Абрахам Маслоу:
Мотивация и личность.
Глава 15. Психотерапия, здоровье и мотивация

Сразу же оговорюсь — мой собственный психотерапевтический опыт достаточно ограничен, я испробовал свои силы только в краткосрочных видах терапии.

Специалисты по психоаналитической (глубинной) терапии главным лекарством скорее сочтут инсайт, а вовсе не удовлетворение потребности. Их точку зрения можно понять, ведь они имеют дело с очень больными людьми. Больной человек не в состоянии ассимилировать удовлетворение до тех пор, пока не откажется от инфантильных представлений о себе и о других людях, пока не научится воспринимать и принимать реальность в том виде, в каком она существует.

Впрочем, понимая эту точку зрения, мы можем и готовы оспорить её. Мы можем указать, что инсайт-терапия должна быть направлена на то, чтобы убедить пациента воспринять возможность хороших межличностных отношений, подвести его к непременно сопутствующему таким отношениям базовому удовлетворению. Инсайт-терапия потому и эффективна, что трансформирует мотивацию индивидуума. И в то же самое время, принцип членения психотерапевтических методов на простые и сложные, на краткосрочные и долговременные, на гратификационные и глубинные, несмотря на очевидную упрощённость, имеет большое эвристическое значение. В настоящее время инсайт-терапия, несомненно, представляет собой не более чем технический приём. Она требует особых условий и специальной подготовки, тогда как гратификационные методы терапии вполне плодотворны даже в обыденной жизни — между супругами, друзьями, коллегами, между учителем и учеником. Это обстоятельство позволяет нам шире взглянуть на феномен психотерапии, позволяет перевести его из чисто профессиональной плоскости в сферу повседневной жизни, другими словами, открывает возможность непрофессиональной, «светской» терапии.

Неустанный поиск теоретических последствий разделения психотерапии на профессиональную и непрофессиональную позволит нам понять меру целесообразности каждой.

Исследование эффектов удовлетворения не только будет способствовать развитию гратификационных видов терапии и всё более широкому практическому их применению, оно также позволит нам лучше понять глубинные виды терапии, которые, несомненно, отличаются рядом специфических особенностей.

Такой подход прямо противоположен ныне существующей практике, при которой эффекты краткосрочных видов терапии истолковываются исключительно в терминах аналитических видов терапии (или инсайт-терапии), в результате чего проблема психотерапии и личностного роста обособляется от психологии, превращается в отдельную, самодостаточную и управляемую автохтонными законами сферу исследования. В этой главе мы со всей очевидностью продемонстрируем невозможность такого обособления; оно невозможно уже хотя бы потому, что в терапии законы ad hoc не имеют права на существование. Обособленность психотерапии, которую мы наблюдаем ныне, объясняется не только тем, что большинство терапевтов не имеет психологического образования, но и ограниченностью экспериментальных психологов, которым, как мне кажется, больше нравится изучать поведение крыс, нежели природу человека. Другими словами, психотерапия и психология должны сделать шаг навстречу друг другу: первая должна иметь в своей основе прочную психологическую теорию, а вторая должна расширить свои границы, чтобы принять в свои пределы феномен психотерапии. Исходя из всего вышеизложенного, начнём обзор психотерапевтических методов с рассмотрения простых феноменов, а уж затем перейдём к анализу проблемы инсайта.

Некоторые феномены, указывающие на связь психотерапии и личностного роста с удовлетворением базовых потребностей в процессе межличностного общения.

В нашем распоряжении есть многочисленные факты, которые, собранные воедино, доказывают неправомерность исключительно когнитивного или исключительно безличного толкования психотерапии. В то же самое время они вполне укладываются в рамки теории удовлетворения и могут стать убедительными аргументами в пользу социально-психологического подхода к психотерапии и личностному росту.

1. Психотерапия существовала во все времена, в разнообразных человеческих сообществах. Шаманы, лекари, колдуны, мудрые старцы и всеведущие старухи, священнослужители, гуру, а позднее в западной цивилизации врачи довольно часто добивались таких эффектов, которые в то время считались чудом, а мы сегодня называем психотерапевтическими эффектами. В самом деле, великие пророки и чудотворцы заслуживали преклонения не только за способность излечить бурные и очевидные проявления психопатологии, но и за проницательность в отношении ценностной патологии, за предложенные ими способы обретения психологического здоровья и ценностной гармонии. Каждый из пророков по-своему истолковывал сотворённое им чудо, и потому мы не вправе относиться к их интерпретациям слишком серьёзно. Ни один из чудотворцев на самом деле не знал, как и почему он добивается чуда.
2. Диссонанс между теорией и практикой существовал всегда, существует он и в настоящее время. Различные психотерапевтические школы постоянно противостоят друг другу, порой их противостояние принимает самые ожесточённые формы. Каждому практикующему психологу, несомненно, приходилось иметь дело с пациентами, излеченными с помощью тех или иных психотерапевтических методов. Благодарный пациент становится яростным апологетом того или иного психотерапевтического направления, он делает вполне естественный для него вывод, что сам факт его излечения подтверждает правоту соответствующей психотерапевтической теории. Его убеждённость понятна, однако нам не составит труда привести примеры неуспехов каждой из ныне существующих теорий психотерапии.

   Чтобы окончательно запутать вас, скажу, что психотерапевтический эффект может вызвать общение не только с психотерапевтом, но и с терапевтом, с психиатром, с дантистом, с учителем, с медсестрой, с социальным работником, то есть с человеком, ни сном ни духом не ведающим, что такое психотерапия.

   Очевидно, что среди всех психотерапевтических школ нет такой, которую можно было бы счесть безукоризненной с практической или теоретической точек зрения. Сегодня мы только в самых общих чертах можем говорить о надёжности того или иного психотерапевтического направления, однако в скором времени, я думаю, мы накопим достаточный статистический материал, который позволит нам выстроить иерархию валидности психотерапевтических методов, позволит сказать наверняка, какая из ныне существующих психотерапевтических школ имеет наибольший, а какая — наименьший процент излечения.

   Пока же нам не остаётся ничего другого как признать, что психотерапевтический эффект как таковой в очень малой степени зависит от применяемой терапевтом теории, а может даже и вовсе не имеет под собой никакого теоретического обоснования.

