|
Фридрих Рапп (Friedrich Rapp) — доктор философии, профессор Дортмундского университета и Технического университета Западного Берлина, Германия. Область научных интересов: философия и теория техники и технического прогресса. |
|
ВведениеВсего несколько десятилетий назад вклад техники в цивилизацию обычно лишь приветствовался, и потому попросту не видели никакой необходимости в исследовании философских проблем техники. Были, разумеется, исключения, но они не привлекали особого внимания. До Второй мировой войны вопросами судьбы современной техники проникались в своём интуитивном восприятии больше художники и поэты, чем философы своим методом рационального осмысления. Непрерывный технический прогресс со времён промышленной революции, казалось, подтверждал идею рационалистов о господстве человека над природой и оптимизм века Просвещения. Биологические социальные теории эволюции XIX века укрепили надежду на безграничный экономический рост, а также, как следствие этого, на обеспечение общественного, культурного и даже морального прогресса человечества с помощью науки, техники и промышленности. Сегодня такой убеждённости брошен серьёзный вызов. На его основе возникло фундаментальное противоречие между осознанием «пределов роста» и традиционной идеей бесконечного прогресса. Такие проблемы, как дефицит ресурсов, экология и гонка вооружений, вызывают растущее беспокойство и приводят к резким нападкам на современную технику. Даже базирующаяся на науке техника, которую до недавнего времени считали спасительницей, теперь часто считается повинной во всех делах нашего времени. Западная история идеиИ всё же тенденция принимать хорошее за само собой разумеющееся и замечать только плохое не является главной причиной пренебрежения философией техники. Наряду с конкретными историческими обстоятельствами к этому имеет отношение также и теоретически ориентированная интеллектуальная традиция западной философии. Технику обычно рассматривали как ремесло или, в лучшем случае, как простое применение научных открытий и тем самым — деятельность интеллектуально более низкого порядка, не заслуживающую философского исследования. Философия, которая с самого своего возникновения рассматривалась как относящаяся к царству теоретического мышления и идей, неизменно возникающих у человека, по необходимости противопоставлялась любой практической, технической деятельности, основывающейся, как считалось, только на интуитивном умении делать нечто. Как утверждает Блюменберг в своём историческом и феноменологическом анализе «Судьбой философии стало положение, будто она может отстаивать свою субстанциальность, лишь выступая против «техники» в широком её смысле». Спор «двух культур» сегодня свидетельствует о продолжающейся дихотомии философской теории и технической практики. Между тем этот спор бесполезен, так как гуманистическое и историческое понимание, так же как наука и техника, одинаково необходимо для управления нашим техническим миром. Только наука и техника могут сказать нам о фактических проблемах и ожидаемых результатах, но лишь тогда, когда они действуют в определённом направлении. А гуманитарные науки, включая философию, имеют к этому отношение постольку, поскольку затрагиваются вопросы нормативности. Ввиду междисциплинарного разделения труда ни одна из этих двух областей не способна справиться с проблемами, требующими совместного решения. Если принять, что одной из задач философии является раскрытие и критический анализ духа времени, тогда в своём нынешнем состоянии философия техники вряд ли способна справиться с этим. Современная, основанная на науке техника является одним из ведущих факторов — многие считают её вообще ведущим фактором — нашего времени. Её интеллектуальные истоки — господство над природой и понятие прогресса хорошо известны. Несмотря на это, современная техника рассматривалась как незаконнорождённый отпрыск и лишь совсем недавно привлекла большее внимание со стороны философов. В итоге, за исключением марксистской философии, тенденция придерживаться исключительно традиционного понимания человека как animal rationalis (Разумное животное [лат.] — Прим. перев.) заставила философов пренебречь аспектом Homo faber (Человек мастер, человек изготовитель [лат.] — Прим. перев.), который сегодня является решающим. Так, даже в 1976 году на одной из секций философского совещания прозвучало в форме вопроса: «Имеются ли какие-нибудь интересные с точки зрения философии проблемы в технике?» Сказанное не означает, что не было никаких исследований по философии техники. Как будет показано ниже, в данной области имеется довольно большое количество работ. Однако в академической науке ещё нет философских исследований в сфере техники как хорошо организованной и признанной всеми области философского знания. Это действительно так, несмотря на то что количество публикаций, относящихся к философским вопросам техники, постоянно растёт. С тех пор как в 1968 году в обзоре Сколимовского впервые тема «Техника и философия», наряду с другими, была официально принята в качестве предмета философского анализа, сделан значительный шаг вперёд. Растущий интерес к проблемам философии техники явно отражается в многочисленных статьях на данную тему, представленных на всемирных философских конгрессах в Вене в 1968 году, в Варне в 1973 году, и в Дюссельдорфе в 1978 году. Три характерные особенностиРастущая активность в этой сфере также видна из развёрнутого библиографического указателя литературы, составленного Митчемом и МакКеем в 1973 году. Приведённые в нём названия и подробные аннотации к ним составили 205 колонок мелким шрифтом. Эта библиография дополнена и снабжена обзорами литературы по специальным темам, по странам, предметам и авторам в ежегоднике «Research in Philosophy and Technology», изданном Дурбином. Этот ежегодник, выходящий с 1978 года, также содержит современные статьи и перепечатку классиков, о чём издатель справедливо заявляет: «Тома первый и второй, вместе взятые, составляют наилучшее, с мировым охватом, введение в данную область». Принимая данную библиографию за исходный пункт, выделим три характерные особенности философии техники:
Различные традицииОднако мы не хотим сказать, что полностью отсутствовали классические подходы, стимулировавшие полемику между различными концепциями. Эксплицитное философское исследование техники сложилось в европейской мысли главным образом в Германии и Франции. Почти сто лет назад Э. Капп издал свою изложенную в антропологических терминах книгу «Основы философии техники» («Grundlinien einer Philosophic der Technik»), которая обычно рассматривается как начало систематической разработки философии техники; общая теория техники Эспинаса относится к 1897 году. В выборочной библиографии Митчема и МакКея, а также в расширенном издании Шурмана дан обзор развития философии техники. Развитие философии техники в различных странах отмечено возникновением определённых интеллектуальных образцов, что придаёт дискуссии специфический оттенок. В общих чертах можно выделить пять тенденций, появившихся в Западной Германии: технические науки (Дессауэр), экзистенциализм (Хайдеггер), социальная антропология (Гелен) и «критическая теория Франкфуртской школы» (Маркузе, Хабермас); современные дискуссии фокусируются на этических проблемах и на функционалистском анализе взаимоотношения техники, общества и природы. Как подчёркивает Бьюн в своём основательном обзоре, во Франции, как и у предшественников (Эспинаса, Дюркгейма и Бергсона, которым мы обязаны вычленением Homo sapiens и Homo faber (Человек разумный; человек мастер [лат.] — Прим. перев.) для обозначения дуализма рассудок — инстинкт), исследование концентрируется на историческом развитии техники и её отношении к культуре; сюда также относятся книги Дюкасса, Шуля и работа Койре. Всеобщий характер современной техники, а также проблемы труда рассматриваются в основном с социологической точки зрения Эллюлем и Фридманом и широкоплановым эволюционистским трактатом Московича. Этот подход повлиял также на проведённый Арендтом исторический и экзистенциалистский анализ труда, деятельности и политической активности. Исследование Кангилемом дихотомии органического мира и технического механизма и книга Симондона о функциональных принципах проектирования и изготовления технических артефактов относятся к области эпистемологии. В Соединённых Штатах Америки возникшие несколько десятилетий тому назад проблемы управления в будущем индустриальном обществе стимулировали более широкий интерес к философским проблемам техники, хотя и не всегда под эгидой философии. Среди обсуждавшихся вопросов можно указать, на следующие: техника и ценности (Байер и Решер), оценка техники (Портер и коллеги); Карпентер обсуждает вклад философии, тогда как Виннер и Шрайвер анализируют различные точки зрения. «Техника и практика» Дон Идс написана в духе герменевтики и экзистенциализма. Гендрон концентрирует внимание на социальных проблемах… Два определения предметаДля того чтобы иметь ясное представление о предмете исследования, желательно дать точное определение слова «техника», а также связанных с ним понятий. В данном случае, в противоположность ситуации в логике, математике и естественных науках, поле для выбора факторов, которые бы позволили дать определение, весьма узко, так как это слово уже используется и имеет установившееся, хотя и расплывчатое значение. По существу, задача в лучшем случае сводится к тому, чтобы придать новое, более точное значение, которое наиболее близко старому. Но при попытке сделать это становится ясно, что, избавляясь от неопределённости термина, можно невольно упростить его и этим исказить саму сущность изучаемого феномена… Всестороннее же определение содержало бы в себе ссылки на различные аспекты техники, и тогда идея простой и удобной демаркации должна была бы быть отброшена в пользу детализированного описания. Ленк и Рополь выделили из немецкой литературы следующий перечень «существенных элементов» техники:
Но простое перечисление определений, приводимых разными авторами, не даёт содержательной, целостной характеристики техники. Из того, сколь велико расхождение между перечисленными свойствами, видно, что для выработки единой точки зрения необходим МакГинн предлагает рассматривать технику как форму человеческой деятельности, наподобие науки, искусства, религии или спорта. Эта деятельность является «созидательной, материально-производственной, или предметно преобразовательной, целесообразной, общая цель которой состоит в расширении человеческих возможностей, основанных на знании, использовании ресурсов, и методологи ческой, опирающейся на сферу социально-культурного влияния и обогащаемой ментальными установками практиков». Опираясь на концепцию функционального различия, Митчем разрабатывает типологию, состоящую из четырёх видов:
Примечательно, что именно включение воли и намерения объединяет технику с суждениями, обусловленными культурой. Среди различных формулировок можно выделить два основных типа определения: узкое и широкое Взятая в узком смысле, техника заключает в себе конкретные материальные артефакты, создаваемые и используемые методами инженерной деятельности. В более широком определении техника не ограничивается сферой инженерной деятельности, но распространяется на любого рода эффективную методологическую деятельность. Так, Эллюль своё основное понятие техники определяет как «совокупность рационально выработанных методов, обладающих безусловной эффективностью (для данной ступени развития) в любой области человеческой деятельности». Верно, что если сфера интересов ограничивается исключительно инженерным подходом, то легко можно игнорировать более широкую перспективу и действительное влияние техники. Однако правильное и точное понимание социально политического значения техники не может быть достигнуто автоматически с помощью условного определения чрезмерно широкой интуитивной сверхкатегории технической «тотальности», введённой Эллюлем. Таким образом, необходимо, пожалуй, придерживаться более узкого и более точного определения, используемого большинством учёных, которое к тому же гораздо ближе к общепринятому значению «техники». При этом не следует игнорировать его социальное значение. Подчеркнуть всеобъемлющий характер современной техники значит указать на её эвристическую функцию. Задача как раз состоит в том, чтобы сделать очевидной взаимозависимость между узким, инженерным, и более широким, социальным, аспектами техники в четких терминах. Новая философия?Определение ещё не означает ясной исследовательской программы. В идеальном случае следующий шаг состоял бы в составлении некоей интеллектуальной карты, в которой содержался бы перечень объектов, подлежащих исследованию, что дало бы возможность локализовать систематический контекст специфических проблем. В этой связи встаёт основной вопрос о том, являются ли традиционные философские категории вполне подходящими для проблем, возникающих в философии техники. Или же следовало бы ввести новые, более специфические понятия? Критикуя классификацию, данную в библиографии Митчема и МакКея, Майр, историк техники, предлагает последний, более узкий подход, так как он ближе к теме Он считает, «что традиционные философские категории, такие, как этика, метафизика и эпистемология просто не отражают природы предмета». Этому возражают Митчем и Гроут. Они настаивают на релевантности установленных философских областей. «Такие вопросы, как определение техники, классификация машин, взаимодействие науки и техники, машинного интеллекта и другие, выражают в новых формах традиционные метафизические и эпистемологические проблемы, тогда как вопросы, касающиеся идеи прогресса, оценки техники, футурологии и так далее, традиционно связаны с этико-политической аргументацией. Игнорировать это значило бы сделать притязание философии техники на оригинальность несостоятельным, или же это означало бы невозможность