Никлас Луман:
Реальность масс-медиа.
Глава 13. Функция масс-медиа

Если из этого анализа выводить общественную функцию масс-медиа, то следует прежде всего вернуться к основополагающему различению, а именно к различению операции и наблюдения. Операция есть фактическое осуществление событий, воспроизводство которых воплощает аутопоэзис системы, что означает: воспроизводство различия системы и внешнего мира. В наблюдениях используются различения для того, чтобы нечто (и ничего иного) обозначать. Естественно, и наблюдение является операцией (иначе оно не могло бы осуществиться), но операцией высококомплексной, которая с помощью различения отделяет то, что она наблюдает, от того, что она не наблюдает; а то, что она не наблюдает, — тоже непременно является операцией самого наблюдения. В этом смысле операция наблюдения есть его собственное слепое пятно, которое вообще только и делает возможным различить и обозначить нечто определённое. ¹

Мы нуждаемся в различении операции и наблюдения для того, чтобы в рамках теории общества проверить одно распространённое в биологической теории эволюции воззрение. Речь идёт о положении о том, что приспособление живых существ к их внешнему миру не может быть выведено из их когнитивных способностей и достижений и что для существования системы, которая может развивать когнитивные способности, уже должны быть гарантированы выживание и необходимая для этого приспособляемость. ² Конечно, поначалу это не доказывает, что и в случае социальных систем дело обстоит подобным зке образом. Но при более ясной постановке проблемы легко понять: если приспособление к внешнему миру должно было бы осуществляться единственно через познание, то это должно было бы приводить к операционально неразрешимому перенапряжению любой системы. С этим нужно считаться уже потому, что ввиду комплексности внешнего мира система, по словам Эшби, испытывает недостаток [собственного] «requisitive variety» («необходимого разнообразия»).

При помощи понятия наблюдения регистрируется и тот факт, что мир всегда недоступен для наблюдения, не говоря уже о его познании, ибо всякое наблюдение посредством «unwritten cross» порождает «unmarked space» («непомеченное пространство»), которое оно не наблюдает. ³ Невозможно увидеть, каким образом сознание или базирующиеся на коммуникации социальные системы могли бы вырваться из этого несоответствия системы и внешнего мира. Вопрос лишь в том, какую степень участия принимает познание, соотнесённое с внешним миром, в формировании эволюционных шансов определённого вида систем. Но прежде всего должна быть обеспечена совместимость аутопоэзиса системы с внешним миром. Это означает, в случае социальной системы общества в первую очередь должно обеспечиваться то, чтобы коммуникация присоединялась к коммуникации и чтобы каждый переход от одной коммуникации к следующей не требовал бы контроля всех необходимых условий во внешнем мире, например, не требовал бы обсуждения в коммуникации того, живы ли ещё её участники. В этих условиях познание в первую очередь внутренне ориентировано. Прежде всего, нужно обеспечить, чтобы одна коммуникация подходила к другой. ⁴ Речь, следовательно, идёт об удовлетворительности поведении, — а вовсе не о том, удовлетворяет ли воздух условиям для передачи звука от одного организма к другому. Если же неожиданным образом условия более не выполняются, то данный факт регистрируется как возмущающее воздействие и (в свою очередь, при помощи коммуникационных средств) ищется выход.

Это подводит к принципиальному вопросу о том, как же должна формироваться коммуникация, чтобы она могла не только воспроизводить саму себя, но и брать на себя когнитивные функции и выделять репродуктивную (либо информационную) компоненту. Ответ гласит: коммуникация вообще осуществляется лишь благодаря своей способности различать в самонаблюдении (в понимании) сообщение и информацию. Без этого различения коммуникация закончилась бы провалом, а участники оказались бы в зависимости от восприятия того, что они могли бы описывать всего лишь как поведение. ⁵

Различие сообщения и информации соответствует именно этому требованию: переход от одной коммуникации к другой не должен зависеть от полноты и истинности информации. И лишь постольку, поскольку существует это первичное конститутивное различие, коммуникация способна бинарно кодировать саму себя (например, в отношении к приемлемому/неприемлимому, адекватному/неадекватному) и таким образом зондировать внешний мир посредством различения, по отношению к которому в самом внешнем мире не существует никакого коррелята. Без этого различения, являющегося частью собственной [системной] операции, система была бы неспособна конструировать распознаваемые идентичности и развивать память. Она не смогла бы и эволюционировать, выстраивать собственную комплексность, позитивно/негативно тестировать возможности структурирования и при этом всегда использовать минимальные условия для продолжения собственного аутопоэзиса. ⁶ Общество, каким мы его знаем, было бы невозможным.