3. Ни для кого не секрет, что даже среди психотерапевтов одной психотерапевтической школы, например, среди сторонников классического фрейдовского психоанализа, нет двух одинаковых. Они отличаются друг от друга не только степенью даровитости, но и эффективностью проводимого ими лечения. Мы знаем блестящих психоаналитиков, которые внесли значительный вклад в психоаналитическую теорию, написали отличные труды по проблемам психоанализа, являются прекрасными педагогами и лекторами, но не имеют на своём счёту ни одного излеченного пациента. Есть и другие, которые не писали объёмистых книг, чьё имя вряд ли запишут золотыми буквами на стенах сокровищницы психоаналитической теории, но, тем не менее, весьма успешно лечащие своих пациентов. Нельзя отрицать тесной взаимосвязи между теоретической даровитостью и терапевтическими способностями, но мы обязаны найти разумное объяснение и этим исключениям. ⁷²
4. История медицины знает немало случаев, когда глава той или иной терапевтической школы или её основатель, несмотря на исключительную терапевтическую одарённость, был не в состоянии передать своё врачебное мастерство ученикам. Если бы дело было только в теории, знании, если бы личность врача не имела никакого значения, то любой умный и прилежный студент мог бы добиться тех же результатов в лечении, каких добивался его наставник.
5. Во время первой встречи терапевт и пациент, как правило, обсуждают только формальные вопросы (договариваются о времени встреч, об оплате, о лечебной процедуре и так далее), но даже эта первая встреча зачастую вызывает улучшение в состоянии пациента. Если мы согласимся с тем, что лечение состоит в применении той или иной конкретной техники, то данный феномен останется необъяснённым.
6. Терапевтический эффект наблюдается даже в тех случаях, когда терапевт за время встречи с пациентом не произносит ни единого слова. В моей практике был такой случай. Одна из моих студенток пришла ко мне с личной проблемой. Она говорила битый час без остановки, после чего сердечно поблагодарила меня за помощь и ушла.
7. Невротические расстройства у молодых людей иногда отступают сами, без помощи терапевта и специального лечения. В данном случае врачует сама жизнь, или, вернее сказать, жизненный опыт. Хорошая семья, дружба, рождение ребёнка, успехи в работе, критические ситуации, преодоление трудностей — все эти ситуации и связанные с ними переживания могут иметь огромный терапевтический эффект, причём не только в переносном смысле этого слова; они изменяют структуру характера человека, его отношение к миру. Пожалуй, я даже возьму на себя смелость утверждать, что жизнь (благоприятствующие условия жизни) — лучший врач, что задача специальной психотерапии состоит именно в том, чтобы научить индивидуума пользоваться услугами этого общедоступного доктора.
8. По свидетельству многих психоаналитиков, улучшение в состоянии пациента может отмечаться во время перерывов в психоаналитическом курсе и после его завершения.
9. Известно, что в результате успешной терапии улучшается состояние не только самого пациента; но и состояние близких ему людей.
10. Пожалуй, самым вызывающим из всех упомянутых здесь можно счесть тот факт, что очень часто психотерапевтического эффекта добиваются люди с явно недостаточной психотерапевтической подготовкой или вовсе не имеющие таковой. В качестве примера расскажу о начале моей собственной практики; уверен, что нечто подобное довелось пережить сотням психологов и людей других профессий, имеющих ещё более отдалённое родство с психотерапией.

Подготовка психологов в 1920–1930 годы, как правило, отличалась крайней конкретностью (она и до сих пор отличается узостью, хотя и в меньшей степени), доходящей до узколобия. Я, тогда ещё очень молодой человек, движимый любовью к людям, желанием понять их и помочь им, поступил в университет на факультет психологии. Очень скоро с удивлением для себя я обнаружил, что попал в какое-то странное, почти масонское заведение, где учёные старцы толкуют ощущения, заставляют заучивать бессмысленные слоги и совершать магические обряды жертвоприношения, отправляя крыс в вечное странствие по лабиринту и наказывая ударом тока ни в чём не повинных собак. Более-менее полезными навыками, которые я усвоил в стенах этого храма науки, были умение применять придуманные другими техники исследования и знание статистических процедур.

Однако в глазах простых смертных я обрёл ореол психолога, и потому ко мне потянулись люди, желающие получить ответы на главные жизненные вопросы, полагая, что кто, как не психолог, должен объяснить им, почему случаются разводы, откуда возникает ненависть и почему некоторые люди сходят с ума. Я чувствовал себя неуютно от этих вопросов и всё же в меру собственных сил и возможностей старался ответить на них. Особенно тяжко в ту пору приходилось провинциальным психологам, тем, что жили и работали в маленьких городках, где люди не только не слышали слова «психоанализ», но ни разу в жизни не видели психиатра, где единственной альтернативой психологу была гадалка, домашний доктор или духовник. Психолог выслушивал вопросы и пытался найти на них ответы. Таким образом, в постоянной тяжбе с неугомонной совестью он обретал первые навыки психотерапии.

Самое интересное, что даже эти неуклюжие попытки врачевания человеческих душ зачастую оказывались успешными, что приводило меня в полнейшее изумление. Я был готов к провалам и поражениям, и их, конечно же, было больше, чем побед, но чем же всё-таки объяснить успехи, на которые я даже не смел надеяться?

Несколько позже я обнаружил другой, ещё более неожиданный для меня феномен. Я проводил разнообразные исследования, в ходе которых мне приходилось составлять подробнейшие истории жизни своих испытуемых. При этом я обнаружил, что несмотря на то, что моя психотерапевтическая подготовка оставляла желать лучшего, а вернее было бы сказать, несмотря на полное отсутствие оной, мне в отдельных случаях удавалось вполне определённым образом повлиять на исследуемое мной личностное нарушение.

А ведь я никогда не стремился к этому сознательно, я просто задавал человеку вопросы и писал его историю жизни!

Иногда ко мне обращаются за советом мои студенты, и некоторым из них я советую обратиться за помощью к профессиональным психотерапевтам. При этом я объясняю студенту, в чём, на мой взгляд, состоит суть его проблемы, и почему я считаю целесообразной помощь специалиста.

Довольно часто этого оказывается достаточным, чтобы студент сам справился с имевшейся у него симптоматикой.

Подобного рода феномены чудесного исцеления гораздо более доступны взгляду дилетанта, нежели профессионального психотерапевта или психиатра. Последний не склонен верить в чудо, он скептически относится к рассказам о такого рода случаях, однако я со своей стороны замечу, что, если мы возьмём на себя труд проверить их, то окажется, что очень многие из них имеют под собой реальное обоснование; такие случаи — не редкость в практике психолога и социального работника, не говоря уже о священниках, учителях и врачах общего профиля.

Но чем же объяснить этот феномен? Мне думается, его можно понять только в контексте общей социально-психологической теории и теории мотивации. Вы, наверное, заметили, что в каждом из вышеперечисленных случаев существенны не столько осознанные аспекты отношений между терапевтом и пациентом, сколько то, как сам пациент воспринимает терапевта и свои отношения с ним. Если пациент ощущает, что терапевт интересуется им, думает о нём, старается помочь, то это помогает пациенту обрести чувство собственной значимости. Он чувствует себя под защитой человека, обладающего знанием, мудростью, опытом, силой и здоровьем, и его тревога отступает. Он видит, что его готовы выслушать без критики и осуждения, он оказывается в атмосфере искренности, доброты, сочувствия, приятия и одобрения — всё это, вместе с вышеназванными факторами, способствует бессознательной уверенности пациента в том, что ему ничто не угрожает, что он любим и уважаем, что его потребности в безопасности, любви и уважении всё-таки могут быть удовлетворены.

Очевидно, что если мы рассмотрим уже известные нам психотерапевтические детерминанты, такие как внушение, катарсис, инсайт, поведенческая терапия и другое, с точки зрения базового удовлетворения, то мы сможем найти гораздо более убедительные объяснения многим терапевтическим эффектам. В отдельных, не слишком серьёзных случаях психотерапевтический эффект можно объяснить исключительно в рамках теории базового удовлетворения. В других случаях, особенно в случаях тяжёлых расстройств, судя по всему, требуется комплексное объяснение, для их понимания необходимо учитывать благотворное влияние конкретной психотерапевтической техники. Но даже в случаях самых тяжких расстройств можно и нужно учитывать фактор базового удовлетворения, источником которого служат хорошие межличностные отношения (291).