создать философию техники. Философия техники, безусловно, новая форма философии, но она всё же форма философии». Предложения по структурированиюОсновные отличительные черты, предложенные Вартовским, по которым он классифицирует современные исследования по философии техники, сформулированы им с точки зрения четырёх методологических подходов холистского, партикуляристского, прогрессистского и социально критического. Пожалуй, благодаря введению основных дихотомий (холистский — партикуляристский, прогрессистский — статический, дескриптивный нормативный) данные отличия могут быть приняты. Например, для исторического исследования подходящим является аспект развития, тогда как при теоретике системном подходе преобладают статические категории. Так как все эти категории релевантны, то ни одну из них просто нельзя опустить. В часто цитируемой статье Бунге приводится наиболее систематический каталог нерешённых проблем по философии техники. Он определяет технику как организацию знания, которое контролируемо научными метода ми и «может быть использовано для контроля, преобразования или создания природных или социальных, пригодных для каких либо практических целей, вещей и процессов, которые считаются ценными». Данная дефиниция зиждется на инженерном подходе, но построена таким образом, что допускает также социальную технологию. И всё же сторонник социального подхода может быть недоволен. Он может указать на то, что перспектива метанауки или производство и использование артефактов не показывают важность и движущую силу современной техники для будущего человечества. Агацци обращает внимание на сдвиг интереса от физических к социальным проблемам техники, имея в виду именно эту претензию. Виннер формулирует это следующим образом «Мы не столько пользуемся техникой, сколько «проживаем» её». В целом, интеллектуальное структурирование данной области целесообразно и даже необходимо для ориентаций. Но оно снабжает нас лишь рекомендациями. Если вспомнить таких великих философов, как Аристотель, Декарт или Кант, и такие концепции в философии, как феноменология, философия языка или философия науки, то станет очевидным, что всё зависит от того, каким образом в действительности используется программа. В следующих разделах даётся проблемно ориентированный обзор тем, которые обсуждаются в настоящее время. Отношение науки к техникеНаиболее часто обсуждаемым вопросом является взаимодействие науки и техники. Результаты же зависят от того, как понимают технику. Если она отождествляется с технической наукой, то обыгрывается различие между ними. Имеются общие черты в обеих областях, делаются обзоры и измерения, с помощью экспериментов выдвигаются теории и утверждения о способах учёта определённых условий. Различие — в акцентах на формировании теории в науке или на практическом использовании последней в технике. Даже если не все отрасли техники так близки к науке, то определённая близость к науке, особенно в её фундаментальных исследованиях, очевидна. С этим тесно связан вопрос различения естественного и искусственного. Рассматриваемые как части физического мира, технические объекты и процессы в принципе не отличаются от природных явлений, так как и те и другие подчиняются законам физики. Достигается ли различие при переходе к органическому миру, зависит от возможности редукции биологии к физике. Другая перспектива открывается, если следовать Кангилему, рассматривающему биологию как модель техники и считающему «исходный характер биологической организации одним из обязательных условий существования и самого смысла механических конструкций». Его идея заключается в том, что в обоих случаях имеются релевантные телеологические принципы, по которым он детерминирует части и их функционирование в целостной системе. Связь с эпистемологиейВ этой связи становится очевидной близость между различными аспектами философии техники. На первый взгляд можно предположить, что различие между методологическими и эпистемологическими исследованиями представляет собой чисто теоретический интерес. Но это не так. Дискуссия вокруг экологии и энергетического кризиса выдвинула вопрос о том, можно ли выработать позицию, которая включала бы заботу о природе в научное и техническое исследование (см. ниже раздел «Управление природой»). Наука и техника, какими мы их знаем сегодня, взаимосвязаны, так как обе опираются на экспериментальные процессы, а также потому, что они направлены на исследование структур физических процессов при помощи количественных, математических теорий, подтверждённых эмпирическими испытаниями. Достижения науки и техники основываются как раз на этом процессе. Это наводит на мысль, что нам придётся полностью изменить направления нашей научной и технической традиции, если мы действительно хотим прийти к совершенно новым подходам. («Альтернативное» использование существующих знаний и методов не означает разрыва с теоретическими основаниями современной науки и техники.) Более того, затрагиваются также проблемы исследовательской политики, при этом вопрос заключается в том, возможно ли наметить направления исследований в науке и технике таким образом, чтобы гарантировать «социальную полезность» получаемых результатов. В книге Симон дона и ван Мелзена мы также находим подтверждение взаимосвязи эпистемологических поисков и социально культурных проблем. Мозг и машина: компьютерный подходСвязь искусственного интеллекта, компьютерного моделирования и распознавания образов с традиционными философскими вопросами очевидна. Возможности искусственных механических систем в вычислениях, целенаправленном поведении и решении творческих проблем бросают вызов принятым прежде границам между человеком и машиной. Обычная реакция философов состоит в том, что они считают, что существенные черты человека всегда ускользают от моделирования на компьютере. Контраргументом является то, что уже имеющиеся достижения в прошлом также казались невозможными. Безусловно, любое априорное утверждение о возможностях будущего программного обеспечения или будущей техники обречено. Но даже философская интерпретация имеющихся результатов вызывает серьёзные вопросы. Сэйр является активным защитником бихевиористской информационной теории сознания. В его книге даётся анализ аналогий между компьютером и сознанием людей. Сэйр считает, что компьютеры в существенном смысле способны действовать; что они способны к своего рода целесообразному поведению, типичному для людей; а так же что они могут обладать сознанием. Главным в его позиции является то, «что только системы, способные к целесообразным действиям, можно действительно считать сознательными». В последней работе Сэйр пытается объяснить субъективность и сознание, так же как и другие ключевые понятия, такие, как причинность, жизнь, эволюция и разум, с точки зрения теории информации и механизмов обратной связи. Идентификация им сознания с «выработанными однотипными реакциями коры головного мозга организмов», как кажется, призывает