На том же основании к пониманию коммуникации нельзя предъявлять чрезмерных требований. Притязания, правда, могут быть самыми завышенными, однако в этом случае они требуют особого, дифференцированного дискурса. В нормальном случае также и амбивалентности, и недоразумения могут использоваться в коммуникации, — до тех пор, пока они её не заблокируют. Ведь понимание практически всегда является непониманием, без понимания этого «не».

От этих общих системно-теоретических и общественно-теоретических соображений нужно сделать большой переход к масс-медийной сфере современного общества. Функция масс-медиа, согласно всему рассмотренному выше, состоит в управлении самонаблюдением общественной системы, ⁷ — под этим подразумевается не спецификация некоторого объекта среди других, а некий способ разделить мир на систему (а именно общество) и внешний мир. Речь идёт об универсальном, а не об объектно-специфическом наблюдении. В другой связи мы уже говорили о функции памяти системы, которая для всех коммуникаций обеспечивает заднеплановую реальность, снова и снова пропитываемую масс-медиа. И речь идёт о наблюдении, которое само порождает условия своей собственной возможности и в этом смысле протекает аутопойетично. Ведь неопределённость, также как и различения, используемые для наблюдения, являются продуктами системы, а не предзаданными атрибутами мира или онтологически (либо трансцендентально) фиксируемыми элементами конструкции («категориями») единства мира. Это означает и то, что импульс для дальнейшей коммуникации воспроизводится в самой системе и не должен объясняться антропологически, скажем, как жажда познания.

Поэтому «реальность масс-медиа» нельзя постичь, если усматривать их задачу в подготовке адекватных информации о мире и соизмерять с этим их сбои, их искажения реальности, их манипуляции мнениями, — так, словно было бы возможно иное положение дел. В обществе масс-медиа воплощают именно такую дуальную структуру воспроизводства и информации, дуальную структуру продолжения всегда уже адаптированного аутопоэзиса и когнитивной готовности к раздражающим воздействиям. Масс-медийное предпочтение информации, которая благодаря опубликованию теряет свою ценность неожиданности, а значит, постоянно трансформируется в не-информацию, отчётливо показывает, что функция масс-медиа состоит в непрерывном порождении и переработке раздражений, — а не в умножении познания, социализации или прививании нормативного конформизма. Как фактический результат этой циркулярной длительной деятельности по производству и интерпретации раздражений благодаря поступающей информации, связанной с моментом времени (то есть в качестве различия, которое производит различие), возникают описания мира и общества, на которые ориентируется современное общество внутри и вне системы его масс-медиа.

Конечно, нет оснований предполагать, что раздражение возможно лишь в масс-медийной системе, и отсутствует, скажем, в браке, школьном образовании и иных интеракциях; так же как и власть осуществляется не только в политической системе, нормативное регулирование не ограничивается системой права, а истина — одной лишь наукой. Раздражимость есть наиболее общий структурный признак аутопойетических систем, занявший в современных описаниях место, которое прежде отводили природе и сущности вещей, которую фиксировали как природу. ⁸ Раздражимость вытекает из того, что система обладает единой памятью, задействованной во всех операциях системы, и благодаря этому может распознавать и компенсировать противоречия, а значит, — порождать реальность. Это указывает на рекурсивную конститутивную связь памяти, раздражимости, переработки информации, конструирования реальности и памяти. ⁹ Обособление специализирующейся на этом функциональной системы служит для усиления специализированного на этом способа коммуникации и одновременно — для его нормализации. Лишь от масс-медиа мы ежедневно ожидаем этого особенного достижения, и лишь так можно организовать современное общество в его коммуникационном течении, таком же эндогенно-беспокойном, как мозг, а тем самым воспрепятствовать его чрезмерной привязанности к устоявшимся структурам.

