поощрять эмиграцию…

Проблемам на этом пути не видно конца. Непонятно, что делать с территориями, на которых располагались гигантские танковые или тракторные заводы, где всё загажено, с огромными цехами, набитыми устаревшим железом, — всё это ужасно трудоёмко, тягуче, требует невероятных вложений, вызывает тоску, абсолютно бесперспективно, и именно в это упираемся и мы сейчас. Уже десять лет говорят: «Правительство занимается только макроэкономикой, а где же структурная реформа?» Большинство предприятий лежит в руинах, но люди упорно ходят туда и с нарастающими задержками получают (или не получают вовсе) нищенское вспомоществование за работу, которая никому не нужна.

Каким образом ещё может проходить структурная реформа? Давайте посмотрим на то, чем занимался Ваня Бойский и иже с ним.

Что происходило в результате этой волны корпоративных захватов? Во-первых, деньги на них брались не из государственного бюджета и даже не из воздуха, а буквально из мусора. Во-вторых, зачастую осуществлялись захваты именно тех корпораций, которые хорошо бы структурно отреформировать, чтобы духу их больше не было. В-третьих, когда эти корпорации оказывались кем-то захвачены, этот кто-то быстро и эффективно резал их на мелкие части и продавал, перепрофилировал, модернизировал, переориентировал на хай-тек. Продавались пустые брошенные земли — там размещались локальные аэропорты или вертолётные площадки. Продавались пустые ангары, откуда вывезли оборудование на металлолом, и там размещались супермаркеты или корпорации-инкубаторы для венчурных фирм…

De facto то, что идёт, можно интерпретировать как структурную реформу. Она идёт очень быстро и эффективно, но каким образом? Представьте себе, что мы некое супергосударство, которое решает проблему реформирования национальной экономики. Как можно поступить, если путь № 1 для нас закрыт (политически, финансово или по другим причинам)?

Мы сидим и наблюдаем за появлением особо ушлых бандитов типа Ивана Бойского. Возникает очередной Майкл Милкен, который демонстрирует, что зарабатывает в исторически короткие сроки совершенно безумные «бабки». Наша первая реакция — побыстрее издать закон, чтобы либо прекратить это безобразие, либо национализировать эту форму деятельности и стричь с неё купоны монопольно.

Вместо этого, подавив запретительный рефлекс, мы хватаем Ивана Бойского, Майкла Милкена, сажаем их в тюрьму и говорим: «Вы пока здесь посидите немного, а мы разберёмся. Вообще-то вы изобрели очень крутую форму предпринимательства. Её можно использовать на предмет структурных реформ. Вот вы посидели, теперь мы вас выпускаем. Теперь можете смело заниматься тем, чем занимались, — правда, некоторые ограничения мы всё же введём. Мы ограничим вас так, чтобы это не было чистым бандитизмом и не позволяло вам безнадёжно отрываться от остальных игроков. Но мы заодно разрешаем этим заниматься не только вам, но и другим».

И тут же появляется несколько лихих наследников Ивана Бойского, которые разворачивают общенациональную программу «наездов» на старый низкопроцентный бизнес, подлежащий структурному реформированию, и которым государство разрешает аккуратненько всё это проглотить, разрезать на части, перепродать или перепрофилировать, получить безумные прибыли и уплатить с них безумные налоги. Однако заодно результатом этого становится не только выгода корпорации Дрэксел, но и исчезновение динозавров старого бизнеса и появление на их месте каких-то сверхновых венчурных, электронных, софтверных и прочих корпораций.

6. Современное государство как метаисторический субъект

Не стоит ли за этим принципиально иная форма деятельности субъекта? Субъект может стремиться взваливать все на себя, что и пытался сделать наш советский аппарат — вручную составить и реализовать план развития всей экономики, придумать все за всех, всем все предписать. Но существует другой способ.