нас отбросить представление о различии между физическими и духовными явлениями. Гандерсон конструктивно проводит различие между программируемыми, разумными способностями мозга и непрограммируемыми, чувственными способностями, которые, как он отмечает, могут быть открыты для будущих биоимитаций. Он даёт перечень критериев, которые характеризуют программно-рецепторные аспекты того, что он называет ментальным: конечный результат и ведущий к нему процесс; определённые критерии достижений и неудач; восприимчивость к вербальным протоколам; правила проектирования проблемных решений; комплексные идеи, составляющиеся из отдельных элементов. Примечательно при этом, что в данном контексте программно-устойчивые способности мозга определены только ex negative (Исходя из негативного, отрицательного [лат.] — Прим. перев.), а именно как непрограммируемые, остаточные от чувственных способностей. Далее Гандерсон обсуждает ступени редукции, ведущие к запрограммированным на компьютере когнитивным процессам — поведению, направленному на решение проблемы, и вербальному протоколу, — и указывает, что ответ на вопрос: «может ли машина мыслить?» — зависит от значения, вкладываемого в основные понятия, о которых идёт речь, и не может просто сводиться к традиционным проблемам души и тела (см. также Interdisciplinary Science Reviews, 8, 307, 1983). Философский критицизмВ философских исследованиях необходимость положительного анализа программно-устойчивых характеристик сознания ещё полностью не выяснена. До сих пор обсуждавшиеся вопросы включали в себя прикладной характер машин. Робинсон считает, что «некоторая полезная функция или цель — одна из отличительных особенностей машины, ради чего она создаётся, для чего предназначена служить. Сказать в таком случае о машине, что она ведёт себя разумно, — значит просто сказать, что она правильно функционирует». Далее он доказывает, что существуют «два, радикально различных, пути, приписыващих цели: в том случае, когда некто способен использовать что-либо, делая это инструментом, сообщая ему цель; и в другом смысле, когда цель приписывается вещи, которой пользуются, инструменту, орудию или машине». Он опасается того, что машина-автомат может превратиться в модель разумного, верного, послушного и сознательного рабочего. В ответ ему Уилкс возражает, что люди, так же как и машины, «в действительности всегда используют друг друга и, таким образом, являются субъектами или обладателями целей». Это верно настолько, насколько речь идёт о реальном функционировании, но генетически следует считаться с causa prima (Первая причина {лат.). — Прим. перев.). Во всех технических системах в конечном счёте человеческий мозг определяет цели. Джонс рассматривает идею, как приписывать машине знание. Его точка зрения состоит в том, «что существо, которое может осознавать факт, — это существо, способное составить знание об этом факте, чтобы использовать его в своих целях». Поскольку машина не имеет желаний и потребностей, она не может использовать информацию в своих собственных целях. По этой причине «она не владеет информацией, пропускаемой через неё, как это делает человек, когда он распоряжается тем, что знает». В книге Дрейфуса содержится порой спорная, но обстоятельная философская критика той оптимистической идеи, что нет предела возможности имитации компьютером рациональных способностей человека. Значение данного вопроса очевидно: «То, что мы знаем о пределах разумности в компьютерах, скажет нам нечто о характере и мере человеческого интеллекта. То, что требуется, так это не что иное, как критика искусственного разума». Он считает, что свободные от контекста атомарные элементы (данные), предлагаемые в компьютерном программировании, отстают от реального процесса человеческого опыта. Затронутый здесь вопрос не следует сводить к задаче идентификации разрозненных элементов в пределах данной целостной системы. Скорее он связан с предшествующим шагом, а именно с выявлением и созданием концептуальных структур таких систем, которые здесь обсуждаются, то есть таким образом, речь идёт о самом существовании человека в мире. Вайценбаум написал книгу, адресованную к широкой аудитории, в которой он поясняет угрозу человеческому существованию, как индивида, так и общества, возникающую тогда, когда функционирование компьютеров рассматривается в качестве абсолютной модели. Творческая работа в области компьютерного моделирования выполняется почти исключительно англосаксами. Что касается французов, то в книге Робине прослеживаются исторические корни идеи искусственного создания, различные формы мифа — например, о Големе и гомункулусе, а также идеи автомата Декарта, Паскаля, Мальбранша и Лейбница. Несомненно, философские проблемы моделирования сознания ещё не исчерпаны. Нормативные аспекты оценки техникиПервоначально оценка техники была введена в Соединённых Штатах Америки правительственными властями в конце Идея состоит в том чтобы расширить границы действия оценок и таким образом порвать с парадигмой фрагментации. Это предполагает междисциплинарные исследования — трудная задача, редко реально достижимая. Как показано в дискуссии о технократии, строго говоря, не существует технологического императива, только в случае неудачи при имеющихся технических возможностях может возникнуть сознание его необходимости. Пределы совершенства оценокОднако при ближайшем рассмотрении оказывается, что техника оценки не способна давать простейшие и прямолинейные решения. Чаще всего она служит всего лишь для оправдания действительных изменений, а также ля оправдания групповых интересов. Так, Парсел, давая суровую критику оценки техники, сетует на то, что «не ощущается необходимости в реформе ценностей, а ещё меньше в плане социальной революции». Её мнение заключается в том, что идея максимизации хороших перемен в технике и минимизации плохих ошибочна «Больше, быстрее, скорее, дольше — короче говоря, возрастания всех форм — вот чего следует избегать». Но, Существенным здесь является вопрос о «ценностной нагруженности». На практическом уровне это ещё больше ограничивает нашу возможность предсказания социальных и культурных последствий будущей техники, так как мы точно не знаем, какие предпочтения могут выявиться у будущих поколений. На теоретическом уровне такие ценностные суждения неизбежно примешиваются к соотносительным с ними ценностно нейтральным процессам оценки техники. В своём обзоре, посвящённом состоянию искусства, Россини выделяет два идеальных типа оценки техники: отстранённый исследователь, изучающий объект, и исследователь, изучающий целостную систему, частью которой он является; второй случай во многом повторяет философскую герменевтику. И всё же во многих философских дискуссиях о будущем техники можно разобраться, только если принять в качестве регулятивного принципа различение между фактами и их оценкой. Совершенное, теоретически обусловленное планирование будущей техники было бы равнозначно стилизации