Психотерапия и хорошие отношения между людьми

Глубокий анализ взаимоотношений между людьми, таких, например, как отношения дружбы или супружеские отношения, неизбежно приводит нас к выводу, что базовые потребности подлежат удовлетворению только в процессе межличностного общения. Удовлетворение базовых потребностей всегда имеет психотерапевтическое значение, хотя бы потому, что человек, у которого удовлетворены базовые потребности, чувствует себя в безопасности, чувствует, что любим, что он что-то значит и заслуживает уважения.

Взявшись за анализ взаимоотношений между людьми, мы обязательно столкнёмся с необходимостью (равно как и с возможностью) провести границу между плохими и хорошими отношениями, будь то дружеские отношения, отношения между супругами или между родителем и ребёнком. На мой взгляд, самым разумным основанием для такого разграничения будет степень базового удовлетворения, обеспечиваемого этими отношениями. Психологически хорошими можно считать такие межличностные отношения, которые вызывают у участников чувство принадлежности, убеждают человека, что он пребывает вне опасности, укрепляют их самоуважение (а в конечном итоге дают возможность самоактуализации).

Источником безопасности, любви и уважения не могут быть деревья или горы, даже общение с собакой не может приблизить человека к подлинному удовлетворению базовых потребностей. Только люди могут удовлетворить нашу потребность в любви и уважении, только им мы в полной мере отдаём любовь и уважение. Базовое удовлетворение — вот главное, что дарят друг другу хорошие друзья, любовники, супруги, хорошие родители и дети, учителя и ученики, именно его ищет каждый из нас, вступая в те или иные неформальные отношения, и именно оно служит необходимой предпосылкой, условием sine qua non для того, чтобы человек обрёл здоровье, приблизился к идеалу хорошего человека. Что, если не это, служит высшей (если не единственной) целью психотерапии?

Такое определение психотерапии влечёт за собой два крайне важных последствия:

1. Оно позволяет нам рассматривать психотерапию как уникальную разновидность межличностных отношений, так как некоторые фундаментальные характеристики психотерапевтических отношений свойственны любым «хорошим» человеческим отношениям. ⁷³
2. Если психотерапия представляет собой разновидность межличностных отношений, которые, как любые другие отношения, могут быть как хорошими, так и плохими, то этому, межличностному аспекту психотерапии следует уделить гораздо большее внимание, нежели уделяется сейчас. ⁷⁴

Если мы примем за модель хороших межличностных отношений дружбу (будь то дружба между супругами, родителем и ребёнком или двумя мужчинами) и тщательно исследуем её, то обязательно обнаружим, что дружба несёт с собой не только удовлетворение базовых потребностей, но и становится источником многих видов удовлетворения. Такие характеристики хорошей дружбы как искренность, честность, доверие, отсутствие угрозы и необходимости защищаться, помимо очевидного гратификационного значения, имеют также и экспрессивную ценность (см. главу 10). В дружеских отношениях человек может позволить себе быть пассивным, расслабленным, глупым и ребячливым. Человек ощущает, что его любят и уважают не за общественный статус, не за социальную роль, которую он исполняет, а за его уникальные человеческие достоинства. Друзья не чувствуют необходимости скрывать друг от друга свои слабости и недостатки, они могут позволить себе обнаружить друг перед другом свою несостоятельность в тех или иных вопросах, зная, что это не вызовет насмешек или презрения. В дружеских взаимоотношениях человек получает возможность пережить инсайт, даже во фрейдовском понимании этого слова, ведь задушевная беседа с близким другом может стать своеобразным эквивалентом психоаналитической интерпретации.

Хорошие межличностные отношения ценны ещё и тем, что несут в себе определённого рода образовательную функцию, на которую, к сожалению, до сих пор мы почти не обращали внимания. Человек испытывает потребность не только в безопасности и любви, но и в знании. Он любознателен от природы, ему хочется знать всё больше и больше, он страждет сорвать покровы с неведомого, стремится открыть ещё не открытые двери. Кроме любопытства, человеку свойственно глубоко философское стремление к упорядочению и осмыслению мира. Хорошие межличностные отношения, без сомнения, способствуют удовлетворению всех этих стремлений, и то же самое до известной степени можно сказать и об отношениях, связывающих психотерапевта с пациентом.

Наконец, следует отметить и тот очевидный (хотя почему-то почти никем не замеченный) факт, что любить столь же приятно, как и быть любимым. ⁷⁵

Потребность в выражении любви подавляется в нашей культуре не меньше, а может быть и больше, чем сексуальные и агрессивные импульсы (442). Западная культура не предоставляет человеку практически никаких легальных норм для того, чтобы выразить симпатию, продемонстрировать любовь. Можно назвать только три типа отношений, в которых экспрессивные проявления такого рода не встречают запретов: супружеские и любовные отношения, детско-родительские отношения и отношения между бабушками и внуками. Но даже в рамках этих отношений любовь нередко сопряжена с чувством вины, защитными реакциями, борьбой за власть, и её открытое выражение вызывает смущение.

Рассуждая о психотерапии, мы зачастую упускаем из поля зрения тот факт, что психотерапевтические отношения допускают и даже поощряют открытое, вербальное выражение любви. Только здесь (а также в так называемых группах личностного роста) человек имеет возможность открыто выразить свою любовь к другому человеку, только здесь его способность к любовной экспрессии освобождается от нездорового и наносного и осуществляется в полной мере. Это наблюдение вынуждает нас заново оценить фрейдовские концепции переноса и контрпереноса, разработанные им в ходе изучения патологии и слишком узкие для того, чтобы с их помощью анализировать здоровые межличностные отношения.

Очевидно, настала пора расширить рамки этих понятий с тем, чтобы они охватывали собой не только болезненные, иррациональные импульсы, но и здоровые, здравые побуждения человеческого организма.

Во взаимоотношениях между людьми отмечаются, по крайней мере, три разновидности, три стиля:

1. Доминантно-подчинённый (или субординационный).
2. Демократичный.
3. Попустительский (отстранённый).

Наблюдать их можно в самых разных областях жизнедеятельности человека (300), в том числе и во взаимоотношениях терапевта и пациента. Порой терапевт занимает активную, наступательную позицию, становится своего рода начальником для пациента, олицетворением силы, власти, опыта, знания, решимости.

Порой пациент видит в терапевте партнёра по общему делу, а иногда терапевт становится для пациента своего рода холодным, бесстрастным зеркалом, в котором тот видит своё истинное обличие. Именно этот, последний стиль отношений рекомендовал терапевту Фрейд, однако на практике терапевты отдают предпочтение первым двум; при этом в любом нормальном, здоровом, человеческом чувстве терапевта по отношению к пациенту мы склонны видеть контрперенос, то есть нечто нездоровое, иррациональное.

Таким образом, если мы согласимся с мыслью, что психотерапевтический эффект невозможен вне межличностных отношений между пациентом и терапевтом, что эти отношения так же естественны и необходимы для пациента как вода для рыбы, то мы должны прийти к выводу, что различные стили психотерапевтических отношений важны не только сами по себе, не per se, но и в том отношении, насколько они удовлетворяют запросам конкретного пациента. Было бы неверно отдавать предпочтение одному стилю и отвергать остальные. Хороший терапевт должен иметь в своём арсенале все перечисленные выше способы общения с пациентом, а может быть и иные, пока не известные нам.

