Фридрих Рапп:
Перспективы философии техники

Всякая всеохватывающая, программная дефиниция неизбежно должна оставаться абстрактной и неопределённой; это относится также и к определению философии техники. Так, почти тавтологическая формулировка: «Философия техники состоит в исследовании философских проблем, которое раскрывает развитие техники в историческом и систематическом аспектах» — вряд ли встретит возражения, однако не вызовет и энергичного одобрения. Точно как же, как и в случае других всеобщих деклараций, например будь то относительно гуманности, прав человека или сохранения мира, легко будет принята формула, которая оказывается столь широкой, что каждый может интерпретировать её по-своему.

Только вокруг детально разработанной концепции можно вести содержательную дискуссию и тем самым приходить к согласию или, наоборот, к разногласию. И всё же тут возникает трудность. Поскольку практически невозможно ex nihilo из ничего) развить разработанную философию техники, постольку приходится явно или скрыто обратиться к имеющимся материалам дискуссий. В других областях философии, таких, как философия истории, этика, социальная философия, политическая философия, феноменология, философия языка или теория науки, в развёрнутых дискуссиях разработана систематически созданная мыслительная структура из основных понятий, постановок вопросов, тезисов и моделей аргументации, которая уже с самого начала гарантирует высокий уровень специальных знаний. Для философии техники такая детализированная теоретическая система отношений пока ещё в значительной степени остаётся пожеланием.

Причина такого неравноправного положения техники в философских разработках, конечно, не в недостаточной её актуальности. Наряду с секуляризацией, просвещением, демократией, бюрократизацией и равенством возможностей индустриализация, ставшая возможной благодаря естествознанию и технике, относится к факторам, определяющим характер современности: не зря ведь говорят о «технологической эпохе». Причины пренебрежительного отношения к философии техники лежат в плоскости истории идей и в прагматической плоскости. Со времён Античности занятие теоретическими вопросами в смысле bios theoreticos западноевропейской традиции считается высшей формой жизнедеятельности, превосходящей чисто практические занятия — ремесленного типа. В соответствии с этим техника вплоть до настоящего времени считалась темой в теоретическом и философском отношении более низкого ранга; исключение здесь составляет только марксизм.

К этому надо добавить, что техника, оставшаяся, в сущности, неизменной вплоть до промышленной революции, как и биологическая конституция человека, к которой лишь недавно обратилась философская антропология, рассматривались просто как данные и потому непроблематичные в теоретическом отношении. Ещё Гегель и Буркхардт не приписывали технике никакого решающего значения. Представление о развитии техники как исторически значимом факторе основывается на том, что знание об индустриальной технике, почерпнутое из опыта XIX и XX веков, проецируется на прошлое. В историческом плане объективирующее и рефлексивное западноевропейское мышление с его дистанцированием от непосредственных данностей служит предпосылкой для систематического, согласованного с теорией образа действия современного естествознания и техники. Эта ориентация на теорию проявляется в том, что сознательно осуществляются обходные пути и вводятся сложные процедуры, чтобы достигнуть цели посредством соответствующих механических, электрических или химических процессов, в противоположность ремеслу, где стремятся простым и прямым путём достичь непосредственного результата.

Наконец, позднее появление и открытый многомерный характер философии техники обусловлены также сложностью феномена техники. Научные дисциплины точно так же, как и различные области философии, возникают с помощью такого методического приёма, в котором из обилия конкретных феноменов абстрактно выделяются вполне определённые аспекты и затем исследуются более подробно с помощью систематически разработанных модельных представлений. В действительности же техника, как и экономика, политика или история, покоится на переплетённых между собой, обусловливающих и дополняющих друг друга действиях и процессах, которые могут быть изображены только ценой упрощения с помощью обозримых моделей и хорошо разработанных теоретических концепций. Однако для современной техники характерна именно тотальность этого взаимодействия, так что любое упрощение, строго говоря, неприемлемо. В этом состоит прелесть, но также и трудность философии техники.