исторического процесса по какому либо образцу с помощью механизма контроля, вряд ли приемлемого в демократическом обществе. Даже если это было бы допущено ввиду крайней необходимости данной задачи, то и тогда не было бы никакой гарантии, что облачённые полномочиями «философы-короли» действительно стали бы делать то, что «хорошо». Более того, будущее научное знание, которое может изменить данный выбор, абсолютно не предсказуемо. По этой причине практика принятия решений в политике и управлении по поводу оценки техники не может полностью разделаться с частными методиками. Преимущество систематической оценки техники состоит, пожалуй, в «повышении сознательности» и в предотвращении слепых действий с помощью информирования людей о предвидимых последствиях, привлекая их внимание к скрытым оценкам и указывая на альтернативные подходы. Модели детерминизмаДля того чтобы прояснить такие запутанные и сложные явления, как техническое развитие, обычно вводят хотя бы частично упрощённые модели. При помощи грубой классификации здесь можно выделить две такие модели технологический и ценностный детерминизм. Среди сторонников различных форм технологического детерминизма — марксисты Эллюль, Маклюэн и, в определённой мере, Хабермас, а также Маркузе. Экстраполяция направления динамики исследования и разработки изменения ценностных структур в индустриальных обществах также основывается на идее самоподдерживающегося процесса Хейли и Ваттер верно подчёркивают в своём информативном обзоре работ о футуризме: почти все «технологические футуристы» явно или неявно протаскивают модель социального изменения, согласно которой технический прогресс квазиавтономным образом опережает и влечёт за собой культурные изменения, совершающиеся более или менее неохотно и с определённым «запаздыванием». В модели ценностного детерминизма делается ссылка на свободный выбор ценностей, определяющих процессы технического действия. Любой призыв к изменению позиции по отношению к технике исходит из предположения о том, что спонтанный и свободный выбор ценностей представляет предельный моральный акт, несводимый к внешним обстоятельствам. Особый случай ценностного детерминизма возникает тогда, когда определённые социальные группы, такие, как капиталисты, менеджеры, политики или эксперты, преследуя свои эгоистические цели, несут ответственность за происходящие изменения. Однако, как указывает Флорман, ни один человек и даже ни одна социальная группа в действительности не хотели, чтобы техника стала тем, что она есть. Это обосновывается тем фактом, что эволюция характерных черт современной техники существенно независима от социальных и политических систем. И хотя с логической точки зрения эти модели являются взаимоисключающими, обе содержат долю истины, так как технические изменения не подчиняются необходимости законов физического мира; не могут они также быть адекватно поняты посредством простой ссылки на спонтанность выбора людей, действия которых на самом деле всегда зависят от технических и институциональных обстоятельств. Простое утверждение Боулдинга при изучении возникающих технических «суперкультур» ближе к истине: «Куры ценностей производили яйца техники, яйца техники — кур ценностей со всё возрастающей и расширяющейся способностью». Для более подробного анализа динамики современной техники потребовалось бы рассмотреть исторически создавшуюся, нормативно интерпретируемую ситуацию, включая институционализированные исследования и разработки, экономическую конкуренцию, а также и внутренне установившуюся структуру техники. Ссылки на идеалыОтносительно будущего развития техники реальная задача философии состоит в том, чтобы указать идеалы, которыми мы должны руководствоваться в наших действиях. В противоположность чисто дескриптивному вопросу о том, определяет ли техника наши ценности или наоборот, проблема здесь исключительно нормативная. Важность этого момента вряд ли можно переоценить. Как показал Шрайвер в своём обзоре, оценки и критики техники обычно не формируют философскую или теологическую антропологию, но «все они так или иначе говорят нам, что действительно должно быть человеческим». Некоторые авторы представляют свои нормативные теории неявно, по мере того, как они определяют угрозу каким-либо определённым человеческим ценностям со стороны изменяющейся техники. Другие предлагают своё альтернативное видение хорошего человеческого общества, противопоставляя его современному технологическому обществу, и, исходя из такого видения, устанавливают некоторые нормы, соответствующие «истинно человеческому обществу». Даже те, кто не выражает недовольство, а чувствует себя комфортно при сложившемся положении дел, молчаливо принимают идеал «хорошей жизни». В следующих разделах обсуждается пять различных, не обязательно взаимоисключающих подходов, которые в большей или меньшей степени представлены в литературе. Общий подходПример общего подхода даёт Бунге: «Технические проекты должны быть разумными, выполнимыми и полезными или по крайней мере безвредными по отношению к людям, ныне живущим или в будущем, которые могут подвергнуться их воздействию». Это звучит убедительно, и никто не станет с этим спорить. Но такой критерий взваливает чрезмерный груз на принимающего решение. В реальных же ситуациях приходится считаться с конкурирующими целями и оценками, которые требуют анализа по методу «затраты — выгоды». Иначе пришлось бы отказаться от всех машин и самолётов, так как, по определению, их существование может неблагоприятно сказаться на живых людях. Кто на самом деле может знать, является ли решение в рамках высоко специализированной индустриальной системы абсолютно безвредным для человечества? Здесь становится очевидной дилемма нашего времени. Мы принимаем далеко идущие, долговременные технические решения применительно к ядерным реакторам, использованию ресурсов, введению новых транспортных систем и так далее — без ясного представления о последствиях. Конечно, никогда в истории люди не знали о конечных последствиях своих действий. Но сегодня технический потенциал, который мы имеем в нашем распоряжении, заставляет нас быть внимательными и осмотрительными; пожалуй, это наиболее очевидно применительно к вооружению. Некоторые авторы считают, что в таких критических случаях, как атомные станции, мы не должны соблюдать этику непричастности, которая перелагает груз обоснования их необходимости на новичков, желающих введения новой техники. Технический прогрессКто-то может оказаться более определённым в своём мнении и рассматривать технический прогресс как объективный, нейтральный критерий «хорошего» и «желательного». В конечном счёте, современная техника не была навязана человечеству Так, Сколимовский в 1966 году выделял критерий эффективности и доказывал, что технический прогресс есть ключ к пониманию техники. Он придерживался того мнения, что технический прогресс, кроме производства новых предметов, обеспечивает средствами для производства