Как следует из приведённых выше примеров, для большинства пациентов наиболее благоприятен демократичный стиль общения, предполагающий тёплые, дружеские, партнёрские взаимоотношения с терапевтом. Однако есть немало пациентов, например, с тяжёлыми, хроническими формами неврозов, которым демократичный стиль общения с терапевтом не принесёт пользы и, мало того, даже противопоказан.

Пациент с авторитарным складом характера, склонный видеть в добром отношении проявление слабости, почувствовав благожелательное, участливое отношение к себе терапевта, станет презирать его, смотреть на него свысока. С такими людьми терапевт всегда должен быть начеку, он должен сразу же строго обозначить границы дозволенного для пациента и не позволять ему нарушать их — в конце концов это пойдёт пациенту на пользу. Есть немало учёных, которые особо подчёркивают необходимость подобного рода жёсткости во взаимоотношениях между пациентом и психотерапевтом.

Некоторые пациенты склонны видеть в любви лишь способ обмануть, подчинить другого человека своей воле. Такие люди чувствуют себя спокойно только тогда, когда терапевт занимает отстранённую позицию. Человек с глубинным чувством вины, напротив, требует наказания. Определённая степень авторитарности, жёсткости необходима также при общении с пациентами, склонными к саморазрушительному, суицидальному поведению.

Однако в любом случае терапевт должен отдавать себе отчёт в том, какой тип взаимоотношений складывается у него с конкретным пациентом. Несмотря на то, что психотерапевт вправе уступить склонностям характера, вправе предпочитать какой-то один стиль взаимоотношений с пациентом, всё-таки он должен уметь контролировать себя и отказываться от своих предпочтений, когда это необходимо для здоровья пациента.

Если отношения между терапевтом и пациентом неудовлетворительны — неважно, оцениваем мы их с точки зрения общих критериев или с точки зрения пользы для конкретного пациента, — то вряд ли можно ожидать осуществления всех возможностей психотерапевтического воздействия, поскольку, выстроенные на неверном основании, такие отношения, как правило, либо не приводят к успеху, либо вовсе обрываются после первой же встречи. В тех случаях, когда пациент, несмотря ни на что, всё-таки остаётся с терапевтом, которого он ненавидит, презирает или боится, большая часть его времени и усилий уходит на то, чтобы досадить терапевту, продемонстрировать терапевту своё пренебрежение или защититься от него.

Подводя черту под всем вышеизложенным, можно сказать, что хорошие межличностные отношения, хотя и не могут быть самоцелью, а служат лишь средством достижения отдалённых целей, необходимой или чрезвычайно желательной предпосылкой эффективного психотерапевтического воздействия, так как в большинстве случаев обеспечивают пациенту удовлетворение базовых психологических потребностей. Этот вывод влечёт за собой ряд любопытных следствий.

Если суть психотерапии состоит в том, чтобы сформировать у нездорового индивидуума качества, которые он так и не смог приобрести в результате взаимоотношений с людьми, следовательно, психологически нездорового индивидуума можно определить как человека, не знающего, что такое хорошие отношения между людьми. Такое определение полностью согласуется с предыдущим определением, которое мы дали психологическому нездоровью. Психологическое нездоровье мы трактовали как неспособность удовлетворить насущные потребности в любви, уважении и тому подобном. Ясно, что такое удовлетворение возможно только во взаимодействии с другими людьми. Несмотря на почти полное тождество этих двух определений, они различаются акцентами и открывают перед нами разные направления для анализа, обращают наше внимание на разные стороны психотерапии.

Новое определение психологического нездоровья позволяет нам по-новому взглянуть на отношения между психотерапевтом и пациентом. Мы привыкли видеть в психотерапии своего рода крайнее средство, последний шанс, нечто подобное хирургическому вмешательству, например. К психотерапевту обращаются, главным образом, глубоко нездоровые люди, и потому в сознании большинства населения, как впрочем, и в сознании самих терапевтов, психотерапия приобрела оттенок роковой неизбежности, ужасной, трагической необходимости.

Ясно, что в этом отношении к психотерапии нет ничего похожего на то доброе чувство, с каким люди вступают в супружеские, дружеские или партнёрские отношения. Это прискорбно, потому что на самом деле психотерапию можно сравнить, пусть пока только теоретически, не только с хирургическим вмешательством, но и с дружеской поддержкой, и потому психотерапию следовало бы рассматривать как пример хорошего, здорового, и, до известной степени, а в определённых аспектах даже идеального типа взаимоотношений между людьми. Теоретически это именно тот тип человеческих отношений, к которому можно и нужно стремиться. Вот вывод, неизбежно вытекающий из всего, что мы сказали выше. Однако разница между идеальным и реальным отношением к психотерапии огромна, и её невозможно объяснить одной лишь невротической потребностью в болезни. Корни её лежат в непонимании самих основ взаимоотношений между психотерапевтом и пациентом, причём это непонимание характерно не только для пациентов, но и для очень многих терапевтов. Я не раз убеждался в том, что потенциального пациента можно подвигнуть на психотерапию, только разъяснив ему её истинные цели и задачи.

Взгляд на психотерапию как на разновидность межличностных отношений даёт нам возможность выявить такой её существеннейший аспект как формирование навыков установления хороших отношений с людьми. Хронический невротик не способен вступить в нормальные взаимоотношения с людьми; терапевт должен научить его этому, доказать ему их пользу и плодотворность. После этого терапевт будет вправе надеяться, что пациент перенесёт навыки общения, приобретённые в ходе психотерапии, в реальную жизнь, что он будет способен установить по-настоящему глубокие, дружеские отношения с окружающими его людьми и черпать базовое удовлетворение из общения с супругом, детьми, друзьями, коллегами. Здесь мы можем сформулировать ещё одно определение психотерапии. Психотерапию можно рассматривать как процесс восстановления способности пациента самостоятельно устанавливать хорошие взаимоотношения с людьми, к чему устремлены абсолютно все люди и в чём более-менее здоровые люди черпают удовлетворение своих базовых психологических потребностей.

Все эти рассуждения постепенно приводят нас к мысли, что в идеале пациенты и терапевты должны выбирать друг друга и что в основе этого выбора должны лежать не только социально-экономические соображения, такие как репутация, размер гонорара, технические знания и навыки терапевта, но и нормальная человеческая симпатия. Совершенно очевидно, что если терапевт и пациент симпатизируют друг другу, то это позволит в более сжатые сроки добиться лучшего психотерапевтического эффекта, откроет возможность для установления идеальных взаимоотношений между психотерапевтом и пациентом. В конце концов, общение двух симпатизирующих друг другу людей окажется гораздо более плодотворным как с точки зрения преодоления недуга, так и с точки зрения обретения терапевтом нового лечебного опыта.

Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что одинаковый уровень образования, сходство религиозных, политических и ценностных установок терапевта и пациента благоприятствуют успеху психотерапии.

Пожалуй, у нас не остаётся причин сомневаться в том, что личность терапевта, структура его характера выступает, если не решающим, то одним из главных факторов психотерапии.

Терапевт должен уметь установить идеальные, или психотерапевтические отношения со своим пациентом, причём с любым пациентом. Он должен быть добрым и сочувственным, он должен обладать достаточной уверенностью в себе, чтобы с уважением относиться к своему пациенту; он должен быть глубоко демократичным человеком, демократичным в психологическом смысле этого слова, что предполагает уважение к индивидуальности и особости другого человека.