При философском рассмотрении этих сложных взаимосвязей можно различить два крайних случая. Эта тотальность может рассматриваться либо как неделимое далее фундаментальное понятие, которое в таком случае следует развёртывать описательно. Этот, напоминающий гегелевский, путь избрали Эллюль и — на метафизическом уровне — Хайдеггер. Или же можно ввести аналитические дифференциации и указать взаимосвязи и зависимости, которые делают понятным возникновение конкретно существующих феноменов. Первый путь подчёркивает целое, не обращая внимания на элементы, второй — позволяет заглянуть внутрь и, где только возможно, опускает целое. Все же аналитический образ действий имеет преимущество, поскольку в противном случае оставшиеся непознанными взаимосвязи становятся невидимыми и тем самым не поддающимися воздействию, в то время как при рассмотрении с точки зрения тотальности событие следует принимать в его целостности. К тому же аналитический путь открывает возможность наряду с априорными философскими аргументами учитывать и апостериорные точки зрения.

Развитие, приведшее к современной технике, и её конкретные формы суть случайные исторические феномены. Точно так же, как и всякая выходящая за рамки одних лишь спекуляций философия истории должна ссылаться на историографическую реконструкцию прошлого, и точно так же, как натурфилософия не может просто игнорировать естественнонаучные познания, философия техники тоже должна опираться на эмпирические данные. Тем не менее она упустила бы свою истинную задачу, если бы она стремилась только к популяризации и обозрению данных отдельных наук, ибо в таком случае философия техники не смогла бы реализовать выходящее за пределы фактичности и являющееся его действительной целью основополагающее философское измерение. Дилемма между обилием нефилософского эмпирического материала и произвольной философской спекуляцией, характерная для всей современной философии, для философии техники оказывается даже ещё более острой, поскольку к технике, понятой в её тотальности, имеет отношение множество частных научных дисциплин (исторические науки, политические науки, социология, психология) и отдельные области философии (философия истории, антропология, этика, теория познания).

Вопрос об адекватности методического изучения неотделим от содержательного определения техники. Здесь мы равным образом можем различить два крайних случая, причём сделанный выбор с неизбежностью предопределяет философские высказывания. Если исходить из широкого определения, техника охватывает всякий систематический целенаправленный образ действия, который выходит за пределы неструктурированного элементарного исполнения; не только сложные, основанные на разделении труда методы космических полетов или энергоснабжения, но также, например, методы игры в футбол или фортепьянной игры относятся в этом смысле к технике (или технологии). Более узкое понятие техники возникает тогда, когда в качестве исходного пункта выбирается сегодняшняя ситуация, характерными для которой являются естественные и технические науки, в таком случае на первом плане оказываются достигнутые результаты, конкретные создания реальной техники, посредством которых человек заставляет силы природы служить своим целям. То обстоятельство, что в пользу обеих формулировок могут быть приведены веские основания, подтверждает внутреннюю связь между методом и произведённой продукцией и тем самым раздвоенность феномена техники, которая не может быть устранена посредством терминологических установлении. Для понимания нашего времени с его грандиозным преобразованием физического мира посредством реальной техники эвристически более плодотворным является узкое понятие техники, в то время как широкое её понимание сосредоточивает внимание на техническом образе действий, который мы застаем во все исторические эпохи, хотя и в соответственно различающихся проявлениях.

И констатированная М. Вебером сплошная рационализация условий современной жизни сегодня существенным образом определена состоянием реальной техники. Мы в индустриально развитых странах на каждом шагу встречаемся с техническими артефактами, которые стали для нас «второй природой» и без которых мы вообще уже больше не можем существовать. Сегодня уже не нужно больше отвоёвывать право на жизнь у враждебной природы. Однако тем самым мы вовсе не достигли царства свободы, как это ожидалось в связи с оптимистической верой в прогресс в эпоху Просвещения и в XIX веке. На место жёсткой природной необходимости отныне становятся вызванная самими людьми столь же жёсткая техническая необходимость и непредусмотренные побочные последствия, такие, как ухудшение состояния окружающей среды и нехватка ресурсов. Если же мы пожелаем сослаться на преимущества, ради которых создаются или вводятся технические устройства и методы, то мы вынуждены приспосабливаться к законам их функционирования, связанным, например, с разделением труда, нормированием, пунктуальностью и сменной работой, и мириться с экологическими последствиями их воздействия. Достижения техники требуют неизбежной расплаты за них. Эта обусловленная техникой неизбежность может быть смягчена, но не может быть принципиально устранена, поскольку она имеет свою основу в обязательных организационных функциональных отношениях и в законах структурирования физического мира, так что и здесь имеет силу бэконовское «natura non nisi parendo vincitur» («природу побеждают, только покоряясь ей»). Приспособление к однообразным, механическим, «нечеловеческим» процессам и потеря естественного образа жизни с его органическими ритмами, которому мы подвластны как природные существа, приводят к отчуждению от наших природных истоков, к которым мы вновь стремимся припасть в свободное время.