ещё более лучших, по сравнению с имеющимися, вещей, то есть более долговечных, надёжных, чувствительных и быстро выполняющих свои функции. Этому возражает Марголис, утверждая, что над всей технической деятельностью доминируют «идеологические цели, влияющие на всю последовательность средств и целей практического знания. Такие закономерности нельзя просто охарактеризовать как действенность или эффективность. Например, износ такая же законная или техническая неотвратимая цель, как и экономия». По существу, во всех областях своей деятельности человек всего лишь ограничил имеющиеся в его распоряжении возможности. Отсюда естественная тенденция, также представленная биологической эволюцией, экономить на имеющемся потенциале, выполняя поставленную задачу с наименьшим усилием, или, иначе говоря, с максимальной эффективностью. При таком стремлении можно достичь максимума пользы от потенциально имеющегося. Именно по этой причине уже упоминавшийся prima facie (На первый взгляд [лат.] — Прим. перев.) критерий технического прогресса достаточен. Фактически, взятая в целом, история человечества характеризуется техническим прогрессом именно по этим направлениям. Однако критерий технического прогресса не применяется без оговорок. Он может быть сужен и даже аннулирован более высоким критерием, как, например, консервация ресурсов и поддержание человеческого образа жизни. Технический прогресс не самоцель. Так как техника призвана служить человеку, мы должны попытаться решить, до какой степени стремление к технической эффективности соответствует человеческому прогрессу. «Малое — прекрасно»Некоторые авторы считают, что техника может стать человеческой, только повернувшись к малому, доступному, непосредственному опыту, к тому, что осуществимо силой наших мускулов. Как считают Шумахер и Иллич, имея в виду развивающиеся страны, только отсутствие громоздких, специализированных и усложнённых систем современной техники может сделать нашу жизнь более совершенной. И действительно, проблема размера требует особого внимания. МакГинн даёт подробный анализ того пути, следуя которому техника изменяет масштаб таких фундаментальных категорий, как количество, размер (мощность), мобильность, долговечность и скорость; очевидно, что много обсуждаемое «отчуждение» современного человека, вызванное техникой, обусловлено исторически беспрецедентным ростом всех этих измерений. Мы должны обратиться к идее критического порога, за которым техника более вредна, чем полезна. И всё же сейчас большинство людей предпочитают преимущества и вредные последствия современной техники альтернативе простому образу жизни, близкому к природе. Пассмор прямо ставит данный вопрос: «Нужно быть последним дураком, чтобы считать, что люди согласятся променять шило на мыло». Техника в природеПриродное, определяемое как единство человека с физическим миром, как представляется, имеет нормативное основание. Капп подчёркивал, что технические орудия — это «проекции», продолжение и усиление человеческих органов; а Гелен подхватил эту идею в своей теории замкнутых контуров технических действий, с тем чтобы решить проблему дихотомии тела и духа. И действительно, в конечном счёте, все типы инженерной техники проектируются для расширения физических возможностей человека. В этом отношении решающей оказывается проблема физического воплощения человеческой психики и интеллекта. Ссылаясь на биологическую природу человека, Дрейфус возражает против неограниченных возможностей компьютеров: «Компьютеры могут иметь дело только с фактами, а человек — источник фактов — не является фактом или комплексом фактов, но существом, которое творит себя и мир фактов в процессе жизни в мире. Этот человеческий мир со своими познаваемыми предметами организован людьми, использующими заключённые в них способности для удовлетворения своих потребностей. Нет причины полагать, что мир, организованный на основе этих фундаментальных человеческих способностей, мог бы быть освоен какими то другими средствами» Бине придаёт отношению техники к жизни позитивное направление. Мейер Абих делает шаг ещё дальше. Он полагает, что понятие физического здоровья, принятое в медицине, может служить нормой нашему отношению к природе. Так как и вещи, и живые существа, и человек являются частями природы, то мы должны относиться к физическому миру как к нашему телу и нашим живым собратьям. Реальные потребностиПоскольку обязательно включается культурный фон, то представляется, что проблема заключается в определении сущности человека, как она понимается в западной философской традиции, и, исходя из этой сущности, понятия подлинной человеческой техники. Разоблачая иллюзии человека о самом себе, обсуждая спорные вопросы и предлагая новые идеи понимания человеческого образа жизни, можно оказаться перед конфликтом требования абсолютной истины и потребностью в унифицированных технических системах, с одной стороны, и свободой личности, с другой. В этом контексте Феркис заявляет в своём анализе комплекс кого отношения человека к современной технике. «Одним из недопустимых действий является установка какого либо индивида или группы на господство и универсальность, так как это буквально замкнуло бы весь культурный процесс». Однако «реальные» потребности могут быть определены, они должны задать адекватные рамки для свободы индивидуальности. Гелен ссылается на другую нормативную проблему, возникшую в современной технике. Его идея состоит в том, что принимать во внимание далеко идущие последствия наших действий для будущих поколений означает морально ограничить человечество. Он полагает, что человек готов рассматривать только краткосрочные решения и, следовательно, требования этики для будущего (Fernethik) вряд ли выполнимы. Так как человеку необходимы положительные цели, к которым он должен стремиться, а не только негативные, запрещающие определённое поведение, то ссылка на идеалы скромности, духовные аспекты человека и аскетическую жизнь могла бы служить поддержкой принципа ответственности. Действительно, вместе с прометеевским и фаустовским стремлением изменить внешний мир с помощью техники в нашей интеллектуальной традиции всегда присутствовала францисканская традиция, концентрировавшая внимание на внутренней природе человека. «Less is More» («меньше — значит больше») Ван ден Брука, антология релевантных утверждений содержат в себе свидетельство этого и открывают доселе по существу игнорировавшиеся возможности новой ориентации. Философия культуры Бека и обращение Ионаса к проблеме ответственности дают такие же перспективы. Историческое наследствоИзложенные ранее соображения могут привести к той мысли, что главная проблема заключается в том, чтобы установить подходящие идеи при помощи рациональных рассуждений, а затем применить их. Однако такой подход был бы совершенно ошибочным. Мы заняты чистыми рассуждениями в той мере, в которой это предполагает простой систематический анализ. Современная техника, помимо всего прочего, — это