Словом, психотерапевт должен быть безопасен в эмоциональном плане, а, кроме того, должен иметь здоровую самооценку. Желательно также, чтобы терапевт не был обременён собственными проблемами: хорошо было бы, если бы он был материально обеспеченным человеком, если бы у него была хорошая семья и хорошие друзья, если бы он любил жизнь и умел наслаждаться ей.

В завершение всего сказанного хочется вновь обратиться к вопросу, от которого преждевременно отказался психоанализ, к вопросу о возможности неформальных, дружеских отношений между терапевтом и пациентом, причём как после завершения хода лечения, так и в ходе оного.

Хорошие человеческие отношения как психотерапевтическое воздействие

Расширив понимание конечных целей и специфических средств психотерапии, распространив их на область межличностных отношений, мы тем самым предприняли попытку преодолеть или даже разрушить барьер, стоящий между психотерапевтической практикой и теорией межличностных отношений, между психотерапией и реальной жизнью. Если взаимоотношения, в которые каждодневно вступает человек, и события, из которых состоит его жизнь, приближают его к тем же целям, которые ставит перед собой профессиональная психотерапия, то эти взаимоотношения и эти события с полным правом можно назвать психотерапевтическими, пусть даже они зарождаются и разворачиваются вне стен медицинского учреждения и без участия профессионального терапевта.

Отсюда следует вывод — анализ феномена психотерапии немыслим без изучения целительных эффектов хороших человеческих отношений, таких как супружество, дружба, товарищеские отношения, отношения между родителем и ребёнком, между учителем и учеником и тому подобное. Профессиональный психотерапевт должен взять на вооружение терапевтические возможности хороших человеческих отношений и пользоваться ими гораздо решительнее, чем это случается ныне.

Психотерапевт должен учить своего пациента доверию к жизни и отпускать его в самостоятельную жизнь в тот момент, когда почувствует, что он готов к взаимодействию с ней.

Заботу, любовь и уважение стоит счесть психотерапевтическими способами воздействия на человека, но особыми — такими, которые вполне по силам непрофессионалам. В этом нет никакой опасности. Это очень мощные психотерапевтические средства, но они всегда направлены ко благу человека, они не могут причинить вреда никому (за исключением отдельных невротиков, безусловно больных людей).

Приняв этот взгляд на вещи, мало просто согласиться, что каждый человек, сам того не осознавая, есть потенциальным психотерапевтом. Нам следует поощрять психотерапевтические возможности каждого человека, нам нужно учить его психотерапии. Такого рода фундаментальные психотерапевтические навыки следует прививать человеку с детства. Я бы назвал эту психотерапию «общественной», или «народной», по аналогии с «народной» медициной. Первейшей задачей народной психотерапии станет просветительская деятельность, обучение как можно более широкого круга людей основополагающим навыкам психотерапии. Это позволит каждому родителю, каждому учителю, а в идеале и каждому человеку понять психотерапевтическую ценность хороших человеческих отношений, научит их устанавливать и поддерживать такие отношения с людьми. Человек во все времена обращался за советом и помощью к тем, кого он любит и уважает. Мне кажется, что психологам и религиозным деятелям давно пора признать, одобрить и формализовать этот исторический факт, возведя его до степени универсальности. Каждый из нас должен осознать, что всякий раз, когда мы унижаем, обижаем, отвергаем своего ближнего или пытаемся подчинить его своей воле, мы выступаем на стороне зла, играем на руку разрушительным тенденциям, а значит, вносим вклад в общую копилку психопатологии. Следует отдавать себе отчёт и в том, что любое проявление доброты, сочувствия, уважения к человеку становится нашей малой лептой в деле общего здоровья человечества, пусть небольшой, но очень важной и очень нужной. ⁷⁶

Психотерапия и хорошее общество

По аналогии с тем определением, что мы дали хорошим человеческим отношениям, определим хорошее общество.

Хорошее общество — это такое общество, которое предоставляет своим членам максимум возможностей для самоактуализации. Это означает, что социальные институты хорошего общества питают, поддерживают, поощряют развитие хороших человеческих отношений и сводят к минимуму вероятность плохих отношений. Отсюда можно сделать вывод: понятие «хорошее общество» синонимично понятию «психологически здоровое общество», а понятие «плохое общество» синонимично понятию «больное общество», — в данном случае «болезнь» и «здоровье» означают не что иное, как степень удовлетворения базовых потребностей. Очевидно, что в больном обществе, в обществе, заражённом страхом, недоверием, подозрительностью и враждебностью, люди не имеют возможности в полной мере удовлетворить свои потребности в безопасности, любви, уважении, доверии и правде.

Следует подчеркнуть, что воздействие общества и социальных институтов само по себе ещё не вызывает психотерапевтических или психопатологических последствий, а только создаёт почву для того или иного процесса (делает его более возможным, более вероятным). Человеческая природа настолько податлива, настолько пластична, что может приспособиться к любым, даже самым неблагоприятным условиям существования, а с другой стороны, сформировавшаяся структура характера может быть настолько прочной, настолько самодостаточной, что некоторые люди умудряются не только оказывать сопротивление социальным влияниям, но и пренебрегать ими (см. главу 11). В самом воинственном обществе обязательно найдётся хотя бы один миролюбивый человек, так же как и в самом мирном, в самом гуманном сообществе всегда найдётся особь; у которой «чешутся кулаки». Мы достаточно знаем человеческую природу, мы не станем вслед за Руссо искать в общественном устройстве причины всех человеческих пороков, мы не будем тешить себя тщетной надеждой на всемогущество социальных реформ. Ещё ни одна общественная реформа не смогла сделать всех людей счастливыми, мудрыми и здоровыми.

Что касается нашего общества, то мы имеем возможность взглянуть на него с разных точек зрения, каждая из которых будет полезной для той или иной цели. Если сопоставить влияния различных социальных сил нашего общества и вывести среднестатистическое значение, то мы, по всей видимости, вынуждены будем признать общую обстановку неблагоприятной для развития человека. Однако на мой взгляд было бы полезнее попытаться проранжировать все реальные социальные силы нашего общества по степени их патогенности и определить, каким образом терапевтические социальные влияния уравновешивают действие патогенных сил. В нашем обществе, несомненно, действуют и те, и другие силы, находящиеся между собой в неустойчивом равновесии.

Оставим в стороне соображения общего порядка и перейдём к рассмотрению индивидуально-психологических факторов.

Первый фактор, с которым нам приходится столкнуться, мы назовём феноменом субъективной интерпретации. С этим феноменом мы сталкиваемся, когда невротик заявляет, что общество, в котором он живёт — больное общество. Мы можем его понять, ведь во всём, что его окружает, невротик видит главным образом опасности, угрозы, эгоизм, равнодушие и унижения. Мы не удивимся, когда его сосед, живущий в том же самом общество, среди тех же самых людей, станет утверждать, что общество, в котором он живёт — это совершенно нормальное, здоровое общество. С психологической точки зрения здесь нет противоречия. Каждый глубоко нездоровый человек ощущает себя живущим в плохом, нездоровом обществе. Если вернуться к нашим рассуждениям о взаимоотношениях между психотерапевтом и пациентом, то можно сказать, что психотерапия — это попытка воссоздания хорошего общества в миниатюре, в рамках взаимоотношений между терапевтом и пациентом. ⁷⁷

Такая интерпретация психотерапевтических отношений уместна даже в том случае, если мы имеем дело с обществом, которое большинством членов общества воспринимается как больное.