Есть некая суперкорпорация, которая возникла во времена Рузвельта и занимается регулированием экономического климата. Как именно она этим занимается? Я не могу сейчас подробно развивать эту тему — она отчасти описана в нашей книге «Второе пришествие» ⁴, — просто сведу это к некоторому образу-аналогии.

Во что инвестирует так называемое государство, которое занимается регулированием экономики на Западе? Представим себе, что мы инвестируем не в выращивание злаков или репы, а в погоду. Мы со всех, кто выращивает злаки или овощи с фруктами, собираем налоги, направляя их на то, чтобы погода в целом улучшилась. И если наши действия успешны, и климат в целом изменился таким образом, что урожайность в среднем несколько возросла, то мы получили бульшую сумму налогов. Во что вкладывает так называемое государство как один из агентов экономики на Западе (если употреблять здесь для простоты выражение «государство», что на самом деле неверно, и «экономика», что также некорректно)?

Оно вкладывает в общий инвестиционный климат, в условия расширенного воспроизводства капиталов. Оно может вкладывать в сети связи, в транспорт, в инфраструктуру рынка, в систему образования — туда, куда пока не пришли частные инвестиции. И если эти вложения эффективны, то мы получим общее увеличение суммы прибыли, с которой мы соберём больше налогов, и — как супербизнесмен, который вкладывает в погоду, — окажемся эффективны.

Но как нам изобретать новые погодные установки? Как работает эта климатическая корпорация — если она, конечно, существует? Она сидит и смотрит за наиболее «крутыми», прогрессивными, изобретательными предпринимателями, которые создали новую сферу деятельности, осваивают её как дикий Запад, не контролируемый государством, и там зарабатывают сверхприбыли, занимаются бандитизмом и валят с ног колоссов, которые ещё вчера стояли совершенно неколебимо.

Что с ними делать? Государство традиционного типа должно под любым предлогом посадить их в тюрьму — и все. А новый субъект постиндустриальной суперэкономики поступает по-другому. Он их сажает — ненадолго — и говорит: «Давайте разберёмся, ребята. Давайте не будем так торопиться». А разобравшись, он отпускает эту новую форму предпринимательства на волю, слегка ограничив её, подрезав ей крылышки — так, чтобы первые, получившие эти крылышки, не слишком далеко залетали. Он загребает жар чужими руками. Он может превратить корпоративных рейдеров новой волны в агентов структурной реформы. Таким образом, получается, что последователи Милкена, делая свой маленький бизнес, одновременно могли бы послужить благородным целям изменения инвестиционного климата во всей экономике.

То, что я сейчас рассказал, даже не гипотеза, это интерпретация. Она слишком огрубляет реальность. Она приписывает слишком много ума Федеральной резервной системе, Комиссии по бирже и ценным бумагам и всяким межэлитным организациям бизнеса. Но она даёт намёк на те механизмы, что на самом деле, возможно, прорастают там.

Теперь мы должны были бы понять, за счёт каких новых информационных супертехнологий корпорация Дрэксел вырвалась вперёд. Вот если мы поймём ещё и это, тогда мы получим, идя по этому пути, первый намёк на то, какие в мировой экономике завелись сверхцивилизации Странников и каких ещё прогрессоров на нашу голову следует ожидать. Тогда, возможно, мы поймём, каким образом «техноструктура» сражается с финансовой олигархией. Финансовая олигархия, скажем условно, представлена корпорацией «Мерилл Линч», а техноструктура тогда представлена корпорацией «Дрэксел», и это одно из ранних сражений грядущей великой войны, предсказанной Гэлбрейтом.

Я лишь намечаю этот путь, чтобы пойти по нему в дальнейшем. Но на следующей лекции мы пойдём по другому пути, который сегодня был обозначен под № 4. Я предложу вам анализ некоторых продвинутых направлений управленческой науки, которые помогут нам понять, что такое суперменеджмент, что такое корпоративное принятие решений, что за этим стоит, почему оно было невозможно по ряду причин (технологических, культурных, экономических, организационных) ещё лет 20–30 назад, и увидеть то новое, что возникает прямо на наших глазах.