исторический феномен, и ценностные образцы, которые ныне преобладают, в основном унаследованы от прошлого. Пассмор в своём исследовании экологических проблем и западной традиции подчёркивает, что успех индивидуальных реформаторов, либо государственных деятелей, либо проповедников, как оказалось, зависел «от того, насколько они были способны обращаться к уже существующим традициям и развивать их далее». Он выражает уверенность в том, что реформы имеют шанс привести к расцвету те семена человеческой ответственности, которые существуют в нашей традиции. В этой связи возникает частично исторический, а частично философский вопрос об интеллектуальных предпосылках развития современной техники. Уайт доказывает, что христианская позиция превосходства над природой ответственна за экологическую проблему. Это мнение содержится и у Пассмора, который, однако, убедительно доказывает, что западные традиции гораздо более разнообразны и сложны, чем это показано Уайтом. Нидхэм рассматривает вопрос о том, почему современная наука возникла на Западе, а не в Китае. Управление природойОбсуждение экологических проблем породило сознание того, что понимание природы чрезвычайно важно для современной техники. В существующей напряжённой дискуссии понятие природы может относиться к какому-либо существенному качеству, неорганическому и органическому миру. Из них здесь затрагиваются только два последние. Родман даёт обзор дискуссии в Америке. Начиная со времён Фрэнсиса Бэкона и философов Возрождения, утопические картины общества покоились на идее технического прогресса. Блох рассматривает утопическую технику как одну из многих форм, которые ещё не стали реальностью. Он сетует, что техническое и буржуазное отношение к природе строится исключительно на использовании случайностей: «Никогда никто не связан с материальными событиями». Ссылаясь на алхимию — предшественницу современной техники, — он предлагает новое отношение человека к природе, при котором производительные органические и целостные формы и силы natura naturans не игнорируются, а принимаются во внимание свободным социалистическим обществом. Точно такие же утопические идеи, хотя без спекулятивной подоплёки, выдвигаются альтернативным направлением в технике. Согласно Диксону, утопические или альтернативные технологии имеют ex hypothesis (Предположительно, гипотетически [лат.] — Прим. перев.) только положительные характеристики. «Приятно работать и быть контролируемым как со стороны производителей, так и сообщества, которое пользуется продуктами, сохраняет природные ресурсы и наносит незначительный вред окружающей среде». Политический аспект подчёркивается Лейсом, который является последователем Маркса, Хабермаса и Маркузе. Его идея заключается в том, что техническое господство над природой должно привести к освобождению человека, но сейчас используется только как власть одних людей над другими: «Привлекательные обещания господства над природой — социальный мир и материальное благополучие для всех все ещё остаются обещаниями». Здесь возникает два основных вопроса: можно ли каким-либо способом покончить с до сих пор имевшим место историческим развитием и вернуться к «донаучному» пониманию природы, и второе — можно ли достичь этого без потери той эффективности, которая была достигнута современной техникой и наукой? Элиад указывает на то, что современные общества построены на осквернении жизни и физического мира. В этом процессе изменилось также взаимодействие между человеком и природой: «Никто не отказался от связей между человеком и природой; это невозможно сделать. Однако эти связи изменились, и в ценностном отношении, и по направлению развития: магико-религиозное влечение уступило место эстетике или новому чувству или же сублимировалось спортом или гигиеной; созерцание было вытеснено наблюдением, экспериментом и расчётом». В своём исследовании экологического кризиса Коммонер делает вывод, что экологическая неудача техники вызвана игнорированием целостного характера биологических систем: «Беда в редукционизме, мнении, построенном на том, что эффективное понимание сложных систем может быть достигнуто путём исследования их разрозненных частей. Редукционистская методология, так характерная для многих современных исследований, не является эффективным средством анализа огромных природных систем, которым угрожает деградация». Точно так же Циммерман утверждает, что новое понимание, в котором нуждается человечество, должно включать признание человека лишь частью гораздо большего целого. Трудности метафизической интерпретацииЛюбое метафизическое исследование основных принципов и сущности современной техники наталкивается на серьёзные проблемы. Прежде всего — это сложность самого исследуемого явления. Техника включает в себя человека и общество, природу и историю. И фактически невозможно одновременно рассмотреть эти характеристики. Кроме того, существует основное противоречие между абстрактными и унифицированными метафизическими доводами и конкретными, специфическими эмпирическими феноменами. И в самом дело, данное разногласие заставляет некоторых философов совсем оставить метафизику в пользу метатеории науки. Но описательные данные различных научных дисциплин вряд ли способны заменить философский анализ и критику принципов, лежащих в основе техники. Тем не менее, как объясняет Мозер в своём обширном критическом обзоре метафизических интерпретаций техники, разнородные черты и исторически случайный характер современной техники вполне могут выявить реальность сущности техники. Это также предотвратит трансцендентальный подход. Из чего следует, что нет необходимости ожидать, что концептуальные основания техники можно изыскивать тем же путём, что и основания естествознания в «Критике чистого разума» Канта. История и представление человека о самом себе, а не логика и концептуальный анализ составляют необходимое основание для метафизического исследования. До настоящего времени все ещё не выявлены ни предмет, ни содержание метафизического объяснения техники. Но для того, чтобы в общих чертах представить себе три основных подхода, можно, вероятно, выделить натуралистическую, волевую и рациональную интерпретацию. Постольку, поскольку они обычно не появляются в ясной форме, их скорее следует рассматривать в качестве идеальных типов. Натуралистическая точка зренияВ противоположность традиционной интеллектуальной концепции человека как animal rationale Гелен обращается к Homo faber и интерпретирует технику с точки зрения биологической антропологии. Согласно данной точке зрения, человек является естественным существом среди других животных, у которого недостаёт фиксированных инстинктов и высоко специализированных органов. Поэтому по самой своей природе человек вынужден производить технические артефакты для того, чтобы освободить себя от давления со стороны враждебных сил природы. Из этого Гелен заключает, что ввиду такой предпосылки техника имела инстинктивные, бессознательные