Механические процессы в существенной мере определяются вращательным движением колеса. Тем самым реализуется неорганический принцип, эквивалент которого — повторение — также имеется и в органических процессах. Однако монотонная однообразность по сравнению с дифференцированными и изменяющимися процессами жизни является жёсткой и негибкой. Когда вместо механических процессов, выполняемых прежде всего за счёт рабочей силы человека, вводятся электронные способы регулирования и управления, являющиеся аналогом нервной системы человека, в принципе предоставляется шанс, чтобы техника в большей мере приспосабливалась к человеку, чем наоборот, — тем более что компьютерная техника готова предоставить в антропологическом отношении вполне позитивные возможности. Однако существует опасность, что язык в качестве наиболее важного орудия культуры посредством информационной техники редуцируется к стандартизированным сокращениям, заранее данным категориям и установленным структурам, так что всё, что не укладывается в эту схему, станет жертвой технологической селекции, подобно тому как телевидение, ввиду лишённой понятийного и теоретического осмысления визуализации, может привести к утере творчества, многообразия и интеллектуальной автономии.

Этот пример показывает, что техника никоим образом не противостоит культуре только как иная, чуждая инстанция: она по меньшей мере является таким же элементом культуры. Техника есть объект и результат культурного установления норм, но вместе с тем она есть само собой разумеющаяся и устанавливающая определённые нормы составная часть нашего жизненного мира, экономики, политики и культуры. И как могло быть иначе! Техника готова предоставлять материальные преимущества, в условиях которых ежедневно проходит наша индивидуальная и коллективная жизнь как физических существ, и благодаря этому она косвенно оказывает влияние на тот способ, каким мы понимаем мир и самих себя. В профессиональной деятельности, а также в личной жизни человек сегодня повсюду рассматривается с точки зрения машины (он должен функционировать, он может быть заменен, и ему не позволено мешать работе механизмов; медицинское обследование и перерывы для отдыха можно сравнить с осмотром или ремонтом автомобиля). Насколько тесной оказывается связь между техникой и индивидуальным и коллективным автопортретом человека, показывает среди прочего декартовское объяснение людей как автоматов, механистическая теория государства Гоббса, фрейдовский энергетический баланс психики и недавно появившаяся теория коммуникации, ориентированная на модель передатчика и приёмника, а также когнитивная психология, инспирированная информационной техникой.

Едва ли кто-либо из-за этих проблем всерьёз думает об упразднении современной техники. С методической точки зрения техника обладает инструментальной функцией: она служит для достижения цели с возможно меньшими затратами. В этом смысле ситуация выборов относится и к выбору среди конкурирующих технических решений. Следовательно, к нынешней ситуации мы пришли, поскольку эту технику пожелало большинство населения. Даже альтернативная техника или нежёсткая, приспособленная технология, которые приноравливаются к ситуации в развивающихся странах, разумеется, будут использовать новейшие знания и возможности. Столь дискутируемые ограничения, налагаемые на нас современной техникой, как и законы природы, носят условный характер. Они имеют место, если созданы определённые предпосылки или если должны быть достигнуты определённые результаты, в последнем случае они даже обязательны. Здесь наряду с сопротивляемостью реального мира в игру вступает элемент свободного, нормативного риска. Потребности, оценки, приоритеты или целеполагания, которыми руководствуются отдельные люди, социальные группы, нации и человечество, не заданы биологически, а являются результатом избирательного поведения, которое со своей стороны в существенной мере покоится на традиционных культурных оценках. Конечно, фактически существует собственная динамика благодаря ранее достигнутому состоянию техники и имманентному развитию инструментального разума. Однако при этом речь идёт о случайном, исторически возникшем феномене, а не о естественном законе или сущностной исторической необходимости. Поэтому можно и должно, в особенности при технических инновациях, в рамках прагматической оценки пользы каждый раз заново приходить к социальному консенсусу относительно желаемости целеположенных преимуществ с учётом неизбежного ущерба.