В отличие от функциональной системы масс-медиа наука может специализироваться на приращении когнитивных достижений, то есть на общественном процессе обучения, в то время как правовая система берёт на себя упорядочивание нормативных, контрафактических и поэтому трудно совместимых с обучением ожиданий. Дифференциация когнитивного/нормативного на науку и право всё-таки никогда не сможет распределить внутри себя и тем самым удовлетворить всю ориентационную потребность общественной коммуникации. В нормальном случае общественная коммуникация не ориентируется ни на науку, ни на право. Однако в современном мировом обществе она также не может замыкаться только в рамках одного лишь локального, повседневного знания, распространяющегося лишь на самое ближайшее окружение. Функция масс-медиа, поэтому, видимо, состоит в удовлетворении этой потребности, не допускающей ни когнитивной, ни нормативной специализации.

Масс-медиа гарантируют всем функциональным системам настоящее, приемлемое для всего общества, а также известное индивидам, из которого можно исходить, когда речь заходит о селекции некоторого системно-специфического прошлого и об установлении важных для системы ожиданий будущего. В зависимости от специфики этой потребности другие системы потом могут настраиваться на связь с прошлым своих механизмов предвидения: например, экономика ориентируется на новинки фирм-производителей или рынка и на этой основе устанавливает собственные связи между своим прошлым и своим будущим.

Уже Парсонс видел особую роль, которую масс-медиа вносят в развитие «актов взаимообмена» в современном обществе, в возрастании степени свободы коммуникации — по аналогии с функцией денег в экономике. ¹⁰ Этот диагноз можно применять более широко, если дополнительно учитывать усиление общественной раздражимости и возникновение рекурсивной сети масс-медийных коммуникаций с повседневной коммуникацией в интеракциях и организациях общества. С одной стороны, масс-медиа абсорбируют (saugen an) коммуникацию, с другой, — стимулируют коммуникацию, текущую далее. ¹¹ Итак, они непрерывно обращают новую коммуникацию к результатам коммуникации предшествующей. В этом смысле они отвечают за производство «собственных значений» — именно тех относительно стабильных ориентации в когнитивной, нормативной и ценностной (evaluativen) сфере, которые не могут задаваться извне, а возникают благодаря тому, что операции рекурсивно применяются к своим собственным результатам. ¹²

Видимо, вековая традиция вводила нас в заблуждение и, как следствие, представляла масс-медиа в неблагоприятном свете. Эта традиция утверждала, что стабильность системы общества покоится на консенсусе: если не на эксплицитно/имплицитно заключённом общественном договоре и уже не на религии, основанной на общей вере, то всё-таки на консенсусно-признанных фоновых убеждениях, как они представлены Юргеном Хабермасом в его понятии жизненного мира. Но если бы это было так, масс-медиа явились бы фактором дестабилизации и использовали бы всё для того, чтобы разрушить или чем-то заменить эти предпосылки, — что французы, возможно, назвали бы символическим насилием.

Фактически же стабильность (= репродуктивная способность) общества основывается в первую очередь на производстве объектов, наличие которых может предполагаться в дальнейшей коммуникации. ¹³ Выло бы чересчур рискованным опираться в первую очередь на договоры и требования нормативного консенсуса. Объекты являются результатом рекурсивного функционирования коммуникации — без запрещения противоположного протекания. Они оставляют после себя лишь остаточные проблемы, сводящиеся к разрешению вопроса о том, примут ли коммуникацию или она будет отклонена. Тем, что такие объекты «существуют», современное общество обязано системе масс-медиа, и было бы весьма трудно себе представить, как бы функционировало общество коммуникационных операций, далеко превосходящее границы горизонтов индивидуального опыта, если бы это непременное условие не гарантировалось самим процессом коммуникации.

Это снова лишь подтверждает, что коммуникация в первую очередь должна решать проблему времени, и это особенно существенно для масс-медиа, операции которых протекают под давлением ускорения. Проблема состоит в том, как перейти от одной коммуникации к следующей; причём и в том случае, если система общества становится для самой себя высококомплексной и непрозрачной, вынуждена ежедневно и в массовом порядке впитывать разнообразие и переводить его — как фактор раздражения — в информацию. Это не может зависеть от гарантированного прошлым консенсуса, нуждающегося в операциональном уточнении. Напротив, каждая эксплицитная коммуникация по-новому ставит вопрос о принятии или отклонении, то есть ставит на карту консенсус, при ясном осознании того, что и при наличии конфликта (bei Dissens) (и именно при этом) можно продолжать коммуникацию. В современных условиях как раз и растормаживается этот риск конфликта, это тестирование коммуникации через коммуникацию. Именно поэтому коммуникация должна ориентироваться на конституируемые ей самою объекты, которые могут рассматриваться как темы. Ведь в первую очередь, масс-медия вынуждены порождать известность (Bekanntsein) и время от времени так разнообразить её, чтобы в присоединяющейся коммуникации можно было бы рискнуть спровоцировать принятие или отклонение.