и жизненные детерминанты. Флорман даёт похожее объяснение технического творчества. Он придерживается того мнения, что инженерия представляет собой основной инстинкт человека, сравнимый со склонностью к манипуляции, имеющей место у приматов, и активностью детей в игре: «Следует обратить внимание на то, что инженерный импульс, как правило, появляется в самых ранних культурах и его можно обнаружить в нашем генетическом строении». Натуралистический подход сосредоточивает своё внимание на нерациональных детерминантах технических действий, но он вряд ли сможет объяснить динамику современной научно обоснованной техники. Техника нашего времени возникает не в результате инстинктивной реакции на внешнее давление со стороны природы, а скорее как самопринуждение, как культурно обусловленная необходимость. Если это сформулировать на языке эволюционной теории: окружающая среда, к которой мы должны приспособиться, с самого начала создана человеком, так что адаптация оборачивается самоадаптацией. Наиболее очевидным это становится тогда, когда эволюционная перспектива используется для получения нормативных оценок. Следующим вопросом для обсуждения является генетическая инженерия. Лем считает, что люди сознательно должны продолжать работу биологической эволюции и создать следующую модель Homo sapiens. Идея его состоит в том, что мы должны планировать физические черты человека таким же способом, как и в проектируемых технических системах. В своём введении к проблемам человеческой эволюции Уэйд описывает именно такую точку зрения: «Многие биологи считают, и они, пожалуй, правы, что эволюционное правило — все сойдёт и поэтому не о чём беспокоиться». Выводя нормативное обоснование из фактуального, технические возможности вряд ли можно принимать за всеобщие максимы, ведь возможна и ядерная война. Человеку приходится брать на себя роль Создателя, но он все ещё связан случайностью своего существования. «Всё дозволено» — это один путь, но не единственный. Например, принцип «меньше — значит больше» может быть другим путём. Отсылка к натуралистическому подходу не избавляет нас от необходимости делать выбор на основе идеального образа человека. Волевой импульсТак как конкретная форма технической деятельности только частично определяется природой, метафизический анализ должен принимать во внимание роль воли. Так, Рубинов выступает против фаустовской, функциональной, инструментальной рациональности с её склонностью к личному интересу и власти. Он полагает, что эта воля к власти является определяющей силой, стоящей за потребностями и проблемами, которые мы создаём, желая оправдать нашу «бездумную» деятельность, и делает вывод, что функциональная рациональность «представляет бегство от такого способа мышления, который явился источником наиболее фундаментальных ценностей западной цивилизации». Дело заключается в том, как указывает Бенс, что техническая воля к власти может быть интерпретирована и совершенно противоположным образом, как аутентичная реализация нашего интеллектуального наследия: технические тенденции Ренессанса и Просвещения составляют такую же часть нашей традиции, как и антитенденции романтизма и экзистенциализма. Беллард интерпретирует современную технику как секуляризованную версию средневековой структуры мира. Это больше уже не христианский Богочеловек, а киборг — фиктивная комбинация компьютера и мозга, это символ нашего времени: «Этот символ предлагает радикально порвать с одним из самых фундаментальных и структурных представлений западного мира — убеждением, что спасение человека состоит в достижении единства с чем-то, чья природа трансцендентна человеческой и преобразует человека. Однако киборг представляет собой уподобление не чему иному, как машине». В более широкой перспективе мифологическая структура человеческого понимания сакрального, как её разработал Элиад, релевантна данному пониманию. Он указывает, что мифологические образцы, конституирующие предельную систему отсчёта для культурных значений, в скрытой и неузнаваемой форме присутствуют также и сегодня. В нашем секуляризованном обществе техника во многих отношениях выступила характеристикой сакрального или дьявольского и, таким образом, наделена мифической функцией: она стала предметом безграничного поклонения или абсолютного запрета. Хайдеггер настоятельно обращает внимание на предельные метафизические основания нашего подхода к технике и, таким образом, разрушает иллюзию того, что достаточны сами по себе умные организационные мероприятия и эффективны инструментальные, то есть технические, средства. Однако трудно себе представить, как простое осознанное рассуждение изменит состояние дел в мире, построенном на технике. Ссылка Хайдеггера на стихотворение Гёльдерлина («Там, где есть опасность, там зреет спасение») слишком поэтична. Новые мыслительные позиции сами по себе неэффективны. Для того чтобы быть релевантными, они должны «строиться» с учётом конкретных обстоятельств, существующих в индустриальном обществе. Вот почему хайдеггеровскую метафизическую интерпретацию следует снабдить философским анализом, менее абстрактным, чем бытие сущего. Необходим такой уровень исследования, который соединил бы бессильное умозрительное «воспоминание» сущего с бездумным практицизмом технической деятельности. Рациональная интерпретацияТак как сама техническая процедура состоит в сознательно проектируемом интенциональном действии, то возможна рациональная интерпретация с точки зрения эффективной процедуры. Христианские мыслители, такие, как Дессауэр, ван Мелзен и до некоторой степени Бек, склонялись к такому интеллектуальному подходу, который объединяет понимание технической науки с идеей спиритуализации материи божественным велением. С точки зрения традиционного различения материи и сознания такая интерпретация прямо противостоит упомянутой выше натуралистической позиции. Природа больше не рассматривается как предельный источник развития; отныне интеллект представляет собой основной принцип и выполняет своё предназначение по управлению материей. Примечательно при этом, что независимо от метафизических предпосылок сторонники обоих направлений обычно склонны к позитивным, довольно оптимистическим интерпретациям техники. При этом кажется, что убеждение, поддержанное высоким принципом, будь это историческая эволюция или Бог, порождает сангвиническое чувство безопасности, поскольку имеется мнимая гарантия позитивного результата. В противоположность этому приверженность объяснению через волю к власти представляется пессимистической. Телеологическая интерпретация Бонифация приближается к натуралистической позиции и вплотную подходит к пантеизму. Заключительные замечанияСложность технических феноменов и предварительный статус их философского исследования не позволяют сделать непосредственных выводов о современном развитии и о будущих перспективах. Но некоторые краткие замечания можно сформулировать следующим образом.
|
|
Оглавление |
|
|---|---|
|
|