Выходит, что психотерапия служит своего рода социальным противовесом, уравновешивающим базовые стрессы и тенденции больного общества. В данном случае неважно, насколько запущена болезнь общества, психотерапия даёт возможность каждому отдельно взятому индивидууму противостоять патогенным социальным влияниям. Психотерапия, образно говоря, помогает человеку плыть против течения, она восстанавливает природу человека против нездоровья общества, она революционна и радикальна в самом корневом смысле этих слов. А о психотерапевте в таком случае можно сказать, что это человек, в одиночку восставший на борьбу с патогенными социальными влияниями, на борьбу с обществом.

Если бы арена этой борьбы стала шире, если бы психотерапевт имел дело не с тремя десятками, а с тремя миллионами пациентов в год, то социальная значимость психотерапии ни у кого не вызывала бы сомнений. Общество, несомненно, претерпело бы огромные изменения, которые в первую очередь коснулись бы характера межличностных отношений. Мы обнаружили бы тогда, что люди стали более добрыми, более гостеприимными, более дружелюбными, более щедрыми по отношению друг к другу, и это, в свою очередь, стало бы предпосылкой преобразования экономической, политической и законодательной систем (347). Можно надеяться, что наблюдаемое сейчас стремительное развитие всевозможных психотерапевтических групп, групп встреч и так называемых групп личностного роста вызовет ощутимые изменения в нашем обществе.

Однако мне кажется очевидным, что никакое общество, даже самое хорошее, самое здоровое, не застраховано от патологии. Угроза неизбежна, потому что корни её лежат не только в природе человека, но и во внешней по отношению к человеку реальности. Стихийные бедствия, фрустрация, болезни, смерть — всё это источники угрозы. Уже сам факт склонности людей к общественной жизни наряду с очевидными преимуществами таит в себе и угрозу. Мы вынуждены считаться с потребностями и желаниями других людей и при этом зачастую должны поступаться своими собственными потребностями и желаниями. Не стоит забывать о том, что и в самой человеческой природе нередко произрастают ростки зла — не в силу врождённой порочности человека, но в силу невежества, глупости, страха и тому подобного. (см. главу 9).

Отношения человека с обществом настолько сложны и противоречивы, что мы, движимые желанием получить однозначные ответы на все вопросы, нередко впадаем в ту или иную крайность, анализируем одну сторону дела, не замечая другой, и в результате приходим к ошибочным заключениям.

Чтобы не пускаться в длинные рассуждения, я отсылаю вас к заметкам, изданным мной в качестве пособия к семинару по утопической социальной психологии (311b). Вопросы, сформулированные мной для студентов, не следует воспринимать как пустые, неосуществимые фантазии, это практические вопросы, которые подлежат эмпирическому исследованию. В этих заметках я призываю своих студентов мыслить количественными категориями, в терминах сравнений и процентных соотношений, предостерегаю их от мышления в терминах «или-или», «да или нет», «чёрное или белое».

Задача исследования проблемы взаимоотношений человека и общества сформулирована мной в следующих вопросах: насколько хорошее общество допускает человеческая природа?

Насколько хорошего человека допускает общественное устройство? Насколько хорошего человека мы вправе ожидать, учитывая естественные ограничения человеческой природы? На сколь хорошее общество мы можем надеяться, зная о естественных ограничениях общественного устройства?

Если вы спросите моё мнение, то я скажу, что совершенство для человека не только недостижимо, но и немыслимо, однако я уверен, что в каждом человеке скрываются гораздо большие возможности для совершенствования, нежели мы привыкли думать. Мечта о совершенном обществе так же несбыточна, как и мечта о совершенном человеке. Как мы можем ждать совершенства от общества, если мы до сих пор не приблизились к нему в самых простых отношениях — в супружеских, в дружеских, в отношениях между родителями и детьми? Если истинная любовь так редко встречается в семьях, в малых группах, то разве можем мы говорить о любви, связывающей миллионы людей? Или миллиарды? И тем не менее я не сомневаюсь в том, что даже если отношениям в семье, в малых группах и обществе в целом не суждено стать совершенными, всё-таки их следует совершенствовать. Мы можем добиться того, чтобы они из очень плохих превратились в очень хорошие.

Мы знаем достаточно, чтобы не ждать лёгких побед и быстрых перемен. Совершенствование даже одного индивидуума требует огромной психотерапевтической работы, которая может длиться долгие годы, которая только приблизит человека к совершенствованию, даст ему возможность для дальнейшей работы над собой. Мы можем рассуждать об инсайте, о прозрении или пробуждении, но мы должны отдавать себе отчёт в том, что мгновенная самоактуализация, стремительный переход из одного состояния в другое возможен, но настолько нетипичен, что на него не стоит особенно полагаться.

Психоаналитики уже научились этому, они говорят о необходимости «проработки» пациентом открывшейся ему сути вещей, о медленном, постепенном, болезненном процессе накопления и использования частных прозрений. Духовные наставники восточных религий подчёркивают, что человек в каждый момент жизни должен работать над собой, каждый миг должен стремиться к совершенству. К этой же мысли постепенно склоняются и наиболее вдумчивые, и наиболее серьёзные организаторы психотерапевтических групп, групп встреч, групп личностного роста и эмоционального обучения, — все они, пусть и нехотя, пусть и через силу, но тем не менее начинают признавать, что самоактуализация не выражается формулой: «Бац — и готово!» Ясно, что любые формулы в этой области должны быть основаны на количественных соотношениях. Я могу предложить несколько таких формул:

• чем здоровее общество в целом, тем меньше в нём больных индивидуумов и, следовательно, тем меньше необходимости в индивидуальной психотерапии;
• чем здоровее общество, тем выше вероятность того, что отдельные нездоровые индивидуумы могут быть исцелены без вмешательства профессиональных психотерапевтов, под воздействием хороших жизненных обстоятельств;
• чем здоровее общество, тем легче психотерапевту лечить пациента, поскольку пациент в этом случае будет более восприимчив к простой гратификационной терапии;
• чем здоровее общество, тем выше эффективность инсайт-терапии, поскольку в здоровом обществе она подкреплена множеством хороших жизненных обстоятельств, наличием хороших межличностных отношений и отсутствием социопатогенных факторов, таких как войны, безработица, нищета и тому подобное.

Очевидно, что можно выдвинуть ещё с десяток столь же легко доказуемых теорем.

Я уверен, понимание взаимосвязи между индивидуальной патологией, индивидуальной психотерапией и природой общества в целом поможет нам разрешить извечный парадокс, выраженный пессимистическим вопросом: «Можно ли сделать здоровым человека в обществе, которое стало причиной его нездоровья?» Мне думается, что пессимизм, заключённый в этом вопросе, опровергается самим фактом существования самоактуализирующихся индивидуумов, а также фактом существования психотерапии. Однако мы не вправе успокаиваться, просто ответив «да», просто признав возможность оздоровления человека — мы обязаны найти пути осуществления этой возможности, а для этого необходимо перевести вопрос в плоскость эмпирических исследований.

Роль знания и навыка в современной психотерапии

По мере усугубления психопатологии её всё труднее победить с помощью одних лишь гратификационных методов терапии. По мере разворачивания болезни однажды наступает такой момент, когда невротические потребности берут верх над базовыми потребностями индивидуума, и тот перестаёт стремиться к удовлетворению последних. После того, как невротик переходит некий рубеж, ему уже бессмысленно предлагать удовлетворение его базовых потребностей — он не способен принять его и использовать во благо себе.