Таким образом, существуют веские основания как в пользу «материалистического» истолкования техники, то есть технологического детерминизма, так и в пользу «идеалистической» её интерпретации, то есть ценностного детерминизма. Формулируя это иначе, здесь можно провести различие между реальными и идеальными факторами. В материалистически-технологическом истолковании ссылаются на самовоспроизводящиеся и действительно широко институционализированные ныне технические изменения. Высокоспециализированные фундаментальные исследования, на которые сильное давление оказывает развернувшееся во всём мире соревнование, предоставляют, как показывает опыт, непредусмотримые в деталях все новые и новые технические возможности, которые затем, из-за давления экономической селекции, с максимальной быстротой разрабатываются до готовности к применению и запускаются в практику. В соответствии с этой моделью хода вещей за техническим изменением должно последовать соответствующее культурное приспосабливание (ср. теорию культурного отставания).

Несмотря на действие инерции прежних установлении и на вошедшие в привычку тенденции, этот процесс протекает всё же не как обусловленный естественной закономерностью; он, как и всякое историческое событие, подчиняется человеческой свободе и спонтанности. Поэтому, пусть даже через соответствующую переориентацию, скажем, с расчётом на бережное отношение к окружающей среде или к природным ресурсам, на будущее могут устанавливаться иные наиболее важные задачи и предлагаться другие направления развития. С одной стороны, «суперструктура», в которой переплетаются естествознание, техника и промышленность, образует устойчивую составную часть нашего существования, а с другой стороны, для дальнейшего существования этой суперструктуры требуется наше (молчаливое) согласие, и ее, следовательно, можно также и изменить. Представления техники с помощью дихотомической модели либо в качестве естественного процесса, либо культурного феномена, детерминации посредством реальных или же идеальных факторов, «материалистического» или «идеалистического» истолкования в действительности представляют собой лишь упрощающее вспомогательное средство, которое направляет внимание на тот или иной вполне определённый момент. По сути дела, всегда неизбежно участвуют обе стороны, именно потому что техника является физическим миром, намеренно преобразованным человеком, и тем самым всегда одновременно представляет собой культуру и природу. Это полное внутреннего напряжения единство имеет место даже и для самого человека, который является мыслящим, чувствующим, волевым и в то же время телесно-биологическим существом. Его участие в идеальной и материальной сферах служит последним основанием полярной структуры техники.

С биологической точки зрения человек является «неполноценным существом» (Гердер, Гелен), ибо ему недостаёт однозначно заложенных в нём врождённых инстинктов, которые обеспечивали бы ему выживание во враждебном окружающем мире. Функциональную замену этого образует техника, которая со стороны теории состоит в творческом решении проблем, а со стороны практического выполнения — в применении орудий; человек есть tool making animal (животное, изготавливающее орудия). Таким образом, первый импульс к технике вполне естествен. Он приводит к тому, что привязка к непосредственно данным конкретным обстоятельствам в результате интеллектуального варьирования снимается и тем самым человек вступает на путь, ведущий к дистанцированию от данностей и к объективирующей рефлексии. Однако это развитие с техникой, происходящее до сегодняшнего дня, приводимой в действие естественнонаучными методами, выходит далеко за рамки компенсации биологического недостатка и поэтому не может быть объяснено одними лишь естественными причинами.