Этот анализ можно обобщить в рамках теории общественной памяти. Система, которая способна наблюдать произведённое её операциями различие система/внешний мир, для своих наблюдающих операций (или словами Спенсера Брауна: для осуществления повторного ввода («Re-Entry») этого различия в систему) нуждается в двойной временной ориентации: с одной стороны, — в памяти, а с другой, — в открытом будущем, которое предоставляет возможность колебания между обеими сторонами всякого различения. ¹⁴ Проблема, которая в связи с этим возникает для системы общества и которая в своей существенной части решается благодаря масс-медиа, состоит, следовательно, в том, как могут комбинироваться функция памяти и функция осцилляции, если в распоряжении есть только настоящее, а значит, — практически нет времени. ¹⁵ И это — лишь некоторая другая форма для старого вопроса о том, как комплексная система может одновременно обеспечивать и достаточную избыточность, и достаточную вариативность.

Если описывать функцию памяти с самого начала применительно к будущему, следует отказаться от психологически убедительного представления, будто память осуществляет лишь ситуативно-необходимое осовременивание прошлых событий. Память, напротив, осуществляет беспрестанную дискриминацию забвения и воспоминания, сопровождающую все когда-либо актуализирующиеся наблюдения. Главное достижение памяти состоит при этом в забвении, а вспоминается лишь то, что имеет исключительное значение. Ведь без забвения, без высвобождения потенциала новых операций система не имела бы никакого будущего, не говоря уже о возможностях колебаний между одной и другой стороной тех или иных используемых различений. Другими словами: память функционирует как стирание следов, как подавление и как ситуативное торможение (ингибирование) подавления. Нечто достигает порога воспоминания (неважно, на долгое или короткое время), если актуальные операции предлагают повод для повторения, для «ре-импрегнаций» освободившихся мощностей. ¹⁶ Из этого не следует, что память оперирует, соотносясь с внешним миром, то есть служит текущему приспособлению системы к меняющимся состояниям её внешнего мира. Так это может действительно выглядеть в перспективе внешнего наблюдателя (с собственной памятью). В самой системе всё же имеет место лишь — непрерывно реализующаяся по-новому — внутренняя проверка консистенции, причём память осуществляет рекурсии и организует сопротивление системы против неожиданных новых подстановок смысла. И как уже заявлялось: через сопротивление системных операций новым системным операциям система порождает реальность.

Мнемонические достижения коммуникационных систем в целом и масс-медиа в частности формируются темами коммуникаций. Ведь сгущается в тему лишь то, что может организовать определённую частоту коммуникаций и что открыто для будущих опций принятия или отклонения. Темы — это сегменты коммуникационных релевантностей, как бы «локальные» модули, которые, если необходимо, могут быть заменены. Они, следовательно, делают возможным высокодифференцированную память, которая способна выдерживать скачкообразную смену тематик; и даже способствовать ей при сохранении возможности возвращения к отложенным в данный момент темам.

Все функциональные системы обладают своей специфической памятью; так, например, монетарная экономика имеет память, назначение которой состоит в забывании источника происхождения тех или иных заплаченных денежных сумм ради облегчения оборота. ¹⁷ Масс-медийная память также функционирует внутрисистемно, однако сверх того выполняет соответствующие функции для окружающей общественной системы. Это общественное использование масс-медиа для постоянного связывания прошлого и будущего, очевидно, связано с крайне высокими притязаниями современного общества на избыточность и вариативность, которые — с помощью различения прошлого и будущего — должны подсчитываться в его бухгалтерии времени (temporal verbuchen), ибо без такого временного, расчётного распрямления (dimensionale Streckung) эта непрерывно реконструируемая реальность рухнула бы под тяжестью внутренних противоречий. Что является не последним основанием для объяснения того, что такое достижение нуждается в мощных селекторах, которые, со своей стороны, должны получить защиту посредством обособления и оперативной замкнутости.