Бессмысленно предлагать невротику любовь и дружбу, он боится любви, не верит в неё, ищет в ней подвоха и потому отвергнет ваше предложение.

Если мы имеем дело с больным, оказавшимся по другую сторону этой границы, мы обязаны вспомнить про инсайт-терапию. Никакие другие методы — ни суггестивные, ни симптоматические, ни гратификационные — уже не помогут нашему пациенту. В какой-то миг он оказался в иной реальности, где не действуют наши законы, где становятся бессмысленными все предложенные нами выше принципы и формулировки.

Разница между профессиональной и народной психотерапией огромна. Ещё тридцать-сорок лет тому назад мы вынуждены были бы в этом месте поставить точку. Но сегодня мы не можем ограничиться одним лишь анализом механизмов народной терапии. Теперь психотерапия — уже не божий дар, психологические открытия нашего века, начиная с революционных открытий Фрейда, Адлера и других исследователей, постепенно преображают её, она всё более обретает черты высокотехнологичной науки. Сегодня, для того, чтобы использовать новые техники психотерапии, уже недостаточно просто быть хорошим человеком, теперь для этого нужно обладать специальным знанием, пройти серьёзную подготовку, научиться правильно использовать их. Это очень изощрённые техники, в них нет ничего от спонтанности или интуитивности народной психотерапии, в известной мере они не зависят даже от особенностей характера, от вкусов и убеждений психотерапевта.

Здесь мы рассмотрим только самые важные, самые революционные из этих техник, и первое место в их ряду по праву занимает техника инсайта. Техника инсайта помогает пациенту осознать его бессознательные желания, влечения, внутренние запреты и помыслы (анализ их генезиса, характера, механизмов сопротивления им и их переноса).

Профессиональный терапевт, без сомнения, должен быть хорошим человеком, но благодаря владению данной техникой он имеет огромное преимущество над «просто хорошим» человеком.

Каким же образом терапевт помогает пациенту в осознании?

Методы инсайт-терапии, которыми пользуются нынешние терапевты не слишком далеко ушли от методов, изобретённых Фрейдом. Метод свободных ассоциаций, толкование сновидений и обыденных действий — вот основные пути, которыми терапевт ведёт пациента к инсайту. ⁷⁸

В распоряжении терапевта имеются и другие средства, но они не столь эффективны, как перечисленные выше. Относительно методов релаксации и различных техник диссоциации можно сказать, что хотя от них и не приходится ожидать столь же радикального эффекта, как от традиционных фрейдовских техник, всё же в некоторых случаях они могут оказаться полезными, и потому на них следует обратить более пристальное внимание.

Владению этими техниками может научиться всякий, кто обладает достаточным умом и готов пройти соответствующий курс обучения в институте психиатрии или психоанализа или на курсах клинической психологии. Но нет ничего удивительного в том, что разные психотерапевты применяют их с разной степенью эффективности. Судя по всему, очень многое в данном случае зависит от интуиции инсайт-терапевтов. Кроме того, кажется очевидным, что существенное влияние на эффективность психотерапии оказывает здоровье личности психотерапевта, недаром все институты психоанализа предъявляют к своим слушателям особые требования личностного плана.

Величайшая заслуга Фрейда заключается ещё и в том, что он первым заговорил о необходимости познания терапевтом самого себя, осознания своих собственных бессознательных желаний и запретов. Но необходимость такого рода осознания признается в полной мере только психоаналитиками, представители других психотерапевтических школ обращают мало внимания на эту сторону дела, не отдавая себе отчёт в том, что тем самым они загоняют себя в тупик. Я уже не раз говорил о том, что любое средство, которое помогает терапевту стать более здоровой личностью, одновременно помогает ему стать лучшим терапевтом. И в данном случае психоанализ или любая другая глубинная терапия может оказать терапевту совершенно реальную помощь. Если даже в результате проведённого курса психоанализа терапевт и не станет абсолютно здоровым человеком, он, по крайней мере, осознает, что именно представляет для него угрозу, где находятся корни его глубинных конфликтов и фрустраций. Он получит возможность предвидеть неблагоприятные последствия собственных нерешённых проблем, а значит, не станет переносить их на пациента. Помня о них, он сможет оставить их при себе.

Мы уже говорили о том, что ещё не так давно личность психотерапевта имела гораздо большее значение, чем его знания и умения. Но сейчас по мере усложнения психотерапии всё большее значение приобретает профессионализм. Если мы проследим, как изменялись представления о хорошем психотерапевте в последние два десятилетия, то обнаружим, что такие факторы, как личность или характер терапевта, постепенно утрачивали свою значимость, тогда как знания, подготовка, владение техниками терапии становились всё более и более важными; можно со всей уверенностью предсказать, что такая динамика сохранится и в будущем, что в конце концов психотерапия превратится в высокотехничную область человеческого знания. В предыдущем разделе я воздал хвалу «народной» психотерапии. Я не отказываюсь от своих слов и сейчас. Ещё не так давно она была единственным орудием психотерапевтического воздействия, и она по-прежнему необходима для здоровья общества и эта необходимость не отпадёт никогда. Но в нынешнее время человеку уже ни к чему подбрасывать монету, решая, пойти за советом к духовнику или обратиться к психоаналитику. Хороший психотерапевт оставил далеко позади всех других целителей человеческих душ.

Можно надеяться, что в будущем, особенно если общество станет лучше, люди не будут обращаться к терапевту за любовью, поддержкой и уважением, сама жизнь станет для них источником удовлетворения этих потребностей. Профессиональная же психотерапия будет врачевать более сложные недуги, которые не могут быть устранены с помощью простой гратификационной терапии.

Это может показаться парадоксальным, но предыдущие теоретические рассуждения приводят нас и к совершенно противоположному выводу. Если, как мы говорили, благотворному воздействию психотерапии в большей мере подвержены относительно здоровые люди, то очевидно, что в целях экономии времени профессиональная психотерапия будет иметь дело главным образом с этими людьми. Ведь лучше помочь в совершенствовании десятку людей за год, чем потратить весь год на одного, особенно если эти десять человек сами по роду своих занятий оказывают влияние на людей (врачи, учителя, социальные работники и так далее).

Зачатки этой тенденции обнаруживаются уже сейчас. Любой опытный психоаналитик или экзистенциальный аналитик склонен гораздо больше времени тратить на анализ, обучение и подготовку своих молодых коллег, нежели непосредственно на излечение больных. Всё больше набирает силу практика психотерапевтической подготовки медицинских и социальных работников, психологов, воспитателей, учителей.

Завершая анализ инсайт-терапии, необходимо, на мой взгляд, снять противоречие, на первый взгляд разделяющее инсайт и удовлетворение потребностей. Инсайт может быть чисто когнитивным, сугубо рационалистическим (холодное, бесчувственное осознание), но совсем другое дело — инсайт организмический, или совершенный инсайт, о котором говорили некоторые последователи Фрейда. Часто оказывается, что само по себе знание о симптомах, даже если оно подкреплено пониманием их генезиса и динамической роли в психической организации индивидуума, не оказывает должного терапевтического воздействия. Инсайт почти бесполезен, если он не сопровождается эмоциональным переживанием, чувственным проживанием опыта, катарсисом. Совершенный инсайт — это не только когнитивный опыт, в нём обязательно присутствует эмоциональный компонент.