Совершенствование инструментального разума, то есть методического, целенаправленного образа действий, накопление технических знаний и умений в ходе исторического развития и становящееся всё более тесным переплетение естественных и технических наук с их квазиинституционализированными открытиями и изобретениями — всё это, взятое исключительно само по себе, равным образом ещё не даёт исчерпывающего объяснения. Ссылка на потребности, которые удовлетворяются с помощью современной техники, также не даёт нам никакого убедительного основания для объяснения. Человек, как это сформулировано у Х. Ортеги-и-Гассета, есть существо, которое может сказать «нет», и во всех культурах именно аскетический отказ от удовлетворения кажущихся жизненно необходимыми потребностей почитается за образец. Конечно, технические возможности и социальные потребности взаимно подстегивают друг друга, и, как только осуществление стало вполне достижимым, в нашем претенциозном обществе вынужденный или самоотверженный отказ кажется прямо таки недостатком индивидуальной или коллектив ной самореализации. Насколько потребности выходят за рамки элементарных биологических требований, настолько они зависимы от культуры. Поэтому пассивное принятие или активная поддержка современной тенденции к возрастающей технизации следует понимать как культурное действие, то есть как согласие с определённой системой ценностей и тем самым, в конечном итоге, как результат волевого акта. Благодаря воле к технике прометеевское жизнеощущение европейского модернизма проявляется в творческой активности, образовании технической воли, в стремлении к власти и овладению временем и пространством и тем самым в коллективной попытке преодолеть границы конечной ситуации нашего существования.

Поскольку технические системы непосредственно не соотнесены с системами культурных ценностей, а явно расширяют возможности общей для всех людей биологической конституции, постольку их достижения в той мере, в какой они конкретно имеются, воспринимаются и признаются во всём мире и независимо от той или иной исторической традиции. Все технические продукты и процессы прямо или косвенно нацелены на то, чтобы увеличить нашу физическую, сенсорную — а в случае с компьютерной техникой также и вычислительную — способность. Чтобы достигнутые результаты в конечном счёте вообще могли использоваться, они должны в той или иной форме восприниматься физически или чувственно — так, как это мы наглядно наблюдаем, например, в областях транспортной техники (передвижение), информационной техники (распознание символов) и также, к сожалению, в разрушительной силе военной техники. Современная техника утверждается во всём мире благодаря своим преимуществам — что не удивительно, если вспомнить, что она пришла к своему нынешнему положению через процесс отбора в соответствии с критерием наиболее совершенного выполнения функции.

Поскольку желаемые результаты могут быть достигнуты лишь в том случае, если вместе с техническими системами одновременно перенимают также и инфраструктуру и соответствующие методы труда, постольку по крайней мере внешне и частично — вместе с техникой должен импортироваться также и ориентированный на технику образ жизни: успешная передача техники связана с соответствующей передачей культуры. Следовательно, для развивающихся стран возникает вопрос о том, в какой мере можно перенимать желательные достижения техники и интегрировать её в собственную традицию, не теряя при этом исторически сформировавшейся самобытности. Однако, с другой стороны, в подобном процессе культурного обмена односторонне направленное вовне западноевропейское мышление может получить ценные импульсы. Ориентированная, в конечном счёте, на критерии научно технике экономической производительности, единая мировая цивилизация, которая уничтожает плюрализм сформировавшихся систем ценностей, несомненно, означала бы культурное обеднение человечества.

В основе многих проблем, которые ставит современная техника, как это ни парадоксально, лежат именно её слишком большие успехи. Со времени промышленной революции, которая основывалась прежде всего на совершенствовании организации и ремесла, небывалые для прежних времён успехи достигались посредством все более тесного взаимодействия с естественными науками и во всех областях жизни начиналось ускоренное техническое изменение, исход которого в то время ещё совершенно невозможно было предвидеть. Однако наряду с положительным следствием усиливались также и непреднамеренные и сначала вовсе не принимавшиеся во внимание побочные эффекты. Техника должна заменять рабочую силу человека и приводить к повышению производительности, и как раз поскольку она этого достигает, постольку с этого момента в качестве новых проблем выступают организация досуга и безработица. Использующая современные методы агротехника оказалась в Европе чересчур успешной — производится больше, чем может быть потреблено. Желаемый жилищный комфорт приводит к нежелательной разобщённости людей. Достигнутая с помощью личного транспорта мобильность покупается ценой шумовой нагрузки, неуютных городов и загубленной природы. Благодаря прогрессу медицинской техники вероятная продолжительность жизни существенно увеличилась; вследствие этого развивающиеся страны оказались перед проблемой демографического взрыва, и в экономически развитых странах ведётся дискуссия о том, насколько увеличение продолжительности жизни за подобную цену сочетается с человеческим достоинством.