Возможно и несколько иное, более тонкое понимание инсайта, согласно которому инсайт может нести в себе конативное, гратификационное или фрустрирующее начало. В результате инсайта у человека нередко возникает чувство, что он любим, опекаем, или, наоборот, презираем и отвергнут. Эмоцию, о которой в данном случае говорит аналитик, можно рассматривать как реакцию индивидуума на осознание им того или иного факта. Например, пациент, вспомнив все двадцать лет, которые он прожил вместе с отцом, заново прочувствовав этот опыт, неожиданно осознает, что отец, несмотря на все существовавшие между ними разногласия, на самом деле любил и уважал его; или же, пережив некое потрясение, человек вдруг осознает, что ненавидит свою мать, хотя всегда считал, что любит её.

Этот ёмкий опыт, вмещающий в себя и когнитивный, и эмоциональный, и конативный компоненты, можно назвать организмическим инсайтом. Даже если мы возьмёмся исследовать чисто эмоциональное переживание, мы неизбежно столкнёмся с необходимостью расширения понятия «эмоция», мы исподволь включим в него конативные элементы, и в конечном итоге наши рассуждения будут касаться целостного, организмического, эмоционального опыта. То же самое можно сказать и относительно конативного опыта — любой акт волеизъявления следует рассматривать как реакцию всего организма. И наконец, мы сделаем последний логичный шаг в направлении к холистичному пониманию феномена инсайта, если осознаем, что не существует объективных различий между организмическим инсайтом, организмической эмоцией и организмическим волеизъявлением, что само существование отдельных, самостоятельных терминов, толкующих одно и то же явление, вызвано факторами субъективного порядка. Здесь, как и прежде, мы имеем дело с артефактами атомистического подхода к исследуемой проблеме.

Аутотерапия и когнитивная терапия

Одним из косвенных следствий представленной выше теории должно стать переосмысление наших представлений о самолечении, или об аутотерапии. Аутотерапия таит в себе огромные возможности, но в то же самое время содержит и ряд существенных ограничении, ещё не вполне осознанных нами.

Если каждый человек поймёт, чего ему не хватает, каковы его фундаментальные желания, если он научится распознавать симптомы, указывающие на неудовлетворённость его желаний, он получит возможность сознательного восполнения этой неудовлетворённости. Можно смело заявить, что очень многие разновидности умеренной психопатологии, столь распространённой в нашем обществе, должны отступить перед аутотерапией. Те самые безопасность, любовь, чувство принадлежности, уважение, которые даёт нам общение с людьми, могут стать панацеей в случае ситуационных психологических расстройств, они способны сгладить некоторые. пусть даже не очень серьёзные, характерологические нарушения. Стоит только человеку осознать, сколь важное значение имеет для его психологического здоровья удовлетворение потребностей в любви, уважении, самоуважении и тому подобном, и его стремление к их удовлетворению приобретёт сознательный характер. Ясно, что сознательный поиск эффективнее бессознательных попыток восполнения дефицита.

Однако, показывая людям широкие возможности аутотерапии, давая им надежду на лёгкое и быстрое исцеление от многих психологических недугов, мы обязаны сказать и о естественных ограничениях аутотерапии. Далеко зашедшие характерологические нарушения и экзистенциальные неврозы невозможно победить с помощью одной только гратификационной терапии или аутотерапии, эти расстройства остаются под неоспоримой юрисдикцией профессиональной психотерапии. В тяжёлых случаях не удастся обойтись без использования специальной техники, инсайта — техники, достойной замены которой в настоящее время не существует и которая доступна только профессионалам. В случае серьёзного психологического недуга бессмысленно рассчитывать на помощь доброго соседа или мудрой бабушки — они утешат его, дадут здравый совет, но не избавят от недуга. В этом и состоит существеннейшее ограничение аутотерапии. ⁷⁹

Групповая психотерапия и группы личностного роста

Новая концепция психотерапии придаёт особое значение групповой терапии во всех её разновидностях. Мы неоднократно подчёркивали межличностный характер феномена психотерапии и личностного роста, а потому теперь обязаны априорно признать, что психотерапевту следует стремиться к тому, чтобы расширить пространство психотерапевтических отношений, охватывая благотворным влиянием психотерапии как можно более широкий круг людей. Если мы говорим о том, что традиционная психотерапия — это модель идеальных отношений между двумя людьми, то групповую психотерапию в таком случае можно счесть моделью идеального общества, состоящего из десяти человек. Основанием для возникновения и побудительной причиной для первоначального развития групповой психотерапии были чисто экономические соображения, такие как экономия средств и времени, вовлечение в психотерапевтические отношения широкого круга пациентов и тому подобное. Но имеющиеся сегодня в нашем распоряжении эмпирические данные показывают, что групповая терапия способна сделать то, что не под силу индивидуальной психотерапии. Мы уже знаем, что в группе пациент гораздо быстрее освобождается от чувства собственной уникальности, вины, греховности и изоляции, он отказывается от них, глядя на других людей, таких же, как он, сделанных из того же теста, подверженных тем же желаниям и влечениям, терзаемых теми же конфликтами и разочарованиями. Именно это осознание смягчает психопатогенный эффект скрытых влечений и внутренних конфликтов.

Есть ещё одно соображение, заставляющее нас продолжать поиск именно в этом направлении. В процессе индивидуальной психотерапии пациент обретает способность устанавливать хорошие человеческие отношения с одним человеком — с терапевтом, и терапевту остаётся только надеяться, что пациент сумеет осуществлять обретённую способность и в отношениях с другими людьми. Чаще всего надежды терапевта сбываются, но, к сожалению, не всегда. При групповой психотерапии пациент не только обретает навык хороших межличностных отношений, но и тренирует этот навык в процессе общения с целой группой людей под наблюдением психотерапевта. Эффективность групповой психотерапевтической работы пусть и не ошеломляет, но всё-таки вселяет в нас оптимизм. Этот оптимизм, подкреплённый теоретическими соображениями, заставляет нас всемерно стимулировать, поощрять и развивать это новое направление психотерапии. Групповая психотерапия не только пополняет арсенал психотерапевтических средств, она даёт новый толчок развитию общей психологии и социальной теории.

Всё сказанное выше относится и к группам встреч, и к группам тренинга сенситивности, и ко всем прочим разновидностям психотерапевтических групп, вроде «групп личностного роста» или «семинаров по эмоциональному развитию». Несмотря на различия в процедуре терапевтического воздействия все эти группы преследуют одни и те же конечные цели, цели, к которым устремлена и традиционная психотерапия. Я имею в виду самоактуализацию человека, его «дочеловечивание», осуществление человеком присущих ему общевидовых и индивидуальных возможностей.

Группа под руководством знающего и умелого специалиста может творить настоящие чудеса. Но сегодня мы можем с полной уверенностью заявить, что если группу, тренинг или семинар ведёт некомпетентный человек, то он может оказаться бесполезным, если не вредным. Это заявление достаточно банально — то же самое можно сказать о хирургии и о любой другой сфере профессиональной деятельности. К сожалению, пока мы не можем вооружить обычного человека, потенциального клиента психотерапевтической группы инструкцией или памяткой, которая помогала бы ему отличить компетентного терапевта (хирурга, дантиста, наставника, учителя) от некомпетентного.