Часто при этом речь идёт не о принципиально новых вопросах, а об обострении уже известных проблем. Исчерпание запасов определённого вида сырья, уничтожение ландшафта в результате эксплуатации природы (пример — вырубка лесов в Средиземноморье) и совершенствование техники для военных целей — все это всегда имело место. Однако из-за успехов современной техники сегодня уже речь идёт о величине совершенно иного порядка, так что в соответствии с резким изменением количества и качества возникают также проблемы нового типа. Ограниченность в глобальном масштабе естественных ресурсов и апокалиптическая разрушительная сила ядерного оружия требуют подлинно всемирного ограничения и согласованного взаимодействия вместо необузданного стремления к росту и власти. Вследствие обширных и практически необратимых последствий следовало бы вести себя с полным сознанием особой ответственности. Однако охватывающая значительное и время и пространство этика будущего, которая учитывает интересы других регионов мира и шансы на жизнь будущих поколений, превышает наши интеллектуальные и моральные возможности. В соответствии с нашей ограниченной способностью к прогнозированию и регулирующему вмешательству с особой силой проявилось наше чувство ответственности за ближайшие по отношению к нам реальности; к более отдалённым событиям это чувство очень быстро затухает.

Подобная же апория имеет место и в конкретной содержательной максиме этики техники. В качестве отдельного существа и в сообществе человек развивается за счёт реализации предоставленных ему возможностей. Однако благодаря современной технике возможности наши увеличились настолько, что эта максима должна уже звучать не как «Развивай свои силы!», а как «Откажись от желания делать всё, что ты можешь!» Конечно, и сегодня, ввиду ограниченных ресурсов труда и капитала, селективные механизмы экономики осуществляют определённый выбор среди технических возможностей; так, до применения доходит фактически лишь небольшой процент выданных патентов. Однако этот принцип выбора действует только в отношении конкретных частностей. Прежде человечество не отказывалось от шагов в принципиально новом измерении, открывавшемся благодаря научно-техническому прогрессу.

Теперь существуют веские основания для того, чтобы остановиться на уже имеющемся потенциале действий, скажем, в области биомедицины или генной технологии. Как свидетельствует весь опыт, от однажды сделанного шага уже нельзя отказаться, поскольку распространяющаяся на весь мир ситуация научно-технического обмена и конкуренции приводит к тому, что достигнутое в определённый момент состояние очень быстро получает всеобщее распространение. Поэтому легче и надёжнее отказаться от того, что ещё не было реализовано, чем от того, что уже имеется в наличии. Поскольку при вмешательстве в наследственную субстанцию распоряжаются физической стороной человеческой индивидуальности, постольку необходима принципиальная ясность относительно того, насколько далеко здесь можно зайти, не создавая угрозы достоинству человека и неповторимости личности. Такого типа ситуации, как описанные здесь на особом критическом примере, могут быть преодолены только тогда, когда возможности новых действий будут сочетаться с соответствующим осознанием проблемы и с вытекающим из него необходимым чувством ответственности. Положительным признаком служит то обстоятельство, что в последние годы во всём мире, пусть даже с различным акцентированием, повысилась чувствительность к этим проблемам. Причём изменение сознания никоим образом не основывается только на обострении конкретных обстоятельств; оно основывается большей частью на сниженном пороге терпимости. Эта смена ценностей, происшедшая за сравнительно короткое время, даёт повод надеяться, что удастся своевременно найти установку, которая соответствовала бы научно-техническому изменению.

Совершенно ясно, что при технических инновациях излагаются аргументы «за» и «против» и открыто обсуждаются с помощью предметного их обоснования, чтобы таким образом прийти к общему согласию. Именно в этом состоит основная идея оценки техники. Эта концепция ориентирована на просветительскую мысль, на теорию рационального решения и на модель инструментально-технического действия, которая служит достижению определённой цели с помощью подходящих мероприятий. Точно так же, как и для других конкретных проблем (защита окружающей среды, экономия ресурсов), техника, рассматриваемая формально и инструментально, также и здесь может быть сдержана только с помощью технических же мероприятий, то есть посредством самой техники. Трезвый и по возможности ясный прогноз ожидаемых последствий при определённом образе действий и примыкающая к этому оценка их желательности, в принципе являются единственной альтернативой слепому и нерефлектированному образу действий.

По сути дела, этот метод является безотказным и фактически, в более или менее явной форме, применяется даже во всех ситуациях выбора Однако следует также видеть и неизбежно существующие здесь границы. Последствия, предсказываемые техническими науками, могут быть указаны ещё относительно однозначно. Однако широкие экономические, социальные и культурные последствия определённой инновации можно оценить только с известной долей правдоподобности, причём различные критики будут приходить к различным результатам. Это неудивительно, ибо во множестве её конкретных последствий техника не составляет исключения из того закона истории, что человек в конечном итоге не знает, какие последствия будет иметь его поступок. Ведь ретроспективный взгляд на те ожидания, которые современники связывали с прежними техническими новациями (радио, автомобиль, самолёт), обнаруживает, что полный объём фактических последствий ими никоим образом не осознавался.

Даже если вопреки фактам признать, будто все последствия точно известны, то всё же должна быть ещё решена собственно проблема оценки, то есть лишь во имя определённой классификации ценностей мы должны вынести суждение о том, какую из альтернатив следует осуществить. Поскольку встречается коллективное решение, постольку здесь неизбежно возникает вопрос о политической теории демократического волеобразования. В философском плане значимыми оказываются прежде всего нормативные представления об идеале, исходя из которых здесь производится оценка. В конце концов для отдельных людей речь при этом идёт об идеале достигнутого уровня существования, для той или иной группы — об общем благе и в историческом измерении — о возможной цели истории. Было бы слишком самонадеянным ожидать, что посредством ad hoc решений в области оценки последствий применения техники удалось бы, так сказать, «проскочить» мимо направленных друг против друга этических или историко-философских позиций и тем самым покончить с диспутом о согласительных установлениях и рациональных обоснованиях. Поскольку существует необходимость действия и нельзя выжидать, пока будут выяснены принципиальные спорные философские вопросы, мы должны быть готовы довольствоваться решениями, не вполне удовлетворительными с теоретической точки зрения; проблемы философии техники в практике требуют прагматических решений. Если расматривать в целом, то в специальной области философии техники вряд ли можно достигнуть большего, чем подсказывает нам исходная дисциплина — философия касательно возможных путей решения. Однако актуальность стоящих здесь вопросов могла бы придать дополнительный вес и новые импульсы философии, которая вообще то работает, пожалуй, в слишком академическом ключе.

Амбивалентность техники, которая выражается в мифах и образах Прометея и Икара, неустранима. Техника служит облегчению и освобождению, но также создаёт и новые тяготы и принуждения. Она считается гарантом человеческого развития и социального прогресса, однако вызывает также и бесчеловечные и разрушительные последствия. В утопическом видении она прославляется как носительница освобождения, а в антиутопии критикуется как средство бездуховного и бездушного манипулирования. Её приветствуют как последовательное продолжение Возрождения, рационализма и Просвещения; и она же осуждается художниками, романтиками и экзистенциалистскими мыслителями как орудие манипуляции в бездушном и бездумном мире. Даже в неточной интерпретации она предстаёт то как проклятие, то как благодать, то как наказание, то как спасение. Конечно, всё это — утрированные оценки, в которых проявляется то обстоятельство, что техника из-за своего центрального значения оказывается, так сказать, в фокусе всех других проблем современного мира. Если оставить в стороне относительно «вынужденное выдвижение» техники на авансцену современности, вызванное реальностями технического мира, то кризис современного понимания техники проистекает из сознания отмеченной амбивалентности. В рамках истории человеческого сознания философия сделала многое для того, чтобы привести в действие динамику современной техники. Поэтому философия должна также внести свой вклад и в прояснение нынешней ситуации, чтобы по своим возможностям ввести будущее развитие в разумное русло.